Пролог

Черт, она уродина.

Такими были слова моего биологического отца, когда он впервые увидел меня. Его образ. Мрачная фигура, наклонившаяся к маме, одетой в больничный халат и обнимающей завернутый во фланель сверток в руках.

Черт, она уродина, Тара! Что ты натворила?

Будто она съела или выпила что-то, что заставило меня родиться окровавленной и прыщавой с пурпурным пятном на лбу. Без волос. Бочкообразная голова в придачу. Мое лицо сморщилось и кричало на него.

Мама не презирала его так сильно, чтобы на самом деле рассказать мне это. Она не разговаривала о нем — не со мной. Он играл в рок-группе. В небольшой группе. Это все, что я знаю. Хотя, я видела фотографию. Фото было в семейном альбоме вместе с другими моими детскими снимками. Единственная с ним в альбоме. Но зато мама ненавидела его достаточно сильно, чтобы снова и снова рассказывать эту историю его сестре, своей лучшей подруге со старшей школы. Каждый раз его имя проскакивало в их разговорах.

Это мое первое ясное воспоминание. Нагроможденные одна на одну чашки со сливками и тара из-под маргарина на кухонном полу. Мама слушает телефон и делает голос тише.

— Черт, она уродина. Наша прекрасная кроха. Это все, что он смог сказать.

Я была ее прекрасной крохой. Она всегда так меня называла.

Прекрасной? Теперь-то я знаю правду. Я была уродливой. Чертовски уродливой. Неудивительно, что папа бросил нас. И никогда не возвращался. Только не к своей уродливой дочери, мастерящей сказочную башню из желтых и белых пластиковых мисок, поющей себе под нос самую первую песню, которую она сочинила.

Черто-о-овски уродливая, чертовски.

По крайней мере, я умею петь. Это досталось мне от мамы. Может я и не выглядела как певчая птичка, скорее как поющий аист, но если вы закроете глаза, это будет прекрасно.

 

Глава 1. Жертва

Вот дерьмо. Голый новичок прикован к моему шкафчику.

Нет. Не голый. В трусах. Не слишком приятный видок, парень. Худые белые ноги, неразвитая грудная клетка, трясущиеся руки. Черные носки. Вероятно, его мама не бралась за стирку все весенние каникулы, и это единственное, что у него есть.

Велосипедная цепь из зеленого металла проходит через дужку замка моего шкафчика, сквозь пояс нижнего белья бедного парнишки и далее через штанину прочно закрепленной петлей. Он мог бы сбежать, если бы двигался со скоростью ветра.

Хихиканье позади меня. Я не оборачиваюсь. Ведь это то, чего они хотят. Звук множиться. Делается громче. Растет по мере увеличения количества зрителей.

Я не заметила этого, пока шла в плотном потоке движения холла, укутавшись посильнее в свою мешковатую толстовку и широкие джинсы. Мои глаза следили за непрерывающимися линиями между напольной плиткой, прячась за каштановой кудрявой гривой с невозмутимым при любых обстоятельствах лицом.

Моё продвижение вперед было по странному бесшумным. Ни один парень не ринулся вперед меня, требуя убрать свою мерзкую уродливую рожу с дороги. Никто не кричал: «Всем в укрытие! Чудовище спустили с цепи!». Ни одного стона умирающего животного эхом не отдавалось от шкафчиков, когда я проходила мимо. Лишь тишина. Мертва тишина. Я подумал, что могла бы отделаться этим утром. Я должна была быть в курсе. Охотники нападают.

Но я не единственная, на кого они напали сегодня. Я фокусируюсь на дрожащем парнишке.

— Они били тебя? — Я нечаянно касаюсь его руки.

Он отдергивает её, пялясь на то место, где я дотронулась, словно оно сейчас же воспламенится, превратится в камень или в пыль. Мне не в чем винить его. Я Чудовище-Бет. Слишком высокая, чтобы стоять прямо. Костлявое тело. Прыщавое лицо. Непомерно большие глаза, увеличенные толстыми линзами очков. Я носила брекеты уже три года, но никто не замечал моих белых прямых зубов. Только длинные желтые клыки. Капающую кровь.

— Они сказали, — парнишка дрожит и заметно сглатывает, — передать тебе, что я — жертва.

Они. Мы оба знаем, кто они. Колби Пэрт, Трэвис Стилл, Курт Маркс. Всадники. Кажется, их должно быть четыре? Я мыслю по-библейски. Смешно. Ничего религиозного в Колби и его супер-жокеях, держащих Порт Хай Скулл в своей власти, и близко нет. Конец света? Он в разработке. Конец их собственного правления. Выпускники. Пока несколько роковых потрясений не случится, этот объект не будет освобожден. Всадники поскачут в закат. Я надеюсь, воины, скрывающиеся за холмами, разорвут их на кусочки.

Парнишка заговаривает снова. Давление позади меня нарастает, и я достаточно близка, чтобы почувствовать это.

— Они сказали, что Чуд… ты нуждаешься в жертве… — он снова трясется и смотрит в пол, — каждое полнолуние.

Толпа позади нас ревет. Смеху полагалось быть здоровым, поднимающим дух. Но не в Порте, штат Мичиган.

— Ясно. — Я сдерживаю желание похлопать его по плечу. — Мы пойдем, найдем мистера Финли и принесем его кусачки.

Парнишка не затыкается. Он поднимает голову, и на его лице появляется гримаса.

— Они сказали, ты затащишь меня в свою берлогу.

Смех усиливается.

Жар хлынул к моему лицу, и я бормочу:

— Я не ем новичков на завтрак.

— Ты съешь меня? — Он в смятении сдвигает брови. — Они не говорили, что ты можешь.

Уровень мятежа позади нас выходит из-под контроля. Кажется, будто полшколы набилось в холле.

Я не оборачиваюсь и не смотрю.

— Я не причиню тебе вреда.

— Не могла бы ты ударить меня для начала?

Смех, издевательский и жестокий, пробегает туда и обратно вдоль холла, вдоль металлических шкафчиков.

Парень, должно быть, принял на веру каждое слово в легенде о Чудовище. Я — великан. Я отвратительна. Но разве сумасшедшая девочка-маньяк наживется на тощих первокурсниках?

Я вскидываю руки вверх и делаю шаг назад.

— Они подловили тебя, понял? — Мой взгляд колкий. Они подловили и меня. — Ты в безопасности.

Я разворачиваюсь и стараюсь протиснуться сквозь стену неподатливых тел, чтобы найти сторожа. В глазах все расплывается.

Черт!

Не сдаваться. Держаться. Только держаться.

— Извините. Пропустите, пожалуйста. — Нескончаемая стена хихикающих тел делается более непреступной.

Я замечаю голову мистера Финли. Да и Скотт здесь. Он ведет его сквозь толпу. Я глубоко вдыхаю.

— Прости, Бет. — Скотт закусывает губу. — Я хотел избавиться от этого до того, как ты увидишь, но парень не хотел вылизать из трусов.

— Хватит, дети. Разве у вас сейчас нет занятий? — Мистер Финли свирепо смотрит, и толпа стремительно возвращается к шкафчикам и фонтанчикам, откуда они собственно и пришли.

Финстер трясет головой и ломает цепь.

— Я вынужден сообщить об этом.

Именно это мне и нужно. Новый допрос у директора. Вопросы, на которые я не могу ответить.

— Кто это сделал? — Молчание. — Как ты думаешь, кто это мог бы быть?

Как я думаю, кто это мог бы быть? Да все знаю кто. Колби и его клоны стоят за всеми ужасными вещами, которые происходят здесь. Просто никто не называет виновников. Все мы запуганы. Ничего не меняется.

Я бросаю быстрый взгляд на папку, которую принесла впервые. Я грубым подчерком записываю слова и точно знаю, о чем они.

Без хора песня безнадежна. Кажется, мой писк не вписывается в это уравнение. Либо музыка. Именно эти строки заставляют звучать меня так агрессивно. Думаю, я зла. Но мне не хочется, чтобы кто-то знал об этом. Я избегаю, сжигаю, кромсаю, скрываюсь, превозмогаю боль. Я возвращаюсь обратно к пункту «чертовски уродлива» и остаюсь там.

Конец учебного года близиться слишком медленно. Если я прохожу на цыпочках весь следующий год, у меня будет возможность дышать свободно, как тогда, когда они выпустились из средней школы.

Скотт читает мои мысли.

— Три месяца, восемь дней, тринадцать часов и двадцать девять минут до их выпускного.

— Почему ты помогаешь мне?

Скотт и я были лучшими друзьями в подготовительной группе, а потом мы учились вместе в третьем классе. Он был сплошь кожа да кости и вынужден был ходить в медпункт за таблетками во время обеда. Уже тогда я была выше всех остальных и носила огромные круглые очки, которые делали меня похожей на переростка. И волосы тогда были короткими. Может отрезать их сейчас? Да ни за что! Где же еще я смогу так хорошо скрываться?

Скотту не нужно было прятаться. И вообще ему не нужно было помогать мне и обрекать себя на вечное лузерство. Он стал очень милым после того, как с его лица исчезли прыщи. Не думаю, что он заметил это. Он по-прежнему выбирает короткий путь, должность капитана команды по интеллектуальной викторине. Главный ботаник. И все еще мой друг.

Он усмехается, беспечно жертвуя собой. Ну прямо Кларк Кент во плоти.

— Я больше не хожу в спортзал. Они не смогут украсть мою одежду и смыть ее в унитаз.

— Они могут побить тебя.

— Ты волнуешься? — Он гладит меня по плечу. — Это очень мило, Бет. Увидимся на занятиях хора.

Хор. Школьный хор. Не такой как в Энн-Арбор. Не тот хор, в который я просила маму позволить мне пойти на прослушивание с тринадцати лет. Никаких девочек с духом соревнования внутри, где я просто сижу позади и закрепляю альты. Не тот хор, из-за которого я вынуждена ехать сотни миль по Детройтским пробкам трассы I-94 каждый вторник и четверг на репетиции в холодную церковь. Мы не «Блаженные Молодые Певцы Энн-Арбор». Хора, ради которого я живу. Хора, который уводит меня от той, кто я есть, к той, которой я должна быть. Красивой? Может быть. Не это ли то, чего желают все? Ну конечно все также хотят любить. Я окружена такой сильной ненавистью, что даже не представляю, какая она, любовь. Это не в моей компетенции.

Скотт только и говорит о том, как наш школьный хор старается изо всех сил. Это что-то вроде шутки. Здесь всемогущ оркестр. Хор только убивает время. Ничего сложного. Музыка есть музыка. Петь значит петь. Отсрочка от безумия. Никаких старших парней-спортсменов. В школе сейчас около тысячи детей, а здесь всего восемь человек в группе, так что я сижу рядом со Скоттом и пою тенором. У меня низкий голос и абсолютный слух, поэтому я вполне легко считываю ноты. Я могу петь и высоко. Я могу петь так высоко, как никто не может, если захочу. Я помогаю сопрано и альтам, когда мы прорабатываем детали. Они просто лишаются самообладания, когда я возвращаюсь к тенору

Скотт не умеет петь, но старается. Я спросила его как-то, почему он посещает хор. Любому парню, кто посещает хор, Колби, его дружки, да и вся школа мгновенно наклеивают ярлык гея.

Скотт немного краснеет.

— Так я могу слушать, как ты поешь.

Это возможно самая милая вещь, которую мне когда-либо говорил парень. Но это Скотт не серьезно. Я подыгрываю.

— Берегись. Ты погубишь свою репутацию.

Он делается серьезным.

— Я не гей, Бэт.

— Конечно, нет.

Он собирался было сказать еще что-то, но только покачал головой и ушел.

Позволю вам подумать, что я не уродка.

Но вернемся к этому утру. Скотт прошел половину коридора, но я легко догоняю его. Длинные ноги Чудовища перекрывают чужие шаги с лихвой.

— Скотт, спасибо тебе. Школа была бы без тебя адом.

Он выставляет руку вперед, словно он сопровождающий принцессы выпускного бала.

— Мое почтение, мадам.

Не смелый, слабый смешок вырывается из моих уст. Я опускаю свою руку на его и позволяю ему вести меня по коридору, благодарная за поддержку.

Он улыбается мне. Теперь у него тоже нет брекетов. Зубы недавно побелели. Даже слегка ослепительны.

— Интересно, что думают люди, когда мы идем по коридору вместе. — Я смеюсь на этот раз. — Красавец и Чудовище. Доктор Намар великолепно поработал над твоим лицом.

У нас общий дерматолог. Чуда чистой кожи для меня еще не произошло. Доктор Намар продолжает стараться. Он сказал, что шрамов будет по минимуму, но у меня же есть глаза.

Скотт останавливается и поворачивается ко мне. На его лице появляется мечтательное выражение.

— Красавец и Чудовище? То есть, если мы станцуем под светом Луны…

— … тогда тебе лучше притащить табуретку.

— По-моему, одна на колесиках есть в библиотеке.

— Не против, если я поведу?

И тут я немею. Гигантская девочка и по-гномьему милый, маленький Скотт. Я отпускаю его руку и иду вперед, опустив голову вниз, снова уходя в себя. Мои плечи приходят в их обычное положение — сутулятся.

Скотт спешит догнать меня.

— Я хочу знать, — он хватает меня за локоть, заставляя остановиться, — если я тебя поцелую, когда музыка остановится, — он становиться на носочки и шепчет мне на ухо, — станешь ли ты моей прекрасной принцессой?

Я фыркаю.

— Мечтай! Никакая магия не сможет нам помочь. — Я отступаю и поглубже прячусь в свой капюшон чудовища.

Скотт улыбается.

— Я был бы не против поэкспериментировать.

Мне не нравится, когда он так делает.

— Ты не хочешь потратить свой первый поцелуй на меня. Ты мог бы поразить половину достойно выглядящих новичков и легко разделаться с этим. — Я направляюсь в класс. — Взгляни в зеркало.

Он догоняет меня, хмурясь.

— Как бы я хотел, чтобы ты преодолела все эти предрассудки о внешности.

Я неодобрительно смотрю на него.

— Скотт, посмотри на меня! — Я отвожу свои волосы от лица обеими руками достаточно долго, чтобы он увидел мой пугающий взгляд. — Как я могу преодолеть эти предрассудки? Я — Чудовище.

— Если ты веришь в это, значит, они победили.

— Очнись и оглянись вокруг! — Я складываю руки на груди, стараясь контролировать эмоции, бьющие из меня ключом. — Они давным-давно победили.

 

Глава 2. Уродина «в голосе»

Скотта нет в хоровом классе. Я ищу его после школы, но безуспешно. У меня репетиция в Блисс в Энн-Арбор, поэтому я не могу мешкать. Хотя мне нужно поговорить с ним. Я знаю, что он старается быть милым, но сказанная им ерунда о поцелуях и танцах причиняет больше боли, чем ярко-зеленая надпись «Чудовище» на капоте моего ярко-оранжевого форда.

Я хочу, чтобы меня поцеловали также сильно, как любая семнадцатилетняя девочка. Просто дух уродства дал мне свою дозу гормонов. Так с чего мне вообще думать об этом? Когда мне будет сорок, какой-нибудь слепой лысый парень может влюбиться в меня. К тому времени моё зрение будет ужасным настолько, что у нас даже будет что-то общее, чтобы строить наши отношения дальше. Я слишком отвратительна для зрячего. Я где-то читала, что у женщины пик сексуальности наступает в тридцать восемь лет, так что думаю это должно сработать. Мы сможем пожениться, и у нас родятся уродливые слепые дети. Мне даже будет плевать, если он толстый.

Я люблю детей. Жаль, что моя мама не вышла замуж еще раз. Иногда я думаю, любит ли она все еще моего отца после всей этой боли? Единственное, что досталось ей от всего этого — я. Никаких утешительных призов. Сестренка, за которой нужно было бы приглядывать… Это было бы круто. Летом я работаю в библиотеке — тысячи малышей и измотанных мам. Я старалась помочь со своими скудными умениями пару раз, но малыши пугались меня. В общем, слепые дети, это было бы весьма не плохо.

Я могла бы найти высшую школу для слепых и замутить там с кем-нибудь. Или я просто пойду домой, слопаю сэндвич и отправлюсь в дорогу, чтобы не опоздать на репетицию.

В эти дни я вожу машину сама. Мама всегда ненавидела вождение, это вынуждало ее каждый вторник покидать рабочее место раньше. Это было выполнимо, когда Блисс проводил репетиции раз в неделю, но прошлой осенью, Терри, наш директор, решила, что хочет попробовать подготовить нас к Олимпиаде хоров и объявила, что теперь репетиции проводятся два раза в неделю. Мама решила, что мои водительские навыки превосходны и купила мне старенький форд, так что я могу водить сама. По крайней мере, оранжевый цвет не выцвел, а стал только ярче. Выглядит как мертвая тыква. Прекрасное дополнение, вроде как моя сводная сестра-урод. Я назвала ее Джанет — прелестно и мило настолько, что ее чувства сложно будет задеть. Страдание составляет компанию любви. Посмотрите хотя бы на меня и Скотта.

Мокрый снег догоняет меня всю дорогу через Детройт. Я опаздываю. Ненавижу мартовскую погоду. Весна в это время мрачная, холодная и ненастная. Серые грязные сугробы, держащиеся за жизнь так долго, как могут. Мокрый снег и лед вместо чистоты белого зимнего снега.

Сегодня на дорогах ужасные пробки и Джанет слаба. Все подрезают нас. Я никогда бы не посмела сделать такое. Это Детройт. Может я и невероятно страшная, но все же хочу жить и спеть свою следующую песню.

Я, в конце концов, делаю выбор в пользу свободной от пробок дороги и приближаюсь к тихому Энн-Арбор, высококлассному университетскому городку, дремавшему на берегу ручья. Каменная церковь, в которой мы поем, такая же старая, как и этот городок. Я быстро проскакиваю в святилище, чтобы не замерзнуть.

Хотя в этом нет никакой проблемы. Мне уже жарко. Я пела песни, которые мы репетируем, всю дорогу. Горлопанила так, чтобы от зубов отскакивали. Все подряд. Я записала все, кроме моего альта. Мне нравится соло/сопрано в проповеди, которую мы будем петь на пробах Олимпиады хоров. Она называется «Забери меня домой». Я вырубаю умирающий CD-проигрыватель Джанет до того, как зазвучит соло. В своей машине я была суперзвездой.

Мне нравится, когда нам приходится петь проповеди. Ни один из нас в Блисс не чист настолько, чтобы петь классические религиозные песнопения. Мы все умоляем Терри взять что-то Бродвейское. Это лучшее, что можно спеть. Большинство девочек клянчат у Терри глупые попсовые композиции, от которых она отнекивается, чтобы не разочаровывать аудиторию. Признаю, у меня есть любимые песни современных звезд эстрады, скаченные на iPod, а у кого их нет? Но когда я выступаю, я хочу чего-то большего. Мне хочется, чтобы музыка имела сердце и душу, отчаяние и радость, что-то значимое, ради всего святого! Так непросто найти что-то, что имеет значение.

Терри, кажется, ополоумела со всем, что касается Олимпиады хоров. Вряд ли мы получим приглашение. Мы избрали нелегкий путь, когда сделали именно эту запись для нашего прослушивания. «Забери меня домой» — сложная задача. Даже для альта невероятно спеть всю эту великую ерундистику о прекрасной, прекрасной реке Иордан. Эта сложная кульминация для всех поющих что-то вроде испытания. Праздник и горе в одно и тоже время. Здорово, одним словом… Но Мэдоу, наша сопрано-солист, задыхается. Она брала уроки пения всю свою жизнь, что сделало ее голос хриплым и попсовым. Но «Забери меня домой» требует сильного вокала. И эмоций. Терри изо всех сил старается направить Мэдоу именно в этом направлении, дубль за дублем, пока мы не станем злыми и окончательно измотанными. Мэдоу как-то расплакалась, а потом просто исчезла. Терри была вынуждена соединить пару голосов вместе, чтобы отправить запись в комитет.

Олимпиада хоров в Лозанне, в Швейцарии в июле. Терри продолжает собирать фотографии Альп, озер, замков и швейцарских домиков, утопающих в красных цветах герани, и штурмовать веб-сайты. Будет невероятным провалом, когда мы узнаем, наконец, новости. Мы должны получить весточку со дня на день. Мы также подавали заявку в Ванкувер, Канада. Туда легче попасть. Лучше, чем ничего.

Но Швейцария нам не светит.

Я забираюсь на место среди альтов и попадаю в ритм «охов» и «ахов», растущих все выше и выше. Супер! Я пропускаю высокие ноты.

— Отлично, девочки. Продолжайте петь. А-а-а-а-ааа! — Фортепиано берет следующие аккорды. — Все поворачиваются вправо и кладут свою ладонь на плечи впереди стоящему.

Я поворачиваюсь и начинаю массажировать Сару, девочку, стоящую рядом. У нее настоящие, не крашенные, светлые волосы, ниспадающие на спину. Шелковые и прямые. Ни одного намека на волны. Волосы, за которые я могла бы убить. Никого нет позади меня. Терри подходит сзади и хватает меня за плечи около шеи.

— Я рада, что ты добралась. Я беспокоилась за тебя.

— Немного ненастно и всё.

— Будь аккуратнее, Бет.

— Через несколько недель, это будет всего лишь дождь.

— И ты можешь водить машину в любую погоду.

— Почти. — Мама не позволила мне приехать пару раз в прошлом месяце. Сильный шторм. Сегодня — это цветочки.

— Позже может быть обледенение. — Я знаю, что могу остаться у нее. Она постоянно мне это предлагает. Я слишком застенчива, чтобы согласиться. — Хорошо, девочки. И я не хочу слышать какие бы то ни было мелизмы.

Хор продолжает двигаться вверх по гамме.

— Я получила новые костюмы. Межгосударственные должны быть хороши.

Терри сжимает мои плечи в последний раз и рявкает:

— А сейчас все налево! — Она обходит вокруг комнаты, чтобы встать рядом с девочкой с другого конца линии.

Мы запеваем через пару ритмов. Первый — один из того старого попсового материала. Скучно. Есть одна девочка в хоре, которая поет безумные рок-песни. Звучит глупо, но это супер-хит. Я могла бы попробовать спеть одну из партий.

Вторая песня — наша третья соревновательная часть. Там задействованы альты, и мы все проходим через это, ведем весь перфоманс.

— Великолепно. — Терри буквально вся светится, смотря на мою секцию. — Это было превосходно, альты! Отличная работа. — Она кладет руку на лоб. — Сопрано. Вы неверно пропеваете гармонию.

— Я не понимаю, почему мы должны петь гармонию!

Знакомьтесь, это Мэдоу. Красивая. Изящная. Кожа такая идеальная, что ты хочешь дотронуться до нее, чтобы проверить, не посыпана ли она сахарной пудрой. Большие темные глаза, черные длинные ресницы, идеально выщипанные брови, розовые губы, всегда покрытые блеском. Длинные, идеально уложенные, светящиеся светлые волосы. Нет даже намека на черные корни. Увеличенная грудь, за которую заплатила ее мама. Дизайнерские джинсы сорокового размера. Всегда на каблуках. Мироощущение дивы.

— Первые сопрано должны петь мелодию.

Терри предельно терпелива с ней.

— Альты несут мелодию через всю эту часть. Здесь только восемь тактов. Давайте проделаем это еще раз.

Родители Мэдоу богаты. Они держат Блисс на плаву. Терри просто обязана быть терпеливой.

— Меня тошнит от этой песни! — Мэдоу пробегается по своим нотам в переплете.

Терри закусывает нижнюю губу.

— Хотите попрактиковать «Забери меня домой»?

Шепот одобрения пробегает среди девочек. Мы все бросили эту песню, и не пели ее с нашего ужасного сеанса записи. Мы не в настроении. Мы топаем и хлопаем. Некоторые из нас выбивают ритм из инструментов и барабанов. Одной девочке даже приходиться кричать: «Аллилуйя!». Девочки на соревнованиях могут быть ужасно дикими.

Мэдоу качает головой, отходя так быстро, как может.

— Верно. Сопрано должны сделать это первыми.

Я вынуждена согласиться с Мэдоу. Петь «Забери меня домой» сейчас было бы пыткой. Нас не пригласят на Олимпиаду хоров, а Мэдоу не может петь песню. Странно, что Терри говорит об этом.

Терри отводит волосы с высокого лба. Я бы все отдала за ее скулы.

— Если это то, чего вы хотите. Когда мы будем выступать на Олимпиаде хоров, ваша партия должна быть идеальной. — Она улыбается, чтобы воодушевить Мэдоу. — Альты делают фантастическую работу. Сопрано должны подтянуться до их уровня. Отлично, девочки. — Терри улыбается шире, чтобы вовлечь и остальных сопрано. — Давайте пробежимся по этой части.

Это легкий напев. Я могу спеть его даже во сне. Они, наконец, делалют это. Разваливаются, когда мы собираем их вместе. Сопрано могут быть такими занудами. Мы поем эту часть двадцать раз. Эти скучные восемь тактов. Сейчас и они могут сделать это даже во сне.

— Замечательная работа! — Терри наблюдает, как сопрано дают друг другу «пять».

Не могу понять, почему Терри держит на месте солиста Мэдоу. Ну и что, что если мы получим приглашения на Олимпиаду хоров, мама Мэдоу выпишет нам чек на новые костюмы? Наши старые пончо вполне пригодны. Моя немного коротка, но я стою сзади. Я оглядываю остальных девчонок. Хотя да, думаю, Мэдоу — лучшее, что у нас есть.

— Минутку, девочки. — Терри бросает взгляд на Мэдоу. — Мы попрактикуем «Забери меня домой» в следующий раз.

В ее устах это звучит как-то провально. Она знает, что Мэдоу плохо поет эту песню. Она знает, что Олимпиада хоров — лишь фантазия, но не может позволить девочкам узнать. Я это вижу. Я одеваю большие мега-толстые линзы очков. Я вижу все.

Я хватаю свою бутылку с водой, осушаю ее наполовину, делаю еще один глоток и сплевываю. Раковина на задней скамье позади меня. Мы репетируем, стоя на церковных лавках. Нас всего восемьдесят и мы не умещаемся на сиденьях. Святилище наполнено теплым старым деревом. Великолепная акустика. Идеальная для «Забери меня домой».

Обычно, когда мы раскачиваемся, Мэдоу теряется, и мы вынуждены вернуться к началу.

Терри приседает перед Мэдоу, приободряя ее разговором. Затем снова выпрямляется.

— Леа, раздай инструменты.

Леа — президент хора. Хорошая девчонка. Ее прямые длинные волосы, темно-коричневые, почти черные. Подходят к ее ресничкам и лицу балерины.

Непонятное жужжание. Звон треугольника. Кто-то бьет в барабан. Сара толкает меня в руку, в которой я держу свой крякающий шейкер.

Терри успокаивает нас взглядом, поднимает руку и дает знак пианисту. Ноты врываются в воздух, охватывая нас скорбящими звуками. Восемьдесят пар глаз приклеены к движениям Терри.

Тут начинается соло Мэдоу. Терри делает движение рукой, чтобы она вступила и… Ничего.

Мэдоу бежит через все помещение и выходит в боковую дверь.

— Леа, догони ее.

Терри складывает руки на груди и изучает ноты, притоптывая ногой.

Я стою, словно пригвожденная, как и весь хор. Ни один не гремит шейкером.

Леа возвращается с похожим на кукольное, изнеможденным лицом.

— Ее вырвало.

Стоны и смятение. Все расстроены. Терри кажется абсолютно разочарованной.

Моя рука взметается в воздух. Я не совсем уверена в том, что сейчас делаю. Я еще никогда не поднимала руку в хоре до этого момента.

— Бет?

Я нервно сглатываю и смотрю на свои альты. Я могу сделать это. Могу.

— Я знаю соло. — Мое бормотание теряется в шептаниях девочек вокруг меня.

— Тише, девочки. Что-что?

Сейчас все слушают, пялятся удивленно. Я собираю все свои силы, чтобы выпрямиться, смело отвожу плечи назад и делаю глубокий вдох.

— Я могу спеть, если хотите. Партию Мэдоу. Так мы сможем потренироваться.

— Ты — альт.

— Я знаю соло.

— Ты можешь вытянуть эти ноты?

Я пожимаю плечами.

— Конечно. — Улыбка убивает рождающееся в животе чувство страха.

Терри смотрит на меня с секунду и улыбается в ответ.

— Хорошо. Спасибо, Бет.

Сара забирает мой инструмент. Ее глаза, огромные и испуганные, смотрят на меня.

Я закрываю свои. Глубокий вдох и выдох. Я в машине. Одна. Это не наш пианист деликатно ласкает черные и белые клавиши. Это только мой диск. Я делала это сотню раз. Моя реплика и я начинаю:

Мой голос чист и силён, проходит через анданте, открывая соло. Я тяну хор на себя, медленно и скорбно, множеством высоких набегов.

Здесь хор вступает: «Забери меня домой, забери меня домой, забери меня домой». Мой голос парит высоко над остальными.

Версия два. Никакого соло в этой секции. Я открываю глаза и запеваю с альтами:

Темп хора угрожающе растет. Перерастает во что-то дикое. Мы все поем в полную мощь, на грани так, что стекла окон начинают дрожать.

Терри во всю улыбается, словно это всё, что у нее есть в жизни. Она подпрыгивает, вовлекая всех. Черт! Здесь снова вступаю я. Высоко и плавно в гармонию вливается остальной хор.

Я широко открываю глаза. Хор поет за моей спиной. Я позволяю себе быть свободной, бросаюсь в другой конец линии.

Время раскачиваться, подходя к кульминации. Все из нас поют во все горло: «Забери меня домой, забери меня домой, забери меня домой», словно мы раньше никогда этого не делали. Наэлектризованные звуки — это магия. Музыка витает везде. Ключ меняется, и наши голоса сливаются.

Каждая секция бродит по своему запутанному пути, пока наши голоса не сливаются в один идеально чистый аккорд.

Мы едины с той печальной девушкой, такой далекой во времени и пространстве. Кучка белых девочек, нашедших их души.

Терри усмиряет нас, и мы переходим к следующей строке.

Как моя мама, которая продолжила идти, когда мой папа дал дёру. Она продолжает дышать, продолжает работать, раненная настолько сильно, что никогда не полюбит снова. И я смотрю в ее глаза, на ее рост, лицо, ее прыщики. Каждый день я тут, чтобы напомнить ей. Я зверь во плоти.

Девочки вокруг меня поют монотонно: Я отступаю, отступаю, делаю шаг назад.

Мой голос находит выход из всеобщей гармонии. Одиноко. Одна маленькая рабыня ищет спасения.

Я не знаю, как мне спеть финальный припев. Я полна ее агонии. Мой голос прерывается, когда я пою: Там, где хозяин не найдет меня. Я сохраняю контроль, и хор присоединяется ко мне в гармонии сердцебиения: Боже, как я далеко от другого берега.

Я рыдаю на последней ноте. Как и Терри. Как и Сара и девочки впереди меня. Все вытирают глаза. Финальный аккорд, пианино замирает. Руки Терри падают.

Ад кромешный.

Все толпятся вокруг меня. Обнимают. Трогают меня за руки. Хлопают по спине. Они аплодируют. Мне. Массовый беспрецедентный скачок теплых эмоций отражается на моем лице.

Терри пробирается через хор и крошечная, бросается на меня, гиганта.

— Почему ты не сказала, что умеешь так петь?

Я всхлипываю и вытираю глаза.

— Я — альт.

И тут я вижу ее. Мэдоу. Он стоит в дверном проеме. Ее лицо подходит по цвету к стенам за ее спиной в холле, бледно-зеленое.

— Что тут происходит?

 

Глава 3. Берем двоих

То, что Терри ответила потом, отскочило от моего мозга и не позволило мне осознать произошедшее.

Она прочищает горло и повторяет это еще раз.

— Мэдоу, я отдаю соло «Забери меня домой» Бет.

Я? Солист? Серьезно? Мои ноги подкашиваются. Я плюхаюсь на скамью позади меня.

— Но оно — моё. — Мэдоу впивается в деревянный дверной проем. — Вы не можете отдать его этому…

Отвратительному монстру. Ей не нужно произносить это вслух. Все итак знают, что она имеет в виду.

— Ты не можешь сбежать в ванную комнату, когда мы будем стоять на сцене в Лозанне.

— Не похоже на то, что я сделала это специально.

— Нам нужен солист для этого отрывка, милая. Ты старалась изо всех сил. Я знаю это. Бет может спеть. Ты слышала ее, не так ли?

Мэдоу топает ногой.

— Сдайся, Терри. Мы никогда не будем стоять на сцене в Лозанне.

Ее холодные слова окутывают помещение, потушив свет музыки, которую мы сводили среди ночи. Мы вспоминаем жалкие записи, которые предоставили.

Я не могу поверить, что Терри, наконец, сказала это Мэдоу. Меня тошнит от всего этого ребячества, но Мэдоу права. Слишком поздно. Сейчас это не имеет значения. Кажется, нам необходима эта часть выступления в Ванкувере. Пение есть пение. Я буду там солистом. Может быть, это путешествие не впишется в стандарты Мэдоу, и она бросит нас.

Мэдоу смотрит на меня.

— Я говорю, мы не будем петь этот тупой отрывок! Он мне не нравится.

— К сожалению, Мэдоу, я думаю, что он нам все еще нужен. — Терри становится на скамью для того, чтобы все девочки слышали ее. — Вы не должны верить этим словам, леди.

— Тише всем! — Леа запрыгивает на лавку и размахивает руками. — Послушайте. Тише.

— Я узнала кое-что об Олимпиаде хоров вчера.

Мертвая тишина.

Пожалуйста, хоть бы это было да. Хоть бы да. Хоть бы да.

— MP3-файл с нашим выступлением для прослушивания, который я отправила им, был испорченным. Им нужна новая копия. Я собиралась переотправить им нашу январскую запись, но была слишком занята сегодня и отложила это.

Кто-то визжит. Затем голос другой девочки. Становится шумно. Терри приходится кричать, чтобы быть услышанной.

— Как на счет того, чтобы мы собрались вместе в субботу и записали песню еще раз с Бет?

— Погодите. — Это Мэдоу. Она выглядит еще хуже, чем была до этого. — Кто расскажет об этом моей маме?

Я прибываю домой. Заплываю в дом. Проплываю мимо маминой комнаты, абсолютно озадаченная тем, что могу рассказать. Фрагмент «Забери меня домой» звучит в моей голове, когда я стучу в ее двери. Мать дышит, потому что должна. Это о моей маме. Будьте уверены. Она дышит для меня.

Я говорю ей, и она подпрыгивает.

— Ты будешь солисткой?

— Ага. Я. И Терри на сто процентов уверена, что с моим пением нас примут. Ты должна послушать меня сегодня вечером. — Я плюхаюсь на ее кровать и скручиваюсь калачиком рядом с ней, все еще стараясь убедить себя, что это правда.

— Ужасно, что бабули Лиззи нет с нами. — Мама гладит меня по голове. — Она бы очень хотела увидеть это.

Бабушка Лиззи именно та, от которой мне передался голос. Она была в большой группе, пела для солдат во время Второй Мировой войны. Она умерла после того, как я родилась.

— Может быть, она видела? Может, она была там сегодня? Держала меня за руку?

Мама плачет и обнимает меня.

Я укладываюсь на ночь в свою кровать, но не могу уснуть. Встаю и пристально смотрю на себя в зеркало. Девочка, которая смотрит на меня оттуда, не похожа на солистку. Она та, которую хочется спрятать за цветочную композицию. Это бы сработало. Я могу петь откуда угодно. Не хочу, чтобы это лицо разрушило то, что они услышат. Я все еще та чертовски уродливая дочь, все еще ограничена, все еще верю им.

Я вхожу в школу на следующий день ужасно сонная. Клюю носом. Окончательно просыпаюсь только в хоровом кружке. Скотт присаживается рядом со мной. Я ужасно счастлива, чтобы возвращаться к той теме, на которой мы вчера расстались. Ему никогда не придется снова поднимать мне настроение. Он может быть милым и глупым, если захочет. Я так высоко, что меня ничего не может расстроить. По крайней мере, ничего, о чем мечтает Скотт. Колби мог бы попытаться, но он уже выполнил план на некоторое время. Он вынужден залечь на дно после прикола с полуголым новичком. Только пара парней кинуло в мою сторону грубые слова, когда я кралась через холл сегодня утром. Жизнь хороша. Правда, хороша.

— Что с тобой?

Скотт все еще ворчит. Ему, правда, нужно найти милую, миниатюрную девушку. Он начинает увеличиваться в размере. У него появилась шея. А у него никогда не было нормальной шеи. И он позволяет своим светлым волосам отрастать. Только немного подрезает их. У него, практически, локоны. С шеей это смотрится неплохо.

— Ты набираешь вес?

— Я хожу в спортзал с папой.

— Должно быть круто.

— Ему нужна поддержка. Ты не хочешь пойти с нами в субботу?

— У меня запись в субботу.

— Ты подписала контракт с Мотаун (прим. перев. — звукозаписывающая компания), пока меня не было?

— Почти. — Я не могу сдержать дурацкой, полной сил, я-не-могу-поверить-в-свою-удачу улыбки. — Я новый солист Блисс.

— Этот фантастический девчачий хор? Давно пора.

— Это отличная новость! А это все, что ты можешь сказать?

— Мои поздравления. Когда подпишешь контракт с Мотаун, дай знать.

Я хочу схватить руками его новую сексуальную шею и придушить, но кружок начинается, и ему еще предстоит петь.

В субботу я встаю рано. Выхожу из дома. Я так энергична и жива. Интересно, похоже ли чувство влюбленности на эти ощущения? Да кому это надо, когда у тебя такой душевный подъем, такое волнение? Может, поэтому дивы отшивают мужчин. Какой парень может соответствовать такой высоте?

Дороги чистые. Никаких пробок, никакой слякоти, никаких дорожных работ. Солнце даже радует своим коротким появлением. Я плыву внизу по дороге, практикуя своё соло с помощью CD-записи, выжимаю Джанет до 70 км/ч. Она трясется и вибрирует, но я не даю ей продохнуть, пока скоростной лимит не упадет до 55.

Я добралась в церковь достаточно рано, чтобы помочь Терри установить записывающее оборудование. Все взято в аренду. Огромные микрофоны. Магнитофон в этот раз с двумя катушками, чтобы сделать резервную копию. Мы запутались в проводах и не заметили, направляющихся к нам Мэдоу и ее родителей.

Ее отец деликатно кашляет.

— Могу я вам помочь?

Он стягивает коричневые кожаные перчатки для вождения, берет из моих рук комплект запутанных шнуров от микрофона и умело распутывает их. Он одет в шерстяное пальто верблюжьего цвета, идеально сидящее на нем. Красивое. И не только пальто.

Щеки Терри розовеют, когда она заговаривает с ним.

— После того, что случилось с последней записью, я не слишком доверяю цифровой технике. — Она кивает на дополнительное оборудование.

Он поворачивается, чтобы подключить микрофоны к системе звукозаписи.

— Да. Мэдоу сказала мне, что вы делаете перезапись сегодня утром.

— Верно. Олимпиада хоров не смогла получить файл, который мы отправили вместе с заявлением на участие. Так что у нас есть редкая возможность… Девочки намного выросли по сравнению с тем, на каком уровне они были в январе.

Мэдоу смотрит в мою сторону.

— Но это жульничество. Вы должны отправить ту же запись еще раз.

— Это какая-то неразбериха. — Удивительно, что она сделала это. — Я позвонила в комитет и объяснила, что нам нужна перезапись. Они были не против. — Она смотрит на меня.

Я отворачиваюсь и закусываю щеку, чтобы успокоиться.

Отец Мэдоу вертит ручки на деке, делая вид, что занят.

— Мэдоу говорит, что вы отдаете Бет ее соло.

Он многозначительно смотрит на Терри. Она слабеет. Этот мужчина знает, как использовать свою власть. Он продает автомобили. Тысячи автомобилей. Терри сглатывает и пролистывает нотную тетрадь.

— Мэдоу была слишком больна, чтобы петь в этот четверг.

— Больна? — Отец Мэдоу смотрит на свою жену.

Та посильнее заворачивается в меховой воротник, обернутый вокруг шеи.

— Мэдоу не была больна. Вы заставили ее выступать, когда она не была готова. — У нее целый шкаф меховых накидок дома. Она носит их на наши концерты.

Терри продолжает. Могу сказать, что она изучила её от и до.

— Бет заменила ее. Девочки думают, что мы должны записать обеих солисток, прослушать записи и проголосовать, какую запись отправить.

А это выход, Терри. Умно. Как они смогут возразить теперь?

Мать Мэдоу смотрит на меня.

— Бет может быть первой. Дорогой, — обращается она к мужу, — тебе лучше остаться.

Могу сказать, что нет ни одного шанса на то, что всемогущий отец Мэдоу захочет потратить свою субботу на утомительное время звукозаписи, особенно на пение Мэдоу, но он готов повиноваться.

— Я помогу вам разобраться с оборудованием. — Он театрально улыбается Терри. — Старое хобби.

Я представляю музыкальную установку, которая есть у них дома, и улыбаюсь себе. Спорим, Мэдоу поет в караоке.

Около половины девятого утра лавки заполнены. Я разогреваюсь и растираю шею. Все расслаблены и энергичны. Кажется будто это вечеринка. Время записи обычно волнительно, но не в этот раз. Шепот пробегает по комнате. Кажется, никто не в состоянии держать свой инструмент. Терри видит это. По обыкновению она встревожена, смотрит на каждую девочку, которая создает нежелательный шум.

Все девочки хотят видеть, что будет делать мама Мэдоу, когда услышит мое пение. Сара думает, что та сбежит вместе со своей чековой книжкой. Девочка впереди меня говорит: «Никаких шансов. Она такая злобная. Она скажет, что Мэдоу лучше».

Терри просит внимания. Тишина. Она делает знак отцу Мэдоу начинать запись. Я должна нервничать, но свирепое желание во мне не оставляет места для бабочек. Я выпрямляюсь, чтобы сделать полный вдох диафрагмой и закрыть глаза. Пианино вступает. К тому времени, как пианист делает знак, я снова становлюсь той одинокой рабыней, молящей Господа забрать ее в лучшее место. Хор присоединяется ко мне. Музыка растет и извивается. Я теряюсь в ней. Никакого микрофона. Никаких звукозаписывающих устройств, ловящих каждый оттенок и тон моего голоса. Нет Мэдоу, сидящей на хоровых сиденьях со своей мамой, которая смотрит с ошеломленным выражением на лице. Я телепортируюсь, теряюсь в словах и трагедии, тихом героизме, которое они описывают. Я и есть эта музыка. Торжество растет, подходит к своей кульминации и здесь только я. Мой голос наполнен эмоциями, освященный песней, которую я пою:

Моё лицо снова мокрое. Я не знаю, когда я начала плакать.

Тишина. Никто не дышит. Все глаза смотрят на поднятые руки Терри. Она кивает отцу Мэдоу. Он жмет кнопку, и все кончено. Отличная попытка.

Для первого раза.

Этого больше никогда не произойдет.

Наши глаза направлены на Мэдоу и ее маму. Они шепчутся. Мы все еще молчим. Мама Мэдоу встает. Задерживается. Вот надвигается циклон. Женщина печально трясет своей головой с идеально уложенными волосами и помогает Мэдоу встать на ноги.

— Говорила тебе, что они могут поссориться, — шепчет Сара. — Скажи новым нарядам до свидания.

Я легко пихаю ее локтем, чтобы заткнуть.

Мама Мэдоу ведет ее к постаменту, где священник читает проповеди. Мы все провожаем их взглядом. Лицо Мэдоу сосредоточено, губы превратились в тонкую полоску.

— Я очень хочу поехать в Швейцарию. — Мэдоу облизывает накрашенные блеском губы. Она смотрит на меня. — Мы отправимся туда с этим. — Мэдоу переводит взгляд на мать. — Мама сказала, что это здорово. Я не должна петь это соло.

Ошеломленная тишина.

Она не может сдаться. Не так легко. Я думала, что она разозлится, когда поймет, что потеряла свое право голоса. Но она хочет остаться и позволить мне спеть. Я совершенно ничего не понимаю.

— Что? — Мэдоу пробегает глазами по комнате. — Вы думаете это легко быть обязанной петь соло все время? Вы думаете, что мне хочется испытывать давление? — Она пожимает плечами. — Позволю сделать это ей для разнообразия.

Ад кромешный дубль три.

Хорошо, что мы не записываемся еще раз с Мэдоу, потому что ни у кого нет сил петь после всего этого крика. Терри раздает большую сумку желтых медовых леденцов для горла, и мы садимся и слушаем запись по новой.

Я никогда не слушала себя так до этого момента. По спине пробегает холодок. Этот богатый, прекрасный звук, возвышающийся над хором — я? Это не кажется реальным. Мы посылаем запись в международный соревновательный комитет. Я. Мы посылаем туда меня. Я потеряна в фантазии. Я пою на сцене в свете прожекторов.

После прослушивания записанной песни я избегаю Мэдоу. Она самоустранилась лучшим образом, так как я и мечтать не могла. Может быть, она говорит правду? Если бы у меня был ее голос, я бы тоже не желала петь соло. У нее уши также как и у всех нас. Ей позволено хотеть поездки в Швейцарию независимо от того, чего это будет стоить, как и всем нам.

Её мама — другое дело. Она нависает сзади, страстно шепча своему мужу, пока он сматывает шнуры микрофонов.

— Итак, девочки. — Терри игнорирует злобную женщину, стоящую в конце комнаты. — Если мы хотим подготовить наше выступление к мировой сцене, нам нужно проделать много работы. Увидимся во вторник.

Я расслабляюсь и могу поблагодарить Терри, но мама Мэдоу снисходит до нее.

— Если вы действительно собираетесь пройти через это, нам следует обсудить наряды. Это должно быть что-то элегантное. Моя дочь не появится на международной сцене в одной из этих старых накидок.

Я заставляю себя отступить. Считаю, наши накидки ужасны. Вручную нарисованные цветы спереди похожи на месиво, но они очень милы. И мы вынуждены надеть удобные черные брюки и хлопчатобумажные футболки с эмблемой хора под накидки.

Мама Мэдоу продолжает громким голосом:

— Они будут нуждаться в новом гардеробе для путешествия.

Брови Терри взлетают вверх.

— Нам лучше сохранить основной. Большинство девочек не имеют возможности обновить гардероб.

— Не беспокойтесь об этом. У меня есть поставщики. — Она взволнована. — Несколько классических штрихов, которые можно комбинировать.

— Удобно. — Терри не выиграет этот бой.

— Хорошо сделанная одежда всегда удобна. — Мать Мэдоу с энтузиазмом ныряет в список того, что у нас должно быть обязательно.

— Большое спасибо, — наконец говорит Терри. — В этом вопросе я вам доверяю. — Молодец, Терри! Мы выиграли войну, позволь ей выиграть сражение.

— Я настаиваю на этом. По крайней мере, они будут хорошо выглядеть. — Она ловит мой взгляд из толпы. — Большинство из них.

Я не могу должным образом поблагодарить Терри, когда эта женщина стоит у меня на пути. Терри видит меня. Она знает. Я бросаю это дело, вешаю сумку для музыкальных инструментов на плечо и поворачиваюсь к выходу.

Мэдоу. Прямо перед мои лицом.

Я слабо бормочу:

— Привет.

Она хмурится.

— Я не собираюсь тебя бить.

Я протягиваю свою руку.

— Откуси, если тебе станет от этого лучше.

— И соскочить с моей диеты?

— Спасибо за…

— Это соло сводило меня с ума. Я никогда бы не спела его так, как нужно. Терри постоянно критиковала меня, просила остаться после занятий и прогонять все снова и снова, снова и снова. У меня есть дела поважнее, чтобы тратить на них свое время.

— Важнее, чем пение?

— Можно и так сказать. — Она улыбается и откидывает свои искусственные волосы за спину. — Вне этого места существует множество вещей важнее, чем пение.

Догадываюсь, что Мэдоу ценит любовь выше пения. Может быть, она не правильно судит? Для нее очевидно легче заполучить парня, чем спеть соло. Ее мега-крутой парень забирает ее иногда на своей мега-крутой красной спортивной машине. Возможно, он дарит ей такие же эмоции, которые получаю я, когда музыка проходит сквозь меня, захватывает хор и переносит нас в другую реальность.

Сара смеется позади нас.

— Ты уже видела, кто в программе? «Парни из Эмебайл» — один из ведущих хоров.

«Парни из Эмебайл», хор теноров и басов, только что пересекли границу Онтарио, но блистали годами ранее нас в мире молодых хоров. Вся Эмебайл-структура такая. Их девочки изобрели своего рода движение. Хэтфилд сочиняет для них. У меня есть все их диски. Они устанавливают стандарты. Они легендарны.

А мальчики?

Они просто рок-звезды.

Их диски у меня тоже есть. Не могу поверить, что мы можем с ними познакомиться. Каждая девочка в мире, поющая в хоре, влюблена в них. Это не значит, что все они красавцы. Некоторые из них. Большинство просто нескладные тинэйджеры. Милые и симпатичные. Что-то вроде Скотта. Но когда они поют, это круто. Удивительно.

Мэдоу поворачивается к Саре.

— Точно? Ты уверена?

Сара вздыхает.

— Забавно, что мы должны проехать весть этот путь до Швейцарии, чтобы с ними познакомиться.

Леа стоит на лавочке позади нас, разбирая ударные инструменты. Она вторгается в разговор:

— Вы видели их последние фото в галерее на их сайте? Те, с Рождественского концерта. Я бы умерла за парня в смокинге…

— …который умеет петь. — Мы говорим это хором. Даже я, Чудовище-Бет, у которой никогда в жизни не было парня, поняла это.

Сара корчит рожицу.

— И почему они такие классные?

Мэдоу направляет взгляд своих неестественно — голубых глаз на меня.

— Ну, Мисс Солистка, чем мы там займемся?

Я оглядываюсь вокруг в поисках помощи.

— Э-э-э-эм… — Леа и Сара тоже смотрят на меня. — Будем усердно тренироваться, как сказала Терри.

— Не пойдет. Послушай, я не знаю, откуда ты взяла этот ошеломляющий голос, но, — Мэдоу пожимает плечами и морщится не только своим носиком, но и всем лицом, — остальное у тебя просто кошмар.

Я смотрю на дыры своих джинсов, через которые видны коленки и потираю ладошками места над ними.

— Уверена, твоя мама вернется с отличной одеждой для нас.

— Не беспокойся о гардеробе. Считай, что это уже сделано. С этим легко справиться. По крайней мере, ты не страдаешь ожирением. И у тебя есть грудь где-то под всем этим, так? Но…

Я опускаю голову и смотрю на ее лодочки.

— Я думала, я могла бы стоять за чем-нибудь. За горшком с цветами или за кулисами.

Сара и Леа смеются.

Я улыбаюсь Мэдоу.

— Я буду петь за сценой, а ты можешь петь под фонограмму.

Леа говорит:

— И нас вышвырнут оттуда после этого.

— Никаких наград, — добавляет Сара.

Леа щелкает замком на футляре для инструментов.

— Никакой пресс-конференции.

Сара подмигивает.

— Никакой финальной песни с «Парнями из Эмебайл».

Брови Мэдоу дергаются вверх.

— Мы не можем поставить все под угрозу. — Она всматривается в мое лицо. — Брось свою сумку. Постарайся встать прямо. — Она обходит вокруг меня. — Статная. Милые скулы. Челюсть немного тяжелая. — Она хватает локон моих волос. — По крайней мере, есть с чем работать. — Она стягивает мои очки. Многого я не вижу, но могу сказать, что Мэдоу сейчас в более подходящей ей стихии, чем пение. — Мы можем поработать с твоими глазами. Ты когда-нибудь пробовала контактные линзы?

— Вау! Полегче. Думаешь, ты можешь стать доброй волшебницей для меня? Это не сработает.

— О, милая. — Мэдоу потирает руки. — Между мной и доброй волшебницей нет ничего общего.

 

Глава 4. Трансформация

— Что случилось с твоими волосами? — Скотт перебирает их пальцам и разбирает на локоны, затем садится рядом со мной в столовой.

— Чтобы быть солистом, нужно чем-то жертвовать.

Чувствую себя голой. Волосы по-прежнему вьются. Ни за что не стану прибавлять к времени своей утренней рутины выпрямление волос ужасным орудием пыток, которое они мне дали. Это просто школа. Мои волосы уложены слоями и на тридцать сантиметров короче, чем были. В салоне это выглядело фантастически. Сегодня я снова Чудовище, проходящее шоковую терапию.

— Они заставили тебя отрезать волосы? — Скотт пихает полную вилку спагетти в рот. — Мне нравились твои волосы.

Только Скотту могли нравиться мои отвратительные волосы.

Как только пришло наше официальное приглашение на четырнадцатую Олимпиаду хоров, Мэдоу принялась за меня. Она назвала это ночной макияж-вечеринкой, пригласила Сару, Леа и остальных самых симпатичных девочек из хора. И меня тоже. Не было никаких предположений о том, кого будут преобразовывать.

Я откладываю свой сэндвич.

— Они застали меня врасплох.

— Кучка худющих слабачек застали тебя врасплох?

— Мэдоу усадила меня в своей блестящей ванной комнате. — У нее есть зеркало Голливудского типажа. — И обработала моё лицо шпателем.

Все девушки ахнули и сказали, что я прекрасна. Я надела свои очки и поняла, что они имели в виду. Что-то типа разрушительного эффекта. Потом я вынуждена была сказать им все о контактных линзах: как я надела их, когда мне было двенадцать, как я была довольна и каким бедствием это закончилось. Помню, как я говорила маме, что мои красные гиперчувствительные глаза не пострадали. Мама смыла линзы в унитаз.

— Боже, Бэтти, это жестко. Но объясняет высыпание. — Он возвращается к своим спагетти.

— Так мило, что ты заметил.

Небольшой выброс гормонов в прошлом месяце спровоцировал кучу прыщей на моем лице, которые превратились в красные пятна на коже. И не только в постоянной зоне.

Он сглатывает.

— Глупое ребячество. Да кто они такие?

— Красавицы. Которые не признают уродство. — Я разделяю свой сэндвич напополам.

— Ты не уродливая, Бэт. — Он открывает свое молоко.

— Я хотела пойти домой и забыться. — Я откусываю кусочек и жую. — Они заставили меня переночевать.

Скотт ставит обратно картонную коробку с молоком.

— Они подождали, пока ты уснешь, и отрезали тебе волосы?

— Неужели все выглядит так ужасно?

— Они неровные.

— Подстрижены каскадом. Предполагалось, что будет стильно. Мэдоу рано нас разбудила, и мы съездили в салон.

— Черт, Бэт! — Он хватает мою руку. — У тебя ногти накрашены.

— Знаю. Не могу от этого избавиться. Тебе следовало бы увидеть мои большие пальцы ног.

С помощью воска они превратили мои густые брови в тонкие линии. Не говоря, о том, где еще побывал воск. Они пытались приклеить мне накладные ресницы, но после восковых процедур, я устроила истерику, и они оставили меня в покое.

— Тебе следует потребовать назад деньги за стрижку. — Он выпивает залпом пакет молока и смотрит на моё яблоко.

— Платила мама Мэдоу. — Я подталкиваю к нему яблоко. — Её вдохновение граничило с безумием. Она заставила своего стилиста заняться мной. — Он мыл, увлажнял, лил горячее масло, и вылил целую бутылку средства от спутывания волос, словно я бомжиха, которая никогда в жизни не расчесывалась. Потом он выпрямил их, отрезал длинные локоны и сделал так, что я не могу отвести эту бахрому от своих глаз. — Мама Мэдоу хотела, чтобы он их перекрасил, но у него не было времени.

— В какой цвет? — Скотт откусывает кусочек от моего яблока.

— Может быть в блондинку. — Я отвожу челку от глаз, но волосы снова спадают на лицо. — Я вышла из себя посреди спора. Не хочу быть блондинкой. Вот ты можешь представить меня блондинкой?

— Нет. — Он дотягивается рукой и отводит челку от моих глаз. — У тебя замечательный цвет волос.

— Мышино-коричневый? Распрощайся с ним. Как ты думаешь, как я буду выглядеть с осветленными прядями?

Он кладет яблоко, становится серьезным.

— Такой же, как все остальные.

— Вот именно.

— Но ведь это не ты. — Он смотрит прямо в мои супер-огромные глаза. — Я думал, им нужна была ты.

— Им нужна звезда. Мама Мэдоу сказала, что у меня хороший нос. В любом случае, у нас нет времени его менять.

Мэдоу дала мне сумку, полную вставок для лифчика. После операции, ей они больше не нужны. Это грубо. Я не буду пользоваться ее вставками. В следующую субботу мы снимаем мерки для нашего будущего гардероба. Потом мама Мэдоу, Мэдоу и я — я умоляла Леа и Сару пойти с нами, чтобы держать все под контролем — пойдем на шопинг за идеальным лифчиком с пуш-апом, дизайнерскими джинсами и футболками с V-образным вырезом, открывающим мои поразительные ключицы.

Скотт накрывает своей ладонью мою.

— Я узнаю тебя, когда они закончат?

— Просто ищи высокую девушку с осветленными прядями, натыкающуюся на все подряд.

— Они не планируют укоротить твои ноги? — Он бросает быстрый взгляд на мои джинсы.

— Т-с-с. У нее везде шпионы. Давай не будем им подсказывать.

Мой телефон вибрирует. Я подпрыгиваю.

— Бедная Бетти. Я никогда тебя такой не видел. Ты уверена, что оно того стоит?

— Чтобы петь на мировой сцене? А ты как думаешь? — Я вытаскиваю свой мобильник из кармана и смотрю на экран.

— Это она?

Я киваю.

— Команда косметологов ее мамы может принять меня в четверг утром. Хочешь пойти, подержать меня за руку?

Он выхватывает мой телефон и смотрит на экран.

— Причем тут лазер?

— Удаляет шрамы.

— Ты доверяешь им?

— Мама Мэдоу могла бы сойти за ее сестру. Должно быть, они профессионалы.

— Ты правда хочешь, чтобы я пошел?

Его рука скользит по моей и сжимает ладонь. Он становится таким милым. Сегодня мне это нравится. Мне нужно немного лести.

— Нет. Это сделает все только хуже. — Я вырываю свою руку и забираю телефон. — Они не собираются делать ничего радикального. Простое лечебное воздействие лазера на шрамы. Что-то новенькое для моих прыщей. Никаких инъекций коллагена в губы или чего-то подобного.

— У тебя прекрасные губы. — Он смотрит на мой рот словно голодный. — Они очень выразительные, когда ты поешь. — Он дотрагивается до моих губ кончиком пальца. Его голос становится хриплым. — Не позволяй им трогать их.

В ошеломлении я теряю дар речи. Мне нужно сказать ему. Он растапливает сердца. Моё — делает странные вещи. Я должна направить его на то, чтобы найти кого-то, но я не хочу испортить этот момент. Я уверена, что он не осознает, что делает со мной. И насколько сногсшибательна эта тонкая волна светлых волос над его левым глазом.

Мне следует ему сказать. Он должен знать. Он никогда не разберется в себе, но он будет мне нужен на протяжении следующих нескольких недель. Мне нужно что-то реальное, за что можно держаться, пока безумная мамочка Мэдоу обкромсает оставшуюся меня. Если Скотт будет увлечен какой-нибудь веселой девочкой, что произойдет со мной? Отвратительно. Эгоистично. Я знаю. Он заслуживает того, чтобы быть счастливым. Поцеловать, наконец, кого-нибудь. Если он проделает с ней тоже, что сейчас со мной, она по-настоящему будет с ним.

Но он нужен мне.

Он заботиться обо мне. Один из немногих, кто это делает. Он хочет мне помочь, хочет быть моим другом. Значит ли это, что я его использую? Это нечестно? Разве я заслуживаю чего-то такого? Чтобы кто-то был моим другом? Он знает меня внутри и снаружи, и я все еще ему нравлюсь. У всех есть кто-то, кто их любит. Все, чего я прошу, чтобы этот милый парень оставался моим другом.

Пока я не буду готова взлететь.

Звучит как попсовая песня, да?

Вознеси меня, пока я не полечу. На твоих плечах я дотронусь до неба.

Дурацкая попсовая песня.

Мне нужно сказать Скотту, что он красавчик. Я должна сказать Скотту, чтобы он не переживал за меня. У него может быть девушка и девочка, которая будет ему хорошим другом. Я должна ему сказать.

Но не могу.

Я встаю, целую его в макушку и очищаю его поднос. По крайней мере, это я могу сделать.

Днем позже я юркаю в тени, стараясь добраться от входа в школу до своего шкафчика. Я приручила-таки свою новую прическу с помощью резинки. Когда мы выступаем, нужно, чтобы наши волосы были собраны, поэтому парикмахер оставил мне достаточно длинные локоны, чтобы зачесать волосы назад или сделать хвостик.

— Эй, Чудовище! — Колби появляется передо мной. — Что случилось с твоей гривой?

Я не отвечаю, туплю взгляд. Я изучаю новые кроссовки. Они застегиваются на молнию. Никаких шнурков. Ужасно, но на Колби смотрится неплохо. Каждый хочет себе такие.

— Так не честно, Чудище, — Он тыкает мне пальцем в плечо. — Ты не должна заставлять нас смотреть на это лицо. Вот. — Он пихает мне в руки что-то холодное и эластичное.

Я не успеваю схватиться за вещицу. Она падает на пол. Маска ведьмы с зеленым лицом, волосатыми бородавками и потрескавшимися губами лежит у моих ног.

— Подними.

Я должна убраться отсюда подальше. Я начинаю отворачиваться от маски и обуви Колби.

Он останавливает меня, хватая за руку.

— Никто не отказывается от моих подарков.

Я дергаюсь изо всех сил, чтобы вырваться. Он сильнее сжимает мою руку. Он смеется, наслаждаясь зрелищем. Его глаза смотрят куда-то мимо меня, сигнализируя. Трэвис и Курт появляются из ниоткуда, хватают меня своими липкими ручонками и заводят мои ладони за спину. Они крепко держат запястья и связывают так сильно, что они чуть ли не расплющиваются. Я чувствую тепло их тел, чувствую запах пота.

Я пытаюсь замкнуться в себе, быть дальше от них, но не могу. Я в их распоряжении.

Колби подталкивает маску носком своего кроссовка.

— Заставьте ее надеть это.

Трэвис и Курт заставляют меня нагнуться, держат меня, пока я не разжимаю кулаки и не беру пальцами маску. Винил, гладкий и прохладный, вызывает желание закричать и убежать. Они силой заставляют меня выпрямиться.

Колби, единственный парень в школе выше, чем я, берет маску из моих рук и натягивает ее мне на голову, прижимая очки к лицу и заставляя их покривиться под маской.

— Носи это, пока твои волосы не отрастут снова.

Я не могу дышать в маске. Не могу видеть. Мои очки прижаты к лицу. Я изо всех сил стараюсь сорвать маску, но мои руки все еще связаны.

Колби наклоняется и шепчет мне на ухо:

— Идеально.

У него жаркое, чувственное дыхание, которое вторгается в мою голову и провоцирует ненужное чувство желания, словно молния внутри меня ударяет в кишки. Это убивает сильнее, чем маска.

Наши тела соприкасаются.

Я схожу с ума, борюсь, чтобы вырваться на свободу. Не могу закричать. Почему я не могу закричать?

Они смеются над этим.

— Не беспокойся, Чудовище. Ты слишком уродлива, чтобы сидеть в столовой за общим столом.

Колби отступает, и ребята отпускают меня.

Я стремительно бегу по направлению в женскую уборную, врезаясь в стену глазеющих людей. Зубоскалов. Чья-то рука хватает меня за задницу. Я срываю маску и позволяю своим очкам упасть на пол. Я опускаю голову и обхватываю себя руками, словно что-то внутри меня разваливается на части. Я быстро шагаю по коридору.

Мое лицо мокрое. Черт! Я не должна была позволить им сделать это. Я врываюсь в уборную, пугая пару курильщиц. Запираюсь в кабинке. Правда, которую сказал Колби, побеждает внутри меня.

Я не покидаю своё спасительное место до того момента пока не звучит звонок. Я решаюсь выйти только тогда, когда полностью уверена, что в туалете пусто.

Я умываюсь холодной водой и всматриваюсь в свое, покрытое пятнами, ужасное отражение. Мэдоу и ее мама несут бред. Будто стрижка и макияж могут избавить меня от уродства.

Все утро маска появлялась из ниоткуда. Приклеенная к моему шкафчику. Оставленная на моем стуле в классе экономики. Когда она опускается на мой обеденный поднос, Скотт хватает ее, стирает с нее шоколадный пудинг, сминает и пихает в карман.

— Идиотские шутки!

Он берет чистую салфетку и вытирает капли пудинга, попавший на мою шею. Он не старается обратить все в невинную шутку.

Я чувствую тяжесть в груди.

— Ничего не выйдет, не так ли?

Колби дал мне понять это сегодня. Я всегда буду Чудовищем.

Скотт поглаживает меня по плечу.

— Просто пой, Бет. Это единственное, о чем тебе нужно беспокоиться.

Его слова рождают небольшой просвет в той тяжести, которую я испытываю, и позволяют давлению в моем сердце быть еще больше. Я не летаю. Небо все еще слишком далеко, но я знаю, что он прав. Есть единственная вещь, которую я могу делать. Петь. Все прихлебатели Колби, он сам и их ужасные уродливые маски ведьм не могут украсть этого.

 

Глава 5. Яркие огни

Не позволяйте никому говорить, что лазеры — это не больно.

Вам знакомо, когда дантист говорит, что сейчас чуток пощиплет, а затем он втыкает иглу в край вашего рта, и кажется, словно игла проходит прямо через нос и выходит из макушки головы? Из того, что я нашла в интернете, лазерное лечение именно на это и похожее.

Мама говорит, что рожать ребенка это как ломка у наркомана. Не знаю, достаточно ли я смелая для такого. Выдержать такую боль? Это того бы стоило, чтобы иметь ребенка, милого, красивого свертка, воркующего у меня в руках. Все, что угодно, стоило бы этого. Но даже после вмешательства Мэдоу и ее мамы, нет ни единого шанса, что какой-нибудь парень подойдет ко мне близко. Было бредом мечтать о слепом, толстом и старом мужчине. Я слишком уродлива, чтобы со мной встречаться. Колби прав на счет этого. К примеру, мы со Скоттом всегда были друзьями и все, что происходило между нами за весь этот период, это то, что он дотронулся до моих губ кончиками пальцев. Не думаю, что эта ерунда что-то значит для Скотта. И как она вообще могла бы что-то значить? Я такая ужасная. Он — милый. Вот и все, что связано с ним, но даже при одной мысли об этом, меня бросает в жар. Или это просто огромные электрические лампы у меня над головой и стоящий рядом техник с лазерной палочкой в руках?

Кресло, в котором я сижу, такое же, как у дантиста, но огромное, теплое и пахнет жареным мясом.

— Просто расслабься. — Техник машет своим магическим лазером. Она улыбается, чтобы успокоить меня. Ее взгляд убедителен. Я не могу увидеть ее лица, потому что на ней бледно-розовая хирургическая маска. — Мы собираемся осторожно выжечь пораженную кожу. — Все мои шрамы от прыщей. — У тебя будет отек некоторое время, но не стоит об этом переживать. Ты заметишь огромные изменения, когда все заживет. Две недели, и ты — королева красоты. — А чего не принцесса?

Стоп-стоп-стоп! Осторожно выжжем? Выжжем осторожно? Я могу справиться с этой женщиной. Я больше и сильнее, но я лежу здесь и киваю. Идеальная картина взаимодействия. Я делаю тоже самое у дантиста.

— Может, тебе нужно что-нибудь, что поможет расслабиться?

Да. Определенно. Да. Пожалуйста.

— Нет. Я в порядке.

Она включает звук волн, разбивающихся о берег, положенный на музыку и дает темные очки, чтобы уберечь мои глаза, — словно мне свет бьет в глаза! — и нажимает кнопку, которая откидывает спинку кресла назад.

— Ну вот. Давай начнем. Постарайся не двигаться.

Я задерживаю дыхание. Ненавижу это. Ненавижу всё это. Все смотрят на меня. Стараются разобраться, как меня исправить. Ненавижу, когда мне напоминают, какая я жалкая и сломанная, замечая отвращение в их глазах. Я ненавижу то, что нуждаюсь в техническом исправлении лазерами, вместо того, чтобы ехать в салон и выбирать убийственный гардероб. Я не подхожу этим людям. Особенно маме Мэдоу. Я последний проект, которым она одержима. Она позволила своей дочери отдать мне её соло. Сейчас она берет все, что было мной и выворачивает наизнанку, режет, играет, маскирует. И я обязана позволить ей делать это. Я должна быть благодарна.

— Можно дышать, милая. — Техник обтирает моё лицо слизью с примесью анестезии.

Я выдыхаю и снова наполняю легкие воздухом.

— Это то же самое, что удалять татуировки. Возможно, ты захочешь закрыть глаза.

Хорошо. Закрыла.

Аккуратно. На первый взгляд. Но когда она дотрагивается до чувствительного эпидермиса, безумно больно. Жжет. Мои глаза наливаются слезами. Рада, что на мне очки.

— Здесь закончили. Получилось неплохо. Давай перейдем к следующему.

Черт. Она ведь только начала. Со мной что-то не так. Кажется, у меня кружится голова.

— Дыши, Бет.

Точно. Дышать. Я делаю гигантский вдох и звучно выдыхаю.

— Не так глубоко. Старайся делать мелкие вдохи. Так ты не будешь двигаться.

Она склоняется над следующим шрамом.

Нужно потерпеть. Но могу ли я? Слюна собирается где-то в глубине моего рта, сгущается, отчего я теряю способность сделать вдох. Нос. Верно. У меня же есть нос. Я всасываю крошечную дозу воздуха через нос и также выдыхаю. Я не могу вынести этот неприятный сгусток слюны во рту. Если я сглотну его, лежа на спине, я задохнусь. Я знаю это. Она почти переворачивает меня с ног на голову. Возможно ли утонуть в собственной слюне? Черт, это больно. Черт. Ненавижу это слово. Почему оно засело у меня голове?

Нет, нет, нет, нет. Мрак растет во мне. Мне нужно глубоко вдохнуть, сесть и сглотнуть, но я застряла здесь. Что она скажет, если я оттолкну ее и сбегу отсюда? Мой рот полон слюны. Абсолютно весь. Я дышу через нос очень осторожно. Концентрируюсь на этом. Не думать о…ЧЕРТ!

Я, должно быть, издала какой-то звук.

— Тебе нужен перерыв? — Она садится на стул.

Я сглатываю всю эту жидкость. Ужас.

— Мы скоро закончим?

Она кивает головой.

— Вот. — Она разворачивает пару капсул в индивидуальной упаковке и протягивает их мне со стаканом воды.

Я хватаю эти таблетки. Мне все равно, что это.

— Расслабься немного. — Она отворачивает сияющие лампы и свет пары свечей. — Я вернусь в течение получаса. — Уходит.

Волны разбиваются о берег, а я сканирую помещение в поисках зеркала. Ничего. Мудрые люди.

Как по заказу, Мэдоу входит в комнату.

— Мне полагается составить тебе компанию.

— У тебя есть зеркало?

Она вглядывается в моё лицо.

— Не думаю, что это хорошая идея.

— Мне нужно зеркало.

Погодите. У меня есть одно. В моей сумке. В мой первый визит — тот, когда Скотт собирался держать меня за руку во время процедур, — они решили, что нам нужно почистить лицо до того как они смогут поработать лазером. Они начали с нового секретного средства от прыщей, что-то касающееся Европейского SPA. Они провели процедуры здесь и отправили меня домой с запасами. Утренними, дневными и вечерними. Вы бы не поверили, что это моя кожа, увидев меня. Я обязана рассказать доктору Намару об этом средстве. Он удерживал меня от того, чтобы я полностью покрылась прыщами, каким, по словам тёти Линды, был усыпан мой биологический отец в старшей школе. У него было много нарывов, особенно на спине и груди. Так отвратительно. Так… уродливо.

Команда также рассказала секрет о том, что Европейская SPA-косметика гипоаллергенная и некомедогенная, то есть, она не отзовется сыпью на моем теле или не спровоцируют что-то более худшее. Гладкие коробочки и тюбики выглядят так красиво, что не хочется дотрагиваться. Я запуталась в некоторых. Баночки с блеском для губ все имею разный аромат. «Тутовая аллея». «Конфета с корицей». «Арбузный лед». Я не могу заставить себя краситься так сильно в школу, но компактная пудра пригодится. И все это в моей сумочке лежит на всякий случай.

Я вытягиваю руки и верчу головой из стороны в сторону, чтобы размять шею.

— Не могла бы ты подать мне мою сумочку? Мне нужно написать смс маме.

Мэдоу бросает мне сумку.

На самом деле, это не моя сумка. Я никогда раньше не пользовалась дамской сумкой. Рюкзаки. Чехол для инструментов. Сумочка? У Мэдоу ими забит шкаф.

Она дала мне эту мягкую сумку из коричневой кожи до того, как мы пошли за покупками.

— Ты не можешь пойти в эти магазины с рюкзаком на плече.

Вообще-то, я тогда собиралась отсидеться в машине.

Я ищу сквозь груду вещей и, наконец, нахожу компактную пудру. Я вытаскиваю ее и быстро открываю.

— Нет! — Она пытается выхватить ее у меня.

Я держу пудру на таком расстоянии, чтобы она не добралась до нее. Я встаю и подхожу к двери, туда, где льется мягкий свет. Четыре раны зияют на моем лице. Черт. Что если это не заживет так, как положено? Что если у меня будут шрамы еще больше, чем предыдущие? Всё мое лицо будет одной отвратительной раной.

— Что? Выглядит не так уж и плохо.

— Легко тебе говорить.

— Моя мама выглядела еще хуже, чем ты. Когда это все заживет, у тебя будет новая кожа. И ты молода. Значит, это очень быстро заживет.

В этот момент я решаю, что Мэдоу почти человек.

— Правда?

— Ага. — Она вырывает пудру из моей руки. — Дай-ка я заберу это у тебя.

Я наблюдаю, как она кидает ее в свою сумочку.

— Ты пойдешь, приляжешь на чуть-чуть, а я позабочусь об этом.

Она уходит с сумкой. Она вовлечена в «Проект БЕТ» больше, чем в пение соло. Может, я верну ей его и скроюсь в какой-нибудь норе? Это было бы проще, не так ли? Стоит ли этого мой мировой дебют? Я погружаюсь в мягкое кресло и это последняя вещь, которую я помню.

Выделения? Клейкое, вязкое, текучее, гнойное месиво. И сегодня мне нужно идти в школу. Я могла бы остаться дома, но моя подгруппа готовит доклад по истории и, если меня там не будет, они завалят все выступление. Мой средний бал по этому предмету должен быть твердой пятеркой.

Я смываю засохшие комки, застывшие на лице ночью, тепловой водой и специальным моющим средством, которое они мне дали. Затем исследую тюбик медицинского консилера для ран и ровный строй косметики, расставленной по краю ванны. У меня нет выбора. Лицо, увеличенное в зеркале, которое дала мне Мэдоу, напоминает лицо жертвы автомобильной катастрофы из фильма.

Я выдавливаю немного консилера. Он должен содержать анестетик. Эта маленькая ранка, кажется, выглядит намного лучше. Я распределяю консилер по всему расколошмаченному лицу. Накладываю еще один слой для лучшего эффекта. Затем я опускаю кисточку в коробочку и наношу румяна так, как мне показывали. Легкое касание капли блеска для губ цвета «Арбузный лед». Я даже пытаюсь накрасить правильно глаза. Корректор. Тени натурального бежевого цвета с небольшим отливом. Немного коричневой туши на ресницы. Бронзатор для создания эффекта загара, который сочетается с цветом моих волос.

Я надеваю очки и делаю шаг назад от зеркала. По-моему, не так уж и плохо. По крайней мере, до урока истории я буду в порядке. Я уйду сразу после доклада. И мне плевать.

— Это ты?

Скотт начинает с вопроса о том, когда они покрасят меня в блондинку, но эта шутка уже устарела. И мои волосы не цвета «пепельный блонд». Но и здесь нет никакого акта пощады. Мой цвет сейчас, на самом деле, на несколько оттенков светлее, чем натуральный каштановый. Парень Мэдоу в салоне сделал невероятную работу с переливами на волосах. Когда Сара и Леа помогают мне сушить и выпрямлять их, они выглядят здорово. Сара говорит, что с моим ростом, я могла бы быть моделью. Если не буду поворачиваться лицом. Для похода в школу, я позволила им завиться и тем самым защитить себя от нападок Колби, но сегодня мне необходимо было убрать их от лица, так что я сделала хвостик и выпрямила челку. Я прошла по коридору так, что Колби меня не заметил, но Скотт не унимается.

Он идет рядом со мной с книжками подмышкой, а затем прислоняется к стене рядом с моим шкафчиком.

— Я думал, что макияж это только для хора. Что ты странно с ним себя чувствуешь.

— Я и правда чувствую себя странно. Плохо выглядит?

— Что ты пытаешься доказать, Бет? — Он накручивает мой светлый локон на палец. — Каждый раз, когда я подхожу к тебе с разных сторон — ты разная.

— Лечение лазером превратило меня в месиво. — Я бросаю свой рюкзак в шкафчик. — Я должна была скрыть язвочки. Я так плохо выгляжу? — Я разворачиваюсь в его сторону, чтобы он мог оценить моё лицо.

Он на секунду замолкает.

— Ты хорошо выглядишь. — Его голос снова становится низким. Я не могу прочитать, что же в его глазах. Он опускает их и пялится на мои колени. — Не думал, что тебе понравится делать макияж.

— Каждый раз что-то меняется. Макияж — это забавно. Я знаю, что никогда не буду красивой, но я начинаю быть менее отталкивающей. — Я вытаскиваю из кармана толстовки несколько блесков для губ. — Что ты думаешь об этом цвете? — Я наношу свой светло-розовый, мерцающий «Арбузный лед».

— Выглядит вкусно.

Я протягиваю тюбик к нему.

— Ты никогда не догадаешься, какой у него вкус.

— Лучше я попробую его с твоих губ.

Он снова берется за свое, делает меня сумасшедшей. Надеюсь, пот, выступивший на моем лице — тому доказательство. Макияж не может полностью скрыть, насколько я покраснела.

Сейчас я достаточно смелая, чтобы сказать ему правду.

— Тебе реально нужно найти себе девушку. — Я буду скучать по времени, которое он проводит со мной, но я — его друг. Он должен услышать это от кого-то, кому он доверяет. От кого-то, кому он верит. — Ты превращаешься в красавчика, Скотт. Правда.

Он режет меня холодным взглядом и отступает. Он такой трогательный все эти дни. Я стараюсь быть мягкой. Жертвую самой собой. Героически. Он ограждает меня от каждого мелкого действа, которое они со мной вытворяют. И это не моя вина. Я просто хочу петь. И теперь он дразнится. Практически флиртует.

Он все еще не понимает, как много боли причиняет. Мы больше не в третьем классе. У меня есть чувства, как и у любой девчонки. И он единственный парень в моем мире. Не удивительно, что он меня заводит. Я в таком отчаянии, что все эти гормоны стремятся вырваться наружу. Но он мой друг. Мой лучший друг. Он никогда не подумает обо мне как о девушке. Я тоже не хочу его видеть своим парнем. Правда. Не хочу. Его дружба значит для меня все. Немного сопливо звучит.

Мой телефон вибрирует. Мэдоу. Просто супер. Она любит играть свою мамочку. Думаю, она тренировалась этому всю свою жизнь. Какова мама, такова дочка. Ее мать хотела заполучить диву-суперзвезду, а все, что она получила — миниатюрную меня.

Моя мама звонила её маме прошлой ночью. Ей было не совсем удобно перед этой женщиной, которая так усердно играет роль названной мамы со своей дочерью. Мама благодарила ее за такой сильный интерес к моей жизни и сказала:

— Я обеспокоена по этому поводу.

У нас нет столько денег, как у них, но моя мама партнер бухгалтерской фирмы. Она прекрасно справляется. У меня на зубах брекеты, как и у многих других. У нас есть страховка и прочее. Только потому, что я выбрала жизнь в джинсах и мешковатые толстовки не значит, что я не могу позволить себе стильные шмотки, если конечно найду что-то подходящее своему росту и худобе. У меня есть собственная машина. Старая добрая Джанет. Я не получаю новую тачку каждые пару месяцев как Мэдоу, не могу даже мечтать о том, чтобы остаться в Европе после Олимпиады хоров и водить автомобиль до школы в Германии. Я могу получить Порш на Рождество точно такой же, как у нее, но Джанет — моя жизнь.

Мама делает паузу.

— Но… — Еще одна пауза. — Спонсоры хора?

Еще одна длинная пауза.

— Это замечательно. Одежда тоже? И все девочки пойдут в салон? Что насчет косметической хирургии? Я была бы счастлива…

Разговаривая, она заметила меня и прошла в холл. Отлично, мам. Я последовала за ней и встала, глядя ей прямо в лицо. Она хмуро смотрит на меня.

— Тогда отлично. Я даже не думала, что хор имеет так много спонсоров в бьюти-бизнесе.

Прибавка к маминым сомнениям. Мама Мэдоу могла бы соврать. Вложили ли деньги родители Мэдоу или это было даровано фондом, моя трансформация, на самом деле, не имеет значения. Они пожертвовали хору тонны денег.

Они говорили о том, что не плохо бы для нас было выступить на паре мероприятий, которые вскоре состоятся и записаться для рекламы на радио. Девчачий хор и роскошные автомобили. Думаю, это сработает. Я рада всему этому. Им нравится, как шумит мой двигатель, но машине требуется огромная работа над собой. Они заработают на мне деньги, но для меня эти деньги абсолютно ничего не значат.

Мой телефон все еще вибрирует.

— Привет, Мэдоу.

— Моя мама напоминает, что сегодня вечером примерка. Надень свой новый лифчик и не забудь про подкладки.

Судьи отметят ложбинку между моих грудей. Не нужен мне этот дурацкий лифчик и подкладки! Это однозначно вещи-убийцы. Верните мне мой спортивный лифчик!

— Как ты сегодня?

— Нормально. Как твоё лицо?

— Оно было приклеено к подушке, когда я проснулась утром.

— Оу… А сейчас?

— Прямо сейчас? Практически неподвижно. Это убьет меня, когда анестетик в креме испарится.

— Попробуй алоэ. — Я смеюсь. — Это стоит того, когда ты красивая.

— Этого никогда не произойдет. Может быть толь в бюро ритуальных услуг. Ну, если только они не похоронят меня в очках.

— Фу. Ты такая зануда. Слушай, ты никогда не будешь красивой, если не поверишь в это.

— Я стараюсь думать о том, что когда выйду на сцену, по крайней мере, не испугаю публику.

— Моя мама говорит, что нужно делать себе самой позитивные посылы каждый день. У меня получилось так уменьшить свой гардероб до сорокового размера.

— Я попробую.

Она вешает трубку. Нужно сделать много звонков. Нужно покомандовать людьми. Она любит это, и ей совсем не обязательно петь. Я чувствую столько давления на данный момент. Всю эту боль. Весь ужас. Весь труд. Но это стоит того.

В середине второго урока мой телефон вибрирует. Я хватаю его и прячу под партой. Снова Мэдоу.

«Сегодняшнее утверждение: Я — красотка. Повтори это сто раз. Напишу тебе новое завтра».

Красотка? О, Господи!

Я стараюсь продержаться весь урок истории. Все в классе пялятся на меня. Я начинаю паниковать, что из моего лица снова сочится гной, и оно слегка превращается в месиво, но никто не замечает этого кроме моих товарищей по подгруппе. Они знают, что я смогу помочь им заработать лучший бал за семестр, так что они не осмеливаются жаловаться. Прелести групповых проектов. По крайней мере, я никогда не мучаюсь с парнями в подгруппе. Парни не желают со мной работать. А я не против нескольких менее талантливых, чем я девушек. Даже если они просто сидят рядом и болтают, пока я делаю всю работу.

Я бросаюсь в уборную, чтобы поправить то, на что так пялились ребята. Но моё лицо в порядке. Вообще-то, я почти хорошо сегодня выгляжу. Мои глаза увеличены до причудливых пропорций под очками, но остальное вполне презентабельно. Губы выглядят особенно мило. Не удивительно, что у Скотта случилось помутнение в голове. Я очень далека до красотки, но я не чудовище. Может быть, я смогу написать об этом песню?

Новые песни у меня пока не получается, но зато я отлично переделываю старые на уроке экономики.

Нет преисполненного надеждой припева. Хотя вышло мелодично. Возможно, эта самая надежда за поворотом.

 

Глава 6. Цвет рубина

Леа заставляет меня зарегистрироваться на сайте, где все они обычно сидят. Моя страница жалкая. Я не знаю, что делать с фотографией. Эта часть пуста. Выглядит не убедительно. Весь хор добавил меня в друзья, включая Терри. Это вроде бы даже круто.

Я прокручиваю в самый низ странички, кликая «Подтвердить» и прямо посреди улыбающихся лиц из Блисс, мелькает один единственный парень.

Это удивляет меня. Я не думала, что могу здесь иметь дело с парнями. Может быть со Скоттом, но не с реальным парнем, да еще таким! Он красив. Нереально красив. Темные волосы, бледная кожа, угрюмые карие глаза, в которых девушка может потеряться. Дерек. Звучит как-то фальшиво. Может быть, он у всех есть на сайте? Первый друг всех и каждого.

Я кликаю на сообщение привязанное к его запросу.

«Добрый день, я один из солистов ХПЭ (прим. перев. — Хор Парней Эмебайл). Слышал тебя на вэб-сайте Блисс. Добро пожаловать на Олимпиаду хоров. Поболтаем?»

ХПЭ? Вот черт! Это же парень из хора Эмебайл.

Вот это глупость, Терри. Она изменила сайт Блисс. Я начала петь, как только запустили сайт. Она, должно быть, внесла моё имя сюда. Отлично. Этот супер-парень думает, что я какая-то Блиссовская красотка, и хочет пообщаться.

Я перевожу свою мышку к кнопке «Игнорировать».

Я знаю, каковы на самом деле парни как он. Скупые на чувства, угрюмые грубияны. Хотя этот парень поет… Я поправляю свои очки и приближаюсь к экрану, стараясь разглядеть за ангельской внешностью демона, который может там скрываться. Нужно позвонить Саре. Она знает много о парнях. Она в этом деле просто чемпион.

Нет. Она может заставить меня нажать на подтверждение, так нужно просто подсунуть его ей. Плохо, что у Мэдоу есть парень. Я обязана ей. Тем более он подходит к типажу, который ей нравится.

Леа? Не-е-ет. Это вряд ли можно отнести к официальным делам хора.

Я нажму «Игнорировать». Мне нравится эта функция. Я кликаю мышкой. Черт. Стрелка дернулась к «Подтвердить», пока я пялилась на его фотку. Здесь где-то должна быть функция блокировки. Пока я искала ее, возникло окошко с беседой.

Дерек: Привет, Бет… Спасибо, что подтвердила дружбу.

Я печатаю: «Я не хотела. Не объяснишь, как тут блокировать?», но стираю и посылаю осторожное и уклончивое: «Что тебе нужно?».

Дерек: Я шпион, назначенный от нашего хора.

Бет: Правда?

Блин. Я определенно должна позвонить Леа. Это уже официально касается хора.

Дерек: Богом клянусь!

Бет: Ты не выудишь из меня ни капли информации

Дерек: Будет забавно попытаться

Бет: Только не это

Фу. Теперь мои руки потные. Я вытираю их о джинсы, пока жду от него ответа.

Дерек: Для хора необычно появиться из ниоткуда, как это получилось у вас.

Бет: Вы напуганы?

Дерек: Едва ли.

Бет: Тогда зачем вам шпионить?

Дерек: Все ваши участницы так хороши, как та единственная, выставленная на сайте?

Я решаю поменять стратегию, что совершенно необходимо и пойдет хору на пользу.

Бет: Лучше.

Дерек: С трудом верится.

Бет: Но это правда.

Дерек: Ты отлично поешь на записи

Бет: Ты, правда, так думаешь?

Он заставляет меня краснеть. Я такая слабачка во всех этих разговорчиках. Черт. Нужно сконцентрироваться.

Дерек: Если другие участницы Блисс даже на половину такие же сильные, вы покажете класс в Лозанне

Бет: Мы думаем, что у нас есть шансы на победу.

Дерек: Победу? Не надейтесь… вы конкурируете с нами

Бет: И вы не проиграете?

Дерек: Не в этот раз

Бет: Но ты заволновался

Дерек: Вообще-то нет

Задиристый канадский выскочка.

Бет: Тогда почему шпионишь за нами?

Дерек: Шпионю за тобой.

За мной? И что это значит? Я должна закрыть окошко программы, но не могу. Я не могу сделать этого. Ничего подобного со мной раньше не происходило. Я одна в этой игре. Просто посмотрю, на что это похоже.

Бет: это не выглядит как официальный разговор между хорами.

Дерек: у тебя такой милый голос… я заинтересован узнать тебя поближе.

Бет: этот разговор окончен.

Дерек: Не будь такой… разве я тебе не интересен?

Бет: нет

Дерек: правда? ты серьезно?

Бет: С чего бы такое удивление?

Дерек: Большинство девушек… интересуются.

Бет: Я — не большинство.

Дерек: круто, увидимся в Лозанне.

Бет: где мы собьем с вас спесь, парни.

Дерек: сомневаюсь.

С меня хватит. Я не знаю, как заканчивать разговор в интернете, так что закрываю весь сайт. Я не хочу туда больше возвращаться. И мне пофиг, что скажут об этом Сара и Мэдоу.

Великолепно. Мы тратим половину времени репетиции, примеряя платья. Этот самодовольный мальчик из Эмебайл заставил меня осознать, что мы далеки от того, чтобы конкурировать. У нас даже шанса не будет на международных соревнованиях, если мы будем стоять как традиционный хор — альты, а за ними два ряда сопрано. Мы должны перемешаться, чтобы был хороший микс. Судьи смогут услышать разницу. Мы будем высмеяны прямо в Швейцарии, если не сделаем этого.

Это трудно, петь именно так. Альты не могут за меня зацепиться. Другие части не могут следовать за их самыми сильными певцами. Любой хорист должен уметь петь свою часть самостоятельно. И это все должно быть идеально отрепетировано. Момент приближается, но мы теряем время. Мы будем соревноваться против хоров музыкальных школ. Они практикуются часами каждый день, а не пару вечеров в неделю. Наш большой весенний концерт через три недели. Нам нужно тренироваться каждую свободную минуту. Терри отменила пару занятий после школы, но я не уверена, что после такого мы будем там, где должны быть. Я не хочу просто поехать на Олимпиаду хоров. После того, на что обрекла меня мать Мэдоу, я хочу золото. И этот парень, пересекший границу в Онтарио, чтобы победным самолетом отправиться в Лондон — ему лучше быть на стороже.

Таким образом, я провела эту ночь, практикуя до потери пульса. А еще я бесилась от того, что таки сдалась и одела этот дурацкий бюстгальтер. Все бесят меня, потому что их резиновые подкладки в их сумках, а мои — на мне. Костяшки нижнего белья впиваются мне в кожу, а еще лифчик некомфортным образом сплющивает и выпячивает мою грудь. Это действительно для меня странно — смотреть вниз и видеть ложбинку между грудей. Боже, я такая трусиха. Я решила, что лучше не бросать сегодня вызов безупречному вкусу мамы Мэдоу и не ввергать ее в гнев показом своего спортивного лифчика.

Она и Мэдоу вложили в эти наряды всё сердце и душу. Мне нужно просто продолжать быть хорошей девочкой, и я буду петь. Это так не похоже на явь. Кажется, что я проснусь, и все испарится. Я — чудовище, поющее альтом, и мы никуда не едем. Дни проходят, но всё это не становится менее реальным. Менее прочным. Тонкая ткань, которая порвется, если я сделаю что-то не так. Это единственное путешествие, которое продолжится, какие бы чертовы планы Колби не строил против меня.

Я хочу вернуться к небрежному черканию слов последней песни на задней парте в своей папке с хоровыми записями. Думала, что могла бы где-нибудь затеряться, но Леа и Сара, обе вооруженные выпрямителями, снова кинулись выпрямлять мои волосы. Черт.

И как все испарилось? Писала о цветочках и бабочках, и тут вдруг…

Черт. Эти слова ставят в неудобное положение. Нужно срочно стереть. По-быстрому.

Сара снова обжигает меня.

— Ой, прости.

— Все нормально. — Слова песни дезинтегрируют в моей голове. — Спасибо, что помогаешь мне.

— Я не могу держать себя в руках. — Сара кладет выпрямитель. — Я так нервничаю.

Леа выпускает локон моих волос из рук.

— Почему?

— Что, если платье мне не подойдет? Красный — не мой цвет.

— Но они не красные. — Леа зажимает между пластин еще один локон моих волос и вытягивает их. — Они рубинового цвета. Цвета драгоценных камней идут всем.

— Ты начинаешь говорить как мама Мэдоу. — Сара расчесывает часть моих волос, которые закончила выпрямлять.

— Точно. Она права. Другие хоры будут в черном, белом или в тошнотворно голубом. — Леа выглаживает последнюю прядь спутанных волос. — Мы будем отличаться от других. Никто не оденет красный.

— Может быть, потому что он шлюховатый? — Сара нудит об этом весь вечер.

— Он элегантный. — Леа берет щетку и причесывает мои волосы. — Ты же видела ткань. Он определенно не шлюховатый. — Она подносит мне зеркало.

— Очень мило. — Не могу представить себя в чем-то рубинового цвета.

Мэдоу появляется в дверном проеме.

— Бэт, ты — следующая.

— Погоди. Мне нужно сказать тебе кое-что.

Я ввожу их в курс дела о разговоре с Дереком. Мэдоу достает свой iPhone, находит мою страничку и заходит на страницу Дерека через нее.

— О, Боже. Я должна с ним замутить.

— Ты не можешь. Он написал Бет. — Сара всматривается в экран телефона Мэдоу через плечо. — Решать должна она.

Мэдоу изучает экран, роясь в его страничке.

— Он определенно думает, что она — это я. Я — солистка Блисс.

Леа кладет щетку для волос и пытается посмотреть на экран телефона Мэдоу.

— У тебя есть бойфренд, так?

Мэдоу пожимает плечами.

— Он начинает мне надоедать. Дерек — это что-то новенькое.

— Мэдоу! — голос мамы Мэдоу раздается из глубины церкви.

— Вперед, Бет! — Мэдоу тащит меня на цокольный этаж.

Внизу ее мама уже преобразила выцветшее подвальное помещение. Большие лампы. Множество зеркал. Четыре портативные подставки для вещей с блестящими платьями рубинового цвета. Здесь даже есть огромный занавес в углу. Четыре девушки надевают длинные комбинации и мерят там вечерние платья.

Мама Мэдоу сопровождает меня и вручает экстра-длинную комбинацию. Это белье очень тесное. Я снимаю очки, надеваю свою комбинацию и пытаюсь мельком заглянуть в зеркало позади занавеса. Я обратно надеваю очки, чтобы рассмотреть все получше. Этот лифчик делает меня сексуальной. Как кружевной лифчик и подкладки могут изменить моё костлявое тело до неузнаваемости? Длинные ноги гладкие, живот — плоский, и ни одного прыщика на всем теле. Может быть, я смогу пойти на пляж этим летом? Озеро Гурон не слишком теплое, но мне нравится барахтаться в прохладной воде в знойный июльский день. Я не делала этого с тех пор как была ребенком.

Я натягиваю хлопковую рубашку через голову. Ткань плавно скользит по моему телу. Я стягиваю дизайнерские джинсы, которые одеваю только на репетиции в Блисс и на встречи с Мэдоу. Мягкая ткань дотрагивается до кожи и очерчивает каждый изгиб моего тела. Роскошно. Я чувствую себя точно также, когда Скотт трогал мои губы.

Скотт.

Что мой старый друг с белоснежными зубами, чистой кожей, волнистыми локонами светлых волос подумал бы сейчас обо мне? Я практически могу представить себя с парнем как Дерек.

— Бет! — Мама Мэдоу возвращает меня из безумных мыслей.

Она тащит меня к одной из полудюжины женщин с мерными рулетками, обернутыми вокруг шеи и булавками во рту, работающими с девушками в комнате. У той, что работает со мной, ворох ткани накинут на руку. Клюквенный. Если бы было Рождество, мы бы назвали его именно так. Ткань спешно превращается в платье, когда она прикидывает ее на мне.

Я влезаю в него, продеваю руки в крохотные лямки, собранные на плечах. Платье немного затянуто, но свободно в нескольких дюймах ниже. Я изгибаюсь, чтобы получше втиснуться в него. Мать Мэдоу застегивает мне платье на спине. Весь эффект в короткой женственной манжете к мягким сборкам, делающим мою грудь больше, в идеальной богато-окрашенной ткани декламирующей элегантность. Если бы не было головы, я бы выглядела замечательно. Со спины это, наверно, также круто выглядит и с моей превосходной стрижкой, окрашенными, блестящими прямыми волосами, рассыпанными по плечам.

Мама Мэдоу хлопает.

— Мэдоу, иди, взгляни на Бет!

Мэдоу набрасывается на меня.

— Сними очки, чтобы мы оценили эффект полностью.

Платье обыкновенное. Начинается вокруг шеи, не слишком низко, чтобы показать деланную ложбинку между грудей, но милые ключицы выставлены на публичное обозрение. Королевская талия! Зажимы плотно собрались под моей линией груди, а юбка выходит оттуда пышными вспышками. Ничего тесного на животе. Терри такая практичная. Мы можем дышать животом и не бояться, что швы разойдутся. Или боятся выглядеть толстыми.

Я подчиняюсь. Ее мама вздыхает. Я как творение, которое художник видит полностью впервые.

Швея заставляет меня зайти на табурет и помечает длину подола платья. Она ходит вокруг и вставляет булавки то там, то здесь, делая подол более или менее ровным.

Я кошусь на Мэдоу.

— Есть какой-нибудь способ перестать «дружить» с парнем их Эмебайл?

— Не смей этого делать. Мне нужен доступ к его страничке, чтобы подготовить наступательную операцию.

— Что если он захочет еще со мной пообщаться?

— Позвони мне, и я скажу, что ответить. А лучше всего пришли мне предложение о дружбе.

— Как?

— Не парься. Я сама это сделаю.

Сара говорит откуда-то снизу.

— Всё хуже некуда, Мэдоу. Мы тоже его нашли. Кажется, у него есть девушка, его страница ей просто забита.

— Семейное положение? — спрашивает Мэдоу.

— «Всё сложно», — отвечает Леа.

Мэдоу улыбается.

— Идеально.

— Ай! — Швея укалывает меня вместо места на платье, которое она хотела закрепить. Не могу поверить, что Мэдоу так поступает. Её парень такой сексуальный. — Ты собираешься разорвать свои отношения из-за Дерека?

Мэдоу переводит взгляд на меня.

— Конечно, нет. Не будь глупышкой. Когда я встречусь с Дереком в Лозанне…

Она такая уверенная, такая дерзкая, ну точно как Дерек. Они отлично подойдут друг другу.

— Я могу послать Тедди сообщение об отмене встречи.

— Не будут ли отношения на расстоянии трудными?

— У меня будет порш, глупышка. Может быть, я буду подвозить его до школы. Лучше придумать какую-нибудь отговорку о папе для него, просто на всякий пожарный. Что думаешь, мам?

Мама Мэдоу отсутствующе кивает и попросит Мэдоу послать меня и пару других девочек за сумочками. Еще восемьдесят девочек должны пройти примерку и если мы сделаем дело с сумочками быстро, то сможем порепетировать. Швея заканчивает и расстегивает молнию на моей спине.

— Погоди.

Мама Мэдоу ищет мою сумку, достает нетронутый темно-красный блеск для губ — он слишком темный. Я предпочла бы арбузный блеск. Она намазывает мне губы цветом красного вина, поправляет основу и накладывает румяна. В моих глазах она смотрится как профессионал. Она делает шаг назад.

— Девочки должны это увидеть. Всё будет только лучше, когда твоё лицо окончательно заживет.

— Мы идем наверх?

— Девочки должны увидеть, как окупилась наша трудная работа.

Она не окупится, пока мы не выйдем на сцену в Лозанне и не споем лучше, чем когда-либо мечтали петь парни из Эмебайл!

— Мне нужны очки.

— Нет. Я поведу тебя.

— Все нормально. Я не слепая.

Хотя мне это и не нравится. Все вокруг в размытом виде. Не удивлюсь, если они не разрешат мне надевать очки все время, когда мы будем в Европе. Платье сияет как россыпь звезд. Несколько девочек бросают на меня взгляды:

— Глянь. Тише ты. Это же Бет! — начинают шипеть в комнате. Мама Мэдоу, собственнически держит свою руку у меня на пояснице, направляя меня на подставку.

Мэдоу появляется передо мной.

— Итак, девочки, что вы думаете о нашей солистке?

Я вижу только их размытые лица, но чувствую. Чувствую их трепет.

У одной их девочек вырывается:

— А можно автограф?

Это нарушает тишину, и девочки начинают толпиться вокруг меня.

— Ты прекрасна, Бет.

— Выглядишь как модель.

— Это просто замечательно.

У меня кружится голова. Ошеломленная, я улыбаюсь и обнимаю их аккуратно, чтобы не повредить платье. Мама Мэдоу будет кричать на меня, если с платьем что-то случится. Все они, наверно, не серьезны. Красивая? Я? Мне так хочется им верить. Поверить в это возбуждение, которое заставляет моё сердце бешено биться в груди. Это не может быть реальным, но девочки все продолжают подходить ко мне.

— Я и не знала, что твои глаза такие голубые.

— Ты будешь звездой.

— Ты должна участвовать в конкурсе красоты в следующем году.

В конкурсе? Спуститесь с небес. Это всего лишь платье. Просто платье.

После того, как около пятидесяти девочек сказали мне, что это правда, я начинаю в это верить капельку больше. Просто мне ужасно хочется, как и им, увидеть лебедя.

 

Глава 7. Исправленная

Прошлой ночью у меня был кошмар. Мы стоим на сцене в Лозанне. Все девочки ошеломительны в своих красных платьях, кроме меня. Все, что на мне надето — это сатиновая комбинашка. Скотт стоит посреди зала и пялится на меня также как делал это в холле в прошлый четверг. Если у него не появится девушка в ближайшее время, я сойду с ума и побью его прямо посреди класса музыки в школе, и не важно, друг он мне или нет. Легенды о Чудовище потом точно выйдут из-под контроля.

Не знаю, как могу чувствовать что-то подобное. Скотт для меня как брат. Мы всегда были друзьями. Он не может мне нравиться в романтическом плане, но я подмечаю некоторые вещи. Например, форму его плеч. Они вопиюще сексуальные на этой неделе. Он надел свою белую обтягивающую майку, и я просто не могла прекратить пялиться на его плечи. Они не такие прыщавые, как обычно. И там явно прослеживаются мускулы.

Он подловил меня в музыкальном классе.

— Что такое?

— Ничего. — Я силой заставила себя сосредоточиться на скучной музыке, которую мы поем в хоровом кружке в последнее время. Звенит звонок.

— Бет?

Я не останавливаюсь.

— Увидимся, Скотт. Я вроде как спешу. — Он и не в курсе, что я спасаю его судьбу от неминуемой гибели.

Мой телефон вибрирует, я достаю его из кармана и открываю крышку.

— Слушаю тебя, Мэдоу.

— Вообще-то, это твоя мама.

— Прости. Я сегодня какая-то потерянная.

— Почему? Сегодня твоё лицо выглядит лучше.

Будто я собираюсь рассказать маме, что у меня на уме. Я уверенна, что она бы оценила разговор о сексуальных плечах Скотта.

— Просто устала. Вчера была поздняя репетиция в хоре. — И потом мне пришлось вести машину из Энн-Арбор до дома, я вернулась к часу ночи.

— Хочешь прогулять школу сегодня после обеда?

— Да. Это было бы замечательно.

— Хорошо. Зайди в класс и выключи телефон, тогда твои извинения будут приняты. Встретимся сегодня, а потом ты можешь спать весь вечер.

— Встреча? И ты туда же…

— Это не займет много времени. Жди меня дома. Я отвезу нас.

Наверно, это очень важно. Мама отпрашивается с работы…

— Мам?

— Бет, пожалуйста. Давай развлечемся вместе на этот раз, — ее голос звучит взволнованно, такой энергичной, каким только может быть голос экономиста.

— Что происходит?

— Я подумала о том, что они никогда не сделают.

— Чувствую себя Франкенштейном.

— Ты имеешь в виду его монстра?

— Ага. Вы с мамой Мэдоу могли бы побороться за роль безумного ученого.

— Ты возможно еще не осознаешь, но то, что происходит с тобой — большое событие. Я хочу быть частью этого.

— Хлопать в ладоши в зале — уже не считается?

— Я не поеду в Швейцарию, как другие.

— Ты ревнуешь меня к маме Мэдоу?

— Она столько сделала для тебя…

— Да как ты вообще можешь сравнивать себя с ней? — Так грубо говорить это в идиотский мобильник, стоя у двери класса. — Мам, ты моё всё. — Мой голос прерывается, я начинаю шептать: — Где бы я была, если бы не ты?

Она шмыгает носом.

— Я знаю, это было нелегко для тебя. Мальчишки… Ты постоянно приходила заплаканная из начальной школы. — До третьего класса. Потом у меня был Скотт, с кем я могла разделить это. Большая разница. — Ты скрываешь это от меня, но я-то знаю, какую боль они тебе причиняют.

Вряд ли мама знает о полуголом парне, прикованном к моему шкафчику, о маске, о целом холле парней, которые начинают выть по-волчьи, когда я прохожу мимо, все те способы, которые мальчики из старшей школы используют, чтобы напомнить девочке, что она чертовски уродлива. Не по-человечески. Никчемна. Как девчонки избегали меня тоже. Ни один мальчик никогда не хотел влюбиться в меня. Если бы мама это знала, это могло бы ее убить.

— Я нормально выгляжу сейчас.

— А что насчет очков?

— Я не надену их, когда мы будем выступать.

— Не самая лучшая идея.

— Ты нашла пару супер-новейших контактных линз?

— Лучше.

Огромный плакат, который я проезжала сотни раз по дороге на репетиции хора возник у меня в голове.

— О, нет. Только не лазер!

— Это будет не больно, если зафиксируешь свое лицо. Займет всего пару минут.

— Нет, мам. Пожалуйста. Выжигать прыщи на лице — одно, но направлять лазер в глаза?

Ее голос звучит непоколебимо:

— Смирись с этим, девочка. Еще один шаг к тому, чтобы не зависеть от генетики.

Волосы. Прыщи. Моё ужасное зрение. Всё от него. Сейчас я понимаю, чего она хочет. Никаких напоминаний. Никакой вины. Ее дочь освобождается от каждого проклятья, которое он оставил за собой. Она выигрывает. И спорить с этим я не могу.

В понедельник я в первый раз иду в школу без очков. Кажется, будто я невидимка. Никто не замечает меня. Никто ничего не говорит. Ни единой строчки. Я — чокнутая, и негативное отношение ко мне еще не испарилось.

Я не вижу Скотта вплоть до занятий в музыкальном классе.

— Ты снова попробовала надеть линзы? Не очень хорошая идея, Бет. Все кончится слепотой или еще чем-нибудь вроде этого.

— Неа. — Я пытаюсь улыбнуться. — Что-то более постоянное.

— Они что покрасили твои глаза? Они сегодня просто нереально голубые.

— Наверное, это капли. У меня в пятницу была лазерная операция по коррекции зрения. Круто, да? Иногда у меня кружится голова, но врач сказал, что мой мозг все урегулирует, и у меня будет почти идеальное зрение.

— Вау! Теперь тебе совсем не нужны очки?

— Не начинай, пожалуйста. Меня слегка потряхивает. Возможно, лучше бы было остаться сегодня дома.

— Нет-нет-нет. Конечно, нет. — Он кладет свою ладонь где-то посередине моей спины в знак поддержки и провожает к местам теноров. — Конечно, это очень важно. Это изменит твою жизнь. Даже не представляю, как КОСМО-команда додумалась до этого.

Я еще не села на свое место. Опереться на его руку, находящуюся на моей спине — так приятно.

— Это сделали не они. Моя мама настояла на этом. Помнишь начальную школу?

Сочувственное «Ага» Скотта влетело в моё ухо.

Беличье лицо. Тупая. Мальчики крали мои очки каждую перемену. Сломали четыре пары. Линзы были настолько тяжелыми, что постоянно выпадали. Скотт выкрал одну пару из мужского туалета, за что потом был побит.

— Это беспокоит мою маму.

— Не тебя? — Его рука перемещает к моему локтю, и он сажает меня в кресло.

— Ну, это же я.

— Больше нет, Бет. — Он садиться рядом.

— Не так-то легко больше не быть той девчонкой. Понимаешь, что я имею в виду?

Он кивает. Он тоже там был. И увидев, какая я несчастная, я полагаю, обратил внимание на меня и стал действовать как мистер Очарование, чтобы заполучить подругу. Он — парень. Никаких чувств. Ему просто полагается играть этого самого мистера.

— Давай начинать новую жизнь вместе. — Его рука возвращается на мою спину, двигается верх и вниз, нежно успокаивает. — Что скажешь?

— Помнишь, когда мы собирались сбежать? В пятом классе? Я снова сделаю сэндвичи, мы можем взять мою машину. Сколько у тебя наличных?

— Я думал, мы должны столкнуться со всем этим лицом к лицу. — Его рука перестала двигаться. — Пошли на выпускной?

Я смеюсь.

— Будто меня кто-нибудь позовет на него.

Он наклоняется ближе.

— Я только что тебя позвал, глупышка.

Я смотрю на него.

— Ты хочешь пойти со мной? — Я качаю головой в полнейшем недоверии к происходящему. — Я же такая высокая.

— А я слишком низкий, — усмехается он.

Черт. Он говорит серьезно.

— Ты заставишь меня танцевать?

— А ты умеешь? — Его рука движется к моему высокому плечу. — Сомневаюсь в этом. — Он сжимает меня в объятиях на доли секунды. — Я могу научить тебя, если хочешь. — Скотт танцует? — Я натренировался на свадьбах.

— Есть кто-то другой, кого ты можешь пригласить?

— Ты, наверно, шутишь?

— Скотт, ты очень милый, но я не думаю, что это хорошая идея. — Моя голова продолжает медленно двигаться, показывая «Этого не случится». — Я не хочу портить нашу дружбу.

Его ладонь опадает, и руки замирают между нами. Он хмурится.

— Почему друзья не могут пойти вместе на выпускной?

— Тебе не кажется это противным? — Я не могу посмотреть ему в лицо. — Идти со мной?

— Нет.

— Думаю, мне нужно платье. — Я показываю ему язык. — Мэдоу пробьет нервная дрожь.

Скотт садиться и вытягивается, как только может, чтобы казаться хоть чуть выше.

— Я просто обязан на это посмотреть.

 

Глава 8. Выпускной

Выпускной с нашим концертом в один и тот же вечер. Какая «радость»! Скотт пришел в своем черном смокинге, и выглядит не слишком похожим на моего старого школьного приятеля. Мы уезжаем сразу после концерта. Школа Порт Хай традиционно празднует выпускные вечера в местном клубе. Мы немного припозднились и это к лучшему. Вечеринка продолжится, и мы сможем скрыться где-то на задворках в течение нескольких песен, а потом спокойно уехать.

Мэдоу украдкой смотрит через боковую дверь храма перед тем, как начнется концерт и замечает в зале Скотта. Она приняла его за шпиона из Эмебайл, окидывая взглядом толпу в поисках Дерека.

— Нет, это мой друг Скотт.

— Твой партнер на выпускном?

— Ага. Мы друзья уже много лет.

— А он — сексуальный, — вникла в разговор Сара. — Познакомь нас потом.

Не в этой жизни. Я бы никогда не пожелала Сару для моего бедного, беззащитного Скотта.

Терри выходит из боковой двери и кланяется. Она выглядит великолепно в своем черном наряде. Догадываюсь, что мама Мэдоу добралась и до нее. Она приветствует публику, говорит пару слов о золотой Олимпийской мечте в Лозанне, и затем мы поем. Все начинают суетиться. Каждый аплодирует изо всех сил. Публика — это наши семьи и друзья. Они будут аплодировать всему.

Наша финальная песня — «Забери меня домой». Я начинаю своё соло. Зал буквально сходит с ума, когда я заканчиваю партию. Они стоят и хлопают в ладоши, пока мы кланяемся на сцене. Сначала Терри делает поклон. Потом пианист. Затем я должна выйти вперед и поклониться. А потом мы кланяемся все вместе. Аудитория все еще аплодирует. Они не замолчат, пока мы не споем снова.

Я окружена толпой, когда выступление заканчивается. Моя мама расталкивает всех, пробивая себе дорогу, и крепко меня обнимает.

— Ты — красавица. И не только снаружи. — Это её подарок, который заставляет меня сиять. Это единственная стоящая прекрасная вещь, которая у меня есть. Она снова стискивает меня в объятиях. — Я так тобой горжусь.

Скотт ждет где-то позади толпы. Он и правда выглядит шикарно в своем смокинге. Он подчеркивает его плечи. Та-дам! Снова эти плечи. И почему они меня так привлекают? Скотт собирался пойти к парикмахеру сегодня вечером, но я сказала, что не пойду, если он подстрижется. Ему это почему-то очень понравилось. Надеюсь, я смогу контролировать себя сегодня вечером. Мне не хочется совершить что-то глупое и опозорить его. Он был так мил со мной, пригласив на вечер.

Я пожимаю последнюю руку, обнимаю какую-то старую леди и сбегаю, чтобы переодеться.

Моё выпускное платье — кремовая шелковая материя, почти в том же стиле, что и наши платья для выступлений, кроме юбки, которая отрезается в нескольких сантиметрах над коленом и выреза, который немного открывает ключицы. Это Мэдоу настояла. Я рада, что прыщи на моей груди канули в лету. Но не думаю, что этот боекомплект полностью сработает. Я израсходовала целую бутылку лосьона для загара на свои ноги. Они выглядят неплохо. Моё платье делает их нереально длинными.

Мама и Скотт ждут снаружи моего выхода из раздевалки. Она разражается слезами и говорит Скотту, чтобы мы были дома к часу.

К часу? Будто мы собираемся пробыть там до такого времени.

— Конечно.

— И что ты водишь? — Она становится близко настолько, что ощущает его дыхание.

Я становлюсь такой же малиновой, как наши платья для выступлений.

— Мам. Это же Скотт. Остынь.

Он смеется.

— Папин БМВ. Не беспокойтесь. Я буду осторожен.

Мы выходим, и я, наконец, могу расслабиться на фирменном ковшеобразном сидении. Кожа славно пахнет. И что-то еще тоже. Скорее всего, это Скотт. Гель после бритья? Этот запах слегка опьяняет. От меня разит лаком для волос или чем похуже. Концерт был слишком трудной работой. Такое ощущение, что Скотт не знает, что я в машине. Это его способ водить авто. Парням так легко угождать. Крутая тачка в его руках, и Скотт на седьмом небе от счастья.

— Эй, — он выравнивает руль, — дотянись, пожалуйста, до холодильника на заднем сиденье.

Я расстроена. Я не ожидала, что Скотт принесет выпивку. Он не такой. И он знает, что я не такая.

— Не могу поверить…

— Открой ее.

Я достаю охладительную камеру с заднего сиденья, ставлю ее на пол у своих ног и открываю крышку. Поверх всего лежит большая розовая тканевая салфетка.

— Моя мама положила это…чтобы не испачкать твое платье.

Я заглядываю под салфетку. Там лежит бутылка игристого сидра, пластиковые стаканчики, пара выпуклых оберток заключенных в пластик и два больших брауни.

— Что это?

— Исключительно куриная еда, как сказали мои старшие сестры. Я хотел вывезти тебя в какое-нибудь приятное местечко, но с этим концертом ничего не вышло.

Я сглатываю ком слюны, подступившей к горлу.

— Это так мило.

— Ешь. Ты должно быть проголодалась.

Я начинаю с брауни.

Мы добираемся до вечеринки как раз, когда делают фото.

— Вам лучше поторопиться! — Учителя, которые берут наши пригласительные, толкают нас в холл. — Они закрываются через 10 минут.

— Фотки? — Как Скотт может быть таким глупеньким? Даже я знаю про фотки.

— Мне нужно привести в порядок лицо.

Он смотрит на меня, нахмурившись.

— Нет. Не нужно.

Я быстро мажу губы новым слоем блеска, пока он платит фотографу.

— Если они не получатся, мы сможем заказать новые?

— Скотт!

— Просто интересуюсь. Может моя бабушка захочет копию?

— Она сможет забрать мою.

Его лицо грустнеет.

— Нет. Просто я отвратителен на фото. Через двадцать лет наши дети наверняка попросят фотографии в доказательство того, что мы действительно были на выпускном.

— Наши дети?

Он заметно краснеет.

— Наши дети. Мои дети. Будущим гипотетически отвратительным подросткам.

— Как мы?

Фотограф просит нас встать перед идиотской аркой, обернутой в шелковые ветви и гирлянду. Она переводит взгляд с меня вниз, на Скотта.

— Думаю, нам понадобиться стул. Тебе нужно присесть, милая.

Скотт смотрит на девушку фотографа.

— Нет. — Он смотрит на мои ноги. — Хочу, чтобы они были на фотографии.

— Ты — подлый засранец.

— Я никогда их до этого не видел. Неизвестно, когда ты покажешь их снова.

Фотограф смеется над нами, но Скотт все же стоит на своем. В итоге, она ставит нас лицом к лицу. Скотт обхватывает ладонями мою талию, фотограф оборачивает мои руки вокруг его шеи и согласно трясет головой. Мои руки параллельны рукам Скотта.

— Поверните головы. Опусти подбородок, дорогая. Встань прямо. Улыбнись. Мы же не на похоронах. Посмотри сюда. — Ее рука замирает в воздухе, шевеля пальцами. — Отлично! — Сверкает вспышка.

Чувствую себя неуклюжей, неловкой и часто моргаю.

Скотт украдкой щекочет меня. Я смеюсь, и фотограф делает следующий снимок.

— О, — говорит она, — хороший кадр.

Скотт держит одну руку на моей спине и ведет в голубую роскошную комнату с низко опущенными люстрами. Играет медленная музыка.

— Давай потанцуем?

Я колеблюсь. Он знает, что я никогда раньше не была на танцах. Это вражеская территория. Скотт ходил туда в младшей школе. Может быть, несколько раз в старшей. Парням это позволительно — наблюдать со стороны. Может, он даже танцевал. Не знаю. Я тогда была дома, писала грустные песни, рвала их на мелкие кусочки и выбрасывала в окно.

— Давай же, Бетти. — Он снимает свой пиджак и вешает его на спинку стула, стоящего у пустого стола позади него. — Медленные песни — самое простое. — Он смотрит на блестящий клатч, который Мэдоу дала мне. — Там что-то ценное?

— Только моё лицо, — Кто знает, сколько он стоит? Сотни. Тысячи. Я бросаю сумочку на стол и оглядываюсь вокруг. Здесь несколько учителей-сопровождающих, которые присматривают за вещами на столах. Один из них кивает мне.

Скотт хватает меня за локоть и подталкивает на танцпол. Он обхватывает мою талию. Я кладу руки на его плечи, едва касаясь. Он пялится прямо на вырез моего платья.

— Прекрати туда смотреть.

— Разве ты надела его не для того, чтобы я мог туда смотреть?

— Я надела это платье, потому что Мэдоу заставила меня.

— Спасибо, Мэдоу.

— Это раздражает. Прекрати.

— И куда же мне смотреть?

— Как насчет моего лица?

Он отклоняет голову назад, и мы медленно движемся по кругу.

— Так ничего не выйдет. Шея начинает болеть. — Его глаза снова опускаются к моему декольте.

Я сильно наступаю ему на ногу.

— Тогда смотри в сторону.

— Эй. Все глядят на нас.

— Вот черт! — Жар растекается по моему телу и проявляется на моем лице.

— Просто продолжай танцевать.

— Нет. Давай сядем. Я очень хочу пить.

— Ты только что выпила целую бутылку газированной фигни.

Я осматриваю комнату поверх светловолосой макушки Скотта.

— Они не пялятся. — Я смотрю на него сверху вниз. — Здесь ты единственный, кто неуместно пялится.

— Тогда подойди ближе, потому что я не могу. — Он сильно прижимается ко мне и кладет свое лицо мне на грудь, при этом, не теряя ритма.

— Там все очень мягко.

— Ты можешь многому научиться, наблюдая со стороны.

— Тебе там удобно?

— Черт, Бет! Заткнись и танцуй.

Я кладу подбородок на его макушку. Боже, он так приятно пахнет. Я закрываю глаза. Мы впадаем в медленный, обольстительный ритм песни.

Я стискиваю плечи Скотта. Так приятно трогать его. Мои руки двигаются то туда, то сюда исследуя его мышцы, они движутся вместе, также как и мы. У моего платья низка спинка, так что одна рука Скотта лежит на моей обнаженной коже, а другая на талии.

Я наслаждаюсь этим больше, чем следует другу. Я прижимаюсь к нему ближе, глажу его спину, запускаю руки в его волосы и глажу их — вроде по-матерински, вроде нет.

— Это мило. — Его дыхание щекочет кожу.

Снова краснею. Он чувствует жар?

— Заткнись и танцуй!

Играет припев, завывает и повторяется. Скотт и я не разговариваем остальное время песни. Мы оба вовлечены в физиологию наших тел, задевая друг друга, двигаясь в такт. Зачем он так со мной? Почему я ему это позволяю? Песня плавно переходит в другую, а потом еще в одну, и я плавно растворяюсь в Скотте.

Потом резко начинает играть быстрая мелодия, и мы отстраняемся друг от друга, словно просыпаемся ото сна. Конфуз.

Он смотрит на часы — почти полночь, затем смотрит на меня.

— Хочешь уйти сейчас?

Я киваю головой.

— Я хотела бы потанцевать медленно еще. Думаю, я освоила эту технику.

Он улыбается и берет меня за руку.

— Конечно.

Все его прикосновения сегодня вечером… Становится всё сложнее и сложнее для меня помнить, что он всего лишь друг. Мы подходим к столу с нашими пожитками. Скотт отпускает мою руку и выдвигает стул. Я присаживаюсь.

— Я пойду, возьму немного пунша. Ты, должно быть, хочешь пить.

— Убедись, что он годен для питья. — Мне не нужен нафаршированный алкоголем пунш. Во мне уже достаточно всего.

— Хорошо.

Он исчезает. Я верчу в руках сумочку. Мои губы пересохли. Выуживаю свой «Арбузный лед» и наношу немного.

— Извините, могу я присесть?

Я знаю этот голос. Превращаюсь в камень. Не могу развернуться. Как я могла подумать, что он может просто так от меня отстать хотя бы на одну ночь? Бросаю взгляд в противоположном направлении, ища кучку парней, следящих за тем, куда сели тупицы. Не могу их найти. Они, должно быть, за моей спиной.

Колби садится.

Я не смотрю на него. Не привлекаю внимание. Это первое правило защиты от издевательств.

— Так ты здесь со Скоттом? Как так получилось?

Тишина.

— Я имею ввиду: какая ужасная вещь произошла с такой красоткой как ты, которая заставила тебя прийти на наш выпускной со Скоттом? Ты его кузина? Друг семьи?

Я не сдерживаюсь:

— Разве у тебя не свидание? — Я выплевываю слова в его отвратительное, красивое лицо.

— Она выпила много пива перед танцами. — Колби кивает на девушку, спящую за столом рядом с нашим. — Так что я могу спасти тебя. — Он пододвигает свой стул ближе ко мне.

Я отодвигаюсь от него.

— Ты должна быть благодарна.

— Оставь это, Колби. Переходи уже к главному.

— Откуда ты знаешь моё имя?

Я неотрывно смотрю на него. Мой мозг, наконец, осознает, что тут происходит.

— А ты мое — нет?

— Если бы мы были знакомы раньше, куколка, — он обводить меня взглядом сверху вниз так, что я хочу его ударить, — я бы тебя запомнил. Эти ножки ни один парень не забудет. — Его голос понижается. Он так старается быть сексуальным. Колби наклоняется вперед и смотрит вниз на мое платье.

— Мои родители тут главные. Мы можем пойти в бассейн. — Он смотрит мне в лицо и его брови дергаются вверх. — Не хочешь понежиться в горячей ванной?

— Все же ты должен знать меня. Я хожу в школу Порт Хай.

— Как долго?

— Всегда. Я — Бет.

— Бет?

Я встаю и медленно поворачиваюсь к нему полностью.

— Ты называешь меня «Чудовище».

Нет причин, чтобы оставаться.

Скотт подходит именно в этот момент, держа по стаканчику малинового пунша в каждой руке. Я беру оба стакана и выплескиваю их на Колби.

— Спасибо, Скотт, но я не хочу пить.

Колби подскакивает, готовый меня убить. Скотт появляется между нами, с силой отталкивая его. Теперь Колби хочет убить Скотта. Я хватаю Скотта за руку и тащу на танцпол. Колби не сможет напасть здесь, у всех на виду.

Он стоит и смотрит на нас, скрежеща зубами и сжимая руки в кулаки, а затем удаляется из комнаты.

Несколько человек смотрят на Колби и смеются, но большинство слишком пьяны, слишком заняты, чтобы крутиться по кругу на танцполе, а остальные торчат на задворках, целуясь. Учителя делают вид, что ничего не произошло.

Скотт движется из стороны в сторону. Деревянный. Напуганный.

— Он, должно быть, пошел в туалет, чтобы отмыться.

— Давай уберемся отсюда по быстрому?

— Нет. — Он прекращает пытаться танцевать. — Я не позволю этому придурку испортить наш выпускной.

— Ты шутишь? Это сделало мой вечер! Спасибо.

— Я не боюсь его.

— Что докажет выбивание из тебя всего дерьма на пути к машине? Осталось-то всего пара песен.

— Инстинкт самосохранения — что-то вроде вины.

— Он очень пьян и зол. Мы не можем предоставить ему время, чтобы найти Трэвиса и Курта.

— Ладно. Ты победила.

Пока мы едем домой, Скотт говорит:

— Пообещай мне Бет. Следующий год. Давай обойдемся без Колби.

Я киваю головой на его безумную идею.

— Я серьезно.

— Конечно. Как пожелаешь.

Как только мы начинаем приближаться к моему дому, я начинаю тревожиться. Все внутри меня умирает от желания поцеловать его, когда машина остановится, но понравится ли это ему? Конечно, мы танцевали медленный танец и все такое. Он хотел избежать его так же, как я. Поцелуй кажется далеким от всего этого. Если я его поцелую, а ему не понравится, как мы сможем потом быть друзьями?

Мы заезжаем на подъездную дорожку.

— Не двигайся.

Он выходит из машины, обходит ее и открывает мне дверь. Он берет мою руку и помогает выйти. Ладонь не отпускает. Он стоит здесь, так близко, его губы чуть ниже моих.

Мне нужно остановиться.

Я опускаю голову.

Я быстро сжимаю его в объятиях и шепчу:

— Спасибо, Скотт. Все было отлично, — и сбегаю к входной двери.

Черт. Нет! Мама не заперла ее. Я заскакиваю внутрь и мчусь через две ступеньки все это время, ожидая, что Скотт побежит за мной в бессмысленной попытке. Включаю свет в своей комнате. Я вижу его машину в щель между занавесками. Почему он все еще здесь? Езжай домой, Скотт. Спасайся. Я бросаюсь в свою ванную, включаю душ, подключаю iPod к динамикам и включаю его.

Пока я моюсь в душе, осознаю, что iPod в середине моего «Дива-списка». Мне не нужно слушать сейчас медленные и страстные песни. Я засовываю голову под воду, чтобы не слышать музыки. Третья песня, которая начинает звучать — первая, под которую мы со Скоттом танцевали. Выключаю воду, чтобы слышать музыку. Я ставлю ее на повтор, пока одеваюсь.

Мельком смотрю в окно. Его нет. Мы в безопасности.

— Бет? — О, блин! Мама. Я ее разбудила. — Ты можешь это выключить?

— Прости. — Я отправляюсь в ванную, беру iPod, рыскаю по комнате в поисках наушников и плюхаюсь на кровать. Песня начинается снова. Я лежу с закрытыми глазами, позволяя музыке биться в такт моего сердца.

Я перекатываюсь, хватаю записную книжку и пишу новый куплет. Только для себя.

Начинается припев. Я перекатываюсь на спину, держа блокнот сверху, так что могу спеть свой куплет еще раз.

Я шепчу — пою свои слова поверх голоса дивы, вопящей в наушники. Почему Скотт делает это со мной? Я должна сказать ему, огородить его. Объяснить как он заставляет меня себя чувствовать. Если он заранее будет знать, что я потеряю контроль и атакую его, он сможет себя защитить. Он может подумать, что это шутка, так? Он просто помрет от смеха. Я могу фальшиво улыбнуться, свалить все на временное безумие и напомнить, что ему нужна девушка. В прошлый раз он ничегошеньки не понял. Он просто не может постоянно тусить со своей старой школьной подругой.

Песня начинает играть снова. Я кладу руку на грудь, туда, где находилась голова Скотта, когда мы танцевали. Я хочу этого снова. Не могу ничего поделать. Я хочу его губы. Я такая идиотка! Хочу собственного лучшего друга.

Это его вина. Он все это начал. Почему он делает это со мной? Как он посмел так хорошо пахнуть? Как он посмел так ко мне прижиматься, пока мы танцевали? Как он посмел позволить своим губам быть так близко к моим?

Я пою свой куплет в подушку, снова и снова и засыпаю, с включенной музыкой, видя во сне, как наклоняюсь и прижимаюсь губами к губам Скотта.

 

Глава 9. Чересчур странная

Наша последняя репетиция перед тем, как мы полетим в Швейцарию, убийственна. Она началась час назад и продлится всю субботу. Всё, о чем могут говорить Сара и Мэдоу на перерыве, так это о Дереке. Даже Леа вмешивается в разговор. Он не добавил в друзья Мэдоу. После нашей с ним болтовни, он, возможно, и меня занес в черный список. Ну и отлично. Я сыта им по горло.

Мне хочется есть по пути домой. Сейчас бы пригодился один из брауни Скотта.

Скотт. Между нами ощущалась неловкость после выпускного вечера. У меня не хватает смелости решить свою проблему. Я не доверяю себе. Он выглядит подавленным. Мало говорит. Ему больно? Не знаю. Как бы мне хотелось, чтобы он мог рассказать мне. Я огорчена, что убежала от него, но все было бы намного хуже, если бы я этого не сделала. Последние две недели мы сидели рядом в музыкальном классе и просто… пели. Я знала, что идти на выпускной бал было плохой идеей. И все еще ей и является. Не считая вечера, когда меня объявили солисткой хора, это был лучший вечер в моей жизни.

Школы не будет в течение двух недель. Я не буду ни видеть, ни слышать Скотта. Так странно. Прошлым летом мы много времени проводили вместе. И мы всегда делали уроки вместе. В последнее время мы не встречаемся. Он работает в «Экономе» этим летом. Я пускаю все на самотек. Я оставляю школу за пять дней до поездки. Может, он буде в порядке, когда я вернусь? Я надеюсь на это. Я хочу, чтобы все было как раньше.

Я удалила ту песню, под которую мы танцевали на выпускном, из своего «Дива-списка». Всего две первых ноты, и я желаю быть с ним с новой силой. Так волнующе чувствовать себя страстной как Мэдоу и Сара, но я не могу быть такой. Этого никогда не произойдет. Скотт — мой друг, а я — Чудовище.

— Привет, мам. — Я ставлю свою сумку в углу и направляюсь в кухню. Надеюсь, она что-нибудь готовит.

Кухня пуста. Отлично. Я открываю холодильник и отщипываю ножку от цыпленка-гриль. Кажется, звуки исходят из маминого кабинета.

— Мам? Ты поела без меня? — Я прохожу через холл и толкаю дверь.

Мама сидит за компьютером, слезы струятся по ее лицу. Я пересекаю комнату в один шаг, наклоняюсь и обнимаю ее:

— Что случилось?

— Тетя Линда потеряла ребенка.

Это случалось с бедной Линдой много раз.

— Это ужасно. — Разговоры о беременности и выкидыше всегда заставляли меня морщиться, но сейчас это даже увлекательно. Я смотрю на свою маму. Ей хотелось бы больше детей. Я уверенна в этом.

— У нее уже шестой выкидыш.

— Мне так жаль. — Я стискиваю мамино плечо. — Приготовить тебе травяной чай? Как насчет того сорта фиалок, который ты любишь?

— Я в порядке. Можешь присесть на минутку?

Я присаживаюсь на краешек ее кресла. Чувствую себя глупо с куриной ножкой в руке.

— Проводились исследования над утробным плодом.

Я уже не такая голодная. От запаха курицы начинает крутить живот.

— Еще провели несколько генетических тестов на Линде.

— Ну и достаточно. Они должны оставить ее в покое.

— Теперь она знает, что происходит.

— Они что-то обнаружили?

Мама кивает.

— Причина в генетике. — Она делает паузу и смотрит на меня сосредоточенно. — Линда носитель того, что называется трисомия или тройная хромосома. Это встречается очень редко.

— И это причина выкидышей?

— Дети, у которых этот диагноз, умирают, и случается выкидыши. — Мама тяжело вздыхает. — Или они рождаются с тяжелыми физическими и психическими недостатками. Доктор Линды посоветовала ей больше не пытаться завести ребенка.

— Но Анна, — это моя двоюродная сестра, — ведь в порядке.

— Она может быть носителем.

Меня пробирает дрожь.

— Мне жаль, мам. Бедная тетя Линда. Это так жестоко.

— Милая, — мама опускает взгляд на свои руки, а затем направляет взгляд прямо на мое лицо, — тебе нужно пройти тесты. Ты можешь быть носителем.

— Что ты имеешь в виду?

— Из-за… него. — Папа? Даже сбежав, он нашел способ испортить мне жизнь.

— Значит… все мои дети…

Умрут? Будут с недостатками? Не понимаю, что подразумевается под этим. У нас в школе есть парнишка на инвалидной коляске. Он немного сутулый и странно говорит, но он умен. Я могу с этим справиться. Я могу полюбить такого ребенка. Даже если он не будет умным. Думаю, таких детей любят даже больше. Они не взрослеют. Всегда останутся с тобой. Мне бы это понравилось. Я никогда не буду одинока.

Но ведь все дети тети Линды умерли. Кроме Анны.

— У тебя были выкидыши, мам?

Она трясет головой.

— Я была беременна только однажды. Тобой.

Полагаю, природа не случайно сотворила меня чудовищем. Слишком уродлива, чтобы привлечь кого-то и передать проклятие. Будет ли любить меня усыновленный ребенок или будет испуган также как те детишки в библиотеке прошлым летом? А отдают ли детей на воспитание одиноким монстрам?

Мама встает и обнимает меня.

— Все с тобой будет в порядке. Не о чем беспокоиться.

Я обнимаю ее в ответ и стараюсь поверить, но дрожь в ее теле затрудняет процесс.

Поверх её головы, я ловлю своё отражение в окне.

Крашенные, прямые светлые волосы.

Идеально чистая кожа.

Никаких очков.

Я красива.

Но внутри я все та же. Я та, кто я есть.

Именно это я и сделаю. Я сяду на самолет, полечу в Швейцарию и спою всему миру. Даже это новое проклятие, эта ужасная новая сила, которой мой отец мог меня наградить, не сможет остановить меня.

 

Глава 10. Зараженная

— О, детка, посмотри на это. — Мэдоу толкает меня локтем в бок.

Тут два направления. Первое: сексуальные парни, одетые в джинсы и красно-белые хоккейные джемперы, разговаривающие с молодым человеком, который рассаживает нас. Среди них высокий юноша и я припоминаю, что видела его на сайте Парней из Эмебайл. И второе: парень, поймавший меня на том, что я пялюсь. Сейчас он сидит и насмехается.

Мой взгляд резко перемещается на содержимое тарелки. Я пихаю в рот полную вилку свиного шницеля с маслянистой лапшой и краснею до кончиков пальцев. У него магнетизм, которого не проявлялось на фото, расположенном на сайте. Ангельское личико, средний рост, худощавый, темные, мягкие волосы. Бледная, бледная кожа. Не могу поверить, что я действительно болтала с этим парнем. Он не знает, кто я, не имеет и малейшего понятия, что эта покрасневшая девушка, пялящаяся на него с открытым ртом — таинственная солистка Блисс. Он ужасный, верно? Мерзкий. Такой же, как Колби. Будьте уверены.

— Это он. — Мэдоу вскидывает голову с нахальным видом. — Дерек.

Бедняжка Мэдоу. Утренняя поездка была очень изнуряющей, и ужасный страх перед сценой был главным её бедствием. Все это по-настоящему, она не притворяется. Сейчас Мэдоу в порядке. Мы сидим в уютном ресторанчике, кажется «Кристалл-чего-то-там». Все окна выходят на покрытые снегом вершины гор, которые отражают солнце, так что больно глазам. Все солнечные лучи балансируют на вершине пика, посреди одной из самых знаменитых горных цепей в Швейцарских Альпах. Юнгфрауйоха. Не спрашивайте меня, как они выговаривают данное слово. Это часть гигантской дорогущей постройки убежища злодея из фильма о Джеймсе Бонде. Их называют «Вершиной Европы». Когда мы прибыли и увидели эти гигантские вершины перед глазами, то все одновременно остановились. Взирая. Восхищаясь. Альпы громадны.

Прямо из Лозанны, откуда мы начали свое путешествие, Альпы тянуться через озеро, похожее на яркий голубой гранит с отблесками снега на поверхности. Тихий старый городок утопает в зеленой траве и деревьях. Тут голубое озеро, а небеса еще голубе и красная герань свисает с каждого подоконника. Идеальное лето, где у воды приятно и прохладно. Огромный контраст по сравнению с жарой в Риме. Это место похоже на сказку, воплотившуюся в жизнь, если сравнивать с влажностью Великих Озер, которые остались позади.

Здесь, наверху, на краю неба, где обитают птицы, облака и горные вершины, живет настоящая ледяная белоснежная красота. Ледники на вершинах чисты и прекрасны, как первый продолжительный снегопад.

Чтобы добраться до этого места, мы сделали несколько пересадок с поезда на поезд, а на последнем проехали прямо между огромных гранитных гор. Все, что мы могли заметить, это грубые каменные стены, прорубленные сотни лет назад для таких туристов, как мы. Туннели и Мэдоу несовместимы.

Она дышала быстро и глубоко, опустив голову. Пот поблескивал сквозь слой ее макияжа.

Я помнила ужасное ощущение паники, когда впервые почувствовала лазер на своем лице. Мама Мэдоу была в другом вагоне. Она всегда прячется, когда у Мэдоу наступает кризис. Думаю, ей не нравится смотреть на недостатки собственного творения.

Мэдоу сочувствовала мне, когда я проходила лазерное лечение. Сегодня, когда мы ехали в поезде, я взглянула на свое лицо на дисплее новой камеры. Я выглядела неплохо. Она сделала это для меня, а мне все это было ненавистно каждую секунду. Но сейчас… Я должна быть благодарна. По крайней мере, я могу поддержать ее.

— Эй! — Я дотронулась до руки, и ее испуганные глаза уставились на мое лицо. — Посмотри на эти вчерашние фотки из Женевы.

Я сунула тонкую цифровую камеру, которую мы с мамой купили после моего анализа ДНК под нос Мэдоу. Мама сводила меня в больницу, чтобы сдать анализы за два дня до вылета. Отрицательно. Как здорово! Мы обе нуждались в каком-то ободрении после всего этого.

Она сфокусировалась на экране.

— Ты уверена, что это Женева?

— Ага. Здесь есть твое фото у ООН. — Мы пели у входа перед флагами. — Сейчас найду. — Я пролистала на одну из ее милых фото.

— Не могу поверить, что мы не встретились с парнями из Эмебайл из-за каких-то десяти минут. — Она помнила расписание их поездок наизусть. Разговоры о парнях лучше всего помогут ей отвлечься, поэтому я сосредоточилась на этом.

— Разве мы не их видели во второй половине дня? — Мы маршировали со всеми конкурирующими хорами с флагами в центре Лозанны, распевая песни. Сотни хоров. Тысячи певцов. И кучка людей в одежде цветов флага Канады похожие на парней их Эмебайл.

— Смотреть на их спины, мелькающие где-то вдалеке — я не за этим приехала.

Я медленно перелистывала фотки.

— Ты увидишь их завтра.

— Не пойдет. Мы же конкуренты. Терри будет держать нас на привязи целый день. Но Эмебайл поют сегодня вечером. Мы должны выбраться и посмотреть на них.

Терри не позволит нам пойти на торжественное открытие. После сегодняшнего долгого путешествия по горам, она захочет, чтобы мы легли спать пораньше. Может теперь, когда у Мэдоу есть своя точка зрения, я смогу ее отговорить? Я здесь, чтобы петь, а не высматривать парней. И завтра я, наконец-то, спою.

Не то, чтобы мы не пели раньше. Мы уже провели неделю во Франции, Италии, и сейчас мы в Швейцарии. Мы пели у основания Эйфелевой башни, затем перебрались в Рим и выступали в самой середине огромной площади перед собором Святого Петра в Ватикане. Потом в Женеве. Сейчас мы заселились в наш странный небольшой отель в Лозанне. Комнаты небольшие, но очень и очень опрятные. Даже моя мама, сущий педант, одобрила бы. Наш отель в Италии был настоящей дырой. В Париже — и того хуже. Единственная жалоба по поводу этого отеля, так это вывеска снаружи. Огромная голубая русалка, которая забыла надеть свои ракушки. По крайней мере, то, что она не прикрыла — легко обнаружить. Ее прелести не имеют ничего общего с теми отвисшими у женщины среднего возраста, которую мы встретили, греющейся на берегу озера. Не могу представить себя на её месте. Мама Мэдоу сказала, что загар поддерживает женскую грудь в форме. Фу. Тем дамам загар точно не поможет.

Когда поезд остановился около часа назад, Терри зашла в наш вагон.

— Укутывайтесь получше, леди!

Мы выпрыгнули, и я сильнее запахнула свое пальто. Мы все были одеты в одинакового цвета брюки и кремовые пальто с логотипом Блисс на воротниках и с прослойкой ткани изнутри, чтобы здесь, в горах, не замерзнуть.

Мэдоу схватила меня за руку.

— Я думала, будет лучше.

Мы все еще были посреди гор. Темный, нескончаемый камень. Очень холодно.

— Шарфы. — Терри обмотала свой вокруг лица. — Быстрее.

Мэдоу остановилась.

— Куда мы идем?

Леа встала по другую сторону от Мэдоу, поддерживая ее.

— Ну, мы же не будем петь здесь, на перроне.

Мы пробежали через каменный коридор, вдыхая воздух чрез шарфы, которые защищали наши носы и горло. Затем протиснулись сквозь огромные двойные двери в открытое воздушное пространство, теплое и застекленное. Куда не посмотри, совсем рядом были видны пики гор. Это не развеселило Мэдоу.

Но сейчас она выглядит так, будто видит настоящее чудо в действии. Эмебайл прямо тут, в нашем ресторане. Они не должны были быть здесь. Должно быть, изменили график, чтобы сбежать от надоедливых поклонниц.

— Поторопись. Они уходят.

Бедные, бедные парни. Они не смогут сбежать от Мэдоу. В красивых парнях она — профи. Она взволнована, но будьте уверены, это зверь, готовящийся к прыжку. Вот теперь я начинаю задыхаться.

Пусть не ждет, что я пойду с ней.

— Нет. — Я знаю Мэдоу. Она точно заговорит с ними.

— О, да! Мисс Звезда, тебе достается тот высокий парень рядом, Блейк. Я присмотрела его специально для тебя.

— Да ладно. — Сара отрывает взгляд от дверей, в которых только что исчезли парни. — Ты не подаришь его Бет. Она даже не представляет, что с ним делать.

Фух, спасибо тебе, Сара. Наверное.

— Пошли, Бет. — Мэдоу вскакивает на ноги, и крутиться вокруг меня.

— Не хочу разрушить хорошее впечатление от выступления тем, что упаду в обморок.

Я продолжаю медленно есть, притворяясь, что я спокойна и не стесняюсь, не нервничаю. Абсолютно равнодушна. Я говорю себе, что меня не интересуют такие парни как Дерек. Парни как Дерек мне отвратительны. Он — враг. Я смотрю в окно позади себя, чтобы убедиться, что ярко-белые вершины гор не плавятся в лучах улыбки Дерека, как я. Я должна быть взбешена тем, что он заставляет чувствовать меня так — вовлеченной в водоворот паники.

Мэдоу следит за каждым кусочком, который я кладу себе в рот. Как только я кладу последний, она хватает меня за руку, кивает в сторону Леа и Сары и включает режим погони.

Прямо у выхода из ресторана есть лестница, которая ведет к оживленной площади, непосредственно у подножия. Там располагаются прилавки, где можно купить всякую разную туристическую лабуду и стойки с открытками прямо на другой стороне улицы. Остальное — стекла и яркие белые горные вершины.

Мэдоу шпионит за двумя парнями у постамента с открытками.

— Пошли. — Она направляется прямо к ним, не обращая внимания на Дерека.

— Привет, это вы парни из Эмебайл? — Я бы смущалась и боялась ляпнуть что-то глупое, но в устах Мэдоу это звучит как возвышенная поэзия.

Высокий парень оглядывается на свою спину, где на свитере выгравирован их логотип.

— И как интересно ты догадалась?

— Мы — ваши соседи.

Парень бросает на нее свой быстрый взгляд аля «они много на себя берут».

Она ни на секунду не отступает и поворачивается к другому парню.

— Из Энн-Арбор. Мичиган. Знаете, это там, прямо за границей? «Молодые голоса Блисс».

Дерек хватает руку, которой она настоятельно тычет ему в лицо.

— Вы правда из Блисс?

Мэдоу сияет.

— Ага. Это мы.

Он отпускает ее руку и смотрит на нас троих, стоящих позади.

— Вы знаете Бет? Ту, которая поет соло «Забери меня домой» на вашем сайте?

Сара и Леа выталкивают меня вперед. Мэдоу не довольна. Впрочем, как и я.

— Привет. — Он трясет мою руку. — Это Блэйк. Я — Дерек. Рад, наконец, познакомится с тобой.

Я удивлена, что не падаю в обморок, но я почти готова выблевать обратно всю ту масляную лапшу, которая уже вспенивается в моем желудке. Моя реплика — это что-то неразборчивое. Я не могу говорить или даже дышать, не могу смотреть на него. Я просто пялюсь на его мягкую, бледную руку, держащую мою грубую, загорелую ладонь.

— Прости, я был таким придурком, когда мы переписывались тем вечером. — Он улыбается своей самодовольной улыбкой. Эта улыбка скорее искренняя, заставляющая замирать сердце.

Я набираюсь смелости.

— Э-э-э… Я тоже.

— Перемирие?

— Ага.

Он отпускает мою руку.

Блэйк поворачивается и задевает плечо бедняжки Мэдоу.

— Дерек, ты злоупотребляешь своими обязанностями контрразведчика.

Сара смеется над ним и подвигается ближе. У нее есть все необходимые природные данные, и она не боится ими пользоваться. Я не знаю, как она общается с помощью хихиканья, но, похоже, Блэйк получает ее послание.

Дерек улыбается в мою сторону.

— Хочу сделать признание.

Тепло приливает к моему лицу. Надеюсь, это не так заметно из-за слоя тонального крема.

— Я скачал «Забери меня домой» с вашего сайта, на котором, — улыбка Дерека охватывает остальных девочек, — явно не хватает фотографий.

Брови Леи сходятся на лбу.

— Не думаю, что ты мог это сделать.

— Фотки? Да легко!

— Скачать песню.

— Ты не можешь, но…

Сара снова хихикает.

— Ты украл нашу песню?

— Взял взаймы. — Он кидает на меня свой милейший «прости меня» взгляд.

Блэйк отрывает глаза от Сары, чтобы добавить:

— Так он может шпионить за вами.

— Заткнись. — Дерек пихает Блэйка локтем в бок. — Мне всегда нравился этот эпизод. Мы слушали его на общем собрании. И то, как ты поешь его — так эмоционально. Это обязано быть на следующем диске хора Блисс.

— Диске? — Я растеряна. Мэдоу и ее мама забыли одну вещь, когда перезагружали меня. Я бы все отдала за пересадку собственного мозга. Я просто сбита с толку.

Дерек опускает голову, говорит тихо, будто это только между нами:

— Наш наставник заставляет нас слушать номера вечером перед сном. Это что-то из разряда гипнотического трэша. Иногда я халтурю и ставлю что-то более успокаивающее. — Его темно-карие глаза ловят мой взгляд. — Ты поешь мне колыбельные.

Покрасневшая и вспотевшая — вот черт. По крайней мере, я удерживаю обед внутри себя. Что можно ответить на это? Он, должно быть, делает это специально. Подделывает порочное восхищение, чтобы посадить высоких, неуклюжих девочек в лужу.

Мэдоу приходит мне на помощь.

— С Бэт ты уже знаком. — Она мягко отталкивает меня в сторону. — Это — Сара, Леа, а я, — она делает паузу и улыбается ему, будто выиграла в лотерею, — Мэдоу.

Блэйк и Дерек бормочут какую-то вежливую чушь. Мэдоу все еще стоит рядом с Дереком.

— У меня есть ваш диск.

Блэйк откликается:

— Старый или новый?

Сара смеется над этой фразой и снова ловит его взгляд.

— Все три. У меня даже есть новая запись Праймус.

Праймус — это название их специальной группы для мальчиков постарше.

Мэдоу покупает открытку.

— У всех нас они есть.

Дерек поворачивается туда, где я притворяюсь, что рассматриваю ворсистые перчатки с Вершиной Европы и горными пиками, вышитыми на них.

— А ты, Бет, слушаешь нас?

Я киваю.

— У меня есть все диски. — Мой язык будет работать лучше, если я не буду на него смотреть. — Они, эм, довольно обычные.

Он пожимает плечами.

— Ни у одного из них нет твоих голосовых данных.

Мэдоу маневрирует к месту рядом с Дереком с противоположной стороны от меня.

— Вы поете здесь?

Блейк кладет открытку с парнем, дующим в альпийский рожок, на прилавок.

— Ага. Мы только что проверяли расписание. — Он произносит «расписание» как «рашписание». Сара смеется над этим. Блейк вскидывает брови. — Через тридцать минут.

Сара хватает открытку, на которую я просто смотреть не могу, и показывает ему.

— Должно быть, сразу после нас.

— Круто. — Блейк осматривает прилавки. — Мы должны спеть какой-нибудь эпизод вместе во имя интернациональной дружбы.

Дерек опять поворачивается ко мне и берет в руки черную велюровую шапочку.

— Ты споешь свое соло? Мне бы хотелось услышать его вживую.

— Нет. — Я кашляю, сглатываю, стараясь найти тон голоса, который не верещит так сильно. — Мы храним его для соревнования.

— Секретное оружие? — Опять эта ухмылка.

Бэмс. Я умру прямо сейчас. И они определенно выиграют. Парню с его привлекающим женщин радаром, перемешанным с миловидностью маленького мальчика, нельзя разрешать бродить безнаказанно и незащищено от других. Он — инфекция. Черт. Он — эпидемия!

Я не могу не улыбнуться ему в ответ.

— Может и не такое уж секретное, как мы думали.

— Девчонки, не хотите пойти и чего-нибудь выпить с нами? — Он говорит «девочки», а смотри на меня. — Здесь есть какая-то горячая яблочная стряпня, которая прекрасно прочищает горло. Это полезно для дыхательных путей.

Леа смотрит на часы.

— Не думаю, что у нас много времени. Мы должны распеваться через пять минут.

Блейк прижимается к Саре и шепчет: «Вы многое теряете» в ее ухо достаточно громко, чтобы все мы слышали. Она держит его на расстоянии, проявляет почти незаметную реакцию, хотя довольна как кошка.

Мэдоу дергает шапочку из рук Дерека.

— Может, позже?

Дерек отпускает шапку и смотрит на меня.

— Только, если ты пообещаешь спеть с нами.

Спеть с ними? О… мой… Бог.

— Но мы поем в дискантовой аранжировке. — Я снова начинаю потеть. Я даже чувствую, как пот течет к пояснице.

Дерек, кажется, не замечает этого.

— Отрывок с басами написан в том же ключе. Все получится. Мы постоянно поем его с «Молодыми голосами Эмебайл».

Мэдоу откидывает свои прямые волосы от лица. Это привлекает внимание Дерека. И Блейка тоже. Она морщит свои мерцающие красные губы.

— Не расстроятся ли «Молодые голоса Эмебайл», если мы споем с вами?

Нужно запомнить, как она пользуется своим телом. Голова наклонена, бедра отставлены, центр тяжести перенесен точно на грудь. Все это смотрит очень естественно. Я чувствую себя доской, стоящей рядом с ней.

Глаза Блейка неотрывно смотрят на Мэдоу.

— Они в Китае.

Сара хмурится за его спиной.

Дерек берет перчатки, которые я разглядывала.

— Я разберусь с этим. — Его рука касается моей. Почему не Мэдоу?

Этот парень должно быть магический, потому что через пять минут, когда мы встречаемся, чтобы порепетировать, энергия Терри бьет ключом.

— Хор молодых парней из Эмебайл выступает после нас. Их наставник только что пригласил нас спеть с ними пробный вариант.

Когда наши хоры поют вместе, звук заполняет все: неакустические стекла, хром и цементный пол. Нас — восемьдесят, их — пятьдесят. Я стаю в центре, впереди. Я слишком высока для всех стоящих рядом. Дерек стоит позади и поет мне в ухо. Это значит, что он всего на пару дюймов ниже меня. Он рисуется, поет партию сопрано. Я бы послушала, как он поет тенором. Могу поспорить, что это заставит ледник, который видно из окна, рассыпаться в мелкую крошку. Наверняка, он мог бы и камни расщепить в мелкую гальку. Я благодарна, что он не выкладывается в полную силу. Его тенор был бы тем, с чем я уже не смогла бы справиться.

Может быть, я уже слышала его? На их последнем диске был один отрывок с красивым соло тенора. Это, по-любому, Дерек. Мэдоу заграбастала место подле него. Она поет лучше, чем обычно. Догадываюсь, что все, что ей необходимо — это небольшое вдохновение. Что вообще она может делать в хоре, состоящем из одних девчонок?

После выступления ребята водят нас по главным достопримечательностям, начиная с ледяного дворца, заставленного забавными фигурами. Мэдоу скользит по льду рядом с Дереком. Он ловит ее руку.

— Полегче, ладно?

Она цепляется за него.

— Спасибо.

Он отпускает ее ладонь и выбегает вперед нас всех.

— Смотрите.

Он разбегается на ледяном полу и скользит через весь холл к узкому коридору, который ведет прямо к выходу. Его канадские корни просачиваются наружу. Может, он играет в эту неловкую игру с камешками? Не могу представить его делающим передачу в хоккее.

Затем Блэйк повторяет за Дереком. Сара пытается и почти падает, но Блэйк ловит ее. Мэдоу знает, что если попробует, то окажется на заднице, поэтому стоит и просто смотрит. Я пробую и оказываюсь на своей.

Дерек уже рядом, помогает мне подняться, прикасаясь ко мне снова.

— Ты в порядке? Мне нужно было тебя предупредить. Здесь скользко.

— Скользкий? Лед? Я запомню.

Я смотрю на него. Не могу оторваться. Он, действительно, такой милый? Действительно, отличающийся от всех парней, которых я когда-либо знала? Это невозможно. Отличное поведение. Хорошее впечатление. Международная гармония. Вот и все. В глубине души он такой же, как все парни. Все они такие, кроме Скотта. Бедняга Скотт. Он кажется таким далеким.

В лифте мы поднимаемся на самую вершину горы и выходим на дикую, продуваемую всеми ветрами смотровую площадку. Даже во всей своей одежде я заледенела в считанные секунды. Чувствую себя хорошо. Каждая часть моего тела наполняется этой «жарой».

— Нам лучше не перемерзать, — объявляет Леа.

Мы все соглашаемся и утиным шагом направляемся обратно к дверям.

Парни ведут нас в кафе ресторанного типа, где они ели обед с хором, пока мы разыскивали милое местечко.

Леа оглядывается, уголки ее рта дрожат.

— Что вы, ребята, делали в другом ресторане, если честно?

Блэйк смотрит на меня, затем на Дерека.

— Дерек слышал, что вы хотели здесь побывать. А вообще он выискивал Бет.

Дерек с силой пихает его локтем.

— Заткнись, ты, придурок.

Сара поворачивается ко мне.

— О-о-оу, Бет, у тебя, оказывается, есть фанат.

Я смущена так, что моя шея покрывается красными пятнами, но Дерек похоже нисколько не смущен. Он откашливается так, будто что-то застряло у него в горле, и улыбается.

— Она поняла это, когда мы переписывались в первый раз.

Я стараюсь собраться с мыслями, пока он и Блэйк сдвигают вместе два стола.

Сара указывает на стол рядом с нами.

— Посмотри туда.

Большие чашки какао, сдобренные слоем крема. Швейцарский какао. Запрещено. Еще нам нельзя шоколад. Никакого крема. Никакого сыра, пока мы не выступим. В Швейцарии это сущие муки.

Парни тоже озираются на рядом стоящий стол.

— Вам нельзя молочные продукты, как им нам? — Я беру стул.

Дерек садиться рядом со мной.

— Ага. У нас сегодня гала-концерт в честь открытия. Нужно держать дыхательные пути в чистоте и порядке.

Блэйк закатывает глаза на Дерека.

— Какая прекрасная шутка! — Он бросает меню на стол. — В ад с чистой дыхалкой. У меня их несколько.

Дерек кивает головой и поворачивается ко мне.

— Ты придешь сегодня вечером на концерт?

Я начинаю объясняться, но Мэдоу плюхается рядом с ним и похлопывает его по руке.

— Мы не хотели бы это пропустить.

— Великолепно. — Он улыбается ей, но затем снова поворачивается ко мне.

— Я найду тебя после.

Трое из нас проскальзывают вместе с Мэдоу. Я чувствую себя виноватой, но концерт просто замечательный. И зачем надо было проделывать такой долгий путь, скрываясь в гостиничном номере? Как только «Парни из Эмебайл» заканчивают петь, каждая девушка в аудитории начинает визжать. Парни захватили это шоу. Скорее, Дерек захватил всех. Он какой-то магический. Каждый в этой гигантской аудитории был обращен к нему и получал удовольствие. Как бы мне хотелось, чтобы они показали больше, чем три номера.

— Итак, леди. — Леа собирает в кучу весь свой официоз, в то время как находится в самовольной отлучке, как и остальные из нас. — Нужно вернуться до того, как кто-нибудь нас раскроет.

— Эй. — Это он, Дерек, протискивается через толпу перед нами. — Вот вы где.

— Отличное выступление. — Мэдоу снова касается его.

— Вам всем понравилось? — Он изящно выскальзывает из ее руки, оборачивается и фокусирует взгляд на мне. — Что ты думаешь?

— Те духовные песни, что вы пели, были прекрасны. — Я могу смотреть на него, когда говорю о музыке. — Очень отличается от нашего пения.

— Это круто. Ты можешь быть милой. Мы зажжем это шоу.

Я киваю.

— Твое соло в вокале было чистым.

— Я могу сделать его гортанным, если тебе нравится.

— Гортанным? — Вклинивается Мэдоу. — Хотелось бы мне это услышать.

— Раньше я не слышала такой отрывок. — Я отталкиваю Мэдоу в сторону — это официальное дело хора. Мое дело. — Где вы его нашли?

Блэйк подходит позже и ловит лишь последнюю часть разговора. Он стучит пальцами по макушке Дерека.

— Вынули прямо из его головы.

— Ты написал это?

Дерек тупит взгляд.

— Я только сделал новую аранжировку. Это старые духовные песнопения. — Его щеки розовеют. — Я люблю работать с аутентичными звуками и текстами.

Блэйк обвивает свои руки вокруг шей Сары и Леа, и повисает на них.

— Говоря о выдающихся умах, вы, леди, слышали, что мы можем здесь выпить? Пиво. Вино тоже, если вы не зануды. — Он смотрит на Мэдоу. — Легальный возраст здесь — шестнадцать лет. Бары нас обслужат. Как вам идея: прошерстить город, чтобы увидеть, что мы сможем найти? — Он фокусируется на мне и Дереке. — Вы идете?

Лицо Дерека выглядит напряженным.

— Ты же знаешь, что я не могу.

— Точно. — Блэйк подмигивает нам. — У этого парнишки своя зависимость.

Зависимость? Мои глаза перемещаются на лицо Дерека. Он смотрит на Блэйка.

— Заткнись.

— После всего, что я для тебя сделал, чувак, мог бы, по крайней мере, пойти и выпить со мной. Будь уверен, я верну тебя домой в целости и сохранности. — Он шепчет что-то, что заставляет Сару смеяться.

Сара выглядит готовой потерять голову вместе с Блэйком.

— У нас завтра конкурс. — Мой голос похож на голос назидательной мамаши, но я говорю вполне серьезно.

Дерек поворачивается ко мне.

— Я лучше провожу Бет и… прости, как тебя зовут?

— Мэдоу.

— Ага. И Сара с Леа тоже вернутся в отель в целости и сохранности. Могу я проводить вас домой, девочки?

— Предатель. — Блэйк роняет руки с плеч Сары и Леи и толкает их к Дереку. — Вот такой наш Дерек. Всегда приглядывает за девушками.

— Заткнись!

— Если я не доберусь до отеля, это будет твоя вина.

Дерек закатывает глаза.

— Уверен, что переживу.

Дерек провожает нас до метро. Мэдоу шагает рядом с ним, но он постоянно возвращается обратно, чтобы собрать нас всех. Он продолжает кашлять, также как кашлял, когда мы были на площадке. Я не виню его. Он сегодня отлично работал. Да и выглядит он уставшим. Изнуренный, не только бледный. Но он все же едет в Уши, часть Лозанны рядом с озером, сопровождая нас в «Русалку».

— Спасибо, Дерек. — Мэдоу быстро убегает.

Леа и Сара желают ему спокойной ночи и следуют за Мэдоу. Я направляюсь за ними, но Дерек хватает меня за руку, будто хочет что-то сказать. Я возвращаюсь.

— Я рад, что нам посчастливилось познакомиться.

— Я тоже рада. Вы прекрасные ребята.

Дерек кивает.

— Я рад, что я познакомился с тобой. — Он снова дотрагивается до моей руки, легко как прикосновение крыла бабочки, и уходит.

Я стою там, слежу за его удаляющейся фигурой и шепчу:

— Я тоже.

 

Глава 11. Сломленная

Я ловлю остальных девчонок около лифта в тот момент, когда Мэдоу говорит: «Думаю, Дерек втюрился в меня».

Она идеальна, как и он. Разве может быть по-другому?

Двери лифта открываются, и мы протискиваемся в эту крошечную коробочку. Леа нажимает кнопку нашего этажа.

— Он слишком хорош, чтобы быть реальным. Он проводил нас до дома.

— Проводил, — смеется Сара. — Нас четверо, и еще есть Бет. Как мы, вообще, можем быть в опасности?

Однажды амазонка — всегда амазонка. Мэдоу выводит нас из лифта.

— Очевидно же, что он хотел провести как можно больше времени со мной.

Мы идем по коридору, и попадаем в комнаты, незамеченными. У Терри, мамы Мэдоу и других мамочек, сопровождающих хор, все комнаты на другом этаже, чтобы быть ближе к младшим. У нас в комнате, едва ли похожей на номер для двоих, четыре отдельные койки. Мы были вынуждены оставить чемоданы на кроватях, иначе бы просто не открыли дверь в ванную.

Сара протискивается в ванную первой. Я начинаю переодеваться. Мэдоу скидывает свой чемодан на пол, плюхается на кровать, перекатывается и вытягивается.

— У Дерека самые голубые глаза на свете.

— Они карие.

Я надеваю огромную футболку, в которой сплю, а затем стягиваю из-под нее лифчик и джинсы. Мы не настолько глупы, чтобы переться на концерт в хоровых костюмах.

Мэдоу садится на кровати.

— Пофиг. — Она вздыхает и падает обратно на подушки. — Они прекрасны.

Я сажусь на краешек своей кровати.

— Как ты думаешь, он действительно принимает наркотики?

Мэдоу бросает в меня подушку.

— Он мне нравится. Не критикуй его.

Я ловлю подушку и кладу на кипу своих, а затем вытягиваюсь на кровати.

— Мне он тоже показался милым. — Гигантское преуменьшение. — Но Блейк сказал, что у него проблемы с наркотиками.

Сара выходит из ванной с зубной щеткой во рту.

— Блэйк шутил.

Леа смотрит на Сару из-за раскрытого чемодана.

— И что же, девочка, ты в нем нашла?

Сара возвращается обратно и захлопывает дверь. Мэдоу пялится в ту сторону.

— Блэйк и Сара?

Леа трясет головой.

— Ты слепа.

Мэдоу переводит взгляд в сторону Леа.

— Ослеплена.

Леа продолжает рыться в своем чемодане.

— Никто не видел, куда я дела свою пижаму? — Она находит ее и начинает переодеваться. — Знаете, на кого похож Дерек?

— На кого?

Мэдоу вскакивает и начинает озираться в поисках своей подушки. Я кидаю ее обратно. Попадаю прямо ей в лицо.

Леа надевает свои пижамные штаны.

— На того парня из «Призрака Оперы».

Ей точно дорога на Бродвей.

Я сажусь.

— На Рауля? Не вижу ничего общего. — Мне тоже так кажется.

— Нет. Могу поспорить, что со всем своим очарованием, он явно опасен. — Леа плюхается на свою кровать. — Проблемы с наркотиками. Прекрасное бледное лицо. И он сочиняет музыку. Он определенно Призрак из той оперы.

Мэдоу подается вперед и вздыхает.

— Он может затащить меня в своё логово в любое время.

— Мне кажется, что Бет больше похожа на Кристину, чем ты.

— Бет? Нет. — Мэдоу перекатывается на другую строну кровати, и начинает изучать моё лицо.

Леа захлопывает свой чемодан.

— Она единственная, у кого тут есть голос.

Я бросаю на Леа предостерегающий взгляд.

— Лицо Дерека слишком ангелоподобное, чтобы быть Призраком.

— Интересно, почему он такой бледный? — спрашивает Мэдоу.

Я сажусь посреди своей кровати, складываю ноги по-турецки и потягиваюсь вперед.

— Возможно, он возвращается к себе в комнату и закидывается наркотой. — Мне, правда, не хочется верить в это.

Мэдоу отмахивается.

— Он, наверно, просто покуривает травку.

— Это едва ли можно назвать наркотической зависимостью.

Хотя он ничего не отрицал. И ничего не объяснял. Принимая во внимание удивительные глаза и приятное ощущение его руки на моей, может ли он быть опасным?

— Думаю, нам не стоит проводить так много времени с ними завтра.

Мэдоу вскакивает.

— Ты ошибаешься. Если он принимает наркотики, он так же крут, как и я. Парню, который злоупотребляет запрещенными веществами, требуется огромная мотивация, чтобы упустить шанс пойти в бар. Такая мотивация как я, например.

Она смотрит на Леа и закатывает глаза, думая, что я ничего не замечаю, но я все прекрасно вижу. Я не в этом клубе. Я ничего не знаю о типичном поведении парня. Немного травки. Пара стаканов выпивки. Если честно, меня это пугает. Я не хочу иметь дело ни с тем, ни с другим.

Я подтягиваюсь и перевожу взгляд с Мэдоу на Леа.

— У нас завтра конкурс. Мы должны сосредоточиться на нем.

Нужно сфокусироваться и не думать о Дереке, который лежит в своей кровати и слушает меня, чем-то накаченный.

— Мне кажется, мы не должны рисковать.

Сара распахивает дверь ванной.

— Завтра после выступления мы вместе обедаем. Я уже договорилась с Блэйком.

— Вперед и с песней, Сара.

Мэдоу спрыгивает, обнимает ее и проскакивает в ванную. Леа и я издаем стоны негодования. Она плюхается на мою кровать.

— Нам никогда не попасть в этот клуб.

Сара тоже прыгает на мою кровать. Ее безупречная кожа сияет. Ненавижу быть занудой, но произношу вслух:

— Блейк кажется немного диким.

— Не больше, чем любой другой. — Она смотрит на меня. — Знаю, что ты никогда не была на вечеринках, но, вообще-то, это не такое уж большое дело. Все они обычно пьяные.

Я опускаю свой голос до шепота.

— Что вы думаете о Дереке и наркотиках?

Леа трясет головой, потеряв терпение перед моей настойчивостью. Сара морщит носик.

— Не знаю. Он не похож на типичного наркомана, но гении часто принимают наркотики. Он такой бледный.

Я киваю. Превосходно бледен. Белая-белая кожа. Темные-темные волосы. И еще те карие глаза и нежные, чарующие губы. Рот — это вроде как самая мучительная сторона всех его достоинств. То, куда попадают наркотики.

Всё это джентльменство и нежелание идти в бар могло быть великим действом, чтобы обмануть Мэдоу. Или меня. Разве я не нахмурилась, когда Блэйк хотел пойти в бар? Наверное. Дерек мог пойти туда, и прямо сейчас быстро хлебая холодную выпивку, — стоп, это же Европа — слегка охлажденную выпивку, практически теплую, — возможно смеется с Блэйком над тем, как обманул меня. Над тем, как идеален его план. Как я стояла замерзшая на ступенях отеля, завороженная тем, как он уходит прочь. Он прекрасно выглядит, у него замечательный голос, но что мы знаем? Он мог бы скрыть все, что хочет за этим прекрасным личиком. Знаю я, что делают парни, с таким лицом как у Дерека.

Леа пододвигается ближе.

— Я не в курсе, есть ли у Дерека ужасная наркотическая зависимость, но есть вещь, которую знаем мы все. — Она пристально смотрит на меня, и улыбка появляется на ее лице. — Он точно влюблен не в Мэдоу.

Я сворачиваюсь в уютный комочек.

— Он был милым и даже лучше. — Моё сердце начинает сильно биться. — Парни не влюбляются в меня.

Сара прикладывает палец к губам и шепчет:

— Но они-то об этом не знают.

— Привыкай к этому. — Леа щекочет мою пятку. — Ты — секси, Бет.

Я толкаю ее.

— Ты сошла с ума.

Сара щекочет меня с другой стороны.

— Ты могла бы заполучить любого, кого пожелаешь.

Я начинаю уворачиваться от их рук.

— А как же Мэдоу?

Сара откидывает густую челку со лба.

— Блейк сказал мне, что Дерек водится только с теми девушками, которые умеют петь.

— Сегодня утром она очень хорошо пела.

— Но не так как каждую ночь поешь ему ты.

Я сглатываю и отрицательно киваю головой.

— Это не я. Я не знаю, как заполучить Дерека. — Я отмахиваюсь от их слов. — Я здесь, чтобы петь.

Леа и Сара обмениваются взглядами.

— И это всё, что тебе нужно.

Я плохо сплю. Настал самый большой день в моей жизни. Никакого напряжения.

Я ворочаюсь, встаю и перепрыгиваю через кровать Мэдоу, которая стоит на моем пути к ванной комнате. Я опускаю крышку унитаза, сажусь на неё, подтягиваю ноги к подбородку и обхватываю их руками в зарождающемся приступе потери самообладания.

Я очень хочу спеть. Так я расслабляюсь. Я шевелю губами, тихо пою все наши партии. Когда я заканчиваю, то возвращаюсь назад и ложусь в кровать, закрыв глаза. Мне видится Дерек, который в одиночестве сидит в своем номере отеля с лезвием и дорожкой белого порошка перед собой. Или со шприцом в руке и жгутом, обернутым вокруг плеча. Картинка в голове исчезает, и вместе ней появляется волна эмоций, которая проходит сквозь меня, когда он говорит:

Если бы Дерек знал о покраске волос, маникюре, обновлении гардероба, о процедурах с лазером, был бы он счастлив познакомиться со мной? Я была другой, когда подписалась на всё это. Он мог бы быть как Колби, льстивым. Суперзвезда вместо заядлого спортсмена. Колби может быть милым, когда захочет. Он добивался всех красивых девчонок в школе, каких хотел. Если то представление на выпускном что-то вроде платы вперед, то возможно, его вежливость основана на высокомерии. Дерек не кажется таким. Хотя, откуда мне знать? Он слушал моё пение, проводил нас домой, дотронулся до моей руки… Значит ли это, что он не такой же ужасный парень, как и все остальные парни во Вселенной? Кроме Скотта. Но Дерек ведь не низкорослый, милый заучка, над которым издевались всю жизнь. Он красавец, из которого просто сочится талант, опыт и уверенность. У него нет ничего общего со Скоттом. Мог бы Дерек быть таким же милым, каким кажется, исключая его наркотическую зависимость? Я закрываю глаза и нахожу что-то новое в своем сердце. Маленькую искру чего-то, что я не могу распознать.

Я встаю очень рано. В голове пульсирует, я чувствую, что меня сейчас вырвет. Завтрак и пара таблеток помогают. Зарядка и пробежка помогают больше. Мы рассаживаемся в нашем автобусе и едем в жилые кварталы города к старой церкви, где будем выступать.

Потом мне придется иметь дело с подготовкой. Теперь на моём лице отражается скука. Мама Мэдоу закручивает мои волосы и закрепляет самыми жесткими шпильками на земле. Она покрывает лаком буквально каждый волосок на голове. Затем я надеваю своё платье рубинового цвета. Я снова начинаю нервничать, прячусь в ванной и пропеваю своё соло снова и снова, пока нас не позовут.

Мы поднимаемся по лестнице в своих шуршащих темно-красных платьях. Восемьдесят элегантных девушек. Я чувствую себя неплохо, почти уверенно. Я точно знаю, что мой голос не позволит мне ударить в грязь лицом. Место также помогает сосредоточиться. Никакой холодной аудитории. Теплая часовня, сделанная из древесины, похожая на ту, в которой мы поем дома. Тут должна быть хорошая акустика.

Я смотрю в зал. Скамьи за судейскими местами забиты парнями в белых футболках-поло с причудливыми буквами «Э» на кармашках. Весь их хор пришел послушать нас. Дерек смотрит на меня. Наши глаза встречаются, и он улыбается. В этот момент я благодарна тому, что выгляжу так замечательно. Наркоман он или нет, ему невозможно сопротивляться. Я улыбаюсь в ответ. Он показывает мне большой палец. Я делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю, пока Терри выходит за кулисы. Вежливые аплодисменты. Мы поем пробный кусочек. Устанавливаем контакт. Звук аплодисментов громче. Мы поем второй куплет. Аплодисменты еще громче, чем в предыдущем случае.

Пианино начинает играть «Забери меня домой». Я закрываю глаза. Музыка возвращает меня обратно в церковь в Энн-Арбор. Только я и девочки. Никакого давления. Тем не менее Дерек тоже там, ожидающий моей партии, желающий влюбиться в мою песню. Я с вызовом распахиваю глаза. Мой голос начинает литься. Я отвожу взгляд от Терри и нахожу Дерека, следящего за мной, не упускающего каждой ноты, загипнотизированного. Это вызывает во мне трепет. Я как-то продолжаю петь, но он украл меня. Каждая нота, каждый тихий вздох — это для него: «Забери меня домой, забери меня домой, забери меня домой». Не знаю, как он это делает, но даже стоя здесь с восьмьюдесятью девочками на сцене, выступая для судей и зрителей, я чувствую, что это нечто сокровенное между мной и Дереком. Я вкладываю всю силу голоса в слова: «Темный мальчик, который говорит, что любит меня, посещает мои сны в ночи».

Он — тот самый парень, который снился мне прошлой ночью. Я хочу, чтобы он снова приснился мне сегодня и каждую последующую ночь.

Он первый вскакивает, когда последняя нота угасает. Его хор присоединяется к нему. Люди в аудитории тоже встают. Никаких приветственных восклицаний. Серьезность царит на Олимпиаде хоров, пока проходит судейство. Но хлопки не прекращаются. Мы уходим, наши платья драматично шуршат у ног, но аудитория не прекращает аплодировать. Они не останавливаются, пока один из судей всех не успокаивает.

Сопровождающие нас мамочки собирают всех в раздевалке. Мы не можем кричать, даже при желании. Или обняться. Мы обходимся поцелуями в щеку и «дай пять!».

Мама Мэдоу командует, чтобы нам расстегнули молнии и помогли вылезти из платьев. Мы переодеваемся в белые капри, балетные голубые блузки с короткими широкими рукавами, на которых в люверсы вставлена кружевная тесьма. Мы даже надеваем подходящие сандалии. Я одеваюсь на автомате, взволнованная овациями, одобрительными лицами судей и тем, как Дерек вторил каждое слово вслед за песней. Мне бы хотелось распустить волосы, но они должны быть собраны.

Я стираю густую помаду с губ, которой они заставили меня накраситься, и наношу «арбузный лед». Это напоминает мне о Скотте. Бедняга Скотт. Он сейчас так далеко от меня. И он так отличается от Дерека. Постоянный. Верный. Милый. Друг.

Дереку ничего из перечисленного не соответствует. Особенно слово «друг». Милый? Безусловно. Прошлой ночью он был милым. И петь для него только что было абсолютно прелестно. Но это чувствовала я. А что чувствовал он? Что он мог видеть во мне? Может быть, это была всего лишь игра? Вокруг были парни. У него была куча шансов найти себе девчонку, чтобы провести время фестиваля с ней. Я и представить себе не могла, что что-то подобное случится со мной здесь, но, черт, я буду играть в эту игру столько, сколько потребуется. А почему нет? Он не знает, кто я на самом деле. Здесь я свободна. К тому же он думает, что я красивая.

Мы встречаем Дерека и Блэйка в пиццерии через дорогу от нашего отеля. Пицца тут названа в честь кинозвезд, в основном, американских. Парни резервируют нам столик на тротуаре, снаружи. Из-за машин тут немного громко, но по-европейски.

— Вы молодцы. — Дерек жмет мою ладонь двумя руками. — Прекрасно, Бет. Идеально. Как ты это делаешь?

Я вырываю свою руку.

— Я слышала, как ты поешь. Ты знаешь, как это делается.

— Не так, как ты. Так я не умею.

Блэйк наклоняется ко мне через плечо и осматривает меня сверху вниз.

— Может, тебе просто нужно правильное вдохновение.

Он тут же получает локтем в живот и «Заткнись!» от Дерека.

Мы заказываем пиццу, чтобы отпраздновать. Блэйк снова предлагает смухлевать и заказать молочные продукты, но Дерек берет пасту с мясным соусом. Когда приносят его заказ, он берет горсть капсул и сглатывает их, но замечая мой взгляд, пожимает плечами.

— Витамины. Моя мама помешана на макробиотиках.

Я верю ему. Каждому его слову. Честно.

В этом местечке подают настоящую итальянскую пиццу: тонкий слой теста и дровяная печь. Я запихиваю в рот кусочек, посыпанный моцареллой. Она очень отличается от той, что продают в нашем городе. Свежая и требующая тщательного пережевывания. Да и томаты сладкие. Я закрываю глаза, чтобы получить еще большее наслаждение, не могу поверить, я действительно ужинаю с ним. Я узнаю об этом парне так много и быстро, как только смогу.

— Ты не так ешь. — Дерек смотрит на то, как я глотаю, с другого конца стола. Он хватает кусочек моей пиццы и подносит его к моему рту. — Вот так. — Он заносит кусочек мне в рот. Как всегда покорная, я откусываю и прожевываю пиццу, при этом ни разу не покраснев. Он пялится на меня, выглядит так будто он голоден.

— Хочешь кусочек? Здесь все равно очень много для меня одной.

У каждого есть свой кусочек пиццы, но не огромный, как будет у нас дома, когда мы вернемся, но этого тоже достаточно.

Он трясет головой.

— Сыр.

— Вы поете завтра, верно?

— Надеюсь, ты придешь. — Он смотрит на меня так же, как смотрел тогда, когда я была на сцене.

— Ни за что не пропустим это. — Я смотрю на него, надеясь, что это верный посыл.

Я теряюсь где-то в глубине его бархатно-карих глаз, когда в моей сумочке звонит телефон. Я таскаю его с собой сегодня. Мама говорила, что позвонит, чтобы узнать, как прошло выступление. Она предупреждала меня, что звонки в роуминге из Европы стоят очень дорого из-за огромного расстояния, поэтому мы обменивались письмами по электронной почте, но сегодня разговор будет того стоить.

Я нахожу телефон до того, как он прекращает звонить.

— Мам?

— Бет? — Она говорит что-то, но я не могу расслышать.

Я выкрикиваю:

— Погоди минутку. — Я встаю и выбегаю на тротуар. — Так-то лучше.

— Как всё прошло, милая?

— Прекрасно. Я пела так, как никогда раньше. — Я оборачиваюсь и вижу, что Дерек смотрит на меня, сидя за столом и откинувшись на спинку своего стула. Он не отводит своих глаз от моих, и мои щеки начинают краснеть. — Мы познакомились с некоторыми милыми мальчиками из хора Эмебайл из Лондона.

— Отлично, дорогая. Рада, что ты хорошо проводишь время, — тихо говорит она.

— Ты в порядке? — Я беспокоюсь, что она дома совсем одна.

— Конечно. — Её голос прерывается.

— Мам, что происходит?

— Ничего такого, что не может подождать, пока ты не вернешься домой.

Я закрываю глаза. Нет, только не сегодня. Я с ней согласна. Повесить трубку. Стоп. Нет, не хочу знать.

— Это анализы?

Она не отвечает, но я слышу тихие всхлипы.

— Они положительные, так? — Что-то глубоко внутри меня сильно протестует против боли, которая разрывает сердце. — Я — носитель.

— Мы поедем на прием к консультанту по генетике, когда ты вернешься. — Она вздыхает, старается контролировать свой голос. — Я не хотела, чтобы ты так об этом узнала.

— Ясно. Есть что-то еще, что мне следует знать?

— Не позволяй этим новостям испортить путешествие. Забудь обо всем и проведи время с удовольствием. Мы разберемся с этим, когда ты вернешься. Врачи хотели сразу посадить тебя на таблетки, но я сказала им, что нам нет нужды беспокоиться. Я горжусь тобой, милая.

— Спасибо, мам.

— Я люблю тебя. Мне жаль. Очень-очень жаль. — Он снова начинает плакать.

— Я тоже тебя люблю.

Мой голос надламывается на этой фразе. Телефон отключается. Мои глаза щиплет. Я понимаю, что у меня есть две минуты, пока я не расклеюсь окончательно. К пицце я уж точно не вернусь. И к красавцу Дереку тоже.

Передо мной две желтые дорожные полоски перехода. Прогулка. Замечательно. Я ступаю на них. Автомобиль резко тормозит. Я отпрыгиваю. В Детройте я бы уже была мертва, но не в Швейцарии. Я смотрю на напряженное лицо старого швейцарца, махаю ему рукой, чтобы поблагодарить. Он улыбается и махает в ответ. Ком в горле нарастает.

Движение машин в обоих направлениях приостанавливается из-за меня. Я поторапливаюсь перейти дорогу, прохожу мимо водных велосипедов, мест, где продают мороженное в конусообразных стаканчиках и газировку, и спускаюсь к озеру. Справа от меня паромный терминал. Огромные деревья. Скамейки. Я нахожу одну, спрятанную за стволом раскидистого дерева и кустарником.

Я сажусь, иначе упаду. Озеро сегодня как зеркало. Ярко-голубое. Как и небо. Пара пушистых облаков и солнечный свет. Горы, кажущиеся издалека голубыми с белыми зазубренными вершинами, вырастают с другой стороны воды. Всё такое безмятежное. Не могу на это смотреть. Мне нужны облака. Сильный ливень. Разбивающиеся о берег волны. Красота этого места насмехается надо мной, будто кричит: «Э-эй! Уродка!» прямо мне в лицо.

Я практически избежала этого. Почти забыла о них всех. Каждого парня, который когда-либо называл меня чудовищем. Я позволила себе надеяться, что у меня есть шанс на нормальную жизнь. На отношения. На брак. Семью. Я могла бы отказаться от слепого парня в свои 40 лет, новое лицо изменило мои представления.

Только посмотрите на Дерека. Даже на Скотта.

Черт! Даже Колби на выпускном подкатывал ко мне!

Кто-то мог бы полюбить меня. Я больше не такая отталкивающая, какой была. Болезненное вмешательство Мэдоу дало мне шанс. Нечто прекрасное.

Это смертный приговор, который захлопывает дверь перед моими еще не рожденными детьми. Естественный отбор побеждает. Я — Чудовище. А кто может его полюбить? Риски слишком высоки.

Возможно, я смогу заставить их избавить меня от этого, от всего этого. Всего, что делает меня женщиной, всего, что заставляет меня жаждать любви, всего, что заставляет меня рыдать прямо сейчас из-за детей, которым не суждено существовать.

Слезы струятся по моему лицу. Я сердито вытираю их. У него нет права заставлять меня плакать. Мой отец — тень из прошлого. Я даже не знала его.

Горячая жидкость течет из носа. Черт. Я зарываюсь с головой в сумочке. Кто-то садится рядом со мной на скамейку и протягивает мне салфетки.

Это Дерек.

— Спасибо, — шепчу я, вырывая из его рук мягкую белую салфетку и вытирая нос. Я пытаюсь вернуть ему пачку.

— Оставь себе. У меня их полный чемодан.

Я хватаю упаковку и снова пытаюсь ее открыть.

— Плохие новости?

— Что-то вроде того. — Я вынимаю чистую салфетку и вытираю лицо.

— Мне жаль.

Кажется, он говорит искренне. Я хочу, чтобы это было искренне, отчаянно нуждаюсь в его искренности.

— Спасибо, что нашел меня.

Он кладет ладонь мне на плечо.

— Я следил за тобой. Я не могу перестать за тобой наблюдать, Бет. — Он гладит мне спину, будто больному ребенку. — Думаю, тот звонок не закончился ничем хорошим.

Я закрываю глаза. Слёзы возвращаются.

— С твоей семьей все в порядке?

Я киваю и тяжело сглатываю.

— Я сдала несколько анализов перед отъездом. Моя мама получила результаты.

Его рука на моей спине останавливается.

— Ты же не больна, правда?

Я качаю головой.

— Ты не умрешь у меня руках?

— Почему тебе не все равно?

— Прости. Хочешь, чтобы я ушел?

— Нет. — Я сижу и смотрю на озеро, пытаюсь взять себя в руки. — У меня не может быть детей.

Высказанное вслух этому парню, делает всё более реальным, заставляя принять судьбу. Я сломлена, не могу прекратить плакать, даже когда Дерек рядом.

— Иди сюда.

Он обхватывает меня двумя руками, укладывает мою голову себе на плечо и крепко держит. Рыдания вырываются на волю. Он шепчет успокаивающую ерунду, напевает мелодию, которую я раньше не слышала, и качает меня туда-сюда. Ни разу не говорит: «Все хорошо». Так можно и запросто влюбиться.

В конце концов, я прихожу в себя. Его плечо совсем мокрое там, где только что было мое лицо. Я немного приподнимаюсь.

— Черт. Я испортила тебе рубашку.

— У меня есть еще четыре точно такие же.

— Твоя паста остынет.

— Люблю холодную пасту.

Я выдавливаю улыбку. Моя нижняя губа дрожит.

— Мне жаль.

Я дотрагиваюсь до мокрого пятна на его груди. Он снова прижимает меня к себе.

— А мне нет.

— Я, должно быть, выгляжу ужасно.

— Я не смотрю.

— Думаю, ты уже можешь меня отпустить.

— Я обязан?

— Нет. — В моем горле начинает першить, будто слёзы снова просятся наружу. — Ничего такого не подумай, но это помогает.

— Хорошо. — Его губы касаются моего лба.

— Дерек?

Сейчас он целует мой висок.

— Я толком тебя не знаю. — Он пользуется мной или просто точно знает, что мне нужно?

Его губы двигаются по моему лицу.

— Уверен, что знаешь.

Я закрываю глаза, не в состоянии дышать.

Его рот находит мой. Он целует меня мягко и нежно и шепчет:

— А это тоже помогает? — Он снова целует меня.

— Я мечтала об этом неделями, с того дня как мы болтали в интернете. — Его губы ласковые и успокаивающие, такие же как его руки.

— Ты вроде как околдовала меня. Я не слишком тороплюсь?

— Кажется, — мои глаза медленно открываются, — я хочу, чтобы меня поторопили.

Он снова начинает меня целовать. Мои губы двигаются грубее, чем его мягкие прикосновения.

— Ты очень красивая, Бет. — Он дышит мне в ухо.

— Не говори этого. Не сегодня. Ты не знаешь, какая я на самом деле.

Он берет моё лицо в свои ладони.

— Ты что, убила кого-то? — Его вопрос заставляет меня улыбнуться.

— Как ты догадался?

— Я знал. — Он закусывает мою нижнюю губу и застывает на ней. — Люблю опасных девушек.

Его поцелуи становятся быстрее, интенсивнее. Я отступаю.

— Это слишком, да? — Он дотрагивается до моего лица, опять целует меня медленно и ласково. — Тебе лучше?

Я кладу свою руку поверх его.

— Не останавливайся. Это отличная терапия.

— И для меня тоже.

— Тебе нужна терапия?

— У меня иная доля.

Пристрастие к наркотикам. Опасность. Гений. Художник. Кто этот парень, с которым я целуюсь на лавке посреди бела дня на Женевском озере в Лозанне, в Швейцарии? Он точно не Колби. Даже Скотт не может быть таким понимающим. Он похож на ангела и поет как ангел. Он нашел мое разбитое сердце и придал ему новый ритм. Этот ритм такой приятный, захватывающий и заманчивый, что я не могу наслушаться.

Кто же он?

Его руки прижимают меня, губы движутся к моей шее.

И мне уже все равно.

 

Глава 12. Здоровая

— Отвали, Мэдоу!

Единственная преимущество быть Чудовищем — ты знаешь, как защитить свою территорию. Можете называть это животным инстинктом.

Она сидела на диванчике в крошечном фойе нашего отеля и наблюдала. Мэдоу вскочила и оказалась у моего лица сразу, как только позади меня захлопнулась дверь. Очень жаль, что здесь нет окон, выходящих на улицу. Она могла бы увидеть, как Дерек целует меня на прощанье.

— Что с тобой случилось? Выглядишь не очень.

— Плохие новости.

— Тебе придется отвалить от Дерека, потому что…

— Вообще-то, он пошел за мной, чтобы узнать в порядке ли я.

— Ты такая наивная. Ты, должно быть, не слышала, что Блэйк сказал о нем после того, как вы двое пропали без вести.

— Блэйк — придурок. С чего бы мне обращать внимание на то, что он говорит?

— Дерек играет в эту игру везде, где появляется. Выбирает девчонку заблаговременно, очаровывает ее, берет то, что ему нужно, и когда фестиваль закончен, смывается на самолете.

— Очень похоже на кое-кого.

— Имеешь в виду меня? Едва ли. Энн-Арбор не так далеко от Лондона. И я встречаюсь больше, чем неделю!

— Пока я не появилась у тебя на пути.

— Правильно. Тебе лишь требуется отойти в сторонку и предоставить это дело профессионалу. Мне не хочется, чтобы ты пострадала.

Пострадала? Да она даже не представляет себе, что такое страдать.

— Поздно. Он поцеловал меня.

Мы целовались до того момента, когда он осознал, что ему нужно на репетицию, и если эта неделя всё, что у меня есть, я буду делать это каждый раз, когда представится возможность. Езжай домой к своему бойфренду, Мэдоу.

— Победа будет за мной, Бет. Запомни это.

Вау. Сейчас Мэдоу выглядит точь-в-точь как обороняющийся монстр. Она смотрит на меня своим жестоким взглядом, пока я не моргаю.

Мне хочется выдрать у себя эти крашенные волосы, смыть макияж с лица и снять все вещи, которые нацепила на меня Мэдоу. Ненавижу это, но она права. Дерек может влюбиться в мой голос, но целовал он ненастоящую меня.

Мэдоу скрещивает руки на груди.

— Так что за ужасные новости?

Я — Чудовище, мутант, и буду производить на свет уродцев. Об этом Мэдоу уж точно не узнает.

— Это личное. — Я отталкиваю ее и иду к лестнице.

— Осталось три дня, — кричит она мне в след, — и потом ты поцелуешь его на прощанье.

Весь хор идет сегодня вечером на концерт. Мы на балконе. Хор Дерека сидит на нижнем ярусе.

— Вот и он. — Сара указывает мне на него. Дерек встает, осматривая зал. — А где Блэйк?

Леа тоже шпионит.

— Бет, встань и помаши ему.

Я чувствую себя такой идиоткой.

— Он ни за что не увидит меня оттуда.

Леа пихает меня в ребра.

— Вставай.

Я вскакиваю на ноги, чтобы заткнуть ее и наблюдаю за ним, изучающим аудиторию ряд за рядом. Затем он машет рукой и улыбается, указывая на выход.

— Иди, — шепчет Сара. — Я отвлеку Мэдоу. Узнай, где Блэйк.

Оркестр разогревается. Было бы очень круто выступать с оркестром. Я говорю Терри, что иду в комнату для девочек и выскальзываю, пока Мэдоу не застала меня врасплох.

Я поторапливаюсь, проходя через двери, и он тут как тут, тянет меня за колонну и целует. Это взбадривает меня. Но я не уверена. Я вынуждена немного увернуться.

Я роняю свои руки на его плечи, исследуя мускулы.

— Привет.

Он берет мои руки в свои.

— Привет.

Это все, чего мы смогли добиться. Мы теряемся в поцелуях, пропуская два первых номера концерта.

— Ты в порядке?

Я закусываю губу и киваю.

— Мне лучше вернуться, пока Терри не послала Мэдоу за мной.

Он усмехается.

— Все, что угодно, но только не она. Она чертовски меня пугает.

Его ударение на слове «чертовски» прелестно.

— У тебя термометр не зашкаливает?

Он смеется.

— Иди ко мне еще разочек.

Мы пропускаем и третий номер концертной программы.

— Я должна идти.

— Встретимся сегодня вечером. Я буду ждать тебя у отеля, пока ты не сможешь уйти. Мы можем вернуться на нашу скамейку у озера.

Неужели Мэдоу права? Он уже жаждет этого?

— Не знаю, если ты…

— Я не про секс, Бет. Я не хотел бы проявлять к тебе такое неуважение.

Моё лицо становится красным.

— Меня так легко считать по лицу?

— Доверься мне. Я просто хочу провести с тобой больше времени. Мы можем погулять и поговорить. Сара сказала Блэйку, что ты тоже пишешь.

Я убью ее.

— Строчу тексты песен. Но они плохие. Не то, что твои.

— Хочу их услышать.

— Ни за что.

— Пожалуйста. — Он целует меня.

— Нет.

Он снова целует меня, долго и очень убедительно.

— Мы погуляем, но никаких стихов.

Я бы умерла, если бы он услышал то, что я написала прошлой ночью. И никто никогда не услышит то, что я написала на той скамейке тем вечером. Но это было до. До того как Дерек нашел меня, поцеловал и преобразил.

Дерек улыбается, готовый снова меня поцеловать.

— Бет, я могу заставить тебя спеть их для меня.

— Ты всегда можешь попробовать. — Я закрываю глаза, готовясь раствориться в нем еще одну бесценную минуту.

— Я принесу свои лучшие мелодии.

— Твои губы еще не устали? — шепчет он мне на ухо.

Я в руках у Дерека, сижу у него на коленях, а ноги вытянуты на нашей скамейке. Дует свежий ветерок, отчего прохладно. Я вжимаюсь в теплый трикотаж одетого на нем свитера, радуясь, что он надел его.

— Я могла бы целовать тебя всю ночь.

Он подхватывает меня и встает.

— Давай прогуляемся.

Я не хочу прекращения наших объятий.

— Нет. — Я хватаю его руку и дергаю изо всех сил.

Он ставит меня на ноги и целует еще один раз.

— Мне нужен перерыв, иначе это перерастет в секс.

Почему меня это не пугает? Черт. У меня есть огромное желание толкнуть его обратно на скамейку и посмотреть, что случится. Чудовище жаждет выйти на свободу. Кто знал, что я могу быть такой отвратительной? Может быть, этим придурочным докторам есть, о чем беспокоиться?

Дерек берет меня за руку, и мы идем вдоль дорожки, что огибает озеро. Он показывает вдаль, на другой берег.

— Те огни — это Франция. Эвиан — то, откуда берут начало эти воды.

— Откуда ты знаешь?

— Прочитал, чтобы впечатлить тебя. Это озеро глубиной триста метров.

Я останавливаюсь.

— Сейчас я не нуждаюсь в экскурсии. — Я стараюсь, чтобы мой голос звучал сексуально. Я. Сексуальна.

Он поворачивается и указывает на три больших пучка перьев, голубовато-белых в лунном свете:

— Это лебеди. Мне спугнуть их?

Я трясу головой и позволяю ему вести меня дальше.

— Почему все мальчишки такие?

— Я — мальчишка? — Он смотрит на меня искоса и хмурится.

— Нет. Определенно нет. — Мы подходим к посеревшей статуе и поворачиваемся спиной к озеру, чтобы рассмотреть застывшую женщину. — Я пытаюсь разобраться, кто ты.

— Ослепленный. — Он подносит мою руку к губам и целует ее. Странно, что статуя не начинает таять. Я вот начинаю. Такая растаявшая.

Мы стоим так, вдыхая друг друга, томно глядя друг другу в глаза, обмениваясь чудом того, что мы чувствуем. Мне кажется, он хочет снова поцеловать меня, но он отворачивается, кашляет и достает новый пакет одноразовых платков.

Я моргаю. Вечер прохладен для летнего сезона, особенно здесь, рядом с озером. Этот воздух не слишком полезен для его голоса.

— Мне не нравится твой кашель. Ты простыл?

Он снова кашляет.

— Ты завтра поёшь. Нам нужно вернуться назад.

— Не беспокойся. — Он тянет меня за руку, и мы бредем по направлению к нашей лавочке. — Мне разрешено спать дольше обычного.

— Привилегия звезды?

— Это для див.

— Значит, не для меня.

— Знаю. — Он обхватывает рукой мою спину и не выпускает ладонь из своей. Моя рука в его, и он может прижаться ко мне сильнее. — Понял по тому, как ты поешь. — Он говорит тихо, его дыхание греет мочку моего уха. — Дива не могла бы петь с такой чистотой и эмоциональностью, как ты. Ты — артистка.

— Приятно слышать это от тебя. Спасибо.

— Это просто констатация факта.

— Мне нравится твоё виденье мира.

— Сегодня он мне видится по-другому.

— Звучит так, словно я первая девушка, кому ты это говоришь.

Он резко останавливается.

— Я чертовски влюблен в…

Он сгибает свою руку, прижимает меня к своей груди и прикасается губами к моей шее. Я поглаживаю его мягкие, прекрасные волосы и шепчу:

— …в мой голос. Ты даже не знаешь меня.

Он поднимает голову, отпускает руку и берет моё лицо в ладони.

— Я знаю твою душу. Она здесь, в каждой ноте. — Он быстро целует меня в губы. — Ты не можешь быть подделкой. Ты не можешь притворяться. — Он задерживается дольше у моих губ в этот раз. — Я до жути хочу узнать тебя поближе. — Он начинает дышать быстрее.

Все становиться не похожим на реальность. Я отстраняюсь.

— Жаль разочаровывать.

— Забавно. Ты знаешь, как тебя называют парни из хора?

Могу себе представить.

— Богиня.

Его взгляд такой глубокий, а я опускаю свой и пялюсь на сколы розового лака на ногтях.

— Меня называли по-разному, но так — никогда.

Он кладет указательный палец на мой подбородок и нежно поднимает мои глаза к своим.

— Спасибо, что тусуешься с простым смертным.

Он заводит липкий, напшиканный лаком, выкрашенный в светлый цвет локон за мое ухо и двигается ко мне, чтобы снова поцеловать.

— Ты знаешь, насколько я фальшива? — Я отворачиваюсь. — Эти волосы. Лицо. Если бы ты видел меня дома…

— Но мы не дома. Мы здесь. Нам можно не быть теми, кем мы являемся дома.

Есть сила в его голосе, которая пугает меня. Неужели он бежит от реальности, которая ждет его дома, так же, как и я? Вот, что я делаю с ним, или по отношению к нему — когда он целует меня, безысходное отчаяние отступает, но когда он прекращает это делать, все возвращается. Я держусь за него. Нужна ему. Он прижимает меня к себе. Может, он мне тоже нужен?

Мы стоим на месте, замерев, стараясь остановить время, сохранить момент, чтобы дрейфовать в этом чувстве вечно.

Я поднимаю свою голову с его плеча.

— Что для тебя значит «вернуться домой»?

— Давай пройдемся.

Я продолжаю ждать, когда он ответит, но он хранит молчание.

Становится все труднее, по крайней мере, для меня. Я хочу спросить его о наркотиках. Из-за них он проходит терапию? Или это что-то другое? Музыканты не совсем стабильны. Даже такие прекрасные, как он. Вместо этого, я говорю:

— Когда ты начал сочинять?

Он раскачивает мою руку, делая вид, что он со мной.

— Я в хоре пару лет. Играю на пианино и гитаре. Конечно, есть хор, но мне нравится Боб Марли и фолк. Иногда я слушаю джаз. Немного чистой попсы и рок. Иногда что-то совсем тошнотворное. В общем, я музыкальное всеядное.

Я смотрю на черное озеро и на огни, мерцающие на другом береге.

— Я тоже. Я не эксперт в Марли, а вот все, что касается фолка это для меня. И потом, я люблю слушать большинство звезд эстрады.

— Ты играешь?

Я киваю. Мой папа играл на гитаре в своей группе и оставил старую, акустическую. Она все еще у мамы. Странно. Не знаю, почему она до сих пор её не сожгла.

Мы останавливаемся и всматриваемся в озеро. Паром проплывает мимо, все заливается светом и наполняется звуками музыки. Дерек сжимает мою руку.

— Давай запрыгнем на него. Сбежим.

Мне нравится эта идея.

— Но это ведь озеро.

— Большое озеро.

— Нужно возвращаться. Тебе нужно поспать.

— Сперва спой мне что-нибудь. Мне нужна колыбельная.

Я пожимаю плечами.

— Сначала ты.

Он обнимает меня и начинает мычать, прерываясь звуком «О-о-о». Его голос богат текстурой, но не такой чистый, каким он пел, когда выступал с хором. Мелодия упоительная, трогающая сердце, заставляющая смеяться и плакать одновременно. Звук затихает.

— Это всё.

— Мне понравилось. У неё есть название?

— Песня Бет.

 

Глава 13. Рок-Звезда

Дерек смотрит на дирижера на протяжении всей конкурсной программы до тех пор, пока не начинается его соло. Его восхитительные шоколадные глаза ловят мой взгляд в пятом ряду на каждой ноте. Каким-то непонятным образом он превращает композицию «Аве Мария» в песню о любви. Я теряюсь в силе ошеломляющих эмоций, льющихся из него. Слезы образуются в уголках глаз. Что же это? Как я могу так чувствовать?

Беру назад все, что сказала о дивах и любви. Если любовь тоже самое, что я чувствую в этот момент, я не против. Пение делает меня счастливой и живой, но это что-то невероятное.

Его соло заканчивается, и остальная часть хора присоединяется к Дереку. Он снова сосредоточен на дирижере. Когда все заканчивается, мы стоим и аплодируем вместе со всеми.

— Думаю, они нас обошли, — хмурится Леа.

Мэдоу прекращает хлопать.

— Они — профессионалы. Это не совсем честно.

Я совсем забыла, что они наши противники. Золотая медаль. Верно. Лучший молодежный хор в мире. Уверена, мы смотрим прямо на него.

Сара наблюдает, как Блэйк спускается со сцены.

— Даже с тобой, Бет, мы не в их лиге. Никто из нас.

Я теряю нить разговора, когда следующий хор поднимается на сцену. Затем встаю и выхожу на улицу. Они стоят в фойе и пожимают друг другу руки. Дерек замечает меня и направляется в мою сторону.

Он берет меня за руки, когда подходит. Я смотрю на него. Что я могу сказать после всего этого?

Он сжимает мои руки, наклоняется вперед и шепчет:

— Есть ли у тебя сегодня свободное время?

Мое горло пересохло настолько, что нужно сглотнуть.

— У меня есть два часа после обеда.

— Тогда, они — мои.

Мы медленно бродим кругами по центру Лозанны, держась при этом за руки. Дерек кажется усталым. Он вздрагивает, когда я кладу руку ему на лоб проверить, нет ли температуры.

— Я полагал, что уже не маленький.

Все остальные поехали в кафедральный собор. Мы смогли улизнуть. Слишком много лестниц, по мнению Дерека. Здесь есть большой рынок, воздвигнутый среди крошечных магазинчиков, расположенных в старых каменных зданиях. Прилавки со свежими фруктами, овощами, медом и сыром делают извилистые улочки еще уже. Дерек покупает какую-то противную высушенную колбасу и дает мне попробовать. Ужасно соленая. Я покупаю немного свежей клубники, чтобы избавится от этого ужасного привкуса. Центр города похож на лабиринт. Мы совершенно заблудились, пока не набрели на вывеску метро. Добравшись, в итоге, до набережной Уши мы возвращаемся к нашей скамейке.

Он садится, и я принимаю свою позу. Вместо того, чтобы целоваться, он заключает меня в объятья.

Я утыкаюсь лицом в его шею. Такое чувство, будто вернулась домой.

— Еще один день и сказка закончится.

— И не напоминай. Я хочу остаться здесь, с тобой. Навсегда.

— Я только за.

— Отлично. Мы с парнями остаемся на пару недель. Альпинизм, поезда и все такое. Оставайся с нами.

— Все две недели без присмотра?

— Блэйк будет рядом.

— Это намного лучше, чем, — эмоции сковывают мой голос, — прощание в понедельник утром.

Я проклинаю сеть авиакомпаний за невозможность вернуть билеты.

Он гладит мои волосы. Перед завтраком я вымыла их три раза, чтобы избавиться от грязи и геля. Сегодня они великолепны. По крайней мере, до тех пор, пока дождь не испортит всю работу девушек с выпрямлением моих прядей. Продолжай трогать их, Дерек. Пожалуйста, не останавливайся.

И он продолжает делать это. Сегодня он одет в поло с короткими рукавами, в которую я когда-то плакала. Я замечаю маленькие красные шрамы на внутренней стороне его руки. Дороги? Я не хочу их видеть. Никакие наркотики не изменят моего отношения к Дереку. Я закрываю глаза.

Его пальцы расчесывают мои волосы.

— Это не будет прощанием. Всего лишь «До скорой встречи».

Мои глаза распахиваются.

— Правда?

Выкуси, Мэдоу.

— Как и сказала Мэдоу, мы соседи. Лондон всего в паре часов от Детройта. Как далеко находится Энн-Арбор?

Невероятное покалывание проходит через меня. Я запрокидываю голову и смеюсь.

— Что?

— Недалеко от Порта.

— Шутишь? Да это, практически, в получасе езды от моего дома. Если быстро ехать, конечно.

Мне страшно. Это не реально. Он не мог такое сказать. Я хватаюсь за ворот его рубашки.

— Ты действительно хочешь, чтобы это случилось?

— Конечно. А ты?

Я киваю.

— О чем ты думаешь? — хмурится он.

— Я не знаю. Ты всегда так проводишь время. Было здорово. Но для тебя это значит не то, что для меня.

— Жестоко.

— Прости. Я без понятия, как все это делается. Со мной прежде никогда такого не случалось.

— Хорошо. — Он передвигает руки, чтобы иметь возможность меня поцеловать. — Давай оставим все как есть.

Мы теряемся в губах, руках, волосах и лицах. На этот раз все по-другому, я знаю, сколько это будет длиться. Меньше физического. Больше эмоционального. С каждым поцелуем мои чувства к нему растут. С каждым прикосновением он все больше и больше становится ценным для меня. Я буду его кайфом. Я буду его терапией. У него есть я, и ничего другого не нужно. Я так хочу заботиться о нем.

Его губы касаются каждого сантиметра моего лица, обещая мне.

Сотни.

Тысячи.

Таких моментов, как этот.

Мой официальный Блисс тур маршрут, как толстенная книга. Гала концерт сегодня, церемония награждения завтра утром, шопинг после обеда, а на следующее утро наш рейс домой, вот и все, что осталось. График говорит, что мы должны сесть на автобус в пять утра. Нам с Дереком лучше сказать «до скорой встречи» ночью, перед отъездом. Он не встанет так рано.

Мы, то есть я и восемьдесят девушек, а не я и Дерек, пребываем к центральной арене стадиона, где пройдет заключительный концерт. Нам повезло, дождь не пошел. Тучи проплывали днем, но до сих пор сухо. Они проводят концерт в открытом помещении. Терри протягивает нам пластиковые карточки с выделенными для нас местами. Вместо того, чтобы посадить нас в носовой части возле перил, они разместили нас в паре длинных пустых рядов прямо на поле.

Вечер открывает оркестр. Дерек сказал, что все они — венгры. Олимпийский хор не смог позволить себе швейцарцев. После пары классических произведений и кусочка из саундтрека к недавно вышедшему фильму, вперед выходит венгр и поет. Он выглядит очень хорошо для своих тридцати.

Мэдоу крутится вокруг него.

— Следующим летом — в Венгрию.

А мне дайте Канаду. Просто перебросьте через границу. И побыстрее.

Взрослый хор и Филиппин поет «Круг света» группы The Lion King. Они сидят в гигантском круге, открытом для аудитории с одной стороны и воспроизводят все звуки животных своими голосами.

Вечер продолжается. Поет много хоров. Мне понравился мужской хор из Шотландии, особенно их килты. Некоторые ребята из Эмебайл в них нуждаются. Дерек будет в таком килте очень горячим. Венгерское сопрано выдает изумительную арию. Тенор присоединяется к нему. Овации. Первые за эту ночь.

— Они следующие. — Толкает меня Леа.

Я смотрю на свою программку. Я знала, что ребята из Эмебайл закрывают шоу, но не осознавала, что так скоро. По мне пробегает дрожь, но я не замерзла. Я протискиваюсь, чтобы увидеть Дерка на сцене, но когда все закончится, мы будем очень близки к тому моменту, когда разъедемся по домам. Надеюсь, они будут петь всю ночь.

Они выходят друг за другом. Дерек снова в смокинге. Мой Дерек. Как это великолепное создание может быть со мной? Он держал меня, целовал меня, написал мне песню. Мне. Может, это не реально? После обеда Мэдоу утверждала, что у него есть девушка в хоре Эмебейл для девочек. Мэдоу сказала, что сейчас у него в профиле на сайте стоит: «на данный момент одинок», но на страничке его девушки они выглядят очень мило вместе на фото. Её статус: «все сложно». Я игнорировала Мэдоу. Мои губы розовые и мягкие из-за Дерека. Моя голова заполнена его обещаниями.

Они начинают петь, и противный голос в моей голове нашептывает: он ничего тебе не обещал. Он просто хочет снова тебя увидеть. Никаких обязательств. Мысли поглощают меня. Я успела послушать всего два номера из их выступления.

Огни гаснут. Луч выхватывает Дерека и множество девчонок начинают визжать. Он поет первые строки из «Мы — мир». На Олимпиаде хоров это традиция. На настоящих Олимпийских играх говорят о мире через спорт. Мы говорим о мире через песни. Дерек поет медленно и чувственно. Мое сердце выпрыгивает из груди. Я изо всех сил стараюсь не задохнуться.

Полдюжины ребят постарше, основные из Примуса, следуют за ним от ступеней к краю сцены. Еще больше криков из зала. Все остальные ребята присоединяются к голосу Дерека. Темп нарастает. Дерек и парни хлопают у себя над головами, поднимая весь зал на ноги. Тысячи голосов со всего мира поют о ярких днях. Дерек ведет всех, он в центре всего этого. Настоящая звезда.

Далеко, очень далеко от меня.

После этого все становится диким. Все рамки приличия хоров выброшены на свалку. И все из-за него. Он сделал номер изюминкой сегодняшней ночи. Он действительно заразительный. Пьянящий. Я не единственная, кто чувствует его. Ему удалось достучаться до каждого на спортивной арене.

Когда публика успокаивается, Дерек берет микрофон. Снова много крика. Он улыбается и машет. Затем объявляет: «Леди и джентльмены, коллеги по хорам и семьи, мы получили необычайное удовольствие, закрывая сегодняшнее шоу». Оркестр начинает играть песню поп-дуэта парня и девушки — немного романтично, что актуально прошедшей зимой. Я пела эту песню тысячи раз у себя дома перед зеркалом с закрытыми глазами. Не могу дождаться, чтобы услышать, как он её поет.

Но он продолжает говорить.

— Я хотел бы представить вам новый голос, открытие этого фестиваля для всех, кто слышал, как она поет. Это Бет Эванс, солистка хора «Молодые голоса Блисс». Пожалуйста, составь мне компанию на сцене.

Я приклеилась к стулу. Леа и Сара пинают меня и выталкивают в проход. Я должна выпрямиться и идти уверенной походкой. Прожектор провожает меня до сцены. Дерек протягивает микрофон и шепчет:

— Ты ведь её знаешь, правда?

— Напомни позже, чтобы я тебя убила.

Он поет: «Я должен быть, Я должен быть рядом с тобой» прямо мне в лицо.

Я: «Ты, ооо… ооо…» ему в ответ.

На сцене, перед всеми хорами мира, каким мы его знаем, он кладет свою руку мне на талию и прислоняет меня к себе так, что мы начинаем петь микрофон в микрофон.

То, как ты идешь, твои золотые волосы. Он дотрагивается до моих волос. Как я вижу тебя везде. / Детка, не бойся — возьми меня за руку. Он берет меня за руку, прежде чем заканчивает петь, теперь моя очередь.

Мой куплет получается каким-то сырым. Твое дыхание у моего лица. Он сжимает мою руку. Когда мы заключаем друг друга в объятья, начинается пожар. Я заканчиваю, едва начинается следующая строка. Твои губы на моих дают обещание, которое я не смогу выполнить.

Я делаю глубокий вдох и закрываю глаза. Хор начинает вместе со мной.

Я придаю значение каждому слову. Он тоже? Именно поэтому он выбрал эту песню? Он приближается, и наши голоса сливаются воедино.

Мои глаза открыты. У меня есть небольшой перерыв, пока он поет.

Он дотрагивается до моей щеки свободной рукой. Это должна быть ты.

Мы покачиваемся во время оркестровой интерлюдии. Я, вероятнее всего, похожа на дерево. Мы поем: «Это ты, ты…», один другому и друг другу. И тогда его уносит.

На втором куплете мы движемся синхронно с музыкой, касаясь друг друга. Честно и страстно Дерек поет:

Он кладет мою руку себе на грудь и не отпускает. Я предлагаю его тебе. Чувствую прилив адреналина. Прожектор заставляет его светиться.

Он улыбается. Моя рука скользит к его лицу, выискивая губы, пока я пою.

Дерек берет мою руку и качает в такт со своей. «Тебе, тебе…», вторю я ему, и тогда мы снова поем вместе припев. Ребята из Примуса и Эмебайл подпевают нам. Я целиком слилась с песней. Вместо того чтобы бояться аудитории, я опьянена их вниманием. Большой прорыв. Мощный. Множество чувств вырываются из Дерека и я готова ко второму драматическому припеву.

Мы с Дереком не переживаем на счет слов. Парни здесь. Мы импровизируем, следуя за голосами друг друга. Дерек поет: «О, малышка, ты…»

Вступаю я: «Ооо, ты, о…» В конце мы поем все вместе. Затем парни из Эмебайл отступают. Мой голос сливается с голосом Дрека в заключительной фразе.

Это должно быть, это должно быть о тебе…

Взрываются аплодисменты. Дерек целует меня, и стадион сходит с ума.

 

Глава 14. Победители

Дерек и остальные парни из Эмебайл отбросили какие-либо приличия после ночного концерта, и пока не закончилась церемония закрытия, решили пойти тем же путем и этим утром. Все началось с развивающихся флагов хоров и выкрикивания гимнов друг друга. Дерек и его друзья дошли до хрипа, когда встали и начали бегать по арене, размахивая огромным канадским флагом. Это ярко-красное полотно с клиновым листом посередине, похожее на плащ матадора. И быки не могут устоять перед ним.

Австралийцы встают. Китайцы тоже. Русские, Итальянцы, Ирландцы. Вскоре, объединенные нации заполняю площадку. Леа и Мэдоу тащат меня к ним. Сара и другие пятнадцать девушек идут следом. Мы окунаемся в безумие, в поток хористов и гордости наций. У Леа и меня наш большой флаг. У всех остальных маленькие флаги с церемонии открытия. Они, в основном, красные, белые и синие.

Государственный гимн продолжает играть. Становится еще громче. Дикие скачки. Много толчков. Настоящая давка. Ничего подобного вчера на сцене с Дереком я не видела, но нестись в сумасшедшей толпе счастливых людей невероятно круто. Лучше может быть только, если Дерек будет стоять рядом со мной в этой пульсирующей массе. С ним стало бы еще жарче. Я сама себе поражаюсь. И кто бы мог подумать, что я на такое способна?

— Судьи приняли решение, — врывается громкий голос. — ЗАЙМИТЕ СВОИ МЕСТА!

После третьей попытки наше конкурирующее начало берет над нами верх, и мы занимаем свои позиции.

Объявление начинается с микса голосов из молодежных хоров. Сопрано, альт, тенор и бас девушек и парней. Хор победителей из музыкальной школы Польши.

Один из судей подходит к микрофону.

— Бронзовую медаль хоров в одиночном пении среди молодежи получает…

Я задерживаю дыхание. Терри опускает голову. Все мы напряжены. В Олимпиаде хоров все получают бронзу, серебро или золото. Было бы унизительно получить бронзу. Фух, пронесло. Он объявляет серебряных медалистов. Я вижу, что Терри расслабилась. Она поднимает голову. Получить серебро — почетно.

Мэдоу визжит вслух, когда судья произносит: «— И сейчас наши золотые медалисты», не называя при этом «Молодые голоса Блисс» из Энн-Арбор, Мичиган, США. Терри утихомиривает её, но она продолжает улыбаться, показывая всем поднятые два больших пальца.

Золото. Мы получили золото. Терри пытается вычислить, какое место мы можем занять, в итоге. В дополнение к видам медалей они объявляют хоры от худших к лучшим. Если попадем в первую десятку, она думает, мы сможем выбить финансирование от комиссии искусств для записи CD.

Когда судья продолжает, не называя нас, мы с трудом себя сдерживаем. Ерзая, плача, подавляя торжество. Еще один хор. Все еще не мы. Еще один. Опять не мы.

Мэдоу склоняется, обхватывает живот и бормочет:

— Мы выиграли. Мы выиграли. Мы выиграли.

Судья делает паузу и осматривает помещение.

— Топ-три: «Молодые голоса Эмебайл», Лондон, Онтарио, Канада; «Яркие Хайку» из Киото, Япония; и «Молодые голоса Блисс», Энн-Арбор, Мичиган, США.

Аплодисменты и возгласы. Мы прыгаем как чокнутые, обнимаемся и кричим.

— Может представитель каждого хора подняться на сцену?

Мэдоу порывается с места, но Леа и Сара перехватывают её. Терри кивает в мою сторону.

— Бет, поднимайся туда!

Я следую за крошечной японкой на сцену. Дерек выступает от своего хора. Судья узнает нас после предыдущего вечера.

— Вы двое, держите себя сегодня в руках.

Мое лицо становится рубиново-красным в цвет мантии. Толпа смеется. Пара волков присвистывают.

Судья опускает руки, успокоив толпу.

— Золотую медаль и третье место поучают… «Молодые голоса Блисс», Энн-Арбор, Мичиган.

Публика хлопает. Я показываю улыбку и направляюсь за медалью и специальной статуэткой для третьего места. Затем, делаю шаг назад.

Девушки из Японии занимают второе место.

Парни из Эмебайл побеждают. Ну, конечно же. Против них ни у кого нет шансов. Они хороши. Слишком хороши.

Дерек выходит вперед получать медаль и приз. Звучит много аплодисментов. Он поворачивается и поднимается волна криков. Этот парень — наживка для девчонок. В этом нет сомнений. И как он может быть со мной? Он мог выбрать любую, которую только пожелает. Множество девушек хотят его. Неужели он и правда нуждается только во мне? Или я одна из многих?

Судья успокаивает публику, выходит следующий ведущий и уводит нас за сцену. Дерек идет позади меня, наклоняется и шепчет:

— Это должны были быть вы.

Его голос стирает все мои ревнивые сомнения. Я откидываюсь на спинку кресла, чтобы он мог меня слышать.

— Третьи в мире? Я смирюсь с этим.

Я желаю скрыться вместе с ним где-нибудь в уголке и наблюдать за собранием, но он уходит к своему хору, а я возвращаюсь к своему.

Терри этого не замечает. Я надеваю на неё золотую медаль и отдаю статуэтку. Момент для больших объятий. Мы обе смеемся и плачем. Потом замолкаем. Мы должны молча сидеть, пока зачитывают результаты во взрослой и детской категориях.

Когда все объявления закончены, мы образцово поем толпой и на этом все. До следующего лета. Взрослые начинают уходить, но молодежные хоры заполняют нижний уровень. Все дети поздравляют меня. Парни из Эмебайл собирают толпу. Кучка милых ботаников заставляют меня вспомнить о Скотте, когда подходят с просьбой подписать их программки. Я не вижу Дерека во всем этом хаосе.

Сумасшествие начинает утихать. Терри и мамы окружают нас. Я осматриваюсь. Сара целует Блэйка. Дерек все еще окружен, примерно, двадцатью девушками. Он смотрит в мою сторону, оправдываясь. Отлично, он наконец вырывается из их общества.

Мы идем навстречу друг другу. Я отчаянно пытаюсь сосредоточиться на нем и поцеловать эти губы, которые широко мне улыбаются. Мы сближаемся в толпе, и тогда я обнимаю его. Я целую его великолепный рот. Все это реально. Он — мой.

— Мы можем пропустить обед, дамы.

Терри собирает всех вместе, кроме меня и Сары.

Дерек отпускает меня.

— Тогда после обеда?

— Мы собирались пройтись по магазинам.

— Пойдем с нами.

Подходят Сара и Блэйк.

— Да, Бет. Сара сказала, что сделает это.

— Что именно?

— Это будет реально круто. Пойдем.

Я смотрю на Дерека.

— Что именно?

— Время для небольшого приключения.

Парк приключений. Это то, как они называю данное место. Тросы и сети на деревьях. И канатная дорога.

Я одеваюсь в трикотаж, — здесь это считается крутым, — тяжелые кожаные перчатки и шлем, затем получаю ремни безопасности. Кольцо крепится к веревке, что по задумке, защитит меня от падения. Мы с Дереком стоим на крошечной деревянной платформе, примерно, в десяти метрах над землей, на огромном дереве. Мы могли просто пройтись по этому древнему лесу, держась за руки и смотря друг на друга, но нет — приключения зовут.

На канатной дороге я стою первая в очереди и до жути напугана. Дерек позади меня.

— Тебя уже присоединили?

Он тянется к подмышкам и щекочет меня, затем дергает кольцо, чтобы показать, что не зачем беспокоиться.

Я не прыгаю и не скольжу вниз по тросу. Все отчасти потому, что ужасно напугана и потому, что мне нравится как он стоит позади меня, дотронувшись рукой и наблюдая. Я оборачиваюсь.

— Поцелуй меня на удачу.

— Иди, Бет. За нами еще ждет куча людей.

Я все еще не прыгаю. Он чмокает меня в щеку и толкает с платформы. Я кричу, закрыв глаза, пока спускаюсь вниз. На полпути крик превращается в джазовый писк. Они не шутили по поводу крепления. На том конце меня ловит сетка, и я отстегиваюсь, так как Дерек может следовать прямо за мной. Он сам спрыгивает с платформы и скользит намного быстрее, чем я.

Я кручу головой и смеюсь. Он счастлив, что я не оказалась трусихой. Мы снова вскарабкиваемся. На этот раз будет весело. В итоге, я прыгаю последняя и на тот раз мои глаза открыты.

Дерек готов прыгнуть еще раз. У нас есть пара часов, и мы можем спускаться с разных ракурсов канатной дороги столько раз, сколько пожелаем.

Мы даем друг другу «пять», и он говорит:

— Идем на самую высокую дорожку. Ты — великолепна.

Я сбавляю темп.

— Это была не самая высокая?

Он показывает на парочку своих друзей на платформе у самой вершины, высоченной, как небоскреб, — ни за что, никогда туда не поднимусь, — и следующей на нашем пути.

— Да, эта определенно будет повыше.

Колени превращаются в желе. Настоящая трусиха.

— Как насчет того, что я просто понаблюдаю?

— Ты уверена? — колеблется он.

— Только не убей себя. Я еще с тобой не закончила.

Он смеется, словно я пошутила, но эта неприятная часть застает меня врасплох.

— Что?

Но он уже ушел.

Я иду и наблюдаю за ним. Не очень хорошая идея. Даже с земли все выглядит до жути страшным. Самая высокая линия — ужасающая. Я знаю, что он прикреплен к тросу, но его полет будет проходить так высоко. И он без вопросов на него согласился. Не дрогнув. Не боясь. В определенный момент парень из Эмебайл помладше застревает прямо перед ним. Дерек полностью отцепляется и перелезает через парня. Без страховки. Он скользит…

— Дерек!

Он держится, вместо того, чтобы рухнуть у моих ног. Он снова прикрепляется к тросу и фокусируется, пытаясь отыскать меня, и когда находит, видит выражение ужаса на лице во время всего его дальнейшего спуска.

— Наверное, не стоило тебе смотреть.

Я направляюсь на поиски Сары, но они с Блэйком исчезли.

Я могу вернуться и пройти тем же маршрутом с Дереком, но что-то тянет меня сделать это самой. Ну, разве не глупо? Внезапно мне снова не хочется идти одной. Он или ничего. Это заставляет меня грустить. Завтра я сяду на самолет и улечу от Дерека. Он будет дома через две недели, и тогда мы сможем использовать по полной каждую минуту, проведенную вместе. Мы сможем быть в жизни друг друга, но как сейчас уже никогда не будет. Как можно попусту тратить минуты?

Песня, которую мы пели дуэтом прошлой ночью, вертится у меня в голове. Я напеваю припев, пока брожу меж деревьев. Наша любовь настоящая… не могу сделать и шага… Слава Господу, ты здесь… Это ты. Это ты. До тех пор, пока гигантские деревья не пошатнутся.

Я сочиняю свой собственный стих, блуждая сдери деревьев, словно между строк. Наконец я способна сказать то, что не могла. Я пою.

Я представляю себе, как он поет в ответ.

Я застреваю на его последней строке и в это время нахожу деревянное здание, где получают инструктаж. Дерек уже там, ждет меня, открывая бутылку освежающей минералки.

— Как ты так быстро обернулся? — Сколько еще раз отсоединял крепление, чтобы прелесть через кого-то? — Ты — маньяк.

— Получаю адреналин любым известным способом. — Он пожимает плечами.

— Ты чертовски меня напугал.

— Это так мило.

— Для меня — не очень.

Он прочищает голо и делает большой глоток воды.

— Наверно хорошо, что тебя не будет рядом ближайшие две недели.

Он вспотел и снимает хоккейный свитер. Футболка задирается, оголяя пластырь на нижней части живота с правой стороны.

— Я думала, ты путешествовал.

Я подхожу к нему, подношу руку к животу и нахожу пластырь.

— Что ты с собой сделал?

— Это комариный укус. Смотри, на руке еще один. — Он поднимает руку. — Я немного опух.

Там противные, разбухшие, расчесанные укусы на его руке.

— Ты не должен их расчесывать. У тебя есть еще лейкопластырь?

Пятно на животе не было красным, как это месиво на руке.

Он лезет к себе в карман. Я лью немного воды на его руку, вытираю насухо и наклеиваю лейкопластырь.

— Теперь ужасно чешется.

— Хватит меня отвлекать. Чем будешь заниматься, пока меня не будет рядом?

— По музеям мы ходить не будем. Знаешь ли ты, что в Альпах есть ледники, где можно кататься на лыжах все лето?

Ничего себе. Нужно позвонить маме и спросить может ли она купить мне новый билет. Он же сам себя убьет.

Мое лицо выражает отчаянье. Он замечает это.

— Мне очень жаль, Бет. — Его глаза полны сочувствия, чего я не понимаю. — Я не должен был так навязываться к тебе.

Он рассуждает так, будто завтра скажет «Прощай».

— Это не справедливо.

— Не говори так. — Теперь мне страшно. — Если бы не ты, я до сих пор бы плакала на той скамейке у озера. Навязался? Ты меня спас.

— Но я не был с тобой полностью честен.

Его рука находится на животе, там, где наклеен лейкопластырь.

Я не знаю, хочу ли это слышать. Это шутка Блейка насчет наркотиков и теория Мэдоу насчет девушки?

— Я слушаю.

— У меня, эмм…

Чтобы это ни было, мы справимся. Главное, он собирается мне сказать. Я могу ему помочь. Он не осознает этого, но я перед ним в долгу. Каждый раз, когда он прикасался ко мне, — всю эту долгую неделю, — этот дурацкий тест и отравленные гены улетучивались. И прошлой ночью, в течение тех нескольких минут с ним на сцене, я была звездой. Я не могу поверить в то, что он для меня сделал. Я грезила аплодисментами всю ночь. Никто не причинит ему вреда, пока я рядом. Я не хочу петь ни с кем, кроме него.

Хотя, это сладко и горестно одновременно. Здесь парень, который, я могу представить, желает когда-нибудь иметь ребенка. По крайне мере, будет пытаться. Или практиковаться. Я начинаю потеть. Может, мне нужен рецепт на таблетки? Он говорит, что это не по поводу секса, но когда я думаю в этом направлении, становится невыносимо. Я определенно уверена, что это связано с сексом. Разве он не ощущает это тоже?

Не важно, что его преследует, не важно, для чего я ему нужна, я здесь.

Я делаю шаг вперед и становлюсь близко, чтобы иметь возможность говорить шепотом. Выходит напористо.

— Ты можешь сказать мне, Дерек. Ничто не сможет изменить того, что я к тебе чувствую.

Он начинает кашлять, делает глоток воды и кашляет снова.

Я кладу голову ему на плечо.

— Признание — это первый шаг.

— Не в этом случае. — Он обратно надевает свой хоккейный свитер.

— Нет, в этом тоже.

Он выливает остатки воды из бутылки, выкидывает её и хватает меня за руку.

— Пошли. Мы теряем время.

Упрямый.

Обидчивый.

Глупый.

Пьянящий.

Он меня пугает. И беспокоит. Совершенно сбита с толку за невозможностью определить направление. Вверх по деревьям. Вниз по земле. В свете прожектора. В его руках. Понятия не имею, где я.

Здесь дополнительная канатная дорога, и мы ждем. На этот раз он впереди. Я обхватываю его руками и наклоняюсь, чтобы спросить:

— Насколько ты хороший лыжник?

— Опытный. Уровень: маньяк.

Я отпускаю его, толкая пальцем в спину.

— Теперь ты сделаешь это специально.

— Зато я не скажу тебе, что мы будем делать завтра.

— Прыжки с гор?

— Нет, это будет во вторник.

 

Глава 15. Слишком правильный

— Мы ужасно скучные.

Сегодня он снова встретил меня на выходе из отеля. Становится мрачно. На небе собираются тучи. Наверно, будет дождь.

— Последняя ночь в Лозанне, а мы, в итоге, вернулись на ту же скамейку.

— Я люблю эту скамейку.

Но все же я не хочу быть скучной. Я набираюсь смелости, и позволяю своим губам скользить к его шее. Он ловит мое дыхание. Он потный на вкус. Соленый. Пряный. Сексуальный. Целую сильнее, отодвигаюсь и снова целую. Я до жути не скучна. Он отрывает мои губы от шеи, чтобы притянуть к своим.

— По ночам на окраине города открыты одни бары. — Его слова щекочут мои губы.

— И мы не в одном из них.

— Это просто потому, что я с тобой.

Я смеюсь. Сегодня он восхитителен.

— Звучит как примитивная поп-песенка.

— Думаю, это она и есть. — Его губы изучают мое лицо. — Либо ты можешь сама её написать.

— Она твоя.

Я отодвигаюсь, чтобы лучше его видеть. Он нравится мне в темноте. Каким-то образом он становится мягче и надежнее. Я глажу его лицо.

— Ты закончил мою песню?

— Нет. — Он хмурится. — Один прекрасный ангел меня постоянно отвлекает.

— Ох. — Я прислоняюсь к его руке. — Я не хочу вставать между тобой и твоим творчеством.

Он усмехается.

— А кто сказал, что это ты?

Я ударяю его в грудь. Он защищается. Притягивает к себе, пытаясь поцеловать. Я кручу головой назад и вперед. Когда он, наконец, достигает моих губ, поцелуи становятся сумасшедшими и быстрыми. Энергичными и отчаянными. С языком. Более страстные, чем раньше. Его горячий рот движется к моей шее, плечам. Он целует мои торчащие ключицы. Теперь он целует верхнюю часть моей груди. Его губы скользят ниже, а руки выше.

Я должна нервничать и беспокоиться, но все, что я хочу — чтобы он продолжал. Я жажду его прикосновений. Я хочу, чтобы он снял рубашку, мои руки на его коже. Его руки на мне…

Но он останавливается.

Он отводит лицо, приподнимает меня и наклоняется, закрыв лицо руками.

— Прости. — Он дышит рывками.

Я обнимаю его.

— Я не обижаюсь.

Мои пальцы касаются верхних трех пуговиц блузки, и все о чем я сейчас думаю: я рада, что бюстгальтер хорошо держит грудь.

Дерек поднимает глаза.

— Бет, не надо. Я стараюсь сделать так, как будет правильно. — Он отворачивается от меня.

Я глажу его по спине.

— Я никогда такого не чувствовала. Мне нравится.

— Так нельзя.

Становится еще темнее. Никто не сможет нас здесь увидеть.

— Ты о том, правильно это или нет?

— Ну конечно же об этом. Есть вещи, которых ты не понимаешь.

— Но, я в порядке.

Он съезжает на другой край скамейки, и я не могу до него дотянуться.

— Поверь мне. Это не так. Ты ничего не получишь.

— Дерек, вернись. — Я смотрю вниз на торчащий из-под блузки лифчик и шепчу: — Не получу чего?

— Знаешь, как трудно было остановиться? — Он смотрит на меня через плечо, задержав взгляд. — Как трудно для меня не наброситься на тебя в эту секунду?

Я сглатываю.

— Разве было так ужасно?

Нечто сумасшедшее и сильное поглощает меня, и я не хочу, чтобы оно ушло. Может, это зачарованность? Нет. Это сильнее любой магии.

Он снова поворачивается ко мне спиной. Я приближаюсь к нему и целую в шею. Я поднимаю сзади его футболку, стараясь стянуть через голову.

— Прекрати.

Он дышит так, словно не может сделать вздох. Затем вырывается из моих рук, поднимается и подходит к краю озера.

Я следую за ним, обнимая его сзади и целую в ухо.

Он оборачивается и отталкивает меня.

— Я же говорил, это не касается секса.

— Думаю, касается.

Звучит не так, как мне бы хотелось. Вышло непристойно и соблазнительно. Звучит пугающе. Жалобно. Отчаянно.

Он поворачивается и сдерживается, чтобы не смотреть на мою расстегнутую блузку. Он прижимается лицом к моей груди и бормочет:

— И у тебя в сумочке есть презервативы?

— Нет. — Я тяжело вздыхаю. — У меня нет… В смысле, я не…

Он поднимает лицо, фокусируясь на мне.

— Вот именно.

— Меня не волнует. То есть… — Я не готова сдаваться. — Разве ты не должен быть готов?

Он отпускает меня.

— Нет. Я готов держать себя в руках.

— Но…

Он снова смотрит вниз на мою блузку, чуть ли не трясясь.

— Это непросто, даже с тобой.

— Что, если я больше тебя не увижу? — Я в шоке от собственных слов. — Может, это все нереально? Что, если завтра я проснусь, и ты исчезнешь из моей жизни? Не хочу терять ни минуты.

— Исчезну? — Его слезы капают мне на декольте. — У тебя есть мой имейл и номер телефона. — Мы обменялись адресами на канатной дороге. — Мы ведь уже общались в сети. Чего ты еще хочешь?

Ответ кажется очевидным, но я молчу. Ярко-алая волна смущения накатывает на меня.

— Прости.

Я застегиваю пуговицы. Делать это намного легче, но пальцы стали липкими и неуклюжими.

— Я становлюсь дурой, когда дело доходит до таких вещей.

— Все запутано, Бет. Мы запутались. Я не хочу, чтобы все было так. Я такое уже проходил, малыш, поверь мне. — Он убирает мои руки, пуговицы уже застегнуты. Его пальцы тоже дрожат.

Я такая идиотка. Скорее всего, мы дошли бы до края, и мне стало бы не комфортно. Я наверняка попыталась бы его остановить, но я совершенно об этом не подумала. Если бы он не остановился…

Черт. Должна ли я ему поддаться? Разве парень не должен хотеть секса?

Уважение. Как я могла его потерять?

— Итак, теперь мы знаем. Я — шлюха.

Он прав. Это не то, чего я хочу.

— Бет, это была моя вина. Ты — замечательная девушка.

— Я хочу чувствовать твои прикосновения. — Я смотрю на темную воду, ударяющуюся о камни. — До сих пор хочу.

Дерек прочищает горло и обнимая меня.

— Не думаю, что это распутство. Это то, что ты чувствуешь, когда кого-то любишь.

Любовь? Он сказал: «…любишь».

— В таком случае ты начинаешь действовать, полагаю. — Он наклоняется и целует меня в щеку. — Это весьма проблематично.

— Особенно, когда мы имеем дело с моей ДНК. — Думаю, мне нужно на что-то опереться или защититься.

— Понимаю о чем ты. — Его доброта не имеет границ. Он не заставляет меня рассказывать обо всех вшивых, не приукрашенных деталях.

Он берет меня за руку, и мы идем к нашей статуе. Облака опустили настолько низко, что не дают свету пробраться к озеру. Дует прохладный ветер. Чувствую себя намного лучше. Мне было ужасно жарко.

Я хочу вернуть Дерека обратно в тему о любви, но не знаю как. Он так резко оборвал об этом разговор. Может он не имел в виду ничего особенного? Мне хотелось бы снова об этом услышать. Я должна все понять, прежде чем мне придется его отпустить. Мне нужно всего несколько слов. Я хочу услышать, что он мой парень. Что именно я его девушка, а не какая-то девчонка, гастролирующая по Китаю. Все имейлы и телефонные номера в мире ничего не значат, если он действительно не мой. Но говорю я не это. Какая же я глупая.

— После обеда ты собирался мне что-то сказать.

— Уже не важно.

Он откидывает свои темные волосы с глаз. Он обеспокоен, лоб морщинится, но я не могу понять почему.

— Ты сказал, что был не честен.

— Это не совсем так.

— Мэдоу была права. У тебя есть девушка в девчачьем хоре Эмебайл. Вот почему ты не хочешь…

— Есть девушка? — Он поворачивается и ведет нас обратно к скамейке. — Давай не будем проводить этот вечер вот так.

Я останавливаюсь.

— Ты ведь не собираешь по возвращению домой к ней вернуться?

— Моя одержимость тобой с ней не сравнится.

Я сдвигаю брови.

— Вы расстались из-за меня, даже прежде, чем мы с тобой встретились?

— Думаешь, я козел в таких масштабах?

Он уходит от меня.

— Все парни… — Я спешу за ним.

— Это глупо. — Он берет меня за руку, его голос перестает быть резким. — Ты меня знаешь. Думаешь, я бы ухлестывал за тобой так, если бы у меня была девушка? Даже если она сейчас в Китае? Должно быть, ты встречалась с множеством придурков.

— Встречалась? Нет.

— Я не такой.

Мы возвращаемся на скамейку.

— Но, если дело не в сексе, почему ты остановился?

Я сажусь, подняв ноги и обхватив руками колени. Дерек садится рядом.

— Я чересчур увлекся. — Я жду, когда он скажет те самые слова, но он продолжает. — Я не могу выкинуть тебя из головы. Изначально я услышал твой голос. Моя бывшая поняла все раньше меня и порвала со мной. Потом я встретил тебя.

— Тебе нравится красивая упаковка. Все это ненастоящее. Все, что ты видишь. Волосы, глаза, одежда, даже мои зубы.

— Но твой голос настоящий. И губы. — Он дотрагивается до них своими. — Определенно настоящие.

Я замерзаю. Надеюсь, он снова меня поцелует, но он кладет голову мне на плечо, как маленький мальчик, о котором мы шутили.

— Мне нравится твое сердце, Бет. Когда я нашел тебя на этой скамейке, ты открыла его и полностью поглотила меня. — Я глажу его волосы. — Мне нравится, что ты понятия не имеешь, насколько ты хороша, великолепна, как свежа и открыта.

Он ужасно убедителен. Я, практически, начинаю себе нравиться. Но когда я говорю, все напоминает мне, что я — Чудовище.

— Эта девчонка из Эмебайл, ты спал с ней?

— Нет. Но мы встречались довольно долго.

— Ты жалеешь…

— Нет. Послушай, Бет. Я не собираюсь делать вид, что все будет легко, когда мы вернемся домой. У тебя свой хор, у меня свой. Мы даем все больше концертов, и у нас появляются все новые и новые спонсоры. Я должен проводить много времени… — Он делает паузу, пытаясь подобрать слова.

— Где?

Колясь? Нюхая? Глотая таблетки? Нет, Дерек. На это тебе время не нужно.

— Со своей семьей.

Я не верю ему, и он это знает.

Он наклоняется, коснувшись моего лба своим.

— У меня дома кое-что происходит, и я ни за что не хочу, чтобы это затронуло нас. Мне нужно что-нибудь незапятнанное и чистое. Будь для меня этим, Бет.

Страдания в его голосе режут мне сердце.

Я выпрямляюсь и обнимаю его.

— Конечно, разумеется. Прости. — Теперь моя очередь успокаивать его, моя очередь быть скалой. Я напеваю ему свое соло, тихонько покачиваясь.

Что-то ужасное завладело им. Он бежит намного дольше, чем я. Я должна уйти прямо сейчас, но тогда я снова буду Чудовищем. Я нужна ему. И я здесь. Ни за что не отпущу. Я целую его волосы и пою.

Он начинает кашлять.

Я прекращаю петь и кладу ему руку на лоб.

— Ты что-нибудь прихватил с собой?

В этот раз он не отдергивает мою руку.

— Только тебя. — Он отстраняется, чтобы поцеловать её.

Я поднимаю его на ноги.

— Я провожу тебя сегодня.

— Я просто немного вымотался. — Он тянет меня в сторону вывески с русалкой.

— Ты до сих пор мне не сказал, что вы с Блэйком будете делать завтра.

— Это секретная информация.

Мы пересекаем улицу и направляемся к отелю. Леа и Мэдоу сидят на ступеньках. Я не хочу посылать прощальный поцелуй Дереку, потому что они смотрят. Если бы мы были одни, возможно он бы вернулся к прошлой теме разговора и снова сказал «люблю».

Они вскакивают и подбегают к нам.

— Слава Богу, вы здесь.

— Что случилось?

Мэдоу смотрит на Дерека.

— Сара сбежала с Блэйком.

Дерек чертыхается.

— Он собирался в бар.

Леа кивает.

— Мы получили от неё странный звонок. Она определенно была пьяна. Несла какую-то бессмыслицу и сказала её не ждать.

Мэдоу кладет руки на бедра.

— Она уже большая девочка. Она может делать все, что пожелает, но, разумеется, должна вернуться до подъема. Если они в вашей комнате…

— В нашей комнате? — Дерек раздражен. — Она не может зайти к нам в номер. — Он даже не представляет, как странно это звучит. — Правила Эмебайла. Но у меня есть ключ, я посмотрю.

Я не могу отпустить Дерека.

— Я пойду с тобой.

— Нет. — Он сжимает и отпускает мою руку. — Останься здесь, если они появятся.

Он ловит такси и уезжает.

Я сажусь на ступеньки, позволяя себе начать беспокоиться. Глупая Сара. Глупая Бет. Глупая, глупая я. Бедный Дерек. Сегодня он должен помочь каждому.

Через полчаса такси подъезжает к отелю. Дерек выходит из машины, и я вскакиваю.

— Ты нашел её?

— Она в ужасном состоянии. Мне потребуется помощь.

Он открывает дверцу. Сара тяжелеет и наклоняется, но я успеваю её подхватить, прежде чем она поцелует тротуар. Дерек помогает поставить её на ноги.

Я смотрю на него через голову Сары.

— Спасибо.

— Большую часть времени Блэйк отличный парень. Но не когда пьет.

— Я не имела это в виду.

До него, наконец, доходят мои слова.

— Не за что.

— Где Блэйк? — Сара пялится на Дерека. — Ты — не Блэйк. — Она отстраняется от него ко мне. — Я обещала Блэйку сегодняшнюю ночь.

Дерек отпускает её.

— Блэйк еще пьянее, чем она. Он пытался открыть дверь ключом от машины. Хорошо, что они не пили в холле. Вы сможете её довести?

— Конечно. Тебе лучше вернуться. И тресни Блэйка за нас, ладно?

— Он упал и отключился на полу в туалете.

— Для тебя одного он великоват.

— Думаю, проснуться лицом в собственной рвоте произведет на него впечатление.

Сара покачивается и стонет. Черт. Нам лучше поторопиться. Я отворачиваюсь от Дерека, и Леа помогает мне дотащить Сару до лифта, где ждет Мэдоу.

— Пока, Бет, — произносит Дерек.

Глупая Сара. Она уничтожила наше «еще увидимся».

Двери лифта открыты. Черт. Дерек сказал: «пока».

Сара прикладывает руку ко рту.

— Держись, — говорит Мэдоу. — Только не здесь. Иначе в следующую поездку нас всех не возьмут.

Сара покачивается. Леа удерживает её.

— Блэйк тоже пьян?

Я беру руки Сары. Леа и Мэдоу хватают по ноге, и мы несем её по старому скрипучему коридору в нашу комнату.

Она делает это в ванной, прямо в биде.

Мы её умываем, раздеваем и её снова тошнит. На этот раз в раковину.

Почищу зубы завтра в душе.

Её рвет еще раз, после того, как все укладываются. Наш автобус отправляется в пять. У меня играют гормоны. Совершенно бесполезно пытаться уснуть, но я ложусь, стараясь в любом случае расслабиться. Глупый Блэйк. Глупая Сара. Я не сказала Дереку «прощай». Но это не прощание. Это просто…

 

Глава 16. Увидимся позже

Следующее, что я помню, как мамы нашего хора сильно тарабанят в дверь.

— Выходим через пятнадцать минут.

Я скатываюсь с кровати и надеваю одежду для перелета: розовые спортивные штаны, белую футболку и старую удобную толстовку хора на случай, если в самолете станет холодно. Дождавшись своей очереди, я иду в ванну. Здесь все еще пахнет рвотой.

— Фу, Сара!

Я делаю свои дела, чищу зубы, используя душ, и уступаю место Леа. Стоя над своей кроватью, заправляю волосы резинкой. Я складываю ночную рубашку и туалетные принадлежности в чемодан. Косметичка лежит в сумке. Я смогу накраситься позже. Да и кого волнует? Завтракать будем в автобусе.

Я застегиваю сумку и готова идти.

Сара похожа на катастрофу. Я складываю её вещи в чемодан, пока Леа её одевает. Мэдоу драит ванную.

Терри стучит в дверь.

— Девочки, идем. Самолет не будет нас ждать.

Навечно проклинаю полеты в восемь утра до Парижа.

Я хватаю чемодан и, не дождавшись лифта, схватив сумочку, с тряской и ударами, спускаюсь на три лестничных пролета. Я закидываю вещи в автобус и бегу назад за Сарой.

Он здесь. Дерек. Выглядит довольно тускло в сравнении с неугомонным и шумным утром. Он одет в хоккейный свитер Эмебайл и стоит, пытаясь подавить кашель. Звучит хуже, чем вчера. Он держит в руках розовую розу и смотрит на мои штаны.

— Решил, что тебе нравится розовое.

Я строю гримасу.

— Мэдоу любит розовое.

— Прости. — Он хмуриться.

Я беру цветок и вдыхаю аромат.

— Но цветок мне нравится.

— Я хотел…

— Спасибо.

— Прошлой ночью…

— Да.

Мы сближаемся и целуемся в последний раз в этой стране чудес.

— Увидимся позже, — шепчет он.

Я упиваюсь им. Наши тела вместе, а губы двигаются в унисон. Я не отпускаю его, пока водитель автобуса не начинает сигналить.

— Да, позже.

Девчонки посвистывают в мою сторону, когда я сажусь. Черт. Они все следили за этим тонким личным моментом. Я осознаю, как должно быть ужасно выгляжу. А Дерек даже не вздрогнул. Я заставляю девушек двигаться, чтобы сесть у окна с его стороны. Я прижимаю лицо к стеклу и ищу его.

Он машет. Затем кашляет. Намного сильнее, чем прежде.

Как выстрел. Снова и снова.

Надеюсь, он не заболел.

Я ем противный круассан из пакета с тягучей шоколадкой внутри, пока автобус сворачивает с автострады. Она тянется вдоль озера, пересекая виноградники. Девочки начинают считать, сколько замков мы проезжаем.

Я достаю свои музыкальные записи, засовываю розу в тетрадные кольца и пишу. Я продолжаю писать даже в аэропорту Женевы, пока мы ждем рейса, а так же всю дорогу до Парижа.

Мы приезжаем в аэропорт Шарля-де-Голля с огромным запасом времени до нашего рейса, но все ужасно запутано. Мы паркуемся в неположенном месте и целую вечность стоим на линии паспортного контроля. К этому времени Терри чуть ли не плачет, и восемьдесят человек бегут к терминалу. Француженка за стойкой регистрации кричит на Терри, так как мы должны были оказаться здесь намного раньше. Затем самолет задерживают из-за какой-то технической накладки, но все выглядит так, словно это из-за нас. Мы не успеваем пересесть в Нью-Йорке и летим в Детройт через Чикаго. Затем застреваем в аэропорту О’Хара на целый день. Когда приземляемся в Детройте, я понятия не имею, сколько сейчас времени и какой сегодня день. Я просто знаю, что на данный момент темно. И сыро.

Я вижу маму.

Её карие глаза влажные, а седеющие каштановые волосы, обрамляют лицо по бокам.

Черт. Я не могу сделать это прямо сейчас.

Я падаю в её объятья, и она начинает рыдать.

— Мам, прекрати. — Я глажу её и старюсь держать себя в руках, чтобы не расклеиться. — Со мной все отлично.

Огромный комок в голе заставляет меня сглатывать слова. Я шмыгаю носом и встряхиваю её за плечи.

— Правда.

— О, милая, ты должна с этим столкнуться.

Нет. Нет. Нет. Я поняла, как могу этого избежать. Дерек.

Мы переписывались в интернете, пока я была в Чикаго. Мы разработали план. Каждое утро с восьми до девяти по швейцарскому времени моё. Для меня это два часа ночи. Я смотрю на часы. Я без понятия, когда набирала его в последний раз.

— Сколько сейчас времени, мам?

— Половина двенадцатого.

— Отлично. Мы успеем сделать это.

— Сделать что?

Всю дорогу до дома я рассказываю о Дереке. Ну, только то, что считаю нужным. Ни слова о чересчур личном и подозрениях о его наркотической зависимости.

— Ты его полюбишь. Не могу дождаться, когда вы с ним познакомитесь.

Она улыбается, кивая перед собой, так как смотрит на дорогу.

— Я встретила Скотта в магазине. Он сказал, что у него что-то есть для тебя.

Скотт? Выпускной. Я ужасно хотела его поцеловать в ту ночь. На этот раз все представляется в высоком качестве, более четко. Но у меня теперь есть Дерек. Я спасена. Мы со Скоттом теперь можем снова быть друзьями.

Я слишком утомилась, чтобы затащить чемодан в свою комнату.

— Просто оставь его, Бет. Отдохни.

Я целую маму на ночь.

— Я в порядке. — Я смотрю на нее, и она понимает, о чем я говорю. — Давай больше не будем об этом думать.

Она качает головой.

Я тащу свой уставший зад вверх по лестнице. Будильник показывает без десяти два утра. Я бегу в душ и надеваю чистую пижаму. Чистота — это восхитительно. Не припоминаю, когда в последний раз так себя чувствовала после душа.

Я захожу на сайт. Дерек уже здесь. Рановато. Он тоже восхитительный.

Дерек: где ты?

Бет: дома

Дерек: ты должна поспать

Бет: мне необходимо поговорить со своим новым парнем

Я отправляю сообщение, прежде чем осознаю, что написала. Парень? Я хотела, чтобы он сказал это первым. Тридцать с хвостиком часов в пути могут и не такой с тобой сделать.

Дерек: о времени, когда ты мной владела?

Бет: ты никогда мне подобного не говорил

Дерек: эмм… говорил три раза.

Как я могла такое упустить? Я пытаюсь избавиться от зевоты, пока печатаю.

Бет: ты бредишь

Дерек: девушка… девушка… девушка

Бет: теперь я не смогу заснуть

Я потягиваюсь и зеваю, готовясь выйти из сети. Не уверена, что должна написать. Не знаю, как он среагирует, если я начну сентиментальничать. Я чувствую жар и романтику, и внутри него тоже, хотя он далеко.

Дерек: ты ведь не собираешься снова допрашивать меня о моих сегодняшних планах?

Бет: ночные кошмары мне не нужны.

Дерек: моя бедная маленькая Бет… расслабься… мы начнем с чего-нибудь полегче.

Бет: вот и отлично.

Дерек: мы арендовали горные велосипеды и взяли их с собой на поезд в гору… маленькую… в кафе есть жареная картошка и разные блюда с яйцами и сыром и ветчиной и всему этому конец… из-за дождя.

Я получаю извращенное удовольствие от испорченного дня Дерека. Отлично. Он не будет рисковать в попытках сломать шею, где я оставила свой поцелуй. Уже скучаю по этому. Эти две недели будут очень долгими. Я ужасная собственница.

Бет: дождь? УРА… можем подольше пообщаться

Дерек: парни уже закончили… я должен идти

Бет: ВСТАВЛЯЮ ТУТ ДУШЕРАЗДИРАЮЩИЙ КРИК

Дерек: отдохни… девушка

Бет: что насчет твоей простуды? не запусти её

Он ушел. Определенно, не романтично. Я падаю на кровать, представляя, как он едет полным ходом верхом на велосипеде по грязи среди горных троп. Он начинает кашлять и растворяется. Я засыпаю. Картинки в моем сне становятся еще хуже. Я тоже еду там. Я налетаю на него, и происходит авария. Он лежит среди скал. Весь в крови и грязи. Я просыпаюсь слишком рано.

 

Глава 17. Дружба

Кто-то звонит в дверь.

Я поворачиваюсь и, приоткрыв глаза, смотрю на будильник. Почти два часа дня. Мой ритм дня сбился. Лето же. Да и кого волнует? Когда я вернулась в Порт, было пасмурно, и дождь лил без остановки. Надеюсь, сейчас это был просто дождик, но нужно избавляться от такой привычки. Я хочу быть милой, когда Дерек вернется домой. Я хочу сводить его на пляж, погреться на солнышке. Мы никогда не целовались лежа. Или в воде. Последние несколько недель я представляла себе всевозможные места, где мы могли бы уединиться. Вышел целый список.

Вчера вечером Дерек застрял в аэропорту Амстердама. Мы общались по чату, практически, до четырех часов утра по моему времени. Потом он сел в самолет. Смелости сказать ему о списке у меня не хватило. Покажу его, когда он будет здесь.

Снова звонок в дверь.

Черт. Сколько времени прошло? Может это он?

Я выпархиваю из постели. Нелепая, огромного размера футболка. Никакого макияжа. Растрепанные волосы. Бегу вниз по лестнице. Бросаюсь открыть дверь, но парень уже уходит.

— Эй, постой! Я тут.

Он оборачивается.

— Скотт? — Я чувствую, как румянец заливает лицо.

— Значит, ты уже дома.

— Да.

— Я думал, что ты позвонишь. — Он делает шаг в мою сторону и останавливается. — Я говорил твоей маме…

— Я спала. Режим сбился. — И я избегаю тебя. До сих пор.

Он кивает.

— Я тебя разбудил?

Я осознаю, что выгляжу совершенно неподобающе.

— Прости, я должно быть ужасно выгляжу.

Он смотрит на мои голые ноги.

— Да я и не заметил. — На его лице появляется кривая усмешка. — Честное слово.

Он идет по цементной дорожке через выгоревший газон к выкрашенному в белый крыльцу, все еще поглядывая на мои ноги.

— Приятно видеть настоящую тебя.

Позади него сигналит машина.

— Не придуряйся. — Я ударяю по комару у себя на бедре.

Он поднимается на крыльцо и передает мне конверт.

— Я принес это. Если ты, конечно, до сих пор их хочешь.

Он одет в короткую майку и отрезные джинсы. Должно быть, на тяжелой атлетике он уделяет внимание и ногам. Мило. Его шея стала более массивной, а на животе начали формироваться кубики. Плечи, определенно, тоже стали больше.

Я беру конверт, вытаскиваю темно-коричневую папку и открываю её. Скотт выглядит изумительно в черном смокинге, обнимая высокую незнакомую блондинку.

— Это я?

Он кивает.

— Одна из множества тебя. — Он смотрит на меня. — И думаю, эта мне нравится больше.

Я смущенно улыбаюсь.

— Это была изумительная ночь. Ты был очень милым. Во всем.

— Что тебе понравилось больше?

— Фотографироваться… Нет, танцы. — Я краснею, вспомнив, как мы медленно танцевали.

— Жаль, что Колби такой придурок.

Я прислоняюсь к двери ногой, поджав её как аист.

— Это сделало вечер интересней.

— Но до второго танца мы так и не добрались.

— И, правда, ведь. Ты должен мне красивый, продолжительный и медленный танец. — Я не могу сейчас такое говорить. У меня есть Дерек. Но я могу поддразнивать Скотта. Мы же друзья.

— Отлично.

Но он не смотрит на меня как на друга. Он смотрит на меня так же, как и Дерек. Он выглядит выше. Он наконец-то начинает расти? И он был на пляже. Волосы посветлели, и появился загар. Он достает iPod, пододвигается близко ко мне и протягивает наушник. Играет медленная песня, под которую мы впервые танцевали. Второй наушник он вставляет себе в ухо.

— Потанцуй со мной, Бет.

Он улыбается, словно пытается развлечься, но я вижу в его темно-синих глазах что-то иное.

Он обнимает меня. Прижимает к себе очень крепко и кладет лицо мне на грудь. Блин, он пахнет тем же лосьоном после бритья, что и на выпускном. Я не могу удержаться, чтобы не дотронуться до его плеч. Его оголенная нога трется о мою, пока мы двигаемся под музыку.

Я закрываю глаза, и слова песни возвращают меня в ту ночь.

— Ты должна мне кое-что сказать, Бетти. — Скотт поднимает лицо. — Я больше не буду доставать тебя снова, но это сводит меня сума. Обещай, что не будешь злиться?

— На тебя? Я никогда на тебя не сержусь. — Я глажу его по волосам, как на выпускном. Дерек не будет возражать. Скотт — мой друг.

— Почему ты не позволила поцеловать тебя? Всего один поцелуй. Что в этом такого?

Становится жарко. И душно.

— Ты хотел меня поцеловать?

Мне срочно нужен вентилятор. Как он мог со мной так поступить? У меня есть парень. Я больше не одна.

— Разве это было не очевидно? Почему ты так убежала?

Я не отвечаю. Отголоски слов, которые я написала после побега, возвращают мои воспоминания.

Разве ты не видишь, как ты изменился?

Боишься идти вперед? Ага, я такая же.

Тоска внутри, могу ли я убежать опять?

— Бетти?

Скотт останавливается и берет меня за плечи. В нем больше нет мальчика. Он стал настоящим парнем. Он теперь не милый. Он — красавчик.

Я наклоняюсь и шепчу:

— Я думала, ты будешь в бешенстве. — Наконец, я могу сказать это. — На протяжении всей ночи, я хотела на тебя накинуться.

— Накинуться?

Я киваю. Нужно отстраниться, убрать свой рот подальше от его. И плечи нужно убрать. Я должна бежать от его плеч.

— Я не понял. — Его голос низкий, сексуальный, невообразимый. — Думаешь, ты могла бы поцеловать меня?

Он закрывает глаза, поднимается на носочки и касается своими губами моих.

Я забываю обо всем. Мы вернулись в вечер выпускного. Он хочет меня. Всегда хотел, даже когда я была чудовищем. Он не взбешен. Он возбужден. Я вдыхаю его, касаясь плеч, закрываю глаза и позволяю своим губам парить.

Черт. Я поцеловала своего лучшего друга.

И он поцеловал меня в ответ. Крепко поцеловал. Он не такой плавный и нежный как Дерек. Губы Скотта слишком тяжелы для меня, чересчур интенсивны. А еще слишком много зубов. Но я переживаю еще больше, когда он меня отпускает.

Он дотрагивается пальцами до моих губ.

— Нетронутые губы встретились с нетронутыми. Я хотел сделать это с четвертого класса.

Я наклоняю голову, чтобы снова его поцеловать, но возвращаюсь в самое начало. Дерек. Я должна сказать Скотту. Пытаюсь начать, но его губы уже близко. На этот раз выходит лучше. Я пытаюсь его оттолкнуть, но он сопротивляется, все ближе прижимаясь. Я прекращаю сопротивление. Я по уши в этом погрязла.

В конечном итоге, он позволяет мне отстраниться.

— Скотт. Скотти. — Не могу вздохнуть от поцелуя и чувствую себя настолько ужасно, что говорю: — Мы должны остановиться.

Он улыбается и обнимает меня.

— Да. У меня поздний перерыв. Я должен идти, но заканчиваю в пять. Я вернусь, и мы сможем продолжить. А если не будет дождя, сходим на пляж.

— Просто замолчи на минуту. Мои губы не нетронутые.

— Уже нет.

Он пытается снова меня поцеловать, но на этот раз я отступаю, вытянув вперед руки, чтобы он не мог меня прижать.

— Я познакомилась с одним парнем на Олимпиаде хоров.

— Подожди. Что? — Он хватает меня за плечи, свирепея. — Что случилось? Что ты только что сказала?

Я отхожу.

— У меня плохие новости. Он был милым и… это просто случилось.

— Но я твой…

— Друг.

— Нет, Бет. Нет. Не сейчас. Меня тошнит от этого. Я всегда любил тебя. Этого придурка, не важно кто он, не интересует настоящая Бет. Но не меня. Со мной тебе не нужно притворяться. Я хочу быть твоим парнем. И ты тоже хочешь. Я могу доказать.

Его руки скользят с моих плеч на спину, и он привлекает меня к себе.

— Но, что насчет…

— Меня не волнует, даже если ты перецеловала тысячу парней в Швейцарии. — Он кладет свою голову мне на плечо, но быстро отдергивает. — Вы ведь делали только это, да?

— Скотт!

— Не важно. — Он обхватывает меня руками слишком сильно. — Сейчас есть только ты и я. Сегодня. И завтра. И на следующий день, и последующий. Всегда были только ты и я. Мы долго шли к тому, чтобы быть вместе.

Он целует меня. В его губах столько любви, что я не могу не заплакать.

Я отстраняюсь от его рта, шмыгаю носом и протираю глаза.

— Дело в том… Что этот парень и я…

Как я могу так поступить со Скоттом? Однако я уже занята. Я с Дереком. Я хочу быть с Дереком.

— Уже расстались. Ничего страшного. Я не расстроен.

Его руки больше не напряжены, он проводит ладонью по моим волосам.

Я должна уйти. Мы оба липкие и потные. Это очень пошло. Но я не могу уйти. Я стискиваю зубы и говорю:

— Мы запутались.

— Господи, Бет. — Его рука зависает в воздухе. — Ты о чем?

— Я в центре всего. И это беспокоит меня, Скотт. Правда беспокоит, но…

У меня звонит телефон. Его мелодия долетает до нас из открытого окна моей комнаты. Я знаю, это Дерек. И даже когда Скотт держит меня, открывая свое сердце, на меня накатывает дрожь от желания Дерека.

Скотт смотрит на меня, чертыхаясь.

— Я здесь, Бет. Я настоящий. Он — нет.

Его губы снова касаются моих.

Теплые. Жаждущие. Ранимые.

Но телефон продолжает звонить.

Я высвобождаюсь.

— Пожалуйста, Бет. Не надо.

— Мне очень жаль, Скотти, — шепчу я и бегу к своему мобильнику.

Я прибегаю в свою комнату слишком поздно. Я смотрю на трещины в тротуаре, где пробивается трава. Машина Скотта все еще здесь. Звонок в дверь. Я не открываю.

Беру мобильник в ванну, запираю дверь, усаживаюсь на крышку унитаза и смотрю на телефон.

Звонок.

Звонок.

Звонок.

Я ужасно глупая. Открываю телефон, вижу пропущенный и жму красную кнопку.

— Бет? — Я закрываю глаза, услышав голос Дерека. — Ты все еще не проснулась?

Я не могу ответить. Отклик того, что я только что делала со Скоттом, овладевает мной.

— Бет? Ты тут?

Я, наконец, беру себя в руки.

— Где ты?

— Жду наши чемоданы в Торонто.

— Не могу поверить, что ты так быстро вернулся.

Я отдираю последнюю полоску розового лака на большом пальце.

— Прямой рейс из Схипхола.

— Так нечестно. — Мой голос становится высоким, обрываясь на последнем слове.

— В чем дело? Твой голос…

— Мы на одном континенте. — Можно ли сказать ему, что я сделала?

— Одна временная зона.

Я должна его увидеть. Он бы все разрулил. Он всегда знает, что делать.

— Имеются ли в Лондоне милые скамейки в парках?

— Думаю, мы сможем найти такую.

— Мне действительно нужно с тобой увидеться. Случилось кое-что странное. — Я вываливаю на него всю картину произошедшего сегодня со Скоттом. — Я не знаю, что на него нашло. Мне действительно жаль. Такого больше не повторится. Я рассказала ему о тебе. Мы всегда были друзьями. Все так странно.

Дерек молчит. Черт. Глупая. Зачем я ему рассказала?

— Все нормально, Бет. Я понимаю. В конечном итоге, я его уделал.

Его голос гладкий и обнадеживающий. Он ни на кого не злится. Но разве он не должен быть немного рассержен?

— Как насчет тебя? Чего хочешь ты?

— Что ты имеешь в виду? — Я сдерживаю себя, как могу, но держать телефон у уха становится все труднее.

— Я рад, что у тебя есть такой надежный человек, как он. Может, тебе стоит порвать со мной? У тебя определенно есть к нему чувства.

— Что? Порвать с тобой? — У меня кружится голова. — Ради Скотта? Нет. Что? Никогда.

— Я не хочу сделать тебе больно.

Я делаю глубокий вдох, едва не упав с унитаза.

— Ты делаешь мне больно, говоря о таких вещах.

— Бет, я…

— В чем дело? — Намеки на подозрения проникают в мой голос. — Ты же должен быть в ярости. И ревновать.

— Я не сказал, что не ревную.

— Эта девушка. Вот в чем дело. Ты хочешь вернуться к ней? Не надо, Дерек. Пожалуйста. Мне действительно очень жаль.

— Ты не в себе.

Он прав, но я не могу остановиться.

— Она хочет вернуть тебя. Я так и знала. Ты пока что с ней не виделся? — Головокружение возвращается. Я заставляю себя дышать.

— В зоне выдачи багажа в аэропорту?

— Все возможно.

— Я позвонил тебе раньше, чем собственной маме. Я хочу быть с тобой, Бет. — Его голос становится глубже. — Вопрос в том, хочешь ли ты быть со мной?

— Черт. — Я поднимаюсь, чтобы размять ноги.

— Что на этот раз?

— Это означает, ты должен идти. Позвони маме, идиот. А затем позвони мне снова, и скажи, что не можешь жить без меня.

— Я не могу без тебя жить.

Я окунаюсь в великолепие Дерека.

— И ты безумно ревнуешь меня к Скотту?

— Безумно. И больше не смей делать ничего такого со своими детсадовскими дружками.

— Школьными.

Я смотрю на себя в зеркало. Через час я смогу снова стать идеальной девушкой из Блисс.

— Спасибо, что рассказала. Это…

— Глупо? — Я включаю утюжек, чтобы выпрямить волосы.

Он смеется.

— В твоем стиле. Без притворства. Без игр.

Я поворачиваюсь и прислоняюсь к раковине, пытаясь сосредоточиться на его словах.

— Игры? Не играй со мной. Мое сердце такого не выдержит.

— Что бы это значило?

— Увидимся сегодня вечером?

Если я выйду через час, то буду в Лондоне как раз к тому времени, когда прибудет его автобус из Торонто.

— Мои ноги полностью убиты.

— Может завтра?

— Я еще позвоню.

Как он может ехать домой, не увидевшись со мной? Мы ведь так близко.

— Я приеду к тебе. У меня есть машина…

— Плохая идея.

— Тогда, ты можешь приехать ко мне.

Если постараться и провозиться всю ночь, я могу вычистить свою комнату. Он в моей комнате? Мысли об этом сводят меня с ума.

— Я собираюсь побыть развалиной до тех пор, пока тебя не увижу.

— Я постараюсь достать какой-нибудь транспорт.

— Позвони мне.

Он скучает по дому.

— Дерек?

— Ты уверена, Бет?

Он кашляет. В его голосе звучала ирония, когда он потерял самообладание на нашей скамейке в Швейцарии.

— Я не могу гарантировать, что нахождение рядом со мной не разобьет тебе сердце.

Почему, Дерек? Как ты можешь мне навредить? Все ли ты мне рассказал? Я задаю свой вопрос со смешком в голосе.

— Ты хочешь бросить меня. Черт.

— Просто подумай. Этот другой парень…

Разве он забыл те слова, которые говорил мне в Лозанне? Об обещании?

Я заберу. Я пою свою часть: «Это должно быть, это должно быть о тебе».

 

Глава 18. Личный разговор

Я провела остаток дня, пытаясь заставить свой телефон звонить. Я дважды перезванивала. Оставила запись на автоответчике. Отправила два сообщения.

Я даже позвонила Саре.

— Привет. Они вернулись. Слышала что-нибудь от Блэйка?

— Блэйк — придурок. Зачем мне от него что-нибудь слышать?

— У тебя есть его номер?

Она дала мне его. Я запомнила. Придурок?

Я забила номер в телефонную книгу своего мобильника, набрала, но сбросила, прежде чем пошли гудки. Звонить Блэйку — вершина отчаянья. На всякий случай я написала Дереку на е-мейл, если вдруг он нечаянно спустил свой телефон в унитаз или что-то в этом роде. В итоге, я поставила диск парней из Эмебайл и, слушая голос Дерека, пока засыпаю, прижимала мобильник к сердцу.

Это произошло в два часа ночи. Я проснулась в испуге, не понимая, что происходит. В замешательстве села на кровать. Телефон прыгал по простыне.

Дерек. Ура. Дерек.

— Привет.

— Ты проснулась?

— Разумеется.

— Я уснул на пути в Торонто. Даже не помню, как добрался до дома.

Что случилось с: «Я не могу спать, не могу мечтать, когда рядом нет тебя»?

— Прости, я не перезвонил. — Его голос звучит хрипло и шершаво. Он изнурен.

По крайней мере, он сожалеет.

— Твоя простуда вернулась. Тебе нужно получше отдохнуть.

— Сейчас я уже пришел в себя. Говорить хочешь?

Я тоже пришла в себя.

— Как на счет меньше разговоров, больше дела? Я могу сесть в свою машину, и ты покажешь мне город. Только не вешай трубку.

Я поднимаюсь с кровати и ищу ногой на полу подходящую одежду. Дизайнерские джинсы, где же вы? Выглядит очень странно, и я начинаю петь дуэт наших хоров.

Он не смог удержаться, чтобы не ответить.

— Это, практически, час езды. Ты не можешь приехать в два часа ночи.

С ним, как со своей наградой, я могу делать все, что угодно.

— Тогда встретимся на полпути.

Я пою: «И я буду бродить с тобой до самого рассвета».

Он поет в ответ: «У меня нет машины».

— Это ни капли не романтично. Возьми машину родителей.

Я откопала джинсы. Они довольно чистые.

— Ты вернешься, прежде чем они узнают.

— Мой папа работает в ночную смену. Мне влетит.

— Не будь таким ребенком. — Я держу телефон плечом, стараясь натянуть на себя джинсы. — Тебе почти восемнадцать, так? Что они сделают?

— Вообще-то, — он делает паузу, — мне девятнадцать.

— Правда? — Я сажусь на кровать. — Ты не выглядишь таким уж старым.

— Старым для тебя?

— Нет. — Мне исполнится восемнадцать только следующей весной, но это вряд ли имеет значение. — Я даже не подумала, что ты идешь в колледж этой осенью. Ты уезжаешь?

— Я никуда не собираюсь.

— Что? — Я думала, Дерек учится по программе колледжа, что он отличник прям как… Скотт.

— Университет ничего мне не даст.

— Но он должен… — Я встаю и пробираюсь через белье для стирки, подыскивая, что можно надеть поверх топа, кроме огромного свитера.

— Я с нетерпением жду времени, когда буду целыми днями посвящать себя музыке. И у меня есть еще некоторые проблемы, которые я должен решить.

Я прекращаю поиски.

— Например?

— Ничего важного. — Он делает это снова. Уклоняется. Даже сбившийся режим ему не помеха.

— Но с другой стороны, если ты хочешь помогать семье, ты должен получить диплом и работу.

— Ты теперь мой начальник?

— Конечно. — Я хватаю синюю футболку с v-образным вырезом, которую купила вместе с Мэдоу. Ценник по-прежнему висит. Ура. — Получи степень по музыке. Изучай произведения.

— Рассказать, как это будет? — Звучит раздраженно. — Они станут критиковать мою музыку, а я буду её оправдывать. Спасибо, не надо.

— Не будь такой примадонной. Спорю, даже таким гениям как ты есть чему поучиться. — В беспорядке на полу я нахожу ногой ножницы и отрезаю ценник с футболки. — Как насчет солирования или руководства? Я, прям, вижу, как ты этим занимаешься.

— Мне не нравится этот разговор.

— Потому что ты знаешь, что я права.

— Я никогда не говорил, что не хочу поступать. — Он прочищает горло. — Я не могу. Не в этом году.

Я вешаю топ на крючок, чтобы надеть после того, как повешу трубку.

— Разве в Канаде не дают стипендии или студенческие кредиты?

— Проблема не в деньгах.

Проблема в наркотиках? Вот, что я хочу у него спросить. Ты не собираешься в колледж, так как имеешь наркозависимость? Не хочу, чтобы подозрения сидели в моей голове. Я пою своим сексуальным голосом: «Твое дыхание у моего лица. Начинается пожар, когда…».

— Можешь быть серьезной хотя бы минуту? — врывается он.

Я могу быть серьезной. Прекращаю петь.

— Разумеется.

— Я должен тебе сказать кое-что, что тебе не понравится.

Блин. Это она. Она хочет его вернуть, а он собирается порвать со мной по телефону.

— Ты уже сказал. Лучше скажи что-нибудь, что мне понравится. Как на счет того, что ты выходишь за дверь, садишься в мамину машину, заправляешься и едешь из города, чтобы встретиться со мной на полпути?

Я рассматриваю себя в зеркале над раковиной. Пять минут на макияж. Собрать волосы в хвост и выпрямить челку. Десять минут и я уже еду. Еще будет темно. У меня нет ни времени, ни терпения делать из себя настоящую красавицу. Я пою: «Твои губы на моих…».

— Господи, Бет. У тебя на уме одна песня.

Сдаюсь.

— Мне нужно к тебе прикоснуться. Не уверена, что ты реален.

— Ты разговариваешь со мной по телефону. Это не реально?

— Не достаточно реально для меня. Разве ты не хочешь быть снова со мной, как в Лозанне?

Звучит сопливо. Могу ли я так делать? Мне нужен «Парень 101» (прим. перев. — книга с советами по отношениям). Где Сара, когда она мне так нужна? Я не настолько глупа, чтобы просить помощи у Мэдоу. Она наверняка начнет заниматься вредительством.

— Я вернулся и сфотографировал нашу скамейку. Я отправил тебе фото.

— Я обязательно их посмотрю. И думаю, что смогу потерпеть до завтра. — Тогда я успею постирать джинсы, принять душ, выпрямить волосы и нанести целиком макияж, ослепляя его всем этим. — Расскажи, как добраться до твоего дома и я приеду. Семь утра — слишком рано?

Надеюсь, Мэдоу даст мне какие-нибудь сексуальные духи. У неё они не как у моей мамы, она ведь бухгалтер.

— Я не могу. — Он снова начинает кашлять, а когда прекращает, говорит: — Это то, о чем я пытался тебе сказать.

Я молчу. Страшно. Это все из-за неё. Черт. Я так и знала.

— Моя мама арендовала для нас коттедж в озерном крае. Она всегда этого хотела, но, то денег не было, то папа не мог или я был…

Под наркотой? Не хочу этого слышать. Прекрати, Дерек. Просто остановись. Лучше спой. Ты знаешь эту песню. Ты её выбрал.

Но он не поет.

— Прежде не получалось. Она встретила женщину, которая разрешила снять её коттедж. В этом году он бы пустовал. И оплата хорошая. Мы сняли его до конца лета.

— Можно мне тоже приехать? — выпаливаю я. — Что поделать, если я не могу и шага без тебя ступить? Я могу спать на диване.

Я выхожу из ванны и шатаюсь по комнате.

— Дом маленький. Всего одна спальня. К тому же на диване буду спать я.

— Можем потесниться. Мы оба довольно худенькие.

— Ты действительно думаешь, что мои родители пойдут на это?

Я рассматриваю розовую розу, которую он дал мне, когда мы сказали: «увидимся позже». Я спрятала её в своих записях, после того, как мы покинули Париж. Я должна была, на всякий случай, спрятать её от таможенников, чтобы они не решили, что это какой-то фрукт или овощ. Она лежит на полке рядом с папкой для хора.

— Я куплю раскладушку, притащу спальный мешок. Я даже в машине могу спать. — Отчаянье? Еще какое. — Для меня все по-настоящему.

Это должно быть, это должно быть о тебе…

— Нет. — Грубость в его голосе, звучит как мольба. — Мой отец все это время копил на отпуск. — Его голос ломается. Он снова прочищает горло. — Я должен быть с ними.

— Хорошо.

Ладно. Я приподнимаю розу, подношу к носу и вдыхаю. Пахнет сладко, хоть и продолжает гнить.

— Сколько у нас есть дней, прежде чем ты уедешь?

— Мы уезжаем утром.

Я машу розой, словно это волшебная палочка и пою: «— Не может быть.»

— Прости.

Какая чушь! Я осторожно кладу розу на тумбочку.

— Я немедленно сажусь в машину.

— Бет, пожалуйста. Не надо. Если ты появишься здесь в полчетвертого утра, моя мама будет в бешенстве.

— Это глупо. Я по-тихому. — Я хватаю футболку. Плевать на лицо и волосы.

— Она очень чутко спит.

— Тогда я познакомлюсь с ней. — Я выхожу из комнаты. — Разве ей не интересно узнать меня поближе?

— Она о тебе не знает.

Я застываю на лестнице.

— Почему?

— Я только что вернулся.

— Хватит врать мне, Дерек. Это все она, да? Твоя старая девушка. Ты никуда не поедешь. — Это не я. Это все из-за неё. Ненавижу себя. И ненавижу его.

— Пожалуйста, Бет. Не надо быть такой.

Я сажусь на ступеньку и говорю шепотом:

— Если бы я могла тебя увидеть, я бы не была такой идиоткой.

— Постарайся понять. Это очень важно для моей мамы. Эта осень будет нелегкой.

— Что произойдет этой осенью? Просто скажи правду.

— Правду?

— От всего сердца. Я смирюсь. Я уже привыкла к парням, разочаровывающим меня.

— От всего сердца?

— Да, прямо оттуда.

Я закрываю глаза, стискиваю зубы и задерживаю дыхание.

— Я влюбился в Швейцарии в прекрасную девушку, каждое движение которой сводит меня с ума. Я хочу быть с ней двадцать четыре часа семь дней в неделю. Прямо сейчас. Сегодня. Завтра. И каждый последующий день. Моя мама планировала эту поездку в течение всего года, как сюрприз. Ты хочешь, чтобы я разбил ей сердце?

— А что на счет моего сердца?

— Поверь мне, оно в отличных руках.

— Это не то, что ты говорил после обеда. Когда я смогу тебя увидеть?

— Я приеду к тебе сразу, как мы вернемся.

— Будешь мне звонить?

— Там нет телефона или интернета, но я буду звонить каждый раз, когда появится сеть.

Я встаю и перевешиваюсь через перила.

— Это будут ужасно долгие пять недель.

— Для меня они будут еще длиннее.

Я поворачиваюсь и иду на цыпочках к себе в спальню.

— Ты действительно имел в виду то, что сказал?

— Я обещаю, что буду звонить. — Он снова кашляет. Определенно, простуда.

Я должна положить трубку. Но не могу.

— Нет. То, что ты влюбился в Швейцарии?

— Я полагал, это и так понятно, — говорит он без сомнений.

— Ты ужасно разочаровываешь. Восхитительный, но разочаровываешь. — Я определенно с каждым разом отдаляюсь от него.

— Что насчет тебя? — Он замолкает на минуту. — Ты влюбилась? — Его голос затихает.

Мои глаза смотрят на розу на тумбочке.

— Не уверена. Не знаю, что такое любовь, но в моих руках есть нечто прекрасное. — Мой голос дрожит. — И я не хочу это отпускать.

Я ложусь на кровать. Локоны разбросаны по подушке, и я представляю, что они его.

— Не возражаешь, если я приму это за «да»? — говорит он медленно.

— Не возражаю. — Я снова таю.

— Держись, Бет. Осень будет нашей. Я работаю над планом для тебя.

Я поворачиваюсь на спину.

— Для меня?

— Для нас.

— Нас. Мне нравится, как это звучит из твоих уст. — Я протягиваю руку и дотрагиваюсь до его розы.

— Нас. Нас. Нас. Нас. Нас.

— Я как чокнутая буду скучать по тебе. — Мой голос дрожит, я должна сделать вдох.

— Я люблю тебя, Бет. Скажи мне тоже самое, это легко.

И сейчас наша любовь действительно настоящая.

Я чуть ли не плачу, когда пою для него эту фразу.

— О, Господи, я очень тебя люблю. Действительно люблю.

Я сворачиваюсь в клубок, смотря на его розу и стараясь удержать эмоции. Я должна злиться, подозревать, испытывать страдания, но я лишь сентиментальная и верная. Обожаю его. Я не верю ему полностью с историей о коттедже, но он дважды сказал, что любит меня. Нет, трижды. И он заставил меня сказать тоже самое.

Никогда прежде парень не говорил мне, что любит меня.

Даже мой отец.

Скотт, правда, говорил. Он сказал об этом после обеда. Как же это звучало? «Я всегда тебя любил». И от этих слов мне тоже хочется плакать. Люблю ли я Скотта? Да как я могу, когда у меня чувства к Дереку?

Черт. Скотт. Я поцеловала его сегодня. А потом разбила ему сердце. Бедный Скотти. Не думаю, что встречусь с ним когда-нибудь еще. Я должна буду перевестись в другую школу или что-то в этом роде.

Дереку с этим повезло больше.

Я закрываю глаза. Не могу уснуть. Слишком много мыслей в голове.

Дерек даже не рассказал о тебе родителям. Он слишком легко сказал, что любит тебя, слишком быстро, слишком спокойно. Ты никогда его больше не увидишь. Он исчезнет. Как вообще такой идеальный парень может существовать? Он больше похож на духа или привидение. Или он нервный артист с дурной привычкой в виде наркотиков, похожий на тех чокнутых писателей, о которых рассказывает твой учитель английского.

Я слышу, как Сара шутит о Дереке в нашем номере в отеле «Русалка». Призрак? Ни за что. Этот парень увиливает. Дерек не… Как я могу знать, что он не увиливает? Он сказал, что хочет быть со мной, но постоянно избегает меня.

Я засыпаю и во сне я — Кристина, а Дерек — Призрак. Я в белой фате и кружевах, и выгляжу как та красивая девушка, стоящая рядом со Скоттом на фото с выпускного.

Дерек протягивает руку. Я беру её и молю:

Он ведет меня по темным коридорам, напевая мрачно и романтично.

Я лечу в его объятья. Его губы на моем лице и я пою ему в ответ.

Я прижимаю голову к его шее. Во сне я слишком низкая, чтобы сделать это. Маленькая. Крошечная. Он прижимает меня к своему сердцу.

У меня есть одна попытка. Я смотрю на него и пою очень тихо.

Это правда или я все еще сплю?

Музыка становится дикой. Скотт во сне. Он бежит за нами, но мы его теряем. Дерек тащит меня в свое логово, и мы навечно остаемся там. Никаких страшных криков. Никаких разбитых люстр. Только Дерек и я, и песня, которую мы поем. Это не ночной кошмар. Это лучший сон, который когда-либо мне снился.

 

Глава 19. Реальность

Я возвращаюсь сегодня в школу. Льет дождь. Серые облака отлично гармонируют с серыми шкафчиками, выстроенными в линию в коридоре. Люди, с которыми я как бы общаюсь, подходят ко мне. Пара девушек с последних весенних уроков по истории останавливаются и болтают со мной. Они не перестают говорить, что я отлично выгляжу. Сегодня я встала рано и превратила себя в красавицу. Я не мучилась с выпрямлением волос, не в такой дождь, но сделал свое лицо, практически, таким же красивым, как делала мама Мэдоу. Еще я нарядилась в облегающий топ, который надевала, когда хотела увидеть Дерека, и в обтягивающие дизайнерские джинсы. Почему бы не показать всему миру кем я стала?

В этом году в школе будет определенно лучше. Колби тут нет. Все его клоны тоже ушли. Но я все равно нервничаю. Дерек должен позвонить. Он возвращается домой в пятницу. Снова.

Я думала, он вернется домой до начала занятий, но он напомнил мне, перед тем как оборвался сигнал, что больше не учится. Я как раз вернулась к своим старым аргументам и тут связь оборвалась. Он знает, что я права. Когда он пытается объясниться, то всегда застревает на том, что ничего не упустит. Я это знаю. И он знает. И это сводит меня с ума. Не хочу быть разъяренной девушкой, которая постоянно на него нападает, так что я прикусила язык, вспоминая, как держала и покачивала его, словно он маленький мальчик.

«Я ни за что не хочу, чтобы это затронуло нас». Я все еще слышу боль в его голосе. «Мне нужно что-нибудь незапятнанное и чистое. Будь для меня этим, Бет. Пожалуйста».

И я чувствую себя ужасно, желая узнать, что стоит за всей этой ложью. Со мной он хочет быть другим человеком. Если это наркотики, то ничего страшного. Он может отправиться на лечение в клинику. Может, он расскажет об этом в пятницу? Он станет чистым, здоровым и мы сможем счастливо наслаждаться друг другом. Каждый день. Постоянно. Без передышки. И нам ничто не помешает.

Черт. Я скучаю по нему.

И Скотт не делает ожидание легким.

Я снова получила свою прошлогоднюю летнюю работу в библиотеке. Они даже позволили мне поучаствовать в разработке программы для детей на этот год. Дети больше меня не боятся. Я им нравлюсь. Я рассказывала малышам сказку, а они ползали вокруг. Мамы же просто стояли и были счастливы, что их чада хоть пару минут тягают за волосы кого-то еще. Мне понравилось. Правда.

Но мамаши мне не нравятся. Они принимают все как должное. А у них есть то, чего у меня никогда не было.

Моя мама заставила меня посетить консультанта по генетике. Он говорил о возможности стерилизации, таблетках и дал мне целую коробку презервативов. Он составил список всех моих генетических возможностей.

Я скомкала листок и засунула его в кошелек рядом с презервативом.

— Что, если я рискну?

Он был ошеломлен тем, что я даже рассматриваю такую возможность.

— Вы слишком молоды, чтобы рисковать.

— Но однажды, — я посмотрела на блестящую напольную плитку, — я думаю, что захочу ребенка.

— Усыновление — лучший для вас вариант.

Но я хочу ребенка с волосами и глазами Дерека. Смогу ли я такого усыновить?

После этого «наиприятнейшего» разговора еще и Скотт стал захаживать в библиотеку. Каждый день. Иногда по два раза. Я думала, ему будет неловко и больно. Но только поначалу. Затем он снова станет моим старым добрым Скоттом, моим другом, но нет. Полагаю, к концу лета он подрос еще сантиметров на пять. Говорит о поздних растениях. Продолжает меня приглашать. Я почти поцеловала его снова. Дважды. Я была ужасно близка к тому, чтобы сдаться и пойти с ним на пляж.

О Дереке он не думает. Зато я думаю, поэтому каждый раз отказываюсь.

— У меня есть парень. Его зовут Дерек. Почему ты продолжаешь это делать?

Он приближается, его голос становится таким же сексуальным как тогда, на крыльце и он шепчет:

— Я его здесь не видел. Уверена, что он помнит, что ты его девушка?

— Откуда тебе знать, что его тут не было?

— У меня есть источники.

— Ты следишь за мной?

— Называй, как хочешь.

Ужасно раздражает. Он знает, что стал красавчиком. И он знает, что я знаю, что он стал красавчиком, и он не позволит мне об этом позабыть. У меня есть подозрения, что мама рассказывает ему жалкие подробности моего одинокого существования, каждый раз, как идет по магазинам.

Все скоро изменится, мистер-Скотт-любопытные-штаны-которые-не-могут-оставит-девушку-в-покое. Дерек возвращается домой. В пятницу. Неделя пройдет быстро. Школа займет меня, и я не буду думать о мышцах Скотта, его накаченных плечах и о том, как нежно он на меня смотрит.

Репетиции Блисс начинаются в четверг. Сегодня вторник. Пятница уже близко.

— Привет. — Скотт останавливается у шкафчика рядом со мной, и открывает его.

— Ты, должно быть, издеваешься.

— Вежливо будет сказать «Здравствуй», «Доброе утро» или самое простое «И тебе привет».

— И как ты только ухитряешься?

Я закрываю шкафчик и облокачиваюсь на него. Просто прелесть. Теперь у него есть небольшая русая щетина на лице, и выглядит это сексуально.

Он откидывает со лба выцветшую на солнце светлую челку.

— Уроки Прекрасного Принца окупаются. — Он открывает свой новый шкафчик. — Дамочки в офисах на меня прямо кидаются. Я все о нас им рассказал. Как мы дружили в начальной школе, как всегда дуг друга прикрывали, как наша дружба переросла в нечто большее. — Он смеется надо мной всем своим существом и белыми зубами.

— Ты лгун.

— Одна дамочка, практически, заплакала. — Он засовывает рюкзак в шкафчик.

— Он возвращается на этой неделе.

Скотт пожимает плечами.

— Поверю только когда увижу.

— Не хочу, чтобы тебе было больно.

— Когда этот придурок разобьет твое сердце, я буду рядом. Прямо за соседней дверью. На протяжении всего года.

Я выпрямляюсь.

— Он никогда так не поступит. Он другой.

— Это я другой, Бет. Я не шутил по поводу офиса. Ты хочешь меня так же, как и я тебя. Могу сказать, — он приближается, прямо в мое личное пространство, — что это ты лгунишка. — Он дотрагивается до моих волос.

— Ладно. — Я отхожу назад. — Признаю, ты действительно стал привлекательным. Я была бы камнем, если бы не заметила.

— Больше, чем просто привлекательным. — Он снова движется на меня и кладет руку мне на талию.

Я закрываю глаза и шепчу:

— Знаю.

— Это ты тоже признаешь?

— Конечно, но… — Я открываю глаза.

Он кладет свои теплые пальцы на мои губы.

— Оставь все свои «но», и замолчи хотя бы в этот раз.

Он стал таким высоким, что может коснуться моих губ своими и мне даже не придется наклоняться. Он отлично пахнет. Прям как на выпускном. Я хочу, чтобы он меня поцеловал. И я ужасно хочу поцеловать его в ответ. Прямо здесь, в коридоре, во время звонка в тридцать пять минут девятого.

Дерек. Пятница. Дерек. Пятница.

Но Скотт…

У меня звонит телефон.

Я отступаю подальше от губ Скотта.

— Не отвечай, Бети. — То, как он смотрит на меня: чувственно, одиноко и мысленно раздевая, говорит мне о том, что мои отношения с Дереком определенно делают ему больно. — Бети, пожалуйста.

Я открываю телефон.

— Это просто мама, — лгу я.

Скотт касается моего лица.

— Увидимся в хоре. — Он оставляет меня наедине с телефоном.

Я прикладываю телефон к уху.

— Ты уверен, что не вернешься домой сегодня? Ты мне нужен.

— Уже еду.

— Хватит меня дразнить.

— Я серьезно. У мамы заседание совета в Эмебайл, о котором она забыла. Я позвоню, когда приеду.

Теперь я мега нервничаю. Чувствую, как вибрирует телефон, но когда закрываю крышку, он не отключается. Тысячу раз проверяю уровень батареи. Я определенно сообщу об этом Скотту в хоре.

Он может сказать, что я несу чушь.

— Чем занимаешься?

Я пожимаю плечами.

— Ничем.

Лгать ему становится все проще. Это действительно не его дело.

Я собираю рюкзак у шкафчика, опустив голову вниз и избегая Скотта, и в этот момент мой телефон отключается.

— Я тут.

— Круто. Воспользуюсь твоим предложением сразу, как выдастся возможность. Отправь мне по е-мейлу адрес, ладно?

Я толкаю дверь в конце холла. Блин, льет как из ведра.

— Не думаю, что он тебе нужен. Меня очень легко найти.

— Просто прекрати. Хватит морочить мне голову.

— Как скажешь. Постой. Что ты делаешь со своими волосами, что они становятся такими?

— Моими волосами?

— Такие волнистые. Выглядят круто.

Я поднимаю глаза и визжу как черлидерша, обнимающая квотербека после тачдауна.

У школьных приступок Дерек сидит на блестящем черном мотоцикле с двумя шлемами по обе стороны. Черт. Он выглядит изумительно в коже.

Я несусь к нему, чуть ли не переворачивая мотоцикл. Меня совершенно не волнует, что идет дождь, и я сейчас промокну. Мои губы целуют каждую его клеточку. У нас даже не было шанса поздороваться. Я слышу, как звонит телефон, не знаю мой или его — не важно. Ничего не имеет значения до тех пор, пока он здесь. Настоящий. Не выдуманный. Целующий меня.

В этот момент кто-то стучит мне по плечу.

— Простите. — Скотт? Да как он посмел? — Не устраивайте сцен на территории школы. — Он стоит под одним из гигантских сине-желтых зонтиков школы.

Я прячу лицо в кожаной куртке Дерека.

Дерек посмеивается.

— Привет. — Он протягивает руку. — Я Дерек.

— Скотт. — Он пожимает руку в ответ. — Есть минутка?

Дерек смотрит на меня. Я качаю головой.

— Дождь идет. — Скотт протягивает мне свой зонтик.

— Да ладно тебе, Бет. Скотт же друг.

Дерек слезает с мотоцикла и отходит вместе со Скоттом на пару шагов. Они разговаривают ко мне спиной.

Возвращаются промокшие насквозь. Дерек улыбается.

Скотт нет.

— Пока, Бет. Увидимся завтра.

— Прости за это. Чего он хотел?

— Он сказал, что если с тобой что-нибудь случится, он меня убьет.

— Скотт не может никого убить.

— Никого, кроме меня. Ему не понравился мой байк. Он называет его смертельной ловушкой. Если бы он только знал…

Я смотрю вниз, изучая его байк. Много хрома и огромный двигатель.

— Если с тобой что-нибудь случится из-за этой штуковины, я прибью Скотта. Где ты его достал?

— Я должен был найти способ приезжать сюда. Притом часто.

— У меня есть машина. — Я показываю на Джанет, поблескивающую от дождя на стоянке.

Он морщится.

— Ты ведь не думаешь, что я поеду на этом? Давай, запрыгивай. — Он протягивает мне шлем. — Я отвезу тебя домой.

— Дождь же.

— Мы итак уже мокрые.

— Что на счет моей машины?

— Она все еще будет здесь, когда я тебя привезу.

— Ты остаешься… — Я сглатываю. — На ночь?

— Если твоя мама разрешит мне переночевать на диване.

Я ударяю его по плечу.

— Не поступай так со мной. Почувствуй мое сердце.

Я кладу его руку себе на грудь, и он может чувствовать, как оно бьется.

Его рука скользит к моей шее, он гладит меня по щеке большим пальцем.

— Это ты не поступай так со мной.

Я распахиваю его куртку и прижимаю ухо к его груди. Его сердце бьется в такт с моим.

Он берет шлем, надевает его на меня, застегивает ремешок, целует меня в нос и заводит мотоцикл.

Я прижимаюсь к его спине, мои ноги трутся об его. Обхватываю руками его талию и прячу нос в мокрый капюшон толстовки, торчащей из-под его куртки.

— Вроде все неплохо, — перекрикиваю я двигатель.

— Держись, — смеется он.

Мы выезжаем со стоянки.

— Помедленнее. Там дети.

Он слушается, улавливая мои слова. Ему даже удается касаться моей руки и при этом не терять контроль над мотоциклом.

Я лежу всю дорогу щекой на его лопатке, думая о нем, обо мне и о детях.

— Здесь налево. Тут направо. Отлично. Можешь прибавить, здесь открытый участок.

Он давит на газ, и мы летим. Я вижу предупреждение. Огромная авария. Куча адреналина. Он думает, что сможет ездить на этой штуке всю зиму? Может мне нужна тачка получше? Бедная Джанет. Интересно, за сколько я могу её продать?

Когда мы добираемся до дома, я не хочу слезать с байка, не хочу его отпускать. Он поворачивается и целует меня. Шлемы ударяются друг о друга.

Он настоящий. Я не придумала его. Он не призрак. Не фантом. На этом исчезающем виде парня я учусь любить. Он отстегивает ремень с моего шлема и тянет его вверх. Свой он тоже снимает. Он опускает подставку мотоцикла. Наверное. Точно не знаю. Я теряюсь в его руках, поправляющих мои волосы. Его дыхание у моего виска. Его рот снова тянется к моему.

Я отстраняюсь на секунду.

— Мне нужно, чтобы ты пообещал мне кое-что.

— Все, что угодно, если ты снова меня поцелуешь.

— Ты не будешь ездить на этом в снег.

Его улыбка говорит сама за себя.

— Да ладно, Бет. В этом все веселье.

 

Глава 20. Мой парень

Мы целуемся под проливным дождем позади мотоцикла Дерека, пока моя мама не заезжает на подъездную дорожку.

Дерек с ней так мил.

— Здравствуйте, миссис Эванс, я Дерек.

Он пожимает руку, выгружает сумки из багажника и помогает ей их распаковывать, когда я переодеваюсь и сушу волосы. Я нашла старые джинсы и сухую толстовку для Дерека.

— Бет, милая, — зовет мама. — Захвати подушку из своего шкафа, какую-нибудь простынь и одеяло, когда будешь спускаться. Я постелю Дереку в комнате для гостей. Не хочу, чтобы он ехал сегодня вечером в такую даль, да еще и при такой погоде.

Хочется спуститься вниз и сказать ей, чтобы не волновалась, Дерек может спать в моей комнате, но она меня знает. Знает, что моя комната похожа на свалку, знает, насколько ужасен старый диван. Черт, а я её знаю? Как она может так хитрить?

Если бы Дерек не сподвигал меня на то, чтобы быть хорошей девушкой, я бы приняла её вызов. Может быть, даже комнату убрала. Когда он приедет в следующий раз, я именно так и поступлю. Просто, чтобы уделать её. Просто… Не знаю. Но сейчас лучше не ходить туда. Я все еще пою: «Твои губы на моих дают обещание, которое я не смогу выполнить.»

Он готовит ужин с моей мамой, пока я делаю домашку.

Прежде я не могла заставить её готовить.

У мамы есть работа. Она оставляет нас с Дереком наедине с грязной посудой. Я убираю со стола, Дерек закладывает посуду в посудомойку.

— Ты произвел хорошее впечатление.

Я кладу три грязные тарелки на стол, чтобы очистить их от остатков еды. Затем подхожу к блюду, в котором жарилась картошка и заворачиваю её в пакет.

Дерек подходит ко мне сзади. Его руки на моей талии.

— Я всегда это делаю.

Я роняю пакет с картошкой на стол и поворачиваюсь к нему лицом.

— Спасибо.

— Всегда рад.

Я закрываю глаза, не могу дышать. Он целует мои веки. Слегка, по очереди. Заставляю губы быть терпеливыми. Его рот движется к моему левому виску, щеке, сейчас он на моей шее. У меня будет засос. Я должна сказать ему, но хочу проснуться утром и найти отпечаток его губ на себе. Я обхватываю руками его голову, не давая отстраниться от шеи. Он целует все сильнее и сильнее, его рот движется и он делает это снова.

Не могу больше терпеть. Я подгибаю колени и нахожу его губы. Голодная. Ненасытная. Не важно, как долго его губы касаются моих, я хочу больше и больше. Я тянусь ртом к его шее, как в Лозанне.

— Чем ты занимался? — Он выглядит худее, чем в Швейцарии. — На вкус потный. — Я нахожу нетронутое место у него на шее.

— Тебе нравится мой вкус? — В его голосе проскальзывает серьезная нотка, которой не было прежде.

Я останавливаюсь и дотрагиваюсь до порозовевшего пятна на его шее.

— Да.

— Я немного соленый.

— В чем причина?

Он тянет меня к себе.

— Не останавливайся, Бет. Я не хочу, чтобы ты останавливалась.

Я на мгновение задерживаю взгляд. Мы оба дрожим. Я медленно наклоняю голову и касаюсь губами его шеи. Веду ими по его коже. Мне нравится, какой он на вкус. Соленый, сладкий, загадочный парень. Я касаюсь его скул, подбородка и уха.

Хочу быть первой, кто скажет лицом к лицу: «Я тебя люблю».

Он поднимает меня и усаживает на столешницу. Я обхватываю его ногами.

— Ты сошла с ума, Бет. Ты не должна меня любить.

— Это не то, что я ожидала услышать.

— Я люблю тебя. Тысячу раз люблю, но ты не должна любить меня. Люби Скотта.

Чувствую, словно меня ударили. Я отпускаю его, сползаю со столешницы, отворачиваюсь и прячусь в своих волосах.

— Ты приехал за тем, чтобы сказать мне об этом? — Мои глаза горят. — Вот с чем ты хотел разобраться? Ты меня бросаешь?

— Нет, ты не понимаешь. Нет. Я хочу, чтобы ты бросила меня. Ты можешь быть с ним счастлива. А я…

— То, что я хочу. Ты сделал это со мной. Заставил меня чувствовать. От меня теперь не отвяжешься.

— Ты уверена?

— Я думала, у тебя есть план. Я надеялась на что-то более существенное, чем мотоцикл.

— Как насчет того, чтобы вместе убежать в какую-нибудь берлогу?

— И это твой план?

— План А.

— Давай. Вперед. Сразу же, как моя мама ляжет спать. У меня есть около пяти тысяч, отложенных на колледж. Как далеко мы сможем на них уехать?

— Можем отправиться в Новую Шотландию и будем ловить там рыбу. Заведем много детей, а затем научим их торговать.

Внутри меня все обрывается, когда он заговаривает о детях, и я прикладываю руку к животу.

— О, Бет. Прости. Я забыл. Я не это имел в виду.

— Я такое Чудовище.

Он подводит меня к столу и сажает в кресло. Мое лицо лежит на столе. Он присаживается рядом и гладит меня по голове.

— Это не так. Это я Чудовище. Но у меня действительно есть план. Я пока работаю над деталями, но скоро все будет готово. Точнее узнаю в пятницу.

— Может, мы должны обсудить? Зачем ты все планируешь?

— Обсудим это в пятницу, когда я вернусь. Тебе понравится.

Я сижу. Он достает чашку из буфета и заваривает мне ромашковый чай. Я смотрю, как он убирает кухню, вытирает раковину и стойку, а затем подметает пол. Он приносит мне чай. Я пробую и добавляю больше меда.

— У меня есть план. — Он сметает мусор в совок и оборачивается ко мне. — Почему бы тебе не переехать в берлогу навсегда? Ты сможешь навещать своих родителей по праздникам и выходным.

Он садится напротив и сплетает свои пальцы с моими, чтобы я не тарабанила ими по столу. Он дарит мне усмешку.

— Если я это сделаю, милой девушкой ты уже не будешь.

— О, я уже готова ею не быть, — фыркаю я. — Меня отправили к врачу из-за этого теста. Они хотели меня стерилизовать, но я согласилась на пачку презервативов.

— Бет, не…

— Мне нужно с кем-то поговорить. Пожалуйста. Я схожу с ума. С мамой поговорить не могу. Это напоминает ей об отце и том, как было больно. Она чувствует себя виноватой, потому что должна была лучше знать и выбрать парня с лучшими генами.

Он гладит меня по щеке свободной рукой.

— Тогда ты не была бы собой.

— Я никогда не думала об этом под таким углом. — Я смотрю на него. — Я должна встретиться с консультантом через пару недель. У меня уйдет пара месяцев на лечение у доктора.

Он хмурится и смотрит вниз, на стол.

— Врачи могут быть идиотами. Но не все они такие. Думаю, тебе нужен другой. Тот, который тебя больше устроит. — Он смотрит на меня. — Тот, кому ты будешь доверять. Ты не хочешь какого-нибудь шарлатана, дающего ложные надежды, но тебе и не нужен тот, кто станет тебя запугивать.

— Ты прав. — Я киваю головой. — Я больше не пойду к этому доктору.

— Но тебе нужно найти консультанта. — Он сжимает мою руку. — Какого-нибудь хорошего.

— Откуда ты так много знаешь? — Я делаю глоток чая.

— Я всегда был окружен докторами, даже хотел стать одним из них до того…

— Как начал писать музыку.

Он смотрит на меня в темном окне, где отражаемся мы оба.

— Я действительно хотел быть ученым. Парнем, который умеет лечить.

— Сделай это, Дерек. Вылечи меня.

Его глаза возвращаются к моим.

— Не сдавайся, Бет. Они работают над совершенно невероятными вещами. Особенно генетики. У тебя будет столько детей, сколько пожелаешь.

В его голосе плещется надежда. И в этот момент я вспоминаю того доктора.

— Он сказал мне, что я должна говорить о своем состоянии каждому, — как он их там назвал? — ах, да, каждому потенциальному партнеру.

Дерек играет с моей рукой, позволяя мне разглагольствовать.

— И все они должны быть обследованы. Словно я пытаюсь переспать с целой футбольной командой. Хорошо, что дело не в сексе. Если ты когда-нибудь перестанешь меня уважать, тебе нужно будет взять мазок с внутренней стороны щеки.

Он молчит.

— Прости, я вывел тебя из себя.

Он встает, обходит мое кресло и прислоняется к моим ногам. Он держит меня, словно я собираюсь развалиться на части.

— Все правильно, Бет. — У него хриплый голос. — Ты и я. Я твой парень и меня не волнует, что сказал этот идиот доктор.

— Ты так сильно меня любишь? — Я прижимаюсь лицом к его щеке.

— Конечно. Любой порядочный парень любил бы. — Он делает паузу. — Скотт ведь тоже любит.

— Почему ты продолжаешь о нем говорить?

— Если у нас с тобой ничего не получится, — он гладит мои волосы, — мне нравится думать, что есть хороший парень, который знает настоящую Бет, Бет, которую я люблю. И что этот парень, будет любить тебя так, как я не смог.

— Как у нас может что-то не получиться?

— Надеюсь получится, но…

— Получится в любом случае, Дерек. Ты справишься, я знаю. Ради меня. Я люблю тебя.

Дерек убирает руку от моих волос. Он отпускает меня.

Я обнимаю его за плечи и прижимаю лицо к его шее.

— Скажи мне, Дерек. Я должна знать. Где ты был этим летом?

— Мы сняли коттедж. Я был там.

— Нет, не был. Я не тупая.

Он целует мои волосы.

— Я был там.

— Пожалуйста, Дерек. Позволь мне помочь.

— Ты хочешь помочь?

Я киваю.

— Тогда не задавай больше вопросов и поцелуй меня снова.

Он добивается своего, как Призрак в моем сне.

Всегда добивается.

 

Глава 21. План Б

Дерек паркует свой байк за учительским минивеном, так что мы можем попрощаться без зрителей. Особенно без Скотта. Мы не хотим попадаться ему на глаза.

Я иду по холлу, опустив взгляд. Скотт стоит, облокотившись на свой шкафчик и скрестив руки. Он поглядывает в мою сторону.

— Какого черта, Бет? Он провел здесь ночь?

— Да, в комнате для гостей. Моя мама была там. И вообще, какое тебе дело до того, чем я занимаюсь со своим парнем?

— Что ты собираешься сказать нашим дочерям, когда они захотят спать с кем попало? — выпаливает он мне в лицо. — Хотя, можешь продолжать, до тех пор, пока он хорош. Все равно.

— О чем ты вообще?

Он осознает сказанное.

— Я имел в виду твоих дочерей.

Мои дочери? Сыновья? Они умрут еще в зародыше. Все эти аборты тети Линды — вот оно, мое будущее. Врач сказал, если ребенок будет больным и все же выживет, то станет инвалидом, а это не жизнь. Все остальные дети будут носителями, как я. Как мои кузены. Как мой отец.

Скотт пробуждает во мне желание накричать на него, но я сдерживаюсь. Я опускаюсь к своему шкафчику и дотрагиваюсь до его руки.

— Ты уже все спланировал, да? — У Скотта большая семья. — О, Скотти, ты до сих пор играешь в семью.

Он был таким милым, когда мы еще не ходили в школу. Он всегда хотел кормить куколок. Если бы в детской коляске, которую он катал, находился живой ребенок, его, несомненно, стошнило бы от такой езды, но даже это выглядело милым.

— Сейчас это невозможно.

Он не смотрит на меня.

— Из-за Дерека.

— Нет. Он здесь не причем.

— И я должен в это поверить? — Боль от того, что он видел меня с Дереком, проскальзывает в его словах и выплескивается на нас горькими каплями.

Теперь я не смотрю на него.

— Я должна была сказать раньше, но была занята, убегая от тебя. Сопротивляться тебе нелегко.

— Тогда прекращай.

— Это именно то, что он мне сказал. — Я заставляю себя посмотреть на Скотта. — Дерек сказал мне бросить его и быть с тобой.

— А он не так глуп, как выглядит. — Он скрещивает руки.

Я делаю глубокий вдох.

— Этим летом…

— Разве он не хочет играть в семью?

Я пожимаю плечами.

— Не думаю, что он из таких, кто играет в семью.

— Но ты, Бет, ты — играющая в семью девочка.

Я киваю.

— Больше нет.

— Конечно же, да. — Он расслабляет руки и придвигается ко мне. — Мы можем пожениться и играть в семью сколько пожелаем. — Он трясет мой локоть, нежно гладит ладонь.

— Со мной — не выйдет.

— Конечно, выйдет. — Он берет меня за вторую руку. — Когда Дерек самоустранится, ты опомнишься и вернешься ко мне. — Он наклоняется и шепчет: — Только не спи с ним, ладно? Я был готов переехать его пикапом, когда увидел, как он привез тебя сегодня.

Я сглатываю.

— Я ничего тебе не скажу.

— Ты думаешь, что я ничего не понял сам? Лгать ты совсем не умеешь. Прямо сейчас ты сообщила, что у вас ничего не было.

— Наши отношения не касаются секса.

— Хорошо, потому что наши будут.

Я кладу руку ему на грудь.

— Заткнись и не отвлекай меня. Это важно.

— Прости. — Он берет меня за обе руки и сжимает их.

Я беру его и даже сжимаю в ответ.

— Скорее всего, детей у меня не будет. — Я склоняю голову.

Он касается своим лбом моего.

— Кто тебе такое сказал?

— Доктор и генетический тест.

— Когда?

— Я сдала анализы перед туром.

Он вздрагивает и отстраняется.

— Плохие новости? — Его голос становится резким. — Ты ни словом не обмолвилась об этом, но при этом рассказала все какому-то незнакомцу?

— После выпускного все было как-то странно, — говорю я. И все из-за меня. — И он не незнакомец. У нас особая связь, которую тебе не понять.

— Конечно. — Он отпускает меня. — Он крутится вокруг тебя, играет с тобой, пока ты разваливаешься по частям.

— Все не так.

— Ты такая наивная. — Он возвращается к своему шкафчику и разбрасывает повсюду книги.

— Его это не касается. — Я хватаю его за руку и рыком поворачиваю к себе. — Это касается тебя. Я не могу быть девушкой твоей мечты, качающей на руках ребенка, пока ты играешь с нашими сыновьями. А это именно то, чего ты желаешь. Найди человека, который сможет дать тебе все это.

Он хватает меня за плечи и очень сильно сжимает.

— Вот как ты обо мне думаешь? Думаешь, меня волнует какая-то дурацкая фантазия больше, чем ты? Мечты могут изменяться, Бети. Пока ты их часть, это самое важное.

— Прости, Скотти. — Мои глаза жжет. — В действительности, я не их часть.

— Ты не можешь этого знать.

— Найди кого-нибудь милого и хорошего. Ту, которая будет тебя обожать.

— Меня сейчас стошнит.

— Пожалуйста, Скотти, прекращай себя мучить. — Я шмыгаю носом. — И меня тоже.

— Ни за что. — Он выглядит настойчивым. — Я здесь, Бети. Каждый день. Любящий тебя. Жаждущий тебя. Я не собираюсь залезть в нору и зализывать раны. Я буду страдать на твоих глазах. И я не собираюсь притворяться. Я буду мелькать у тебя перед глазами, пока не умру.

— Даже в колледж за мной поедешь?

— Ага.

— А что, если мы с Дереком поженимся? Все равно не будешь давать мне проходу?

— Ты не выйдешь за него. Долго он не протянет. А я протяну. Ты выйдешь за меня.

Я отталкиваю от себя его руки.

— Твой магический шар, показывающий будущее следует починить.

Я стою в коридоре, его лицо наполнено болью.

— Я тоже тебя люблю.

— Я не…

— Не ври мне, Бети. Любишь.

— Прости, Скотти. Мне жаль, если ты страдаешь из-за этого. Ничем не могу помочь. Я люблю его, и всегда буду любить.

Остальную часть дня Скотт со мной не разговаривает. Каждый раз, когда я его вижу, мне хочется взять его за руку и сказать, что все будет в порядке, но это не так. Я не могу.

В четверг он ведет себя также, но я с нетерпением жду занятий в хоре. Я слушаю диск Дерека на протяжении всей дороги до Энн-Арбор. Терри хочет рассказать нам о планах на этот сезон. Я всегда любила первые репетиции, когда она знакомит нас с новой музыкой. Мы устраиваем соревнования по исполнению отрывков, чтобы убедиться, что альты не растеряли свои навыки. Но Блисс не может исполнять действительно сложные вещи.

Девушки из Эмебайл поют энергичные, тяжелые, атональные современные куски. Я бы была счастлива петь такое тоже. Я видела только один раз подобное исполнение, и оно выглядело ужасно в сравнение с девушками из Эмебайл. Надеюсь, мы сможем петь как они. Может, в колледже выйдет?

Я еще не решила, на каком факультете буду учиться, но это определенно будет связано с музыкой. На элитную школу у меня не хватит денег, поэтому придется остаться в штате и пойти в государственное учреждение. Если Дерек останется в Лондоне, мне стоит остаться в Энн-Арбор и поступить в университет Мичигана. Но это ужасно далеко от него. В Лондоне есть большой университет. Может, стоит поступить туда? Мы могли бы начать учиться в следующем году вместе. Будем заниматься музыкой. Кажется странным, что он хотел быть врачом, но на данный момент он композитор. Это дар, которого у него не отнять. Кто-нибудь другой вылечит меня.

Пятница в два раза длиннее среды и четверга вместе взятых. Скотт в два раза более угрюмый. Мне следует передвинуть шкафчик. Когда звонит последний звонок, я бегу наперегонки из школы и мчусь домой.

Дерек уже там.

Ожидает на подъездной дорожке.

Все так, как он и сказал.

Я не могу быстро вылезти из машины. Он открывает дверь и подает мне руку. Я не могу его тут поцеловать, так же как и Скотта на выпускном.

Я отхожу от машины и толкаю дверь, она закрывается за моей спиной. Дерек тяжело подходит ко мне, наваливается на меня своим телом и встречается губами с моими. Мы целуемся минут десять, и только тогда он отходит.

— Привет.

Он сверлит меня своими шоколадными карими глазами и теребит прядь моих волос.

— Я скучала по тебе. — Из-за него я превращаюсь в лужу. Я уже растеклась по дороге.

— Надо поговорить.

— План Б?

— Готов к осуществлению.

— Должна ли я взять чемодан? Банковская книжка в кошельке.

— Это был план А.

— Точно. — Я приглашаю его в дом и смотрю в сторону своей комнаты. — Мы можем поговорить в моей комнате, если хочешь. — Я убралась там, на всякий случай. Хочу быть готова, когда будет нужно.

Он качает головой и ведет меня в гостиную. Он садится на двухместный диван, вынуждая меня сесть на кушетку.

— Если ты будешь сидеть слишком близко, мы не сможем поговорить.

Я вскидываю брови.

Он смотрит на часы, затем на меня. Выглядит очень одиноким сидя посреди дивана.

Я обхватываю руками кожаные подушки.

— Мы никогда не целовались лежа.

Я хочу, чтобы он лежал рядом, хочу чувствовать его вес, даже если мы будем просто целоваться.

— Для начала, ты должна согласиться с планом Б.

— Точно. Прости. Ты меня отвлекаешь.

Он наклоняется, обхватывает руками колени и сжимает их.

— Я говорил со своим директором, и она пообщалась с дирижером хора Эмебайл для девочек. Они хотят тебя. Тебя приняли.

— Хор Эмебайл для девочек? — Я ошеломленно качаю головой. — О чем ты?

— Директор девчачьего хора прослушал твое исполнение песни «Забери меня домой». Прослушивание было весной, но они готовы сделать ради тебя исключение.

— И как это нас сблизит?

— Они репетируют по вторникам. Мы сможем встречаться до и после занятий. По пятницам общие сборы парней и девушек. Будем вместе петь. После этого сможем гулять. Каждую пятницу как по часам. Мы будем вместе на фестивалях и дополнительных репетициях.

Я напрягаюсь.

— Почему мы не можем просто встречаться по выходным? — Я откидываюсь на спинку и смотрю на неработающий телевизор.

— Я занят в выходные под завязку. После победы в Олимпиаде хоров, нас все хотят. Сложно будет добираться сюда. Я хочу быть здесь, но вряд ли выйдет.

Я обхватываю себя руками.

— Разве я не могу быть просто поклонницей, стоящей где-то в толпе?

— Нет. Я хочу, чтобы ты была часть всего этого. Ты хочешь снова со мной петь?

Я закрываю глаза и вспоминаю все удивительные импровизационные моменты с ним на сцене. Ощущение микрофона. Магию толпы, кричащей наши имена. Эликсир его губ на моих. Кто бы не желал большего? Я открываю глаза и киваю.

— Я очень хочу с тобой петь.

— Мои песни?

— Да.

— Мы справимся.

— Конечно, — киваю я снова.

Он кивает мне в ответ.

— И ты будешь петь вместе с девочками из Эмебайл. Следующим летом мы гастролируем вместе. Только подумай, как будет круто.

Вместе путешествовать. Вместе летать международными рейсами. Быть вместе дни и дни. Звучит здорово. Но…

— Я? Поющая с девочками из Эмебайл? — Даже представить себе такого не могу. Дерек улыбается и продолжает кивать. — Мой хор репетирует по вторникам. Я не могу…

— Тебе придется выбрать.

— Я должна бросить свой хор?

Чувствую вину за то, что была с ними вчера несколько отстраненной. Но все прошло отлично. Терри распланировала весь сезон, основываясь на мне. В этом году у меня четыре части соло. Не одна.

— Они недостаточно для тебя хороши. Ради своего таланта ты обязана петь в самом лучшем хоре, который появится у тебя на пути.

— Хор девушек из Эмебайл лучший в мире.

Он наклоняется вперед и складывает перед собой руки. Такой серьезный, такой великолепный, такой разрушительный.

— И они хотят тебя.

Я поворачиваюсь к нему спиной. Я не смогу решить, если продолжу на него смотреть.

— Я должна все обдумать. Ехать…

— Мы ближе к Порту, чем Энн-Арбор.

— Что насчет зимы? Вы находитесь на заснеженной стороне озера.

— Новое шоссе. Всегда чистое. Не хочу, чтобы ты снова ехала через Детройт.

Нотки защиты в его голосе не злят меня, хотя должны. Мне хочется подойти к дивану и сказать, что я сделаю все, что он захочет. Тогда я вспоминаю Блисс. Он хочет, чтобы я их оставила.

— У Терри случится разрыв сердца. Я её единственная звезда. Она сделала для меня так много, чтобы я могла петь.

— Она справится. Она должна быть счастлива за тебя

Мне не нравится, что все, что он говорит — правда.

— Девочки из Эмебайл будут меня ненавидеть.

— Ну, конечно же, нет.

— Не будь идиотом. Во-первых, я украла тебя. Затем я ворвусь в их хор и заберу чье-то соло.

— Я не говорил, что они дадут тебе чье-то соло. Ты должна будешь получить свое собственное. У них есть место для шести солисток. Конкурс будет жестким, но ты справишься.

— Выходит, мне придется находиться рядом с твоей бывшей каждый вторник? И она позволит мне быть рядом с тобой в одной комнате?

— Ты понравишься ей так же, как и мне. Всем им понравишься. Я скажу им, что они обязаны тебя полюбить.

Я оборачиваюсь и смотрю на его лицо.

— Ты имеешь такую большую власть над хором мега талантливых женщин?

— Конечно. — Он старается не ухмыляться.

— Ничего не выйдет.

Он садится удобнее и выглядит весьма невинно.

— Они хотят, чтобы я был счастлив. Когда они увидят, как я счастлив с тобой, они примут тебя как давно потерянную сестру.

— Я не могу этого сделать. — Я качаю головой. — Я не могу отказаться от своего хора.

— Нужно что-нибудь съесть. — Он встает. — Репетиция начнется через час-полтора и ты поедешь со мной.

— Сегодня? — Я не иду за ним. — Сейчас?

— Да, — кивает он.

— Нет. — Я приклеиваюсь к дивану.

— Я уже сказал им, что ты придешь. Что-то вроде неформальных проб.

— Супер. — Я откидываюсь на диване и отчего-то начинаю потеть. — Только никакого давления.

— Давление — это хорошо. Оно заставляет тебя вытягиваться.

— Я и так уже высокая, спасибо.

— Еще сантиметров семь и ты будешь воистину сексуальной.

Еще семь сантиметров? Да я тогда стану небоскребом.

— Давай останемся сегодня здесь. Сходим в кино. Посмотрим телик. Я убралась в своей комнате.

Он качает головой.

— Я должен быть на репетиции. И я обещал, что и ты там будешь.

— Я хочу, чтобы в первую очередь, ты обсуждал такие вещи со мной.

— Не думал, что это станет проблемой. Я думал, ты накинешься на меня из благодарности. — Он поворачивается, и садиться рядом со мной. — Пожалуйста, Бет.

Он обхватывает мое лицо и целует меня очень долго и медленно.

— Я хочу быть с тобой. — Он снова меня целует. — И это лучший способ. — Он прижимает меня к груди. — Пойдем, споем со мной.

— Убеждать меня таким образом — не честно.

Он продолжает меня целовать, прижимая своим телом. Мое женское начало сходит с ума. Он целует меня в последний раз и отстраняется.

— Ты едешь? — Он протягивает мне руку.

И, разумеется, я её беру.

Ненавижу, что он такой уверенный.

Ненавижу, что он считает, что я соглашусь на все, что он придумает.

Ненавижу не знать его секреты.

— Если я поеду, то должен мне сказать…

— Не надо, Бет. — Его глаза полны боли.

Тогда я начинаю ненавидеть себя за надоедливость, попытки что-либо разузнать, и что делаю ему больно, но я не могу остановиться.

— Во что ты ввязался?

— У нас нет времени.

— У меня есть.

— Прекрати, Бет. Ничего не выйдет, если ты будешь постоянно спрашивать.

Это меня пугает. Чтобы вышло, я готова встретиться с чем угодно. Даже с наркотиками. Даже ничего не зная. Даже соглашаясь с этим сумасшедшим планом.

Мы делаем сэндвичи, я звоню маме, и мы летим в ночи. Дерек едет на своем байке, я на машине. Я еду за ним до Радужного моста, который пересекает реку Сент-Клэр перед тем как та втекает в озеро Гурон. Мы ждем на границе около десяти минут. Как только въезжаем в Канаду, оказываемся на новом шоссе, которым хвастался Дерек. Его хорошо обслуживают. Это Онтарио. Ничего подобно в Детройте нет. Движение небольшое. Идеально для того, чтобы Дерек смог себя убить. Я не могу ехать вровень с ним. Даже не пытаюсь. Я не собираюсь поощрять его, намекая на гонку. Он делает круг, чтобы отыскать меня и снова гонит вперед. Джанет едет на пределе семидесяти, ей тяжело. Дерек едет намного быстрее моей машины. Я не смогла бы разогнаться, даже если бы захотела.

Гул его мотоцикла превращается в звук органа, и я возвращаюсь ко сну. На этот раз, это кошмар.

Я снова в своем белом платье Кристины стою на коленях на обочине шоссе, держа в руках переломанное тело Дерека. Огни фар несутся мимо нас. Орган звучит громко и визгливо, вступает оркестр, бьют тарелки, звучит скрипка. Я смотрю на небо и пою, но на этот раз не как Кристина. Мой голос становится яростным.

Я представляю пребывающие машины скорой помощи и фельдшеров, мчащихся к нам. Я протягиваю руку и кричу:

Глаза Дерека открываются. Они наполнены ужасом. Я больше не Кристина. Я Призрак и всем девушкам из Эмебайл, особенно его бывшей, лучше держаться подальше. Я никогда не отпущу его и не важно сколько люстр мне понадобится.

Свет фар Дерека прорезает ночь. Он делает U-образный поворот, видит меня и обгоняет. Я принимаю поражение и включаю старенькое радио Джанет, чтобы держать призраков в страхе, все сильнее встревоженная ситуацией. Что я делаю? Эмебайл? Кого я обманываю? Я даже не канадка. Мне нужно бежать назад с опущенной головой и поджатым хвостом. Черт. Он снова скрылся из виду.

Становится темнее. А что, если его не будет поблизости, когда я доберусь до поворота? Что делать, ели я не увижу никаких признаков, говорящих, что это Лондон? Может мне нажать на тормоза и развернуть свою бедную, гремящую, старенькую машину? Направлюсь домой. Сейчас же. Джанет брыкается. Я поддаюсь и сбавляю газ, давая ей отдохнуть.

Блин. Он возвращается. Побег не удался. Надвигающийся на меня свет фар — это, должно быть он. Читает мысли, прям. Парень определенно имеет некую силу. Он, конечно, получил надо мной контроль. Да, Дерек. Все, что пожелаешь, Дерек. Пожалуйста, Дерек. Оставь меня во мраке ночи, со мной все будет нормально. Я просто вздохну и позволю тебе снова меня поцеловать. Он слишком великолепен, устоять нельзя. Так нечестно.

И сейчас он Ивел Книвел (прим. перев. — американский трюкач, получивший мировую известность благодаря своим рискованным трюкам на мотоцикле) на своем мотоцикле. Я могу саботировать эту штуку. Что, если он будет быстро ездить и куда-нибудь врежется?

Убивает сам себя. Скотт понял это сразу, как только увидел Дерека. Глупый Скотт. Если Дерек посмеет себя убить, у Скотта не получится выполнить свою угрозу глупого пещерного мачо. Я прибью Дерека самолично.

 

Глава 22. Совместная репетиция

Дерек сбавляет скорость, когда мы подъезжаем к Лондону. Он включает все фары и едет впереди меня, сопровождая как полицейский эскорт поп-звезду. Благодаря этому, я не пропускаю въезд в город. Здесь он мчится, как ветер, несясь по городу прямо к церкви, где они репетируют.

Он паркует свой мотоцикл рядом со мной.

— Никогда в жизни больше не буду ехать за тобой следом.

— Почему?

— Каждый раз, когда ты исчезал из виду, я была уверена, что найду твое тело в кювете. Никогда так больше не делай. — Я ухожу и толкаю дверь церкви, прежде чем он успеет оправдаться.

Он подводит меня к директорам. Двое из его хора, двое из девчачьего. Я улыбаюсь и пожимаю руки, благодаря за возможность спеть с ними сегодня.

Она здесь. Его бывшая. Я узнала её по страничке Дерека в интернете. Он убрал их совместную фотографию с аватара, но она до сих пор висит у него на стене. Супер. В жизни она еще более миниатюрнее, чем на фото. Она стоит в центре хора, рядом с ней пустое пространство, очевидно Дерека. Она отступает и спокойно находит другое место. Наши глаза встречаются и она улыбается.

Черт. А она миленькая.

Я краснею и оглядываюсь на высокого дирижера с небольшой бородкой, с которым должна поговорить.

— Почему бы тебе не попробовать соло из первой части? — Он протягивает мне ноты.

Имя Дерека написано в углу рядом с пунктом «аранжировка».

— Дерек написал соло для одного исполнителя…

— Тогда я могу взять высокие ноты.

— Мы поделили альт и сопрано, с чем тебе лучше работается? — Парень ждет ответа.

Я молчу. Вклинивается Дерек:

— Она может спеть все.

— Дерек.

Тогда он уходит снова. Я пролистываю музыку, читая про себя и проверяя свой минимум и максимум. Он прав. Как обычно. Я могу спеть все.

— Я попробую.

Дерек ведет меня через хор к нашим местам.

— Только не нервничай.

— Единственная вещь, которая заставляет меня нервничать, это ты. Пение же успокаивает.

— Тогда нам лучше начать, пока ты меня не покусала.

Один из директоров девушек начинает разминку. Никаких неровностей — фишка хора. Дерек пытается держаться со мной на равных в высоких нотах, выходит визгливо и он сдается. На нижнем уровне самую низкую ноту в соло я пою еще ниже. Дерек впечатлен.

— В школе я пела тенором.

Он смеется.

Мы оба должны замолчать, когда голоса переходят в бас диапазон. Я замечаю, что Блэйк — бас. Показушник.

Теперь высокий парень с бородкой берет палочку.

— Отлично, дамы и господа. Добро пожаловать. Рад снова быть здесь. Мы готовы поработать над аранжировкой Дерека. Он нашел для нас солистку, которая сможет петь в невероятном диапазоне, который он написал. Поздоровайтесь с Бет.

Он делает паузу, когда люди начинают поворачиваться и кивать мне. Я несильно поднимаю руку и машу двумя пальцами.

— Она присоединится к нам в этом сезоне. Будьте с ней приветливыми.

Ух. Дело сделано. Я смотрю с боку на Дерека. Он сторонится меня. Он должен, не отрываясь смотреть на дирижера, для меня это тоже важно. Тем не менее, мне не стыдно. Он должен знать, что я сейчас взорвусь. Начинается моя часть, я смотрю на дирижера и вытягиваю ногу, а затем со всей силы наступаю Дереку на ботинок.

Он морщится от боли.

Теперь я могу спокойно петь.

Я влюблена в альты. Это их первое исполнение данного отрывка и они уже звучат невероятно. Басы реально хороши, мягкие и богатые. Их низкие вибрации звучат приземисто. Рядом со мной чистый голос Дерека ведет теноров. Все альты начинают замолкать, но только не я и мой идеальный голос. Сопрано пропускают гармоничное снижение, и Дерек присоединяется к ним на второй странице.

Первая часть состоит из сопрано, альтов, теноров и басов. Затем в инструментальную интерлюдию вступают фортепиано, струнные и я. Выходит не идеально, но это мое первое исполнение этого соло, так что все идет довольно неплохо. В конце пьесы несколько девушек оборачиваются и слегка хлопают. Не высокомерно. Дружелюбно. И бывшая Дерека снова мне улыбается. Это мило. Девушки хорошие. Все это, конечно, чересчур, но канадцы довольно приятные.

Дерек дотрагивается рукой до моей спины и говорит: «Молодец», от чего я чуть ли не растекаюсь по полу.

В следующей части Дерек пытается петь соло тенора. Несколько раз он делает ошибку, но старается. Потом другая девушка поет сопрано. Низко и проницательно, выходит здорово.

Все они, особенно девушки, имеют красивую голосовую тональность. Слабых звеньев просто нет. И звучат голоса вместе просто безупречно. Никто не выделывается. Не могу сказать, что не спелась с ними. Было удивительно петь здесь. Не могу поверить, что Дерек рассказал им обо мне. Он, определенно, держит здесь всех у мизинца, как и меня.

Как у него это выходит? Почему все они ему такое позволяют? Может, они знают? Знают что-то из того, что он мне не рассказал, ведь в хоре все знают дуг о друге разные грязные подробности. Наверно, мне стоит быть дружелюбной со всеми этими девушками. Особенно с милой бывшей Дерека.

После занятия Дерек знакомит меня с некоторыми людьми из хора. И со своей бывшей тоже. Она действительно милая.

— Тогда увидимся во вторник. — Никакой агрессии в голосе в мою сторону или чего-то подобного. — Занятие начинается в полседьмого.

— Я не уверена…

— Она будет. — Дерек снова решает за меня. — Приберегите для неё место, хорошо?

Она дарит ему ослепительную, веселую улыбку.

— Конечно, Дерек. Я присмотрю за ней.

Один из директоров девушек из Эмебайл протягивает мне толстую тетрадь с нотами.

— Во вторник мы пройдем по первым десяти. — Десяти? Ничего себе. — Выучи свою часть, ладно? Дерек говорит, что ты счастлива петь альтом.

Я киваю.

— Отлично. Мы должны уйти на пенсию в свои лучшие годы.

Она говорит так, словно её певицы не девушки, а скаковые лошади. Ты можешь соревноваться среди молодежных хоров, пока не исполнилось двадцать два. А потом уход на пенсию? Надеюсь, нет.

Я не могу приехать во вторник. Я должна быть со своим хором. Слова подготовлены, губы готовы, но я просто киваю.

Мы бросаем байк Дерека и едем на Джанет в ближайший Тим Хортонс. Я умираю с голоду. Я заказываю суп и большой сэндвич с круассаном. Дерек заказывает четыре розовых пончика с конфетной обсыпкой.

— Как-то не мужественно.

— Ты ужасная сексистка. — Он берет последний пончик и впивается в него. — Розовый. Я думал, ты поймешь. Это в честь Мэдоу. Теперь она снова будет бороться за соло.

— Бедная Терри.

— Она справится.

— Бедная Мэдоу и её родители. — Я кладу ложку и наклоняюсь вперед. — Прошлой весной они слишком много в меня вложили.

— И ты отплатила им в Лозанне. Больше ты им ничего не должна.

— Тебе легко говорить.

Они рассчитывали на меня на записи на радио и на рождественской вечеринке в этом году.

Дерек кивает на мою тетрадь с музыкой.

— Езжай домой и взгляни на это произведение. Если ты скажешь мне честно, что хочешь петь детскую фигню, которую Терри для вас приготовила, а не то, что поют в Эмебайл, плюс мои невероятные творения на общих собраниях хоров, то ладно.

Я поднимаю ложку супа и выливаю все обратно.

— Знаешь, это несравнимо.

— Отлично. Как насчет того, чтобы встретиться здесь во вторник в полшестого и быстренько поужинать перед репетицией?

Я оглядываюсь и хмурюсь.

— Это что, единственное место в Лондоне, где можно поесть?

— Это я могу себе позволить.

— Ну и кто теперь сексист? Я могу заплатить за еду получше.

Дерек вытирает салфеткой липкие пальцы.

— Тебе не нравится окружение?

— Не люблю суп. — Это место даже хуже Данкин Донатс у моего дома.

— Не могу справиться с пончиками.

— Если ты растолстеешь…

— Я? Невозможно.

Он прав. Я за ним слежу. Он не просто меньше, чем был в Швейцарии, он похудел, по меньшей мере, килограмм на десять. Наркотики истощают тебя. Даже я это знаю. Он достает несколько таблеток и проглатывает их, прямо как в Лозанне. Прямо у меня на глазах. Кто употребляет витамины на ночь?

— Думаешь, это хорошая идея? Тебе еще ехать на мотоцикле домой.

— Это для моего желудка.

Я смотрю на него.

— Это не витамины?

— Витамины для желудка.

— Я за тебя беспокоюсь.

— Не надо. Простуда уже прошла.

— Но…

— Я в порядке. — Он уходит в уборную для парней.

Когда возвращается, я улыбаюсь и говорю:

— Почему твоя бывшая была со мной такой милой? Она смотрела на меня и улыбалась. Это странно.

— Она уже с кем-то встречается. Мы друзья. Так что все нормально.

— Она слишком милая. В этом есть нечто жуткое.

Он качает пальцем.

— А вот это было не мило.

— Я живу рядом с Детройтом, где тебя пристрелят, если ты переедешь кому-нибудь дорогу.

— Здесь же люди останавливаются и махают тебе.

— Видела я, как твоя бывшая так делала. — Я перемешиваю суп.

Его глаза следят за моими движениями.

— Я же сказал, она хочет для меня лучшего и она знает, что это ты.

— Откуда ей знать? — Я роняю ложку, откидываюсь на спинку и смотрю ему в глаза. — Почему лучшее — не она? Думаю, я тебе больше подхожу, но она должна думать, что она лучше.

— Все сложно. Давняя история. Не хочу в неё сегодня углубляться.

— Да, не нужно. — Я поднимаю ложку супа к носу и смотрю на неё с отвращением. Не могу его есть.

Дерек возвращает поднос. Я иду за ним к выходу. Он держит дверь и говорит:

— Просто позволь мне — позволь нам — быть с тобой милыми. Я хочу, чтобы все получилось. Мы должны это сделать. — Он берет меня за руку и пока говорит, гладит большим пальцем тыльную сторону моей ладони. — Мне нравиться петь с тобой, и я хочу вместе с тобой сочинять.

Я качаю головой.

— Мы всегда можем вернуться к плану А.

— Не хочу быть рыбаком.

— Хватай гитару, и поехали в Нешвилл.

Он берет ключи и открывает машину.

— С Мотаун за плечами? У тебя голос дивы. Ты можешь стать следующей Марайей. — Он открывает передо мной дверь.

— Почему не Уитни?

— Ты можешь стать любой из них.

Я сажусь и жду, когда он обойдет машину и сядет на пассажирское сидение.

— Мотаун близко. Это даже за побег не сойдет.

— Я не могу сбежать. У меня…

— Много связей? Меня не достаточно? Не уверена, нравится ли мне твой план Б. Хочу Дерека себе. Вокруг слишком много фанаток.

— Ты единственная, кого я целую на ночь.

Мои глаза смотрят на его губы, и по моему телу разливается тепло.

— Докажи.

Дерек опускает спинку сиденья насколько это возможно.

— Иди сюда. — Он раскрывает объятья.

Я включаю стояночный тормоз на центральной консоли и залезаю к нему на колени. Я держу руками его лицо и целую.

Он целует меня в ответ.

— Я хочу лучшего для тебя.

— И лучшее — это ты?

— Скорее всего, нет. Но, если я заставлю тебя петь в Эмебайл, это уже что-то. Лучшее, что я могу тебе дать.

Я качаю головой и прислоняюсь к его груди.

— Твое сердце. Вот все, чего я хочу. Это самое лучшее, что ты можешь мне предложить.

— Ты украла его даже раньше, чем мы встретились.

— Не хочу быть воровкой. Хочу, чтобы ты сам его отдал.

Его руки обхватывают меня, а рот снова на моей шее.

— Оно твое, Бет. — Его слова проникают мне в душу и захватывают меня в тески. — Ты прекрасно знаешь, что оно твое.

 

Глава 23. Уход

Я не могу заснуть после того, как вернулась домой прошлой ночью, так как пишу эти строки для моей любимой песни из средней школы. Я пьянею, прежде чем заканчиваю. Потребуется еще пара строк и мостик. В холодном свете утра с холодными хлопьями, я перечитываю свои каракули, пытаясь разобрать, что за перечеркнутыми линиями и вспоминаю, чего он от меня хочет. План Б Дерека невероятно хорош. Правда. Но я не хочу звонить Терри. Миллион неловких моментов. Я делаю три попытки набрать её номер, прежде чем нахожу в себе мужество позвонить. Она не берет. Я позволяю себе прослушать пять гудков и готовлюсь повесить трубку, прежде чем включится голосовая почта.

— Да?

Черт.

— Привет, Терри.

— Бет, это ты?

— Ага. — Я присаживаюсь на стул в кухне и снова встаю. — Прости, что побеспокоила.

— Да не бери в голову.

— Я просто хотела… Я должна…

— У тебя голос расстроенный. Что-то случилось?

— Эмм… Не совсем. — Я хожу кругами у стойки.

— Тебе нужна помощь? — Она делает паузу, и её голос становится настойчивей. — Ты в порядке?

— О, да. Нет. Ничего такого.

— Ты меня пугаешь. Я знаю, твои родители развелись и…

— Нет, нет. Я не об этом.

— Тогда чем могу помочь? — Она повышает голос. — Я надеюсь, тебе нравятся те отрывки, что мы делаем.

Волнение проходит через нас по телефонным проводам.

— Они замечательные. Я польщена тем, что они акцентированы на мне. — Я упираюсь локтями в столешницу. — Но, думаю, девочкам это не особо по душе.

— Ерунда.

— Я тут подумала… Может мне стоит… — Я замолкаю.

— Тебе не о чем волноваться. В следующем году ты пойдешь в колледж. Мы впустую потратили столько времени, пряча тебя за альтами, и я не хочу упустить этот сезон.

Я осознаю, что слишком сильно скрутила прядь крашенных вьющихся волос.

— Я слушала много дисков Эмебайл.

— Мальчиков или девочек?

Она меня подловила.

— Оба.

— Если ты поступишь в нужное учреждение в следующем годы, то вы будете исполнять такие же части. Чем ты занимаешься? Это нужно обсудить.

— Ладно. Спасибо. Действительно нужно. — Я пытаюсь сказать ей о девчачьем хоре Эмебайл, но она говорит о своем.

— Что-нибудь слышала от Дерека после Лозанны?

— Да.

— Ну и как?

— Он настойчивый. — Почему я постоянно о нем так говорю? Я должна сказать, что он удивительный, что любит меня и хочет быть рядом.

— Дружелюбный?

— Очень.

— Будь осторожна, Бет. Ты новичок в плане внимания парней и не должна делать ничего, что тебе будет не по душе.

— Правда? — Я знаю, что она говорит о психологическом факторе, но, возможно, её совет относится и к чему-то более интимному.

— Ну, конечно.

— Спасибо.

— Ты уверена, что все в порядке?

— В полном. Пока.

Я набираю Дерека.

— Ты уже говорила с Терри?

Я стискиваю зубы.

— Только что.

— И как она все восприняла?

Я вскидываю голову.

— Ну, таблетки ей пока не нужны, — говорю я тихо.

— Что?

Я сажусь на стул и закрепляю волосы, прежде чем они опадут вокруг лица.

— Я не смогла этого сделать.

— Ты не можешь просто взять и не прийти во вторник. Позвони ей снова. Она заслуживает узнать первой.

— Я не могу закончить все по телефону и никогда их снова не увидеть. — Звучит как поражение. — Они будут меня ненавидеть.

— Да кого волнует? Они тебя используют.

Его уверенность заставляет меня выпрямиться.

— А Эмебайл меня использовать не будет? — Мой голос становится резким.

— Нет. — Непреклонен. Тверд. Командует. И все это в одном слове.

Я поднимаюсь на ноги.

— И ты тоже меня не используешь?

Я рада, что не могу видеть его лицо.

— В каком смысле?

— Терри спросила о тебе. О нас. Она сказала, что я не должна соглашаться на вещи, которые будут мне не по душе.

— Сильно сказанула.

Голова мамы показывается из-за угла.

— Ты в порядке?

Я поняла, что прикрикиваю.

Я машу ей и несусь вверх по лестнице, шипя в трубку:

— Может мне не по душе бросать свой хор. Может мне не по душе петь со всеми этими девчонками из Эмебайл. Может мне не по душе, что ты планируешь мою жизнь.

Молчание. Он начинает говорить, но замолкает. Откашливается. Дважды.

— Чтобы все было по душе — не выйдет. Вступление в хор не будет легким. Будет много напряженной работы, и я не думал, что ты этого испугаешься. Я полагал, ты с радостью будешь с ней справляться.

— Это не работа. — Я захожу в свою комнату, закрываю дверь и прислоняюсь к ней спиной. — Порой мне страшно. — Я опускаюсь на пол. — Боюсь за тебя, а не из-за тебя.

— Не надо. — Его голос царапает.

Черт. Он злится. Но я настаиваю.

— Еще в Лозанне Блэйк сказал…

— Блэйк — идиот.

— Это съедает меня. Когда мы вместе, ты занимаешь все пространство. Я не могу думать. Но когда я одна, я только этим и занимаюсь. — Я снова говорю слишком громко.

— Тогда мы должны больше быть вместе. — Я, практически, плавлюсь в его сексуальном, томном голосе.

Я ударяю головой о дверь, чтобы прочистить мозги.

— Ты снова меня избегаешь.

— У тебя полно музыки, которую нужно выучить. Ты будешь занята до вторника. Но ничего страшного.

Его властная тактика ударяет меня под дых.

— Я не приду во вторник.

— Ты должна.

— Нет, не должна.

Он не отступает.

— Ты отстанешь. Пропустить даже одну неделю практики, это тяжело. Если ты не придешь во вторник, отстанешь на две недели и пропустишь сольное прослушивание.

— Они и так знают, как я пою, чтобы решить давать мне соло или нет.

Я смотрю на свои ноги и бардак вокруг них, не зная, куда деть папку с музыкой.

— Но ты должна за него бороться.

Я смеюсь.

— Ты же не считаешь, что я должна выпустить когти?

— Не совсем, шанс есть у всех.

— Я не буду петь соло из этих десяти частей.

Я раскрываю паку на своем туалетном столике и пролистываю пару страниц. Некоторые из них выглядят весьма привлекательно.

— Я поручился за тебя. Мой представитель тоже. Преодолей себя и позвони Терри.

Я захлопываю папку.

— Я не люблю, когда мне говорят, что делать. Я не просила тебя рисковать своим драгоценным именем ради меня.

В комнате становится чересчур жарко. Я подхожу к окну и открываю его. Снаружи сыро и тепло. Окно приходиться закрыть, и я останавливаюсь, чтобы посмотреть на пасмурное небо и проезжающие по трещинам асфальта машины.

— Пожалуйста, Бет. Я скучаю. — Его голос снова становится мягким. — Давай не будем из-за этого сориться.

Черт. Мы ссоримся. Пренебрежение льется из меня. Я не хочу с ним ссориться.

— У тебя не запрятан где-нибудь план С?

— Эмебайл будет тебе полезен. Пожалуйста. Приди и спой со мной.

— Это разобьет Терри сердце.

— Если ей на тебя не наплевать, она поймет. — Он прав. Снова.

— Я не могу сообщить ей это по телефону.

Он вздыхает.

— Тогда сходи во вторник на занятие. Я напишу по почте директору хора и скажу им, что ты наверстаешь свой пропуск с Блисс.

— Спасибо. — Волны проходят через меня. — И прости. Мне кажется, я напугана.

— Не надо. — Легко ему говорить. Он никогда не боялся в своей жизни. — Тогда увидимся в пятницу.

В пятницу? Слишком долго ждать.

— Как насчет того, что я приеду к тебе завтра днем? Ты же не занят в воскресенье? Могу ли я познакомиться с твоими родителями?

— Прости. Не выйдет. — Он говорит это слишком быстро.

— Мою маму ты видел. И поразил её наповал.

— Рад слышать. Возможно, мне понадобится союзник, учитывая твои слова. Что она думает о твоем вступлении в Эмебайл?

Я отворачиваюсь от окна.

— Я ей не сказала. Все было не столь однозначно до прошлой ночи. Нет смысла давать ей пустую надежду.

Не лгу ли я? Даже не знаю.

Дерек мне не верит.

— Ты единственная здесь, кто колеблется. Позволь мне с ней поговорить.

— Ни за что.

— Покончишь с хором во вторник?

— Конечно.

— Тогда по рукам. И расскажи своей маме или это сделаю я.

— Из тебя бы вышел отличный диктатор центральной Америки.

— Слишком мелочно для меня.

— Глобальное господство?

— Уже ближе.

Я сижу на своей кровати, скрестив ноги. Он снова заставил меня улыбаться.

— Ты уверен, что в тайниках безумного гения нет плана С?

— Разговоры в сети. Сообщения. Я получил счет за телефон. Связь с тобой разгромила мой сберегательный счет на колледж.

— Но ты же в него не идешь.

— Это в этом году. Я не говорил, что вообще не собираюсь.

Улыбка исчезает с моего лица.

— Ты говоришь, чтобы я пожертвовала хором и присоединилась к Эмебайл, дабы быть ближе к тебе, а сам смываешься?

— Больше шансов смыться у тебя.

На меня накатывает раздражение.

— У меня нет на это денег.

— А у меня есть? Колледж, не колледж, а я должен быть дома. Сейчас. Я просто хочу побыстрее справиться со всем этой осенью.

— Ты все время это повторяешь. Я не понимаю. Что, так сложно? Все, чем ты занимаешься, так это сидишь за своими песнями, поешь с хором и играешь мной как марионеткой.

— Не хочу говорить об этом по телефону.

— Ты никогда не хочешь.

— Мне пора.

— Подожди минутку.

— Правда, Бет.

— Подожди. — Я поражаюсь тому, что смогла в этот раз собраться с силами. — Заключим сделку. Во вторник я прощаюсь с хором, а в пятницу ты мне все рассказываешь.

— Умоляю, Бет. Не загоняй меня в угол. Не надо.

Мой телефон отключается.

Я кричу Дереку что-то о его милой бывшей и швыряю свой телефон через комнату. Он ударяется о стену рядом с кроватью и исчезает в проеме.

Так ему. Если он не разбился, то я — тостер. Я ложусь на живот и вытаскиваю весь хлам из-под кровати, чтобы добраться до мобильника. Когда на прошлой неделе я убиралась, то не касалась места под кроватью. По правде говоря, я запихала туда еще больше грязной одежды, журналов и мусора.

Тут моя папка с Олимпиады Хоров. Я должна была отдать её в последнюю неделю. Я сажусь, скрестив ноги, открываю и медленно плыву сквозь музыку. Я буду по ним скучать. Терри. Леа. Глупая Сара. Альты, которые следуют за мной, когда я веду. Я даже по Мэдоу скучаю. Они не просто девушки из хора, которые со мной разговаривают. Они — друзья.

Прежде у меня никогда не было подруг. Нормальные девочки в школе никогда не имели со мной ничего общего. И другие изгои, толстяки и мутанты, как я всегда держались в стороне в одиночестве. Глупо. Я знаю. Я должна была сформировать сильную группу из остатков и бродить с ними по школе. Сложно будет прийти в церковь в пятницу и сказать девочкам, что ухожу в Эмебайл.

Я открываю ноты для песни «Забери меня домой» и вижу салфетку с отметинами розы Дерека между страниц своего соло. Я встаю на колени, нахожу сплюснутый цветок на тумбочке и вдыхаю её сладкий запах. Почему мы не можем вернуться? Не можем провести наши жизни на той скамейке у берега Женевского озера, наблюдая, как проплывают облака мимо Альп через голубую воду, изучая друг друга?

Эти моменты были волшебными. Когда я вспоминаю, то словно смотрю пьесу. Кто-то другой плачет на груди у Дерека, кто-то поет с ним сексуальный поп-дуэт, кто-то целует его на прощание у автобуса, кто-то смотрит, как он кашляет в холодном утреннем свете, когда мы уезжаем.

Он должен быть с той девушкой из Эмебайл. Она знает свои строки и всю подноготную этого бизнеса. Она не будет разъезжать, и выбиваться из общей картины. Она будет хлопать глазами, и кивать головой: «— Да, Дерек. Конечно, Дерек. Как пожелаешь, Дерек»..

Он влюблен в неё. Не в меня. Я — тень. Остаток. Голод и жадность. Я желаю больше, чем он готов дать и боюсь дать ему то, чего он хочет.

Это должно быть легко. Большинство парней хотели бы меня и на этом все. Они попользуются и уйдут, точно так же как и папа бросил маму. А Дерек хочет петь со мной. Он находится в совершенно другой плоскости. Если бы дело было в сексе, было бы проще.

Но это не то, что ему нужно.

Он желает мою душу.

 

Глава 24. Мерзкий

Я весь день изучаю музыку Эмебайл. Я сажусь за пианино и наигрываю несколько сложных эпизодов. Четыре части из них уже есть на их старых пластинках, которые я загрузила себе на iPod. Я заставляю себя практиковаться, бродя по школе в наушниках в понедельник и вторник. В одном из эпизодов есть убийственное соло, которое я хочу заполучить.

Я до сих пор не сказала маме на что решилась. А вдруг она не захочет, чтобы я покидала Блисс? Она ничего не понимает в молодежных хорах. Она не осознает, какие это дает возможности. Я говорю о том, что могла бы быть на одном из таких дисков. Если бы я не была настолько бесхарактерной, то пела бы с ними сегодня вечером вместо езды в Энн-Арбор. Если бы я не была настолько бесхарактерной, то увидела бы сегодня Дерека. Прошлой ночью мы общались онлайн, а потом ему нужно было уходить, и он пожелал мне удачи. Мне нужно что-то большее, чем просто удача.

— Приветик. — Скотт хлопает меня по руке, когда садится рядом.

— Пожалуйста, только не сегодня.

Он поднимает руки.

— Сдаюсь!

— Прости. Сегодня мне предстоит принять очень важное решение.

— Не стоит.

— Скажи честно, ты только об этом и думаешь? — Я придвигаю свой зад к спинке стула. — Ты никогда не задумывался, что есть вопросы поважнее, чем отношения?

— Рад слышать это от тебя.

— Эмебайл предложили мне место. — Почему я говорю это Скотту? — Сегодня я должна рассказать Терри.

— И ты не уверена в решении?

— Нет. Уверена. Это потрясающая возможность и…

— Дерек тебя заставил.

— Нет.

— Тогда почему для тебя это важное решение?

— Ты перевираешь мои слова.

— Нет. Это ты отрицаешь сказанное. Идио… — Он проводит рукой по волосам. — Не позволяй ему управлять собой. Это мерзко.

— Заткнись. Ты не знаешь, о чем говоришь. — Я поворачиваюсь к нему спиной и сосредотачиваюсь на музыке, которую мы должны исполнять.

Пока я еду в Энн-Арбор, слова Скотта звенят у меня в ушах. Мерзко. Я стараюсь избавиться от этого. Я напоминаю себе, что ехать до Энн-Арбор в хороший день занимает девяносто минут. Лондон намного ближе. И дорога лучше. Все эти деревья и поля. Когда осенью листья на деревьях пожелтеют, поездки будут такими, словно едешь по живописной картине. И помимо этого я буду видеться с Дереком, мы будем петь вместе по пятницам чуть ли не всю ночь напролет. Будет здорово. Это, практически, заставляет меня развернуться и поехать к канадскому мосту. Он был бы рад, если бы я позвонила и сказала, что встречусь с ним после его репетиции. Я могла бы снова быть в его объятьях. А Терри я расскажу все в четверг. Разницы никакой.

Черт. Я забралась слишком далеко на юг и только что проехала знак «Виндзор». Лондон в паре часов езды. Эмебайл рано начинает заниматься. Если я попытаюсь изменить курс, в конечном итоге, все пропущу.

Я должна взять себя в руки. Все, о чем я могу думать, так это о разговоре с Дереком. Кажется, решение ехать было самым важным из всех. Разве нет?

Я сделаю это. Проглочу свою трусость, опасения и загляну за идеальный фасад Дерека, где он прячет от меня что-то важное. В тишине я слышу голос Скотта: «— Он не относится к тебе, так как я, малыш…».

Нет, он не такой. Заткнись, Скотт. Ты даже петь не умеешь.

Я иду на репетицию, готовая сообщить миру, что присоединяюсь к Эмебайл.

Терри стоит впереди всех со светящейся улыбкой от уха до уха.

— Бет, отлично. Я не хотела давать объявление без тебя.

Я протискиваюсь через альты и занимаю свое место рядом с Сарой.

— Как дела?

Она пожимает плечами.

— Отлично.

Терри делает глубокий вдох и обмахивает лицо. Она вся розовая. Вау. Может, она познакомилась с парнем? Она выходит замуж и покидает нас? Она собирается представить нового директора, с которым у меня нет теплых отношений? Блисс развалится на части без Терри. Хорошо, что я ухожу.

— Все готовы?

— Давайте уже покончим с этим, — произносит Мэдоу то, о чем все думают.

— Сегодня утром в почтовом ящике я нашла вот это. — Терри машет в воздухе конвертом. — Есть предположения?

— Нет! — кричим мы в ответ.

— Хорошо, девушки, не забывайте о своих голосах. — Она медленно открывает письмо и трясет его. — «Дорогая мисс Болтон, спасибо за вашу заявку на грант. Комиссия впечатлена достижениями «Молодых голосов Блисс» на мировой сцене и с удовольствием одобряет ваше прошение».

Грант? Огогошеньки. Мы сможем купить новые заколки. Я рада, что буду вдали от этого.

Терри делает паузу, смотрит на всех нас и продолжает читать:

— «Мы с нетерпением ждем диск, который вы планируете записать».

Диск? Мы запишем собственный диск?

— Что скажете, девушки? — Она смотрит на меня. — Ты готова к этому?

Дерека нет в интернете, когда я возвращаюсь домой, поэтому я звоню ему. Плевать сколько это будет стоить. Но все же, я пользуюсь домашним. Может, мама не заметит, когда это отразится в счете за оплату? Он ведь ей нравится. Она по-прежнему продолжает рассказывать все Скотту, но Дерек ей тоже нравится. Но паре международных телефонных звонков весной нам хватило. Стоит придумать способ подешевле.

Дерек не берет трубку. Уже поздно. Занятия уже закончились. Мы прошлись по всем своим любимым песням, чтобы выбрать, что включить в диск. «Забери меня домой» определенно там будет. Композиции с конкурса тоже. И весь новый материал, который Терри подобрала для меня в этом году.

— Знаете, что было бы круто? — подхватила Леа. — Если Бет попросит Дерека прийти и спеть с ней дуэтом. А мы могли бы записать фон.

Я обернулась вся красная, хотя нет, скорее фиолетовая.

Терри мне подмигнула.

— Я проверю можно ли, если ты думаешь, что он согласится.

— Я не знаю. Он очень занят, но я спрошу. — Ужасная врушка, но какой был выбор?

Включается автоответчик Дерека и я кладу трубку. Может, он спит? Я думала, он подождет, думала, хочет поговорить. Я снова смотрю на экран компьютера. Дерека нет в сети. Я не могу сказать ему это по е-мейлу. Ни за что.

Я решаю, что не скажу ему, пока не увижу. Я приду в пятницу и снова покажу себя в Эмебайл.

Я опоздала. Он ждет около церкви. Он целует меня слишком быстро и толкает в сторону двери.

— Как прошел вторник?

— Позже расскажу.

Я не могу расслабиться и петь в полную силу. Я самозванка. Что я тут делаю? Худой дирижер с бородой просит альт и сопрано петь соло, которое я исполняла в прошлый раз. У них отлично выходит. Я им не нужна.

Дерек наклоняется и шепчет:

— У тебя получается гораздо лучше.

Я качаю головой.

Он закатывает глаза.

— До тебя им далеко.

Его бывшая поет соло следующей песни. Её голос хорош, без придыхания как у Мэдоу, но нежен и красив. Так поют феи, когда танцуют в полночь. Я сосредотачиваюсь на музыке. Взглянуть на Дерека не смею. Но что, если его глаза распознают сожаления?

Он потерял её из-за меня? В это нет смысла. Он может легко её вернуть. Может, после сегодняшнего вечера, он этого захочет?

После хора он заставляет меня запрыгнуть на байк.

— Ты на борту и это лучший способ обеспечить мою безопасность.

У меня нет возражений.

Я прижимаюсь лицом к его кожаной куртке и наслаждаюсь тем, что сижу рядом. Он едет по мосту, а затем сворачивает на узкую дорожку, ведущую в парк. Там полно старых кленов. Когда он глушит мотор, я слышу поблизости шум воды.

— Я нашел нам новую скамейку. — Он ведет меня к зеленой деревянной скамейке у реки, которая разделяет Лондон надвое. — Это Темза. Не Женевское озеро, но…

— Мне нравится.

— Ты голодная?

— Не для пончиков.

Он садится, и притягивает меня к себе. Мы легко возвращаемся к нашим отношениям в Лозанне. Так хорошо. Я убираю его темные шелковистые волосы с глаз.

— Так ты в порядке? Вторник был не слишком тяжелым?

Я прислоняюсь ртом к его губам. В первую очередь, мне нужно это. Мне нужна уверенность в его поцелуях. Мне нужны его руки, плечи и грудь. Мне нужно вцепиться в него и целовать. Я не могу насытиться.

— Эй, воу. Притормози. — Он дотрагивается до меня своей щекой. — У нас еще много времени.

Я прижимаюсь лицом к его плечу.

— Ты не замерзла? — Его пальцы скользят по моим волосам.

На них тонна кондиционера, который я не смыла, чтобы сделать волосы волнистыми. Я хочу, чтобы они были мягкими для него. Могу сказать, что они ему нравятся.

— Спасибо, Бет. Я же говорил, что это сработает. — Он отстраняется, и моя голова отклоняется назад так, что он может меня поцеловать.

Я прислоняю пальцы к его губам.

— Вторник. Я пыталась, но…

Все летит к чертям. Его тело напрягается, а руки больше меня не прижимают. По крайней мере, он не швыряет меня на землю.

— Мне жаль. Терри не сможет записать диск без меня. — Я оборачиваю руки вокруг его шеи. — Не надо меня ненавидеть. Прошу.

Он молчит долгое время. Я его не отпускаю, держу свое лицо у его шеи. Я жду, когда он швырнет меня в грязь, но он этого не делает.

— Зачем ты сегодня пришла?

— Чтобы снова попробовать себя в хоре и сказать тебе все в лицо.

— Ты зря потратила время.

— Я хотела смягчить удар. — Я прислоняю губы к его шее и чувствую его соленую сладость. — Если мы не можем петь вместе, может…

— Черт, Бет. Хватит. — Он отталкивает меня и встает. Я тоже встаю. Он уходит к своему байку. — В плане С нет ничего хорошего.

Я бегу за ним.

— Не сердись. Я вам не нужна.

— Ты выставила меня дураком перед всей организацией Эмебайл.

— Я им не нужна.

Он останавливается и поворачивается в мою сторону.

— Ты права. Они приняли тебя, потому что ты нужна мне.

— Почему, Дерек? Она великолепна. И все еще любит тебя. Я это вижу. Почему ты со мной?

Взмах крыльев и гул доносится до нас со стороны реки. Он смотрит в сторону, а не на меня.

— Она слишком хорошо меня знает.

— А я особенная, потому что не знаю? — Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу.

— Ты смотришь на меня так, как не могла она. — Он глядит в мою сторону. — Я хочу быть таким, каким считаешь меня ты. Когда мы вместе я почти думаю, что так и есть.

Я тянусь к его руке.

— Я хочу быть с тем, кто ты есть на самом деле.

— Нет, не хочешь. — Он сжимает мою руку, а затем отпускает и идет к своему байку.

— Почему нет, Дерек? — кричу ему я вслед. — Я была терпеливой все это время. Ты должен сказать мне, почему нет.

Он не останавливается.

— В сделке такого не было.

Я бегу за ним.

— Это я должна злиться. — Я догоняю его, хватаю за руку и поворачиваю к себе. — Вот настоящая я. Я — разгневанное чудовище. Спроси у любого.

— Слова, которые ты говоришь, слишком большая ноша даже для быка. Не пытайся взваливать это на себя.

— А я пытаюсь. И слишком сильно пытаюсь. Тебе тоже нужно так сделать. Я видела твои руки, Дерек. Вернись в Лозанну. Эти таблетки, которые ты постоянно глотаешь. Мы оба знаем, что это не витамины. Что это?

— Тебе не понять.

— Они помогаю тебе писать? Расти? Вот, где рождается твоя музыка?

— Моя музыка? Ты думаешь, чтобы писать, мне нужно еще дорасти? Очень мило с твоей стороны.

— Тогда зачем ты их принимаешь?

— Наркотики?

— Да. Наркотики. То, что ты куришь, глотаешь, нюхаешь или колешь.

— Я не употребляю наркотики.

Я хочу верить Дереку, который стоит передо мной. Я не хочу слушать Блейка, который говорить, что у Дерека наркотическая зависимость. Я не хочу видеть, как он глотает таблетки. Я не хочу касаться дорожек на его руках.

— Я не слепая.

— Прекрати нести чушь. Я что похож на прожигателя жизни с вареными мозгами?

— Даже не знаю. — Я знаю, как хорошо можно притворяться, каждый раз вижу такое в зеркале. — Ты гений, Дерек. Ты мог выставить все в таком свете, в каком тебе удобно.

Он вздрагивает, словно я ударила его в живот. Он отворачивается, и садится на байк. Он пинает его, будто хочет убить. Я сажусь позади. Он жмет на газ и дергается с места. Я держусь за него изо всех сил. Мы подъезжаем к моей машине слишком быстро. Он останавливается, но не помогает мне слезть и не целует на прощание.

Я слезаю с байка.

— Я позвоню. — Его слезы быстро ускользают в ночи.

Я еду домой слишком медленно и осторожно, на протяжении всей дороги представляя искалеченное тело Дерека, лежащее под мотоциклом.

 

Глава 25. Реприза

Он не звонит. Прошло уже две недели. И ничего. Если мы расстались, он обязан сказать мне пару слов напоследок. Я сопротивляюсь желанию ему позвонить. Не собираюсь выглядеть дурой. В сети его нет. Думаю, он меня заблокировал. Он снова с ней, я это знаю. Небось, говорят обо мне. Смеются.

Вот песня, к которой я написала еще один абзац:

Для хора это не подходит. Время для костра. Мои глаза останавливаются на розе Дерека, лежащей на столе. Нет. Её я сжигать не буду. Просто не могу. Но весь мусор, дерьмовые, ужасные и глупые текста песен, написанные на клочках бумаги и оборотах тетрадей — все в топку.

Скотт продолжает флиртовать со мной в школе. Мое сердце разбито, но он не сбавляет обороты. Я ему, конечно, о сердце не сказала, иначе бы он воспользовался положением. Подлец. В школе он ведет себя мило со всеми, кроме меня.

Он разговаривает с ботаником, который выглядит как-то знакомо.

— Тогда увидимся на тренировке, — говорит парень и уходит дальше по коридору.

— Кто это? — Я наблюдаю, как тот исчезает в толпе, пытаясь вспомнить, кто же он.

— Ты не узнаешь его одетым?

— Этот тот самый пацан, которого приковали к моему шкафчику? — То ужасное утро до сих пор вызывает у меня отвращение. — Что тебя с ним связывает?

Скотт засовывает руки в карманы и пожимает плечами.

— Я помог ему попасть в Квиз Боул (прим. перев. — викторина в школах и колледжах, проверяющая детей на знание предметов). Он намного умнее, чем выглядит.

— Я благодарна тебе за то, что ты спас нас обоих той весной. — Я прислоняюсь к своему шкафчику и смотрю на Скотта. — Собираешься еще кого-нибудь спасать?

Его уши краснеют.

— Надеюсь, ты позволишь мне снова спасти тебя.

— Да ладно тебе. Без Всадников школа в этом году не так уж страшна.

Мои глаза следят за притягательным движением мышц его рук, когда он тянется к учебнику на верхней полке своего шкафчика и я будто в трансе.

Он поворачивает голову и замечает, что я пялюсь. Его голубые глаза ловят мои и он не отворачивается.

— Ты нуждаешься в спасении.

Я отворачиваюсь.

— Дерек — не Колби.

Я забрасываю свой блокнот в шкафчик.

— Он хуже. — Скотт хватает меня за локоть и поворачивает к себе. — Он сделает тебе намного больнее… не надо…

— Заткнись. — Я высвобождаюсь и захлопываю дверцу шкафчика. — Ты ничего не знаешь. — Из меня льется гнев.

Кого я обманываю? Скотт все знает. Он видит как мне больно. Он видит все, как и тот пацан, бывший жертвой. Все, что я видела, было оружием Колби. Скотт же видел только человека. Он был убежден, что его ничтожность и униженная душа жаждала исцеления.

Звучит ужасно хорошо для меня. Даже красиво. Я помню, как танцевала с ним на выпускном. Помню его лицо на моей груди. И как он оттолкнул Колби. А еще наш поцелуй на крыльце. Я потрясающе себя чувствовала, когда, в итоге, узнала, что он хотел меня поцеловать. Так же я помню его лицо, когда рассказала ему о Дереке.

Дерек. Я привязана к нему. Я люблю его. И не готова от него отказаться. Он исцелил мое сердце. Мне не нужен Скотт. Вернется ли Дерек? Стоп. Думай о хорошем. Он обязательно вернется.

В понедельник после школы я поворачиваю на подъездную дорожку своего дома и Дерек паркуется позади на своем байке.

Я выхожу из машины и набрасываюсь на него, прежде чем он успевает снять свой шлем. Он меня обнимает.

— Ты меня напугал.

Он целует меня в ухо и шепчет:

— Прости.

Я целую его в щеку.

— Никогда так больше не делай.

— Мне нужно было уехать.

— На остров, где нет телефона или интернета?

Он кивает, и я верю каждому его слову, лишь бы поскорее прислониться к его губам.

— Думаю, я напортачил.

— Нам лучше уйти с улицы.

И я веду его в дом.

Мы целуемся, лежа в объятьях друг друга на кушетке, когда заходит мама. Я вскакиваю и бегу, задыхаясь и витая в облаках, чтобы поговорить с ней.

— Дерек тут. Можно ему остаться?

— На ночь? — На этот раз она обеспокоена.

— На обед.

— Разумеется.

Мы с Дереком возимся на кухне, готовя обед, пока мама смотрит новости. Он веселый и нежный, и готовит вкусную пасту. Никто из нас много не говорит. Слова приносят проблемы. Я настолько счастлива, что он вернулся, что мне плевать на все остальное.

После обеда он подходит к роялю. Эмебайловская папка лежит на лавочке. Он её отодвигает и смотрит на меня.

— Я хотела этого. Очень хотела.

Он кивает, садится и начинает играть. Его пальцы ласкают клавиши, и звучит изящная мелодия. Я уже слышала эту песню. Я сажусь на диван, закрываю глаза и вспоминаю, как он напевал мне её на нашей скамейке в Лозанне. В этот раз он не останавливается на половине. Целиком она звучит очень богато и ошеломляюще.

— Ты все же её закончил.

Мама стоит в кухне с грязной тарелкой в руке.

— Изумительная мелодия. Никогда её не слышала.

Дерек встает из-за рояля.

— Это кое-что над чем я работаю.

— Прекрасный отрывок.

— Спасибо. — Он задумчиво смотрит на меня. — Только слов не хватает.

— Дерек сочиняет и делает аранжировку для своего хора.

— Существует что-нибудь, что Дерек не делает? — Мама смотрит сначала на него потом на меня. Она кладет последнюю тарелку в посудомоечную машину и уходит в свою берлогу. — Ведите себя хорошо, — кричит она из коридора через плечо.

Мы включаем телик, находим старый фильм и стараемся его посмотреть, то целуясь, то прерываясь, пока мама нас не видит.

— Завтра в школу, Бет.

— Знаю.

Я провожаю Дерека до байка.

— Почему ты вернулся?

— Я не оставлю тебя, Бет. — Он обнимает меня. — Честно. Я собирался позвонить на следующий день. — Его слова пронизаны искренностью.

И я верю. Не должна, конечно, но в его словах слишком много любви, чтобы сомневаться.

— Итак. — Я выдыхаю. — Что дальше?

— Не знаю, когда смогу снова приехать. У нас впереди несколько интересных концертов. Может, ты сможешь прийти на парочку? — Он гладит моё лицо.

Я буду там. Я киваю, пока он говорит, но затем вспоминаю.

— Черт. Мы записываемся на следующих выходных.

— Тогда, думаю, мы сможем обойтись и одним интернетом. — Он целует меня в висок. — Спасибо за обед. Ты даже не представляешь, как сильно я хотел тебя увидеть.

— Я тебя тоже.

— Не могу поверить, что ты не прогнала меня.

— Я тоже.

Он целует меня, и я цепляюсь за него. Когда я теперь его увижу? Я не могу отстраниться от его губ. Я сумасшедше и отчаянно целую его и прижимаю к себе.

Он стонет, хватает меня за руки и трясет.

— Ты хоть представляешь, что со мной делаешь?

Я снова его целую.

Он крепко держит меня. Его поцелуи становятся тяжелыми и всепоглощающими. Он больно сжимает мои руки. Что случилось с моим нежным парнем?

Я должна ответить, сказать ему, что мне больно, но молчу. Я с трудом двигаюсь, полностью подчинена ему. Меня пугает его дикость. Он всегда был таким нежным, таким осторожным. Но думаю, так мне тоже нравится. Я не хочу, чтобы он останавливался. Мое чудовище проскальзывает в его поводок. Я становлюсь такой же страстной, как и он. Черт. И почему мама сейчас где-нибудь не в другом месте?

Она мигает фонарем на крыльце.

Голова Дерека отрывается от моей шеи. Он отталкивает меня. Я спотыкаюсь, но не падаю.

Утром у меня на руках будут синяки. Его шея тоже будет выглядеть не презентабельно. Мы тяжело дышим.

Он кашляет, когда садиться на свой байк. В мою сторону он даже не смотрит.

Что я сделала?

Неужели мы облажались?

Я — Чудовище.

Он заводит свой мотоцикл и уезжает. Никаких «Прощай». Никаких «Увидимся позже».

Никакого «Я тебя люблю».

Неожиданно октябрьская нежная ночь становится холодной.

Я плотно запахиваю куртку, медленно иду по тропинке к крыльцу, поднимаюсь по лестнице и толкаю дверь.

Мама ждет меня в гостиной.

— Нужно поговорить, Бет.

— Не сейчас. — Я разбита, мам. Не надо. Я плетусь по лестнице в свою комнату и падаю на кровать лицом вниз.

Она следует за мной, садится на край кровати и гладит мои волосы.

— Я за тебя волнуюсь.

Не хочу разговаривать на эту тему.

— Дерек сильно напоминает мне твоего отца.

Я поворачиваю голову и смотрю на неё.

— Как ты можешь так говорить?

— Но это правда.

Она сводит меня с ума.

— Дерек не похож на него. — Я вздрагиваю от этого. — Он идеальный.

— Я тоже думала, что твой отец идеален.

— И ты ошибалась, а я — нет. Иди. Хватит. — Я натягиваю подушку на голову.

— Нет. — Она стягивает с меня подушку и обхватывает её, словно нуждается в поддержке. — Послушай, я вижу, что ваши отношения становятся все серьезнее. Может, вам следует подумать о…

— Не хочу об этом говорить.

— Как и я.

— Ты не эксперт в таких вопросах.

— Справедливо. Но мы должны были уже давно поговорить об этом.

— Мы должны были поговорить о многих вещах. — Но мы не говорили, я просто не хотела её расстраивать. Она всегда казалась мне такой хрупкой.

— Мы с Линдой были лучшими друзьями в средней и старшей школах. Твой отец же был на пару лет старше. Я всегда была в него влюблена. Он был таким классным: длинные волосы, электрогитара… По-своему неотразимый, как и Дерек. И у него было много девушек. У него была такая репутация, что он получал все, что только мог пожелать.

— И тебе это нравилось?

— Я понимала, что он был диковатым, но это делало его еще более привлекательным. А я, как ты понимаешь, была совсем не дикаркой. Он даже не подозревал о моем существовании. Мы тусовалась с Линдой так долго, как могли, чтобы просто мельком на него посмотреть.

Без понятия, куда она клонит. На нас с Дереком даже отдаленно не похоже.

— Летом, после того, как мы с Линдой окончили школу, он приехал домой из колледжа. Думаю, ему было скучно. Так вот, в один прекрасный день мы с Линдой загорали на заднем дворе. Я пошла выпить воды, и он меня заметил. На мне было новое бикини. «Смотрите-ка кто повзрослел!». Не думаю, что он даже мое имя помнил. «Имеется ли для меня еще что-нибудь клевенькое?».

— Он знал о твоих чувствах?

— Линда, должно быть, ему рассказала. Я покраснела, он протянул руку и следующее, что я знаю, так это то, что мы очутились в моей спальне. Он расстегнул мое бикини, прежде чем я поняла что происходит.

— Не хочу об этом слушать.

— Все, что я помню о своем первом разе, так это то, что было больно и еще много крови…

Ужасно не хочу слушать об этом.

— Так он тебя изнасиловал? — Да как она могла такое подумать о моем Дереке?

— Нет. Воспользовался ли случаем? Да. Но я не пыталась его остановить.

— И ты забеременела с первого раза? — Весь её рассказ о браке — миф?

Она смотрит на подушку.

— Нет.

— И вы встречались?

— Все лето. Там была и физическая и эмоциональная сторона. Он сказал, что любит меня и я…

— Разве тебе того раза не хватило?

— Я думала, что теперь ты поймешь. Ты так же относишься к Дереку, не так ли?

Я киваю. Начинаю понимать, куда она клонит. Дерек не похож на моего отца. Но я похожа на неё.

Теперь я хочу услышать конец истории.

— И что дальше? После того, как лето кончилось?

— Он вернулся в колледж, а я узнала, что беременна. Когда я позвонила и сообщила ему, он дал мне адрес клиники, где делали аборты. Я не могла этого сделать. Не с моим ребенком. Не с нашим. Я до сих пор его люблю.

— И что ты сделала?

— Я не выдержала, и рассказала родителям. Они поговорили с ним и заставили жениться на мне.

— А потом родилась я и он меня возненавидел. — Стал отцом ужасно уродливой дочери.

— Он тебя не любил. И меня он не любил. Он был поглощен только собой.

— Дерек совершенно не такой.

— Ты уверена? Потому что я не уверена, нравится ли мне то, что между вами происходит.

Она видела намного больше, чем я ей позволяла. Не хочу идти вместе с ней по этой дорожке. Я стараюсь держать оборону.

— Сколько мне было лет, когда мой отец от нас сбежал?

Она теребит подушку, поворачивается и нежно разглаживает её, положив на место.

— Он не сбегал от нас. — Она убирает мои волосы со лба и сглатывает. — Это мы от него ушли.

— Что? — Не могу поверить. — Я всегда думала…

— Ты была очень красивым ребенком. Очень милым. Очень нежным. Меленьким ангелом у меня на руках. Я не могла растить тебя в такой атмосфере. Я пыталась, на многое закрывала глаза. Я его любила. Потом, наконец, поняла, что есть только один выход. Я вернулась домой, поступила в колледж и…

— Вот мы где. — Я вижу, как вокруг меня все приходит в движение. Эти внезапные изменения заставляют мою голову кружиться.

Она кивает головой.

Я изучаю её лицо, наконец, понимая, кто она на самом деле.

— Я люблю тебя, мам. — Я обнимаю её. — Спасибо, что заставила меня выслушать.

У меня на глаза наворачиваются слезы. Я всегда думала, что она слабая, а она оказалась сильнее, чем я могла себе представить.

Мне следует переписать старую песню о них. Написать правду.

 

Глава 26. Учебные заметки

Следующие два месяца нереальные. Мы начали запись диска. Это занимает все время. Каждый раз, когда Дерек приглашает меня на выступление, у меня назначена запись. Нам удалось встретиться только один раз. Мы общаемся в интернете, а потом он исчезает, порой на несколько дней, порой больше чем на неделю.

Я больше не о чем не интересуюсь. Сейчас все настолько хрупкое. Не хочу его злить. Не могу рисковать и потерять его. Я решила, что не хочу знать. Я закрываю глаза и наслаждаюсь тем, что он мне дает. Но этого не достаточно. Может быть, когда-нибудь мы сможем выяснить, как получать друг от друга больше. Так проходят недели, и я преисполнена благодарности за каждый шепот в телефоне, за каждую написанную им строчку, за каждую украденную секунду, что у нас есть.

Я не знаю, почему они краденные и что именно я краду у него. Время, которое у нас есть, тикает прямо сейчас. Он не позволяет мне приехать к нему. И я все еще не знакома с его родителями.

Но однажды в он-лайне он меня удивляет.

Дерек: как насчет того, чтобы провести все выходные со мной в Торонто?

Бет: неужели это взаправду?

Дерек: я так и знал, что ты именно так и отреагируешь

Бет: дело не в сексе?

Дерек: заткнись

Бет: только, если скажешь мне, когда ты решишь, что, наконец, время пришло

Дерек: да запросто… моя мама говорит, что время не пришло, если вы еще не женаты.

Бет: ты уже большой мальчик… ты не должен делать то, что говорит тебе мама

Дерек: ты не знаешь мою маму

«И почему же?» — спрашиваю я экран. Но я этого не пишу. Жалобы заставят его уйти.

Бет: так ты просишь меня сбежать с тобой в Торонто? нужно проверить ежедневник

Дерек: может, как-нибудь потом… в этот раз я прошу тебя прийти и снова со мной спеть

Я краснею. Петь с ним — такая авантюра, но что я могу? Я смотрю на экран, представляя себя рядом с ним на сцене, позволяя нашей страсти наполнять песню. Во мне все бурлит. Нужно как-то выкручиваться. Но ничего не выходит. Дерек мне ничего не говорил, но могу сказать, что директора Эмебайла были в бешенстве.

Бет: я не могу снова показаться в Эмебайл

Дерек: это же просто ребята… они по-прежнему думают, что ты богиня

Бет: я и все эти люди?

Дерек: ты, Я и все эти люди… в субботу у нас премьера фильма в центре города, а в воскресенье живая запись на радио CBC

У него крыша поехала, если он думает, что я на это соглашусь.

Бет: ты хочешь, чтобы я опозорилась?

Дерек: я договорился о «Песни Бет», если будет дуэт тенор/бас на фоне… я хочу, чтобы ты написала слова, а затем пришла и спела со мной.

Бет: Я не смогу написать достаточно хороший текст для этой песни

Дерек: не глупи

Бет: сам напиши

Дерек: я уже сделал свою часть… твоя очередь

Я не могу. Не могу. Ни за что. Ни в коем случае. Я не могу. Мне больше не жарко. Неожиданно стало холодать. Ужасный холод. Я начинаю печатать.

Бет: у меня промежуточные экзамены и большой проект… наш концертный диск уже на подходе

Дерек: это тоже важно

Бет: Я не могу этого сделать… все, что я когда-либо написала, это маленькие куски и отрывки… фрагменты… и большинство из них отвратительные и дурацкие

Дерек: заставь себя… ты растрачиваешь свой талант

Просто потому, что он умеет писать, не значит, что и я могу. Он говорит о музыке, льющейся из него. А я должна выжимать из себя каждое слово. И они все равно ужасны.

Бет: какой еще талант? я испоганю твою песню

Дерек: нет, не испоганишь… у тебя достаточно времени… если получится отвратно, я тебе скажу и ты все перепишешь

Бет: звучит так, словно я получу огромное удовольствие

Дерек: так и будет… не припомню дату, но это после дня Благодарения… вторые выходные декабря, думаю

Я испытываю облегчение? Разочарование? Смесь эмоций от перенапряжения или толику смущения?

Бет: в этот день у нас концерт… мы продублировали Рождественское выступление

Дерек: блин… ты делаешь это нарочно

Мне нужно ему что-нибудь предложить. Я смотрю в ежедневник. В воскресенье я полностью свободна.

Бет: как насчет того, что в воскресенья я запрыгну на поезд и посмотрю на вашу запись? было бы здорово

Дерек: приезжай в воскресенье и спой со мной

Бет: пожалуйста, просто дай мне побыть в толпе… я с удовольствием побыла бы твоей поклонницей

Дерек: НЕТ… я пришлю тебе музыку по е-мейлу

Бет: Я не могу

Он игнорирует последнее сообщение, я в этом уверена. Через три минуты я получаю сообщение по почте с музыкальным файлом.

Я печатаю ответ: «Не существует на Земле такого способа, который позволит мне это сделать».

Но поздно. Я чертыхаюсь, его гипер уверенность меня злит. Конечно, звучит здорово, он и я поем написанную нами песню на радио. Я отдала бы все, что угодно, чтобы это сделать. Но эта песня слишком красивая и слишком много значит. Мои слова будут лишь эхом на фоне его музыки. Внутри меня нет столько прекрасного, как у него. Я — Чудовище. Урод. Вот все, что я могу сочинить.

После той ночи, когда я сказала ему, что не могу покинуть Блисс и мы расстались в парке, я была терпеливой и понимающей. Черт. Я даже с его мамой не познакомилась. Я позволила ему уйти. Все происходит так, как он хочет. Он не заставит меня сделать этого.

На следующее утро, по пути к своему шкафчику я получаю сообщение от Дерека: «Попробуй для начала хотя бы 2 строчки».

Я бросаю сумку в шкафчик.

— Черт.

Я печатаю: «0 строчек» и захлопываю телефон.

В этот момент приходит Скотт.

— Мне не нравится, как он к тебе относится.

— Не твое дело.

— Я вижу тебя такой каждый день.

— Какой «такой»? — Я поворачиваю голову и смотрю на него. — Я в порядке.

Он сдвигает брови и прислоняется к шкафчику.

— Напряженная. На грани. И изолированная, даже от меня.

Я хмурюсь.

— Я очень счастлива с Дереком.

— Я бы сказал безумно. Это видно. — Скотт складывает руки на груди.

— Когда мы вместе…

— Не похоже, что это часто случается. — Он наклоняется ко мне. — Что с этим парнем?

— Мы оба очень заняты.

— Жаль. Может, стоит найти кого-то поближе к дому?

— Тебе бы этого хотелось, не так ли?

Скотт удивлен. Я не давала ему таких ответов уже давно. Он подходит ближе.

— Мы будем вместе, когда пожелаем. И в школе и после неё. И на выходных. — Его темно-синие глаза становятся ярче. — Если ты, конечно, позволишь.

— И все же, я занята. У меня хор и запись. Не говоря уже о курсах, которые я беру в этом году.

— Мы отлично вместе учились. Не скучаешь по этому?

Я не могу лгать. Но все же делаю это.

— Как насчет того, чтобы встретиться сегодня днем и подготовиться к экзамену по экономике в этот четверг?

— Не самая лучшая идея.

— Да ладно, Бет. Ты не его собственность. Не марионетка.

Вот именно.

— Всего лишь подготовка?

— Как в старые добрые времена.

— Знаешь, Скотти, — его имя легко слетает с моих уст, — было бы здорово. Я по тебе скучала.

— Я здесь. Каждый день. Я рядом.

Звенит звонок, и мы расходимся по классам. Хорошо, когда Скотт снова ведет себя как друг. На самом деле, я с нетерпением жду сегодняшней встречи с ним в хоре. И он лучше разбирается в экономике, чем я. Мне нужна его помощь. Мой телефон гудит, когда я сажусь. Дерек.

«1 строчка?»

Я усердно печатаю: «Я не твоя марионетка» и отправляю ему.

После школы мы со Скоттом идем вместе к машине.

— Как твой проект по истории? — спрашиваю я, чтобы заполнить нервное молчание.

— Так себе. Это своего рода немой проект.

Мы должны рассмотреть, как политики и правительства находились под влиянием искусства или наоборот.

— А мне нравится. Я изучаю, как джаз повлиял на политику времен Великой депрессии.

Скотт открывает передо мной дверь.

— А я застрял на сталинской эпохе советского искусства. — Он хлопает дверью и идет в сторону пассажирского места.

— Сталинское искусство — звучит круто. — Я настраиваю зеркало, когда он забирается в салон. — Ты мог бы связать все с коммунистической пропагандой.

— Скучно. И не справедливо. У тебя тема о музыке. Ты в ней эксперт.

— В джазе? — Я завожу Джанет и прогреваю. — Шутишь что ли? Я пою в хоре.

Он смеется.

— Кое-что и из джаза есть.

— Христианские песнопения — не джаз. — Я выезжаю со стоянки.

— Хочешь поменяться темами?

— Ни за что.

— Мое дело — предложить.

Когда мы подъезжаем к дому, — ох, черт, — Дерек сидит на своем байке на подъездной дорожке. Скотт осуждающе смотрит на меня.

— Я не знала, что он приедет. Не хочу, чтобы…

— …я тут был?

Прежде чем я успеваю ответить, Дерек уже стоит у двери, открывает её, притягивает меня к себе и целует.

Скотт быстро выскакивает из салона.

— Так мы будем готовиться к экзамену или нет? — Он держит рюкзак в руках и выглядит так, словно готов действовать.

Я поворачиваюсь к Скотту. Дерек меня не отпускает.

— Конечно, будем. — Я глажу руку Дерека. — У нас со Скоттом скоро экзамен по экономике и мы должны все вызубрить.

Скотт смотрит на Дерека.

— А ты хорошо разбираешься в экономике?

— Неа. Это, наверное, потому, что я вечно без денег. — Он прижимает меня сильнее. — Если ты занята, то я лучше поеду.

— Нет.

Скотт мрачнеет. Следующие три часа я проведу либо с Дереком, либо занимаясь со Скоттом. И они оба это понимают.

Дерек тянется во внутренний карман куртки.

— Я просто хотел забросить это. — Он достает пару страниц, сложенных пополам. — Я не собираюсь оставаться. — Он смотрит сначала на меня, затем на Скотта. — Не хочу мешать.

Он совершенно неправильно все трактует.

— Глупости. Мы просто будем заниматься. — Я направляюсь к дому. — Пошли, Скотт. Мы теряем время.

Мы раскладываем свои заметки и книги на кухонном столе и приступаем к работе. Дерек идет в гостиную, и садиться за рояль. Он валяет дурака, импровизируя в джазовом стиле. Получается медленная, соблазнительная музыка, из-за которой невозможно сосредоточиться на экономике.

Скотт отрывается от своих заметок.

— Джаз, не так ли?

Я краснею и возвращаюсь к главе, сосредотачиваясь на вопросах.

— Спроси меня об этом.

Дерек продолжает играть. Через некоторое время он заходит в кухню.

— Когда вернется твоя мама? — Он смотрит на часы.

— У неё какая-то встреча. Будет поздно.

Дерек открывает шкаф и достает высокую кастрюлю.

— Тогда, что думаешь насчет пасты?

Скотту не нравится смотреть на то, как свободно Дерек ведет себя на кухне.

— Я не против. — Я поворачиваюсь к Скотту. — Хочешь остаться? Дерек готовит отличную пасту.

Дерек ставит кастрюлю в раковину и включает кран.

— Весь секрет в том, что нужно приготовить пасту аль денте и закончить готовку в соусе, чтобы впитался аромат.

— Нет. — Скотт смотрит на меня. — Меня мама ждет.

— Он не собирается тебя травить, честное слово.

Дерек смеется.

— Тогда что мне делать со всем этим белоголовом (прим. перев. — смертельно-ядовитое растение), который я уже нарезал?

— Ты! — Я указываю на Дерека. — Заткнись и не мешай нам заниматься.

Следующие полчаса мы со Скоттом пытаемся расшифровать конспекты, пока Дерек напевает, режет и жарит у нас за спиной.

— Вышел кулинарный шедевр. — Дерек обходит вокруг стола с дымящимися тарелками в обеих руках. — Уверен, что не хочешь попробовать, Скотт?

— Думаю, я лучше пойду.

Дерек ставит тарелки на дальнем конце стола.

— Да, я тоже так думаю.

Скотт захлопывает книгу, хватает свои заметки и рюкзак.

Я смотрю на Дерека.

— Мы еще не закончили.

Скотт засовывает в рюкзак свои вещи.

— Увидимся в школе. — Он даже не смотрит на меня.

Я иду за ним к двери.

— Спасибо. Может, продолжим в среду? Завтра у меня хор.

Его глаза наполнены болью.

— А ты хочешь?

— Шестая глава для меня — полный мрак.

Его боль медленно растворяется.

— Хорошо. — Он понижает голос. — У меня?

— Договорились.

Дерек сидит, уставившись на пар, поднимающийся над тарелкой.

— И как долго это продолжается?

— Ты о чем?

— О персональных уроках.

Я наматываю большой клубок пасты и жую.

— По крайней мере, теперь я знаю, почему ты говоришь, что слишком занята, чтобы поработать со мной. — Он кладет сложенные листы бумаги посередине стола.

Я сглатываю.

— В этом семестре школа сплошной сумасшедший дом. И с экономикой у меня хуже всего.

— Выглядит так, будто тебе нравится проводить время со Скоттом.

— Почему ты был с ним таким не дружелюбным? Я полагала, Скотт тебе нравится и что у меня есть друг тоже.

— Я думал, ты со мной честна. Вытворять что-то за моей спиной? На тебя не похоже.

— Мне что, нужно просить у тебя одобрения на учебу?

Он фыркает.

— Учебу?

— Мы только занимались и на этом все. — Я кладу вилку и смотрю на свою пасту.

Дерек придвигается ближе.

— И что ты делала прошлым вечером или раньше, когда меня тут не было?

— Не самая лучшая тема для разговора. — Я поворачиваю голову и встречаюсь со штормом в его глазах, обрушивая свой собственный. — Это не я держу тебя на расстоянии вытянутой руки. Это не я вечно не могу назначить встречу. Это не я не приглашаю к себе домой свою девушку, чтобы познакомить с родителями. И не я исчезаю с лица земли, ничего не сказав. И не придумываю дикие, несбыточные планы. Не я…

— Прости. — Он кладет вилку, и забирает листы. — Не буду тебе надоедать. — Он встает и оглядывается в поисках куртки.

— И что, по-твоему, ты делаешь?

— Уступаю дорогу. Позвони Скотту и скажи ему, что я свалил. Тогда вы сможете закончить все, что планировали. — Он злится как маленький обиженный мальчик. Совершенно взбешен.

— Никуда ты не пойдешь. — Я смотрю на него. — Просто так от меня ты не избавишься. Сядь и ешь.

Он подчиняется.

Мы оба накручиваем пасту и жуем.

Он проглатывает первым.

— Все очевидно. Я делаю тебя несчастной.

— Не правда.

Он нагибается над столом и касается моей щеки.

— Счастливой ты не выглядишь, Бет.

Я хватаю его за руку и держу её у лица.

— Если ты просто…

— Наверное, перед тем, как станет лучше, всегда бывает плохо. — Он встает со своего стула, и садится рядом.

Я смотрю в его глубокие, измученные глаза, на его лбу видно беспокойство.

— Будет ли лучше?

— Наверно. Но никаких гарантий. — Он встает. — Можешь быть счастлива со Скоттом, я могу исчезнуть.

Я поднимаюсь на ноги.

— Не смей. — Я кладу руки ему на грудь. — Если уйдешь, мне не жить.

— Не надо. Не говори так. — Он берет меня за руки. Его ладони холодные. — Не взваливай на меня такое.

— Поздно. — Я тянусь к его дрожащим губам. — Ты уже влип. — Он позволяет себя поцеловать. — Я предпочла бы быть несчастной, любя тебя, чем счастливой с кем-то другим.

И он поглощает меня в этот момент. Хорошо, что мама держит пол на кухне в идеальной чистоте, потому, что дойти до дивана у нас не получается. Мы падаем и ерзаем по полу, теряясь в поцелуях, словно вернулись обратно в Лозанну.

Я сажусь и снимаю свитер, избавляясь от брони. Лифчик я сегодня одеть забыла. Он смотрит то на меня, то куда-то рядом с собой. Я нахожу его губы и оборачиваю вокруг него ноги. Он целует меня, мое голое плечо, гладя руками по спине. Его губы скользят к шее, затем к горлу. Он прижимает лицо к моей груди. За его кожу я готова умереть. Хочу чувствовать губами его тело. Я растягиваю его рубашку и принимаюсь за футболку.

Он хватает меня за запястья.

— Не надо.

Я брыкаюсь, чтобы освободить руки. Он отвлекает меня, снова целуя в губы. Я прекращаю бороться. Он ослабляет хватку, но не отпускает. Мы захвачены в тиски. Я поворачиваюсь на спину, тяну его за собой, и он оказывается сверху. Я вытягиваю руки, скрепленные с его над головой и по-сумасшедшему целую его. Он отпускает мои запястья, опуская руки ниже.

Я быстро хватаю заднюю часть его футболки и резко тяну.

Он невольно дергается и отталкивает меня.

— Черт возьми, Бет. — Он обратно натягивает свою рубашку, но я замечаю лейкопластырь на его животе в том же самом месте, где он был наклеен в Лозанне. — Я же сказал, не надо.

Я ошеломленная лежу на полу. Ледяное мучение проходит через меня, скручивая пылающую страсть до боли пульсирующей во мне.

Черт возьми, Бет.

Черт возьми, Бет.

Черт возьми, Бет.

Когда Дерек возвращается ко мне, я чувствую, что он уже совсем не тот. Его поцелуи невероятно долгие и бесконтрольные. Он слишком сильно прижимает свое тело к моему буквально впечатывая меня в кафель. Я выхожу из себя, пытаясь высвободиться. Он сопротивляется, не дает мне сдвинуться.

Я кричу:

— Мне больно, Дерек!

Он ворчит и отодвигается.

— Черт возьми, Бет. Я не хочу тебе навредить. — Он проводит рукой по своим волосам. — Правда не хочу, но…

Я поднимаюсь и хватаю свой свитер. Я спешу к другому концу помещения, оборачиваюсь и прикрываюсь свитером, словно щитом. Одна из моих рук свободна, чтобы не дать ему подойти. Я в ужасе дрожу. Черт возьми, Бет. Черт возьми, Бет, — вот все, что я слышу. Он говорит что-то еще, но до меня не доходит.

Разве это не то, чего я хотела? То, о чем мечтала? То, о чем умоляла его? Почему я растерялась? Я хочу снова почувствовать его тепло, но ледяной нож пронзает грудь.

— Уходи, Дерек.

— Черт возьми, Бет. Мы не можем просто так все оставить. — Он кашляет.

Я бегу вверх по лестнице, забегаю в свою комнату, запираю дверь и прижимаюсь к ней. Я жду, когда он последует за мной, постучит, зная, что я впущу его, зная, что люблю его и уверяю себя, что хочу этого. Он будет нежным. Милым. И не навредит мне.

Потом он все мне расскажет. Мы поделимся друг с другом всем.

Я все жду.

Никаких шагов на лестнице.

Никакого стука.

Никто не шепчет, что любит меня, хочет меня и нуждается во мне.

Только скрип кухонной двери и зверский гул его мотоцикла, прорезающий ночную тишину.

 

Глава 27. Лечение?

Я ненавижу свою маму за то, что она рассказала мне об отце.

Я ненавижу его за то, что он назвал меня чертовски уродливой.

Я ненавижу Дерека.

Я ненавижу музыку.

Я ненавижу петь.

Я ненавижу пасту.

Я ненавижу Лозанну, Женевское озеро и каменные лавочки.

Я ненавижу Скотта.

И в особенности я ненавижу экономику повышенного курса.

Я засыпаю, прежде чем заканчиваю список. Прежде чем перехожу к человеку, которого действительно ненавижу. Сегодня утором я смотрела на неё в зеркало и видела всю правду.

Это все испортит. Известный совет Дерека, касающийся секса. Мы даже не дошли до этого момента, но совершенно все испортили. Я по-крупному все испортила.

А Дерек? Что насчет него? Черт, он все тоже испортил. Почему он наорал на меня из-за футболки? Он что, действительно никогда не собирается со мной этого делать? Стала ли я пошлой после всего, что было? Я снова и снова обдумываю это.

Может это пластырь на животе, находящийся в том же месте, что и в Лозанне, рассердил его? Это определенно не комариный укус. Может шрам? Тогда зачем лейкопластырь? А может там след от иглы и он не хочет, чтобы я его видела? Что за ужасные таблетки он принимает для желудка? Почему, раз за разом, все на том же месте?

Все это меня ужасно беспокоит. Даже не представляю, как должна себя чувствовать. И все из-за того, что не могу заглянуть под маленькую телесного цвета ленту.

Когда я вижу Скотта в школе, то отменяю нашу встречу у него.

— Он тебе не разрешил?

— Я была к тебе не справедлива. Я с Дереком. Ничто этого не изменит.

Скотт с лязгом захлопывает свой шкафчик и подходит так близко, что я могу чувствовать запах его одеколона. Он шепчет:

— Еще посмотрим.

Оставшуюся часть дня он снова смешной, милый и дружелюбный Скотт. Он приносит свои заметки по экономике в обед и объясняет для меня шестую главу. В хоре у него не выходит его отрывок. Он быстро занимает свое место рядом со мной и наклоняется так, что мы стоим, практически, щека к щеке — так он может слышать, как я пою его часть.

— Почему ты меня не ненавидишь?

Он пожимает плечами.

— Мазохист.

Я смеюсь.

— Спасибо, Прекрасный Принц.

— Всегда к вашим услугам, Красавица.

Он снова меня спасает. Я должна любить его. Действительно должна. У меня сегодня ничего бы не вышло, если бы не он.

Когда я еду на занятие хора, все, о чем я могу думать, это лейкопластырь на животе Дерека. Парни не пользуются пластырями. Если это порез или укус, какая ему разница, что я его видела? Почему он на том же месте?

Выглядит все как… в медицине.

Лейкопластырь.

Кашель.

Потеря веса.

Бледная-бледная кожа.

Таинственные исчезновения.

И его советы о врачах. Таблетки, которые он постоянно глотает. Придурок Блэйк и его идиотская наркопривычка.

Все сходится. Не на зависимости, а на болезни.

«Я не переживу, если ты меня оставишь». И что же он сказал? «Не взваливай все на меня».

Планирует ли он оставить меня потому что…

Нет, такого не может быть. О, черт. Наверное, он болен. По-настоящему болен. Но не аллергией или простудой, которая быстро проходит.

На одну маленькую секунду я беспокоюсь, что могу забеременеть. Что это? Может, ВИЧ? Вот почему он не хочет… Нет, нет. Не это. Диабет. Он постоянно колет себе уколы. Скорее всего, это он. Бледные диабетики? А они кашляют? Может, лейкоз? Он может сходить в больницу и получить нужное лечение. С ним все будет хорошо. Люди вылечиваются от лейкемии. Костный мозг. Ему просто нужен новый костный мозг.

Перед тем, как станет лучше, всегда бывает плохо.

Все сходится.

Думаю, он не может быть настолько болен. Большую часть времени он в порядке. Он всего лишь кашляет. Это бронхит или что-то подобное. Может, мононуклеоз? Но он заразен. Дерек сказал бы мне, если бы это был он.

Какое заболевание вызывает кашель?

Такие глупые вещи как простуда, грипп, пневмония. Однажды я её подхватила. Постоянно кашляла. Опытные курильщики кашляют. Но Дерека это не касается.

Почему он просто не может мне рассказать?

Я не могу спросить его. Не могу ему противостоять. Теперь не могу. После прошлой ночи. Мы должны вернуться в то время, которое у нас было, пока я его не бросила. О, черт. Я его бросила.

Поздно ночью после хора, я проверяла онлайн ли Дерек, но его не было. Я написала ему сообщение о том, что хочу его. Звучало так, словно я чокнулась. Поэтому я его удалила. Я просто отослала, что скучаю и пошла спать.

Утром я проверила телефон. Ничего милого в ответ не было. Никаких голосовых сообщений. Никаких смс. Ни имейла. Мне страшно. После всего, что случилось в понедельник вечером, я должна знать, что он не злится, что у нас все в порядке, прежде чем он ускользнет в небытие. Я обещаю не спрашивать о пластыре на его животе. Черт. Он мог быть там все время. Дерек всегда был в футболке. Или в кожаной куртке. Мы встречаемся уже несколько месяцев, а я никогда не была настолько близка с ним, чтобы видеть его голую грудь. Разве это не кажется странным? Я чувствую, как страх сосет под ложечкой. Его гнев. Даже его жестокость. Существует столько вещей, которых я не знаю о Дереке.

Но спрашивать я не буду. Я обещала быть идеальной и невинной, когда он просил меня остаться в Швейцарии.

Что еще я могу поделать? Я просто его люблю.

Проходят дни.

Недели.

Он что, думает, что я все выдержу? Я беспомощная, бредовая, не знаю где он, что с ним и что с нами. Неужели все навсегда испорчено? Эта тишина меня раздражает. Все намного хуже, чем раньше. Я не могу до него достучаться.

На его странице в интернете появляются непонятные вещи. Он ничего не писал до ночи со мной, но его друзья начинают писать сообщения у него на стене. Одна из его бывших из Эмебайл: «У тебя все получится. Люблю тебя». Эти слова заставляют меня кричать.

Сообщение от Блэйка: «Держись, приятель. На этот раз все получится».

И еще куча: «Скорее возвращайся!» и «Мы по тебе скучаем».

По крайней мере, я знаю, что он жив. Но сообщение я не оставляю. Ни за что. Слишком личное. И слишком унизительно, что я не в курсе происходящего. Что он не захотел мне рассказать. Не позволил все узнать. Я заполняю его почту личными сообщениями, которые с каждым разом становятся более жалкими.

Звучит по-врачебному, ужасно по-врачебному. Тупица. Если бы я присоединилась к Эмебайл, как хотел Дерек, и была бы дружелюбна со всеми девушками, с которыми он общается, я узнала бы от них, что происходит. Независимо от того, что он им рассказал, я даже этого не знаю.

Я думаю позвонить Блэйку. Пробую. Не отвечает. Распоряжение Дерека? Без понятия.

Как он может так со мной поступать? Просто оборвал все связи и все. Я его девушка, разве не так?

Может и нет.

Его бывшая написала: «Люблю тебя» на стене, чтобы видел весь мир.

Может, он к ней вернулся? Может, он думает, что я со Скоттом? Может, он платит мне той же монетой?

Нет. Он поверил мне той ночью. Я в этом уверена. Я должна продолжать верить в это. Он появится у меня на подъездной дорожке на своем байке, как появляется всегда. А я буду терпеливой, буду продолжать его любить, держа оборону со Скоттом.

Но Скотт не делает все проще. Каждый день в школе он милый, дружелюбный и реальный. Его мускулистое плечо всегда около меня. Он постоянно шутит. Но я не даю ему повода подозревать, что у нас с Дереком что-то не так. Если он захочет меня успокоить, я ему позволю, и что тогда я буду говорить Дереку?

Я обманываю себя, делая вид, что все здорово, что знаю, где он и как. Каждый день я посылаю дюжину сообщений Дереку по е-мейлу, спрашивая как у нас дела. Никаких вопросов. Никаких жалоб. Он вернется. В любой день. В любую секунду. Я почти убедила себя в этом.

Я скачала музыку для «Песни Бет», которую он прислал, изучила её и, напевая мелодию с ручкой в руке, жду вдохновения, но кого я обманываю? Я отбрасываю ручку и смотрю в стену.

Я осматриваю комнату, тут все мои жалкие попытки по написанию песен, которые я хотела сжечь. Может, что-нибудь из них подойдет? Я читаю свои каракули.

Я подошла к абзацу, который написала после выпускного о Скотте.

Скотт любит меня. Хочет меня. Он не ожидает, что я написала такое, я просто не могла. Слишком тяжело продолжать этот маскарад. Я хватаю «Песню Бет» и разрываю её напополам, затем еще и еще.

Так или иначе, уже слишком поздно. Выступление Дерека в эти выходные.

Я захожу на сайт Эмебайл и распечатываю нужную информацию. Я сказала, что приеду на поезде. Но в любом случае, он будет там. Я не знаю, наберусь ли смелости ему противостоять, может, даже потеряю его, но я должна его увидеть иначе сойду с ума. Мне удалось купить в интернете билет в один конец. Я закажу такси до места, где они выступают, а затем попрошу Дерека отвезти меня домой.

Что он будет делать, когда увидит меня в аудитории, вторгнувшейся в его пространство? Каково ему будет? Знаю, глупо. Почему я туда еду? Почему просто не оставить его в покое? И позвонить Скотту.

Нет. Дерек хотел, чтобы я пришла. Поправочка. Он хочет, чтобы я пришла.

В субботу вечером у нас первый рождественский концерт, где мы отмечаем выпуск дебютного диска. Во время перового номера Скотт проскальзывает за сцену, и становится рядом с консьержем. Он улыбается и показывает поднятый большой палец. Я улыбаюсь ему в ответ и чувствую, что целиком и полностью предала Дерека.

В первой части выступления все со свистом поднимаются на ноги. В своих мантиях мы выглядим как малиновая масса, чувствуя себя новенькими и особенными. Мы выходим из зала. Надеюсь, люди не попросят обратно свои деньги. Пою я хорошо, но не могу найти то волшебство, которое трансформирует меня и силу, которая возносит. Наши диски продаются в фойе. Может, я только что убила успех в плане продаж?

Мы толпимся в большой комнате в задней части здания с выцветшими библейскими плакатами, приклеенными к стене, которую мы используем, как гардеробную Лучше, чем подвал, но не намного.

Я беру бутылку воды и подхожу к окну, смотря в сумерки. Я поставила бутылку на подоконник и прикладываюсь лицом к холодному стеклу.

— Эй, Бет, смотри, что я нашла. — Сара машет на старый телик в углу. — Это они. О, черт, и Блэйк тут.

Я оборачиваюсь и смотрю на неё.

— Дерек говорил тебе, что их собираются показывать по телику?

Я чувствую, словно двигаюсь под водой, но она густая как мед, не позволяющая добраться до цели. Так или иначе, я пересекаю комнату и смотрю на размытого в телевизоре Дерека. Он в смокинге, стоит посередине хора и поет на премьере фильма в Торонто. Он невероятно бледен. Практически, синий. Может, это из-за освещения? Он выглядит до жути исхудалым.

Черт. Выглядит ужасно больным. Как я могла быть такой слепой все это время? Ослепленная. Вот какой я была. Полностью слепой. Я видела лишь то, что он хотел, чтобы я видела.

Сара поворачивается ко мне.

— Дерек выглядит ужасно. Что с ним?

— Не знаю.

Она с насмешкой смотрит в мою сторону. Теперь и остальные девушки толпятся тут, толкая друг друга, чтобы посмотреть. Мы все наблюдаем, когда Дерек качается, а затем падает вперед. Он бы упал навзничь, если бы у парней, стоящих рядом не было хороших рефлексов.

Я издаю странный испуганный звук.

Камера поворачивается к дирижеру. Мистер Высокая Худая Борода продолжает делать то, что делал даже когда парень, которого я люблю становится белым как смерть и падает. Когда камера возвращается к ним, парни поют, словно ничего не произошло, за исключением того, что Дерек и два его спасителя уже не в кадре.

Весь хор смотрит на меня. Я застыла. Я должна двинуться. Должна подняться. Сейчас же. Как далеко это находится? Довезет ли меня Джанет до Торонто? Ну, разумеется. Она сильная, но как я найду его?

Не важно. Не важно. Не важно.

Я оттаиваю настолько, что могу поднять руки.

— Мне нужны деньги.

Девушки разбегаются к своим кошелькам и кладут мне в руки пятерки и десятки. Мэдоу дает мне стопку двадцаток.

Я хватаю свой кошелек, куртку и бегу к задней двери.

— Скажите Терри, что мне очень жаль. Вы сможете обойтись и без меня.

— Твое платье! — кричит Леа.

Я не могу выйти в нем на улицу, ну и фиг с этим. Я постараюсь не волочить его по снегу и грязи на стоянке.

Я толкаю дверь и врезаюсь в Скотта.

Он ловит меня за оба локтя.

— Как ты узнала, что я здесь?

— Отпусти, Скотт. — Я стараюсь вырваться. — Я должна идти.

— Ты в порядке?

Я не могу ему сказать.

Он все еще не отпускает.

— Послушай, Бет. Я просто еще раз хочу сказать, что я здесь. Только оглянись.

— Отпусти! — Брыкаюсь я и вырываюсь. — У меня нет на тебя времени, Скотт.

Я оборачиваюсь и бегу прочь, съежившись от того, как мои суровые слова эхом вводят в оцепенение Скотта.

Он не должен был попадаться мне на пути.

Он не должен был попадаться мне на пути.

Он не должен был попадаться мне на пути.

Если я повторю это достаточное количество раз, то поверю. Может и он тоже. В той же степени как мое сердце бьется за Дерека, я не хочу обидеть Скотта. Я забочусь о нем больше, чем должна. И я в долгу перед ним. Он никогда не узнает, но раз за разом он спасал меня во время этого бесконечно пустого времени.

Я еду по девяносто четвертой дороге, онемевшая от ужаса, вытащившего меня с концерта. Джанет летит на предельной скорости. Что может разозлить Дерека, как не это? Что может забрать его у меня? Он сказал, что поправится. И я верю. Черт. Он просто упал в обморок по телику, а они продолжили петь.

Я собираюсь найти его и заставить все рассказать. Никаких больше милых, бесхребетных Бет, которые постоянно во все верят и ждут. Чудовище выбежало на свободу и в клетку больше не вернется.

Мой сотовый звонит, когда я подъезжаю к окраине Детройта.

— Что в мире…

— Даже представить не могу, мам. Это Дерек. Скорее всего, я останусь там.

— Где?

— Позвоню, когда узнаю.

Я еду всю дорогу до границы, прежде чем осознаю, что не понимаю куда еду. Здесь автомобили стоят в линию, так что я набираю Блэйка. Опять, опять и опять. В итоге, он берет трубку.

Я кричу:

— Куда они его забрали?

— Бет?

— Я еду. Какая больница?

— Они возвращаются в Лондон. — Голос Блейка раздражающе спокоен.

Я ударяю свободной рукой по рулю.

— В Лондон? Они что, с дуба рухнули?

— Кровотечение остановилось. Он в порядке.

— Ты с ним в машине скорой помощи?

— Какой еще скорой?

Позади меня гудит машина.

— Хватит меня путать. — Я завожу Джанет и еду.

— Его родители отвезли его обратно в камеру в Лондоне.

— Черт, он что, в тюрьме? — Все же наркотики?

— Господи. Ты меня поражаешь. — Блейк смеется. Чертов смех. — Ты что не знала, что он так больницу называет?

— Камерой?

— Мы говорили ему про эти выходные. Он отказался пропустить выступление.

Я сильнее прижимаю телефон к уху.

— Он был в больнице? — Я кричу ему.

— Как этого можно не знать? — Кричит он в ответ. — Он, практически, там живет.

Я проезжаю вперед, пока черный седан катится через пограничный пункт. Блек все еще разглагольствует.

— Что же за фиговая ты девушка? — Его злой тон разрывает меня на части. — Ты должна быть с ним каждую секунду. Ему нужна мотивация, чтобы быть там. Посмотри, что случилось сегодня.

— Это не моя вина. — Я снова ударяю по рулю. — Ты не можешь меня обвинять. Он мне ничего не сказал.

— О, блин. — Блейк довольно долго молчит. — Ты ничего не знаешь.

Телефон скользит в моей потной руке. Я ловлю его и снова прислоняю к уху.

— Скажи мне, что с ним, Блэйк. — Мой голос дрожит. — Я схожу с ума.

Я дрожу, пытаясь контролировать себя.

— Забудь все, что я сказал. — Он бросает трубку.

Я кидаю телефон на пассажирское сиденье и еду. Еще три машины, чтобы проехать. Две. Одна. Моя очередь. Я подъезжаю к будке и опускаю стекло.

Дружелюбный парень лет двадцати кладет руку на крышу моей машины и наклоняется, чтобы говорить через окно.

— Паспорт, пожалуйста.

— Паспорт? — Канадцы в Порту редко спрашивают документы.

— Да, местные должны это знать.

Я шарю в кошельке и достою документы.

— Пожалуйста. — Я показываю свое удостоверение. — Мой парень в больнице.

— Любишь канадцев? — Он флиртует что ли?

Я просто киваю в ответ.

Он возвращает мне удостоверение.

— Надеюсь, он в порядке. Счастливого пути.

У меня стоит комок в горле, когда я отъезжаю. Я шмыгаю носом и протираю глаза. Соберись, девочка. Ты должна ехать. Я смотрю на индикатор. Черт. У меня только американские доллары. Я снимаю на одной из заправок в Виндзоре деньги. Они рады обменять мои деньги и урвать некоторую сумму по курсу. Я покупаю большую бутылку воды и жвачку. Нужно поесть, но запах старых чипсов, печенья и вяленого мяса смешивается с запахом дизельного топлива, скручивая мой желудок в узел.

Когда я выезжаю на четыреста первую дорогу в холоде черной ночи, то стараюсь сохранять спокойствие, но парень на границе меня расстроил. Наворачиваются слезы. Они заливают глаза и лицо. Начинается снегопад. Чертов снег. Чертовы Великие озера. Чертова зима. Все это совсем не к месту. Я следую указателям, мчась на Джанет на семидесяти пяти, пока падает густой снег, и мертвящий звук мотора не может заглушить мои всхлипы. Сопли текут по моим губам. Я вытираю их, прежде чем они стекут на мой подбородок и попадут на красное платье.

Я должна прекратить. Я напугаю Дерека своим видом. Не хочу, чтобы он знал об этом.

Но не могу остановиться.

Нет, он должен узнать.

Должен увидеть, что я разбита. Я чувствую клубы горячих слез внутри. Почему я не могу себе этого позволить? Пусть видит. Больше никаких отговорок. Никакого притворства. Он должен подпустить меня к себе.

Если он меня любит, то должен увидеть. Должен знать в какое месиво я превратилась.

Я проклинаю и плачу и кричу в его сторону какие-то глупости. Он болен, а я выплескиваю на него ярость. Я гоню, снег блестит в свете фар. Джанет съезжает с дороги, но я поворачиваю колеса, чтобы моя девочка выпрямилась и снова набрала скорость.

Мы с Джанет боремся против заносов, я рыдаю, её двигатель гудит. Потребуется два часа, чтобы добраться до Лондона. Мой голос ломается, когда я включаю поворотник и сворачиваю на Вандерленд роуд.

Я планирую остановиться на заправке и просмотреть справочник, но замечаю кое-что даже прежде, чем мне встречается телефонная будка. Красное кирпичное здание тянется справа. Я притормаживаю и петляю по лабиринту стоянки, нахожу место и глушу мотор. Я вытаскиваю из сумки розовую футболку хора и вытираю лицо. Я мельком вижу себя в зеркале заднего вида. Весь макияж стерт. Я достаю свой корректор и смотрю на него. Горький смех вырывается из горла. Я отбрасываю волшебную палочку в сторону.

Я прохожу сквозь стеклянные двери, в лобби горят люминесцентные лампы. Пухлый парень с красным лицом сидит за информационной стойкой.

— Дерек Коллинз, пожалуйста.

— Дерек? — Он ищет среди имен. — Пускают только членов семьи. — Он замечает мое платье и вскидывает брови. — Слишком поздно для посещений.

— Я его сестра.

— Еще одна? Дружище Дерек должен рассказать мне, как он это делает.

Он передает мне карту с отмеченной на ней комнатой. Когда он замечает мое лицо, лыжную куртку, накинутую на блестящее платье, в его глаз виднеется сострадание.

— Простите. Вы должны подняться и подбодрить его.

Я что, единственная девушка на земле, которая никогда тут не была?

— Скажи этому пацану, что он должен мне три шоколадки.

Я дружелюбно сбегаю. Подхожу к лифту. Смотрю на карту. Черт. Это не может быть правдой. Я прошу молодого рыжеволосого парня, который толкает тележку с лекарствами на второй этаж помочь мне. Я беспомощно показываю ему номер комнаты.

— Это палата Дерека.

— Почему здесь его все так хорошо знают?

— У нас есть свои любимчики. И этот парень, то, как он возвращается и поет для всех, приглашая своих друзей… Мы все его поддерживаем.

Мои глаза снова наполняются влагой. Парень видит, как я краснею от жара, бьющего в лицо, и кусаю губы, чтобы не сорваться.

— Пойдем. Я провожу тебя.

Он обхватывает меня веснушчатой рукой и ведет по длинному коридору мимо невероятного количества дверей к другому лифту. Он проводит меня мимо пункта медсестер.

Когда мы стоим перед дверью с таким же номером, как и у меня на карте, мне хочется его обнять. Он открывает дверь и заталкивает меня внутрь. Дверь позади захлопывается.

Дерек лежит на больничной койке с маской на лице. Он должен бороться, чтобы сделать вдох. Его лицо выглядит синим на фоне белоснежных больничных простыней, а мокрые волосы чернее, чем обычно, в сравнении с бледной кожей. Глаза закрыты. Веки фиолетовые, под глазами темные круги. Его длинные черные ресницы выглядят влажными. Рядом весит капельница с прозрачной жидкостью. Мои глаза смотрят на тонкую трубку, переходящую в иглу, торчащую из его груди. С другой стороны весит еще одна капельница с желтоватой мутной жидкостью. От неё тоже идет трубка намного большего диаметра. Эта трубка уходит под простыню. Я думаю, что она у него в животе, в том месте, где у него был лейкопластырь. Я смотрю на его лицо. Крошечные прозрачные трубки торчат из ноздрей.

Должно быть, я издала громкий звук. Вдохнула или шмыгнула носом.

Он открывает глаза и сосредотачивается на мне.

— Нет, Бет. — Он закрывает глаза.

— Нет? — говорю я слишком сурово, слишком громко.

— Только не ты.

— А кто тогда? — Я теряю контроль.

Он опускает маску, чтобы его лучше было слышно.

— Ты не должна этого видеть. — Его голос томный и скрипучий. — Уходи.

— Посмотри на меня. — Я подхожу к его кровати. — Открой глаза, черт бы тебя побрал. — Моя очередь кидаться проклятьями. Моя очередь кричать.

Глаза он не открывает.

Я обхожу кровать, и он приоткрывает веки. Его кожа горячая и липкая, но я не намерена отступать.

Он видит меня и отворачивается.

Мои пальцы скользят по его темным влажным волосам. Я наклоняюсь и шепчу ему на ухо:

— Это то, что ты делал для меня.

— Уходи.

— Не так-то это и просто.

Он поворачивается ко мне лицом, его пальцы скользят по моему лицу. Он смотрит на меня лихорадочными глазами полными любви до тех пор, пока я больше не могу этого выносить.

В этот раз отворачиваюсь я, спотыкаюсь о стул у двери и расклеиваюсь.

— Бет. — Он изо всех сил старается говорить. — Не плачь.

Я поднимаюсь на ноги, страх превращается в гнев, который застал меня в машине.

— Что я должна сделать? — Визжу я ему в лицо. — Скажи, Дерек. Не важно что. Ты должен сказать.

— Я не хотел, чтобы так все вышло.

— Это глупо. — Кричу я. — Я люблю тебя. Как можно быть таким жестоким? — Я качаю головой и продолжаю кричать. — Ненавижу тебя за это. Ненавижу. — Я делаю выпад в его сторону со сжатыми кулаками и продолжаю кричать. — Хватит врать. Черт подери тебя, Дерек. Хватит!

Дверь в его комнату распахивается. Невысокая крепкая женщина с глазами Дерека врывается в комнату и встает между мной и ним.

— Держите себя в руках, юная леди. — Она хватает меня за запястья. — Не знаю, кем вы себя возомнили или что ту делаете, но вы должны унести свое вечернее театральное платье из комнаты моего сына.

Я смотрю на неё.

— Но я — Бет.

Она отпускает меня.

— Не знаем мы никакую Бет. — Она толкает меня к двери.

— Дерек! — Он не может просто так лежать и позволить её это сделать.

— Мам, прекрати.

— Она даже не знает кто я. — Мои колени дрожат, и я опускаюсь на пол в своем малиновом платье.

Мама Дерека наклоняется к его лицу.

— Ты знаешь эту девушку?

— Мы познакомились в Лозанне.

— Нет. Ты сказал, что Блэйк познакомился с девушкой в Лозанне.

— Не с такой как я. — Он всасывает воздух и шепчет. — Она — самое лучшее, что когда-либо случалось со мной.

Услышав это, мои слезы снова начинают катиться по лицу. Его мать смотрит на меня, а затем снова на него.

— Ты ей не сказал? О, Дерек. Как ты мог так поступить?

Она подходит ко мне, помогает подняться и обнимает.

— Милая, мне очень жаль.

Она обводит вокруг меня руки, и я прислоняюсь к женщине, которую не знаю. Может, она мне расскажет, если Дерек не может?

Дерек пытается подняться на локте.

— Я собирался сказать ей, когда снова попаду в список, но это занимает слишком много времени. Уходи, Бет. Забудь, что была здесь. Не хочу, чтобы ты тут находилась.

Список? Что это? Уверена, он полагает, что я уйду, что я снова его оставлю.

— Как можно…

— Тише, милая. Он имел ввиду совсем другое. — Его мама возвращается к нему. — Этого может и не случится. Ты должен ей сказать. Сейчас. — Мне нравится эта женщина. Сильно нравится. Она умная и сильная.

Она подводит меня к кровати Дерека, наклоняется над ним, убирает волосы и целует.

Она сжимает мою руку, закусив нижнюю губу, и оставляет нас наедине.

 

Глава 28. Правда

Я больше не сержусь. Ко мне вернулся страх.

— Можешь вернуться на стул и минутку посидеть? — Единственное, что я слышу в его голосе, так это усталость. — Мне нужно закончить.

Он надевает маску, кладет голову на подушку и тяжело вдыхает, хрипя.

Я сажусь на стул у его постели и беру его за руку. Он отодвигает провода и передает мне платочки. Я трачу половину коробки, чтобы вытереть лицо. Потом я кладу щеку на его перевернутую ладонь. Через пару минут он начинает говорить.

— Ты когда-нибудь задумывалась, почему моя кожа такая соленая на вкус?

— Нет. — Я целую его руку и облизываю свои губы. — Но мне нравится. — Скотта я целовала только в губы. Дерек — единственный парень на свете, которого я пробовала на вкус.

— Я всегда был больным ребенком. Всегда простужался или цеплял пневмонию. Я все время кричал и не хотел есть. А затем ел и ел до тех пор, пока не начинал кричать снова.

— Бедный Дерек.

— Бедная мама. Папа даже в те времена работал по ночам. Она не могла меня успокоить, чтобы он мог поспать. Я кричал всю ночь.

— Что с тобой было?

— Никто не знал. Её доктор сказал, что у неё мало молока и посадил меня на искусственное.

Мои глаза поднимаются на капельницу, стоящую сбоку. Так вот что это за штука, это детское питание.

Дерек спускает простынь к талии и поднимает свою больничную одежду. Трубка прикреплена к пластиковому диску, вставленному в живот.

— Теперь ты знаешь, почему я всегда носил широкие толстовки, отступал, когда ты была слишком близко, и взорвался, кода пыталась стянуть с меня рубашку. — Он замечает мой взгляд, прикованный к капельнице. — Это питательная трубка. Людям в моем состоянии требуется намного больше калорий, чтобы жить, чем обычным людям.

— Но ты ешь. Я видела.

— Не достаточно. Я был скелетом, когда, в итоге, меня положили в больницу. Один врач решил проверить свои подозрения и сделал мне потовый тест. — Он кивает. — У меня КФ. Вот почему моя кожа такая соленая на вкус.

Я поднимаю голову. Мое лицо стягивает в узел.

— Но ты не в инвалидном кресле. Не могу поверить, что твой мозг что-то напутал.

— Нет. Церебральный паралич — это ЦП. У меня КФ. Муковисцидоз. Он делает всю слизистую в твоем теле сверхгустой и липкой. Вот почему я кашляю.

— Это могла бы быть аллергия или астма.

— Нет, Бет. Это КФ. Он блокирует мою поджелудочную железу и с печенью тоже проблемы. Мне нужно принимать ферменты, чтобы что-либо переварить. Я был сопливым мальчиком, который не хотел есть, поэтому мама ставила мне трубку. — Он смотрит на колону с капельницей. — Дома я ставлю ночные капельницы, чтобы держать рост и вес в норме, с тех самых пор как был ребенком.

— Тогда почему ты сейчас в больнице?

Он закрывает глаза, собирает все силы и снова их открывает.

— У меня океан экзотических бактерий, растущих в легких.

— Почему они не дают тебе антибиотики?

— Как эти? — Он смотрит на вторую капельницу. — И вдыхаю я тоже их. Я живу на антибиотиках. — На его лице появляется горечь. — Их слишком много.

— У тебя от них зависимость?

Ему удается приподнять бровь.

— И это еще не вершина айсберга.

Я сижу прямо, крутя головой, и чувствуя себя глупо из-за того, что не поняла, что он болен, что не была здесь рядом с ним раньше. Блэйк был прав. Что за фиговая я девушка? Но теперь все будет хорошо. Он в безопасности в больнице и проходит лечение. Антибиотики его вылечат. Я сжимаю его руку.

— Почему ты мне не сказал? Ты даже не представляешь, через что мне пришлось пройти.

— Всю жизнь я был мальчиком, который собирался умереть. — Он изо всех сил пытается втянуть воздух в легкие.

Умереть? Он не умрет.

Его скрипящий голос продолжает:

— Все мои друзья знают, что я умру. Моя бывшая из Эмебайла была героем, потому что любила парня, который собирался умереть. Каждая девушка с начала младших классов, которая мне нравилась, знала, что я умру. — Он кашляет, и ложится спиной на подушку.

Я изображаю храбрую улыбку на лице.

— Ты в больнице. Они позаботятся о тебе. Ты не умрешь.

Он сжимает мою руку. У него нет сил.

— Мне нужно было место, где бы я не был болен. Где я мог быть просто парнем, который тебя любит.

— Я все равно бы тебя любила.

— Но не так. Хоть раз в жизни я хотел увидеть сердце без жалости. Думаешь, это неправильно?

— У тебя есть мое сердце. — Я встаю, чтобы к нему прислониться. — Все целиком. — Я откидываю его волосы назад, как делала его мама. — И ты поправишься. Я буду рядом.

— Мой КФ — серьезная штука. Два года назад я был в списке на пересадку легких.

От страха я отступаю.

— Они хотят тебя вскрыть и вынуть легкие?

Он кивает.

— Прошлой весной после Олимпиады хоров мне стало хуже. Я стал кашлять кровью в очень больших количествах.

Я стараюсь не дрогнуть. Думаю, он не заметил.

— Бактерии заполонили все. Я подхватил серьезную инфекцию. Они чуть дважды меня не потеряли.

Мои губы начинают дрожать. Я держусь изо всех сил, чтобы не упасть. Скоро совсем не выдержу.

— Тебе лучше сесть.

Я обезоруженная приземляюсь на стул. За исключением несильного кашля он был в порядке в Швейцарии. И каждый раз, когда я его видела после. Он всегда был усталым. И немного кашлял. Помимо этого, он выглядел хорошо. Но что можно понять из телефонного звонка или общения в интернете?

— Мама смогла включить меня в испытания совершенно нового метода лечения, с дозами нового антибиотика. Я выжил, что как правило, не случается без пересадки. Это, своего рода, чудо, которое я произвел в Лозанне. Мой хор, ожидая поездки, послушали себя и решили, что я должен лететь с ними. Они вытащили меня из больницы и отправили туда на самолете. Бедный Блэйк. — Он с трудом покачивает головой. — Наш номер в отеле был похож на клинику.

Я киваю, начиная понимать.

— Вот почему ты взбесился из-за него и Сары.

Он дотрагивается до трубок в носу.

— Я должен был получать кислород на самолете и все ночи и утра, за исключением, когда мы выступали. — Он вяло поднимает руку и указывает на кевларовый холм на тумбочке. — Я брал свой жилет и ингаляционную маску. Три раза в день я вдыхал антибиотики и препараты, разжижающие слизистую, а затем ходил в жилете в течение двадцати минут.

— Зачем он?

— Жилет резко надувается, сжимая и отпуская грудную клетку, чтобы я избавлялся от слизи.

— Избавлялся?

— Это как кашель без кашля. — Он закрывает глаза. — Прежде чем я получил жилет, ребята клали скамейку от пианино на лестничный пролет и били меня. Блэйк в этом почти так же хорош, как и моя мама.

Он теряет меня.

— Все же ты пел. Твой голос был идеально чистым.

— Перед выступлениями я делал дополнительные процедуры. Из-за антибиотиков я провел несколько ночей в больнице. Современная медицина — отличная штука.

Он никогда не был так слаб. Я все еще обескуражена.

— Как ты это делал, не отставая от графика?

— Я пропускал большинство репетиций. Я только выступал и был с тобой.

— Но после ты был очень активным.

— Возможно, это было неправильно. Я хочу сказать, что физические упражнения — это хорошо. Моя жажда адреналина поддерживала во мне жизнь и силу в течение многих лет. Я был слаб и болен и вдруг снова ожил, стал снова относительно здоровым и наполненным тобой. Ты лучше, чем любое лекарство, Бет.

Я качаю головой.

— После того, как ты уехала, я старался быть наравне с Блэйком. Горы — не самое лучшее место, если у тебя проблемы с дыханием. Я взял свой переносной кислородный бак, когда мы поехали кататься на сноуборде. Я катался и в промежутках между спусками вдыхал кислород. Это был мой последний шанс жить.

В последнюю ночь со мной он тоже ушел.

— Мы слишком долго гуляли. А потом потребовалось спасать Сару.

— Все было не так плохо. Я взял такси. Я постоянно на них разъезжал в Лозанне. Тогда с тобой, это был единственный раз, когда я шел. Ты просто подумала, что я простудился.

— Ты целиком и полностью дурачил меня.

— После того, как я привез Сару, я не вернулся к себе в отель, а сразу пошел в больницу. В Швейцарии хорошие врачи.

Я помню, как он кашлял, когда на следующее утро мы уезжали.

— Значит, никакого коттеджа не было?

— Прости, Бет. — Его голос, практически, исчезает. — Я очень много врал. — Он закрывает глаза без сил от разговора. — Я не жду, что ты меня простишь. — За этими словами град слез. — Передавай привет Скотту. — Он не может скрыть боль, сковывающую лицо.

— И я что, должна просто так уйти?

Я должна быть в ярости. Злиться. Страдать. Бояться. Я смотрю на его бледное, с синим оттенком впалое лицо, с синяками и фиолетовыми губами, наблюдая, как он тяжело дышит и пытается контролировать эмоции. Он выглядит таким юным, когда его волосы зачесаны назад. Ничего не осталось от самоуверенного певца, великолепного композитора и чувствительного парня, который хочет, чтобы я оставалась хорошей. Он просто маленький мальчик и все, что я хочу делать — заботиться о нем. Он больше не прекрасен и я тоже. Но я чувствую кое-что внутри. Я люблю его больше, чем когда-либо.

Я наклоняюсь к нему.

— Все будет хорошо. Я здесь.

Его глаза открыты и дрожат.

— Я приезжал к тебе сразу, как только меня выпускали. Каждый раз как было можно уйти… — его глаза осматривают аппаратуру, — отсюда.

— Как ты собирался держать меня в неведении, если бы я присоединился к Эмебайл?

— Я думаю, я всегда хотел, чтобы ты узнала. Они разрешают мне репетировать, когда я могу. Я планировал поправиться, не…

— Мне так жаль. Я должна была быть здесь, Дерек. Каждый день.

— Я знаю. — Он жестом подзывает меня, чтобы я могла расслышать, что он шепчет. — Средняя продолжительность жизни больных КФ тридцать семь лет.

Я сглатываю.

— И это дает нам много времени. Помнишь, ты сказал, что генетики нынче творят чудеса?

— Тридцать семь — средний возраст. Это значит, что половина из нас умрет намного раньше.

— Но не ты.

Он прикладывает руку к моему лицу.

— Я могу быть отцом ребенка только из пробирки.

— Ты не можешь…

— Нет. Только так. Нельзя получить сперму через мои забитые трубы.

— Выходит, мне не придется беспокоиться о беременности. Ты идеальный парень для такого мутанта как я.

— После того как они спасли меня прошлой весной, я проходил испытания на устойчивость к антибиотикам. Полагаю, они использовали слишком много новых лекарств. Это означает, что я должен был быть в списке на трансплантацию до тех пор, пока они бы меня не починили.

— Значит, ты поправишься и без того, что они тебя разрежут? — Мне нравится, как это звучит.

— Это невозможно.

— Что? — Я не верю ему. — Ты же прошлой весной…

— И это помогло мне… на какое-то время. Мама старается восстановить меня в листе ожидания. Не думаю, что я дотяну.

Я кладу свое лицо на его подушку.

— Дотянешь. Обязательно. — Дерек умирает? Не может быть. Это не реально. Я не позволю. Я целую его в его соленое лицо. — Ты останешься здесь и будешь делать все, что прикажут тебе доктора.

— Истории моей жизни в одном предложении. — Он качает головой.

— И ты никогда больше не сядешь на свой мотоцикл. И я собираюсь быть рядом, чтобы проследить за этим.

Он открывает один глаз.

— В этом платье?

Я смотрю на себя.

— Выгляжу, как дура?

— Ты великолепна. И не должна здесь оставаться. У меня уже есть мама.

Я встаю.

— Ты вел себя очень глупо. Посмотри, сколько времени мы упустили.

— Я полагал, что у тебя школа и хор.

— Если у нас есть время только пока тебе не исполниться тридцать семь…

— Бет, хватит… — Он протягивает трясущуюся руку, и моя холодная встречается с ней.

Я наклоняюсь и прижимаюсь к его сухому, соленому рту.

— Такого твоя мама сделать не может. — Я целую его снова. — Поверь мне, тебе не захочется увидеть сцену, которую я устрою, если меня попытаются отсюда вышвырнуть.

— И ты останешься, чтобы меня искупать?

— Если они позволят мне помочь.

— Сейчас же попрошу медсестру научить тебя этому.

— Ты становишься пошлым, когда беспомощен.

— Это все, что мне остается.

Он усмехается, но боль и горечь возвращаются. Он нажимает белую кнопку у кровати, к которой может дотянуться.

Появляется медсестра.

— Привет, Мэг. Это Бет. Найдешь для неё медсестринскую одежду? Она говорит, что перебирается ко мне в берлогу.

Медсестра Мэг улыбается, смотря на меня.

— Сейчас вернусь.

Я переодеваюсь в ванной Дерека. Штаны короткие и зеленые, что не подходит к моему красному лицу. Я смотрю на свое ужасное отражение и обещаю себе, что Дерек никогда больше не увидит меня плачущей. Я умываюсь и привожу себя в порядок, как могу. Даже близко не красавица.

Я звоню себе на домашний. Просто супер, мама не отвечает. Я только и успела сказать: «Дерек в больнице в Лондоне. Я познакомилась с его мамой. Она разрешила мне остаться. Он поправится» и все это довольно нормальным голосом. Я отключаю телефон — правила больницы.

Я вешаю свое платье в шкаф рядом с его смокингом.

Мэг смотрит, что-то поправляя в капельнице.

— Хотела бы я увидеть вас двоих на балу.

— Мы поем, — говорит Дерек.

— Вместе?

Я сглатываю комок в горле и киваю. Надеюсь, мы сможем вновь вместе спеть. Не важно, где и когда.

Мэг оставляет нас одних.

— Моя мама приходила, пока ты переодевалась. Он рада, что ты меня не придушила.

Я сажусь на стул. Он все еще там, где я его оставила.

— Я сказал ей, что ты не захотела уходить.

— И что она ответила?

— «Спасибо». Она собирается домой, чтобы выспаться в собственной постели.

Мои глаза осматривают палату, ожидая найти его маму, прячущейся.

— Как она может оставить тебя тут одного? Что, если…

— Ты же здесь.

— Я? — Она даже не знает меня.

Дерек кашляет. Могу сказать, что ему больно. Он задыхается на минуту.

Я стою, не зная, что делать.

Он шепчет:

— Если я посреди ночи стану синим, вызывай Мэг.

— Ты уже синий, малыш.

— Еще синее.

— Не смешно. — Я хочу шлепнуть его по руке, но не смею. — Я не останусь, если ты собираешься это сделать.

— Мама рассчитывает на тебя. — Он не шутит. — Ей нужен отдых. Так и знал, что ты струсишь.

Я подхожу к двери и осматриваю коридор. Там пусто. Я оборачиваюсь.

— Они оставили нас одних на всю ночь? А так можно вообще?

— Я вроде как беспомощен. Уверен, они думают, что с тобой все будет хорошо.

— А ты? — Я закрываю дверь и скрепляю руки за спиной. — Ты слишком слаб, чтобы снова от меня убежать.

— Это ты убежала от меня.

Я опускаю глаза в пол.

— Я не виню тебя, Бет. Кто мечтает о таком?

Я подхожу к его кровати.

— На этот раз я не убегу. — Я прислоняюсь губами к его соленой шее.

Он шепчет мне на ухо:

— Думаю, еще немного возбуждения я переживу.

Я отстраняюсь — я делаю ему больно?

Ему удается выдавить слабую улыбку.

— Но это весьма хороший метод. Хочешь вынуть мой катетер или это сделать мне?

Я не знаю, смеяться мне или плакать.

— Ты ужасен.

— Я пытался защитить тебя, как мог.

Я поудобнее сажусь на стул, скрещиваю руки и готовлюсь смотреть на него всю ночь не отрываясь.

— Что ты делаешь?

— Наблюдаю за твоим посинением.

Он ерзает на кровати.

— Я поделюсь.

— Что, если я запутаюсь в катетере?

— Просто оставайся на своей стороне.

Я вскарабкиваюсь на кровать и ложусь рядом с ним, повернувшись в его сторону, чтобы наблюдать.

Он нажимает на кнопку и свет гаснет.

Я целую его в лоб.

— Спокойной ночи.

— Я не могу заснуть. Думаешь ты…

— Я не буду трогать твой катетер.

— Можешь мне спеть? — Он дотрагивается до моего лица.

Я закрываю глаза. И пою.

Его пальцы скользят по моим скулам и бровям, дотрагиваются до моих губ, пока я пою.

Я делаю паузу и зарываю глаза. Он кивает, и я пою.

Он стремиться к освобождению, кик и эта рабыня? Вот почему он любит эту песню? Вот почему он любит мой голос?

Нет. Я не позволю. Никуда он не денется. Я меняю мотив, напевая наш дуэт, и пою ему:

Он спит. Я нет. Я лежу, мечтая никогда больше от него не убегать, мечтая, что он поднимется в мою комнату, мечтая снять его футболку. Мое сердце наполняется желанием чудовищно заботиться о нем. Я зачесываю его волосы назад и лелею как ребенка, пока пою о рабыне.

Я смотрю в потолок, закрываю глаза и шепчу:

— Он не готов переплыть Иордан.

А кто-нибудь, когда-нибудь готов? Буду ли я когда-нибудь готова отпустить его?

Ни за что. Никогда. Он останется здесь со мной.

 

Глава 29. Реальность

Я просыпаюсь. В комнате еще темно. Дерек лежит на боку, подложив под голову руку. Он обводит контур моего лица, едва касаясь. Он достаточно близко для поцелуя, что я и делаю. Сейчас он не такой горячий.

— Привет.

— Привет. — Я снова его целую.

— По утрам ты не самая вкусная.

Я отрываюсь от него и прикрываю рот.

— Достаточно выздоровел, чтобы прерваться в шалопая. Беспомощным ты мне нравился больше.

Я целую его в лоб. Он поднимает лицо и ловит мои губы. Он тоже не самый приятный по утрам.

— Как насчет того, чтобы почистить зубы?

Я бегу в ванную. У меня есть зубная щетка и еще кое-какие вещи в концертной сумке. Я быстро чищу зубы. На голове бардак, но у меня нет времени на прическу. Я нахожу зубную щетку Дерека на раковине в наборе для бритья и выдавливаю на неё зубную пасту. Я наливаю в стакан воду, мочу полотенце под теплой водой, отжимаю его и возвращаюсь к Дереку.

Я ловлю его за отсоединением трубки, воткнутой в живот.

— Ты сам это делаешь?

— Половину своей жизни. — Он прикрывает полоской пластиковое отверстие в животе. — Раньше трубка проходила через мой нос и спускалась вниз по задней части горла. Это легко.

Я иду, чтобы положить зубную щетку ему в рот.

Он выхватывает её у меня.

— Я не парализован. — Он нажимает на кнопку, и спинка кровати начинает подниматься, пока ему не становится удобно. Он невыносимо долго чистит зубы. — Куда я должен сплюнуть?

Я хватаю пластиковый стаканчик с тумбочки и передаю ему. Он отдает зубную щетку. Я бегу в ванную, чтобы промыть её, так что не вижу, как он сплевывает. Действительно не заводит. Ни одна дырка в животе. Ни один шприц, прикрепленный к груди.

Я возвращаюсь, когда он делает глоток воды. Я беру полотенце, хорошо, что оно еще теплое, и протираю его лицо. Медленно. Быть командиром возбуждает. Компенсирует все остальное.

— Так намного лучше.

Я вытираю его шею и двигаюсь к плечу.

— Об обтираниях полотенцем…

Он тащит меня к себе и наши губы соприкасаются. Мне удается забраться на кровать не прерывая поцелуй. Изголовье кровати плавно опускается, наш поцелуй становится страстнее.

Я лежу на боку, половина кровати его, половина моя. Я стараюсь быть осторожной. Он все еще слаб и я не хочу наткнуться на шприц, прикрепленный к потру в его груди, уходящему под кожу.

— Ты до жути хорошо делаешь это на больничной койке.

— Преимущество жизни в берлоге.

Его губы снова сливаются с моими. Его рука скользит под медицинскую футболку, которую мне дали и он ласкает мою спину. Я спала без лифчика. Я наслаждаюсь его прикосновениями к моей коже, целую его сильнее, поворачиваюсь на спину без стандартного падения на пол и жду его.

Он придвигается и ласкает мой живот. Я закрываю глаза и сосредотачиваюсь на его ласках, его пульсирующих пальцах.

— Тебя может это убить?

— Да, и я вижу, куда ты клонишь. — Его лицо мрачнеет. — Не уходи, Бет. — Он разводит руки.

Маска слетает с его лица. Я вижу его тоску и разочарование.

— Это чересчур. — Его лицо кривится. — У нас ничего не выйдет.

Я сажусь на свою сторону, обхватываю его лицо руками, целую его мягко и нежно и шепчу:

— Получится, когда придет время.

Он отворачивается.

— Оно не придет, Бет. Я болен навечно.

Он позволяет мне себя поцеловать. Я шепчу:

— Однажды ужасное чудовище, встретило прекрасного принца. Принц увидел страдания чудовища и подарил ему свой поцелуй.

— Я чудовище, Бет.

— Тссс… — Я прикладываю пальцы ко рту. — Магия поцелуя навсегда изменила чудовище. Она стала человеком. Она научилась любить и полюбила принца всем сердцем.

— И он полюбил её.

Я смотрю ему в глаза.

— И будут они жить долго и счастливо.

Он не спорит и позволяет мне себя поцеловать. Снова и снова.

Кто-то стучит в дверь, и я отскакиваю от него вся раскрасневшаяся и запыхавшаяся.

Его мама входит в комнату, следуя за крепким мужчиной ростом с Дерека с небольшой сединой в темно-каштановых волосах. Мое лицо горит, дезодорант не работает.

— Привет, пап. — Он разваливается на подушке, словно у нас только что ничего не было. — Познакомься с Бет.

Его отец кивает и подмигивает мне. Почему эти люди так милы со мной? Он подходит и целует меня в щеку.

— Добро пожаловать в команду.

Он сжимает мой локоть и встречается улыбкой с улыбкой Дерека.

Его отец обращается к нему, вскинув бровь.

— Тяжелая ночка?

Дерек тянется к моей руке.

— Спал как младенец.

Его мама обходит кровать с другой стороны. Она осматривает пустую капельницу.

— Ты еще не принимал свои лекарства?

— Нет, мам. Только не накидывайся из-за этого на Мэг.

— Она опаздывает. — Она уходит, чтобы найти медсестру.

Его отец садится на стул.

Дерек откидывается на кровати.

— Как работа?

Его отец пожимает плечами.

— Как обычно.

Я ухожу в ванную. Когда возвращаюсь, его мама уже привела Мэг с кучей таблеток в руках. Дерек покорно все выпивает.

Его мама замечает меня, стоящую у шкафа.

— Я отвезу Бет домой, пока ты на терапии. Папа останется тут.

Я не хочу уходить.

— Почему я не могу остаться?

Дерек легко закидывает руку за голову, словно бросает мне вызов.

— Тебе нужно немного отдохнуть, юная леди. — Его отец не сможет помочь зевая. Он поднимает жилет и трясет его.

— Мне не нужен отдых. Разве вы не устали?

Он качает головой.

— Давай, Бет. — Его мама обхватывает меня рукой за талию. — Ты уже достаточно сделала.

— Я хочу…

— Нам нужно о многом поговорить.

Я через голову смотрю на Дерека. Он прикрывает рукой глаза и качает головой.

Я стараюсь придерживать свой язык.

— Если так, то ладно.

— Когда ты вернешься? — Тревожные нотки в его голосе заставляют мое сердце перевернуться.

Я смотрю на его маму.

— Через пару часов.

Он показывает пальцем на свою маму.

— Только не пугай её до смерти.

Его мама заставляет меня позвонить, пока мы едем к ним домой. Моя мама не кричит на меня, но говорит, что я должна сегодня вечером вернуться домой и завтра пойти в школу.

— Но это чрезвычайная ситуация. Я должна быть с ним.

Мама Дерека протягивает руку к телефону. Я подчиняюсь.

— Мы гарантируем, что она будет там. Нет, нет. Будет не поздно. Она была замечательной. Хорошо. До свидания. — Она протягивает мне телефон.

Я кладу его в сумку. Спорить не смею. Она все контролирует и хочет, чтобы я это понимала.

— Я не была вчера замечательной, скорее похожей на катастрофу. Почему вы так легко сделали это для меня?

— Он говорит, что любит тебя. Ты любишь моего сына?

Я киваю.

— Тогда почему бы не сделать все возможное, чтобы держать тебя поблизости? Мне нужен союзник.

— Против него?

— Ради него. Когда ему было почти пять, врач сказал, что ему осталось два, максимум три года. С тех пор я воюю, доказывая, что люди ошибаются.

— Дерек сопротивляется?

Мы останавливаемся на красный свет.

— Он боролся с терапией и лекарствами, когда был маленьким. Скармливал свои таблетки собакам и все в этом духе. Но сейчас это отошло на второй план. Он сопротивляется другими способами. Опасными. Некоторое время это были девушки. Затем он стал встречаться с одной милой особой из хора. Но ему по-прежнему хочется бунтарствовать. Вся его жизнь превратилась в наркотик, но он не скатился по этому пути. — Загорелся зеленый. Она нажала на газ.

— Как вы тогда позволили ему сесть на мотоцикл?

— Ему девятнадцать. — Она вздрагивает. — Отец был не против. Что я еще могла сделать?

— В Швейцарии он немного сошел с ума.

— Ты когда-нибудь выдела его на скейте?

Чертов адреналин.

— Вы должны были…

— Связать его?

— Посадить в комнату, обитую войлоком.

Она включает левый поворотник.

— Я поймала себя на том, что с нетерпением ждала момента, когда он окажется в больнице, чтобы круглосуточно следить за ним. — Она поворачивает и кидает мне мрачную улыбку.

— Камера?

Она кивает.

— Но в последнее время он серьезно говорит о жизни. — Она смотрит на противоположную сторону от дороги. — Спасибо тебе.

— Мне? — Я закатываю глаза и откидываю голову на подголовник. — Я все делаю неправильно.

— Я так не думаю.

— Мне нужна помощь.

— Она у тебя уже есть. — Она пододвигается и похлопывает меня по колену. — Вчера я еле стояла на ногах, но как я могла его оставить? А потом появилась ты. Ангел Дерека.

— Вела я себя не как ангел.

Она смеется.

— Я должна была взять с него слово. — Она фокусируется на дороге, едет и на секунду замолкает. — Дерек не должен был так играть с твоим счастьем. Не каждая бы осталась. Это весьма болезненно.

— Самое ужасное было не знать.

— Это не самое ужасное, Бет. — Она смотрит мне в глаза. — Самое ужасное еще впереди.

Я отстраняюсь от нее, не хочу слушать. С ним все будет хорошо.

Мы подъезжаем к небольшому двухэтажному дому к западу от Лондона. Мотоцикл Дерека привален к боковой двери. По пути в дом мы обе кидаем на него противные взгляды. Она ведет меня через прачечную, забитую грязными вещами, словно я часть семьи и проводит через кухню в гостиную. Здесь высокий шкаф и длинный черный стол. Он узкий и покатый и стоит за диваном.

— Порой жилету требуется помощь. Раньше я била бедного ребенка по сорок пять минут четыре раза в день, чтобы он отхаркивал всю гадость из легких. Даже представить себе не можешь, как ему это нравилось.

Чемодан с лекарствами стоит на кухне. Она открывает посудомоечную машину, а та полностью забита разными медицинскими штуками. Она вытаскивает оттуда пару кружек.

— Ты иди в душ, а я сделаю нам какао. — Она отправляет меня в комнату Дерека. — Не обращай внимания на беспорядок.

Я пробираюсь через его грязную одежду, останавливаюсь у его кровати и смотрю на отпечаток его тела. Рядом с кроватью стоит капельница, на которую накинута одежда. Его компьютер почти похоронен под завалом тетрадей и нот. По пути в ванную я ударяюсь пальцем ноги об утопленную в бардаке клавиатуру. Ванная довольно чистая. Его мама, должно быть, подготовила её для меня. Сомневаюсь, что Дерек оставил тут чистые полотенца и положил их на полочку, когда в последний раз был здесь.

Я снимаю позаимствованную одежду и залезаю в душ. От горячей воды я чувствую себя лучше. Я вся в слезах, поту и соплях, прилипших ко мне за все это время. Волосы в лаке из-за прически для выступления. Я нахожу еще шпильки, когда мою голову его шампунем. Я намыливаюсь его мылом и втираю, пока по телу не проходит покалывание от чистоты, затем все смываю. Его запах задерживается на моей коже, даже после того, как я вытираюсь полотенцем.

Мои джинсы были в сумке, так что я достаю их. Перед этим надеваю нижнее белье. Не совсем мой стиль, но то, что я носила, еще хуже. Лифчик выглядит нормально, но розовая футболка испачкана и покрылась коркой. Боже. О чем я только думала? Я заимствую белую футболку у Дерека из сложенной на комоде стопки. Его мама ничего не говорит по этому поводу, когда я возвращаюсь.

Мои волосы сохнут и завиваются, пока я сижу в кухне и попиваю какао с зефиром.

Его мама наклоняется над дымящей кружкой.

— Расскажи мне, как вы познакомились. Ну и все остальное. Если я спрошу Дерека, он только проворчит.

Я дую на какао и пытаюсь понять с чего начать.

— Пожалуйста? — Её брови взмывают вверх. — Все, что говорят о матерях неправда. Мы не ненавидим девушек своих сыновей. Неряшливых — может и да. Но в основном мы в восторге и немного в шоке, когда замечательная девушка любит твоего сына. И я благодарна, Бет.

— Я не замечательная.

— Уверена в обратном. У Дерека хороший вкус.

Я хлюпаю намного громче, чем предполагалось, пытаясь поймать зефирину, и мы смеемся.

— Думаю, все началось с Мэдоу.

Я говорю ей о страхе сцены Мэдоу и как я заняла её место. Об ужасном макияже. О Дереке на горной вершине и о том, что он уже тогда узнавал мой голос. О том, как он шел за мной и обнаружил на скамейке. Она кивает головой, когда я объясняю свои генетические проблемы, понимая мою боль, как никто другой кому я уже об этом говорила.

— Тебе в этом повезло. Мы ничего не знали, пока Дереку не поставили диагноз. Я хотела полный дом детей, но риск…

— Знаю. — Наши глаза встречаются. — Это ужасно. Дерек был… невероятно понимающим.

На меня накатывает, и руки начинают потеть. Даже кружка какао, которую я держу, не помогает. Я ставлю её и откидываюсь на спинку стула.

Его мама улыбается и качает головой.

— Маленький беспринципный дьяволенок.

— Нет. — Как объяснить, как много для меня это значило? — Я никогда не была привлекательной для таких парней как он, все наоборот меня оскорбляли. Тогда врачи сказали, что они правы. Я на самом деле чудовище.

Она качает головой и взбалтывает свой какао.

— Потом появился прекрасный парень, который успокаивает меня пока я плачу. Когда он поцеловал меня, весь мир перевернулся. Я уже не буду прежней. Муковисцидоз? Что это меняет?

Выходит очень слезливо, когда я рассказываю ей, как волшебно было в Лозанне, как я испугалась, когда все закончилось, и какое облегчение испытала, когда увидела его на байке, пока он не взял меня прокатиться. Я смотрю на все признаки его состояния вокруг нас.

— Теперь я знаю, почему он держал меня на расстоянии.

— И почему он не сказал мне о тебе.

— Куда мы поедем отсюда?

— Я поеду усмирять учебное учреждение. А ты усмирять его.

— Ему не нравится, когда я командую.

— Я не об этом. Он хочет жить. Ради тебя. Хочет жить с тобой. Дай ему надежду. Дай битву. До тех пор, когда они его спасут.

Мое сердце сжимается, но я смотрю на неё и киваю.

— Хорошо. Это не так уж и сложно.

Она наклоняется через стол, и кладет руку поверх моей.

— Это может быть самая сложная вещь, которую ты когда-либо делала. Ты уверена?

— Я не боюсь.

Её маска спокойствия спадает на мгновение, и она шепчет:

— А я — да.

 

Глава 30. Существование

Поднять свою задницу в понедельник утром с постели задача непосильная. Я переводила будильник на чуточку вперед три раза. Только маме по силу вытолкать меня из кровати. Я надеваю старый свитер и джинсы. Собираю волосы и закрепляю их черной резинкой. Я вижу на своем подбородке и лбу красные пятнышки, но насчет макияжа не парюсь.

На завтрак я съедаю банан. Мама наливает мне сок.

— Пожалуйста, можно мне вернуться в больницу?

— Только после школы. И не забудь про домашнее задание.

— Декабрь же. Рождественские каникулы начинаются через две недели.

— И ты сдала все свои итоговые за семестр?

— Да кого это волнует?

— Колледжи, в которые ты через пару месяцев будешь подавать документы.

Поступление? Колледжи? С какой она планеты?

— Будь реалисткой. Я не могу заниматься все этим, пока Дерек не поправится.

Я все ей подробно расписала, когда вернулась домой вчера вечером. Приняла она это довольно тяжело.

Она опускает взгляд и помешивает свой кофе.

— А что, если он не поправится?

Я с грохотом ставлю стакан на стол.

— Почему ты такой пессимист?

— Жизнь — отстой, и нужно смотреть правде в глаза, милая.

— Он не умрет.

— Он обманул тебя. Обманул нас.

— Хватит. Не говори так о нем. Я нужна ему, вот все, что имеет значение.

— Не хочу, чтобы ты упустила свое счастье. — Она закрывает глаза и её тональность снижается. — Как это сделала я.

— Ты говорила, что любила отца.

Она кивает и вздыхает.

— Ты должна это сделать. Я понимаю.

— Хорошо.

Я бегу в свою комнату, достаю чемодан из-под кровати, лежащий там с лета, выбрасываю оттуда всю одежду и начинаю сваливать в него свое нижнее белье и футболки.

— Эй! — Врывается мама. — Подожди. — Она хватает меня за руку. — Попридержи коней. — Она забирает стопку джинсов из моих рук, и садится рядом. — Давай минутку подумаем.

Я кладу голову ей на плечо.

— Я должна вернуться. Что если…

— Ему стало еще хуже? — Она позволяет мне высказаться.

Я сажусь на кровать.

— Как я могу тратить время на школу, когда он… — Я делаю глубокий вдох и собираю все силы, чтобы сказать. — Когда он может завтра умереть?

— Он так близок к этому?

Я держусь изо всех сил, чтобы не сорваться.

— Никто не знает. Наверное. Новые лекарства, которые ему дают, кажется, помогают. — Его мама сказала мне, когда мы возвращались в воскресенье в больницу. — Как долго и сильно ли они помогут — никто не знает. Они должны поддерживать в нем жизнь, пока не сделают пересадку. Единственная проблема в том, что антибиотики, которые ему дают больше не помогают.

— И что дальше?

— Не знаю. — Я шмыгаю носом и моргаю. — Если они перестанут давать ему антибиотики, инфекция победит.

Мама садится рядом.

— Мне жаль. — Она тоже сдерживает слезы. — Очень жаль. — Она обнимает меня. — Ладно. Давай сегодня все оставим как есть. Иди сегодня в школу. Возьми задания и завтра сможешь поехать.

— Правда?

— Да. Увидимся завтра вечером. Главное, успеть до полуночи. — Мне было нелегко оставить вчера Дерека. — Я люблю тебя, Бет. — Он наклоняет свою голову к моей. — Я здесь. Если что-нибудь понадобится, я здесь.

Я целую её в щеку, обнимаю, складываю одежду с всякими вещами в чемодан и немного успокаиваюсь.

Я поздно приезжаю в школу, но нахожу Скотта у шкафчика. Я вела себя с ним ужасно в субботу вечером. Я должна извиниться. И объясниться.

— Привет, Скотт. Мне очень…

Он лавирует стопкой книг в руках.

— Ну тебя к черту, Бет.

Он проходит мимо и уходит в дальний конец холла.

Шкафчик рядом со мной пуст.

Я прямо чувствую, как он швыряет свои книги мне в лицо.

В хоре его нет.

В обед я вижу его рядом с невысокой новенькой, младше его. Когда я выхожу из школы, он целуется с ней у входа.

Черт. Он воспользовался моим гадким советом. Я должна быть за него рада. Я должна заботиться о Дереке. Для друга, который хочет больше, чем я могу дать, места нет. Я рассчитывала на него, но это не совсем честно. Лучше, чтобы у Скотта не было времени. Сейчас он занят больше, чем мне хочется знать, но он заслуживает чего-нибудь. Она не может ему действительно нравиться. Она маленькая, милая и идеально ему подходит, но он её не любит. Он любит меня. Она, скорее всего, была влюблена с начала года. И сейчас, о, черт, его руки у неё на заднице.

Я быстро миную их, бросаю свою сумку на заднее сидение Джанет и еду в Лондон. На границе Лондона и Сарнии никого. Сегодня я взяла с собой паспорт, но парень смотрит на мой номерной знак так, что я начинаю волноваться. Снова пошел снег, но дорога расчищена. Через час я уже в больнице. Это проще чем вести хор. Черт, хор. У нас завтра репетиция. Я должна позвонить Терри. Или просто обновить статус на своей страничке в интернете? Каждый получит сообщение, что я…

О, Боже. Моя страничка.

Он добавился ко мне, расспрашивал обо мне.

Экий засранец. Он был прав. Ребята из Эмебайл выиграли у нас. И он сделал то же самое со мной. Он всегда добивается своего.

Он и легкие свои получит. Это же Дерек.

Я врываюсь в его палату. Он спит с ингалятором, прикрепленным к лицу. Его мама, бедная женщина, тоже клюет носом, лавируя на неудобном стуле. Я осторожно трясу её за плечо. Она открывает глаза.

— Он в порядке? — шепчу я.

Она моргает и кивает.

— Заставила его сделать это. Пока он в жилете.

— Я могу остаться. Поспите до завтра.

Она собирает свою сумочку, вязание и оставляет на тумбочке стопку книг о муковисцидозе для меня.

— Убедись, чтобы утром он пробыл все положенное время на процедурах.

Она обнимает меня и уходит.

Я увожу столик над кроватью Дерека, толкаю его к окну, сажусь и просматриваю книги. Я беру стул и замечаю, что он шпионит за мной одним глазом.

— Ты проснулся?

— Нет.

Я отталкиваю стул и очень осторожно, помня о его капельнице, нападаю.

Он целует меня и выдыхает:

— Из-за тебя взорвутся мониторы, — прямо мне в ухо.

Я прижимаю ухо к его груди. Его сердце стучит в ответ.

— Слишком много волнения?

Он нажимает волшебную кнопку, и спинка кровати поднимается.

— Верни столик обратно.

— Нет, пока не закончишь со своим жилетом.

Я приношу его и помогаю завязать. Он вибрирует двадцать минут, а затем Дерек отхаркивает все в тазик.

Мэг просовывает голову в дверь.

— Помощь нужна? — Она видит зеленый оттенок моего лица и заходит. — Я помогу. Иди, подыши немного. Привыкать ко всему нужно медленно.

Я хожу туда-сюда по коридору, ругая себя, пока не приходит Мэг.

— Он хочет тебя видеть. Говорил что-то об обтираниях.

Это заставляет меня улыбнуться. Я возвращаюсь в палату, придвигаю столик обратно и с его головой на моем плече покорно занимаюсь уроками. Он так и заснул, пуская слюну мне на шею. Но я не двигаюсь, занимаюсь до поздней ночи.

Он просыпается, когда я пытаюсь опустить кровать. Он берет пульт управления и опускает голову вниз, а ноги поднимает.

— Думаю, у меня отекли лодыжки.

— Как у беременных?

— Я не беременный.

— Я заметила.

— Отвернись. Я ни за что не засну, если ты будешь так на меня смотреть.

Я целую его.

— Ты уверен?

— Раскладушка моей мамы под кроватью. Если ты не перестанешь меня мучить, я заставлю тебя спать на ней.

— В субботу ты мне раскладушку не предлагал. Я думала, что она на стуле спит.

— У меня слипаются глаза. Мэг повысила мне дозу морфина. — У него ужасные головные боли.

— Я должна приглядывать за тобой. Никакого секса. Я думала, ты знаешь это.

Ему удается выдавить сонный смешок, он ложится на спину, закрывает глаза и засыпает.

Я лежу на своей стороне, жаждая его и не понимая, как можно думать о таком, когда он так болен.

Следующие две недели я хожу в школу только для того, чтобы писать тесты. Моя мама договаривается обо всем с учителями. Я узнала намного больше, учась в больничной палате Дерека, чем когда-либо сидя за партой. Головные боли Дерека становятся все ужаснее. Сейчас он получает столько морфина, что только и делает, что спит. Так что я слежу за ним и учусь. И у меня выходит все, кроме экономики.

Я пытаюсь поговорить со Скоттом после теста, но он окатывает меня холодом.

Неделя до Рождества довольно спокойная. Мама отпускает меня на все время. Мама Дерека пользуется этим, чтобы купить подарки и разослать открытки. Я помогаю ей завернуть подарок для Дерека. Я купила ему кожаные перчатки для езды, подходящие его куртке. Я сплю на раскладушке его мамы. Я не могу лежать позади него всю ночь и не сходить с ума. С каждым днем я люблю его все больше, и с этой любовь приходят другие эмоции, которые я не могу контролировать. Спокойные ночки удаются только когда я не рядом с ним.

Парень из-за информационной стойки приносит стопки нот, подарки и открытки от людей, которых не пускают. Ребята из Эмебайл периодически заходят.

Перед своим рождественским концертом его хор, — все ребята в смокингах, — стоят за окном в снегу и поют в сумерках. Я приоткрываю окно, чтобы впустить звук. Сначала они просто поют «Ооо…» с такой гармонией, которая бывает только у монахов и в кафедральных соборах. Затем они медленно тянут гимн. «Смотри, как распускается роза, что взросла из хрупкого черенка». Их гармония строится и рассеивается, врываясь в празднование святого рождения и спасения. Заканчивается все сильным голосом в ночи.

Это единственный раз, когда я видела слезинки на ресницах Дерека.

Мэг отправляет меня прогуляться с медсестрами вокруг больницы.

— В прошлом году Дерек привел всех своих друзей из хора, принес гитару, и они пели для детей.

Я думаю о нем в его палате, лежа на его кровати. Его мама сидит на стуле и вяжет шарф из необъятной фиолетовой пряжи.

Мы поем для стариков, больных и ужасно больных людей. Я не хочу, чтобы дети уходили. Один из них залезает ко мне на колени и поет, похлопывая по щекам потрескавшейся ладошкой.

Моя мама приезжает на Рождество. Мы встречаемся в палате Дерека. Она привезла индейку, начинку, соус и картофель. И большой тыквенный пирог. Дерек просит Мэг немного убавить морфина, чтобы бодрствовать в течение часа. Ему больно, но он готов. В тот день я целую его на прощание и уезжаю с мамой. Это Рождество. Я нужна ей.

Мама зажигает камин. Он газовый, но с ним уютнее во всем этом снеге. Мы едим горячий попкорн и смотрим «Эта замечательная жизнь». Мама живет Джимми Стюартом.

В конце мы обе плачем.

Чувствую себя отлично.

Когда мы смотрит титры и вытираем носы, мама кладет руку вокруг меня и привлекает под свое крыло.

— Как он, по правде?

— Жив.

— А трансплантация?

— Он все еще не в списке.

— И никаких изменений с антибиотиками?

Я качаю головой.

 

Глава 31. Надежда?

Неделя после Рождества сплошная катастрофа. Противные бактерии в легких Дерека дают отпор. По какой-то причине никто не может объяснить, почему ему больше нельзя давать антибиотики. Его легкие наполняются, температура скачет. Он задыхается и постоянно кашляет. Я так часто была с ним на терапии, что привыкла к его ужасному кашлю. Ни что на это не похоже. Там кровь. Много крови. Целые чашки.

Они чуть ли дважды его не теряют.

Меня там нет, нет времени. Его мама перебралась к нему на полный рабочий день. Я сплю на диване в комнате для посетителей в конце холла. Мне страшно даже от мысли поехать домой.

Он усыхает. Независимо от того, сколько они закачивают в него препаратов, его вес снижается. Каждый день частичка его ускользает от нас.

Они, наконец, подписали его на что-то экспериментальное от «Европейских клинических испытаний». Его маме пришлось пересечь небо и землю, чтобы получить все это. Поначалу нет никаких изменений.

Скоро начинается школа, но я не вернусь.

Затем его лихорадка отступает.

— Бет? — Лишь слабый шепот.

Я мчусь к его кровати и хватаю его костлявую руку.

— Привет.

— Я делаю это для тебя.

Я осторожно его целую и даю место его маме.

Я остаюсь в ванной, пока не беру себя в руки. Я брызгаю ледяной водой на лицо и иду сидеть у его кровати.

Всю ночь я держу его за руку.

На следующее утро мама забирает меня. Это мама Дерека ей позвонила. Я сплю всю дорогу домой, падаю на свою кровать и сплю всю остальную часть дня. После я тащу свою задницу в школу, чтобы взять учебники и поговорить с учителями.

— Когда ты вернешься? — мой куратор хочет знать.

— После того как он… — Я делаю паузу, стискиваю зубы. — После его трансплантации.

Это случится. Должно случиться. Мама Дерека сделает все возможное. Я поддерживаю в нем жизнь такую мучительную, что невыносимо. Я не дам ему умереть.

Мама не разрешает мне вернуться в больницу. Его мама позвонила с хорошим отчетом. Я падаю на кровать, просыпаюсь с простудой, и они не позволяют мне быть с ним.

Две долгие недели.

И они не разрешают мне ехать к нему.

Первые пару дней я не то чтобы больна. Я хожу в школу и звоню его маме по сто раз на день. Кажется, ему лучше. Его мама разрешает мне говорить с ним по телефону. Все мы говорим «— Привет» и он снова начинает кашлять.

Я составляю список всего, что пропустила и работаю еще сильнее.

Я замечаю Скотта с другими девушками. Он слишком хорош для всего этого. Аморально — и то будет мягко сказано.

Он ловит меня на выходе из класса английского. В этом семестре у нас есть совместные занятия.

— Бет.

Я останавливаюсь и поворачиваюсь на его голос, даже бровь поднять от удивления не могу.

— Слышал, он в больнице.

Я киваю.

— Мне очень жаль.

Я опускаю голову и ухожу.

Когда мне, наконец, удается вернуться, мама Дерека полностью без сил и оставляет меня дежурить. Он выглядит намного лучше, чем когда я видела его в последний раз. Он тянет меня к себе на кровать сразу же, как мы остаемся одни.

Это так естественно, когда его губы скользят по моему лицу и вниз к шее, а затем обратно к губам, отвечая на мой приоткрытый жаждущий рот своим сладким и мягким прикосновением. Он слаб и я не позволяю ему сильно напрягаться, но это заставляет меня задуматься. Тяжело ли вынимать катетер?

— Ты сводишь меня с ума. — Я целую его в ухо.

— Прости. Ничего не могу поделать.

— Насколько тебе лучше?

— Полагаю, что от этого я не умру.

Я начинаю заводиться, целую его долго и нежно, все сильнее прижимаясь к нему телом.

— Беда в том, — наконец, говорит он, — что лекарства, которые спасают мою жизнь, заставляют конечности неметь.

Я беру его руку и целую ладонь.

— Так что нет смысла на тебя нападать, потому что я все равно ничего не почувствую.

— Но я же почувствую. — Я начинаю раздеваться, но он останавливает меня.

— Прибереги это для Скотта, Бет. — В его голосе слышится жесткость, которая меня пугает. — Я многое должен ему за то, что он одолжил мне тебя на это время.

— О чем ты? — Я прижимаюсь к его груди. Он не знает о моем разрыве со Скоттом.

— Когда я уйду… — Гнев, боль и печаль всего в трех словах, которые никто из нас не признает.

— Прекрати. Ты поправишься.

— Бет, послушай…

— Нет. Все получится. Они вернут тебя в лист ожидания.

Все, что касается пересадки, злит меня. Даже какие-то курильщики есть в писке. Люди, которые намеренно изгадили свои легкие, а не мой Дерек. По предположениям все это слишком рискованно, так как после операции они должны давать ему слишком много иммунодепрессантов. Многие пациенты в постоперационный период заполучают какую-нибудь инфекцию. Если ты устойчив ко всем антибиотикам, ты умрешь. Но какова альтернатива? Они могли бы просто попытаться. Почему они думают, что его новые легкие не выдержат? Я этого не понимаю.

— Послушай. — Я рисую спирали на груди. — У меня двое легких с пятью здоровыми розовыми долями. — В конце концов, быть ходячим магазином весьма неплохо. Нужно быть мега высоким, чтобы рассматриваться на роль живого донора. — Можешь взять одну.

Он игнорирует меня. Дерек видел, как я читала книги, которые принесла его мама. Я перечитала их все по три раза. Если я отдам ему долю, то тогда нужен просто дядя или дружелюбный гигант, который подарит ему еще одну. Обычно они пересаживают доли маленьким женщинам и детям, которые имеют небольшую грудную клетку с небольшими легкими, но разве маленькие легкие для Дерека не лучше чем ничего?

— Я собираюсь пройти тестирование. Если ты не захочешь, отдам долю кому-нибудь другому.

— Никто тебя резать не будет.

Это трогает меня. Не могу больше говорить, иначе разорву обещание, данное ему. Не хочу, чтобы он знал, что у меня в горле стоит комок, который я не могу проглотить. Он оборачивает руки вокруг меня, и я расслабляюсь на его груди. Он засыпает, обнимая и успокаивая меня. Думаю, он знает.

Не хочу двигаться. Тогда он проснется. Но и спать я не могу. Что, если я ослаблю хватку и потихоньку выскользну? Я лежу, час за часом, слушая, как он борется с каждым дыханием. На протяжении всей ночи Мэг и другая медсестра заходят в палату так, словно меня нет. Это странно. Чего они мне не говорят? Они повышают ему поток кислорода, ставят новую капельницу, подключают питательную трубку к отверстию в животе и наблюдают за поступлением морфина.

Все вещи, которые поддерживают в нем жизнь, больше меня не пугают.

Сейчас я люблю его капельницу. Люблю трубку. Я должна нервничать из-за того, что они хотят разрезать его и вытащить легкие, но мое сердце только и делает, что мечтает приблизить этот момент. Оживите его. Перевезите в Торонто. Давайте сделаем это. Возьмите часть меня, если это поможет.

В четыре утра он перестает дышать.

Я жму на вызов и начинаю его трясти.

— Дерек. Ну же. Пожалуйста.

Впереди бригады несутся медсестры. Мэг отталкивает меня в сторону.

Я ковыляю в ванную и сажусь на унитаз. По мне струится холодный пот.

Мэг появляется за моей спиной и протягивает мне влажную тряпку.

— Как долго он не дышал, прежде чем вы пришли?

— Секунды. Он…

— Нуждается в тебе. Ты спасла ему жизнь.

— На этот раз.

Она уходит, что позвонить его родителям. Его мама оставила строгие инструкции.

Я сижу у его постели, держа его за руку пока врачи аккуратно очищают его легкие. Он поворачивается на бок, скрепляет за спиной руки, как когда это делала его мама четыре раза в день: утром, днем, после обеда и ночью. Независимо от того чистое ли уже его горло, он отхаркивает зеленую мокроту и кровь, затем он задыхается, но восстанавливает дыхание. Они дают ему ингаляционное лечение антибиотиками и еще больше вентолина.

Все успокаивается, пока он заканчивает дышать ингаляцией. Мэг проверяет его мониторы еще раз.

— Если что — зови, — приказывает она и удаляется.

Я снова беру руку Дерека и смотрю на него. Он дрожит. Я смотрю на его серое лицо и закрытые глаза. Я осознаю, что эти последние недели были наполнены ложными обещаниями. Он отлично сегодня притворялся. В некоторой степени он притворялся с тех самых пор, как мы познакомились. Чего стоили ему те ночи, которые он проводил со мной, когда уходил из больницы? И чего стоили ему эти пять минут сегодняшней нагрузки? Могу ли я убить его?

Его пальцы двигаются по моей руке, и он открывает глаза.

— Ты вернула меня.

Я качаю головой.

— Это они.

— Нет, ты. — Он снова закрывает глаза.

Я наклоняюсь над ним.

— Дерек. Дерек, вернись.

— Я ждал… тебя. В следующий раз… — Он открывает глаза и смотрит на меня.

Я качаю головой, не в силах перестать отрицать его слова.

— Отдыхай. С тобой все будет в порядке.

Его глаза снова закрываются.

— Ты должна меня отпустить.

Я целую его в лоб и шепчу:

— Не могу. — Я не готова. Совсем не готова.

— Место, куда я собираюсь… Я был уже там пару раз. Место любви, радости, не могу точно объяснить. Позволь мне остаться. В следующий раз… Я готов остаться там.

Забери меня домой, забери меня домой, забери меня домой.

Он хочет уйти, но я не могу его отпустить.

— Тогда забери меня с собой.

Он хмурится.

— Запрещено.

— Ты сказал своей маме?

— А ты?

Я склоняю голову над его рукой. Боль пульсирует у меня в груди. Я не могу этого сделать. Я не могу дать ему уйти. Я знаю только, как ждать. Хотела бы я знать что-нибудь о молитвах и иметь силу, такую же, как и у той рабыни в моей песне о реке Иордан.

О, великолепие этого яркого дня,

Когда я переплываю реку Иордан.

Она знала то, чего не знаю я.

— Помоги мне, — шепчу я. — Пожалуйста.

Мое сердце не может вознестись, но тишина и потоки успокоения переходят из рук Дерека в мои. Утешение проходит через меня.

— Как ты это делаешь?

— Ничего я не делаю

— Может, это освобождение?

— Спой для меня, Бет.

— Мое соло?

— Она в ящичке. — Он закрывает глаза. — Спой мне колыбельную

Я тянусь к ящику тумбочки. Там стопка музыки без слов.

— «Песня Бет».

— Но у меня нет слов.

Он не отвечает.

Хотела бы я найти слова, соответствующие его музыке, которые показали бы, как сильно я его люблю, но все, что я могу, так это просто напевать мелодию, добавляя «ооо…» и «ааа…». Его родители приезжают, когда я пою. Я начинаю собираться. Мне даже не нужно что-либо говорить маме Дерека. Она и так все знает. Но все же, она меня останавливает. Оставляет меня с ними, петь Дереку.

Я пою его песню снова и снова, предавая мелодии полноту жизни и любви. Я боюсь остановиться. Боюсь его отпустить.

Первые лучи рассвета достигают комнату. Он открывает глаза, на лице улыбка облегчения. Он уже выглядит как ангел.

Никто не двигается, когда его дыхание останавливается.

— Прощай, мой малыш Дерек. — Его мама наклоняется и целует его в лоб.

Я прикасаюсь к его губам в последний раз.

Его отец гладит его по голове, неуклюже и мужественно.

— Ты храбро боролся, сын.

Аппараты Дерека отключаются. Вбегает Мэг. Его мама убирает волосы с его лба.

— Дайте ему отдохнуть.

Мэг пятится из комнаты, слезы стекают по её лицу.

Хотела бы я так же плакать. Не справедливо. Она просто его медсестра. Дайте мне такие же слезы, чтобы смягчить опустошение, которое я чувствую, когда он уходит. Его мама плачет. Папа тоже. Что со мной не так? Почему я такая холодная? Где вся эта музыка?

Я смотрю на Дерека. Его рука на моей больше не теплая. О, Боже, это больше не он.

Я отпускаю его руку и аккуратно кладу её под одеяло. Я дрожу и стискиваю зубы, чтобы не было слышно, как они стучат. Мне холодно. Очень, очень, очень холодно.

Доктора и медсестры возрастают вокруг нас как одуванчики на газоне. Мэг бережно выводит нас из комнаты.

Я останавливаюсь и оборачиваюсь.

— Что они с ним делают?

— Ничего.

Моя мама в зале ожидания. Не знаю, как она здесь оказалась. Она обнимает меня и плачет. Я глажу её по спине, пытаясь вспомнить каково держать его за руку.

 

Глава 32. Хуже

Темно. Даже когда мои глаза широко открыты.

Полоса света падает на мое лицо. Я закрываю глаза.

— Бет, милая, почему бы тебе не попробовать сегодня сходить в школу? Я отвезу тебя. Тебе станет лучше.

Стопка книг на моем столе. С записками от учителей. Все они с нетерпением ждут моего возвращения, когда мне станет лучше.

Сара, Леа и Мэдоу появляются у подножия моей кровати. Да как мама смеет их впускать? Внутри меня нет никакой музыки.

— Мы скучаем, Бет. Приходи петь с нами. Тебе станет лучше.

Лучше? Я не хочу, чтобы мне становилось лучше. Даже чертов священнослужитель в размытом голубом, который был на похоронах Дерека много дней назад, сказал, что ему сейчас лучше. Мучений больше нет. Даже Дерек сказал это. Оставить меня было тоже лучше.

Мне хуже. Я похоронена в «хуже». Замурована в сумерках и четырех стенах своей темной спальни. Я играю его голосом снова и снова. Обнимаю его в своих снах, но он растворяется, а я оказываюсь в темноте и превращаюсь в камень.

У меня нет слез, которые бы смыли его. Я переполнена холодной мертвой пустотой, которая появилась, когда он умер и теперь она только и делает, что растет.

Шепот достигает меня, когда я просыпаюсь ночью и смотрю в окно на черную февральскую метель. Следуй за ним, Бет. Тебе станет лучше.

Я хороню этот голос. Я слышу в нем зло. Дерек будет сердиться, если я сделаю это. Я должна жить. Я хочу жить. Но как можно без него? Если бы он мог видеть меня сейчас, — черт, — а что, если он может? Он будет меня ненавидеть.

Снова мама. Бледный свет.

— Не уверена, что она захочет с вами говорить.

Я отворачиваюсь, пряча глаза от света. Она протягивает мне трубку. Затем, находит мое ухо. Снова его мама? Нет. Голос парня. Кто это?

— …Не хочешь присоединиться?

— Блэйк?

— Верно.

— Можешь повторить?

— Эмебайл устраивает памятный концерт для Дерека. Ты не одна, Бет. Мы все по нему скучаем.

— Ты хочешь, чтобы я пришла? — Оставить свою черноту? И тень? Это прочная боль превращает реальность в страх.

— Мы хотим, чтобы ты спела.

— Для Дерека?

— Придешь?

— Да, да, да. Спасибо, Блэйк. Да.

Трясущимися руками я срываю закрывающее окно одеяло. Серый зимний день проникает через трещины и щели в мою берлогу. Первое, что я вижу, не считая похороненную наполовину под снегом школу, это роза Дерека, сухая, нежная, но реальная. Такая же реальная, как и моя любовь. Такая же реальная, как и моя потеря.

Я снимаю осаду, его колыбельная в моих ладонях, я поднимаю её к губам. Слабый запах, сладкий, но увядший находит путь к моим чувствам. Я смотрю на беспорядок вокруг в поисках безопасного места. Но его нет в этом хаосе. Я нахожу скотч. Использую его, чтобы прикрепить розу к стене, на место, куда я смотрю, когда лежу в кровати. Я пытаюсь писать, лежа в постели и глядя на розу Дерека.

Что-то помогает мне встать на ноги и пробираясь через беспорядок, искать чемодан, до которого я не дотрагивалась с тех пор, как мама привезла меня из больницы, зашторила окно и уложила меня в постель.

Я нахожу аккуратно сложенные листы. Я прижимаю их к сердцу и бегу обратно к кровати. Из ящика тумбочки достаю карандаш. Я поднимаю ноты своего хора с пола. Я сижу, скрестив ноги на куче одеял, раскладываю ноты на коленях, и разворачиваю музыку, нежно поглаживая листы.

— «Песня Бет».

Под напечатанным названием я пишу: «Для Дерека».

Я закрываю глаза, когда музыка проникает мне в душу. Сначала слова приходят медленно, а затем текут потоком. Я взвешиваю их, выбираю, отбрасываю, ищу снова, складываю кусочки головоломки вместе, одевая свои обнаженные слова в его музыку.

Моя комната наполняется светом, как и тяжелые серые облака на улице, позволяющие солнцу прорваться.

 

Глава 33. Для Дерека

Концерт начинается с песни «Спой мне на небесах», которую поет Эмебайл. Люди говорят о Дереке. Кто-то читает лекцию о законе согласия на донорство и карте донора органов, которую нужно носить в бумажнике. Поет хор девушек Эмебайл. Концертный хор молодых парней крадет сердце каждого в парящей высоте своих чистых голосов. Я слушаю со стороны, стоя в платье хора малинового цвета, так что я не особо вовлечена во все.

Объявляют мое имя и мои ноги несут меня на сцену. Я репетировала. Я могу сделать это сегодня ради него. Пианино играет вступление. Появляется скрипка. Я смотрю на море людей, которые любили его задолго до того как мое соло магическим образом привело его в мою жизнь.

Я закрываю глаза и начинаю петь.

Я делаю глубокий вдох, качаю головой и открываю глаза свету, окружающему меня.

Я делаю глубокий вдох, двигаясь к хору. Я больше не на сцене. Здесь никого нет. Только Дерек и я.

Мой голос дрожит. Я делаю глубокий вдох и чувствую прикосновение к своей ладони. Это его рука, его сила, его мир проникает в меня снова, как и в ночь его смерти.

Пока я пою, Дерек наполняет меня и обещает никогда не покидать.

Я двигаюсь вместе с хором, и аудитория сосредотачивается. Они со мной, слезы текут по их лицам, и я понимаю, что они тоже ищут. Ищут красоту. Ищут любовь. Ищут жизнь. Я нашла все это, когда Дерек взял меня за руку и сказал: «— Спой мне колыбельную». Благодаря ему, я знаю, что прекрасна. Благодаря ему я знаю, что такое любовь. Знаю, что я сильная. Пожалуйста, Господи, помоги мне быть сильной.

Происходит переход и мой голос поднимается, полный не моих сил.

Ноты растягиваются. Я тяну, как могу. Море незнакомцев расплывается, и я вижу одно лицо.

Скотт здесь. Его лицо, полное боли, свидетельствует тому, как сильно я люблю Дерека. Мои глаза встречаются с его и мой хор продолжает.

Я заканчиваю песню. Благоговейные аплодисменты. Все до сих пор плачут. Я продвигаюсь сквозь толпу к Скотту. Люди, которые были частью жизни Дерека, останавливают и обнимают меня. Люди, которых он впустил. Люди, которых он знал. Его бывшая из Эмебайл. Мэг и его врачи. Блэйк. Директора Эмебайл. Все ребята. Вся эта замечательная семья, в которой он рос.

Я — фантазия. Миф. Цифровые записи можно с легкостью удалить. Я — нечто иное. Где-то в другом пространстве. Мне здесь не место.

Но я тут. Я заботилась о нем, и буду любить всю оставшуюся жизнь. Я держала его за руку, когда он уходил. Боль, которую я чувствую не менее реальна, чем эта милая миниатюрная девушка, у которой я его украла. Я любила его. Все еще люблю. Из-за этого я пропитана болью. Я не могу оглянуться назад.

Когда я смотрю вперед, там Скотт, и он берет меня за руку, поддерживая, словно я собираюсь упасть в обморок.

Я опираюсь на него.

— Как ты сюда попал?

— Твоя мама сказала.

Теперь я её вижу, она стоит в самом конце.

— Отвезешь меня домой? Не уверена, что могу вести.

Он кивает.

— Конечно. — Он берет ключи и уводит меня.

Всю дорогу домой я сижу с опущенной головой.

Скотт молчит. И я благодарна ему за это.

Мы добираемся до дома. Я все еще сижу как зомби. Он подходит и открывает мне дверь. Порыв чистого свежего воздуха вызывает дрожь внутри. Скотт подает мне руки и помогает выйти из машины.

Мы уже делали это. Его теплые руки вокруг меня, чувствую себя как дома.

Моя голова падает ему на плечо.

Пришли слезы. Тягучие и горячие. Они вызывают агонию.

Скотт гладит мою спину и говорит:

— Мне жаль, Бетти. Очень, очень жаль.

Это ничего не меняет. О чем он жалеет? Все, что он когда-либо делал, любил меня. Но все же, в моем сердце это что-то значит. Его успокаивающая рука, утешительный голос и плечо, приглушающее рыдания, открывает мое сердце и ломает его.

Я не могу контролировать водопад его нежности.

Появляется мама.

— Бет, не надо…

Скотт останавливает её. Он знает, что мне это нужно. Он знает, что я буду нуждаться в его плече снова и снова. После того, как я поступала с ним, он готов подставить его мне.

Мама оставляет нас.

Я поднимаю лицо. Край его куртки мокрый.

— Я делала для него тоже самое. В Лозанне. И он так же держал меня.

— Я не против быть вторым, Бетти. Так долго, сколько потребуется.

— Ты не второй, Скотти. — Тогда я целую его. Прикосновение его губ заставляет меня плакать еще больше.

Он целует меня в ответ спокойно и настолько мягко, словно я такая же хрупкая, как и засохшая роза Дерека, прикрепленная над моей кроватью.

Я касаюсь его губ кончиками пальцев, удивляясь, что он здесь, что он настоящий и обнимает меня. Это парень, радом с которым я выросла, который знал меня до всего этого. Кто любил меня, кем я была и кем я есть. Он должен ненавидеть меня, но я могу сказать по скорби в его глазах, что он все еще меня любит, и будет любить всегда.

И я могу сейчас его любить.

Я познала любовь через Дерека.

Я хватаюсь за Скотта. Он привлекает меня ближе к себе, обнимает крепче и крепче, его запах, знакомый мне, окружает и успокаивает. Я дома.

— Не отпускай, — я прижимаюсь губами к его, запечатывая просьбу. — Пожалуйста, Скотти, никогда не отпускай.

 

Примечание автора

«Спой мне колыбельную» — это возможность вспомнить Мэтта Квайфа и силу его духа. Пытаться изобразить Мэтта в художественном произведении, было бы самонадеянно и не реально. Жизнь и смерть Мэтта священны и неприкосновенны. Но именно он вдохновил меня на эту историю, которую я написала в память о нем.

Мэтт рос и пел в Лондоне, Онтарио, в доме всемирно известной семьи хоров Эмебайл. Я помню, как он отрыгивал алфавит на одном из фестивалей, когда еще был членом «Концертного хора мальчиков». Позже он стал частью хора «Молодых парней Эмебайл».

Мэтт, практически, не говорил о своем кистозном фиброзе. Он был полон жизни. Он не жаловался на терапию, лекарства и постоянные посещения больниц. Мэтт умер 25 ноября 2007 года. Ему только что исполнилось восемнадцать.

 

В память о Мэтте

(приложены фотографии)

Мэтт (слева) в своем смокинге.

Общее выступление хоров Эмебайл.

Парни Эмебайл. Мэтт на переднем плане, слева.

Ребята Эмебайл дурачатся.

Мэтт в своем хоккейном свитере. На Рождественском концерте ребята из Эмебайл сделали красивую рамку и подарили фото его родителям.