Хьюитт, ввиду важности своей профессии, относительно редко имел дело с представителями обычного криминального класса (под ними я подразумеваю воров). И все же никто лучше него не был подготовлен при необходимости дать этому классу достойный отпор. Каким-то чудесным образом, который мне так и не удалось постичь, Мартин всегда был в курсе самых свежих выражений непрестанно меняющегося сленга криминального сообщества, а так же хорошо ориентировался в новом воровском диалекте, основанном на цыганском языке. Настолько хорошо, что часто, когда какой-нибудь цыган начинал (как они обычно делают) притворяться, будто ничего не понимает и в жизни не слышал ни о каком цыганском языке, в итоге все равно во всем сознавался, потому что Хьюитт базарил лучше большинства цыганских чавов.

Благодаря близкому знакомству с этим миром, Хьюитт иногда был очень эффективен в решении воровских дел чрезвычайной важности. В деле драгоценного камня Квинтонов Хьюитт вступил в схватку с очень искусным грабителем.

Это дело наверняка будут помнить ещё долго. До свадьбы сэр Валентин Квинтон был беден, как мышь; за душой — только старое деревенское поместье. Но все изменила его женитьба на дочери богатого финансиста, и теперь поместье Квинтон живет с небывалым размахом. И это в самом деле было большой удачей, потому что экстравагантная леди Квинтон вполне могла отказаться выходить замуж с приданым.

Помимо всего прочего у хозяйки дома была целая коллекция ювелирных украшений, а венцом этой коллекции выступал огромный и очень редкий рубин (средняя стоимость которого составляет что-то около двадцати тысяч фунтов) Бирманского короля. Рубин этот был невероятного размера и цвета, и далеко не каждый бриллиант мог сравниться с ним по своей ценности. Этот великолепный камень (который, кстати, был превращён в кулон) был украден вместе с бусами, брошками, браслетами и серьгами (что составляло большую часть коллекции леди Квинтон). Это произошло в обычное время и обычным способом для хорошо спланированных ювелирных ограблений. Ранний вечер — время ужина, — вход через окно в комнату леди Квинтон, дверь заперта изнутри, и проволоки аккуратно разбросаны по земле под окном, чтобы не осталось следов.

Однако расследование, проведённое лондонскими детективами, обнаружило важнейшую зацепку. Оказалось, что в Редкот-Холле орудовал только один вор. Он в одиночку расстелил проволоки, открыл окно, запер дверь и подобрал код от сейфа. Очевидно, это была идеально спланированная кража.

Прошло несколько дней, полиция совершила множество арестов, но все они оказывались ошибочными, и за массовыми арестами следовали массовые освобождения. За обедом мы с Хьюиттом обсуждали это ограбление, и я спросил, обращались ли хозяева к нему за помощью.

— Нет, — ответил Хьюитт, — никаких запросов не поступало. Однако они предлагают огромное вознаграждение — в действительности очень приятная сумма. Из Редкот-Холла мне пришло лишь сообщение о количестве обещанных денег, и больше ничего. Возможно, они думают, что я возьмусь за это дело, как за халтурку, чтобы подзаработать, и очень ошибаются. Я не новичок, и приемлю только прямое обращение за помощью. У меня сейчас и так достаточно заказов, и совершенно нет времени, чтобы тратить его на погоню за сомнительной наградой.

Но ключ к разгадке дела о драгоценностях Квинтонов оказался намного ближе, чем мы тогда предполагали.

Мы обговорили ещё множество вещей, а затем решили прогуляться до дома. Немного поодаль Стрэнда, уже близко к нашей входной двери, мы наткнулись возбужденного ирландца — это определенно был ирландец, судя по внешнему виду и манере речи, — выливающего бесконечный поток жалоб на голову полицейского. Полицейский тем временем, казалось, совершенно не обращает внимания на нападки, и, еле сдерживая смех, советует мужчине спокойно пойти домой и больше не думать об этом. Мы прошли мимо и поднялись по лестнице. Мы очень оживленно беседовали, поэтому я позволил себе ненадолго задержаться у двери в офис Хьюитта, и пока мы разговаривали, по лестнице поднялся тот самый ирландец. Это был бедный, но здоровый парень, по всей видимости рабочий, одетый в «лучший», но уже ужасно выношенный костюм. Он все ещё был очень взбудоражен и, не переводя духа, выпалил:

— Кто из вас двоих, жентльмены, будет мистр Хьюитт, сэр?

— Это мистер Хьюитт, — сказал я. — Он вам нужен?

— Защщита, вот что мне нужно, сэр! Защщита! Я говорил с полиция, а они только смеются надо мной, клянусь! Пять дней я живу в Лондоне, и все они наполнены лишь борьбой, убийствами и внезапными смертями, каждый божий день! А полиция говорит, что я пьян!

Он так разъярённо размахивал руками и жестикулировал, что мне невольно пришла в голову мысль, что полиция, возможно, права.

— Да, сэр, говорят, что пьян, — продолжил он, — но клянусь, я уверен, они думают, что я сумасшедший. В то время как за мной следят, за мной ходят, и травят, и бьют, и крадут, и убивают, а за что, — упаси Боже, не знаю!

— И кто все это делает?

— Незнакомцы, сэр, — незнакомцы. Я сам тут чужой, и вот почему они до меня добрались, потому что я так похож на принца Уэльского или какую-то другую коронованную личность, и они хотят избавиться от меня. Сейчас они поджидать меня прямо на улице, нет никаких сомнений, но вот что они делают со мной, одному Богу известно. И полиция меня не слушает!

Тут я подумал, что это, должно быть, один из обычных случаев душевного расстройства, о которых каждый из нас хоть раз слышал, — страдалец уверен, что окружён врагами, и на хвосте у него шпионы. Скорее всего, это обычная галлюцинация безобидного лунатика.

— И что сделали эти люди? — спросил Хьюитт заинтересованным и в то же время крайне удивленным голосом. — Какие нападения они произвели и когда? И кто сказал вам идти сюда?

— О, кто сказал мне, не так ли? Никто иной, как этот полицейский, внизу на улице! Я все ему объяснил, а он грит: «Пойдите и проспитесь, — грит, — проспитесь хорошенько, и как только проснетесь, они все исчезнут». «Но они убьют меня», — грю. «О нет, — грит он и корчит улыбку, — о нет, не убьют. Расслабьтесь, дружище, идите домой!» «Расслабиться и идти домой! — грю. — Туда, где они в последний раз меня достали! Перевернули все вверх дном, а мне дали по голове, да так что я отлетел на целую милю. Расслабиться, грите, расслабиться, когда все демоны в этом проклятом месте каждую секунду норовят на меня напасть, покалечить, а потом мистическим образом исчезают? Расслабиться, да?» — грю. «Ну, дружище, — грит, — тут я вам не помощник. Но в этом доме наверху есть отделение, как раз занимающееся мистическим и необъяснимым. Там работает мистр Хьюитт, — грит, — он возглавляет это отделение, и как раз только что проходил. Зайдите, — грит, — к нему». Именно так мне и сказали, сэр!

Хьюитт улыбнулся.

— Замечательно, — сказал он. — Ну, рассказывайте тогда, что за необъяснимые приключения с вами происходят. Только не ораторствуйте, — добавил детектив, когда ирландец поднял вверх руки и широко открыт рот, приготовившись выливать поток жалоб. — Просто в нескольких словах, пожалуйста, что они с вами сделали.

— Ну хорошо, сэр. И дня не пробыл в Лондоне — и дня, сэр, и какая-то сволочь попыталась отравить мое питье. На следующий день какой-то мерзкий подонок злобно и намеренно толкнул меня с платформы прямо под поезд — я выжил только чудом! И даже доктор, который ощупывал мои конечности, попытался залезть в мой карман, я это точно знаю. В воскресенье в ночи кто-то с силой повалил меня на землю, скрутил и вывернул карманы моих штанов. И этим проклятым утром на рассвете меня избили до полусмерти и оставили, обездвиженного, в на улице, а потом принялись все-все крушить у меня дома. И это повод для полиции смеяться, да, сэр?

Если бы не Хьюитт, я бы приложил все усилия, чтобы успокоить этого человека и убедить его поехать домой. Такая возбужденная и спутанная речь, фантастическая история о заговоре и совершенно абсурдное упоминание о докторе, который пытался обчистить его карманы, полностью подтверждали мое первое впечатление о безумии этого человека. Но Хьюитт, как ни странно, весьма заинтересовался.

— Они что-то украли? — спросил он.

— Чертов дверной ключ, который они забрали и оставили в двери.

Хьюитт открыл дверь в свой офис.

— Входите, — сказал он, — и расскажите мне об этом поподробнее. — Вы тоже входите, Бретт.

Мы с ирландцем проследовали за Хьюиттом, и как только все зашли, он запер дверь, резко обернулся и строго воскликнул:

— Так значит, они все ещё у вас?

Он пронзительно посмотрел в глаза мужчины, но в них отражалось одно лишь удивление.

— У меня? — промямлил он. — Что у меня, сэр? Значит, вы, как и полиция, думаете, что мне все мерещится?

Хьюитт смягчил свой строгий взгляд.

— Садитесь! — сказал он.

— Ваши часы и деньги у вас, полагаю, раз вас никто не грабил?

— А, это? Будь я проклят, все вещи при мне! Но как долго… или моя собственная голова… в таком положении, я не могу ничего сказать.

— Итак, — сказал Хьюитт, — мне нужно полное, правдивое и точное описание вас и всех ваших действий на протяжении всей этой недели. Во-первых, ваше имя?

— Лими, сэр, мое имя Майкл Лими.

— Недавно приехали из Ирландии?

— Из Дублина в эту проклятую срéду, и еще эта дикая тряска в лодке… всю душу из меня вымотало.

— В поисках работы?

— Да, это моя цель, сэр, моя цель.

— Происходило ли что-то необычное до того, как начались все эти ваши неприятности, — здесь, в Лондоне, или на вашем пути сюда?

— Конешшно, — улыбнулся ирландец. — Часть пути я путешествовал первым классом по милости кондуктора, а перед сходом с поезда даже немножко подзаработал.

— Каким образом? Почему часть пути вы ехали первым классом?

— Мы остановились на одной станции после долгого переезда. Там я сошёл поразмять конечности и выпить чего-нибудь бодрящего. Я немножко задержался и запрыгнул в поезд, когда он уже тронулся. Прям напротив меня была открыта дверь в вагон первого класса, и тут выходит кондуктор и заталкивает меня туда. Там прям рядом сидел добрейший жентльмен и пялился на меня во все глаза, но мне было все рано, уж очень наглая у меня натура. Вместе мы ехали еще долго. После остановки на очередной станции они проверили билеты, и мы снова двинулись, а когда проехали мимо какой-то другой станции без остановки, этот жентльмен спрыгнул с места, тихо выругался и, глядя в окно, сказал: «Я думал, поезд останавливается здесь».

— Чалк-Фарм, — кивая, заметил Хьюитт.

— Его имя мне не известно, сэр, но он так и сказал. Он постоянно поглядывал на меня, а потом грит: «Не окажете ли мне услугу, добрый человек, за хорошую плату?». «С удовольствием, — грю, — такое дело мне по душе». «Тогда слушайте, — грит. — Мне, грит, надо было выйти на предыдущей станции по одному важному делу. Но мы проехали, так что теперь мне нужно послать телеграмму из Юстона. Вот сумка, — грит, — там много важных бумаг для моего адвоката — важных для меня, поймите, нельзя ими светить не пойми перед кем, — и надо, — грит, — чтоб их кто-то ему передал. Возьмите эту сумку, — грит, — и идите с ней прямо на Юстон и возьмите кэб. А мне надо задержаться на станции, чтобы отправить телеграмму. Выходите со станции, переходите дорогу и ждете пять минут по часам. Поняли? Пять минут и, возможно, я к вам присоединюсь. Если нет, то значит, меня неожиданно задержали, и вы один поедете прямо к моему адвокату. Вот его адрес, если разберете мой почерк», — грит он и сует мне бумажку. Дал мне полкроны на кэб, и я взял его сумку.

— Минутку — у вас осталась та бумажка с адресом?

— Нет, сэр. Потерял ее давеча, когда эти мерзавцы на меня напали. Но имя того адвоката — Холламс, великодушный жентльмен при деньгах.

— По какому адресу вас направили?

— Челси, Золото или что-то Золотое — знаю я это по ориентиру, который мне дали. Но номер вот позабыл.

Хьюитт повернулся лицом к двери в свой кабинет.

— Вероятно, это Голд-стрит, — сказал он, — и кажется, эта улица состоит в основном из частных домов. Вы ведь сможете узнать дом, если мы туда приедем?

— Думаю да, сэр. Я уже подумывал сам вернуться туда и рассказать мистеру Холламсу о своих неудачах, ведь он так добр.

— Теперь в точности перескажите мне все указания, которые дал вам мужчина в поезде, и расскажите все, что происходило позже.

— Он грит: «Проситесь к мистеру Холламсу и ни к кому другому. Скажите, что принесли блёстки от мистера У.»

Тут мне показалось, что в глазах Хьюитта промелькнула искорка, но больше он не подал никаких особенных знаков, и ирландец продолжил.

— «Блёстки?» — грю. — «Да, — грит, — блёстки. Мистер Холламс поймёт. Это наше шуточное слово для бумаг. Иногда они и вправду сверкают — когда способны заставить суд склониться в нашу пользу, — смеётся он. — Но не забудьте сказать, что блёстки от мистера У., — грит. — Так он поймёт, что вы тот самый посыльный, и щедро вознаградит. Передайте, если хотите, что мистер У. сказал, что вы за положенным. Поняли?». — «О да, — грю, — что я за положенным».

Вот так, сэр, я взял его сумку, вышел со станции, сел в кэб и сделал все, как было велено. Подождал пять минут, но он не пришёл, так что я сам поехал к мистеру Холлмасу, и он щедро меня вознаградил, сэр.

— Да, но перескажите мне в точности все, что он делал.

— «Мистр Холламс, сэр», — грю. «Кто вы?» — грит. «Мик Лими, сэр, — грю, — от мистра У. с блёстками». — «О, — грит, — тогда входите». Ну я вошёл. «Они тут, да?» — спросил он, забирая у меня сумку. «Тут, сэр, — грю, — и мистр У. просил передать, что я должен получить положенное». — «Получите, — грит. — Пять кусков хватит?»- «Пять чего, сэр?» — грю. «О, — грит, — видать вы у нас новичок. Пять фунтов — так понимаете?»

И, черт подери, я понял, и несказанно обрадовался возможности прийти туда, где готовы платить пять фунтов за передачу сумки. Так что когда он спросил, впервые ли я в Лондоне и собираюсь ли продолжать вести с ними дела, я ответил, что конечно, и вообще все, что угодно за такие суммы. «Отлично, — грит он. — Дайте мне знать, если будет что-то еще. Теперь вы знаете, где меня искать». И он мне дружески подмигнул. «О да, сэр, теперь знаю», — грю и кладу деньгу в карман, а потом подмигиваю в ответ. «У меня прекрасная семья, — грит он, — и я содержу их в достатке». И, клянусь, тут я подумал, что у его семьи действительно есть все, чего только желать можно, судя по тому, как щедро он вознаградил даже какого-то незнакомца. Потом он спросил, где я живу в Лондоне, а когда я сказал, что нигде, он рассказал о комнате на Масн-стрит, тут недалеко от Драри-Лейн, которую сдают люди, хорошо знакомые его семье, поэтому я тут же отправился туда и по сей день живу там, сэр.

Поначалу я совсем не понимал, почему Хьюитт так увлеченно слушал излияния ирландца, но последняя часть этого рассказа приоткрыла мне глаза. Было очень похоже, что Лими по простоте душевной оказался перевозчиком краденных драгоценностей. Я достаточно разбираюсь в воровском сленге, и точно знаю, что «блёстки» означают бриллианты и другие ювелирные украшения; а «положенное» — это термин, обозначающий плату, которую получает кто-либо, оказавший небольшую услугу вору, — например, перетащил добычу.

— Я так понял, все это произошло в среду, — сказал Хьюитт. — Теперь давайте поговорим о том, что было в четверг — отравление, усыпление, — ну или что там?

— Итак, сэр, я прогуливался, а к вечеру чего-то заплутал. Вдруг откуда ни возьмись незнакомец — бац, — и положь мне руку на плечо. «О, так это Мик! — грит. — Мик Лими!» — «Да, это я, — грю. — Но вас я не знаю». — «Да как же, не узнаешь меня? — грит. — Да что ты, мы ж однокашники». И тут он потащил меня в бар, и начал заказывать выпивку. «Не подашь огоньку?» — грит, и тут я отвернулся, но вдруг почему-то опять посмотрел в его сторону, а этот мерзавец сыплет мне какую-то порошковую дрянь прямо в стакан.

— И что вы сделали? — спросил Хьюитт.

— Я вмазал ему прямо в нос, сэр, но разве можно меня судить? Скотина такая, пытался отравить безобидного незнакомца. Да, я хорошенько ему вмазал и пошел домой.

— Что приключилось с вами потом?

— О, такая неприятность, которая могла бы стать для меня последней. В тот день я пошел в Кристал Пэлас немного развеяться и приобщиться к спорту, ведь в Лондоне я совсем новичок. Ехал я, значит, уже домой, а на станции целая толпа людей, — поезд запоздал. Стою я, значит, на самом краю в начале платформы, поезд уже на подходе, и тут какой-то невидимый душегуб со всей силы толкает меня в спину, и я приземляюсь прям между рельсами. Машинист по тормозам, половину тела накрыло, но на мне ни царапины, ведь я прям посередке лежу, носильщик меня, стало быть, вытащил, белый как смерть от ужаса, сэр, можете себе представить. Тут какой-то жентльмен кричит из толпы: «Я доктор!» И они ведут меня в зал ожидания, и он обследует меня, всех выпроводил, стало быть, оттуда. Ничего не сломано, и слава Богу! И пока этот докторишка мне зубы заговаривал, я почувствовал, как он залез рукой в мой карман. «Как это понимать, сэр? — грю. — Ищите чаевые таким воровским путем?» А он только смеется и грит: «Мне от вас ничего не нужно, дружище, и я просто ощупывал ваши ребра», хотя я прекрасно помню, что он это уже сделал под одеждой. Ну и я пошел домой.

— А в субботу что произошло?

— В субботу, сэр, они дали мне передохнуть, и я ослабил бдительность. Но вот тем же вечером в темном переулке двое негодяев схватили меня за шею со спины, чуть не придушили, повалили на землю, и обыскали все мои карманы меньше, чем за четверть минуты.

— Но, говорите, они ничего не взяли?

— Ничего, сэр. Но этим утром случилось самое ужасное. Прогуливался я, значит, весь измученный, по улице чуть поодаль Стрэнда, тут где-то, и вдруг мне на глаза попался этот доктор со станции Кристал Пэлас: смеется и зовет меня из-за двери. «Как ваше здоровье?» — грит. «Нормально, — грю. — Болит ток везде и весь в синяках», — грю. «Правда? — грит. — Идите-ка сюда». Ну я и пошел. Не успел моргнуть, как мне кто-то в спину — хрясь! — и я уже на земле без чувств, как труп. Потом ничего не помню, сэр, полчаса или час так провалялся, а потом встал и пошел к своей комнате. Мне поставили хороший фингал — видите, сэр? — и голова гудела и бешено кружилась. Вещи из моих карманов лежали на земле, когда я очнулся. Все, кроме ключа от моей двери. Стало быть, эти черти снова прошлись по всему моему добру, тем хуже для них.

— Вы ведь точно уверены, что все было на месте, кроме ключа? — спросил Хьюитт.

— Уверен, сэр? О, ну я все равно пошел домой, весь побитый и печальный, и по пути все думал, попаду ли я внутрь без ключа. Но прихожу я, значит, а там ключ в двери прям, — а в комнате! Вся мебель перевернута: кресло, стол, кровать, — все-все! Постель вывернута на пол, все вещи разбросаны, — такую разруху не каждый день увидишь. Тумбочка лежит на боку, значит, все ящики из нее вынуты, и все их содержимое тож на полу. Будто целая армия там потопталась, сэр!

— Но ничего не пропало?

— Ничего, сэр, насколько я мог увидеть. Но я не стал там оставаться. Пошел сразу же на улицу за полицией, и двое из них просто посмеялись надо мной — один за другим!

— А вам, конечно, было не до смеха. Теперь расскажите мне, есть ли у вас что-нибудь такое — документ какой-то или ценность, — чем, по вашему мнению, кто-либо хотел бы обладать?

— Ничего такого, сэр! К черту мне эти бумажки. Так же и с ценностями!

— Теперь постарайтесь вспомнить лицо человека, который пытался подсыпать порошок в ваш напиток, а также лицо доктора, осматривавшего вас на железнодорожной станции. Были ли они похожи друг на друга или, быть может, вы уже видели кого-то из них раньше в другом обличье?

Лими почесал лоб и задумался.

— Честно гря, — наконец сказал он, — они были немного похожи, правда один носил бороду, а у второго — только усы.

— Никто из них не был похож, к примеру, на мистера Холламса?

Лими вздрогнул.

— Клянусь, они оба были на него очень похожи! Да они точная его копия, если побреются. Потом, снова ненадолго замолчав, он вдруг добавил: — Святые угодники! Не это ли его семья, о которой он говорил?

Хьюитт рассмеялся.

— Может быть. Теперь поговорим о человеке, который попросил вас передать сумку. Это была старая сумка?

— Новехонькая кожаная коричневая сумка.

— Заперта?

— Не пробовал открывать, сэр. Не моего эт ума дело.

— Справедливо. Теперь перейдем к самому мистеру У. — Хьюитт несколько минут копался в своей папке, наконец вытащил оттуда фотографию и показал ее ирландцу.

— Он похож вот на этого человека? — спросил детектив.

— Да, да! Это он и есть! Он ваш друг, сэр?

— Нет, не совсем, — ответил Хьюитт, мрачно вздохнув. — Думается мне, что он один из членов той самой уважаемой семьи, о которой вам упомянул мистер Холламс. Теперь давайте поедем в Челси и посмотрим, сможете ли вы найти тот самый дом на Голд-стрит. Я пошлю за кэбом.

С этими словами детектив вышел в прихожую, и я последовал за ним.

— Что это было, Хьюитт? — спросил я. — Банда грабителей с украденным имуществом?

Хьюитт посмотрел мне в глаза и ответил:

— Это рубин семьи Квинтон!

— Что! Рубин? Получается, вы беретесь за это дело?

— Я должен. Это больше не спекуляция.

— И вы хотите найти его в доме Холламса в Челси? — спросил я.

— Нет, не хочу, потому что он находится не там — иначе зачем бы они пытались найти его у этого несчастного ирландца? Кто-то из банды Холламса оказался крысой, Холламс потерял след рубина и подозревает Лими в краже его из сумки.

— Тогда кто этот мистер У., портрет которого оказался у вас в офисе?

— Смотрите! Хьюитт перевернул небольшую стопку свежих газет, вытащил из нее одну и указал мне на конкретный абзац.

— Я запомнил это, потому что, скорее всего, они задержали настоящего соучастника, — сказал он.

Это была вечерняя газета за прошедший четверг, и запись в указанном абзаце была весьма коротка:

Мужчина по имени Уилкс, арестованный вчера на станции Юстон по подозрению в причастности к краже ювелирных украшений леди Квинтон, был отпущен за отсутствием веских доказательств его виновности.

— Как вам? — спросил Хьюитт. — Этот Уилкс хорошо знаком полиции, — один из самых искусных грабителей страны. Пока мне с ним «работать» еще не приходилось, но некоторое время назад мне удалось раздобыть его портрет — так, на всякий случай, — и сегодня он оказался как нельзя кстати.

И тут все встало на свои места. Получается, Уилкс со своей добычей ехал в город и рассчитывал выйти на Чалк-Фарм, чтобы обойти полицию, которая, вне всяких сомнений, уже поджидала на станции Юстон и высматривала подозрительных личностей, прибывающих из Рэдкота. Сделка с Лими была для него единственным шансом спасти свою шкуру. А эта строчка в газете прояснила, почему же Лими так и не дождался «мистера У.» и уехал в кэбе один.

— Что теперь? — спросил я.

— Отправлюсь на Голд-стрит и постараюсь найти все, что смогу, пока не объявится кэб.

Тут запахло особенно интересным приключением, поэтому я не удержался и спросил:

— Может быть, вам нужна какая-то помощь?

Хьюитт улыбнулся.

— Уверен, я и сам справлюсь, — ответил он.

— Может я тогда просто посмотрю? — сказал я. — Конечно, я не буду ни в коем случае вам мешать, и все это дело, чем бы оно ни завершилось, будет полностью на вашей репутации. Но очень уж мне любопытно.

— Тогда поехали, почему нет. Возьмем четырехколесный кеб, места там полно.

* * *

Голд-стрит оказалась весьма короткой улицей из частных домов приличных размеров и с полуразмытой претензией на аристократизм. Мы медленно проехались вдоль нее, быстро нашли дом, где нашему несчастному заплатили пять фунтов за доставку сумки. Наконец кэб остановился на углу, и Хьюитт написал короткую записку одному из детективов Скотленд-Ярда.

— Возьмите эту записку, — сказал он Лими, — и поезжайте в Скотленд-Ярд, а затем отправляйтесь домой. Кэбмену я сейчас заплачу за дорогу.

— Ну хорошо, сэр. И вы мне предоставите защщиту?

— О да! Оставайтесь дома до конца дня, и думаю, вас больше никогда не побеспокоят. Возможно, через пару дней мне будет, что вам рассказать. Если так, я пошлю за вами. Всего доброго.

Кэб тронулся, а мы с Хьюиттом пешком пошли по Голд-стрит.

— Думается мне, — сказал детектив, — что неплохо бы нам сейчас наведаться к мистеру Холламсу на пару слов. Через несколько часов до него доберется полиция, и дом будет тщательно осмотрен, если, конечно, они сразу прислушаются к моей записке.

— Вы его когда-нибудь видели?

— Нет, но вполне может быть, что я знаю его под другим именем. Уилкса я знаю по внешности, а вот он обо мне и не слышал.

— И что же мы скажем?

— Зависит от обстоятельств. Не могу предугадать нужное русло разговора, пока нам не откроют двери, а может и того позднее. В худшем случае, я могу сказать, что пришел рекомендовать Лими, который, как вы помните, ищет работу.

Но как оказалось, нам не суждено было было познакомиться с мистером Холламсом. Как только мы подошли к нужному дому, оттуда донесся дикий рев, и через несколько мгновений из дверей выбежал мужчина без шляпы с оторванным рукавом, подгоняемый двумя другими. Они так быстро неслись, что я едва заметил револьвер в руках одного из преследователей, которые, завидев нас на улице, замешкались, а затем быстро ретировались. Тут Хьюитт схватил меня за руку и крикнул:

— Вон тот, кто нам нужен! — и помчался за беглецом.

Мы повернули за угол и увидели в тридцати ярдах от нас этого человека, спокойно идущего и натягивающего оторванный рукав обратно на плечо, будто бы пытаясь скрыть прореху. Видимо он почувствовал, что ему уже ничего не грозит.

— Это Сим Уилкс, — на ходу объяснил Хьюитт, — тот самый «добрейший жентльмен», который нанял Лими перенести его сумку, а также человек, знающий, где находится пропавший рубин леди Квинтон, если я ошибаюсь не больше, чем обычно. Не смотрите на него слишком пристально, он может в любой момент обернуться. Скоро мы выйдем на более людную улицу, и я с ним немного пообщаюсь.

Но какое-то время этот человек держался пустынных задних улиц города. Однако вскоре он все же вышел на Бэкингем-Пэлас-Роуд и остановился напротив магазина шляп. Оглядев витрину и входную дверь, он пошел дальше по улице.

— Хороший знак! — сказал Хьюитт. — Значит, у него с собой нет денег, — тем проще для нас.

Пройдя еще немного, Уилкс подошел к небольшой толпе, собравшейся у уличной скрипачки. Хьюитт дотронулся до моей руки и жестом показал следовать за ним. Мы быстро прошли мимо нашего вора в противоположную от собравшихся сторону. Когда Уилкс вынырнул из толпы, мы вышли к нему на встречу.

— Ого, Сим! — крикнул Хьюитт, изобразив на лице радость. — Целый посык не бачил твою чувырлу, уж думал, тебя бросили в торбу. Где ж твоя штыма?

Уилкс выглядел удивленным и подозрительным.

— Я вас не знаю, — сказал он. — Вы обознались.

Хьюитт рассмеялся.

— Я рад, что так, — сказал он. — Если уж ты не узнаешь, то уверен, что и краснопёрые не узнают. Кажись, я неплохо замаскировал свою афишу и свои ланцы. Слушай: Я дам тебе новую штыму. Незнакомцы так не делают, а?

Уилкс все еще глядел с подозрением.

— Я не понимаю, о чем вы, — сказал он. А затем, немного помолчав, добавил:

— Так кто вы?

Хьюитт подмигнул и скорчил рожу.

— Хуки! — сказал он. — Удачная охота, так что пока не стер бабки, я мистер Смит. А ты избавляешься от него.

— Я пас, — ответил Уилкс. — Пока не займешь мне кусок, — со смехом добавил он.

— По рукам, — ответил Хьюитт, засовывая руку в карман. — Я полон, дружище, и сегодня весь день это обмозговываю. Сейчас я на веселе и не удивлюсь, если приду домой бохарый. Только кусок? Возьми два, если хочешь, — или три. У меня их еще много, мне хватит на пару дней. На.

Хьюитт моментально преобразился в хулигана. Он вытащил из кармана руку с горстью серебра, среди которого затесались шесть соверенов, и протянул ее Уилксу.

— Возьму три фунта, — решительно сказал Уилкс, — но разрази меня гром, если я тебя знаю. А кто твой дружок?

Хьюитт показал на меня пальцем, подмигнул вору и тихо сказал:

— Все в порядке. Он отдыхает. Ненавидит Манчестер, — и снова подмигнул.

Уилкс рассмеялся и закивал, а я понял, что Хьюитт очень лестно окрестил меня персоной, за которой «охотится» манчестерская полиция.

Мы пошли в кабак и выпили немного очень плохого виски с водой. Уилкс все еще с любопытством нас рассматривал, и снова и снова бросал подозрительный взгляд на Хьюитта. Но одолженные три фунта прибавили ему уверенности. Через какое-то время Хьюитт сказал:

— Что насчет нашего товарища с Голд-стрит? Имеешь с ним какие-то дела? Давно его видел?

Уилкс посмотрел вверх и покачал головой.

— Хорошая работка, — продолжил детектив. — Было бы неловко, если б ты был где-то там сегодня, это я те точно говорю.

— Почему?

— Не бери в голову, пока ты не в деле. Мне кое-что об этом известно. Я рад, что в последнее время не имел никаких дел с Голд-стрит, и все.

— Хочешь сказать, что краснопёрые положили на нее глаз?

Хьюитт осторожно посмотрел через плечо, а затем наклонился к Уилксу и сказал:

— Послушай: это мой тебе совет. Я все об этом знаю, — мне передал один легавый-стукач: к шести часам дом номер 8 на Голд-стрит вывернут наизнанку, как старую перчатку, и всех, кто там находится, — предложение он закончил, изображая застегивающиеся на руках наручники. — Более того, — продолжил Хьюитт, — им все известно о том, что здесь происходит, и тех, кто входил и выходил последние две луны, будут искать особенно тщательно — и найдут, так мне сказали.

Детектив напоказ вздрогнул, кивнул, подмигнул Уиксу и отпил виски. Помолчав немного, он снова заговорил:

— Так что я рад, что в последнее время ты туда не захаживал.

Уилкс посмотрел Хьюитту в глаза и спросил:

— Это точно?

— Точно? — с ударением повторил Хьюитт. — Сходи и сам посмотри, если не боишься попасть под раздачу. Лично я не собираюсь и близко подходить к дому номер 8 — это точно.

Уилкс заерзал, залпом допил свое виски и выразил желание уйти.

— Хорошо, если не хочешь выпить еще… — ответил Хьюитт. Но наш друг уже исчез.

— Отлично! — сказал Хьюитт, направляясь к двери, — он вдруг куда-то поспешил. Нужно держать его в поле зрения, но вам лучше взять кэб и ехать прямиком на станцию Юстон. Возьмите билеты до ближайшей к Рэдкоту станции — Кеддерби, кажется, — и посмотрите расписание поездов. Не светитесь особенно, и следите за входом. Если я прав, Уилкс уже очень скоро будет там, а за ним и я. Если я ошибаюсь, то вам просто не суждено будет увидеть конец этого веселья, вот и все.

И Хьюитт поспешил за Уилксом, а я взял кэб, как мне и было велено. До следующего поезда было чуть больше часа, и это время я потратил с максимально возможной пользой: очень внимательно следил за происходящим на площади. За пять минут до отправления поезда я уже начал смотреть, во сколько отъезжает следующий, но тут внезапно на привокзальную площадь ворвался кэб, из которого выскочил Хьюитт. Он вбежал в здание, отыскал меня и быстро завел за колонну. В этот момент на площадь прибыл еще один кэб.

— А вот и он, — сказал Хьюитт. — Я следовал за ним до самой Юстон-Роуд, а затем велел своему кэбмену припустить и обогнать его. Он успел сбрить усы, и я боялся, что вы его не узнаете, и по неосторожности засветитесь перед ним.

Из нашего убежища мы наблюдали, как Уилкс вбежал в кассы. Взглядом проводив его до платформы, мы вышли следом. Он времени даром не терял, но все же проследовал в вагон третьего класса с самого начала поезда.

— У нас три минуты, — сказал Хьюитт, — и нужно, чтобы он не заметил, как мы садимся в поезд. Наденьте эту кепку. К счастью, мы оба в твидовых костюмах.

Он купил пару твидовых кепок для игры в крикет, которые мы надели, оставив свои «котелки» в гардеробе. Хьюитт также надел очки с голубыми линзами, уверенно вышел на платформу и вошел в вагон первого класса. Я пошел за ним следом так близко, что человек, стоящий у головы поезда, если и мог меня увидеть, то только совсем мельком.

— Пока все нормально, — сказал Хьюитт, когда мы сели на свои места, и поезд тронулся. — Я должен держать ухо востро и не терять бдительности ни на одной остановке на случай, если наш друг неожиданно решит сойти.

— Я довольно долго ждал, — сказал я, — где вы были?

— Сначала он пошел в магазин и купил себе шляпу, в которой мы сейчас его видели. Затем какое-то время он обходил оживленные улицы и передвигался в основном по тихим закоулкам, в которых следовать за ним было весьма затруднительно, но потом он зашел в ателье и через четверть часа вышел оттуда с зашитым рукавом. Все это происходило на улице Вестминстер. Далее он свернул на Тотил-стрит, где забежал к цирюльнику. Я осторожно заглянул в окно, там была небольшая очередь, поэтому я быстренько заскочил в «оптику» и купил голубые очки, а потом еще в шляпную мастерскую, где захватил наши шляпы, — о чем сейчас жалею, потому что ваша оказалась слишком велика. Он пробыл у цирюльника достаточно долго, и вышел оттуда, как видите, уже без усов — хороший знак. Это действие как нельзя лучше подтвердило, что он прислушался к моим словам о полицейском штурме Голд-стрит, и поступил вполне правильно, потому что я сказал правду. Остальное вам известно. Он приехал в кэбе на станцию, так же как и я.

— А теперь, — сказал я, — после того, как вы нарекли меня манчестерским вором, насильно отняли мою шляпу в обмен на эту огромную кепку и увозите из Лондона без малейшего намека на то, когда я смогу вернуться обратно, может быть, вы мне все-таки объясните, что мы сейчас будем делать?

Хьюитт рассмеялся.

— Ну, вы сами изъявили желание присоединиться ко мне, — сказал он, — так что наслаждайтесь. На самом деле нет ничего труднее и скучнее в моей профессии, чем наблюдение и погоня. Часто это длится неделями. Когда мы сойдем с поезда, нам снова придется отправиться за Уилксом, и это будет происходить в самых неблагоприятных условиях — в сельской местности. Там зачастую просто невозможно никого преследовать, оставаясь незамеченным. И сейчас я иду на это только потому, что нет другого выхода, ведь мы гоняемся ни за чем иным, как за рубином Квинтонов. Уилкс спрятал камень, и без его помощи нам драгоценности никак не найти. Мы идем за ним, и он найдет их для нас.

— Должно быть, он спрятал рубин, чтобы не делить его с Холламсом?

— Конечно, и помог себе, отправив с сумкой к Холламсу несчастного Лими, переведя все подозрения на него. Путем многочисленных обысков Лими и места его обитания Холламс выяснил, что ошибся, и сегодня утром, по всей видимости, пытался «вытащить» рубин из Уилкса, запугивая его револьвером. Результат мы с вами видели своими глазами.

До станции Кеддерби ехать было около сорока миль. На каждой промежуточной станции Хьюитт очень внимательно следил за тем, чтобы Уилкс оставался в поезде.

— Боюсь только, — сказал детектив, — что на Кеддерби он может взять повозку. Выследить человека в сельской местности весьма непросто, но и преследовать какое-либо средство передвижения на другом незаметно невозможно. Но если он так умен, как я думаю, он этого делать не будет. В этих местах людей, нанимающих экипаж, замечают и помнят.

И он действительно не стал брать повозку. На Кеддерби Уилкс быстро сошел с поезда и поспешил покинуть станцию. Поезд простоял у платформы еще несколько минут, и вор улизнул со станции еще до того, как мы с Хьюиттом успели спуститься на перрон. Через железнодорожные пути за платформой мы наблюдали, как он бодро уходит вправо. Контроллер подтвердил наши догадки о том, что путь на Рэдкот лежит в этом направлении, в трех милях отсюда.

Я буду помнить эти три мили до самой смерти. Мне они показались тремястами. В тихой деревенской местности слышен каждый шаг, и на длинных отрезках дороги перед собой и за собой можно увидеть, как простирается добрая половина мили. Хьюитт был спокоен и терпелив, а вот на меня напала лихорадка беспокойства и волнения, а еще одышка и боль в спине. Поначалу дорога петляла, но после погоня продолжалась относительно легко. Мы ждали на одном повороте, пока Уилкс пройдет другой, а затем спешили по его следам, шагая по самым пыльным частям дороги или по траве, если она попадалась на пути, чтобы максимально заглушить звуки шагов.

В конце этих коротких перебежек мы посмотрели вперед и увидели длинный белый отрезок дороги, а на нем, в паре сотен ярдов от нас, — темная фигура Уилкса. Нельзя было дожидаться, когда он пройдет этот кусок дороги, потому что он в любой момент мог свернуть куда-то, и найти его было бы уже невозможно. Так что мы прыгнули в кусты и, наклонившись, тихонько поплелись следом по другой стороне дороги, то и дело по щиколотку погружаясь в глину. Нам постоянно приходилось останавливаться, чтобы прислушаться и выглянуть, и один раз, вытянувшись во весь рост, чтобы разглядеть вдали Уилкса, я чуть не поперхнулся, когда осознал, что тот смотрит прямо в мою сторону. Со скоростью молнии я нырнул обратно в куст, и к счастью, он меня не заметил и пошел дальше. Возможно, он услышал какой-то шум, но вместо того, чтобы посмотреть в сторону кустов, кинул взгляд вдоль дороги. Особенно тяжело было идти, когда начались холмы. Когда мы поднимались, приходилось практически ложиться наземь и ждать, пока Уилкс перейдет вершину, потому что сверху нас легко было заметить. Это попортило не только мою одежду и мое состояние, но и настроение. К счастью, нам не пришлось идти через крутые и высокие насыпи. Один раз нас чуть не выдал какой-то человек, крикнувший, чтобы мы убирались с его поля.

Наконец, невдалеке перед нашим взором предстала квадратная башня старой церкви, спрятавшаяся за густыми деревьями. Уилкс остановился напротив, нерешительно оглядел дорогу и пошел дальше. Мы перешли дорогу, нырнули в кусты с противоположной стороны и отправились следом. В четырехстах ярдах от нас начала виднеться деревня, и к ней Уилкс шел уже спокойным прогулочным шагом. Не дойдя до первых домов, он остановился и повернул обратно.

— Кладбище! — прошептал Хьюитт. — Пригнитесь пониже, дадим ему пройти.

Уилкс дошел до ворот кладбища и снова нерешительно огляделся. В этот момент кучка детей, игравших среди могил, смеясь и болтая, вышла из кладбищенских ворот, и Уилкс быстро ушел в противоположном направлении.

— Точно, это то самое место, — сказал Хьюитт. — Нам нужно тихонько туда пробраться, пока он достаточно далеко. Идем!

Мы осторожно перешли дорогу, прошли через ворота на кладбище, и Хьюитт снял с себя очки. Было уже почти восемь вечера, и солнце начало садиться. Уилкс снова подошел к воротам, но не вошел, потому что в этот раз мимо прошел рабочий. Через какое-то время он опять вернулся и зашел.

Трава у могил была высокая, а под деревьями уже сгустились сумерки. Мы с Хьюиттом, затаившиеся в нескольких ярдах друг от друга, чтобы не столкнуться и не попадать, если вдруг придется делать резкие движения, наблюдали за Уилксом из-за могильных плит. В меркнущем свете фигура нашего вора казалась большой и темной, и она тихонько кралась в длинной траве. По дороге задребезжала телега с фонарем, и Уилкс быстро упал на колени и прижался к земле, дожидаясь, пока она проедет. Затем, устало оглядевшись, он пошел прямо к плите, за которой прятался Хьюитт.

Я наблюдал, как темная фигура Хьюитта беззвучно качается по другую сторону камня. Уилкс прошел мимо и опустился у большой выцветшей плиты, покоившейся на кирпичном пьедестале примерно в фут высотой. Длинная трава густо облепила кирпичи. Уилкс просунул в нее свою руку и начал ощупывать поверхность пьедестала. Через несколько мгновений он вытащил длинный кирпич и положил его на плиту. Он снова просунул руку в траву и на этот раз извлек из своего тайника небольшой темный объект. В сгущающихся сумерках я увидел, как Хьюитт встал из-за плиты во весь рост и, вытянув вперед руку, бесшумно подошел к наклонившемуся Уилксу. Тот было собрался положить только что извлеченный из тайника темный объект себе в карман, но решил проверить себя и открыл что-то наподобие шкатулки, — будто бы хотел убедиться в сохранности ее содержимого. Последний лучик света, пробившийся через густую листву, упал прямо на блестящий объект внутри, и Хьюитт молниеносно протянул руку через плечо Уилкса и выхватил украшение.

Мужчина пронзительно вскрикнул одним из тех резких звуков, которые обычно издают внезапно потревоженные женщины. Он тут же повернулся и, как кошка, прыгнул на Хьюитта, но неожиданно для себя встретился с кулаком и отлетел назад, упав спиной на плиту. Тут уже я выпрыгнул из своего убежища и помог Хьюитту связать запястья вора носовым платком. Затем мы повели его, сопротивляющегося и бранящегося, в деревню.

Увидев знакомые лица, он просто вышел из себя, но затем успокоился и признался, что это была «очень чистая работа». Отыскать деревенского констебля оказалось весьма непросто, а сэр Валентин Квинтон ужинал не дома и смог прибыть только через час. Пока мы ждали, Уилкс становился все разговорчивее.

— Как думаете, сколько мне дадут? — спрашивал он.

— Без понятия, — отвечал Хьюитт. — А еще нас наверняка вызовут на допрос, так что, если будете много болтать, это может выйти вам боком.

— О, не волнуйтесь, — теперь уж мне точно все равно. Это справедливое задержание, и я получил по заслугам. Вы были очень добры, одолжив мне три куска. Никогда не думал, что красноперые так делают. Это усыпило мою бдительность. А насчет Голд-стрит, это была шутка?

— Нет, не шутка. По моим расчетам мистер Холламс уже должен быть за решеткой, — месть за вашу с ним небольшую размолвку сегодня днем.

— Что вам об этом известно? Ну, прямо скажу, накрыли вы меня знатно. Полагаю, вы все время следили за мной?

— Ну, да. Я все время был где-то рядом. Я сразу догадался, что вы захотите смыться из города, если Холламса возьмут, — Хьюитт похлопал себя по нагрудному карману, — и я прекрасно знал, что перво-наперво вы сделаете все, чтобы забрать это. Вы спрятали камень, потому что знали, что Холламс наверняка захочет вас обыскать, если у него вдруг появятся какие-то подозрения.

— Да, это правда. Двое парней однажды вечером порылись в моих карманах, и кто-то заходил ко мне домой. Но другого я и не ожидал, ведь Холламс — жадный свин. Как только ты попадаешь к нему под колпак, сразу лишаешься доброй половины своего улова, а если сливаешься, он тебя находит. Но это я отдавать ему не собирался. Полагаю, вы не ответите мне на вопрос, каким образом вы на нас вышли?

— Нет, — ответил Хьюитт.

* * *

Несмотря на нехватку нужных реквизитов, нам пришлось остаться в деревне на ночь. Поздних поездов в тот вечер не оказалось. Мы рассказали сэру Валентину историю об ирландце, чему он очень подивился.

— История Лими, конечно, звучала неправдоподобно, — сказал Хьюит, — но все его злоключения очень подозрительно указывали в одном направлении: определенные личности невероятно сильно желали получить то, что ожидали у него найти. Когда он рассказывал про свое приключение с сумкой, я тут же вспомнил про заметку в газете об аресте Уилкса и последующее его освобождение. Сказать, что такое совпадение было весьма любопытным, — ничего не сказать: та самая станция, на которой ожидали вора, и на следующий же день после ограбления. Кеддерби — одна из немногих станций на этом направлении, на которых не останавливаются поезда после того часа, когда была совершена кража, так что вернуться грабитель мог только на следующий день. Когда Лими узнал Уилкса на фото, мои подозрения усилились. Очевидно, он вез с собой награбленное добро. Беседа несчастного и невинного ирландца с Холламсом показала, — точнее, столь высокое вознаграждение в пять фунтов показало, — что привез он действительно что-то ценное. Холламс, очевидно, принял Лими за одного из криминальных дружков Уилкса, потому что тот употреблял воровские словечки а-ля «блёстки» и «положенное», и сказал (в терминах, которые Лими понять не смог), что любую добычу нужно в первую очередь нести ему самому, то есть Холламсу. И, конечно, было бы очень странно, если бы в этой сумке лежали не ценности из Рэдкот-Холла, потому что на тот момент никакая другая крупная кража не оглашалась.

Далее, среди украденных украшений лишь одно было выдающимся — знаменитый рубин. Вряд ли Холламс подвергал бы себя таким рискам, пытаясь отравить, побить, подкараулить бедолагу Лими и обыскать его жилище ради какого-то обычного украшения, — да на самом деле ради любого, кроме этого рубина. Так что на фоне всех этих событий у меня сформировалось очень сильное подозрение, что Холламс отчаянно ищет этот камень. У Лими его не было, в этом я не сомневался — его манера говорить, его история, да и вообще вся личность говорили о том, что этот человек к делу причастен лишь случайно. Тогда единственным возможным «владельцем» украшения оставался Уилкс, и у него определенно был соблазн прикарманить его себе, не делясь столь ценной добычей со своим лондонским боссом. Передача сумки ирландцу дала ему огромный шанс отвести от себя подозрения, и результат налицо. Самая отчаянная из атак Холламса на Лими, несомненно, была предпринята с целью убить или покалечить его на железнодорожной станции, чтобы получить возможность под видом доктора обыскать несчастного. В то время он, вероятно, был на грани отчаяния, потому что, не сомневаюсь, весь тот день ходил по пятам за Лими в попытках найти возможность добраться до его карманов.

Побег Уилкса от Холламса подтвердил мои предыдущие догадки. Холламс, наконец удостоверившийся, что у Лими желанного украшения нет, пришел к выводу, что Уилкс обводит его вокруг пальца и попытался шантажом выманить у сообщника камень при помощи второго негодяя и пистолета. Остальные мои действия вполне ясны. Я знал, что Уилкс не упустит возможности забрать камень, если узнает, что Холламс заперт в тюрьме. Я снабдил его несколькими фунтами и позволил вывести нас к своему тайнику, что он и сделал. Думаю, это все.

— Должно быть, он из моего дома прямиком отправился на кладбище, — заметил сэр Валентин, — чтобы спрятать награбленное. Это было действительно хладнокровно.

— Только твердая и холодная рука может в одиночку провернуть такую кражу, — ответил Хьюитт. — Думаю, что все его инструменты вместе с остальными украшениями были как раз в той сумке, которую перевозил Лими. Должно быть, это какой-то небольшой и аккуратный набор.

И это действительно оказалось так. Вернувшись в город на следующий день, мы убедились, что ту сумку вместе со всем ее содержимым (а также вместе со многими другими крадеными вещами) забрала полиция во время своего неожиданного визита в дом номер 8 на Голд-стрит.

Холламс с Уилксом по полной получили заслуженные сроки каторжных работ к невероятной радости Мика Лими. Кстати, сейчас я периодически вижу Лими, облаченного в благородную униформу и бдительно охраняющего вход в один известный лондонский ресторан. Больше он ни разу не получал пятифунтовых банкнот за перенос сумок, да и теперь знает Лондон достаточно хорошо, чтобы от кого-то этого ожидать.