Билл приближался к мосту Александра Третьего. Он медленно шел по жаре, обливаясь липким потом, мимо громады Большого дворца с застекленной крышей; вывешенные флаги как-то не вязались с мощными бронзовыми конями и обнаженными до пояса возницами. Слева громоздились баррикады, составленные из темно-серых фургонов, которые перекрывали проспект Франклина Рузвельта в месте его пересечения с Елисейскими полями.

До деловой встречи оставался целый час, и он решил убить время, прогулявшись пешком пару километров до Монпарнаса. Только после дюжины телефонных звонков инспектор Лантье, полицейский, расследовавший самоубийство Ахмеда, согласился побеседовать с Биллом. Бесцеремонный и грубый, даже враждебный, он и не скрывал, что Билл только впустую потратит время. Лишь настойчивость Билла, подогреваемая близостью смерти Сиди Бея, внушила Лантье сочувствие, и он согласился на встречу.

Биллу была понятна позиция полицейского. В таком огромном городе, как Париж, у полиции хватало забот с людьми, погибавшими от рук злоумышленников, самоубийцы же их мало волновали. То, что Ахмед выбрал для своего ухода в мир иной кабинет Вадона, рассматривалось ими как некая странность, а сам факт самоубийства сомнений не вызывал. Вообще-то можно было проявить хоть поверхностный интерес к месту, где все это произошло, но полицейскому, чья карьера была в руках Вадона, рисковать не следовало.

Билл свернул на мост. Сквозь густой туман пробились лучи солнца, и позолоченный купол собора Инвалидов вдруг вспыхнул золотым пламенем. Даже четверть века спустя этот вид вызывал у Билла дрожь восхищения.

Он вспомнил вчерашнюю встречу с Вадоном. Министр был, бесспорно, наделен обаянием, чувством собственного могущества. И все же что-то его определенно угнетало, он был неуравновешен. В бытность свою следователем Билл хорошо усвоил то, что известно каждому полицейскому, судье и адвокату: только очень немногие люди умеют убедительно лгать.

Заявление Вадона, что его знакомство с Ахмедом было шапочным, не выдерживало критики. Эта ложь нарушила его физическое и душевное равновесие, лишила естественности и непринужденности его движения, а улыбку — искренности. В тот же вечер на телеэкранах, когда на него больше не давил пресс неприятных вопросов, он выглядел уверенным в себе и обаятельным. И, хотя мимика и жесты не были достаточно хорошо продуманы, речь свою он произнес просто великолепно, доверительным тоном, взвешивая каждое слово, все в ней было на своем месте и злободневно.

Чем-то здесь припахивало. Вадон был из тех, кому многое приходилось скрывать, но вряд ли ему удастся на этот раз выйти сухим из воды. Было бы интересно продолжать давить на него. Что из этого выйдет?

Билл ступил на левый берег, и в этот момент на мост медленно въехал бронзовый БМВ. Маячивший за тонированным ветровым стеклом водитель что-то говорил в телефонную трубку. Машина доползла до середины моста, а Билл в это время был уже на противоположной стороне. Лавируя в жидком потоке машин, он прошел мимо конечной остановки автобусов Эр-Франс и пересек эспланаду Дома инвалидов. Водитель что-то отрывисто сказал в трубку и бросил ее на рычаг.

Зеленый «рено» с закрытым кузовом свернул на мост и, увеличив скорость, поехал вслед на БМВ. Когда машины поравнялись, водитель «рено» ухмыльнулся и утвердительно кивнул. БМВ медленно съехал с моста и повернул на юг, водитель не спускал глаз с, казалось бы, беззаботно прогуливавшегося Билла.

«Рено» проехал два квартала на юг, свернул налево, на улицу Святого Доминика, и остановился. Двое из сидевших в нем четырех молодых мужчин вышли и направились к ближайшему газетному киоску. Потом вышли остальные двое. Они расстелили на крыше машины карту и сделали вид, что внимательно изучают ее. Водитель БМВ наблюдал, как Билл приближался к «рено». Один из парней повернулся к нему и что-то спросил, показывая на карту. Билл улыбнулся, кивнул, протянул руку, чтобы показать на какую-то точку на карте, и в этот момент первые двое отошли от газетного киоска, один из них занес руку с каким-то предметом, спрятанным внутри свернутого журнала, и изо всех сил ударил им Билла по затылку. Это был тяжелый железный прут, и Билл зашатался. Тотчас же все четверо набросились на него и принялись избивать кулаками и ногами, нанося прямые, быстрые, рассчитанные удары опытных кикбоксеров. Билл рухнул на колени, прикрывая руками лицо, совершенно беспомощный под градом сыпавшихся на него ударов.

Избиение длилось самое большее восемь-девять секунд. Словно по сигналу, все четверо столкнули Билла в канаву, вскочили в машину и умчались. Водитель БМВ остановил машину и с довольной улыбкой наблюдал, как киоскер и туристы бежали толпой на помощь к Биллу.

— Черт! — шепотом выругался Блез де Медем. Секунду или две он колебался, не зная, что делать: поднимать трубку или не поднимать. Наконец высвободился из объятий изящной красивой женщины, перекатился на край кровати и взял трубку телефона.

— Алло. Это я, Саид.

Де Медем скорчил недовольную гримасу, явно рассчитанную на женщину.

— Будь добр, приятель, без имен, — отрывисто сказал он в трубку. — Новости есть?

— Дело сделано.

— Хорошо. Э-э, серьезно отделали?

— Не сказал бы, что серьезно. Это ведь предупреждение. И письменное разъяснение он получит.

— Молю Бога, чтоб так оно и было, приятель. Как он среагировал?

— Поднялся на ноги, если вы это имеете в виду. А сейчас садится в такси. Вернется домой и ляжет в постельку. Я так думаю.

— Не пытайся думать, это совершенно не твое дело. Просто следи за ним и узнавай наверное, что он делает. И держи меня в курсе.

— Как прикажете, шеф. Вы же все оплачиваете.

— Да, разумеется. — Наглый тон исполнителя покоробил де Медема. — Но за свои деньги я должен знать, что работа выполнена как следует. Звоните мне сюда. — Он положил трубку и оперся на локоть. Лицо его было задумчиво.

— Этот Саид, должно быть, препротивный тип. У тебя неприятности? — хриплым голосом поинтересовалась женщина. Кожа вокруг ее глаз, натянутая хирургами в институте красоты, еще больше натянулась от беспокойства.

Он покачал головой, тыльной стороной руки нежно погладил ее обнаженную грудь.

— Не думаю. Нет пока. А там видно будет. Сейчас его только поучили немного.

— Ты хочешь, чтобы они его просто попугали, а не хорошо отделали? — спросила она, сдвинув брови.

— Я хочу, чтобы он убрался домой. Не больше, но и не меньше. Главное — не меньше. Посмотрим, все ли они сделали, чтобы убедить его. — Он вздохнул и прилег рядом. — Хватит об этом.

Билл расплатился с таксистом и с трудом выбрался на тротуар. Земля качнулась у него под ногами, и он, чтобы не упасть, оперся на крышу машины.

— Вы уверены, что с вами все в порядке, месье? — спросил водитель, протягивая ему сдачу.

— Да, — кивнул Билл. — Благодарю вас. Мне становится все лучше и лучше.

Он взял сдачу, оставив пару монет чаевых, посмотрел на табличку-указатель на углу узкой боковой улицы и направился к кирпичному зданию, где над входом висел вставленный в железный кронштейн французский флаг.

Он шел осторожно, через каждые несколько шагов останавливался и отдыхал, опираясь одной рукой на припаркованную у обочины машину, а другой потирая ушиб на затылке. Перед зданием выстроились в ряд машины без номерных знаков, скрыв под собой выведенную краской на мостовой надпись: «Стоянка запрещена». А позади них, вздыбившись, стояли задними колесами на подставках черные велосипеды доисторических моделей. Билл постоял, собираясь с силами, повернулся и преодолел целых три бетонных ступеньки крыльца.

Вот уже двадцать лет он не был в полицейском участке. За это время там ничего не изменилось: высокое голое помещение с маленькими окнами, забранными стальными решетками с мелкими ячейками, сквозь которые почти не пробивался дневной свет, над головой — мигающая неисправная неоновая лампа. Тошнотворный спертый воздух. Вдоль стен выстроились пять сломанных стульев, на одном из которых сидел пожилой мужчина, выглядевший так, словно он очень плохо провел ночь, и бессмысленным взглядом смотрел перед собой. За стойкой, у торцевой стены, полицейский в униформе усердно печатал на покрытой пылью механической пишущей машинке. Услышав шаги Билла, он поднял голову и рассеянно взглянул на него.

— Да? — нехотя произнес он с таким видом, будто охотнее побежал бы расследовать вооруженный грабеж, чем записывать показания очередной жертвы городских карманников.

— Меня зовут Дюваль. К инспектору Лантье. Он ждет меня.

Полицейский пристально посмотрел на Билла, отметил его болезненную бледность, и в его глазах вспыхнул интерес, но тотчас же погас. Он поднял телефонную трубку и нажал кнопку.

— К вам пришли. Какой-то господин Дюваль.

Он произнес имя немного вопросительно и посмотрел на Билла, словно у него зародилось подозрение, что это имя вымышленное. Билл спокойно выдержал его взгляд. Он вдруг почувствовал пульсирующую боль в веках, которая, казалось, стремилась попасть в ритм мерцания неоновой лампы.

Дежурный положил трубку на рычаг и ткнул пальцем в сторону двери.

— Туда. Слева пятая дверь.

По обеим сторонам голого коридора располагались кабинеты без окон, разделенные хлипкими перегородками: внизу — окрашенная зеленой краской фанера, вверху — стекло. Кафельный пол усыпан окурками и обертками жевательной резинки. Билл медленно шел по коридору и с нескрываемым интересом смотрел, что делается в кабинетах. Почти половина из них была занята, в основном мужчинами. Никто из них, казалось, не обращал никакого внимания на готовую удариться в обморок молодую женщину с грязными волосами, сидевшую в одном из кабинетов. Обхватив голову руками, она пронзительно вопила что-то нечленораздельное о своем ребенке. Над ней склонились женщина-полицейский в форме и детектив в сером костюме. Обоим им было все это совершенно безразлично, но они старались выглядеть доброжелательными, как и все люди, которые каждый день тратят уйму времени на вразумление истеричных мамаш-наркоманок, помешавшихся на любви к своим чадам.

Вот и пятая дверь слева. Перегородки кабинета были из матового стекла, и это вкупе с бледным прямоугольником света из окошка указывало на сравнительно высокий ранг хозяина. К двери была прикреплена рамка с измятой карточкой: Лантье. Билл постучал в стекло, услышал из кабинета нечленораздельное мычание и открыл дверь.

За заваленным бумагами столом сидел коренастый широкогрудый мужчина и изучал тонкую пачку документов. Из-за завернутых рукавов его серого джемпера торчали мощные запястья. Увидев Билла, он нахмурился, после короткого колебания поднялся из-за стола, сунул документы в коричневую папку и бросил ее в стол.

— Господин Дюваль? — он протянул руку через стол. — Инспектор Лантье. Доброе утро.

Они небрежно обменялись рукопожатиями, Лантье снова уселся в кресло, а Биллу показал рукой на стул. Секунду или две они сидели молча, Лантье откровенно изучал Билла. Поморщившись, он наконец произнес, глядя ему прямо в глаза:

— Вы хорошо себя чувствуете? А то выглядите больным.

— Не болен — это точно, но и не совсем здоров. — Билл ощупал затылок и зажмурился от боли. — Меня только что избили.

— Избили? Только что? — нахмурился Лантье. — Когда?

— Несколько минут назад. — Билл ткнул большим пальцем куда-то назад, через плечо. — По пути сюда.

— Как же это произошло? — сверкнул глазами Лантье.

— А как все это обычно происходит? Один отвлек мое внимание, а остальные набросились.

— Дьявольщина! — покачал головой Лантье. — И сильно они вас отделали?

Билл наклонил голову и показал затылок.

— Все зависит от ваших стандартов. Думаю, могли бы и убить.

Лантье встал и вышел из-за стола.

— Ну и дела. Разрешите посмотреть. — Он подошел к Биллу сзади и потрогал его голову.

— Ой! Больно! — вскричал Билл, уворачиваясь от руки полицейского.

— Хорошо. Все ясно. — Лантье вернулся к своему креслу, нажал на кнопку телефона внутренней связи и сказал в забитую пылью решетку: — Лантье. Врач еще не ушел? Хорошо. Я для него припас очередного пациента.

Всего лишь десять минут потребовалось полицейскому врачу на то, чтобы осмотреть Билла, убедиться, что череп его цел и невредим, и наложить повязку. Лантье молча стоял у окна и разглядывал глухую кирпичную стену, высившуюся в трех метрах от него. Когда дверь за врачом закрылась, он повернулся и медленно подошел к своему столу.

— Кофе?

— Я думаю, могли бы и не спрашивать.

Лантье взял с маленького столика видавший виды термос, чашку, выбросил из нее полудюймовый осадок в мусорную корзину, поставил чашку перед Биллом и наполнил ее до краев кофе. Билл отхлебнул большой глоток.

— Надеюсь, сахару не попросите?

— Нет, — покачал головой Билл. Боль отпустила. Он отпил еще один большой глоток.

— Они вас ограбили? — Лантье не спускал глаз с Билла. — Бумажник, кредитные карточки на месте?

— Даже не пытались. — Билл покачал пальцем в воздухе.

Лантье прикусил нижнюю губу и слегка причмокнул.

— Вы могли бы описать их? А может быть, вам посчастливилось заметить номерной знак?

— Его записал киоскер. — Билл полез в карман и вытащил клочок газеты. — Вот.

Лантье внимательно изучил наспех записанный номер.

— А описание? Вы должны были разглядеть хотя бы одного нападавшего.

— Я их всех более или менее хорошо рассмотрел, до того, конечно, как искры посыпались из глаз. Всем им далеко за двадцать. Темноволосые, с короткими стрижками. В теннисках, джинсах и кедах. Меня очень позабавили кеды, — прибавил он, коснувшись своей покрытой синяками и кровоподтеками грудной клетки.

Лантье издал какой-то короткий гнусавый звук, похожий на смешок.

— И это все? И ничего больше, что помогло бы мне уяснить, как они выглядели? — спросил он с иронической усмешкой.

— Простите, что огорчаю вас, — пожал плечами Билл. — Но они не догадались представиться.

Лантье улыбнулся и, наклонившись вперед, снова нажал на кнопку внутренней связи.

— Три-один-шесть-е-эн-же-девяносто три, — произнес он, держа перед собой клочок бумаги. — Проверьте и сообщите мне. Сделаете? — Он снова посмотрел на Билла. — Они, разумеется, угнали эту машину, но проверить не мешает. Курите? Нет? В Америке уже вывелись курильщики? — проговорил он, увидев по лицу Билла, что он отказывается. Вынул из пачки «Житана» мятую сигарету, закурил и, пуская клубы дыма под потолок, взмахом руки погасил спичку. — А я покурю. Ничего? — запоздало спросил Лантье. Он говорил и говорил, не давая Биллу вставить слово в ответ, и искоса поглядывал на него сквозь дымную завесу. — А теперь, господин Дюваль, почему бы вам не прекратить издеваться надо мной и не рассказать, как было на самом деле, ничего не скрывая?

Дым разъедал Биллу глаза, он зажмурился.

— Как я вам уже сказал по телефону, Ахмед Бенгана покончил жизнь самоубийством.

— Продолжайте. — Лантье не спускал с Билла глаз. Ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Сиди Бей, отец Ахмеда, болен раком. Он при смерти. Возможно, протянет неделю-другую.

Лантье кивнул и глубоко затянулся.

— Все это вы мне подробно рассказали по телефону. Но при чем здесь вы? Какое вы имеете отношение к семейству Бенгана?

Билл внимательно посмотрел Лантье в лицо, попытался прочитать его мысли по глазам, сощуренным от дыма.

— Сколько времени вы можете мне уделить?

— Столько, сколько вам будет нужно, — не изменившись в лице, ответил полицейский.

И Билл рассказал ему всю историю в общих чертах. Когда он закончил, Лантье докуривал вторую сигарету. Он взял пепельницу и вытряхнул из нее окурки.

— Понимаю. Трогательная история, — произнес он без малейшей тени насмешки. — Я могу сказать, почему старик выбрал именно вас. Помимо всего прочего, большинство иммигрантов не имеют никаких друзей за пределами своей общины. Он подумал, что вам лучше, чем кому-либо другому, удастся установить контакт с людьми, знавшими его сына.

— Возможно, он не так уж далек от истины. А вы приняли бы меня, окажись я из их «общины»?

— Если бы я был, как вы — американцем, — улыбнулся Лантье, — я бы сослался на Пятую поправку к Конституции.

— По крайней мере я знаю, что имею дело с честным человеком, — рассмеялся и Билл. — Итак, все, что отец Ахмеда хочет от меня, — это чтобы я задержался здесь на день-два и выяснил, почему погиб его сын.

— Это не займет у вас много времени, господин Дюваль. Его сын умер оттого, что выбросился из окна, которое находится на высоте около ста метров от земли. — Он помолчал. — Это произошло на глазах надежного свидетеля. А если считать Кристиана Вадона, то и двух свидетелей.

Что-то в словах Лантье заставило Билла присмотреться к нему повнимательнее, но лицо полицейского было непроницаемо, и Билл успокоился.

— Я вовсе не это имею в виду, и вы меня прекрасно поняли. Сиди Бей Бенгана хочет знать причину. Что, а может быть, и кто довел его сына до этого.

Лантье понимающе кивнул, вскочил с кресла и, глубоко засунув руки в карманы поношенного джемпера, снова подошел к окну.

— «Кто-то» уж должен быть обязательно, — сказал он. — За время моей службы в полиции мне довелось расследовать около ста самоубийств. И хоть бы одна семья пожелала поверить, что их сын или дочь, муж или жена выбрали такой конец просто потому, что не могли больше сопротивляться трудностям. По-моему, люди считают подобную смерть позором для семьи. — Он отвернулся от окна. — Я лично не понимаю почему. А вы? Мне это кажется вполне приемлемым способом расправиться со всеми проблемами, а может быть, даже наоборот — избавить семью от позора. При условии, разумеется, что при этом акте больше никто не пострадает. — Он криво усмехнулся. — А то ведь и такое случилось однажды: чудак прыгнул с крыши собора Парижской богоматери и приземлился на парочку туристов. — Он тряхнул головой. — Вот почему там установили проволочную сетку.

— Может быть, заодно нужно было установить сетку вокруг резиденции Вадона, — пробормотал Билл.

Лантье как-то странно посмотрел на него, хотел что-то сказать, но промолчал.

— Послушайте, инспектор. Его отец хочет просто знать. В этом нет ничего особенного. Ведь правда? Мне точно известно, что Ахмеда Бенгана что-то сильно угнетало.

— Вот как? — Лантье подошел к нему поближе. — А вам откуда это известно?

Билл пристально посмотрел на него, пытаясь отыскать в его глазах хоть намек на искреннее желание разобраться, которое он почувствовал в его ровной интонации, но все же ответил:

— Он звонил мне несколько раз.

— Когда?

— Незадолго до гибели.

— И что же он сказал?

— Он не смог связаться со мной лично, и его слова записались на автоответчик, — поколебавшись, ответил Билл.

— Так что же он сказал?

Билл смотрел Лантье прямо в глаза, он хотел убедиться, что полицейский действительно хочет помочь ему. И наконец произнес. Очень тихо.

— Он просил, чтобы я позвонил ему. Он нуждался в моей помощи. Ему было очень плохо.

— А вы не позвонили, — негромко проговорил Лантье, в его голосе не было упрека, глаза смотрели в упор на Билла, ловя каждое изменение в выражении его лица.

— Нет, — покачал головой Билл, и страшная боль пронзила его мозг, но он даже не поморщился.

Лицо Лантье оставалось какое-то мгновение спокойным, задумчивым. Потом он протянул руку и коснулся плеча Билла.

— Понимаю, — прошептал он, возвращаясь к своему креслу. — В этих телефонных сообщениях не было абсолютно никаких сведений о человеке, преследовавшем Бенгана? Даже имени не было названо?

— Ничего.

— Значит, у вас нет совершенно никакой зацепки. — И, не скрывая досады, Лантье плюхнулся в кресло.

— Ну ладно, а то, что он выбрал именно кабинет Вадона?

Лантье поднял руку, согнул пальцы и принялся внимательно рассматривать обломанные ногти. С особым вниманием исследовал ноготь большого пальца, поскоблил зазубрину, а потом просто отгрыз ее зубами. Прошло еще несколько секунд, и наконец он заговорил. Голос звучал монотонно, как у военнопленного, которого силой заставили читать пропагандистский текст.

— Штаб-квартира Кристиана Вадона находится на уровне небоскреба на Монпарнасе, в самом высоком здании парижского центра. Господину Бенгана трудно было сыскать лучшего места для своего замысла.

— Да что вы говорите, инспектор! В газетах пишут, что, если человек желает покончить с собой таким вот образом, ему вполне достаточно пятого этажа. Может быть, чуть выше, это уже дело вкуса, если только нет для этого особой причины, — нахмурившись, возразил Билл.

— Вы полагаете, что у вашего друга была какая-то особая причина?

— А вы — нет?

Лантье погрузился в размышления. По коридору тащили скандалистку, она неистово вопила, выражая свое возмущение. Когда крики затихли, Лантье негромко заговорил:

— Послушайте меня, мистер Дюваль. Я не хотел принимать вас, но все же согласился, отчасти из-за вашей настойчивости, отчасти потому, что вы разжалобили меня рассказами об отце Бенгана, о его состоянии. Но теперь я вижу, что вы злоупотребляете моим расположением к вам. Вы просите, чтобы я впутал в это дело министра внутренних дел. Но произошло самоубийство чистейшей воды, и полицию оно совершенно не интересует. Как вы не поймете: хотя надо мной есть еще кое-какие мелкие сошки, все равно Кристиан Вадон — мой прямой начальник. И я не позволю использовать себя для потакания безответственным слухам и сплетням относительно каши, заваренной человеком, которого министр едва ли знал…

— А если это ложь?

— Что? — прищурился Лантье.

— Что Вадон вряд ли знал Ахмеда?

— Чем вы это докажете? — Лантье перевел дух и бросил взгляд на дверь.

— Сестра Ахмеда утверждает, что ее брат хорошо знал Вадона.

Резким движением Лантье откинулся на спинку кресла, воздел руки и уронил их на стол.

— Ах да! Мадемуазель Бенгана. Кельтум! — Он вздохнул. — Лучшая ученица господина Бухилы. Продолжайте.

— Это все. Она просто сказала, что Ахмед гордился дружбой с Вадоном.

— О вкусах не спорят, — сухо заметил полицейский. — А что вы об этом думаете? Вы знали ее раньше, до того, как она надела чадру, или как там это у них называется. Можно ли доверять ее словам?

— А почему бы и нет? Бог свидетель, я считаю все, что творит Бухила, жутким беспросветным тупиком, но Кельтум не дурочка. Правда, она очень самоуверенная. Я убежден, что она верит в то, о чем говорил ей брат.

— Господи, как бы мне хотелось, чтобы она рассказала об этом мне!

— А вы пробовали расспросить ее?

— Еще как пробовал! — Лантье раздраженно посмотрел на Билла. — Сколько времени я должен был сидеть и смотреть, как она разглядывает потолок и молчит как рыба? Каюсь, приблизительно через полчаса я был сыт ею по горло и махнул на нее рукой.

— Она вам так ничего и не сказала?

— Ни слова. Я сидел там, задавал ей одни и те же вопросы снова и снова, а она и рта не соизволила раскрыть. И, откровенно говоря, я сомневаюсь, что поверил бы хоть одному ее слову, если б она мне что-то рассказала. — Он покачал головой. — По правде, я от них уже рехнулся.

— От арабов?

— Вспомните, я согласен с Пятой поправкой. — Лицо Лантье скривилось. — Возьмем фундаменталистов. Признаюсь, что не понимаю их. И не вижу причин понимать. А им разве есть какое-нибудь дело до того, что я хочу дослужиться до пенсии и потом спокойно удить рыбу? Одни любят рыбачить, другие нет. Но я скажу вам, что их затеи крайне опасны. У вас в Америке достаточно всяких культов, и не мне вам рассказывать, как все это делается. Промывание мозгов. Ну вот хотя бы мадемуазель Бенгана. Вы говорите, что знаете ее с детства. Так?

— С младенчества, — поправил Билл.

— Хорошо. Разрешите мне погадать, что произошло. Вы утверждаете, что она девушка с головой. Бьюсь об заклад, до недавнего времени она была прелестной, общительной молодой особой. Коллективистка, прилежная, может быть, даже честолюбивая. Да? Но однажды друзья затащили ее на какое-то сборище. А там Бухила, с его гипнотическим взором, произносил с эстрады проповедь о спасении.

— Как будто похоже. У нас в Америке не менее дюжины подобных культов. Но не будьте слишком строги к Кельтум, инспектор. Ей пришлось много пережить.

— Что же именно?

— Ну… скажем, жизнь нанесла ей тяжелую рану, — запинаясь проговорил Билл. — Она… в общем, это все. На ее долю выпало тяжелое испытание.

— После того как она, по вашим словам, вернулась из Нью-Йорка?

— Хватит. Это не ваше дело.

Лантье проницательно посмотрел на него и вернулся к первоначальной теме разговора.

— Мне кажется, что все религии так или иначе похожи на эту. У фундаменталистов главная проблема в том, что их лидер играет на расовом антагонизме, и миллионы арабов-иммигрантов, его сторонников, считают себя обиженными.

— Возможно, некоторые из них правы.

— Послушайте. — Лантье глубоко затянулся. — Я не умею корректировать людское видение мира. Я — полицейский. Если кто-то попал под колесо закона, я стараюсь беспристрастно расследовать дело. Кем бы этот человек ни был.

— Даже если?.. — криво улыбаясь, спросил Билл.

— Даже если он иммигрант? — закончил фразу Лантье. Он прикрыл лицо руками, словно на него внезапно свалилась невыносимая усталость. Потом медленно опустил их. — Я мог бы воспринять ваши слова как тяжелейшее оскорбление, но я этого не сделаю. Возможно, я сам неправильно выразил свою мысль. — Он вернулся в свое кресло и уронил руки на стол. — Может быть, господин Дюваль, вам будет интересно узнать, что я стал полицейским вовсе не для того, чтобы ставить свою машину где мне заблагорассудится, не боясь нарваться на штраф. Вас может это удивить, но я всерьез воспринимаю систему, законы и обычаи своей страны. Мне пятьдесят три года, и я помню, или мне кажется, что помню, какой беспорядок здесь царил до прихода к власти де Голля. С младых ногтей во мне воспитали уважение ко всему, что он сделал, уважение к Пятой Республике, если хотите. — С легкой, неопределенной улыбкой он глянул на Билла. — Высокопарно звучит в устах фараона? И все же это истинная правда. То, что дал нам де Голль, стоит защищать. Я именно это и делаю. — Он помолчал, затем протяжно вздохнул. — Так что в ответ на ваш вопрос я вкладываю свои пристрастия и предрассудки, как и любой человек. Но я не допускаю, чтобы все это оказывало влияние на мою работу. Вы меня понимаете?

— Думаю, что да. — Билл наклонил голову. — И прошу прощения. — Лантье в ответ лишь пожал плечами. Билл улыбнулся. — А теперь позвольте мне сказать еще кое-что. Вы уважаете закон и именно поэтому не можете отступиться от этого дела. Не только знаете, что Ахмед сам покончил с собой, но и верите, что Вадон приложил к этому руку. И вам не нравится, как Вадон манипулирует системой, чтобы покрыть свой грех.

Лантье было что ответить Биллу, но тут вдруг зазвонил телефон. Он снял трубку, выслушал сообщение, что-то буркнул, положил трубку и взглянул на Билла.

— Машина напавших на вас хулиганов. Ее угнали сегодня утром, где-то около половины десятого, в районе площади Республики. — Он забарабанил пальцами по столу. — Как раз когда я согласился встретиться с вами?

Билл не ответил, он какое-то время обдумывал внезапно ставшее ему ясным то недосказанное, о чем Лантье не мог сказать прямо. Когда он заговорил, его голос звучал очень спокойно:

— Вас отстранили от этого дела?

Не спуская глаз с Билла, Лантье выудил сигарету из пачки, закурил, наблюдая за выражением лица собеседника, встал с кресла и медленно подошел к окну. Постоял несколько секунд, глубоко засунув руку в карман обвислых брюк из синего вельвета и позвякивая мелочью.

— Это так не делается, — наконец пробормотал он не оборачиваясь. — Я разговаривал с заинтересованными людьми. Никто не хочет вмешиваться. И это подсказывает мне, что я должен заняться чем-нибудь поважнее.

— Кто они?

— Люди, которые вершат делами. — Плечи у него поднялись и опустились. — Им ничего не стоит отменить поручение, заставить заняться другими делами, слегка потрепать нервы. А у меня нет причин лезть на рожон. Никто ведь не выталкивал вашего друга из окна. Наоборот, это он устроил скандал, размахивал оружием. Обрезом дробовика.

— Я читал об этом, — поморщился Билл. — И вас не удивило, что подобное оружие было у модельера?

— Что же я, по-вашему, за полицейский? — Лантье повернул голову и посмотрел на Билла. — И потом, это ни о чем не говорит. В нашем городе любой может купить дробовик. И слесарную ножовку тоже. Если ваш друг настолько спятил, что выбросился из кабинета Вадона, то кто же знает, что у него было в голове?

— А было ли наличие оружия достаточным основанием, чтобы копнуть поглубже?

— Я и начал копать. — Лантье отвернулся от окна. — Толковал с мадемуазель Бенгана. Вы уже знаете, чего я от нее добился. Попытался допросить секретаршу Вадона. Она собственными глазами видела, как Бенгана выпрыгнул.

— И что из этой попытки вышло?

— Она уволилась, — осклабился Лантье. — Уехала за границу. Двадцать лет проработала с Вадоном, боготворила его и вдруг решила уволиться и работать за границей. И все это в течение суток после самоубийства.

— Черт! — прошептал Билл. — А Вадон? Вы его допрашивали?

— Я попросил его принять меня, — улыбнулся Лантье. — Но меня вызвал мой начальник, — он показал большим пальцем на потолок, — и сказал, чтобы я его оставил в покое. А иначе могут произойти стремительные изменения в моей карьере.

— И вы послушались? — Легкое недоверие слышалось в голосе Билла.

— Так точно. — Лантье вернулся к своему столу, взял сигарету из пепельницы, наполненной скверно пахнувшими окурками. — Послушайте. Я вам уже говорил, что мне пятьдесят три года. Я прошел через грязный бракоразводный процесс. У меня трое детей, которые почти не разговаривают со мной, разве лишь о том, останется ли им что-нибудь после того, как я сдохну. Когда я развелся, у меня осталась маленькая квартирка здесь, в Париже, я плачу за нее совсем немного. И больше ничего. Через пару лет я, возможно, начну получать приличную пенсию, если, конечно, не буду высовываться. Так чего ради я должен рисковать всем этим, затевая борьбу, которую мне ни в жизнь не выиграть?

Билл посмотрел ему прямо в лицо и выругался. Брови у Лантье поползли вверх.

— Вы держитесь за свое место не для того, чтобы удержать свое право на пенсию. — Услышав это, Лантье выдавил из себя слабую ироническую улыбку. — И не для того, чтобы сохранить свое уютное гнездышко. Вы же знаете, что, если вас переведут в провинцию, вы упустите это дело, поэтому из кожи вон лезете, чтобы остаться в столице. Вы надеетесь, что вам улыбнется благоприятный случай и вы доведете расследование до конца.

— У вас очень богатое воображение, господин Дюваль. — Лантье, улыбаясь, покачал головой. — Знакомства в артистических кругах не прошли для вас даром.

— А причина того, что вы согласились встретиться со мной сегодня, — Билл посмотрел на часы, оставив без внимания слова Лантье, — и потратили на это целый час, заключается в том, что вы надеялись выудить из меня какие-нибудь сведения, которые подарили бы вам этот случай. Верно?

Лантье протянул руку и пошарил согнутым пальцем в лежавшей на столе пачке. Не нашел там ни одной сигареты, смял пачку и швырнул в мусорную корзину. Промахнулся.

— Как я вам уже сказал, у вас необузданное воображение. Господин Дюваль, вы гость в нашей стране, и я настоятельно советую вам не предпринимать ничего, что могло бы столкнуть вас с правосудием или подвергнуть вашу жизнь опасности. — Он заглянул Биллу в лицо. — Сегодня утром вам было сделано дружеское предупреждение. Не знаю, кто это сделал, знаю только, что на этом они не остановятся. Послушайтесь моего профессионального совета и возвращайтесь в Америку. Прямо сейчас. Вам ясно?

— Спасибо за совет, — засмеялся Билл, не сводя глаз с лица полицейского. — Вадон тоже мне это рекомендовал.

Лантье вскочил на ноги, с силой оттолкнув стол.

— Вадон вас предупредил? Как? Вы разговаривали с ним?

— Вчера вечером. С глазу на глаз, — улыбнулся Билл.

— Господин Дюваль, какими связями вы располагаете в нашем городе? — искоса посмотрел на него Лантье. Он был выбит из колеи.

В глубине глаз Лантье Билл заметил беспокойство, он даже увидел, как полицейский мысленно прокручивает их разговор, прикидывая, насколько он был неосторожен.

— Успокойтесь, — кротко улыбнулся он. — Я просто позвонил в его приемную по телефону. А он потом позвонил мне.

— Вадон сам позвонил вам? Что же заставило его сделать это, черт побери?

— Мое имя.

— И только на основании этого он сам позвонил вам и принял вас в своем кабинете?

— Нет. На основании этого только позвонил мне, а встреча — результат того, что я сообщил ему по телефону.

— Что же? — голос Лантье понизился до шепота.

— Я намекнул ему, что у меня есть документы, которые могут его заинтересовать.

Лантье наклонился еще ниже, глаза его впились в лицо Билла.

— Вы пытались шантажировать его?

— Разве я что-то вымогал у него? Сомневаюсь, что из-за десяти минут, которые он потратил, меня можно обвинить в вымогательстве.

— Но что это за документы?

— Я не сказал. Дал только понять, что мне их передал на хранение Ахмед.

— Что? Что это? — Лантье протянул руку.

— Эй, успокойтесь, — протестующе поднял руку Билл. — Нет у меня никаких документов.

Разочарование на лице Лантье сменилось недовольной улыбкой.

— Где вы с ним встретились?

— В его кабинете. — Билл прочитал в глазах полицейского удивление, даже недоверие. — Я же вам говорил. Встретились мы вечером и были совершенно одни.

— О чем вы говорили?

— В основном о степени его знакомства с Ахмедом.

— Ну?

— Та же история. Несколько встреч на благотворительных приемах. Ахмеду действительно нравилось бывать в обществе известных людей. Вадон заявил, что они встречались только в обществе.

— В самом деле? — Брови Лантье поползли вверх. — А у вас какое создалось впечатление?

— Кельтум сказала правду, а этот тип бесстыдно лгал.

— И вы можете это доказать? Что он вам нагло лгал?

— Нет у меня таких доказательств, которые вы имеете в виду. Но в свое время мне часто приходилось допрашивать подследственных, и я готов поклясться, что министр мне лгал.

— Допрашивали подследственных? — нахмурился Лантье. — Уж не служили ли вы в полиции?

— Что-то в этом роде. Некоторое время я служил в разведке.

— А сейчас не служите там? — с подозрением посмотрел на него Лантье.

— Я? — рассмеялся Билл. — Я вылетел оттуда с треском. Неподходящий материал. Наши люди расстреливали крестьян, чтобы заставить подозреваемых говорить, а я протестовал против этого. Они вообразили, будто я сам стал вьетконговцем.

— Выходит, мы с вами оба правозащитники, — сухо констатировал Лантье. — Как вы узнали о гибели Бенгана?

— От Кельтум.

— Каким образом? По телефону? По почте?

— Она позвонила мне. На следующий день после того, как это случилось.

— Из квартиры Бенгана?

— Думаю, что да. — Билл заметил слабое подергивание лица Лантье. — Мне эта мысль тоже пришла в голову.

— Должна быть какая-то крайне серьезная причина, чтобы министр ответил на телефонный звонок совершенно незнакомого человека. И он, по всей вероятности, вчера же принялся обрывать телефоны тем господам. — Лантье, нахмурившись, ходил и ходил по кабинету. — А они угнали машину сразу же, как только я сегодня утром согласился принять вас. — Он тяжело опустился в кресло и подался вперед. — Вам следовало бы теперь поостеречься. Никаких темных аллей.

— А им и не нужны темные аллеи. — Билл коснулся пальцами своей головы.

— Верно, — мрачно улыбнулся Лантье. — В следующий раз они обойдутся и без железного прута. Сунут вам перо между ребер. Вы можете считать, что многим обязаны семье Бенгана, но я на вашем месте поспешил бы домой к своей собственной семье. Первым же самолетом.

— Еще раз спасибо. Семья отсутствует.

— Однажды вы захотите иметь ее, а наши приятели могут помешать вам.

— Я ценю вашу заботу обо мне, инспектор, и обещаю в скором времени отправиться восвояси. Я уеду. Мне самому очень хочется домой, — прибавил он, улыбаясь про себя. — Но не раньше, чем еще раз перемолвлюсь парой словечек с этим подонком Вадоном. Мне совсем не нравится, когда ко мне подсылают наемных головорезов.

— Вы смелый человек. Смотрите не оплошайте. — Полицейский полез в ящик стола, вытащил новую пачку «Житана», посмотрел на нее, повертел в руках, потом распечатал. — У меня спросят, что вы делали столько времени в моем кабинете. Ну а я отвечу, что уговаривал вас вернуться на родину. Что пытался убедить вас, будто Ахмед Бенгана добровольно ушел из жизни. — Он закурил и глубоко затянулся. — Для полиции это дохлое дело. — Лантье встал и направился к двери. — А теперь, я думаю, вам пора идти.

Билл тоже поднялся и последовал за ним.

— Хорошо. Спасибо, что уделили мне внимание. Если я что-нибудь узнаю, непременно дам вам знать.

— Почему вы так уверены, что мне это очень нужно? — Лантье остановился, держась за ручку двери.

— Ну что вы, инспектор Лантье! — усмехнулся Билл. — А о чем мы только что говорили, как не об этом? Вы надеетесь, что я взбаламучу болото и кто-то сделает какую-нибудь глупость.

Лантье приоткрыл дверь. Подумал, оглядел безлюдный коридор, снова захлопнул дверь, прислонился к ней спиной и пристально посмотрел Биллу в лицо, словно что-то взвешивал. Наконец ткнул Билла пальцем в грудь.

— Послушайте, если вы уж так желаете продолжать свое расследование, несмотря на мое предупреждение, вам не безынтересно будет кое-что узнать.

Билл ждал, глядя полицейскому прямо в глаза. Немигающие глаза. Казалось, Лантье обдумывал нечто, касающееся собеседника.

— Весьма вероятно, что ваш друг появился в том здании, спасаясь от погони.

— Господи! — недоверчиво уставился на полицейского Билл. Помолчал, обдумывая неожиданную новость. — Но может ли этим заняться полиция?

— Может, — кивнул Лантье. — Если у меня появится хоть какая-нибудь зацепка.

— Откуда вам стало это известно?

— Расскажу в другой раз, — вполголоса сказал Лантье, задумчиво глядя на Билла. Потом распахнул дверь и, повысив голос, заявил: — Повторяю вам в последний раз. Ваш друг покончил жизнь самоубийством. Никто его не толкал на это и не провоцировал. Будьте добры, убедите в этом его отца. А потом первым же самолетом возвращайтесь в Америку. Вот вам мой совет. Я ясно выразился?

— Яснее ясного, — весело ответил Билл. — Благодарю вас за время, которое вы мне уделили. — Он протянул руку. Лантье сердечно пожал ее, но эта сердечность никак не отразилась на его лице. — И за совет, даже если я и не последую ему.