Кельтум направила «мерседес» на узкую, скрытую густой листвой деревьев частную дорогу и остановилась перед одним из фешенебельных особняков, расположившихся по обеим сторонам улицы. Когда она вынула ключ зажигания, Билл осторожно дотронулся до ее рукава. Девушка резко сбросила его руку, словно это был раскаленный металл. Он тяжело вздохнул.
— Кельтум, пожалуйста, прекратите это.
— Что прекратить?
— Бойкот. За всю дорогу вы не сказали мне ни одного слова.
— А о чем мне говорить с вами? Я сделала то, что мне велел отец. Привезла вас сюда. Что вам еще от меня нужно?
Он пристально смотрел на ее профиль, а она сидела, надув полные губы, и глядела прямо перед собой.
— Чтобы вы относились ко мне, как я того заслуживаю. Я ваш друг и хочу помочь вам. — Она сглотнула, но не повернулась к нему. Он вздохнул. — Пойдемте осмотрим дом.
Билл поднялся по ступенькам парадного крыльца, отстав на шаг от Кельтум. Пока она возилась с замком, оглядел улицу. По обеим сторонам она была застроена красивыми одинаковыми четырехэтажными домами с цокольными этажами. Дом Ахмеда был одним из немногих, где возле входной двери в стену из светлого камня была вмонтирована только одна кнопка звонка, большинство же домов были поделены на просторные квартиры, в которых жили банкиры, кинорежиссеры и аферисты международного класса. Соседи его друга. Биллу вдруг пришла в голову мысль, что, случись с родителями Кельтум что-нибудь, она унаследует этот дом и, возможно, отдаст его Бухиле под школу. Для вящего удовольствия соседей. И он криво улыбнулся. Кельтум что-то раздраженно проворчала, и Билл резко повернулся к ней.
— В чем дело?
— Не могу открыть.
Билл подошел с другой стороны и попробовал сам отпереть дверь. Сердце его забилось.
— Заперто на засов. — Он осторожно коснулся ее руки, и на этот раз она ее не отдернула. — Подождите меня здесь.
Билл сбежал вниз по узким бетонным ступеням на первый этаж. Окно было забрано прочной решеткой. Он прошел под лестницу, туда, где находилась дверь в подвал, и тихо ахнул: в бронированной двери было аккуратно вырезано отверстие, достаточно большое, чтобы через него мог пролезть человек. Злоумышленник проник в дом так умело, что не потревожил сигнализацию. Края дыры оплавились, значит, опытный взломщик пользовался каким-то механическим режущим устройством, а может быть, и автогеном.
— Кельтум! — позвал он. Девушка сбежала с лестницы и, стоя рядом с ним, молча смотрела на дверь. — Подождете меня здесь?
— После всего, что случилось в доме отца, мне кажется, я выдержу и это, — покачала она головой.
Он опустился на колени и скользнул в дыру. Кельтум без промедления последовала за ним.
Они смотрели на разгромленную гостиную. Кельтум была внешне спокойна, хотя и очень бледна.
— Сволочи, — выдохнул Билл и вошел в комнату.
Изрезанные ковры и разбитые вдребезги переборки на первом этаже, казалось, должны были немного подготовить их, и все же картина учиненного побоища потрясала. Занавеси, обои из светло-желтого шелка, ковер валялись изодранные в клочья на разбитом полу. Сквозь гнев у Билла пробилась странная мысль: вкус Ахмеда был столь совершенным, что даже в разгромленном виде интерьер выглядел восхитительно.
Осторожно ступая по обезображенному паркету, они подошли к двери, которая вела в мастерскую. Та же самая картина. Валялись ящики, выдвинутые из письменного стола; сам стол, прелестная вещь восемнадцатого века, был изувечен и разбит. Билл постоял несколько секунд на пороге, глядя на хаос, потом вошел, присел на корточки и начал быстро рыться в обломках. В куче смятых бумаг нашел пару чудных, вырезанных из камня статуэток, много лет простоявших на рабочем столе. Ахмед использовал их как пресс-папье. Они нисколько не были повреждены. Билл поднялся с пола, засунул фигурки в карман и подошел к Кельтум.
Девушка стояла там, где он ее оставил. Иссиня бледная, она не могла оторвать глаз от разгромленной комнаты. Билл осторожно потянул ее за рукав.
— Пошли, — мягко проговорил он. — Нам лучше уйти домой.
В ответ Кельтум резко подняла голову, глаза, лихорадочно сверкавшие на бледном лице, пристально смотрели на него.
— Да! Билл, пожалуйста. Почему бы вам этого не сделать? Почему бы вам немедленно не уехать домой? Так было бы лучше. Почему бы вам вообще не исчезнуть? А мы сами здесь во всем этом разберемся. Не вмешивайтесь в наши дела.
Билл нахмурился и покачал головой.
— Меня пригласил ваш отец, Кельтум. Поэтому ваши дела стали и моими делами.
По ее телу пробежала дрожь.
— Но почему? Зачем это вам нужно? Отец очень болен, живет на лекарствах и наркотиках. Он сам не знает, что говорит. Он…
— Не смейте говорить так, Кельтум! — оборвал ее Билл, подняв вверх руку. — Прекратите! Не ваше дело обсуждать решение отца. Как бы он ни страдал физически, разум его так же ясен, как и прежде. И вы это знаете.
Она протянула к нему руку, это был жест отчаяния.
— О, вы… вы все еще разговариваете со мной как с маленькой девочкой. Но я знаю, что я права. Вы не понимаете. Вы не можете понять. Все это произошло во многом из-за вас. Вы принадлежите народу, с которым стремился слиться Ахмед. Вы презирали его так же, как презираете всех нас. Вы оторвали его от наших корней. И он не вынес страданий.
Она тяжело дышала, казалось, что эта вспышка вконец лишила ее сил. Наконец Билл тихо заговорил.
— Вы слишком строги ко мне, Кельтум. Мне безразлична ваша родословная, но ваш брат был самым близким мне человеком, он был и моим братом.
Несколько мгновений она стояла, опустив глаза и дрожа всем телом.
— Простите, — невнятно прошептала она. — И все же вы должны уехать. Мой отец умирает! Пусть же он умрет с миром.
— Но он не умрет с миром, не сможет, если не узнает то, что хочет узнать.
— Это слишком страшно. — Рыдания сотрясали ее. — Он так страдает.
— Я прекрасно знаю вашего отца, Кельтум, и понимаю, что неведение причиняет ему несравненно большие страдания, чем самая жуткая физическая боль.
Она энергично потрясла головой, и это смутило Билла.
— Нет! Вы думаете, что знаете нас лучше, чем мы сами себя знаем. Он же мой отец.
— А мне он друг. Он попросил меня сделать для него кое-что до того, как он умрет, и я сделаю это, если смогу. — Он показал пальцем на ее халат. — У вас теперь есть религия, и Бухила диктует вам, что правильно, а что неправильно. Я же никогда не был религиозным. Просто я по мере сил стараюсь заботиться о людях. И я забочусь о вашем отце, как если бы он был моим родным отцом. А теперь, если вы этого хотите, я уеду отсюда на такси.
Не обменявшись больше ни единым словом, они вернулись в дом Сиди Бея. В дверях столкнулись с человеком в отутюженном летнем костюме, с черным кожаным портфелем в руке. Он взглянул на Билла, и легкая, лучезарная улыбка смыла мрачность с его лица.
— Господин Дюваль! Как поживаете?
Билл был потрясен, узнав в этом толстом лысом человеке атлетически сложенного, немного свирепого на вид молодого революционера, который лечил его двадцать шесть лет назад. Он крепко пожал ему руку.
— Доктор Гассан! А вы-то как?
— Я-то прекрасно, — пожал плечами врач. Он оглянулся через плечо и снова помрачнел. — Не то что наш друг. Это несчастье совсем подкосило его. — Доктор отвернулся от Билла и прошептал Кельтум несколько слов по-кабильски. Девушка посмотрела на Билла и что-то быстро ответила. Гассан кивнул и снова повернулся к американцу. — Он очень, очень болен, господин Дюваль. Вы не должны его утомлять, не сокращайте ему и без того короткую жизнь.
Билл взглянул на Кельтум. Девушка стояла, опустив глаза, ее лицо пылало.
— Я буду помнить ваши слова, доктор.
В их отсутствие служащие магазина навели порядок в квартире. Пол был покрыт новым линолеумом, приглушенный звук, исходивший из совершенно нового телевизора, наполнял комнату. Сиди Бей услышал их шаги, попытался приподняться и застегнуть на пуговицы верх своей куртки. Жена наклонилась над ним, взбила подушки, оправила изношенную бархатную куртку, и Сиди Бей, довольный, что теперь выглядит прилично, поманил их к себе рукой. Он заглянул Биллу в глаза и все без слов понял.
— И дом моего сына тоже…
Билл посмотрел на его несчастное лицо. Выбритое утром, оно снова начало зарастать щетиной, белые комочки слюны скопились в уголках рта.
— Боюсь, что так, Сиди Бей, в точности, как здесь.
Несколько мгновений глаза старика безучастно смотрели в пространство. Казалось, он мысленно прошелся по изысканно убранному дому сына. Внезапно видение рассеялось, его сверкающие глаза обратились на Билла.
— Так что, Уильям? Это не грабеж? Вы знаете, здесь ничего не пропало.
Билл сел на стул, подставленный ему мадам Бенгана, и поискал глазами Кельтум. Девушка стояла в дальнем конце комнаты и смотрела на них каким-то странным, молящим взглядом. Он снова повернулся к Сиди Бею и покачал головой.
— Думаю, что нет. Они искали не ценности. — Он сунул руку в карман, вынул статуэтки и положил их на протянутую ладонь старика. — Вам это знакомо?
Сиди Бей осмотрел их и кивнул.
— Они принадлежали Ахмеду.
— Правильно. Что вы еще о них знаете?
Этот вопрос сбил старика с толку.
— Они стояли на его письменном столе, — с недоумением проговорил он.
Билл еще ниже склонился над ним.
— Сиди Бей, эти вещицы стоят целого состояния. — Он взял одну статуэтку со скрюченной ладони старика и повертел ее в руке. — Они были изваяны в Америке еще до Колумба. Подобные вещи собирают не любители, а настоящие коллекционеры, которые готовы из-за них перегрызть друг другу горло. — Он заглянул в недоумевающие глаза Сиди Бея. — В обеих квартирах орудовали специалисты, но этих вещиц не взяли. И это первое доказательство моей версии. — Он покачал головой. — По-моему, они искали нечто определенное.
— Не нашли в доме Ахмеда и поэтому пришли сюда?
— Именно так.
Сиди Бей кивнул, но тут боль опять пронзила его тело, он схватился за грудь. Лицо исказилось гримасой страдания, он подождал, пока боль не отпустила его настолько, чтобы он мог говорить, приподнялся, взял Билла за рукав, притянул его к себе, их лица сблизились.
— Уильям, я знаю, что мой сын выбросился из окна, но я не могу назвать это самоубийством. Что-то или кто-то вынудил его сделать это. — Он снова поморщился от боли. — Прости меня, Уильям. Это скоро пройдет. — Тяжело дыша, он показал рукой на дверь. — Гассан только что сделал мне укол. — Боль утихла, лицо старика прояснилось, он криво улыбнулся. — Его лекарство прогнало боль из тела, но не отсюда, — он коснулся пальцами виска. Билл взглянул на Кельтум. Видела ли она этот жест своего отца? Видела. — И я должен терпеть эту боль, пока не умру. Несколько недель, а может, и дней — если только не смогу узнать, что его сгубило. — Голос старика понизился до шепота. — Ах, Уильям, старый мой друг, вы знали Ахмеда в прежние времена, когда он был нормальным парнем.
— Нормальным?
— Не притворяйтесь, Уильям, — утомленно улыбнулся старик. — Вы прекрасно меня поняли. Вы были настоящим другом. Не то что… все эти акулы, с которыми он якшался в последнее время, с их подлостями и с их кокаином. Вы были его другом, да и нашим тоже, еще до того, как он прославился и отдалился от нас. Он знал, что на вас всегда можно положиться.
От этих слов Биллу нестерпимо захотелось излить душу, исповедаться, рассказать, как он покинул в беде его сына, но в глазах Сиди Бея была такая невинная, святая доверчивость, что он сдержался. Разрушить последнее, за что еще цеплялся старик, было выше его сил.
Сиди Бей говорил и говорил, и это освобождало Билла от необходимости подыскивать какие-то слова, которые в его собственных ушах звучали бы фальшиво.
— Я хочу, чтобы вы поговорили с теми, остальными его друзьями. — Старик ухватился за его рукав и приподнялся. Его глаза впились в глаза Билла. — Я хочу, чтобы вы выяснили все что можно. Я хочу знать все, что делал мой сын, и как он провел свои последние дни. Вы можете это сделать, потому что вы человек из того мира.
— Благодарю вас, — тихо рассмеялся Билл.
— Нет, вы не такой, как они, но вы с ними на короткой ноге. — Призрачная улыбка коснулась губ Сиди Бея. — Вы можете говорить с ними на их языке. — Внезапно какая-то боязнь мелькнула в его взгляде. Он еще крепче вцепился в рукав Билла. — Могу ли попросить вас о большем? Попросить, чтобы вы на некоторое время оставили свои дела? Я заплачу, Уильям, я возмещу все издержки. — Билл покачал головой, хотел что-то сказать, но скрипучий шепот Сиди Бея оборвал его в самом начале. — Простите меня, я не был раньше таким. Это смерть моего сына, из-за нее я не могу думать ни о чем, кроме своего горя. Я совсем забыл, что у вас своя жизнь. Вас кто-то ждет, наверное…
Внезапно перед мысленным взором Билла возникла Эми, ее волосы, рассыпавшиеся по подушке. Он наклонился и очень бережно коснулся пальцами губ старика.
— Я остаюсь, — проговорил он так же тихо, как и Сиди Бей. — И пробуду здесь столько, сколько нужно. Бог знает, что я смогу найти такого, что не смогла обнаружить полиция, но, если это успокоит вашу душу, я постараюсь. Как вы думаете, с чего мне начать?
Сиди Бей, казалось, не слышал вопроса. В то мгновение, когда Билл сказал, что он останется, голова старика опустилась на подушки. Слабая улыбка озарила лицо, рот приоткрылся, и он тихо, с присвистом захрапел. Билл с нежностью уложил его исхудавшие руки на ровно дышащую грудь и, не спуская взгляда со спящего, поднялся на ноги.
— Кельтум, — негромко окликнул он девушку, — мне нужно поговорить с вами.
Они сидели друг против друга за покрытым клеенкой столом. Билл пил маленькими глотками горячий сладкий мятный чай, который подала мадам Бенгана, и не отрываясь, смотрел на Кельтум. Девушка сидела на стуле очень прямо, уставившись на свои крепко сцепленные руки.
— Много ли вы слышали из нашего разговора?
Она подняла на него глаза, в них сверкнул гнев.
— Достаточно. Вы не пожелали оставить нас в покое, хотя Гассан и просил вас об этом.
Он покачал головой, с силой выдохнул воздух.
— Вот что я вам скажу: вы от меня легко не отделаетесь. Итак, вы слышали, о чем просил меня Сиди Бей, и знаете, что я не могу ему отказать. Ему очень нужны эти сведения. Будете ли вы мне помогать?
Она как-то неловко обернулась и взглянула на отца. Его дыхание, казалось, наполняло комнату.
— У меня нет другого выбора, — прошептала она.
— Хорошо. Начнем с Вадона, он ведь был последним, кто видел Ахмеда живым. Был ли ваш брат знаком с Вадоном?
Девушка безучастно смотрела на стол и молчала. Билл глубоко вздохнул.
— Кельтум, вы должны помочь мне. Ради всего святого, ответьте, был он с ним знаком? Или дело просто в подходящей высоте этажа?
Его нетерпеливый тон встряхнул ее, она сердито сверкнула глазами.
— Да, он был с ним знаком.
— Ну?
— Мне трудно это выразить словами. Он действительно много говорил о нем. Но вы же помните: Ахмед, хотя и казался во всем преуспевающим человеком, в глубине души был очень беззащитным. Сущий ребенок. Ему льстило, когда с ним заговаривала какая-нибудь знаменитость или шишка, актер и Бог знает кто еще. Он мог быть гораздо знаменитее, талантливее, даже богаче, чем они, но в своих собственных глазах он был ничтожным арабским мальчишкой, которого они допустили в свой магический круг. Думаю, он никогда бы не перестал бояться, что они вышвырнут его из своей компании.
— Я знаю, что вы имеете в виду, — улыбнулся Билл. — Он вообразил, что никогда не сможет стать здесь своим человеком только потому, что он алжирец, что в один прекрасный момент его… вышвырнут. Этот страх многих превращает в наркоманов. Мне кажется, его наркотиком была известность. Ею он надеялся перечеркнуть свое прошлое. Так что же вы знаете о Вадоне?
— Не так уж много, — развела она руками. — Ничего такого, что не было бы известно всем. — Она пренебрежительно вскинула голову. — Честолюбивый оппортунист. Такой же, как и все политиканы.
— Или лидеры религиозных сект?
Она гневно отпрянула, приподнялась из-за стола.
— Нет! И слушать не желаю это! Вы не имеете права… Имам не такой, как… — она захлебнулась от возмущения. Билл жестом попросил ее сесть.
— Прошу прощения, Кельтум. Я сказал глупость. Забудьте об этом. Расскажите мне, пожалуйста, все, что вы знаете о Вадоне. Как будто я прежде никогда не бывал в Париже. Предположим, я ничего о нем не знаю.
Она развела руками, надула щеки, и это вышло так по-французски и так не вязалось с ее внешним видом, что Билл с трудом сдержал улыбку.
— Вот уже год или около того он возглавляет Министерство внутренних дел. И кроме того, лидер собственной партии. Партия эта крайне правая, но я не могу вам точно сказать, чего они добиваются. Не говоря уже о самом Вадоне. Это типично для здешних прогнивших политиков, — прибавила она и снова рассердилась. — Никаких идей и в помине нет, есть одни только персоны. И лозунги. Никаких мыслей из-за…
Глаза Билла скользнули по ее платку и халату.
— Вот как. Продолжайте.
Девушка не уловила легкой иронии в его интонации и была разочарована, видя, что он и не собирается возражать.
— У него есть единомышленники, мэры больших городов. Он заправляет в Нарбонне и еще где-то. Это его основная опора, и мэры там всесильны, — многозначительно проговорила она, совершенно упустив из виду, что он неплохо знаком с внутренними проблемами Франции. — У них огромные средства, которые позволяют контролировать частные фирмы, кажется, вы так это называете.
— А как вы это называете?
— Коррупцией. Как только они решают заполучить какой-нибудь государственный пост, они приводят в действие все старые связи. Своих депутатов, а их совсем немного, они используют как марионеток. Эти господа, едва лишь их набирается дюжина или около того, образуют фракцию, придумывают ей какое-нибудь нелепое название и продаются подороже любой партии.
— И это все, что говорят о Вадоне? Он производит более солидное впечатление.
— Вы имеете в виду — по телевизору? — фыркнула Кельтум. — О да! Там он гигант. Он умеет показать себя и произнести красивую речь. А его рассказы о героическом участии в Сопротивлении! Он никак не хочет, чтобы мы забыли об этом, — прибавила она с ироническим смешком.
— Вы не верите этому?
— Да разве есть хоть один французский политик его возраста, который бы не был героем Сопротивления? — рассмеялась Кельтум. — У нас столько лидеров были «героями Сопротивления», что просто не понятно, зачем вообще понадобились союзники. Они могли бы одними своими языками вышвырнуть немцев!
Билл расхохотался.
— Вы не знаете, сколько ему лет?
— Точно не знаю, но что-то около семидесяти.
— Когда Ахмед на его глазах выбросился из окна, как он среагировал на это?
— Для публики? А как, по-вашему, он должен был повести себя? Вы воображаете, что этот случай на что-то повлияет? — Она подождала, пока он не кивнул. — По всему видно, что у него отличные шансы стать следующим президентом. И поэтому, разумеется, он заявил, что очень плохо знал Ахмеда.
— И публика проглотила это?
— А почему бы и нет? — пожала она плечами. — Может быть, он и не лгал. Это Ахмед говорил, что хорошо знаком с ним. Вот и все, что мне известно наверное.
— Вы верите словам Ахмеда?
— Да, — закусив губу, сухо ответила она.
— И никто не опроверг версию Вадона?
— Опровергнуть Вадона? — вскинула голову Кельтум. — Он же министр внутренних дел, и полиция подчиняется ему. Поймите это ради Бога. Ахмед покончил жизнь самоубийством в присутствии свидетелей. Кто из полицейских осмелится причинять неприятности Вадону? В конце концов, — с горечью продолжала она, — Ахмед всего лишь араб! — и неожиданно разрыдалась.
Билл протянул руку через стол и накрыл ею руку девушки. Она ее не отдернула — уже какой-то прогресс.
— Простите меня, Кельтум, за назойливость и неумелость, но я ведь торговец произведениями искусства, а не детектив. И я не занимался ничем подобным после демобилизации. Мне действительно нужна ваша помощь. Посоветуйте, как мне связаться с Вадоном. У вас есть номер его телефона? А полиция? Они-то ведь по крайней мере расследовали это дело. Только бы убедиться, что там были свидетели. Кому было поручено расследование? Вас допрашивал кто-нибудь из полиции? Они представились вам? Показали свои удостоверения личности?
Она с трудом подавила рыдания, выпрямилась на стуле, отдернула руку. Потом утвердительно кивнула и вытерла слезы.
— Полицейский показал нам удостоверение личности. И у меня есть номер телефона Вадона.
У Билла брови поползли вверх: он не ожидал, что отпадет необходимость самому искать все это. Перехватив его взгляд, Кельтум презрительно рассмеялась.
— Министр позвонил нам по телефону. После несчастья с Ахмедом. Он хотел выразить нам свои соболезнования! — Она произнесла последнее слово с таким отвращением, будто одно лишь его звучание пачкало ее.
— И это все?
— Не знаю. С ним разговаривала мама, а вам ее французский язык известен. Но она догадалась записать номер его телефона. Я думаю, он рассчитывал, что мы позвоним ему.
— Я начинаю восхищаться Вадоном, — рассмеялся Билл. — В душе он относится к вам как к ничтожным арабам, но ни на мгновение не забывает, что вы еще и избиратели. Вы ему звонили?
— Нет, — покачала она головой. — А вот он звонил. Несколько раз.
— В самом деле? — подался вперед Билл. — И что же он сказал?
— Ничего. Он представился, и я сразу повесила трубку.