Теперь всё кажется очевидным.

Факты наслаиваются друг на друга, складываясь в мою ежедневную пытку. Каждый из них кричит, машет красным флагом.

Но по отдельности они ничто, не улики, а ничего не значащие обычности.

Я, учительница начальных классов, познакомилась с будущим мужем у школьных ворот.

Это улика или нет?

Вроде не улика, но, пережив такой кошмар, видишь каждый крохотный факт по-новому. Они все во мне, эти факты и события, как оголённые нервы. Малейшее дуновение мысли, и боль заново разрывает меня на части.

Я познакомилась с будущим мужем у школьных ворот.

Это улика. Что он делал около школы?

В конце школьного дня завязалась драка, и я подошла разнять мальчишек, когда заметила красивого статного мужчину на противоположной стороне улицы. Тогда я работала в обычной школе, в ней детишек в разы больше, чем в частной. Всех родителей не упомнишь, а на улице полно прохожих. Мужчина стоял невдалеке от школьных ворот, прислонясь к машине.

— Понравился? — подмигнула коллега, заметив мой взгляд.

— Не замечала его раньше.

Та весело фыркнула.

— Ты права, мы бы давно заметили такого папочку!

Не глядя на нас, мужчина всплеснул руками и закричал в телефон.

— Естественно, я проверил! Молодой человек, я не первый день за рулём, здесь нечего обсуждать, присылайте эвакуатор! Я не собираюсь ждать целый день! Ну, наконец-то! Адрес? Я около какой-то школы. Сейчас узнаю…

Коллега подошла к решётке и сказала ему номер школы и адрес. Мужчина благодарно кивнул и посмотрел на меня.

Тот взгляд стал решающим. Сергей сказал мне об этом, когда делал предложение. Он влюбился в меня с первого взгляда.

Я не могу не думать о нашей первой встрече, не могу не вспоминать её и не гадать, что он делал в тот день около школы. Разговаривал по телефону или притворялся? Его машина действительно сломалась или…

Мы сходили на концерт, потом в кино, потом в ресторан. Его машину починили через неделю. По крайней мере, он так сказал.

Я познакомилась с мужем у школьных ворот.

Это улика или нет?

Так и с остальным. Теперь всё представляется в другом свете, даже самые обыденные факты.

То, что он выпускал детские книги.

То, что участвовал в ярмарках для детей.

То, что зачастую приезжал в школу, то повидаться, то с угощением или чтобы отвезти меня домой.

То, что часто ездил в командировки.

То, что он не позволял мне использовать его рабочий компьютер. Сломан, вирус, загрузка программы — много причин. А я и просила-то всего пару раз, когда навещала его на работе.

То, что он не обращал внимания на заигрывания других женщин. Лучше бы обращал, лучше бы изменял. Лучше всё, что угодно, только не выжженная в памяти правда.

Только бы не…

Как он относился ко мне? Он был внимательным, добрым, предусмотрительным и любящим. Если бы он не оказался мерзким чудовищем, я бы назвала его образцовым мужем.

Страшные слова. Жуткая правда.

Однажды меня звали Викторией, и я была учительницей начальных классов.

А теперь я женщина, взявшая себе имя обманутой богини. Гера сильнее меня, она боролась. У неё другая история, но любой обман бьёт в спину, заставляет задаваться вопросами, примерять вину на себя. Это неправильно, несправедливо по отношению к себе, но…

Я — коллекционер фактов, ранее не казавшихся подозрительными, а теперь бьющих тревогу. Думая о них, я начинаю сомневаться в себе. Это страшно, ты забываешь, где правда. Прошлое становится галлюцинацией.

Чувство вины въедается в душу. Не могу не думать о том, что я должна была догадаться. Не знаю, как, но должна была. Как можно не разглядеть жуткую гниль, когда ты сливаешься с человеком воедино? Инстинкты. Где они? Какого дьявола они молчали?!

Сергей был внимательным, порой даже слишком. Но кто на такое жалуется?! Только иногда мелькала крохотная мысль, что он слишком старается, словно замаливает грехи.

А грехов не находилось. Я ловила на Сергее женские взгляды, но причин для ревности не было. Муж не улыбался в ответ, не флиртовал. Совсем.

Я до сих пор вижу их лица, десятков женщин, которые с ним заигрывали. Они делали это постоянно, не стесняясь меня. Я вижу их по ночам во сне. Я хватаюсь за их руки, за одежду, бегу за ними, но они ускользают.

Невеста Волинского, как она смотрела! Откровенно, дерзко, приглашающе. Заметил ли Дмитрий?

Иногда мне снится тот день на стоянке, тот взгляд, тот очевидный интерес.

И тогда я рву гортань, кричу горем в ночь: «Вы все на него смотрели! Вы все его хотели! Не только я, но и вы тоже! Вы тоже смотрели и ничего не видели, как и я! Не я одна ошиблась, вы тоже!»

Но ответа нет.

Почему, почему, почему я не догадалась?!

Я пила яблочный сок и смотрела новости, когда в дверь позвонили. Выйдя в прихожую, по привычке глянула на себя в зеркало, прежде чем отпирать замок.

Это последний момент, когда я помню себя счастливой.

На лестничной площадке стояли двое, мужчина и женщина. Из полиции. Они сказали, что пришли насчёт Сергея, и я чуть не потеряла сознание от волнения.

— Где он? Что с ним случилось? Пожалуйста, не тяните, скажите, он в порядке? Он жив?!

— Да, он жив, — ответила женщина.

— Слава Богу! — воскликнула я и ровно через минуту пожалела о том, что Сергей не умер. Давно, до нашей первой встречи. Или до собственного рождения.

Сергея арестовали во время полицейского рейда. Полиция забрала домашний компьютер, планшет, телефоны, но дома ничего не нашли, только на работе. Уже имелось достаточно доказательств его связей и деяний, чтобы судебный процесс завершился в рекордные сроки.

Я знала Сергея два года. ДВА. ГОДА. «Знала»? Нет, не знала.

Я задыхалась.

Полиция отнеслась ко мне вежливо, но с осторожностью. Как доказать абсолютную невиновность? Как подтвердить, что я ни о чём не догадывалась? Я прожила рядом с мужем два чёртовых года и ни о чём не догадалась. Мучительное, невозможное «рядом».

Я желала Сергею смерти. Возможно, именно моё пожелание и убило его, потому что я хотела этого достаточно сильно.

Я бы смогла убить его собственными руками, я бы приветствовала эту возможность.

Я ненавидела его. За всё, а особенно за то, что он сказал мне на прощание. После ареста мы виделись всего один раз, издалека, но я прочитала по его губам одно слово.

Он посмел сказать: «Прости». За это я ненавижу его сильнее всего.

Для родного города новость оказалась воистину огромной. Она не помещалась в будничную рутину, как и в головы мирных жителей. И тогда они обратили взгляд на меня. Мои дорогие сограждане и соседи, они тоже собиратели фактов и улик, и они с лёгкостью нашли то, что искали.

Учительница начальных классов выходит замуж за педофила. Она приводит его в школу. С её подачи он становится спонсором школы, привозит книги, общается с детьми.

Мы вместе открываем местные книжные ярмарки, фотографируемся в кругу детей… дарим книги детским домам и бедным семьям…

Что можно об этом подумать? Именно то и подумали.

За свою недолгую карьеру я работала в двух школах, и люди обернулись против меня. Я их понимаю. Шок. Ужас. Желание защитить своих детей. Паника, когда не знаешь, как спросить, как узнать, когда бежишь в полицию, к психологам, к врачам и рыдаешь по пути.

Почему несправедливость разгорается пожаром и слепит людей? Почему иногда в пылу погони люди наказывают жертву? Почему им становится от этого легче?

Казалось, против меня обернулся весь город. Это, конечно же, преувеличение, потому что большинство сохраняли нейтралитет, доверяя полиции и трезво оценивая ситуацию. Но было достаточно людей, кто предпочёл не верить в мою невиновность. Обидчик в тюрьме, но этого наказания мало. Зато есть я. Та, которая была рядом. Они уверяли друг друга, что я знала. А остальные не вмешивались, отмалчивались.

Меня травили, как крысу, принёсшую в город чуму. Подъезд расписали оскорблениями, лестничную площадку тоже. «ТЫ ЗНАЛА!» — кричали надписи. Это самое вежливое, но самое страшное из обвинений. Мне присылали письма, меня проклинали. На улице кто-то плюнул мне в лицо.

Я сходила с ума. Полиция прислала помощь, чтобы распугать недоброжелателей, но те вернулись. Сбегая от погони, я нашла убежище в кафе рядом с домом. Задыхаясь, ввалилась туда, умоляя о помощи. Кто-то подал мне стакан воды. Я хлебнула, но проглотить не успела. По вкусу поняла, что что-то не так, и выплюнула. В воду добавили чистящее средство из кладовки кафе. Привкус хлорки оставался со мной ещё долгие дни, как и язвы во рту. С тех пор я не могу отвязаться от этого запаха, ищу его везде. Запах мести. Я стала одержима им. Лучше всегда ощущать его рядом, чем бояться, что очередная месть вот-вот обрушится мне на голову.

Полиция старалась, они делали, что могли, но всё произошло слишком быстро, и, когда против тебя ополчилась толпа, силы не равны. Я знала, что надо бежать, но, дезориентированная, в шоке, я не успела себя защитить.

Чтобы сходить за едой, я вызвала платную охранную службу. Молодой мужчина честно попытался вывести меня на улицу. Шёл впереди, вооружённый и смелый. Я следила за ним, гадая, друг он или враг. Я слишком сосредоточилась на нём, чтобы заметить опасность.

С верхнего этажа на меня вылили кипяток с примесью горячего масла. Чудом не попали на голову, потому что я наклонилась завязать шнурок.

Я пролежала в больнице под охраной почти месяц.

Как справились женщины, пережившие такое? Как им спалось? Елось ли? Дышалось ли свободно?

Я искала информацию о них. Ко многим отнеслись справедливо, их защитили. Может, у них другая история, или только мне не повезло. Мы жертвы, а не «сопутствующий ущерб», но меня не защитили, не успели или не захотели. Или просто отмалчивались. Родным было хуже, чем мне, я не виню их за это. Дважды овдовевшая мать одна растит моих младших сестёр. Когда меня увезли в больницу, они уехали из города, сменив имена. Мама оставила мне сообщение: «Постарайся понять».

Да, я понимаю. Мать отвечает за девочек, она права, что уехала и отрезала их от кошмара.

Я всё и всех понимаю. Может, в этом и есть моя проблема, я слишком понимающая для всех, кроме себя.

Когда я вышла из больницы, меня ждала машина. Водитель сказала, что её прислала полиция.

— Бедняжка, как же вам тяжело приходится! — вздохнула она, выруливая на дорогу. — Ничего, поверьте на слово, скоро всё закончится.

Она отвезла меня к озеру. Тому самому, экскурсию к которому запретил мэр города. Мёртвому, лоснящемуся масляной плёнкой, с кучами мусора. В городе шла компания сбора средств на его очищение, но у женщины были другие планы.

— Ты знала! — сказала она и, вооружённая, попыталась меня утопить.

Меня спас охранник, приставленный ко мне в больнице. Он видел, как меня увезли, и поехал следом.

Вернуться домой я не смогла, мою квартиру подожгли.

И тогда я перестала бороться и доказывать свою невиновность. Я бросилась бежать.

И с тех пор не останавливаюсь.

Порой накатывает всякое, но даже в самые тяжёлые минуты в глубине души горит жаркая необходимость жить и пробиваться к свету. Она бьётся спасительным пульсом, настигает сладким привкусом во рту. Каждый раз сомневаешься, мучаешься, а потом — вот он, родимый, инстинкт самосохранения.

Я люблю жизнь, даже если она напоминает пытку.

Я никогда не перестану бежать, даже в клетке, даже в тупике. Я никогда не сдамся.

Дмитрий Волинский.

Мой самый жёсткий критик с нашей первой встречи.

Мэр города. Моего любимого города, который проклял меня, взял за горло.

Отец Ари, моего ученика. Моего любимого ученика, которого я познакомила с моим мужем, педофилом.

Во время скандала мне было больно и страшно за учеников. К счастью, Сергей не тронул никого из них, но пока это расследовали и доказывали, время душило агонией.

Я привела мужа в школу.

Он стал спонсором, приезжал в школу с книгами.

Дети разговаривали с ним.

Дети пожимали ему руку, как в тот майский день на стоянке.

Матери рыдали перед журналистами: «Он касался моей малышки, разговаривал с ней. Я и подумать боюсь, что могло случиться».

В их глазах я видела смертельный страх, он отражался в моём сердце.

И да, конечно, всплыла памятная фотография — сын Волинского, Сергей и я. Она разлетелась по сети до того, как Дмитрий успел её изъять. Прямо с подписью Ари: «Самая лучшая учительница в мире».

Та самая, которая привела в школу педофила.

Люди хотели наказать кого-то за свой страх, за то, что им пришлось пережить.

Я их понимаю, не могу не понять.

И над всем этим — Дмитрий Волинский, отец Ари, голос города, его рьяный защитник.

Дмитрий лично курировал расследование. Не сразу, конечно, не с первого дня. Сначала он был с сыном. Увёз Ари подальше от города, окружил психологами и охраной и не успокоился, пока не убедился, что с сыном всё в порядке. Но потом он вернулся, чтобы защитить свой город от зла в лице моего мужа и ему подобных. К тому времени я уже была в больнице.

Он следил за мной и следит до сих пор.

За последние месяцы мы перешли на «ты». Не из-за добрых отношений, а чтобы бросить друг другу вызов. Я поменяла несколько мест жительства, но Дмитрий каждый раз находит меня. Иногда мне кажется, что я хочу быть найденной. Намного проще справляться с фактом его появления, чем ждать и бояться, что вот-вот увижу его перед домом, и в этот раз он поставит мне ультиматум. Не знаю, какой. Раз следит за мной, значит, подозревает, ищет, ждёт. В больнице он пытался откупиться от меня, от моих невысказанных претензий, а я отказалась, и его это разозлило.

Дмитрий появляется раз в месяц, иногда реже. Оскорбляет мой образ жизни, работу, внешний вид. Говорит, что нельзя так жить, что я упала на дно, провоцирует меня. Мы ругаемся, а потом он уезжает, а я снова пытаюсь спрятаться. Безуспешно, потому что силы неравные. И вот я познакомилась с Талем, почувствовала надежду, и Дмитрий снова явился, чтобы напомнить о себе.

Я знаю, что он сильнее.

Но это не значит, что я перестану бежать.

Когда-то я думала, что нет ничего замечательнее, чем греться в лучах ежедневного счастья. Теперь я знаю правду: прекрасен день, когда ничего не случается. Когда я, невидимая, тихо ползу сквозь темноту.

Врагов надо встречать лицом к лицу. Жизнь сделала меня трусихой, но я не бегу вслепую, как грызун в лабиринте. Обняв себя для смелости, я смотрю Дмитрию в глаза.

Что я знаю о Дмитрии Волинском? Подавшись в политику, он продал свой очень успешный бизнес, об этом писали в газетах. Он состоятельный человек, меценат, из богатой и влиятельной семьи. Его невеста, Кристина, диктор телевидения, а её отец работает там же главным редактором.

Волинский застёгнут на все пуговицы, безупречен и крайне уверен в себе. Узел его галстука симметричен, будто его выверяли линейкой. Даже волосы, и те идеальны. И ногти тоже. Я всегда обращаю внимание на мужские руки, и к Дмитрию не придерёшься. Ногти одинаковой длины и, конечно же, чистые. Крупные руки, сильные пальцы.

Волинский говорит уверенно, строго, без особой мимики.

Мой преследователь — один из симметричных, идеальных прямоугольников моей жизни.

Меня это не устраивает, хочется к чему-нибудь придраться. Перечеркнуть Дмитрия, ослабить его власть надо мной.

Обычно наши встречи проходят по предсказуемому сценарию: я возмущаюсь по поводу преследования, а Дмитрий отчитывает меня. До чего я докатилась, как низко пала и как безрадостно моё будущее — это как минимум. Он ждёт… нет, жаждет моей капитуляции. Чтобы я упала на колени и умоляла его о помощи.

Это придаёт мне сил бороться. Какой бы жалкой ни была моя жизнь, противостояние с Дмитрием Волинским помогает держаться на плаву.

Дмитрий никогда не увидит меня на коленях.

В этот раз меня привезли к нему, полуголую, отчаявшуюся жертву. Но даже в самом жалком из возможных состояний я стою прямо, словно в мой позвоночник вбили кол.

Я не склонюсь перед Дмитрием Волинским.

— Я сбегу, — повторяю настойчиво. — Я сбегала уже несколько раз, и ты не сразу меня находил.

— Ты всерьёз в это веришь? — Дмитрий откидывается на спинку стула и скрещивает вытянутые ноги в роскошных ботинках. — Ты сбегала только потому, что я это позволял.

Он смотрит на моё лицо, игнорируя босые ноги в грязных разводах и мятый халат, будто ему всё время привозят женщин в таком виде. В машине было тепло, но меня до сих пор потряхивает после того, как я лежала полуголая на влажном асфальте.

— Я сбегу! — повторяю упрямо. — И в этот раз ты меня не найдёшь.

Дмитрий отвечает снисходительной усмешкой.

— Позволь быть с тобой откровенным, Виктория. Ты совершенно не умеешь прятаться. Неужели не смотришь полицейские сериалы? Ты нарушаешь все правила, оставляешь массу следов. Половина города знает, что Зинаида поселила у себя нелегальную уборщицу.

Он прав, я слишком расслабилась. В начале я красила волосы, пыталась изменить внешность косметикой, а теперь просто лежу на дне.

— Я справилась! — отвечаю упрямо. — Меня никто не нашёл, кроме тебя, а ты… не считаешься.

— Не считаюсь? — скривил рот в неприязненной гримасе. — И чем же я заслужил такую сомнительную участь?

— Ты ненормальный. Зачем за мной следить? Отомсти, обвини меня в чём угодно, накажи, а потом оставь в покое.

— Замечательный план! Жаль, я сам до этого не додумался, — сухо ответил Дмитрий и разблокировал планшет.

Через пару секунд в номере раздались наши с Талем голоса.

Мою комнату прослушивали и вели запись.

Я стою каменным изваянием, хотя хочется орать и ногтями соскребать обои.

Дмитрий находит определённые части разговора, проигрывает их снова и снова.

«Ты просто женщина, которой не повезло. Вытянула дурную карту в игре под названием жизнь», — высокопарно врёт Таль.

Дмитрий выключает запись.

— Он похотливый, жалкий сосунок. Забудь о нём, Виктория! — Берёт со стола тонкую брошюру и, поднявшись, вкладывает в мою руку. — Вот меню гостиничного ресторана. Выбери еду, её принесут в номер. Потом прими душ, от тебя пахнет мужиком.

Засохшая грязь на ногах сушит кожу, мне всё ещё холодно. При мысли о тёплом душе по телу пробегает дрожь. Я подавляю её изо всех сил, боюсь, что Дмитрий примет её за страх. За подчинение ему.

Я ему не подчинюсь.

Я разжимаю пальцы, позволяя меню упасть. Ступаю на него, вдавливая в жёсткую поверхность ковра, и подхожу к письменному столу. Пододвинув стул, сажусь напротив Дмитрия.

От его пронизывающего взгляда сводит челюсти, но я чеканю каждый слог, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.

— Я согласна, давай поговорим, как взрослые люди. Прямо сейчас. Предъявляй свои требования, назови цену моей свободы от тебя. Вперёд! Не станем отвлекаться на еду и гигиену.

— Нет. Не здесь и не сейчас. — Дмитрий поднимает меню с ковра и кладёт на мои колени. — Я не веду переговоры с женщинами в полуистерическом состоянии. Придёшь в себя, тогда и поговорим.

— Я в себе.

— Ничего подобного. У тебя обезумевший взгляд, и ты трясёшься от холода. У меня нет ни времени, ни желания нянчиться, если ты свалишься с пневмонией. Согрейся в душе, смой с себя грязь и остальное, оденься, а потом мы поедем и поговорим в другом месте.

Его слова… успокоили. Их обыденное звучание усмирило мою дрожь. Остался только один вопрос.

— Куда мы поедем?

Дмитрий сжал губы, в карих глазах сверкнул вызов. Он так тщательно готовится к ответу, будто у меня есть шанс не подчиниться его решению.

— Ко мне, — чеканит. Пальцы барабанят яростный ритм, озвучивая напряжение Дмитрия. Он готов к моему сопротивлению, к скандалу.

В родной город я вернусь только в одном случае: если меня привезут туда насильно, связанную и в бессознательном состоянии. Других, добровольных вариантов нет. Но я сдерживаю крик и делаю то, чего Дмитрий не ожидает. Улыбаюсь. Вскинув подбородок, оглядываю на удивление скромный гостиничный номер.

— Ммм… ты прав, здесь говорить опасно. Встречаются нехорошие люди, прослушивают помещения, даже ведут запись… — с намёком смотрю на его планшет.

— Ты права, — отвечает невозмутимо, — но это не единственная причина, почему мы поедем ко мне. Ты должна кое-что увидеть.

— Слушаюсь и повинуюсь, господин мэр! Если не трудно, напомните имя-отчество вашей невесты. Будет приятно снова с ней встретиться. Уверена, мы подружимся, — скалюсь на Волинского.

Я слепну от гнева, от чистой, удушливой ярости, от вмешательства в мою жизнь. Я полностью в руках Дмитрия. На помощь звать не стану, моё спасение в анонимности. Стоит великому мэру высказать сомнения в моей невиновности и раскрыть моё местонахождение, и я уже не соскребу себя с земли. Люди, они такие.

Но даже сейчас у меня есть выбор, и я его сделаю. Я не подчинюсь Дмитрию.

Встречи с ним имеют странный эффект: гнев делает меня сильнее. Я спорю, возмущаюсь и нахожу частицы себя, уснувшие за ненадобностью в моей изоляции. Вот и сейчас, отчаявшаяся, полуголая, окоченевшая, я ощущаю внутри приливную волну сил.

— С Кристиной вы не увидитесь. Мы с тобой поедем в другой город, где я снял квартиру. Виктория, настоятельно прошу отложить обсуждения до обозначенного мною времени.

Вот же завернул, уважаемый мэр! Какие фразы, какой официоз!

Но не скрою: услышав, что мы едем в другой город, я немного расслабилась. Неудивительно, что Дмитрий не везёт меня домой, где я взорву его репутацию.

Представляю восторг прессы, если к ним попадёт запись нашей встречи.

Полуголая вдова педофила и почти-женатый мэр заклеймившего её города. В каждом слове этой фразы такие сочные обвинения, что медийные боги будут от радости отплясывать джигу.

У Дмитрия будет только один способ выкрутиться — сказать, что он следил за мной, потому что подозревал в причастности к прошлому.

Не желая вступать в бессмысленный спор, я иду прямиком в ванную. Дмитрий прав, мне надо смыть грязь и одеться, а потом поговорим. Что бы он ни сказал, всё равно выбор за мной, каким бы жутким он ни был.

— Что ты будешь есть? — следом летит вопрос.

— Мне всё равно.

Запираю дверь на защёлку и расстёгиваю халат. По всему телу пупырышки, уже не от холода, а от странного ощущения, что Дмитрий видит меня сквозь стену. Чувствует меня всю. Проникает сильной рукой, ощупывая. Всё, вплоть до мыслей.

Душ казался хорошей идеей, пока я не начала раздеваться, не почувствовала себя ещё беспомощней рядом с Волинским.

Ледяные пальцы не справляются с пуговицами халата. Стряхиваю грязь с голеней, растираю замёрзшее тело. Не хочется обнажаться, и смывать с себя следы Таля тоже не хочется. Словно обрываю нить надежды, что он одумается и ужаснётся тому, как бессердечно отреагировал, как обидел меня.

— Сосунок от тебя отказался, — раздаётся за дверью. — Его нашли дома, он не явился на работу. Тебе не о чем беспокоиться, он не станет болтать, его припугнули. Кстати, он даже не попытался тебя защитить и потребовать встречи.

Тон Волинского безжалостен.

— Ты врёшь!! Что ты с ним сделал?!

— Ничего. Такие, как он, самовозгораются без чужой помощи…

Я включила душ, чтобы не слышать Дмитрия. Ледяная вода выбила судорожный вдох и в момент сменилась горячей, поджигая шрамы на спине.

Дмитрий продолжал говорить, но я не слышала ничего, кроме шума воды. И прошлого.

Гадать о поведении Таля бесполезно. Его нет рядом со мной, на этом всё. Остальное нематериально.

Когда я вышла из ванной, на кровати уже лежал мой чемодан.

— Проверь, всё ли на месте! — потребовал Дмитрий. — С хозяйкой мы разобрались, с твоей работой тоже. Объяснили срочный отъезд семейными проблемами.

Дмитрий говорил отрывисто и сухо, при этом что-то печатал, заглядывая в документы на столе. На меня он не смотрел.

Я проверила содержимое чемодана. Всё на месте, включая деньги, которые я прятала под одеждой в шкафу. Кроме…

— Где планшет и телефон?

Вместо ответа Дмитрий бросил на меня выразительный взгляд. Понятно, их конфисковали.

— Оденься! — приказал, снова возвращаясь к работе. — Хозяйка сказала, что в холодильнике остался твой суп.

— Что ж его не захватили? — скептически изогнула бровь.

Вероятно, лёгкое подёргивание верхней губы служило Дмитрию усмешкой, но уверенности в этом не было.

Выбрав одежду, я направилась в ванную. Почти закрыла дверь, когда Дмитрий меня позвал.

— Что ещё? — застыла в полуобороте.

— Какой?

— Что?

— Суп какой? Мясной?

Закрыла за собой дверь. Это общение лишнее. У наших отношений строгие границы, бетонные. Мы не разговариваем, мы воюем.

Халат я бросила в мусорное ведро, иначе останется напоминанием о сегодняшнем дне. Через несколько минут я стояла перед Дмитрием полностью одетой. Особенно приятно чувствовать на ногах обувь. Теперь я могу уйти и доказать свою независимость.

Еду принесли сразу же, несколько бутербродов на выбор. Дмитрий ел медленно, тщательно пережёвывал, наблюдая, как, примостившись на краю постели, я выковыриваю пальцем начинку бутерброда.

— Если ты готова, я бы предпочёл уехать как можно скорее, — сказал, собрав бумаги.

Нас вывели из гостиницы по отдельности и везли в разных машинах. Забавно, что через парадный вход вышла я, а не Дмитрий. Приятно представить, как безупречный мэр крадётся между мусорными баками у чёрного входа.

По пути я пересчитала деньги. Не шик, но на первое время хватит. От Дмитрия мне не спрятаться, не стану и пытаться, это только продлит опостылевшую игру. Наоборот, я постараюсь вести себя покладисто и вежливо. Пришло время разобраться в намерениях и мотивах Дмитрия, раз уж и он готов к разговору без оскорблений и крика. Я постараюсь с ним договориться, и, если повезёт, он отпустит меня и вскоре потеряет интерес к погоне.

В полном жизненном тупике из хорошего остаётся только оптимизм.

* * *

Мы прибыли на место к вечеру. Очередной маленький городок, неотличимый от десятков других, но наш путь лежит в элитный район в парковой зоне. Среди деревьев затерялись небольшие дома, квартир на десять каждый. Красивая новостройка, хотя добротной её не назовёшь, такие лет через двадцать осыпаются трухой.

На площадке перед домом несколько машин. В моделях я особо не разбираюсь, но новизну автомобилей замечаю. Из подъезда выходит молодая женщина, и я на несколько секунд зависаю, любуясь её красотой. Следом идёт неприметный мужчина, увидев нас, быстро отворачивается и прячет лицо. Оба садятся на заднее сидение серебристой машины, водитель захлопывает двери и выезжает со стоянки.

Геннадий ведёт меня к подъезду. Машина Дмитрия припаркована на другом конце стоянки, из неё никто не выходит. Всё в целях конспирации, потому что мы в паре часов езды от родного города. Большим его не назовёшь, но всё-таки областной центр, и мэр — знаменитая фигура в области. Он постоянно в газетах, в телевизионных новостях. Встречаясь со мной, Дмитрий рискует очень многим, и от мысли о его мотивах по спине пробегает судорога. Если газеты узнают о нашей встрече, самый лёгкий выход для него — сказать, что я вызвала подозрения. Я не могу об этом не думать.

На вахте в узкой стеклянной будке сидит старичок. Распахнув дверцу, он спешит пожать мне руку.

— Вот и почётные гости пожаловали! — шепелявит. — Вам здесь понравится, с верхнего этажа самый лучший вид. Сосны, свежий воздух, тихое место — самое то для молодой и красивой женщины. И подруг здесь наверняка найдёте, — тарахтит, провожая меня вверх по лестнице. То услужливо забегает вперёд, то пропускает меня.

Эта квартира предназначена для меня?!

— У нас здесь тихо, и никаких проблем не бывает, — продолжает нахваливать вахтёр. — Строгая конфиденциальность для вашего… гостя, мы прекрасно понимаем, как это важно! Самые лучшие условия и полная приватность, всё для вашего удобства и удовольствия!

Геннадий суёт мне в ладонь несколько купюр, и я без возражений, почти безвольно передаю их старику. Тот расстилается ковром под ногами, водит меня по квартире и нахваливает удобства, пока я не прерываю его почти грубым: «Спасибо, достаточно».

И тогда он уходит, оставив на тумбочке ключи.

Охранники тоже исчезают, и я остаюсь одна.

В доме для шлюх.

Ладно, поправлюсь, не шлюх. Мы с вами цивилизованные люди, привыкшие к тому, как устроен мир. Не станем судить и не будем судимы. Не шлюх, а любовниц. Содержанок. Это дом любовниц и содержанок. Расположенный в укромном месте, с частной подъездной дорогой, чтобы мой так называемый «гость» мог незаметно меня навещать. Здесь всё красивое — квартиры, машины. Огромная дубовая кровать выбрана под стать мэру. Дмитрий крупный мужчина, он на топчане не уместится.

Я начинаю догадываться, зачем Дмитрий привёз меня в это место и что собирается предложить.

Меня поселят здесь на выгодных условиях. Я подружусь с другими содержанками, стану меряться с ними подаренными Дмитрием цацками. Он будет меня навещать, тайно, по скрытой подъездной дороге в автомобиле с тонированными стёклами.

Прямо как сейчас, когда в прихожей раздаются шаги, и я безошибочно узнаю тяжёлую поступь Дмитрия.

Наверное, он привлекательный мужчина. Наверное, ему по статусу и по уровню рабочего стресса положена любовница. Или две.

Но не я, никак не я. Тем не менее он преследует меня с тех пор, как я отказалась от его подачки. Оскорбляет мою жизнь, твердит, что я пала на дно. Он ждёт, что я сдамся, приму его деньги и позволю диктовать правила моей жизни. Всё это время я гадала, винит ли он меня в случившемся, собирается ли мстить, но при этом от меня не укрылся ещё один, подводный мотив каждого его появления, каждого взгляда. Влажный налёт похоти, как вязкие нити слюны между пальцами.

От этого я бежала ещё быстрее.

Наконец-то Дмитрий дождался подходящего момента и сразу же забрал меня к себе. Хотя какое «к себе»?! В дом, где прячут любовниц.

Теперь его намерения очевидны. Подводный, скрытый мотив всплыл на поверхность.

Дмитрий заходит в спальню и, обойдя кровать, встаёт рядом со мной у окна.

— Как тебе здесь? — спрашивает, избегая моего взгляда.

Я колеблюсь на границе абсолютной, всепоглощающей ярости. От неё мутнеет зрение и гудит в голове.

Дмитрий и в обычном состоянии напряжён и суров, а сейчас напрочь закован в отчуждение. Словно его заставили сюда приехать, и ему хуже, чем мне.

— Очень даже очаровательное место, — отвечаю едко, — сосенки, природа… Ой, смотри! — восклицаю издевательским тоном. Из подъезда выходит пузатый коротышка в надвинутой на глаза кепке и высоченная девица. — Ты тоже будешь меня выгуливать? Повезёшь в магазины, чтобы откупиться драгоценностями и развратными нарядами?

Дмитрий резко отвернулся от окна и вышел в коридор.

— Поговорим в другой комнате! Там есть, где сесть.

— А кровать тебе чем не подходит? Ты арендовал гнездо разврата, а теперь стесняешься кровати?

Я прошла за Дмитрием в соседнюю комнату. Он сел за письменный стол, а я устроилась в кресле.

— Это место соответствует моим запросам — уединённое и всего в паре часов езды от… — Дмитрий витиевато взмахнул рукой.

— От дома, где живут твои невеста и сын, — закончила за него, но он даже не повёл бровью.

— Если эта квартира тебя не устраивает, ты не будешь здесь жить, — пообещал щедро. — Найдём другую.

— Ты прав, я не буду здесь жить, — ответила сдержанно, хотя сердце с силой ударилось о рёбра. — И в любом другом принадлежащем тебе доме тоже жить не буду.

Дмитрий резко поднялся и отошёл к окну, скрестив руки за спиной. У него сильная, идеально прямая фигура военного, ему не хватает подвижной грации Таля. Дмитрий слишком напряжён, готов к атаке. Он слишком несгибаем.

— Ты обещала поговорить, как взрослые люди, — напомнил, стоя ко мне спиной. — Это подразумевает, что ты хотя бы выслушаешь моё предложение.

— Выслушаю. Я для этого сюда и приехала.

Я не приехала, меня привезли. Нашли на крыльце, полуголую и отчаявшуюся, одели, накормили и привезли в обитель содержанок. Но если Дмитрий думает, что я сдамся, он ошибается. Я скорее отгрызу себе руку, чем продамся ему.

— Говори! — мой голос прозвучал требовательно, с ноткой приказа.

Дмитрий ответил не сразу, и мелькнула слабая надежда, что он передумает. После месяцев скитаний при близком рассмотрении я не кажусь ему таким уж лакомым кусочком.

Но нет, он не из тех, кто колеблется, сказываются военная выдержка и решимость.

Дмитрий вернулся к столу, сел и уверенно встретил мой взгляд, однако сказал не то, чего я ожидала.

— Не хочешь спросить про моего сына?

Ари уже 9 лет. Я помню дату его рождения, любимое мороженое, родимое пятно у основания большого пальца и то, как он картавит и как забавно морщит нос, когда смеётся.

Но я не могу спросить о любимом ученике.

— У меня нет на это права. Я привела к детям чудовище, позволила стоять рядом, разговаривать с ними, коснуться Ари… Аристарха, — голос дрогнул. — У меня нет права спрашивать о моих… о детях.

Если не считать заминок на имени Ари и на слове «моих», ответ прозвучал на удивление спокойно. Я уже свыклась с чувством вины, несмываемым и вечным. Никто из моих первоклашек не пострадал, но… Я живу с этим «но» каждый день.

Дмитрий взъерошил короткие волосы, тряхнул головой.

— Ты не серьёзно… — возмутился, но я перебила.

— Переходи к делу! — потребовала, сглатывая страх. Говорить о прошлом буду только после того, как узнаю о намерениях Волинского.

— То, что случилось в прошлом году…

— Что тебе от меня надо? — перебила грубо.

Вздохнув, Дмитрий распластал ладонь на столе и посмотрел на свои ногти. Аккуратные и чистые. Его внешности не хватает ошибки, неровности. Даже взъерошенным он выглядит слишком безупречно. Таль состоит из множества ошибок, а Дмитрий — идеальный прямоугольник. Моё больное «я» тянется к его идеальности, но это неправильно. Чтобы вырваться наружу, на свободу, мне нужны неровности и острые углы.

У Дмитрия волевое лицо и подавляющий взгляд, но он слишком правильный.

Ему не хватает греха.

Дмитрий Волинский откашливается и говорит:

— Я испытываю определённую нужду, для меня не характерную и связанную с тобой. Я человек устоявшихся взглядов и принципов и категорически не приемлю супружескую неверность. Наша с Кристиной свадьба состоится через два месяца, мои планы давно продуманы и изменению не подлежат. Поэтому данное осложнение является для меня весьма проблематичным. Я надеялся, что по прошествии времени нужда исчерпает себя, и проблема отпадёт без вынужденных мер…

Он словно выступает перед высоким собранием. Хорошо поставленный баритон слишком громок для пристанища порока, здесь в почёте хриплый шёпот.

— …Акт физической любви является примитивной телесной функцией. Это сугубо биологическое явление, подлежащее контролю воли. Но так уж получилось, что, несмотря на приложенные усилия, данная нужда себя не исчерпала. Я обговорил ситуацию с Кристиной, и мы пришли к договорённости. Я предлагаю тебе временную связь.

То, что я в плачевном состоянии, очевидно всем. Но рассмеялась я искренне.

— Что!? А можно ещё раз и в письменном виде? На досуге попытаюсь расшифровать.

Дмитрий не ответил. Он знает, что я поняла сказанное. В больнице я отказалась от его подачки и сбежала. Он ждал, когда мне надоест жизнь в бегах. Ждал моей просьбы о помощи, и тогда… он собирался воспользоваться ситуацией. Да, именно так, воспользоваться. Он не настаивал и не спешил, потому что до последнего надеялся, что его так называемая нужда пройдёт, и он вернётся в свою безгрешную жизнь. Нужда не прошла, но подвернулся удобный момент для действий.

Тот самый случай, когда не знаешь, что сказать…

Дмитрий смотрит на меня в ожидании ответа. Он пытается казаться невозмутимым, но впервые у него не получается. Нужда ломает хребет его воли, стелется во взгляде липкой плёнкой, и я читаю правду в его глазах.

Он хочет меня вопреки логике, устоям, морали, разумным доводам и немалой силе воли. Или наоборот, хочет меня именно потому, что я — последняя из женщин, к которой стоит приближаться достопочтенному мэру, любимцу города, который меня проклял.

Абсолютная невозможность. Падение. Неприемлемый риск.

Несколько минут назад я думала, что Дмитрий слишком правильный, слишком прямоугольный. Ему не хватало шероховатостей, острых углов. Греха.

Так вот… я — грех Дмитрия Волинского.

— Поэтому ты следил за мной всё это время?

— Не совсем. Сначала были и другие вопросы…

Я знаю, какие. Жуткие. Причастна ли я, знала ли я.

— … и я надеялся, что мой интерес к тебе пройдёт. Однако последующие встречи показали, что это маловероятно. Нужду можно купировать только действием, вследствие чего я иду на такой экстремальный шаг и предлагаю тебе стать моей любовницей.

— И твоя невеста не возражает?

— Кристина разумная женщина, мы исходно обговорили условия наших отношений. Моя жена умерла, когда Аристарх был маленьким, он её почти не помнит. Должность мэра требует определённого статуса, поэтому я планирую снова жениться. Кристина идеально мне подходит. Наш союз построен на взаимовыгодной поддержке, а также физической и социальной совместимости. Я не планировал заводить интриги на стороне, но раз уж так получилось, мы с Кристиной пришли к компромиссу. Если удастся скрыть нашу с тобой связь от прессы, то обойдёмся малой кровью.

Слова Дмитрия звучат обыденно, даже скучновато, пока не вспомнишь, что говорит он обо мне. МНЕ. Я обойдусь ему малой кровью.

Слова-то какие выбрал. Малая кровь. Нужда.

Не человек он, никак не человек. И Кристину понять невозможно, хотя кто знает, что она думает на самом деле.

— Очаровательно! — мой единственный ответ.

Дмитрий проводит ладонью по столу, открывает и закрывает ящик, словно ищет бумагу, на которой прямо сейчас набросает контракт. Взаимовыгодный, как и его отношения с невестой.

Он смотрит на меня сурово и строго, но его хриплые слова вступают в противоречие с холодом взгляда.

— Я очень надеюсь, что ты согласишься.

Он с силой сжимает край стола, до побелевших костяшек, словно предчувствует свою слабость. Словно мои дальнейшие слова и действия, даже малейшая дрожь моих губ может стать его падением.

Кричать и скандалить кажется неуместным, поэтому я просто качаю головой. Даю отрицательный ответ.

Дмитрий не удивлён. Он был готов к отказу.

— Позволь суммировать твоё нынешнее положение, — его тон снова становится деловым, но мимика и жесты выдают внутреннее волнение. — За последние десять месяцев ты сменила четыре места жительства, все отвратительного качества. Ты отказалась от предложенных мною денег и не продала квартиру…

Да, отказалась, потому что уже тогда видела похоть в его взгляде. А квартира? Её подожгли. Имя Сергея осталось на потемневших после пожара стенах.

— …Ты работаешь нелегально и до сих пор изображаешь из себя жертву, — продолжает Дмитрий, пристально следя за выражением моего лица. — Избегаешь людей, прячешься, вымещаешь злобу на мне. Возможно, ты планируешь месть. Ты ведёшь себя так из чувства протеста, из-за обиды и упрямства. Несправедливость случается повсеместно, ты не единственная в мире женщина, которой не повезло. Твои страдания бессмысленны и не приведут ни к чему хорошему. Что ты пытаешься доказать? Кому? Ты глупо и целенаправленно разрушаешь себя.

Дмитрий нагнетал, сознательно провоцировал меня и добился своего.

Меня подбросило на ноги, кинуло к нему. Перегнувшись через стол, я кричала Дмитрию в лицо. Он ничего не понимает, он робот, политический паяц с зудящим членом. Я прошла через кошмар, а потом меня разрушили, только что не убили в его городе. Его люди, и он в том числе. А теперь я стараюсь выжить и не сойти с ума от мыслей о прошлом. От следов мужа на моём теле. Я делаю это, как могу.

Дмитрий не способен меня понять. Он каменный, он ничего не чувствует. В нём нет глубины, и даже его поверхность не знает эмоций. Вместо души у него логика, прагматизм и голые факты.

Мы как огонь и камень.

Дмитрий не отшатнулся, не испугался вспышки моего гнева. Наоборот, придвинулся ближе, глотая каждое моё слово, как давно желанную правду.

Он не способен меня понять, так зачем стараться?

Я выдохлась, голос стих, слова заплетались друг о друга, и тогда что-то неукротимое появилось в глазах Дмитрия.

— Продолжай! — приказал глухо.

Я молчала, и тогда он протянул руку и взял меня за горло. Сдавил кончиками пальцев, замедляя пульс. Распластал ладонь, затрудняя дыхание.

Я вцепилась в его руку, пытаясь отодрать от себя сильные пальцы.

Боль и ужас вскипели во мне, жуткое месиво. Чтобы с ними справиться, нужен равный по силе коктейль, и я нашла его в глазах Дмитрия Волинского.

Голод и похоть.

Он горел в моей ярости, а я леденела от его голода.

Обмякла в его руке, облокотилась на стол и опустила голову, не в силах бороться взглядами.

Дмитрий наклонился ближе, почти коснулся губами моих волос.

— Нет, Виктория, поднимись! Ты ещё не всё сказала. Выплюни мне в лицо всё, что накопилось!

Ему мало. Он хочет всю правду до конца.

Он хочет видеть эмоции, на которые не способен сам. Я не дам ему то, чего он требует. Я ему не подчинюсь.

— У тебя отвратительный одеколон, — небрежно бросила, возвращаясь в кресло.

— Считай, что я его уже выбросил. Мне принять душ?

— Только если собираешься с кем-то трахаться.

Дмитрий изогнул бровь, и я качнула головой.

— Ни малейшего шанса!

— Ты не выслушала моё предложение до конца.

— Ты отвлёк меня оскорблениями. Будь добр, продолжай! — усмехнувшись, закинула ногу на ногу. В сумасшедшем мире Волинского не место моим искренним эмоциям.

— Если тебе не нравится эта квартира, у тебя будет любая другая на выбор. Я покрою все твои расходы. Я собирался этим ограничиться, но после вчерашнего дня и нашего разговора стало очевидно, что ты в худшем состоянии, чем я предполагал. Поэтому я тебе помогу, остановлю твоё саморазрушение. Отдых за мой счёт даст тебе возможность восстановиться и прийти в себя. Укрепишь здоровье, будешь нормально питаться, спать по ночам. Если захочешь, могу нанять частного психолога. Я предоставлю тебе новые документы, резюме и рекомендательные письма. Волноваться о деньгах тебе не придётся, но если пожелаешь, то помогу найти подходящую работу…

— Какую работу? — что-то встрепенулось во мне. Давно умершее, но подглядывающее за жизнью живых.

— Любую кроме.

Странный, но понятный ответ. Я не буду работать с детьми. Не сейчас и не здесь, а может, и никогда. Я ни в чём не виновата, но скрывать такое прошлое, такую жуткую трагедию нельзя. А родители не захотят такую ассоциацию рядом с ребёнком. Да и не могу я работать с детьми, воспоминания слишком свежи. Даже смотреть на детей больно. Когда хозяйка квартиры предложила работу няней, мне стало плохо.

Я не смогу умолчать о правде, и Дмитрий тоже. Он человек строгих принципов, поколебать которые смогла только я. Его постыдный грех.

— После расторжения нашей связи я куплю тебе квартиру и выплачу…

Он почти сказал «неустойку».

Дмитрий Волинский не человек. Даже роботы, и те способны выражаться человечнее.

— … выплачу содержание. А до этого я арендую выбранную тобой квартиру и буду тебя навещать… по возможности часто.

Черты его лица потеряли чёткость, губы побледнели. Дёрнув за воротничок рубашки, Дмитрий выдавил глухой кашель. Его душит похоть. Он представляет картины нашей связи, красочные, всё в его вкусе.

Не думаю, что он мечтает о сухом неживом теле женщины по имени Гера.

В школе он забраковал конкурс необычных пожеланий на лето, сказав, что желать надо правильные вещи. А потом судьба накрыла его нуждой, и он желает самую неподходящую из женщин.

— У меня нет необычных предпочтений в сексе, я не груб, в хорошей физической форме. Мне тридцать восемь лет, хронических заболеваний не имеется.

Ещё минута, и он предъявит свой член, чтобы проверить, отвечает ли тот моим требованиям.

— Вопросы есть? — спросил тоном учителя.

— Всего один. Что, если я откажусь? — отозвалась с готовностью.

Дмитрий снова провёл ладонью по столу, стирая невидимую пыль.

— Ты откажешься? — поморщился от сухости во рту.

— Несомненно.

Эмоции смыло с его лица, осталась только холодность.

— Не стоит принимать важные решения в состоянии аффекта. Мы останемся здесь на ночь. У тебя будет возможность обдумать предложение и к утру дать разумный ответ. — Подкинув в руке телефон, он нажал на кнопку. — Геннадий, мои вещи! — приказал.

— Я не останусь в этом доме для шлюх.

— Я останусь здесь вместе с тобой. Получается, я тоже шлюха?

— Ты хуже… — вздох порывом ветра закрутил язык. Я обещала себе сдерживаться, не грубить. Я, чёрт возьми, учительница начальных классов! Однажды была. — Я лучше лягу спать на улице, чем в этом месте.

— Ты слишком порывиста, Виктория, и неосторожна с обещаниями. Если хочешь, чтобы твоим угрозам верили, сдерживайся. Тебе незачем меня бояться. Я не собираюсь принуждать тебя, всего лишь прошу подумать о моём предложении до утра. Мне не нужна невольница, и я не приемлю истерик. Отнесись к моему предложению, как взрослый человек. За эти месяцы у тебя была уйма возможностей привести себя в должный порядок, но ты выбрала тоску и саморазрушение. Пусть у тебя есть на то уважительные причины, но процесс затянулся, и пора его остановить. Я помогу.

— А быть любовницей, которую прячут в лесу, не саморазрушение?

Стало зябко, и я передёрнула плечами. Как и всегда, и везде, двойная мораль.

Осмотрелась на случай, если здесь есть телефон. Мой мне так и не отдали.

У этого отвратительного места должен быть адрес. Вызову такси и уеду.

Дмитрий разблокировал планшет и зашёл в почту. Судя по его действиям, господин мэр со мной закончил и в споры вступать не собирался.

— Когда мне вернут телефон?

— Завтра привезут новый. Сосунку не звонить! — это был самый тихий и ленивый приказ из всех мною слышанных. Дмитрий Волинский не допускал возможности, что я могу не подчиниться. Нашёл квартиру, заказал для любовницы новый телефон. Всё по алгоритму его жизни.

Он назвал Таля похотливым сосунком, а сам… Нет, Дмитрий не сосунок, с ним всё намного сложнее и опаснее. Он сильный мужчина, привыкший выигрывать во всём, который, тем не менее, проигрывает чёрной похоти.

Я вылетела из квартиры, захлопнув за собой дверь.

Не более чем через минуту вахтёр уже вызвал для меня такси. Геннадий прошёл мимо с вещами Дмитрия и задержался на ступенях, следя за моими действиями. У порога появился водитель.

В пылу побега я и не подумала взять мой чемодан, но вернуться уже не смогу.

Что, если меня не отпустят?

Покосилась на вахтёра. Стоит ли надеяться на его помощь? Словно не замечая меня, тот строил башню из печенья на мятой салфетке. Он мне не поможет, за пару банкнот станет глух и нем.

— Виктория, вы куда-то собрались? — поинтересовался Геннадий.

Протиснувшись мимо водителя, я вышла на стоянку. Деньги у меня в кармане, ничего ценного в чемодане нет. Пусть одежда останется Дмитрию на память.

Быстро пошла к подъездной дороге. Бежать не получилось, дрожащие колени не позволили. Водитель опередил меня и загородил путь.

— Добрый вечер, Виктория! — сказал с долей насмешки. — Вы собрались на прогулку?

— Отпустите… пропустите меня!

— Виктория! — раздалось за спиной. Геннадий спешил ко мне, всё ещё держа в руках вещи Дмитрия. — Вы сами осложняете ситуацию. Мы не можем вас отпустить, войдите в наше положение. Прошу вас…

Он не успел договорить.

— Геннадий!!

Голос Дмитрия раздался так внезапно, что мужчины вздрогнули. Заставив их отойти в сторону, Дмитрий посмотрел на меня. Пристально, изучающе. Остальные ждали, а взгляд всё не кончался. Дмитрий давал мне время и возможность прочувствовать степень его власти. Если он прикажет, меня свяжут и бросят на кровать. Никто не придёт мне на помощь.

— Ты не посмеешь удерживать меня силой! — прошипела с ненавистью. — Кем ты себя возомнил? Царём всея Руси? Меня окружили, загнали, как животное, а теперь запрут в клетке?

Игнорируя обвинения, Дмитрий повернулся к Геннадию и поставил у его ног чемодан. Мой чемодан. От волнения я не заметила, что Дмитрий принёс его с собой.

— Виктории не понравилась квартира. Отвези её в Ластрею, там уже ждут и позаботятся о ней. — Снова повернувшись ко мне, Дмитрий добавил: — Ластрея — приличная, тихая гостиница. Всё оплачено, в том числе питание.

— Тебе не следовало… — мои возмущения ещё не выдохлись, бурлили внутри, но уткнулись в спокойный взгляд Дмитрия.

— Завтра утром на свежую голову обсудим, чего мне не следовало делать. Мы не закончили разговор. Твой эмоциональный настрой не располагает к принятию хладнокровного решения. Успокойся, отдохни, а завтра мы поговорим. У тебя нет причин для волнения, я не собираюсь удерживать тебя силой. Завтра ты примешь окончательное решение.

Дмитрий не посчитал нужным дождаться моего согласия и удалился. А мне уже подгоняли машину.

* * *

Мне снились сумасшедшие сны — летающие чудовища, карусели и клоуны. Привычка работать по ночам раскромсала фазы сна, напичкав ночь бредовыми фантазиями. Я переворачивала подушку, выпила графин воды, но ничего не помогало. Только усну, как яркие видения затягивают вихрем. Впрочем, реальность сумбурнее всего, на что способна ночная фантазия.

«Дмитрий не собирается удерживать меня силой», — повторяю про себя, давясь очередным стаканом воды. Отодвинув занавес, с сомнением смотрю на тёмную улицу. Как же хочется уехать… куда-нибудь! Маршрута не знаю, планшет так и не вернули, забрали даже телефон из номера. До администратора не добраться, Геннадий караулит в коридоре.

Это называется: «Дмитрий не удерживает меня силой». Он «просто даёт мне возможность успокоиться и отдохнуть».

Разумом понимаю, что помощники мэра защищают его репутацию, но я готова поклясться, что даже под пытками не пророню ни слова о Дмитрии. Только отпустите! В этот раз отпустите насовсем, без наблюдения.

— Прошу вас, Виктория, не осложняйте ситуацию. Дмитрий Олегович поговорит с вами завтра утром, а потом отпустит. Он всегда держит слово, — пообещал Геннадий, потом замялся и добавил, морща нос: — Это, конечно, если вы сами не захотите остаться.

Не захочу.

Но и бежать вслепую тоже не хочу. Мне надоело жить в страхе, снедаемой прошлым. Хочу вырваться, найти путь. И от Дмитрия мечтаю избавиться. Не хочу ждать, ждать, ждать, зная, что он снова меня найдёт, и всё начнётся сначала. Не хочу провоцировать его на угрозы и несправедливость. Достаточно слова Дмитрия, его намёка, и найдутся желающие причинить мне боль. Должен быть способ избавиться от него навсегда.

«Дмитрий не собирается удерживать меня силой».

А Таль не собирается удерживать меня вообще.

Вот такой расклад.

Мужчина, пообещавший стать моим спасением, побрезговал мной. Сбежал, давясь от отвращения.

А Дмитрий давится по другой причине, от похоти. Он не брезгует мной. Дмитрий Волинский, мужчина, вышедший из самого сердца скандала. Видевший надписи на стенах моего дома, фотографии ожогов на моей спине. Он хотел меня тогда, и за год ничего не изменилось.

Он очистил свой город от греха, осталась только одна связь, порочная, недопустимая, дёргающая за нити его похоти.

Я не понимаю его желаний, не слышу шёпота демонов, которых он не в силах изгнать. Я не сдамся его нужде и боюсь представить, на какие поступки она толкнёт отчаявшегося мэра.

Прислонившись лбом к оконному стеклу, я слежу за тем, как проблески рассвета слизывают тени с мостовой. Наивная, усталая, не выучившая жизненных уроков, я хочу надеяться на хорошее.

Пусть у меня нет козырей, и я сражаюсь в одиночку, но я постараюсь уговорить Дмитрия меня отпустить.

В шесть утра я не выдержала. Натянув леггинсы, футболку и кроссовки, выглянула в коридор. Геннадия не видно, и я беспрепятственно спустилась вниз. Администратор возится в подсобке, а на угловом диване дремлет мужчина, которому Геннадий поручил паковать мои вещи. Я собиралась пройти мимо, но, повинуясь ребяческому порыву, пнула его ботинок.

— Эй, не проспи! Мы идём бегать!

Встрепенувшись, мужчина выхватил телефон. Хорошо хоть не пистолет.

Пока он сонно хлопал глазами, я вышла на улицу… и застыла, защемив палец дверью.

Дмитрий Волинский в шортах и футболке разминается перед пробежкой. Получается, что и он тоже не остался на ночь в доме для содержанок. И ему не спится в такую рань.

Увидев меня, он удивлённо поднял брови. Тяжёлый взгляд пробежался по моим плечам, спустился вниз до шнуровки кроссовок.

Сонный охранник вышел следом за мной и теперь с волнением смотрел на Дмитрия. Ещё бы ему не волноваться! Заснул на посту, за такое уволить мало. А Дмитрий прошёл мимо спящего охранника и даже не соизволил сделать замечание. Плохая в мэрии дисциплина.

Мне нечего сказать Дмитрию. Желать доброго утра не хочется, но и он не особо приветлив. Не здороваясь, продолжил разминку.

Я не стала на него любоваться. Выбрав направление, побежала. Пусть пошлёт следом хоть армию, хоть десант на вертолёте. Дмитрий действует осторожно, но при этом знает, что жаловаться и звать на помощь я не стану. Не та ситуация, он сильнее.

Я должна с ним договориться. Дмитрий — моя последняя и нежеланная связь с прошлым. Как только он оставит меня в покое, я постараюсь начать новую жизнь.

Под ногами шуршал асфальт, над головой девичьим румянцем разливался восход. Где-то невдалеке за моим плечом пыхтел Геннадий, но я притворялась, что не замечаю.

Несмотря ни на что, казалось, что сегодняшний день будет хорошим. Наверное, потому что восход знаменует завершение отвратной ночи, да и вчерашний, жуткий день тоже остался за бортом. А сегодня я буду непобедимой оптимисткой и поверю, что мне удастся договориться с Дмитрием, даже если мне нечего ему предложить.

Я верила в это во время пробежки и по пути обратно в гостиницу. Я верила в это, пока принимала душ, заворачивалась в полотенце и расчёсывала волосы.

А потом моя вера подкосилась, потому что, когда я вышла из ванной, Дмитрий Волинский сидел за письменным столом в моей комнате. Смежная дверь распахнута, в соседнем номере на стуле лежит его открытый чемодан.

Застыв посреди комнаты, я молчала. Дмитрий обещал, что мы поговорим утром. Он занял смежный номер и вторгся ко мне без моего ведома, чтобы в очередной раз напомнить о своей безграничной власти.

Дмитрий продолжал работать, как будто не заметил моего появления. День обещали жаркий, но он не изменил своему стилю одежды. Элегантный серый костюм-тройка, белая рубашка и тёмно-синий галстук.

А я завёрнута в полотенце.

— Что ты… — в горле запершило. Буду ли я проклинать себя за то, что даже не попыталась сбежать и не позвала на помощь?

— Как ты попал в мой номер? — кладу ладонь на горло, чтобы не дрожал голос.

Дмитрий поднимает взгляд от планшета и осматривает меня с ног до головы.

Разгорячённое после пробежки тело теряет тепло в рекордные сроки. Потуже затянув полотенце, я переступаю с ноги на ногу. Пальцы заледенели, и я поджимаю их, стараясь сохранить тепло.

Дмитрий поднимается и медленно подходит ко мне. Кажется, он даёт мне время убежать или даже надеется на это.

Но я остаюсь на месте, потому что бежать от Дмитрия и показать мой страх — значит, проиграть.

В ушах нарастает звон. Жуткое ощущение — сейчас решится моё будущее, моя свобода.

Дмитрий не станет меня принуждать, не станет, не станет. Он обещал. Ведь его слово чего-то стоит, правда?

Ноздри Дмитрия расширились, вбирая запах геля и моего тепла.

Наклонившись, он провёл ладонями по моим стопам, придавливая их к ковру, заставляя расслабить поджатые пальцы.

— Вот так-то лучше, — сказал отстранённо, без грамма похоти в голосе. Заглянув в мой чемодан, достал тёплые носки.

Я слежу за ним, как под гипнозом. Не протестую, не сопротивляюсь. Жду. Мы как звери, затаившиеся перед схваткой, когда ещё не понятно, насколько кровавой и жестокой она будет. Мы изучаем друг друга, примеряемся.

Дмитрий опускается на одно колено и поводит плечом, предлагая опору. Я не прикасаюсь к нему, но и не отталкиваю. Согнув мою ногу в колене, Дмитрий натягивает носок. Я балансирую на одной ноге, пошатываюсь, и Дмитрий прислоняется плечом к моему бедру, помогая сохранить равновесие.

ОН помогает МНЕ. Я не прошу о поддержке, это инициатива Дмитрия. Мы оба понимаем, что я скорее упаду, чем обращусь к нему за помощью.

Дмитрий замирает. Его плечо прижимается ко мне всё плотнее с каждым вдохом.

Он сжимает второй носок в кулаке, медленно отстраняется.

Мне нравится смотреть на него сверху вниз, внутри всё вибрирует от удовлетворения, но при этом я ни на секунду не обманываюсь: Дмитрий действует по холодному расчёту. Это манипуляция, призванная расслабить и смутить меня. Поймать в сети его предложения.

Дмитрий поднимает на меня взгляд, ловит тень усмешки.

Буря в его глазах сменяется холодом. Он возвращается к столу и снова погружается в работу.

— Поговорим, когда ты оденешься, — говорит отстранённо. — День будет жарким, но ещё рано, поэтому прохладно.

Выбрав практичную одежду для путешествия, я оделась в ванной.

— Я отправлю Геннадия за завтраком, — сказал Дмитрий, не поворачиваясь ко мне.

— А где охранник, который спал в фойе?

— Уволен. Что ты будешь есть?

— Я не голодна.

— Что ты ешь на завтрак?

— Сейчас начало седьмого, всё закрыто.

— Виктория! Я задал простой вопрос. Будь любезна, ответь! Пока ты со мной, я несу за тебя ответственность.

— Я не ребёнок, и я не с тобой.

— Как скажешь. А теперь ответь!

— Что есть дома, то и ем.

— Это сейчас, а в прошлом?

Спорить не хотелось, тема казалась слишком мелкой, не стоящей внимания. Пусть Дмитрий кормит меня, пусть тешится иллюзией, что ему удалось затянуть меня в сети своего контроля.

— Фрукты, омлет из белков, тосты.

Кивнув, он достал телефон.

— Мне как обычно, а Виктории Михайловне фруктовый салат и омлет из белков. — Выслушав ответ Геннадия, поджал губы. — Только из белков, а свои мысли оставь при себе.

— Сядь, Виктория!

Вот и наступило время переговоров.

И как, скажите на милость, договориться с мужчиной, которому нужно от меня то, что я не могу и не хочу дать?

Я складываю вещи в чемодан и демонстративно его застёгиваю. Пусть Дмитрий знает, что я уезжаю. Ни обещания, ни деньги, ни железная воля Волинского не убедят меня стать его любовницей. Принудить — да, он сможет, а вот убедить — нет.

Он следит за моими действиями, за каждой сложенной вещью, за движком молнии чемодана. Дмитрий прекрасно понимает мой посыл.

Закончив, я сажусь на стул.

— Тебя мучают кошмары? — спрашивает он, приподняв брови.

— Только один, — отвечаю, пристально глядя на него. Не сдержалась, что с меня возьмёшь.

— Ты разговариваешь во сне. Вскрикиваешь, ругаешься. Я к тебе не заходил, услышал через смежную дверь.

Не уверена, что Дмитрий говорит правду. С него станется зайти ко мне посреди ночи, просто чтобы доказать свою власть надо мной.

— Что тебе снилось? — Дмитрий щурится, и его взгляд кажется вдвое более пронизывающим.

— Мне снилось, что ты проник в мой гостиничный номер без разрешения. Сон оказался вещим, — вру без улыбки.

— Не бойся меня, Виктория. Я позабочусь о тебе. У тебя будет всё, что захочешь.

— Спасибо, но нет, не надо.

Дмитрий кивнул, будто и не сомневался, что я откажусь. Расстроенным он не выглядел, скорее, наоборот, на его лице заметно облегчение.

— Ты сказала сосунку, что муж о тебе заботился, пылинки сдувал. Это правда?

— Прошу тебя, Дмитрий, просто отпусти меня. Мне и без тебя плохо, а уж с твоим появлением… вообще… — говорю сдержанно, хотя в голосе прорываются истерические нотки.

— Почему тебе плохо?

Почему?! Человеку, который способен задать такой вопрос, нет смысла ничего объяснять.

— Простудилась! — цежу почти без злобы.

Дмитрий отбросил мой сарказм нетерпеливым жестом.

— Объясни толком, что именно не даёт тебе покоя. Ты вспоминаешь мужа?

— Да, я вспоминаю мужа. Хватит, Дмитрий! Прошу, отпусти меня!

— Ты вспоминаешь то хорошее, что между вами было? — продолжает допрос, словно моя просьба ушла в пустоту. — Ответь, Виктория!

— Вспоминаю, но только под плохим углом.

— Ругаешь себя, что не заподозрила правду?

— Каждый день.

— Каждый?!!

— Отстань, Дмитрий!

— Виктория, прошёл почти год.

— И не говори! Прошёл почти год, но ты никак от меня не отстанешь. Ты ждал моей слабости, да? Ждал, чтобы сделать это отвратительное предложение и заставить меня согласиться?

— Заставить?! Если бы я хотел тебя заставить, я бы сделал это сразу, — говорит с укором.

С укором, понимаешь ли! Запер меня в гостинице, а теперь обижается. И ведь вижу его борьбу с собой, прямо под кожей, в мышцах, в крови. Он знает, что принудить меня проще простого. Кто я против него? Запереть меня в лесу и принудить — вот и все дела. И тогда не нужны эти долгие разговоры-уговоры и притворства.

Но Дмитрий борется, и со мной, и с собой самим. Потому что не хочет связи с женщиной, которая взорвёт его жизнь. Не хочет, но проигрывает самому себе, уже давно проиграл.

А вот я не сдаюсь. На жалость Дмитрия не пробьёшь, потому что его собственные нужды стоят на первом, втором и третьем местах. Однако он жаден до моих эмоций, наверное, потому что сам на них не способен.

— Ты моя единственная связь с прошлым, напоминание о нём. Я пытаюсь выбраться к свету, но мысль о твоём возвращении, о том, что ты следишь за мной, висит над моей головой, как Дамоклов меч(3). — Я нагнетаю, стараюсь, но — увы! — я ошиблась, переоценила степень своей власти над Дмитрием. Он остаётся холоден, только хмыкает, недовольный моим сравнением.

Остаётся ждать вердикта.

— Назови свою любимую книгу! — говорит Дмитрий через пару минут.

— Это ещё зачем?

— Ты сказала сосунку, что муж часами слушал, как ты рассказывала про любимые книги.

— Сколько раз ты прослушал запись нашего разговора?

Дмитрий поднимается и отходит к окну. Раздвигает занавеси как можно шире, с силой, почти срывая их с карниза. Открывает скрипящую створку окна и шумно втягивает воздух, словно ему трудно дышать.

Прохладный утренний воздух пахнет свежестью.

— Я не догадывался, насколько тебе плохо.

— Я справлюсь! — восклицаю в знак протеста. — Дмитрий, не лезь в мои дела!

— Ты упрямая, у тебя сильный характер. Я заметил это ещё в школе, — усмехается через плечо. — Я знал, что после ареста мужа тебе пришлось тяжело, но я вернулся слишком поздно и не успел вмешаться. В больнице ты отказалась от моей… помощи.

— Ты пытался откупиться от меня! Или наоборот, купить. Ты ведь рассчитывал получить за свои деньги… то же, что и сейчас?

Дмитрий вздрогнул всем телом. В брошенном через плечо взгляде светился огонь, но голос не выдал его напряжения.

— Ты ушла из больницы раньше времени, не дожидаясь охраны, и поэтому попала…

Пауза в три сердцебиения, дольше я не выдержала.

— Давай же, Дмитрий! Куда я попала? Скажи это! В твоё любимое чёртово озеро?!

Мне мерещится запах грозы. Энергия Дмитрия зарядила воздух между нами, затрудняя дыхание.

Но он сдержался.

— Ты не дождалась помощи полиции, и сама уехала из города, — сказал ровным тоном. — Виновные в нападениях на тебя наказаны, но даже это тебя не смягчает. Ты отрезала себя от города, но сделала это наполовину. Ты остаёшься неподалёку, в нескольких часах езды, словно хочешь вернуться. Я думал, ты планируешь месть, а оказывается, ты наказываешь себя. Связалась с избалованным сосунком, не способным ни на что, кроме грубой интрижки. При первом намёке на твои проблемы у него развязался пупок. То, как ты живёшь, это отвратительно. Это необъяснимо, я не могу этого понять! Зачем ты себя разрушаешь? Я думал, ты живёшь так из принципа, что саморазрушение — твой сознательный выбор, но тебе намного хуже, чем я предполагал. Ты взвалила вину на себя.

— Неужели кто-то сознательно выбирает саморазрушение? — усмехаюсь через силу.

— Я позабочусь о тебе! — Дмитрий снова стоит ко мне спиной. Ему легче говорить, не глядя на меня. — У тебя будет психолог, спокойная жизнь, полная анонимность, даже охрана, если хочешь. Я ни в чём тебя не ограничу, — говорит, глядя на улицу.

Хочется верить, что он делает это предложение кому-то другому. Не мне, а незнакомке за окном, той, которая желает зайти в золотую клетку порока.

— Спасибо, но мне это не подходит. Удивительно, что ты не понимаешь главного: если я соглашусь на твоё предложение, это станет окончательным саморазрушением.

— Это не так! — Дмитрий обернулся, ослепляя меня гневом. — Это деловое соглашение между двумя взрослыми людьми! Принять такое предложение — это рациональный поступок, прямой шаг к улучшению обстоятельств… к восстановлению… — Дмитрий повёл плечами, словно озяб, стоя у открытого окна. Или забыл аргументы, тщательно продуманные ранее.

Я качнула головой. Отрицательно.

— Уверена в своём решении? — спросил тихо.

— Да.

— Это твой последний шанс согласиться, срок предложения истекает, и я больше ничего не предложу.

— Очень на это надеюсь, — отвечаю сдержанно.

— Даже так! — хмыкает. — Что ж… могу ли я поинтересоваться причиной твоего отказа? Это связано с тем, что через пару месяцев я женюсь? Вполне вероятно, что к тому времени наши отноше… наша связь уже закончится.

— Нет, это не связано с тем, что ты женишься.

— Нет? — удивлённо поднимает брови. — Тебя не смущает то, что я принадлежу другой женщине?

— Во-первых, предложение стать любовницей в обмен на финансовые и прочие блага отвратительно само по себе. Во-вторых, у меня достаточно других причин тебе отказать.

— Приятно иметь дело с человеком, говорящим правду, — сухо усмехается. — Позволь угадать: тебя смущает наше прошлое, моя должность и то, какую роль я сыграл в прошлой трагедии. Я вызываю у тебя плохие ассоциации. — Дмитрий не ждёт моего кивка, он констатирует факт. — А ещё ты не находишь меня привлекательным. — В конце этой фразы был крохотный вопросительный знак, почти затерявшийся в смене интонаций.

Я киваю, обозначая уверенное «да». Я не нахожу Дмитрия привлекательным. Он чёткий, грубый прямоугольник, выбитый в камне. Он слишком правильный, а мне нужны острые углы, кривые линии и шероховатости. Что-то, за что зацепится душа.

— Спасибо за честность. — Дмитрий снова отворачивается к окну.

В дверь постучали. Геннадий принёс завтрак, еда в точности соответствовала заказу.

Мы позавтракали вполне цивилизованно, если не считать напряжения, опасного, как подводные скалы. Я всё ещё не верила, что Дмитрий меня отпустит, а он сражался с демонами, мне не знакомыми.

После завтрака Дмитрий спросил, в какой город я поеду, и только тогда напряжение разбавилось надеждой. Отвечать я отказалась, и он не стал настаивать, но порекомендовал альтернативу — небольшой город в нескольких часах езды. Заметив, как нервно я кручу в руках вилку, Дмитрий нахмурился.

— Пусть я тебе неприятен, но я не монстр. Тебе не о чем беспокоиться. Ты сможешь уехать после полудня, но для начала выбери подходящее место.

— Я уже всё продумала, — отвечаю быстро. — Зачем ждать полудня? Я хочу уехать прямо сейчас.

— В полдень привезут твои новые документы.

— Мои… документы?!

Пластмассовая вилка сломалась в моих руках. Я нервно отодвинулась к стене вместе со стулом.

После больницы я должна была получить новый паспорт, процесс был запущен, но после нападения на озере я уже не верила никому. Желающие смогут раскопать запись о смене имени и найти меня.

Но теперь прошло время, пора учиться мыслить без паники. Мне нужны новые документы и новая, настоящая жизнь. Не хочется это признавать, но Дмитрий прав — моё саморазрушение затянулось.

Но могу ли я ему доверять? Если Дмитрий надеется, что щедрые жесты убедят меня отдаться ему, то очень сильно ошибается.

Дмитрий заметил мой настороженный взгляд и раздражённо дёрнул головой.

— Никто не узнает твоё новое имя, тебе не о чем волноваться. Ты отказалась от моего предложения, я услышал твой ответ и не настаиваю. Я не чудовище, и мне не нужны невольницы. Не драматизируй и не убивай меня взглядом! Раз уж я приготовил для тебя новые документы, то забирай, они твои.

Я пожала плечами. «Спасибо» застряло в глотке, и я не могла вытолкнуть его наружу, боясь, что потом пожалею об этом.

Дмитрий насмешливо хмыкнул и качнул головой.

— Постарайся сдержать свою неприязнь ко мне ещё на пару минут, и я дам тебе дельный совет. Город, который я рекомендую, очень перспективный. Он быстро растёт, там идёт активная стройка. Раз уж тебе понравилось работать на строительную компанию, то есть там одна, которой управляет мой знакомый. Он возьмёт тебя без вопросов.

— И без резюме?

— Мы обсудим твоё резюме по телефону.

Новый паспорт я бы и так получила. Собралась бы с силами и начала новую жизнь. Однако Дмитрий предлагает нечто большее. Всё и сразу. Новое начало, чистый лист. Поневоле вспоминаю похожий разговор с Талем, но… в этот раз всё по-другому.

— И ты ничего не потребуешь взамен?

Дмитрий раздражённо махнул рукой, показывая, что этот вопрос оскорбителен. Как будто не он предлагал мне деньги в обмен на секс.

— И перестанешь меня преследовать? — продолжаю настаивать я.

На широкой шее Дмитрия выступают тяжи мышц, он с трудом сдерживает недовольство.

— Я предпочитаю слово «интересоваться». Я тобой интересовался.

— Интересовался настолько, что поставил прослушку в моей спальне?

— Я знал, что после нашей встречи ты расскажешь сосунку правду, и он сорвётся. Поэтому Геннадий остался рядом и прослушивал квартиру на случай, если сосунок потеряет контроль над собой. До этого тебя не прослушивали. Впредь я не стану тобой интересоваться. — Дмитрий говорит равнодушным тоном, словно его внезапная потеря интереса ко мне — явление само собой разумеющееся. Словно это не он следит за мной уже долгие месяцы.

— Виктория, мне не два года, я знаю значение слова «нет», — криво усмехается.

Закончив завтрак, Дмитрий потянулся за планшетом. Моя аудиенция закончилась, великий мэр принял отказ, как должное, кинул мне пару подачек и вернулся к делам.

— Как меня зовут?

— Ммм? — Дмитрий моргнул, поднимая взгляд от планшета, словно успел забыть о моём присутствии. — В новых документах? Виктория. Я помню, ты сказала полиции, что предпочитаешь взять новую фамилию, а не просто вернуть девичью. Теперь ты Лаврова.

— Красиво. А отчество Михайловна?

Дмитрий колебался, будто был шанс, что я не увижу собственное отчество в паспорте.

— Дмитриевна.

В смене отчества не было необходимости, Дмитрий поступил странно. То ли удочерил меня, то ли создал заново.

— Паспорт выдают только лично в руки, — пристально посмотрела на него.

Если я ждала объяснений, то зря. Дмитрий не удосужился ответить и снова уткнулся в планшет.

— Ты нарушил закон.

Никакой реакции.

— Сам заявление писал? Подпись на заявлении сам подделал? — усмехаюсь, и Дмитрий отвечает тем же.

— У меня дома хранится несколько сотен твоих подписей.

В груди уколол привычный страх и тут же прошёл, сменившись румянцем смущения. Ну да, конечно, мои подписи в тетрадках и дневнике Ари. Интересно посмотреть на новую подпись в паспорте.

— Если претензии исчерпаны, у меня много дел. — Дмитрий сказал это так строго, словно не он вторгся в мой гостиничный номер, а я настояла на разговоре.

— Хочу спросить насчёт документов…

Дмитрий небрежно отмахнулся.

— Геннадий со всем разберётся, и с работой тоже, все дальнейшие вопросы к нему. Думаю, ты и сама понимаешь, что не стоит распространяться о нашем… знакомстве.

Не дожидаясь моей реакции, Дмитрий ответил на телефонный звонок.

Я отрываю его от работы. Он преследовал меня, увёз из дома, упрашивал стать его любовницей, а потом отпустил с радостной готовностью, словно наша встреча была навязана ему свыше. Словно мой отказ принёс ему огромное облегчение.

Он не поднял взгляд, пока я выбрасывала остатки завтрака и когда выругалась, ударившись об угол кровати. Он говорил по телефону, спорил по поводу правовых санкций и торговых лицензий, одновременно собирая бумаги и направляясь в свой номер.

Осталось странное чувство недосказанности, заставляющее оглянуться назад. Когда Дмитрий предлагал мне стать его любовницей, эмоции на его лице были сильными, красочными, почти больными. А теперь сошли на нет, вылившись в облегчение. Дмитрий ненавидит свою слабость и надеется, что мой отказ придаст ему сил с ней справиться.

Справится ли он?

Контраст между горячей похотью и холодным принятием отказа настораживает.

Стоит ли верить Дмитрию Волинскому?

Ещё вчера я бы ответила твёрдым «нет», но, когда ровно в 12:00 Геннадий принёс конверт с документами, часть сомнений растаяла весенним снегом. Планшет мне вернули, и я успела почитать про рекомендованный Дмитрием город и новое строительство. Мосты, железная дорога, жилые дома, офисы… этот проект затянется на годы. Работа будет всегда. А рядом красивые виды на реку и лес. Этот город далеко от прошлого. И от Дмитрия. Это выгодно и мне, и теперь уже вновь безгрешному мэру. Наверное, поэтому он и посоветовал это место.

Может, именно там Виктория Дмитриевна Лаврова сможет построить новую жизнь?

Странная встреча с Волинским вытряхнула меня из тёмного мешка отчаяния, и я безумно боюсь снова почувствовать надежду, а потом разочароваться.

— Вы решили, куда поедете? — спросил Геннадий.

— Да, — я назвала предложенный Дмитрием город.

— Я отвезу вас к поезду. 12:41 подойдёт?

— Да, спасибо. — Получается, Геннадий заранее знал, что я послушаюсь совета его начальника, поэтому проверил расписание. Что ж…

— Вот… Дмитрий Олегович велел… — Геннадий протянул толстый конверт. Деньги. — На первое время вам понадобится…

— Благодарю вас, но у меня достаточно денег. Ваш начальник и так очень много для меня сделал, — ответила вежливо.

— Как хотите. Он заказал вам новый телефон, но вы, наверное, не согласитесь его взять…

— Не соглашусь.

— Тогда вот мои координаты, не потеряйте. Если надумаете работать в строительной компании, сообщите, я организую интервью.

— Спасибо.

Картонный прямоугольник визитки Геннадия в моём кармане.

Как гоночная машина, моя жизнь набрала скорость от нуля до безумной за очень короткое время. Вчера утром я лежала на крыльце в абсолютном отчаянии, а теперь у меня появилось новое начало. Очень далеко от прошлого.

— Я зайду за вами через пятнадцать минут и отвезу на вокзал.

Получается, я еду в предложенный Дмитрием город. Получается, я приму предложенную работу.

Получается, что новая я, Виктория Дмитриевна Лаврова, доверяю Дмитрию Волинскому?

--------

3 — Дамоклов меч — меч, висящий над головой Дамокла, ставшего королём на день. Символизирует призрачность благополучия (источник — Википедия).

* * *

Я не стала дожидаться Геннадия. Когда пятнадцать минут истекли, я скинула чемодан на пол и покатила к выходу. В ту же секунду распахнулась смежная дверь, которую я и не подумала запереть.

Дмитрий шагнул в мой номер. Без пиджака, галстука и жилета, в белой рубашке с закатанными рукавами. Две пуговицы у горла расстёгнуты, открывая мускулистую шею. Волосы взъерошены. В таком виде он выглядит непривычнее, чем в спортивной форме.

Дмитрий воспользовался моим замешательством. Оттолкнув чемодан, поймал меня за плечи и вжал в угол у двери. Так, что шрамы не касаются стены.

Сильное предплечье легло поперёк моей груди, надавило на рёбра, украло дыхание.

От неожиданности я и не подумала воспротивиться. Застряла между ненавистью и благодарностью, поэтому молниеносные движения Дмитрия застали меня врасплох. Единственная мелькнувшая мысль разумной не была. Дмитрий перестал использовать одеколон, на который я пожаловалась вчера. Вот, о чём я думала, пока он целовал меня.

Таких поцелуев я не знала. Украденных без разрешения, жадных, глубоких, с ладонью на горле, будто Дмитрий пытался пальцами достать до своего языка в моей глотке.

Этот поцелуй был актом любви в самой низменной, порочной форме. Через него Дмитрий пытался прочувствовать и представить остальное. То, что не смог от меня получить. Как те, кто не достал билет в партер, пытаются разглядеть премьеру с верхнего балкона. Дмитрий целовал как брал. Душил меня своей силой, жадно толкался языком и кончил мне в рот стоном. Грубая имитация того, чем он одержим уже давно.

Я ответила на поцелуй. Ещё как ответила! Со всех сил выталкивала язык, заполнивший мой рот. Рычала, смыкала зубы, билась всем телом.

Когда Дмитрий резко отступил, я чуть не грохнулась на пол.

— Ты что… позволяешь… ты… — пыталась отдышаться.

Извиняться он не стал.

— Мы больше не увидимся, — отрезал.

— Это не даёт тебе права так… прощаться!!

Дмитрий пошёл к смежной двери, и я бросилась за ним. Внутри полыхает звериное бешенство, опадает кровавой пеленой перед глазами.

— Ты зверь!.. Я не разрешала… я ненавижу!..

Он оборачивается.

Мой взгляд на его губах, ещё влажных после поцелуя. На частом пульсе на его шее. На вздымающейся груди.

И снова на губах. Яростный, беспощадный взгляд, которым я калечу его губы.

— Сделай это! — приказывает Дмитрий. — Сделай то, что хочешь!

Я не знаю, какие мысли он читает на моём лице.

Я не знаю, что он имеет в виду.

Но я использую его разрешение по полной.

Дыхание хриплой вибрацией вырывается из моего горла. Сжав кулаки, я подхожу к Дмитрию вплотную и поднимаюсь на цыпочки.

Он задерживает дыхание, замирает в ожидании моих действий.

Я так близко к его лицу, что ощущаю пульсацию его тепла. Примеряюсь к его губам, почти касаюсь. Втягиваю в себя его дыхание.

А потом с силой впиваюсь зубами в его нижнюю губу.

Вгрызаюсь в неё бешеным животным. Челюсти не разомкнуть, они сошлись в болезненном спазме, но Дмитрий не двигается, несмотря на боль.

Касаюсь пальцами моей щеки, надавливаю, заставляя себя разжать зубы. Губы не хотят размыкаться, прощаясь с его.

В этом укусе был поцелуй, но я не стану это анализировать. Вычёркиваю этот факт из памяти прямо сейчас.

Того, что я сделала, недостаточно, нужно сильнее, больнее. Не из-за мести, нет. Совсем другие инстинкты держат мои зубы плотно сжатыми на его губе. Я хочу, чтобы Дмитрий Волинский забрал мою боль себе. Потому что мне кажется, что он сможет.

Я отступаю, медленно, опасливо, в ожидании нападения. Но Дмитрий не двигается с места. И тогда я распахиваю дверь в коридор, наконец-то поверив в грядущую свободу.

— Помни, Виктория, он мёртв! — раздаётся в спину.

Не нужно гадать, кого он имеет в виду.

— Я знаю.

Обернулась и посмотрела на Дмитрия. Кровь стекает из прокушенной губы двумя струйками, соединяясь на подбородке. Рисуя красную V.

Victoria.

Я смотрю на символ моего имени на лице Дмитрия, и мне хочется, чтобы V осталось на нём шрамом. Символом моей победы.

Кровь капает на белую рубашку, на ковёр, но Дмитрий даже не пытается её остановить.

— Он мёртв, — повторяет с нажимом.

— Да.

— Он. Мёртв.

Я выхожу в коридор и захлопываю за собой дверь.

* * *

Вкус крови не смылся ни водой, ни чаем. Даже еда не помогла. Всю дорогу в поезде я слизывала с губ вкус Дмитрия и гадала, откуда во мне взялись звериные инстинкты. А главное, откуда Дмитрий знал о них и о том, что я хотела сделать.

Если раньше Дмитрий Волинский вызывал во мне негодование и злобу, то теперь к ним примешалось смущение из-за моей странной выходки. И смутный дискомфорт от того, что я с лёгкостью приняла помощь от человека, крайне мне неприятного. От Дмитрия Волинского, кумира и голоса города, который меня проклял. От мужчины, предложившего мне благополучную жизнь в обмен на секс. Я проклинала его, оскорбляла и презирала, а потом приняла из его рук надежду.

Потому что не вижу другого выхода? Или просто от неожиданности, от необычной и внезапной щедрости Дмитрия. Мужчины, торгующие свободой, не отдают её даром. А он отдал. И теперь я пытаюсь возродить в себе былую ненависть и не могу.

Мне не нравятся всполохи благодарности внутри. Вроде естественное и обоснованное чувство, ведь Дмитрий очень мне помог, но всё внутри сопротивляется, душит меня. Я хочу и дальше презирать Волинского, даже если по инерции.

Но я быстро отвлекаюсь от неприятных мыслей, облегчение и радость расплываются по телу сладким коктейлем. У меня появился путь. Пусть с чужой помощью, а не собственными усилиями, но я попытаюсь изменить мою жизнь. Как и раньше, Дмитрий возымел на меня странный эффект: наше столкновение придало мне сил.

Я верю, что у меня есть шанс.

Я верю, что Дмитрий не вернётся. Он сказал, что невольницы ему не нужны, и отпустил меня. Я осталась шрамом на его губе и неутолённым желанием, с которым он справится. Ему помогут. Кристина красивая и умная, она найдёт способ отвлечь Дмитрия от опасного греха.

Я верю, что справлюсь с памятью о Тале, что он не станет ещё одним ночным кошмаром.

Я верю, что забуду о Дмитрии. Я праздную наше расставание, каждый километр между нами.