Месяц спустя

— Виктош! Ты дозвонилась до подрядчика? — у начальника дурацкая привычка кричать из кабинета, причём так, что уши закладывает.

— Дозвонилась, отругала, они прибудут к четырём.

— Будешь снова с ними разговаривать, добавь от меня пару слов — одно на «б», второе на «х»!

— Лучше вы сами скажете во время встречи, Матвей Борисович. У меня свои слова, одно на «д», второе на «п». Другой подрядчик. Я пообещала, что ещё одна осечка — и мы найдём другого подрядчика.

— Умница девочка, так их!

Матвей Борисович — главный инженер и очень душевный человек.

Уже две недели я работаю его секретарём, и он относится ко мне, как к дочери. Это настораживает и трогает одновременно. Должность временная, пока его секретарь выздоравливает после операции. И… я не знаю, что и думать.

События месячной давности послужили сумасшедшей встряской, и, приехав в новый город, я по инерции хотела снова погрузиться в себя. Нарастить кокон, спрятаться, найти работу подальше от людей. Но я заставила себя позвонить Геннадию и на следующий день уже шла на интервью.

Хотя… интервью как такового не было. Меня проводили к Матвею Борисовичу, и он сделал мне кофе.

— У меня аврал без секретаря, помоги мне, Виктош! А потом уже посмотрим, что с тобой делать и куда определить. Ты девушка умная, образованная, найдём тебе хорошее место. Идёт?

Я не успела ответить, слишком удивилась странному «Виктош».

— Вот и славно, вот и договорились! — весело заключил Матвей Борисович. — Я Димку знаешь каким помню? Во-о-от таким! — показал ладонью метр от пола. — А он теперь важный такой. Ведь важный же?

— Важный.

— А в детстве они с Пашкой такое вытворяли, весь город на уши ставили!

Под «Димкой» подразумевался великий и опасный мэр, а под «Пашкой» — солидный управляющий строительной компанией и по совместительству племянник Матвея Борисовича.

Так мы и познакомились.

Так называемый Пашка зашёл в приёмную главного инженера в моё первое рабочее утро.

— Значит, вы протеже Дмитрия, — окинул меня внимательным тёмным взглядом из-под густых бровей.

— Дмитрий Олегович очень любезен, он помог мне устроиться…

Хмыкнув, управляющий вышел из приёмной. Больше я его не видела.

Я общаюсь только с Матвеем Борисовичем и его посетителями. Прихожу рано, обедаю за рабочим столом, а в шесть вечера спешу домой. Коллектив дружный, шумный, молодой. Ребята собираются около конторы управляющего, вместе обедают, ходят в клубы, но я держусь в сторонке. С Талем я расслабилась, начала снова доверять людям, но происшедшее отбросило меня назад. За день я устаю от человеческого контакта так сильно, что лечу домой на всех парах. Моё возвращение в реальный мир проходит медленно и осторожно.

Иногда я подолгу смотрю на рулон бумажных полотенец. Просто смотрю, не трогаю их и не подхожу к окну.

Ночью просыпаюсь от того, что мне снится запах хлорки. Нюхаю пальцы, но они пахнут бумагой, кремом и мылом. И тогда я вспоминаю, что в моей жизни всё по-новому, что я ращу в себе надежду на лучшее. Это медленный процесс.

Наведя порядок на рабочем столе, я выглядываю из окна. У входа в контору толпятся рабочие, слышен смех. Они обсуждают планы на сегодняшний вечер. В пятницу многие ходят в местный клуб, вот и сегодня есть с десяток желающих.

Вздохнув, я спускаюсь к чёрному входу. Если пробежаться под окнами, то можно сразу нырнуть под покров леса. Так и бреду среди деревьев до самого шоссе, выхожу на дорогу только когда слышу пыхтение автобуса.

На работе ко мне отнеслись замечательно, с открытым дружелюбием, и сразу приняли в свой круг. Приняли, вот только я не вступила. На доброту ответила отчуждением, на улыбки — недоверием.

И сейчас в битком набитом автобусе мне очень тяжело, хочется домой, подальше от людей. Уже предвкушаю, как закроюсь в комнате, занавешу окна и буду наслаждаться тишиной и одиночеством. Со временем я привыкну, расслаблюсь, может, даже стану прежней, но пока что не могу. В присутствии людей из меня вытекает сила, я кровоточу ею весь рабочий день, и только вернувшись домой и забившись в угол, могу постепенно накопить новые силы.

Водитель объявляет мою остановку, и я проталкиваюсь к выходу. По пути покупаю два пакета еды, по одному под каждую руку, и еле добираюсь до дома с тяжёлой ношей.

Пнув коленом дверь в подъезд, я пытаюсь пролезть внутрь, когда в спину раздаётся звонкое:

— Вы меня обманули!

Выстрел напугал бы меня меньше, чем этот голос.

Даже если мой муж восстанет из мёртвых, я не буду в таком сильном шоке.

Пакет сползает по моему боку. Пальцы хватаются за скользкий полиэтилен, клубничный йогурт выпадает наружу, взрывается под ногами розовой кляксой.

— Вы обещали построить крепость из мороженого. Три башни — белая из ванильного, коричневая из шоколадного и розовая из клубничного. А потом вы уехали, а меня отправили жить в школу-пансион.

Детская звонкая обида полосует меня кнутом по спине.

Ари. Сын Дмитрия Волинского.

Он обижен на меня не за то, что я привела в школу педофила, а из-за мороженого. Из-за крепости, которую мы так и не построили всем классом.

Я медленно приседаю, ставя пакеты на землю. Оборачиваюсь и смотрю по сторонам в поисках Дмитрия, но его нет. Передо мной только обиженный девятилетний мальчик с засохшими шоколадными следами на подбородке.

Протягиваю руку, чтобы стереть шоколадную крошку с нежной кожи, но не могу дотронуться, останавливаюсь.

Ари сводит глаза к носу и смотрит на мои застывшие пальцы.

— Я пока вас ждал, проголодался, а здесь рядом ларёк. Вкусно! — Обида Ари словно испаряется, его лицо расплывается в хитрой улыбке.

Из моего горла вырывается всхлип, такой сильный, что больно. Целый год я не видела детских улыбок. Я не могла смотреть на детей, я и сейчас еле справляюсь.

Я запретила себе вспоминать Ари, и вот он передо мной. Как самое яркое, самое дорогое видение прошлого, его самый светлый кусочек.

Нахмурившись, Ари склонил голову, и каштановая чёлка упала на глаза. Я снова тянусь к нему, рука замирает около его лица.

Кажется, я сейчас прикоснусь к солнцу.

— Можно?

— Что? — не понял Ари.

— Можно привести твои волосы в порядок?

— Ну, да… — сказал неуверенно.

Я пригладила чёлку, заправила отросшие волосы за уши.

— Ты отрастил шевелюру.

— Ага… — Ари насупился. — Папе не нравится, он сказал, что отведёт меня стричься.

— Кстати, где он? — снова обвожу взглядом двор.

— Там, где всегда, — на работе! — в голосе Ари вспышка гнева.

— А ты как сюда попал?

Хитро усмехнувшись, мальчик достал из кармана лист бумаги, исписанный его аккуратным почерком.

— Мне старшеклассник помог бежать, их в город выпускают. — Улыбка сползла с детского лица так же быстро, как и появилась. Ари скомкал бумагу и прижал к груди. — Только не спрашивайте, кто он, всё равно не скажу. Я накопил денег, чтобы ему заплатить, вот он и помог к вам добраться. Я с вами буду жить. Папа всегда занят, Кристина тоже, а вам одиноко. От вас все отвернулись, я знаю. Мне друзья сказали, что ваш муж оказался плохим. Он преступник, да? Меня несколько раз спрашивали, о чём он со мной разговаривал. Знаете, как папа бесился! Но вы же не виноваты, что ваш муж плохой! Вы самая лучшая, я так и написал на моём сайте. Помните нашу фотографию?..

Влажный серый взгляд как отпущение грехов. Прямо здесь, у подъезда, в пятницу вечером, дарованной свыше силой девятилетний Аристарх Цветков-Волинский отпустил мои грехи. Я не виновата, я самая лучшая, он знает это, как очевидный факт. Естественный, как умение дышать. Остальные люди, даже самые близкие, усомнились. «Ты должна была хоть что-то заподозрить! Наверняка были улики!»

Но не Ари. Несколькими фразами он отмыл меня от прошлого. Он, ребёнок, которого я познакомила со Злом.

— Виктория Михайловна… — Ари часто моргает, комкая в руках бумагу, — можно я вашим буду? Папа хочет, чтобы я стал настоящим мужчиной, поэтому отправил меня жить в школу-пансион. Я терпел, старался, но у меня не получается быть сильным, как папа. А он разочарован. Скоро каникулы, но меня отправят в летнюю школу учить английский, а я не хочу в школах жить. Дома хорошо и ближе к папе, но ему не до меня, он же мэр! А в школе… холодно. И я самый маленький в классе. Когда я вырасту? Вы учительница, вы знаете такие вещи. Я хочу вырасти большим и сильным, как папа. И великим мэром тоже буду, как он… справедливым и честным. Папа говорит, что я уже большой, и мне пора быть самостоятельным, а я не хочу. Папа разочарован, он ведь самый сильный и бесстрашный, а у меня не получается таким быть. А вас я не разочарую. Помните, вы так и сказали, что я солнышко и никогда вас не разочарую? Вы уверены в этом?..

Я не справляюсь с его сбивчивым речевым потоком. Покачиваюсь от головокружения, от детского невинного напора.

— Ты обязательно вырастешь высоким и сильным, как папа, — нахожу в себе силы ответить хотя бы на один вопрос.

Ари кивает, но тут же хмурится.

— Я не вернусь в школу, мне вообще туда не надо. Вы меня всему научите, вы же учительница. Можно я с вами буду жить? Я послушный, могу один дома оставаться. Я взял с собой летнюю одежду. — Повернувшись спиной, Ари показал на рюкзачок с картинкой из мультика. Он говорил быстро, захлёбываясь словами, словно боялся, что я не дослушаю, откажусь от него и уйду. — Вам не придётся тратиться и покупать новую одежду, я расту медленно. А зимой мы попросим папу прислать тёплые вещи. Он не откажет. Папа щедрый, он всегда мне покупает, что хочу. У меня планшет новый, хотите, покажу?..

— Ари! — прерываю его сбивчивую речь. — Тебя кто-нибудь обидел?

Честные серые глаза распахнулись.

— Как обидел? Нет, конечно! Со мной никто не дерётся, у меня же папа — мэр! — ответил возмущённо и тут же опомнился: — Но я всё равно не вернусь в школу. Пусть папа разочаруется, зато нам с вами будет хорошо!..

Мне нужно связаться с Дмитрием, срочно. Ари наверняка уже разыскивают. Я должна сделать это аккуратно, чтобы не спугнуть мальчика.

— Ари! — присела перед ним на корточки. — Ты мне доверяешь?

Мальчик отступил на шаг и насупился.

— Вы папе позвоните, да? Мой друг так и сказал, что раз вы учительница, то сразу позвоните папе или в полицию.

— Я обязана сообщить, что ты в порядке. А потом поговорим… об остальном.

Раздумывая, Ари забавно наморщил нос.

— Правда поговорим?

— Обязательно.

— И вы не выгоните меня?

— Нет, конечно!

— Тогда звоните! — Ари кивнул с достоинством. — И скажите папе, пусть меня не ищет! Пусть забудет обо мне! Раз я взрослый, то сам решаю, где мне жить. И я выбираю вас!

Мы с Ари садимся на скамейку перед домом. Мешки с едой я так и оставила на крыльце. Украдут — на здоровье.

Телефона Дмитрия у меня нет, поэтому звоню Геннадию. Ари наверняка знает номер отца, но, если спрошу, он может воспротивиться, так как не хочет, чтобы я звонила.

— А я как раз вас набираю! — восклицает Геннадий, в его голосе явное облегчение. — Ну даёт, лягушонок-путешественник! Весь мир на уши поставил! Мы все носимся в панике, школа, полиция. Только-только вычислили, что он у вас, его школьные друзья наконец раскололись, что он отправился к любимой учительнице.

— Ему помогли бежать и добраться ко мне, — говорю тихо.

— Да знаем уже, но его провожатый ещё не вернулся.

— Я сейчас включу громкую связь! — предупреждаю Геннадия. Мне важно, чтобы Ари мне доверял, не хочу ничего делать за его спиной.

— Привет, Аристарх! — говорит Геннадий с улыбкой в голосе. Ему явно не до смеха, но он умный мужчина и не спугнёт ребёнка. — Мы без тебя соскучились!

Ари злорадно хихикает и тут же интересуется главным:

— А папа? — спрашивает с неожиданной робостью в голосе.

— Твой папа с ума сходит! Молодчина, что так быстро нашёлся!

Щёки Ари розовеют от радости, от новости, что он настолько дорог отцу.

Моё сердце тянется к этому ребёнку. Так, как никогда и ни к кому раньше.

Он трогает мою душу и рождает в ней почти невыносимое тепло.

— Я бы очень хотел с тобой повидаться. Ты позволишь? — вежливо интересуется Геннадий, будто речь идёт о тривиальной встрече.

Ари кивает, забывая, что собеседник его не видит, и тут же исправляется: — Позволю, если Виктория Михайловна разрешит. Я теперь с ней живу!

— Тогда можно я поговорю с Викторией?

Я отхожу на пару шагов, исподтишка следя за Ари. Он беспечно болтает ногами и слизывает с губ засохшую шоколадную крошку.

— Геннадий, вы уже выезжаете, да? — почти умоляю. Хотя почему почти? Я умоляю.

Я и дети. Дети и я. В этом сочетании слишком много прошлого, и сейчас я не могу мыслить здраво. Я таю в сером взгляде Ари и кажусь себе недостойной его чистоты, доверия и любви. Это неправильная мысль, но пробудившееся прошлое беснуется в крови.

Ко мне, вдове педофила, проклятой родным городом, приехал за помощью сын безупречного мэра. В этом чудится насмешка судьбы, только непонятно, над кем именно она смеётся.

— Да, конечно, я уже еду! — Геннадий чувствует мою панику, и сила его голоса успокаивает. — Тут такое творится! Все на ушах! Дмитрий Олегович сейчас вам позвонит. Не волнуйтесь, Виктория, скоро буду у вас.

— Торопитесь!

Я убираю телефон и заставляю себя улыбнуться Ари. Тот смотрит на меня распахнутыми, искренними детскими глазами.

— Геннадий хороший! — Ари улыбается. — Прошлым летом мы вместе с ним ракету построили. Класс! Я вам потом фотки покажу.

Смотрю на мешки с едой, оставленные у подъезда. Не могу вести Ари к себе домой, не так, не сразу.

— Пойдём! — решительно протягиваю руку. Мне нужно движение, действие, время подумать.

— Куда? — Ари доверчиво вкладывает свою мягкую руку в мою ладонь.

— Как куда? — говорю весело. — За мороженым, конечно.

Серые глаза распахиваются от восторга.

— Мы с вами построим крепость!? Правда?!

Я не знаю, кто построит с ним крепость, сейчас я вообще ничего не знаю.

Ари забавно вертит головой, подпрыгивает по пути, словно он уже забыл о своих обидах.

Мороженое пришлось поискать. С ванильным и шоколадным проблем не было, а вот клубничное нашли только в универсаме. Заодно накупили конфет, чтобы украсить крепость. Ари засомневался, потому что, дескать, мужская крепость не может быть украшена конфетами. Но сладкого ему хотелось. В конце концов мы договорились, что в розовой башне поселят женщин, её мы и украсим.

Пока Ари выбирал конфеты, я непрерывно смотрела на телефон.

Дмитрий позвонил, когда мы расплачивались.

— Где Аристарх? — спросил, не здороваясь.

— Рядом со мной, мы в магазине. Купили мороженое.

Я протянула кассирше купюру и отошла, не дожидаясь сдачи. Попыталась найти место потише, но пришлось перекрикивать толпу.

— Как он?

— Обижен на тебя.

— Он в порядке? — в конце этого вопроса прозвучал резкий вдох.

— Да, только обижен.

— Можно с ним поговорить?

Слово «можно» задело нерв внутри. Дмитрий просит разрешения поговорить с собственным сыном. Ни о чём не подозревая, Ари стоит рядом и, шевеля губами, самозабвенно пересчитывает сдачу.

— Ари, папа очень волнуется! Поговоришь с ним? — показываю на телефон, и лицо мальчика загорается радостью.

Ари наклоняется к моей руке.

— Здесь очень шумно! — кричит отцу. — Мы с Викторией Михайловной покупаем мороженое!

Монетка выпадает из тонких детских пальцев, и Ари бежит за ней, забыв о разговоре.

— Я перезвоню позже, когда вы вернётесь домой… к тебе… — Голос Дмитрия резкий, фразы рваные, концы слов обрываются, будто у него еле хватает сил и дыхания. — Вы ведь идёте к тебе домой, да?

Я молчу, потому что не могу говорить.

Кладу ладонь на холодную каменную стену. Во мне столько эмоций, сильных, как шторм, что, кажется, на камне останется след от моей руки. Рядом Ари всё ещё возится с монетами.

Закрываю глаза и говорю Дмитрию:

— Я знаю, что вы с Геннадием уже в пути и скоро приедете, но, если у тебя есть хоть капля сомнений в моей непричастности к прошлым событиям, сообщи об этом в полицию. Пусть они возьмут ответственность за Ари. Я пойму.

Я должна была это сказать, но горло ноет на каждом звуке.

Дмитрий отключается, не говоря ни слова.

Я действительно пойму, если он позвонит в полицию, я постараюсь понять. Во всём, что касается детей, идёт игра без правил, на высшую ставку.

По крайней мере я думала, что пойму и не обижусь, но вот мы уже пришли домой, по пути забрав нетронутые пакеты с едой, а я беспрерывно думаю о том, почему Дмитрий не ответил на мои слова. Если сразу не возмутился и не показал безоговорочное доверие, значит, есть сомнения.

Внутри зарождается боль. Растягивается, как сеть оголённых нервов.

Дмитрий сомневается. Он хотел спать со мной, прятать от всех в лесном захолустье, но похоть не признак доверия.

Мне плохо, но Дмитрию ещё хуже. Не хотела бы я быть на его месте и принимать решение, доверять или нет.

Я пропускаю Ари в квартиру, и он спешит на кухню, чтобы убрать мороженое в морозильник. Потом идёт в спальню, открывает рюкзачок и вынимает аккуратно сложенную одежду. Вот, что значит школа-пансион, дети приучены к дисциплине и всё делают сами. Ари раскладывает на кровати брюки отдельно от футболок, носки и трусы ровными стопками.

Я смотрю на часы, считаю минуты после звонка Дмитрия. Как быстро приезжает полиция? В случае Сергея они опоздали на несколько лет.

Нахожу номер Дмитрия среди входящих звонков и пишу ему сообщение:

«Мы дома»

Пусть скорее звонит и приезжает к нам. За сыном.

— Как ты узнал мой адрес? — спрашиваю Ари.

— Я знал все ваши адреса! — мальчик хитро подмигивает. — У папы в столе есть специальная папка, там всё про вас написано, и фотографии есть. И в планшете тоже есть такая папка. Я код знаю, чтобы залезть в его планшет, я подсмотрел, как он печатает. Только вы ему не рассказывайте, ладно? И пароль папиной почты тоже знаю. Ни за что не угадаете, какой! — Фыркнув, Ари захихикал, держась за живот. — Виктория666, как номер дьявола, знаете? Будто вы дьявол. Ой… вы не обиделись? — испуганно расширил глаза.

— Нет, что ты.

Дмитрий Волинский считает меня дьяволом. На что тут обидишься?

Смотрю на молчащий телефон.

— У папы много ваших фотографий… почему он за вами следит? — искренний детский взгляд располосовал меня, вывернул наружу мириады чёрных мыслей.

— Почему ты думаешь, что он за мной следит?

— А иначе откуда у него ваши фотографии?

— Наверное, по работе, — вру неуклюже.

— Вы больше в городе не работаете, — Ари уверенно отрицает мою версию. — И он в вас не влюбился, потому что женится на… этой… — наморщил нос, — Кристине.

— Мне казалось, что у вас с Кристиной хорошие отношения. Она тебе нравилась, гордилась твоими успехами…

— Она хорошая, — сознался Ари нехотя, — но она предложила папе отправить меня в школу-пансион. Меня и на выходных не всегда забирают. Кристина не хочет, чтобы я болтался под ногами. Она своих детей родит и хочет, чтобы папа их любил, а не меня. — Ари говорит с самой чистой, яркой ненавистью, на которую способны дети.

— Кристина так сказала? — изгибаю бровь, заранее зная, что ответ отрицательный. Будущая мачеха очень хорошо относится к Ари.

— Нет, не сказала… — нехотя признал, — но… так всегда бывает! — Ари всё ещё злится. — А вам папа нравится? — спрашивает внезапно.

— Твой папа мне помог, благодаря ему я нашла хорошую работу, — отвечаю нейтрально и поспешно меняю тему: — Пойдём-ка на кухню готовить ужин.

Мне нужны действия, занятость. Сидеть и ждать невозможно.

— Я умею готовить! — Ари подпрыгивает, спеша следом за мной. — Нас в школе учат, я в кружок хожу. Видите, я совсем взрослый! У вас не будет со мной проблем. А когда мы построим крепость из мороженого? Прямо сейчас?

— Пойдём, мой маленький взрослый! С крепостью придётся подождать, мороженое подтаяло по пути.

— Хорошо! — Ари с любопытством заглядывает в холодильник в поисках еды.

А я потираю грудь над сердцем. Ноет. Я дала обещание построить крепость, а если сейчас явится полиция…

Почему Дмитрий не отвечает?!?

Рассмотрев содержимое холодильника, Ари оборачивается. Спутанная чёлка висит до носа.

— Колбаса — это фуууууу! — высовывает язык.

— Сам ты фууууу! — смеюсь в ответ. — Я обожаю колбасу!

— Фууууу!

— Можем пожарить картошку, — предлагаю.

— Картошка — это не фууууу, — соглашается.

— Тогда мой картофелины и передавай мне, а я буду чистить.

Ари послушно кивает и закатывает рукава.

— Ари, ты знаешь, что папа несёт за тебя ответственность… — начинаю осторожно. Чищу картофелину вслепую, потому что сейчас крайне важно смотреть мальчику в глаза. — Вы с ним не успели поговорить в магазине, а он очень волнуется…

Глаза Ари вспыхивают, и он подрывается с места.

— Я забыл вам показать! Сейчас увидите… я всё продумал!

Через несколько секунд он прибегает обратно с парой распечатанных страниц. На них контактная информация органов опеки и список их задач и функций, взятые из сети.

— Вот! — восклицает радостно. — Мне друг помог, он знает правила. У Митьки папа плохой, поэтому его бабушке отдали. Он так и сказал, что, если мой папа не хочет, чтобы я с ними жил, то вам разрешат меня забрать. Я скажу им, что вы самая лучшая! Они мне точно поверят!

Я продолжаю чистить картофелину, кромсаю её до крохотного шарика в руках.

Ничто не подготовит тебя к таким эмоциям. К ситуациям — да, учителей обучают всякому. Но эмоции, автоматной очередью прошивающие меня изнутри, описать невозможно.

Из всех знакомых и родственников Ари выбрал именно меня.

Потому что я самая лучшая.

В кармане вибрирует телефон, и я вздрагиваю всем телом.

«В поезде не было связи, сейчас я на вокзале», — пишет Дмитрий.

До того, как я успеваю ответить, добавляет:

«Аристарх поговорит со мной?»

Знал бы Дмитрий, что его девятилетний сын держит в руках информацию об органах опеки.

«Дай нам пару минут, мы сами тебе позвоним. Пожалуйста, выслушай Ари и будь терпелив»

«Иначе я не отдам его тебе», — настойчиво звучит в голове сумасшедшая мысль. Глупая, нереальная, но очень горячая мысль.

О полиции я больше не думаю, иначе внутри меня всё рухнет, ссыплется на землю неживой массой.

— Можно я открою тебе секрет? — спросила Ари, отложив телефон.

— Я никому не расскажу, — легко пообещал он.

— Ты единственный, кто сразу поверил, что я не виновата. Я правда не знала, что мой муж был… плохим. Спасибо, что ты мне доверяешь!

Ари долго раздумывал над сказанным, потом покачал головой.

— Это неправда.

— Что именно?

— Я не единственный. Ваш муж тоже знал, что вы не виноваты.

Ох уж эта непробиваемая мужская логика! Куда мне против неё с моей Ниагарой эмоций.

— Ты прав. Но ты единственный хороший человек, который мне поверил. А теперь поверь мне ещё раз: я никому не позволю тебя обидеть.

Ари настороженно кивнул.

— Хорошо.

— Ты разрешил Геннадию нас навестить.

— Да…

— Приедет не только Геннадий, а твой папа тоже. Он за тебя отвечает. Ты должен с ним увидеться.

— Я не хочу… — насупился, готовясь к спору.

— У тебя есть выбор.

Обида в глазах Ари сменилась любопытством.

— Какой?

— Ты сам решишь, кто позвонит твоему папе. Могу позвонить я или ты сам, как взрослый мужчина.

— Я оставил телефон в школе, чтобы они меня не выследили! — шипит мстительно.

— Возьмёшь мой.

К предложенному выбору он отнёсся очень серьёзно. Маленькому Ари Волинскому, как и его отцу, важно самому контролировать ситуацию.

— Я сам позвоню! — говорит решительно. — И скажу, что больше не вернусь в школу и буду жить у вас…

Я молчала, позволяя ему высказаться.

— … и пусть папа с Кристиной радуются, что я им не надоедаю. Пусть обо мне вообще не вспоминают!

Выключив воду, Ари положил чистые картофелины в ряд. Каждой из них ударял по столу, вымещая всю силу детской обиды.

Я дождалась завершения бури и улыбнулась Ари.

— Надо же, как тебя в школе научили! И картошку тщательно вымыл, и сам в путь собрался, и телефон додумался оставить, и вещи аккуратно разложил… не все второклассники так умеют.

— Я уже почти в третьем классе! — поправил меня хмуро. — А ещё… я в кружок хожу, учу программный код. Когда вырасту, буду делать новые компьютерные игры. И в компьютерах я уже разбираюсь…

— Надо же, какая хорошая школа…

— Да, хорошая… у нас ещё есть секция игр… — тут же опомнился: — Нет! Я не вернусь в школу!

— Тогда расскажи папе обо всём. И про код, и про компьютерные игры, и про то, что ты хочешь домой.

— Он не станет слушать, он вечно занят!

— Он выслушает, я обещаю. Он очень скучает и хочет тебя увидеть.

— Правда? — глаза сверкнули. — А вы откуда знаете?

— Он написал мне несколько сообщений. Позвони ему, Ари! А потом, когда поговорите, надо с ним увидеться. Лицом к лицу всегда легче говорить, особенно если делаешь что-то интересное вместе. Например, строишь крепость из мороженого.

— С папой?! — Ари фыркнул. — Вы смешная! Он никогда не согласится! Я раньше всё время просил его поиграть, а у него либо дела, либо они ходят на всякие приёмы с Кристиной. А потом меня отправили в школу, чтобы не мешал.

— Ты просил папу построить крепость из мороженого?

— Нет, конечно! — фыркнул. — У нас дома нет мороженого. Кристина говорит, что оно вредное, а папа соглашается.

— Если ты не предлагал ему построить крепость, то откуда знаешь, что он откажется?

— Знаю! — воскликнул уверенно, однако взгляд отвёл. Стоит насупившись и размазывает растительное масло по сковородке деревянной ложкой. — Виктория Михайловна, вы можете купить специальное масло, которое пшикают, тогда будет ровный слой, — говорит поучительно и смотрит на меня взглядом своего отца.

— Спасибо, обязательно поищу в магазине. Готов звонить?

Я кладу перед Ари телефон, позволяя ему самому нажать кнопку звонка. Тонкий пальчик зависает над ней в нерешительности.

— Что сказать сначала? — спрашивает робко.

— Начни с главного, — предлагаю.

— С мороженого?

Смех прорывается из самой моей глубины, из тёплого, живого места.

— Почему бы и нет!

Дмитрий отвечает на первом звонке, и я включаю громкую связь. Резкое «Слушаю!» заставляет Ари вздрогнуть.

Я пошла ва-банк, поставила всё на Дмитрия, на его адекватную реакцию. Если он провалит это задание, я… я… я его… прокляну. Как минимум. Потому что моё сердце болит за его ребёнка.

Я знаю, что об Ари заботятся, что его не обижают. Целый год я наблюдала за ним, ухоженным, забавным и одиноким. Ему не хватает тепла. Дмитрий Волинский дарит сыну хорошую опеку, но холодную любовь.

Да и в школе Ари неплохо, но он обижен на отца, в этом-то и проблема. И здесь есть доля моей вины. В школу-пансион Ари отправили после…

Поле того, как.

Дмитрий молчит. Ари тоже. Его палец завис над красной кнопкой в готовности прервать звонок, и тогда я бросаюсь к холодильнику, достаю мороженое и трясу перед его носом.

Удивлённый моим порывом, Ари растерянно моргает. Я слышу тяжёлое, быстрое дыхание Дмитрия, готового вступить в бой. Так не пойдёт, Ари должен высказаться первым.

Улыбаюсь ему и снова показываю на мороженое. Под давлением моего взгляда мальчик неуверенно лепечет:

— Папа, здравствуй, это Аристарх звонит.

— Здравствуй. — В голосе Дмитрия трещит электричество.

Ободрённый моим кивком, Ари продолжает:

— Помнишь Викторию Михайловну, мою учительницу? Мы с ней построим крепость из мороженого. Три башни, как она и обещала, — шоколадная, ванильная и клубничная. Мороженое подтаяло, пока мы шли из магазина, поэтому мы ждём, когда оно затвердеет… — Ари постепенно набирает скорость, в голосе появляется уверенность. — Мы купили конфеты, но только для розовой башни, для Виктории Михайловны. Она сладкоежка… а я нет, потому что я мужчина. — Ари бросает на меня смущённый взгляд. — Я тоже буду есть клубничное мороженое, но без конфет… или… — Ари внезапно вспоминает о цели звонка, и в его голосе тут же закипает обида: — Но я звоню сказать, что в школу не вернусь. Буду жить у Виктории Михайловны, она меня всему научит. Если ты не хочешь, чтобы я жил дома, то и ты мне тоже не нужен! — Ари скалится, на скулах выступают розовые пятна. — Можешь работать сколько хочешь! Вообще обо мне забудь! Пусть меня отдадут Виктории Михайловне навсегда!

Ари поднимает на меня взгляд. Выплеснув обиду и злость, он успокоился и теперь смотрит на меня с немым вопросом: всё ли он сделал правильно, не забыл ли чего. Мне знаком этот взгляд, так смотрят на учительниц.

Я улыбаюсь, слизывая с губ горечь.

Взгляд Ари падает на упаковку мороженого в моей руке, и он продолжает:

— Виктория Михайловна сказала, что ты тоже захочешь построить крепость из мороженого. Она не знает, что ты считаешь мороженое вредным и никогда не строишь крепости, потому что ты мэр. Да?

Это «да» зависает в мёртвом пространстве телефонной связи.

Я многое перенесла за последний год. Несколько раз я соскребала себя с самого дна. Но никогда, ни в одну слепую секунду мне не было так плохо, как должно быть сейчас Дмитрию Волинскому. От него отказался сын, единственный и, несомненно, любимый. Пусть любовь Дмитрия холодная, строгая, скупая, но это любовь. Я знаю, потому что наблюдала за ними целый учебный год.

И я молюсь за Дмитрия всей своей неверующей душой. Пусть найдёт правильные слова.

Дмитрий молчит целую вечность. Так долго, что Ари хмурится в экран телефона.

Когда Дмитрий, наконец, издаёт звук, это совсем не то, что я ожидала услышать.

— Я в Берлине, — говорит хрипло. Только я, услышавшая однажды в его голосе все оттенки эмоций, могу распознать в этом хрипе беспомощность.

Но Ари этого не слышит. Не может слышать.

— Ну и работай! — выплёвывает криком и готовится прервать звонок, но я перехватываю его руку. В глазах Ари зажигается обида, но не успевает разгореться, как раздаётся следующая фраза Дмитрия:

— Я уже в пути, вылетаю через два часа, потом снова поезд, буду с вами к десяти утра. Мне что-нибудь купить для крепости?

Ари хлопает глазами, но практичность тут же вытесняет остальные чувства. В серых детских глазах зарождается восторг.

— Что купить для крепости… — повторяет он, соображая на ходу.

— Печенье, — подсказываю шёпотом.

— Да! Купи печенья… и тарелку. Виктория Михайловна, у вас есть большая тарелка для крепости? Или поднос?

Целый год мои глаза оставались сухими. Целый жуткий, страдальческий год. А сейчас накопленные за месяцы слёзы норовят вылиться наружу и напугать невинного ребёнка. Молча показываю Ари тарелки на выбор, он довольно кивает.

— У нас есть тарелка, но печенья нет. Подожди минутку! — говорит отцу и поворачивается ко мне. — Виктория Михайловна! Можно мы построим крепость завтра утром, когда приедет мой папа?

Я киваю, потому что говорить не могу.

— Виктория Михайловна согласна! — сообщает Ари отцу.

— Спасибо… — Голос Дмитрия еле слышен. Откашлявшись, он пытается продолжить: — Аристарх… ты… понимаешь…

Внутри меня всё сжимается от сочувствия к Дмитрию. Даже если он слишком строг и холоден с сыном, даже если в чём-то ошибся, сейчас ему очень тяжело. Невысказанная, подавленная любовь дрожит в его голосе.

— Что, папа? — Ари ёрзает на стуле, глядя на мороженое в моей ледяной руке и почти забыв о своих обидах.

— Я хотел сказать… понимаешь… — Знаменитый мэр, известный оратор, Дмитрий не находит слов. — Можно на моей башне тоже будут конфеты? — спрашивает на выдохе. Он не хочет прощаться, но и о побеге говорить не хочет. Ему бы высказаться от души — что скучает, любит, волнуется и просит прощения, но это не его стиль. Поэтому и мучается, не зная, что сказать.

— Конфеты? — Ари раздумывает над этим значительным отклонением от плана. — А твоя какая башня? — спрашивает серьёзно.

— Любая.

— Только не розовая, ты же мэр! — искренне возмущается Ари, руководствуясь своей особой логикой. — И я пообещал розовую Виктории Михайловне. Твоя будет ванильной, а моя шоколадная.

— Договорились!

Я склонилась над раковиной, утопив лицо в салфетках.

— Всё, папа, я пошёл жарить картошку. Виктории Михайловне нужна помощь, она одна живёт, у неё нет домработницы. А ты лети аккуратно!

— Я постараюсь.

Ари убирает мороженое в морозильник и с сомнением оглядывает наши запасы.

— Я не буду сегодня есть мороженое, чтобы завтра хватило на большую крепость, — говорит деловито.

Я подхватываю телефон.

— Дмитрий?

— Я здесь.

Сложная часть разговора окончена, но меня не радует новость, что Дмитрий не приедет до завтрашнего утра. Я надеялась, что они с Кристиной и Геннадием вот-вот появятся, поговорят с Ари по душам и увезут домой или в гостиницу… а теперь…

— Кто приедет… раньше тебя? — спрашиваю неловко.

— Геннадий будет с вами через пару часов максимум, он поможет, если что. Я доверяю ему, как себе.

— А… — почему-то не хочу называть имя будущей мачехи в присутствии Ари.

— Кристина в командировке в Москве, — Дмитрий разгадал мой вопрос.

В этой фразе чего-то не хватает. Наверное, слов, что и она тоже в пути, изо всех сил спешит к своему почти-сыну.

— Я знаю, что прошу тебя о многом, — голос Дмитрия срывается, — но пожалуйста, позаботься об Аристархе до моего приезда. Геннадий хороший человек, он поможет, если что. Сбегает в магазин… или куда ещё. Они дружны с сыном… если Аристарх расстроится или взбрыкнёт, Геннадий поможет, — Дмитрий ломает фразы. Кажется, он задыхается. — Прошу тебя, Виктория, для моего сына ты… близкий человек. Его ждёт сложное время, в школе будут расследовать случившееся, с Аристархом должны поговорить. Нам с ним предстоит разобраться в наших отношениях. Прошу тебя, позаботься о нём! Проси у меня взамен всё, что угодно…

Я слушаю Дмитрия с долей изумления, неприятного и горького. Неужели он думает, что я не позабочусь об Ари? Выгоню его с Геннадием в гостиницу? Позвоню в полицию? Я?!!

То, что Дмитрий просит меня о помощи — это странно. Я думала, всё будет наоборот, он захочет поскорее забрать Ари из моего дома и пригрозит мне, чтобы молчала. Ему следует скрыть мою причастность к истории. Если узнают, к кому сбежал маленький сын мэра, скандал будет громким.

Не сомневаюсь, что Дмитрий это понимает и уже контролирует ситуацию. У него достаточно власти, чтобы подавить слухи и повернуть ситуацию в нужную ему сторону.

Но он должен был откреститься от меня, выхватить Ари из моих рук. А он, наоборот, просит меня о помощи. Это неожиданно.

Он назвал меня близким человеком для Ари. Меня, учительницу, с которой спорил весь учебный год, и которая…

Не будем об этом.

— Не волнуйся, я позабочусь об Ари, для меня это удовольствие. Он замечательный.

— Я за-а-амечательный! Ага-ага! Я за-аа-амечательный! — запел подслушивающий Ари, танцуя по кухне.

— Ты замечательный хулиганчик! — шепчу ему, улыбаясь, и он хихикает в ответ.

— Спасибо! — говорит Дмитрий. — И ещё кое-что… — его голос становится тяжёлым, тягучим, и я замираю в ожидании следующих слов. — Слушай меня внимательно, Виктория! То, что ты сказала про полицию, про мои возможные подозрения в отношении тебя… этого не должно быть в твоей голове. Сотри эти идиотские мысли прямо сейчас. Поняла?

Саднит глаза. Остановившимся немигающим взглядом я смотрю на тёмный двор. Фары машин вспышками рассекают вечер, оставляя в глазах чёрные точки.

— Ты слышала, что я сказал?

— До завтра, Дмитрий… Олегович!

Отложив телефон, я повернулась к сияющему от радости Ари.

— Надо приготовиться к папиному приезду, всё разложить с вечера. И чтобы стол чистый был! — весело затарахтел он. — Папа любит, когда всё сделано по правилам. Я вас научу!

Ари подпрыгивает от восторга, не зная, с чего начать.

* * *

Странное явление, сон. Эмоции, хорошие или плохие, вклиниваются в него одинаково безжалостно. Я сижу в кресле, положив ноги на стул. Ари лежит морской звездой на постели, сопит пуговичкой носа. Одеяло свисает с кровати, но я не могу заставить себя подняться и закутать спящего ребёнка. В моём стерильном мире внезапно появилось слишком много людей и эмоций. Ещё недавно я переходила на другую сторону улицы, чтобы не видеть детей. Когда хозяйка квартиры предложила подработать няней, я пришла в ужас и еле смогла связать два слова.

И вот в моей квартире ребёнок, и не какой-нибудь, а бывший ученик. И не какой-нибудь, а сын Дмитрия Волинского, мэра моего города.

Ари готовился к приезду отца весь вечер, я еле уложила его спать. Он больше ни на что не жаловался, наоборот, восторженно говорил о Дмитрии. При этом вытирал несуществующую пыль, передвигал мебель, чтобы папе было достаточно места, и пытался сделать лебедей из салфеток. Ари обожает отца. Его любовь горячая, сладкая и густая, как патока. Холодному Дмитрию трудно с этим справиться.

Пока мы готовили квартиру к приезду великого мэра, я расспрашивала Ари об отношениях с отцом и об их жизни. Задавала слишком много вопросов, порой настырных, потому что доверять своим инстинктам, увы, больше не могу. Но сомнений не осталось: Ари не обижают. Он обожает отца, но хочет получить в ответ не подарки, не деньги, а душевное тепло.

Геннадий прибыл через час после ужина. Ари ему обрадовался. Перед тем, как ложиться спать, они сыграли в какую-то игру на планшете. Когда Ари уснул, Геннадий предложил мне выбор:

— Я здесь для вашего спокойствия и только. Если позволите, устроюсь на кухне. Не хотите — посижу в машине у подъезда. Если надо куда сбегать, я мигом, только скажите. Вам не о чем волноваться!

Дмитрий разобрался со школой. Полиция знает о случившемся, как и органы опеки, в школе будут расследовать инцидент. Семье Волинских предстоит ответить на вопросы, свяжутся и со мной. Ари защитят, ему помогут, и от этого становится спокойнее на душе.

Геннадий впервые мне улыбнулся. Мне, женщине, которую месяц назад держал мёртвой хваткой, пока я билась в яростном припадке перед Дмитрием. Геннадий видел, как его начальник запихнул визитку в мои трусики. Геннадий вынес меня из квартиры на руках, назвал невменяемой и отвёз в дом для содержанок.

А теперь он улыбается и пьёт чай у меня дома.

— Ари очень любят, о нём заботятся, — заверяет Геннадий, — только… Дмитрий Олегович — человек строгого порядка… ну… вы знаете… — он отводит взгляд.

— Можете делать, что хотите. Спать здесь негде, но кухня ваша.

Я не улыбнулась ему в ответ. Более того, я почти не общалась с Геннадием, да и он не настаивал. Засел на кухне, иногда тихо разговаривал по телефону. Наверное, мне легче от того, что он здесь. От того, что он взял на себя часть ответственности, к которой я не готова. Никак.

С квартирой мне повезло. Сравнительно новая, чистая, и хозяйка-мечта. Добродушная пенсионерка сдаёт комнату, чтобы было с кем поболтать. Не успела я въехать, как у её дочери начались преждевременные роды, и хозяйка уехала в Москву помогать с внуками-близнецами. Свою спальню и гостиную она заперла, а остальное пространство стало только моим. Включая удобное кресло, в котором я полулежала, глядя на ночное небо.

«Я сегодня плакала, — шепчу в никуда. — Плакала слезами, мокрыми и солёными. Настоящими. А ещё Ари говорит, что я самая лучшая, он так и написал на своём сайте. Хорошо, что он не заметил, как я плачу».

Внутри копошится что-то настолько живое, что щекотно. Но я не смеюсь, потому что страшно. За смех приходится платить, как и за всё остальное.

Заснула я незаметно и разбужена была безжалостно — криком прямо в ухо.

— Виктория Михайловна! Мы проспали!!

Слетев с кресла, я запуталась ногами в пледе. Моргаю, пытаясь разглядеть время… восемь утра?!?

— Как проспали? Куда?!

В хлопковой пижаме Ари выглядит маленьким ребёнком, совсем не похожим на обиженного юнца, в деталях продумавшего побег и заплатившего старшекласснику за помощь.

— Мы не готовы к приезду папы!!

— Как не готовы? Мы вчера весь вечер готовились! — потягиваюсь, разгоняя сон.

— Теперь надо еду приготовить! Папа никогда не ест в самолётах, говорит, это вредно и невкусно. Он приедет голодный!

Как объяснить ребёнку, что голод — это последнее, о чём волнуется его отец?

В коридоре посмеивается Геннадий, и я бросаю на него убийственный взгляд. Хочется съехидничать и поставить его во главе торжественных приготовлений к приезду мэра, но Ари меня перебивает.

— Ко мне сегодня папа приедет! — с восторгом говорит Геннадию. — Из Берлина! — Как будто не сказал то же самое вчера вечером раз пять.

— Да что ты говоришь! Повезло тебе! — улыбается Геннадий и выходит из квартиры. Разумный мужчина, он сбегает от наших приготовлений и подождёт начальника в машине.

— Сейчас я научу вас готовить для папы! — Ари тянет меня на кухню, и я не могу сопротивляться его радостному оживлению. — Папа любит кофе, чёрный хлеб с корочкой, свежее масло… у вас масло свежее? — принюхивается к маслёнке.

— Эээ… свежекупленное.

— Домработница делает папе свежее масло.

Я затоптала в себе недобрые мысли о том, куда Дмитрий Волинский может засунуть своё свежее масло. В кои-то веки нормально спала, так нет же, разбудили, чтобы готовить мэру экологически совершенный завтрак.

— У вас рыба есть?

— Нет. — Не удивлюсь, если домработница рыбачит по ночам, чтобы подать на завтрак свежую рыбу.

— А орехи?

— Нет.

— А сыр?

— Сыр есть.

— Надо порезать тонко и ровно. Папа говорит, что женщины не умеют резать сыр, вечно стругают кривыми ломтями. — Ари смотрит на меня с сомнением.

— Я справлюсь! — обещаю сухо.

А если нет, то покромсаю самого товарища мэра, тонко и ровно.

— Колбасу папа не ест. Говорит, что она яд.

— Да что ты! Какой кошмар! — не скрываю в голосе иронию, но Ари не замечает. Он очень серьёзно относится ко всему, что касается его отца.

— Вы умеете делать яйца в мешочек?

— Умею.

— Нужно засечь время. Если передержать, папа злится.

Пусть его папа… пойдёт… подальше. Пусть рискнёт предъявить мне хоть одну претензию, и я устрою ему… яйца в мешочек.

Я не выдержала прессинга, ушла принимать душ. Ари попросила убрать свою (читай — бывшую мою) постель и выбрать себе одежду. Когда я вышла из ванной, он разложил на постели светло-синюю рубашку и серые брюки.

— Папа любит, когда я одеваюсь, как джентльмен, — сказал с гордостью.

— Ты настоящий маленький джентльмен, Ари! — отозвалась искренне.

Он очаровательный, трогательный, очень сильный внутри. Маленький, но очень взрослый. Обожающий своего отца. Умный, организованный. У него блестящее будущее.

Побег не в его характере, но ему безумно хочется тепла. Всегда хотелось. Помню же, как тянулся ко мне в школе, и я тоже хотела его обнять. А Дмитрий прячется под костюмом-тройкой, за должностью мэра и мириадами правил и манер. Он не может или не хочет дать Ари тепла, поэтому даёт слишком много взамен. А заменить тепло невозможно. Наверное, Дмитрий надеялся, что за него это сделает Кристина. Она старалась, даже я была тому свидетелем. Кристина исправно появлялась в школе, хвалила Ари, водила его на детские дни рождения. Она дала ему всё, что могла, но увы, это не было теплом.

— Вы тоже должны переодеться! — Ари скептически осмотрел мои джинсы и рубашку.

— Зачем?

Подумав, пожал плечами.

— Кристина всегда наряжается для папы.

— Ей и положено, она его невеста.

Серый взгляд, слишком взрослый, остановился на мне с вопросом.

— Если она его невеста, то зачем наряжаться? Папа же знает, какая она на самом деле?

— Чтобы папе было приятно на неё смотреть.

— Ему и так приятно, она красивая.

— Да, красивая, я помню.

— У неё пушистые и мягкие волосы, только она не даёт их трогать после салона.

— Я бы тоже не дала.

— Дали бы!

— Не-а, не дала бы. У тебя руки липкие.

— Нет! — прячет руки за спиной.

— А ну покажи!

Смеясь, мы бегаем по квартире, и я загоняю Ари в ванную.

— Мойся, чудище липкорукое! Наряжайся для папули.

Ари принял душ, зачесал назад влажные волосы. Даже брызнул на них моим лаком для волос, без спроса, и потом чихал до слёз. Сушить волосы отказался, чтобы отец не заметил, как сильно он оброс.

С половины десятого Ари сидел у окна и смотрел мультики на планшете. Вернее, мультики смотрела я, а он — в окно.

В 9:55 перед домом остановилось такси, из него вышел Дмитрий Волинский. Быстро переговорил с подоспевшим к нему Геннадием, и тот сел в машину и уехал.

Глядя, как Дмитрий идёт к подъезду, я послала ему беззвучный посыл:

«Только посмей обидеть Ари. Может, я и слабая, сломленная женщина с ужасным прошлым и разодранными нервами, но я отомщу тебе так, что твой мир погрузится во мрак».