Я долго приходила в себя после встречи с Ари. Скучала. Даже обрадовалась, когда со мной связались, чтобы поговорить насчёт его побега. Я хотела говорить об Ари, думать о нём.

По ночам мне снился Дмитрий Волинский. Он приказывал забыть прошлое. Взглядом, требующим подчинения. Голосом, отточенным сотнями выступлений. Он заставлял меня забыть, сдаться его приказу и прижаться к его груди. Груди безупречного мэра-убийцы.

И тогда я проваливалась в глубокий сон.

Я ждала этих снов, жаждала их. Неудивительно, что именно Дмитрий имеет на меня такое влияние. Он — власть и сила. Он голос города, который меня проклял, а теперь может разрешить забвение. И простить.

За эти дни я получила три письма от Ари, отправленных с почты Дмитрия, с фотографиями каникул. На каждой — Ари вместе с отцом. Дмитрий, как обычно, не улыбается и смотрит так серьёзно, словно пытается что-то мне сказать.

Постепенно, медленно, я приходила в себя.

А потом наступил вторник. Всем вторникам вторник — годовщина прошлогодних событий. Я заранее её боялась, но не успела подготовиться и нарастить защитный кокон из-за приезда недавних гостей.

И вот день настал, и воспоминания полились ручьём. Не заткнуть, не заглушить. Моргаю, с силой зажмуриваюсь, а перед глазами прошлое страшным спектаклем. Вижу себя, как встала с утра, счастливая, гадая, какой сюрприз приготовил муж и куда мы поедем в отпуск. Как ждала его, сидя в кресле. Как любовалась на себя в зеркало перед тем, как открыть дверь и увидеть полицию.

Матвей Борисович волновался, назвал меня смурной и больной и отправил домой пораньше. Лучше бы наоборот, нагрузил работой допоздна, чтобы я отвлеклась. А так вернулась домой и включила музыку на полную громкость. Дышу в ритме с нею, ровно, глубоко. Рисую мокрые прямоугольники на стекле и смотрю на небо сухими глазами.

Еле расслышала дверной звонок. Не иначе как соседи пришли жаловаться на шум.

Когда увидела на пороге Дмитрия, не знала, выгнать его или броситься на шею. Хоть что-то, хоть кто-то разобьёт этот день на части.

— Что ты здесь делаешь?

— Матвей сказал, что ты уже который день сама не своя. А сегодня… сама знаешь, что за день. Я хотел убедиться, что ты в порядке.

— Ты приехал в такую даль, чтобы в этом убедиться?

Дмитрий подошёл ближе, холодной ладонью обнял мой затылок. В его дыхании нотки кофе и мяты, и я подаюсь вперёд, пытаясь уловить на его коже запах Ари. Мне нужно немного тепла.

Дмитрий смотрит мне в глаза, считывает всполохи отчаяния.

— Вижу, что приехал не зря. Тебе плохо?

Пожала плечами. Дмитрий заглянул в комнату, заметил скомканные салфетки на подоконнике.

— Не помогает? — догадался.

— Не помогает.

Очень трудно не сдаться Дмитрию, не показать мою слабость, потому что сейчас он кажется каменной стеной. Если я прижмусь к нему, спрячусь в его руках, то меня отпустит. Все печали разобьются о Дмитрия и разлетятся брызгами.

Он проводит ладонью по моей щеке и качает головой.

— Всё в порядке! — бормочу, потому что сдаваться не хочется.

— Безусловно. Лучше не бывает! — он кривит рот.

Скинув пиджак, Дмитрий остался в жилете и белой рубашке с галстуком. Вынул запонки, закатал рукава и направился в ванную.

— Я не заставляю тебя стать моей любовницей, не бойся. Эта тема закрыта. Но я сделаю то, что должен был ещё давно.

Раздался шум воды.

— Что? — зашла следом за ним.

Дмитрий проверил температуру воды в ванне и заткнул пробку.

— Смою его с тебя!

В его голосе гроза. Рокот грома и энергия сотни молний.

«Его». Он смоет с меня моего мужа? Дмитрий Волынский сошёл с ума.

Он обернулся, ослепляя бешеной силой взгляда.

— Раздевайся!

— Я не собираюсь…

— Раздевайся! — приказал, шагая ко мне. Я попятилась. А ведь ещё прошлой ночью мечтала, чтобы Дмитрий вернулся и снова дал мне сил. Мне лучше, я со всем справлюсь, уже даже нашла адрес психолога… только бы пережить сегодняшний день. Всего один день.

Но то, что предлагает Дмитрий… это слишком.

Сама во всём виновата. Перед его отъездом я пожаловалась, что муж везде, на мне, во мне, и вот — Дмитрий придумал выход.

— Виктория! Ни о чём не думай, доверься мне!

Я наткнулась спиной на стену, и Дмитрий остановил меня, перегородив путь мокрым предплечьем.

Если бы он стал меня раздевать, или целовать, или снова позволил похоти окрасить взгляд сизым дымом, я бы выгнала его из дома. Клянусь, выгнала бы и со всем справилась сама. Но Дмитрий смотрел только в глаза и поставил меня в тупик простым вопросом.

— Разве тебе может стать хуже, чем сейчас?

Что ж, резонно. Хуже мне не станет.

Кончиками пальцев я задрала низ рубашки. Взгляд Дмитрия метнулся к голому животу, но он тут же отвернулся. Добавил в воду пены, снова проверил температуру.

Я послушно сняла джинсы и носки, осталась в одном белье.

Дмитрий обернулся, его взгляд затянулся тенью. Вроде смотрит на меня, но старается не видеть.

— Разденься совсем!

— Нет!

Моргнув, он снова отвернулся. Резким движением сорвал галстук и отбросил его в сторону.

— Ложись в воду! — приказал, не глядя на меня.

Я заколола волосы и послушно легла в ванную, бельё так и не сняла.

— Где твоя мочалка?

Я показала на квадратик махровой ткани. Дмитрий намочил её, повертел в руках и недовольно хмыкнул.

— Другая есть? Нужна пожёстче.

— Другой нет.

Проведя тканью по своей руке, он покачал головой и вышел на кухню. Раздался шум выдвигаемых ящиков, звон вилок и ножей, и Дмитрий вернулся с мотком обычной серой верёвки. Наверное, заметил её, когда мы строили крепость.

Я резко села, выплёскивая воду через край.

— Что ты собираешься делать?

— Ничего из того, о чём ты подумала! — чуть усмехнулся. — Ляг! — Он намочил моток верёвки, провёл по своей руке и кивнул. — Если будет слишком жёстко, скажи. — Провёл им по моему плечу с лёгким нажимом. — Как тебе?

— Ощутимо.

— Ты должна это чувствовать. Когда я закончу, на тебе не останется следов мужа. Он исчезнет навсегда. Останешься только ты. Нежная, новая кожа. Новая жизнь. Поняла?

Я следила за движениями Дмитрия. Он намыливал верёвку и оттирал мою кожу с такой тщательностью, словно смывал смертельный яд. Заставил растопырить пальцы, вымыл впадинки между ними. После трения кожа порозовела, горела, немного саднила.

Закончив с руками, Дмитрий поднялся к шее. Здесь его движения были мягкими, почти без нажима, но с той же тщательностью. Он не пропустил ни миллиметра кожи, кончиками пальцев коснулся мочки уха, провёл внутри. Я следила за лицом Дмитрия, но видела только сосредоточенность и решимость, ни капли похоти.

Щурясь, он гипнотизировал мои губы. Верёвку отложил в сторону, но лицо мыл с той же тщательностью, что и остальные части тела. Меня клонило в сон от мягких поглаживаний, но всякий раз, когда я прикрывала глаза, требовательное «Смотри на меня!» стряхивало сон. Дмитрий давил сильнее, обрисовывая контуры моего лица снова и снова. Раскрыл мои губы и поймал пальцами кончик языка. Я не смогла сдержаться, лизнула шершавые подушечки пальцев, и Дмитрий тут же отодвинулся. Лицо застыло сосредоточенной маской, и он снова взял комок верёвки.

Заставив меня запрокинуть голову, он положил ладонь на горло.

— Я стёр все слова, всё сказанное. — Водил по горлу пальцами, потом мотком верёвки, приговаривая фразы, звучащие как приказ. Приказ ему верить.

Я верила. Затаилась, еле дышала и верила ритуалу, как крещению.

Так верят клятвам. Например, брачным.

После этого Дмитрий подбавил горячей воды и провёл ладонью по груди. Щелчком пальцев скинул лямки лифчика. Намокшее кружево мало что скрывало, поэтому я не воспротивилась. Дмитрий почти не надавливал и следил за моим взглядом, чтобы не сделать больно. Лёгкими круговыми движениями вымыл грудь, кончиками пальцев провёл по соскам.

В его действиях не было соблазнения, но я впала в волшебный, чувственный транс. Казалось, Дмитрий следовал точному, одному ему известному методу. Невозможно не сдаться его уверенности. Я стала частью его гипноза, его спасительной игры. Под царапающими касаниями верёвки с меня сходили пласты прошлого. Тело просыпалось, кожа звенела, дышала, и я тянулась к Дмитрию, желая вылупиться из прошлого и стать новой.

Закончив с грудью, он поправил мокрое кружево лифчика.

Когда его руки коснулись живота, я вздрогнула. Сейчас он сдвинется ниже, и я заставлю его остановиться, потому что не выдержу, не подпущу. Не отдам себя в его руки.

Дмитрий оттянул край трусиков и провёл верёвкой по лобку. Ниже, ниже… Он избегал моего взгляда, а я не сводила глаз с его лица. Никакой мимики, только бледные, плотно сжатые губы и сощуренный взгляд.

Я собиралась остановить Дмитрия, но он и сам убрал руку.

В его осторожном вдохе слышен хрип.

Медленно повернувшись, он встретился со мной взглядом.

— Я стёр его!

Дмитрий соврал, и мы оба об этом знаем. Потому что память тела глубоко внутри, между сомкнутыми бёдрами. Сотни прошлых трений, удовольствие, которое хочется задушить.

Дмитрий не стёр это, да и я бы его не подпустила.

Но он стирает остальное, и это действует.

Взял в руку левую стопу, он поднёс её так близко к губам, словно собирался поцеловать или взять пальцы в рот. От этой мысли что-то ёкнуло внутри, отдалённо напоминающее трепет живой плоти. Очень отдалённо.

Закончив, Дмитрий повернул меня на живот. Растёр ноги, ягодицы, словно они были чем-то безличным. Как опытный массажист, не различающий тел под руками. Аккуратно вымыл спину, не касаясь шрамов. Потом заставил меня ополоснуться в душе и при этом пристально следил за каждым движением. Будто и вправду существует ритуал, смывающий с тебя прошлое.

— Может, хоть теперь разденешься? — Дмитрий развернул банное полотенце.

Глядя ему в глаза, я расстегнула лифчик и позволила мокрым трусикам соскользнуть по бёдрам.

Дмитрий смотрел на развилку бёдер, но его лицо ничего не выражало. Часть меня, мстительная и злая, всё ещё надеялась разглядеть в его взгляде похоть, чтобы закатить истерику, выгнать Дмитрия и отказаться от помощи.

Но похоти не было. Были тщательные, методичные действия, почти механическая забота. Он точно так строил крепость из мороженого.

Промокнув меня полотенцем, он взял с полки увлажняющий крем.

Дмитрий Волинский, мэр моего города. Отец моего ученика. Сложный, эгоистичный, прямолинейный человек прочитал надпись на этикетке и вопросительно посмотрел на меня.

Я молчала, не желая выходить из транса. Он сам придумал ритуал, и всё должно быть так, как он решил, иначе не сработает. Я ждала его действий, тянулась к его рукам с почти религиозным рвением.

Дмитрий растёр крем между ладонями и начал с моих рук. Натёртая верёвкой кожа очень чувствительна, под его пальцами на ней выступают пупырышки. Дмитрий водит по ним пальцами и смотрит с таким интересом, словно это редчайший феномен, а не примитивный рефлекс.

Сильными, долгими движениями Дмитрий втирает крем в моё обнажённое тело и при этом говорит самым командным и холодным тоном из когда-либо мною слышанных.

— Ничего не осталось. Я всё смыл, стёр, содрал с тебя. Ты слышишь, Виктория? — Дмитрий сдавливает подбородок, добиваясь, чтобы мой осоловелый взгляд встретил его, строгий и кристально чистый. — Слушай меня внимательно! Я вижу тебя всю и насквозь, ничего не осталось. Новая кожа, новые мысли, новое начало. Ты меня поняла?

Тряхнул за плечи, добиваясь моего «да».

— Да.

Очищение было неполным, и мы оба об этом знаем. Так же точно, как Дмитрий знал, что я не подпущу его к месту, которое ещё помнит моего мужа, а я знала, что он не попросит. И не потребует.

Этот ритуал спас меня сегодня, но надолго его не хватит, это очевидно нам обоим.

— А теперь одевайся, будем ужинать. — Дмитрий вышел из ванной, захлопнув дверь.

Резкий звук привёл меня в чувство. Ритуал завершён. Моё тело горит, сияет новорожденной кожей, а внутри тепло и пусто. Так, как я и хотела.

Но то, как сильно на меня влияет Дмитрий, пугает. Это неправильно, это почти больная реакция, теперь уже с моей стороны. Я отвечаю на его приказы всем телом и мыслями тоже, на каждое слово. Я надеялась на спасительную силу его действий, но такая зависимость мне не нравится.

Раньше Дмитрий совсем меня не понимал, как, впрочем, и своего сына. Прагматичный, холодный, мэр из тех людей, которых порой подводит интуиция. Они живут разумом и фактами, а ни меня, ни Ари нельзя просчитать по привычной для Дмитрия человеческой формуле. Но как только он выслушал нас и постарался понять, всё изменилось. Он быстро учится, даже пугающе быстро.

Что он сказал? Мы будем ужинать?

Толкаемая чувством протеста, я выглянула в коридор.

— С чего ты решил, что у меня нет планов на вечер? — крикнула ему в спину.

Дмитрий не обернулся.

— Отменишь их!

И скрылся на кухне.

* * *

Я зашла на кухню в пижаме. Самой обычной, хлопковой, брюки и топ с длинными рукавами. Дмитрий всё ещё в жилете и рубашке, хотя и без галстука, и контраст между нами огромен. Он всегда в броне, спрятан за слоями одежды и душевного льда, а я открыта как никогда. Проведённый Дмитрием ритуал встряхнул меня до основания, и мне неудобно в моей новой коже. Непривычно.

И боязно тоже, потому что я снова приняла помощь от Дмитрия Волинского. Крайне необычную помощь.

Я надеялась, что Таль подарит мне новое начало, а Дмитрий… нет. Его помощь — это очередное противоречие, раздражающее меня до дрожи.

На прошлой неделе в газете напечатали интервью Волинского и его невесты под заголовком «Любовь и политика». Я прочитала его два раза. Дмитрий и Кристина очень близки по взглядам, убеждениям и стилю речи, словно на вопросы отвечал один человек. Они оба сдержанные и серьёзные, говорят строго о фактах, не раскрашивая их эмоциями.

Они идеально подходят друг другу.

Я нахожу газету и кладу её на край стола, чтобы Дмитрий заметил. Пусть интервью послужит напоминанием.

Он замечает газету. Задерживается на ней взглядом, словно видит впервые, потом смотрит на меня и говорит:

— У тебя красивые стопы.

Это настолько не в тему, что я машинально опускаю взгляд на обозначенную часть тела.

Стопы как стопы. Размер небольшой, бледная кожа, ничего особенного.

— Сходи за носками! — Дмитрий смотрит на мои босые ноги.

— Мне жарко.

— Простудишься!

— На дворе июнь.

— Ты после ванны.

Взгляд Дмитрия поднимается по моим ногам до груди, потом к лицу. Открытый холодильник протестует громким писком. Дмитрий отворачивается от меня и разглядывает продукты.

— Где Ари? — спрашиваю, топчась на месте.

— У моих родителей.

— Почему он не поехал к ним, когда сбежал из школы? Почему они не приехали за Ари?

— Они живут ещё дальше, чем ты, но это не главная причина. Именно они посоветовали школу, в которую я отправил Ари. Он обижен на них за это. Что ты будешь на ужин?

— Я не голодна.

— Что ты будешь на ужин? — повторяет упрямо.

— То, что ты приготовишь.

— Выбор не самый богатый. Макароны с сыром?

— Любимое блюдо Ари, — вырвалось у меня. — После мороженого, конечно.

— Да, я в курсе. — Дмитрий отвечает глухо, с задержкой, словно принял мои слова за обвинение в том, что он не знает пристрастия сына. Он сосредоточенно смотрит на полупустые полки холодильника.

— Что ты делаешь по вечерам? — спрашивает, не оборачиваясь.

— Развлекаю заблудших мэров.

— Матвей сказал, что ты не общаешься с молодыми людьми на стройке.

— У меня был отличный молодой человек, но тебе он не понравился.

Дмитрий встрепенулся и метнул в меня острый взгляд.

Я не считаю Таля «отличным» молодым человеком, я вообще стараюсь о нём не вспоминать. Винить его не за что, но очень, очень хочется.

Я сказала эти глупые слова, потому что не справляюсь с желанием разозлить Дмитрия, расшатать его на эмоции. Мне страшно, потому что внутри стремительно нарастает привязанность к нему. К его влиянию на меня, к ритуалу очищения.

Дмитрий научился чувствовать меня, как никто другой. Он решил меня, как техническую задачу, и пусть его способы нестандартны, зато действенны. Я благодарна за то, что Дмитрий приехал. За то, что не пользуется слабостью, не тянет меня в постель. За то, что скуп на слова и на сочувствие.

Слишком горячая благодарность, как ожог в груди, но она скоро пройдёт. Остынет, столкнувшись с деловой холодностью Дмитрия. Моя благодарность ему не нужна.

Дмитрий достаёт сыр из холодильника, взвешивает упаковку в руке. Про Таля он говорить не собирается.

— Мы можем заказать еду, — предлагает.

Мы. Мы ничего не можем.

— Если хочешь, заказывай. Я не голодна.

Дмитрий закрывает холодильник, но всё ещё держит в руке сыр.

— У тебя есть друзья? Люди, на которых ты можешь положиться, с которыми общаешься. Кто-то, кто присылает тебе подарки или хотя бы открытки на день рождения.

Сбежавшей от мира вдове педофила не дарят открыток.

— У меня всё есть. Отстань, Дмитрий!

— Ответь!

— Нет. У меня нет друзей, и открыток мне не присылают. Ты и так это знаешь, поэтому не задавай идиотских вопросов.

Отвернувшись, Дмитрий открывает морозильник. Совершенно пустой.

— Нам бы немного фарша для макарон, — говорит задумчиво.

— На углу проспекта и Садовой есть продовольственный магазин.

— Как ты делаешь фарш?

— Я иду в магазин, протягиваю деньги, и мне дают фарш.

— Покупной фарш отвратителен. Если хочешь знать, что в него положили, надо делать самому.

Ещё одно правило Дмитрия Волинского, безупречного мэра и убийцы.

Однажды у меня была жизнь, в которой я делала фарш, пекла пироги, мариновала перцы и грибы. Я даже участвовала в конкурсе «Выпечка года».

А теперь…

Зевнув, я пожала плечами.

— Тогда купи мясо и сам сделай фарш. Или лучше начни с того, что купи корову и накорми её свежей травой, чтобы уж наверняка получить лучшее качество.

Дмитрий снова прошёлся взглядом по моей пижаме. Наверняка собирался отправить меня в магазин за коровой, но передумал.

— Что-нибудь ещё купить?

— Мне ничего не нужно.

Дмитрий раскатал рукава, но оставил манжеты расстёгнутыми. По пути к двери он наклонился и коснулся ладонью моих стоп. Ледяных.

Ругаться не стал, только взглядом указал в сторону комнаты.

Он ушёл в магазин, а я села на постель, растерянно держа в руках носки. Откуда взялось желание подчиниться Дмитрию? Потому что он смог и убил Сергея, а я до сих пор не могу это сделать, держу мужа в себе?

Когда Дмитрий вернулся, я сидела на кухне и ждала его. В носках.

Он принёс свежий фарш, который в магазине сделали специально для него. Под его наблюдением. По его правилам. Перед самым закрытием магазина.

Я нисколько не удивлена этому факту.

Мы вместе резали лук. У Дмитрия получалось намного лучше и быстрее меня. Заметив, что я наблюдаю за сверхчеловеческой скоростью его рук, сухо пояснил:

— В армии быстро учат делу.

Дмитрий жарил фарш, деревянной ложкой размельчая его на крохотные кусочки, добиваясь идеальной консистенции. Потом поджарил две порции лука — свои маленькие почти идентичные кубики и мою неровную, творчески порезанную соломку.

В этом и есть секрет Дмитрия Волинского: он всё делает правильно, методично и успешно.

Дмитрию идёт быть идеальным, грех ему не к лицу.

Никогда ещё я не ела таких вкусных макарон по-флотски. Так и сказала Дмитрию, пусть знает. Ещё одна благодарность в его копилку.

После ужина он достал спрятанный в шкафу ключ от гостиной и перенёс туда свои вещи. Я следила за ним и не знала, что сказать. Где золотая середина между «Уйди!» и «Останься!»?

Вздохнув, я передала ситуацию в руки Дмитрия. Сдала ему все карты, пусть играет за двоих. А я отдохну, пока можно, пока на мне новая кожа, и нити прошлого не проросли в неё, превращая в мёртвый пергамент.

— Виктория, жду тебя в гостиной, здесь телевизор!

— Я не смотрю телевизор.

— Предложишь альтернативное развлечение? — Дмитрий изогнул бровь.

— Нет.

— Вот и я так подумал.

Он подхватил плед, и мы устроились на диване. Между нами достаточно места, чтобы втиснуть третьего человека. Мы смотрим фильм. Дмитрий одновременно работает на планшете, пару раз говорит по телефону. Потом он включает новости, но выбирает не тот канал, на котором работает Кристина.

В девять вечера он звонит Ари. Я приглушаю телевизор, и в гостиной звучит эхо звонкого детского голоса. Ари полон впечатлений о новой компьютерной игре. Судя по тому, что они с Дмитрием обсуждают награды и уровни, они уже играли в неё вместе.

— Как дела у Виктории? — спрашивает Ари, и я подскакиваю на диване.

Ари знает, что его отец у меня?! Как Дмитрий объяснил эту поездку?

— У Виктории всё хорошо. — Дмитрий показывает на телефон и вопросительно изгибает брови. Я дёргаю головой, отвечая решительным «нет». Я не готова разговаривать с Ари. — Она сейчас занята, но передаёт тебе привет.

Закончив говорить с сыном, Дмитрий объяснил:

— Я сказал Ари, что, возможно, увижу тебя во время командировки.

— А… — я замолкаю, не хочу спрашивать про Кристину. Зачем лишний раз слышать о её договорённости с женихом?

Меня путает полная необъяснимость наших отношений. Дмитрий холоден, спокоен, он почти не обращает на меня внимания. Мы не разговариваем, как нормальные люди, не смотрим друг на друга.

Дмитрий смыл с меня прошлое, накормил, а теперь мы просто сидим рядом.

Дмитрий проверяет почту. К письму приложен план обустройства нового парка. Я смотрю на экран, и Дмитрий не отстраняется, наоборот, наклоняет планшет, чтобы мне было виднее.

— Постройка детской площадки не укладывается в бюджет, — поясняет задумчиво.

На экране скучные расчёты. Я устраиваюсь поудобней и кладу голову на спинку дивана. Не глядя на меня, Дмитрий придвигается ближе и подставляет плечо.

Словно мы сидим так каждый день, уже многие годы. Словно наше взаимопонимание не нуждается в словах.

Я не сопротивляюсь, ведь именно об этом мечтала в моих снах. О покое. Спать на плече Дмитрия — это почти то же самое, что и на груди. Мелькание страниц усыпляет, череда цифр, длинные ряды слов. В следующем письме секретарь сообщает о неотложной встрече и жалобе из области.

«Я сказала им, что вы в отпуске, но не исключаю, что они выйдут на вас напрямую».

Дмитрий взял отпуск, чтобы смотреть со мной телевизор и делать макароны по-флотски?

Ещё пара писем, а потом я увидела имя адресата — Кристина Малинина. Опять же, Дмитрий не отодвинул планшет, не выключил экран.

Я могла закрыть глаза, мне следовало это сделать.

К письму Кристины приложены фотографии свадебного торта. Изысканного, круглого, с карамельным декором и сахарными розами.

«Как тебе? Мне кажется, слишком много карамели», — пишет Кристина.

— Вам больше подойдёт прямоугольный торт.

— Ты так считаешь? — отозвался Дмитрий задумчиво.

— Да. Ты и сам как прямоугольник. Правильный.

Скинув плед, я потянулась к планшету и открыла поиск в интернете. Через несколько секунд мы уже листали подборку прямоугольных свадебных тортов. Дмитрий остановил меня, положив ладонь поверх моей. На экране безупречно белый торт без единого украшения. Прямоугольный. Это просто незаконченная основа, но я не могу отвести взгляда. Такой торт может понравиться только двум людям — Дмитрию и мне.

Не говоря ни слова, Дмитрий свернул окно поиска, открыл почту и углубился в текст контракта.

Рядом с ним на удивление спокойно. В Дмитрии нет тепла, лишних эмоций, флирта, провокации. Между нами вообще ничего нет, и эта пустота окружает меня защитным коконом.

Через месяц в июле город отпразднует свадьбу любимца мэра и талантливой, красивой женщины, диктора телевидения. Рядом с ними будет замечательный мальчик в костюме-тройке, настоящий маленький джентльмен.

А я к тому времени вернусь к нормальной жизни.

Все мы выиграем.

Хорошо, что сегодняшний день закончился. Я пережила годовщину, я научусь забывать, я смогу.

Хорошо, что Дмитрий мне помог. Всё честно: я помогла ему с Ари, и он вернулся, когда почувствовал, что я в беде. Это ничего не меняет, не связывает нас, однако сегодняшний день был на удивление правильным, несмотря ни на что.

Мы просто знакомые, сплетённые прошлым и несовместимые в будущем.

* * *

Проснулась я в своей кровати под звон посуды и запах свежего кофе. Дмитрий разговаривает по телефону, требует у кого-то протокол заседания. С утра он выглядит почти домашним в измятых со сна пижамных брюках и футболке.

До начала рабочего дня полтора часа, но у Дмитрия есть ключи. Пусть остаётся в квартире, если хочет, пусть даже будет здесь, когда я вернусь.

Или лучше пусть уедет как можно скорее. Я пережила вчерашний день, мне намного лучше, и пришло время расстаться. Меня ждёт работа и новая жизнь, а Дмитрия — Ари и круглый свадебный торт.

Заметив моё появление, он быстро закончил разговор и отложил телефон.

— Тебе сделать французские гренки? — я достала хлеб и яйца.

— Сделай.

— Особые правила будут? Сначала надо вырастить пшеницу, чтобы мука была свежей, а потом спечь хлеб? — поинтересовалась с улыбкой, в попытке растрясти неизменное спокойствие Дмитрия.

— Я люблю свежий хлеб, — ответил серьёзно. Дмитрия не растрясёшь.

— Извини, но мне скоро на работу, так что если хочешь свежий хлеб, пеки сам.

— У тебя выходной.

— С каких это пор?! — я сжимаюсь, отстраняюсь от него, всем телом реагируя на нежеланное вмешательство в мою жизнь. Дмитрий нашёл мне работу, но давать выходной не в его полномочиях.

— С тех, когда секретарь Матвея вышла на работу.

— Она вернётся только в пятницу.

— Представь себе, она вернулась сегодня. Произошла путаница с датами, Матвей ошибся, но если хочешь, позвони ему. У тебя пара выходных, пока начальство решает, в какое место тебя определить на постоянную должность.

Я проверила почту и получила подтверждение словам Дмитрия. Но честный мэр явно не сказал всю правду до конца, потому что Матвей Борисович закончил письмо словами: «Поскорее выздоравливай».

Но я не успела возмутиться, Дмитрий заговорил первым.

— Я хочу тебе кое-что показать.

Его голос серьёзен, как всегда, и рядом с ним я инстинктивно готовлюсь к худшему. В прошлый раз после этих слов он показал мне дом для содержанок.

— Это далеко?

— Минут двадцать. Надень кроссовки. — Пресекая мои вопросы, Дмитрий отмахнулся. — Это нельзя объяснить, надо увидеть.

Пока он расплачивался с таксистом, я озадаченно смотрела по сторонам. Река, пересечённая бетонными ограждениями, поля вокруг, одиночные деревья. Если Дмитрий собирается меня топить, то зря вчера успокаивал.

Он, казалось, не замечал моего удивления и неотрывно смотрел на реку.

— Ты была здесь раньше? — спросил ревниво.

— Нет.

— Ты знаешь, что это?

— Дамба?

— Это — гидротехническое чудо, подарившее жизнь городу. Пятьдесят лет назад здесь были сплошные болота. — Дмитрий повёл меня вдоль берега. — Без контурных сооружений здесь бы давно всё затопило, а так, посмотри, все поля вокруг в работе. И в городе не было ни одного наводнения за сорок лет. В детстве мы с друзьями сбегали сюда и на спор забирались на бетонные стены. Чудом никто не пострадал!

Дмитрий родился в этом городе? Признаюсь, я никогда не интересовалась биографией мэра.

Дмитрий рассказывал, как контролируется ширина русла, как меняется напор воды. Я кивала, втайне думая, что мы оба сошли с ума, хорошо хоть по-разному. Я законсервировала себя в прошлом, а Дмитрий притворяется, что мы друзья. Что мы ходим на экскурсии и болтаем о самых невинных вещах.

Мы поравнялись с кромкой леса, и Дмитрий свернул с дороги.

— Для черники ещё рано, но в июле здесь её целые поля. Мы сможем набрать полную банку, не сходя с места.

Дмитрий заговорил о будущем, которого у нас нет.

Он заметил мой взгляд. Заметил и осёкся.

Полуденное июньское солнце стягивает кожу сухим жаром. Я сделала несколько глотков воды, и Дмитрий повернулся, следя за движениями моего горла, за каплями на моих губах. Потом взял бутылку из моих рук и тоже сделал глоток. Опустил голову, не выпуская горлышко из губ. Сощурился от солнца, скрывая зелёные блики в карих глазах.

Сегодня Дмитрий в джинсах, и я почти не узнаю его, и не только из-за одежды.

— Ты любишь чернику? — спрашивает.

— Очень, — отвечаю честно.

Но до июля ещё долго, а это — наша последняя встреча, хотя она и становится насыщенней с каждой минутой. Мы проживаем маленькую жизнь друг с другом на границе возможного. Возможного для нас.

Мужчина, который помог мне пережить годовщину, и я, которая не справилась в одиночку.

— Что ещё ты любишь? — вроде невинный вопрос, но глубина взгляда Дмитрия намекает на очень многое.

— Больше всего я люблю детей. Играть с ними, учить их, растить.

Следующий вопрос лёг морщиной между его бровей, но Дмитрий не решился его задать. Почему у меня нет своих детей. Ответ прост: хоть в чём-то судьба смилостивилась, и я благодарна ей за это всей душой.

— Ты сама, как ребёнок, непосредственная, ранимая, слишком эмоциональная. Когда ты учила Аристарха, я не мог тебя понять и привыкнуть к тебе тоже не мог. Ты придумывала для детей странные задания и конкурсы, играла с ними, обучая. Они это обожали, а я не понимал.

— Ты со мной спорил.

— Я привык совсем к другим учительницам.

— Строгим, пожилым, смотрящим поверх очков?

— И с длинной деревянной указкой в руке.

— Извини, что разочаровала.

Дмитрий хмыкнул.

— Чем больше я с тобой спорил, тем больше…

Он посмотрел вдаль, на изящный поворот реки, на островок с плакучими ивами, полощущими в воде тяжёлые ветви.

— Ты проголодалась? — спросил требовательно и, не дожидаясь ответа, пошёл вперёд. Воспоминания вывели Дмитрия из равновесия. Что ж, я понимаю, со мной тоже такое случается.

Мы пообедали в городе, потом вернулись домой. Дмитрий устроился в гостиной, он работал, а я пила чай и читала книгу. Смотрела поверх страниц на профиль Дмитрия, на быстрые движения пальцев по клавиатуре планшета. Слушала его голос, привычно официальный, лишённый эмоций.

Самый непонятный мужчина из всех мною встреченных. Проницательный холод его взгляда может означать всё, что угодно, — презрение или умиротворение. Его не прочитать. Дмитрий сделал мне унизительное предложение, а потом мыл меня, водя самодельной мочалкой по телу и обещая полное очищение. Убийца и спаситель.

Мужчина ярких поступков, плохих и хороших, и невидимой души.

В нём только огонь и лёд, ничего другого.

Вернее, огонь был, а теперь остался только лёд.

Через пару часов Дмитрий поднял на меня внимательный взгляд.

— Как у тебя с математикой? Тебя могут определить в финансовый отдел.

— Я секретарь.

— Тебя устраивает эта должность? Ты талантлива и можешь выбрать другую карьеру.

— Ты серьёзно?! Я еле справляюсь с тем, чтобы спать по ночам и не шарахаться от людей, а ты предлагаешь строить карьерные планы?!

Дмитрий посмотрел на дверь ванной, наверняка вспоминал вчерашний день.

Он помог мне вчера, да и сегодня тоже. Его холодная и странная поддержка действеннее сочувствия.

Я не должна к этому привыкать.

— Меня устраивает должность секретаря. Прошу тебя, не вмешивайся в мою жизнь.

Дмитрий вскинул бровь. Опять же, не поймёшь, то ли он возмущён, то ли доволен моим ответом.

Его слишком много в моей жизни. Он диктует, где я живу, где работаю, а вчера подарил мне новую кожу. Осталась только душа, пусть и её заменит заодно.

Вечером мы ужинали перед телевизором. Глядя на экран, я задала вопрос, который больше не могла откладывать.

— Когда ты уедешь?

Дмитрий напрягся.

— Когда скажешь.

— Не говори глупости! У тебя работа, семья…

— Ари у родителей.

— А Кристина? — в этот раз я не сдержалась.

— Она знает, где я. — Голос Дмитрия не дрогнул.

— И ваша договорённость… в силе?

— Какая договорённость? — вызов в его глазах давит на меня. Дмитрий хочет, чтобы я снова произнесла слова, которые считаю мерзкими. Про любовницу, шлюху, содержанку и про то, что он пытался меня купить. Но я молчу, и тогда он продолжает: — Я тебе ничего не предлагаю. И не собираюсь.

Дмитрий царапнул меня колючим, недовольным взглядом, будто винил за свой прошлый срыв. За нужду, прошедшую по нему зубчатым колесом и заставившую изменить своим принципам.

Он больше не предлагает мне стать его любовницей, но…

— Ты мне ничего не предлагаешь, но тем не менее ты здесь.

Дмитрий отложил планшет. Вечерние тени бродят под его глазами, серой усталостью прячась в глубине взгляда.

— Если хочешь, я уеду прямо сейчас. — В его голосе резкость, почти грубость.

Сказать простое: «Нет, не хочу» я не в силах, но при мысли, что Дмитрий уедет прямо сейчас, когда я ещё не готова к его исчезновению, когда грядёт ещё одна сложная ночь, становится холодно.

— Через десять минут начнутся новости.

Дмитрий кивнул, принимая мою замаскированную капитуляцию. Если в его взгляде и было торжество, я его не заметила.

Устроившись на его плече, я в полудрёме следила за новостями. В мыслях царил удивительный покой, он исходил из Дмитрия и передавался мне. Хотелось поблагодарить его за это, дать частичку себя, даже если он об этом не просит.

— «Гордость и предубеждение» Джейн Остин, — сказала тихо, когда новости сменились рекламой. Скорее всего, Дмитрий и не помнит, как однажды спросил о моей любимой книге, а я отказалась отвечать.

— Хорошая книга, — ответил он. — Мы все этим грешим.

— Даже ты? Самый идеальный мэр страны грешен гордостью и предубеждениями?

Усмешка Дмитрия не была радостной.

— Всё ещё считаешь меня безгрешным?

— Ты прямоугольник. Безупречный, симметричный и чёткий.

— Ты правда так думаешь? — Дмитрий отстранился, чтобы посмотреть мне в глаза резким, критичным взглядом без поволоки. — Я безупречный? Мужчина, который целый учебный год не вылезал из школы, не в силах отстать от чужой жены? Который ослеп от ярости и убил человека? Я гонялся за тобой по области, не в силах контролировать себя. Я боролся с собой, вместо того, чтобы догадаться, как тебе плохо. Я предложил тебе… Мне продолжить?

— Не надо.

— Вот и я думаю, что не надо, — сказал с сухой усмешкой. — Все мы живём иллюзиями, как слепые котята, пока не торкнет хорошенько. И только тогда видим своё истинное лицо.

И как ни старайся, не поймёшь, любит себя Дмитрий настоящим или ненавидит. Хотя странно было бы любить себя за убийство и за похоть.

Больше мы почти не разговаривали, так легче. Так не надо объяснять, почему я засыпаю на его плече, почему после мягкого «Спи!» он провёл губами по моему лбу и почему этот день был первым за прошедший год, когда я чувствовала себя почти счастливой. Без видимой на то причины.

* * *

Кошмары мне снятся, но редко, хватает дневных мыслей. Так намучаюсь за день, что ночью уже ничего не боюсь. Но всякое бывает.

В эту ночь я заснула на плече Дмитрия, будто провалилась в пропасть, а очнулась в своей постели в тисках кошмара. Дёргаюсь изо всех сил, хриплю, раздирая горло, но реальность не спешит разгонять сон.

Надо мной звучит приказ Дмитрия:

— Проснись!

Он навалился на меня всем телом и почти касается лица губами. Моё тело бьётся в панике, но разум ещё не проснулся.

— Успокойся, Виктория! Не дёргайся так, ты упадёшь с кровати! — Убедившись, что я затихла, Дмитрий отодвинулся, и я сделала жадный вдох. — Что тебе снилось?

— Не знаю…

Но страшно так, что хочется бежать и сброситься с пустоту. Во сне я потеряла себя, или меня не существует вовсе. Это самый страшный из моих кошмаров, потому что он напоминает правду. У меня была жизнь, а потом её не стало.

Дмитрий чувствует мой страх, узнаёт его по дрожи, по рваному ритму дыхания. Он всем телом загораживает меня от видений. Его запах, его чистое, знакомое тепло заполняют мои ноздри и проникают в мысли.

— Смотри на меня! — требует, и я встречаюсь взглядом с полутьмой его лица. — Проснись! Здесь только мы с тобой, больше никого и ничего. Ни людей, ни грёбаного прошлого, ничего нет. Только я и ты.

— Да.

Разум просыпается, развеивая в голове последние обрывки кошмара.

— Всё хорошо, Виктория! Твоего мужа больше нет.

— Я знаю.

— Я смыл его с тебя. Каждую твою мысль о нём, каждое воспоминание, каждую каплю стыда.

— Да. Всё хорошо, это просто кошмар, даже не знаю, что мне снилось.

Я толкнула Дмитрия в грудь, и он отодвинулся, хотя и неохотно, и на прощание провёл кончиками пальцев по моему плечу, зацепив край пижамы. Вроде простое прикосновение, но вздох забился в моём горле пойманной птицей. Ночная паника, как шаровая молния между нашими телами, свернулась в клубок и задрожала под пальцами Дмитрия, полностью ему подчиняясь. Если захочет, он может схватить её в кулак и выбросить, вырвать из меня навсегда. Дмитрий умеет управлять мной, мыслями и телом, но и сам не остаётся равнодушным. Его затягивает с ощутимой силой. Он знает, что надо уйти, оторвать от меня руки, но застыл в полудвижении, касаясь меня кончиками пальцев.

— Спи! — приказывает, его голос звучит грубо. Он злится из-за того, что не хочет уходить. Я ощущаю его борьбу, его слишком резкие движения. Откинув одеяло с моих ног, он берёт в руки холодную стопу, кладёт себе на колени и согревает. Прижимает к себе, и я чувствую сильные мышцы его бедра. Внутри меня дёргается что-то живое, нерв, чувство. Дмитрию не хочется уходить, а мне хочется, чтобы он остался. В этот момент я не думаю о сексе и о моей абсолютной неспособности получить наслаждение. Я не думаю о грядущей свадьбе и о домике для содержанок. Я слишком занята тем, что наслаждаюсь тёплыми руками на моих стопах. Моё тело вибрирует под мужскими пальцами.

Из-за туч выглянула луна, свет проник в комнату через ажурные занавеси, и тогда я разглядела лицо Дмитрия. Похоть. Я помню её с прошлого раза. Даже в полутьме она очевидна, сильная, как шторм, после того, как он скрывал её все эти дни. Похоть проходит волной дрожи по сильному телу, туманит взгляд Дмитрия.

Никогда ещё я не встречала мужчину настолько богатого, избалованного властью, который так сильно нуждается в том, что ему недоступно.

Дмитрий ловит мой вздох, касается лодыжек, мягко окольцовывает их ладонями. Мне приятно и легко, но, когда Дмитрий обрисовывает коленные чашечки большими пальцами, я вздрагиваю от странного рефлекса. Он сразу отступает.

— Спи, Виктория! Тебе нечего бояться.

Дмитрий закрывает меня одеялом и решительно выходит из комнаты. Каждым широким шагом он празднует очередную победу над своей слабостью.

Я остыла от кошмара, расслабилась в руках Дмитрия и совершенно, абсолютно ни о чём не думаю. Кроме той правды, которую мы не сказали друг другу. О том, что моё очищение не было полным. Внутри меня прошлое, оно всё ещё живо, и с этим надо что-то делать. Дмитрий должен это сделать, именно он, именно сейчас.

Поэтому, как только я слышу скрип дивана в гостиной, то поднимаюсь на ноги и иду следом.

Я не позволяю себе передумать.

Иногда похоти достаточно. Иногда страсть может сделать то, на что ты не способна сама. Дмитрий хочет меня с такой силой, что это возрождает женщину внутри меня. Это подтверждение моей чистоты в его глазах, доказательство моей целостности и обещание тысячи возможностей будущего. Не для нас с Дмитрием, а для меня — женщины, которая пытается выжить и разглядеть себя под грязью прошлого. Это целебная страсть, она даст мне полное очищение.

А Дмитрий… он удовлетворит похоть, и ему станет легче.

Большего мне не нужно. Дмитрий не сможет это дать, а я не соглашусь, да и не смогу принять.

Но пусть моё очищение страстью будет полным.

При виде меня Дмитрий застывает. Он не успел натянуть на себя покрывало, в лунном свете его стопы и кисти кажутся белыми. Лицо остаётся в тени.

— Мой муж… — начинаю тихо.

— Мёртв.

— Да. Ты его убил.

— Да.

Подхожу ближе, стою рядом с диваном. Внутри смесь сумасшедшей решимости и страха.

Рука Дмитрия тянется ко мне, но он с силой сжимает кулак, останавливая себя.

— Ты сделал это не до конца. Он всё ещё во мне. Помоги мне, убей его ещё раз!

Наверное, любовницы должны быть безупречно ухожены. У них не бывает спутанных волос, они приходят к мужчине не в хлопковой пижаме, а в шёлковом неглиже с кружевами. Они не топчутся на месте, поджимая холодные пальцы на деревянном полу.

Но когда Дмитрий садится на постели, на его лице нет ни капли сомнений, только неотложная, горячая страсть. Не видящая одежды, не знающая смущения. Он прятал её, надёжно и под строгим контролем, но я только что выпустила её наружу. Сознательно.

— Убью! — обещает он, запечатывая этим мои сомнения.

Он знает, как убить во мне мужа, я в этом не сомневаюсь. Это будет ещё один ритуал, которому я доверюсь до конца. В любовь я больше не верю, уж увольте, а вот похоть честна донельзя. Она впивается в свою цель и поглощает её целиком.

Я хочу, чтобы меня поглотили. Чтобы Дмитрий меня поглотил, и я родилась заново, чистой и сильной, по ту сторону его страсти.

Он отбрасывает покрывало и укладывает меня на диван. Снимает пижаму, целует открывшуюся кожу, слизывая пупырышки. Скинув свою одежду, накрывает меня своим телом. Я идеально вписываюсь в него, словно для меня всегда было место в его прямоугольнике. Я его погрешность, секретное тепло. Грех, сладкий, как берёзовый сок весной.

Дмитрий лежит на мне, его член между моих ног, и я поднимаю бёдра навстречу в сознательном движении. Ритуал очищения не предусматривает прелюдий. Чуть отодвинувшись, Дмитрий проводит рукой по моей груди, хотя сам уже трясётся от нетерпения.

— Нет! — отодвигаю его руку и снова двигаю бёдрами ему навстречу. Мы здесь не для того, чтобы заниматься любовью, ласки меня не интересуют.

— Торопишься? — через силу выдавливает Дмитрий.

— Да.

— Уверена?

В ответ я поднимаю голову и касаюсь его губ. Легко, нежно, потом говорю, с каждым словом касаясь их ещё и ещё:

— Уверена, ты знаешь, как убить его во мне.

Я прошу Дмитрия ещё об одном убийстве.

Далеко не каждый мужчина возбудится от такой просьбы, да и решиться на такой ритуал тоже непросто.

Дмитрий смотрит на меня. Изучает игру лунного света на лице, широко раскрытые глаза, ждущие чуда. Нечеловеческие ожидания не смущают Дмитрия Волинского. Другой бы стушевался, посмеялся над моей глупой наглостью. Или струсил.

А Дмитрий резким движением разводит мои ноги в стороны и сгибает их в коленях. Он смотрит на меня, проводит ладонью между моих ног. Стоит предупредить его, чтобы умерил ожидания и не ждал отклика. Это ритуал, а не секс.

Я не жду и не ищу удовольствия, только полного очищения, магии Дмитрия, рецепта которой не знает никто другой.

Я пытаюсь объяснить это, но Дмитрий склоняется к моим губам и целует. Глубоко проникает внутрь языком, не даёт мне сделать вдох и заговорить. И одновременно входит в меня пальцами. Сгибает их, кружит, настойчиво пробуждая что-то внутри. Уснувшие нервы, чувствительные окончания.

Если бы он был нежным, соблазнял меня, если бы в нашей постели нашлось место для слов, я бы уже сбежала. Не позволила бы Дмитрию пробудить то, что давно мертво.

Но он не даёт мне шанса передумать. Он действительно знает, что делать, — надо выдернуть меня из реальности, не оставляя места для прошлого. И для мыслей. Дмитрий не войдёт в меня всухую и сомневаться в своих силах тоже не станет.

Он действует, требовательно и умело. Он не мягок, отнюдь не нежен. Разводит мои бёдра шире и ищет пальцами мои губы. На них влага, моя влага. Это всего лишь рефлекс, а не желание моего тела, но раньше я была неспособна даже на такую простую физиологию.

Самая естественная реакция — подчиниться сильнейшему. Поэтому я сплетаю язык с его, глотаю вибрацию его стона и прогибаюсь под первый удар его бёдер. Влажный, скользкий удар.

Я сползаю ниже, бьюсь навстречу Дмитрию. Прикусываю его губу, требую сильнее, глубже.

В его руках не остаётся места для сомнений.

Толчки теряют ритм, ускоряются. Дыхание Дмитрия звучит громким «Ах» на моей щеке, его язык толкается в мой рот в последнем порыве. Он высвобождает руку и с силой трёт клитор, пытаясь подвести меня к оргазму, но я не позволяю. Обхватываю его ногами, вонзаю ногти в его спину, заставляя сосредоточиться на собственном удовольствии.

Ещё несколько толчков, и Дмитрий выходит из меня и, содрогаясь, кончает мне на живот.

Я любуюсь Дмитрием. Чистым, острым удовольствием на его лице с ноткой драмы из-за полутьмы.

Я бы не возражала, если бы он кончил в меня, утром куплю таблетку. Но так даже лучше.

Не просто лучше, а замечательно.

Его влажное дыхание на моей шее. Его запах, животный, горячий. Тёплый привкус кожи.

Его уверенность, море уверенности.

Дмитрий снова касается меня, ласкает.

— Не нужно! — останавливаю, сводя ноги. — Мне очень хорошо.

Не хочется портить этот момент правдой о том, что кончить я не смогу. Удовольствие тела — это ничто по сравнению с жаждой всего моего существа получить очищение. Разрушить прошлое, выбить его из себя, стереть в порошок. Оставить только шрамы и научиться с ними жить. С Дмитрием я чистая, желанная и безгрешная. Большего не надо.

Дмитрий ложится на меня, растирая семя по моему животу.

— Теперь в тебе только я. Везде. Больше ничего и никого.

Он слизывает капли пота с моей шеи, прикусывает тонкую кожу над ключицей.

Он помечает меня страстью. Заполняет меня светлым, лёгким чувством, как шарик гелием. Этому нет названия. Я очень хочу принять это чувство за благодарность, но не получается. Это большее.

С этим светом внутри кажется невозможным лечь обратно в прокрустово ложе моих страданий.