«Святые угодники!»
Мой крик безмолвен, потому что я уже сорвала голос. Пытаюсь закашляться, но горло высохло, стенки гортани сомкнулись, не пропуская хрип. Ничего страшного. Ничего необычного. Свешиваюсь с полки и давлюсь, выталкивая себя из сна.
Разбуженная криками, проводница стучится в дверь купе. В вагоне люкс не приветствуются пассажиры, орущие во сне. Здесь нет случайных людей, только значимые, замкнутые в своих великих мирах. Все, кроме меня. Я замкнута в кошмаре.
— Эй, вы в порядке? — спрашивает проводница из-за двери, и я чувствую в её голосе неуверенные нотки. Она предпочитает не вмешиваться, ещё секунда — и сбежит.
Я молчу, потому что не могу ответить, и она действительно уходит. Зачем вообще спрашивать, в порядке ли я, если не собираешься дожидаться ответа? Но я не обижаюсь, не растрачиваю себя на глупости. Хватаю бутылку с остатками воды, заливаю в рот и с трудом глотаю.
«Это — обычные ночные кошмары, — сказал врач. — Постарайтесь не злоупотреблять снотворным».
Щупаю пульс. 120? 130? Мне уже лучше, потому что я дышу. Когда меня забрасывает в ночной кошмар, на мой личный островок паники, самое главное — дышать. Анджелины не существует, больше не существует. Я её убила. Меня зовут Лара.
В коридоре звучит весёлый голос проводницы, призывающий пассажиров притвориться, что мой крик им почудился.
— Следующая остановка — Ростов. Пятнадцать минут. К сожалению, поезд задерживается.
В ответ на это заявление хлопает сразу несколько дверей. Уже почти день. Мы опаздываем, и проводница торопливо объясняет, что ночью одному из пассажиров стало плохо. Пока оказывали помощь и вызывали «скорую», пока пропускали другие поезда — вот и задержались. Аж на несколько часов. Слышу недовольное бормотание пассажиров, их всего шесть, но звучат, как хор. Надеюсь, что больному не так плохо, как мне. Может, он случайно подсмотрел мои сны?
Усталый поезд рывками двигается к остановке, жалуется мне сухим скрипом. Он знает, что я не спала всю ночь, слушала боль и кряхтение его старых суставов. Только к утру я не выдержала и выпила таблетку, чтобы забыться. Но это не помогло: кошмар вонзился в меня, как только я заснула. А теперь очнулась в расстроенных чувствах, виски давит требовательной болью, шея занемела. Выспалась, называется. В мыслях — полный раздор, но это не отражается на моём лице. Никогда. Снаружи я идеальна. Не скажу, чтобы совсем уж красавица, но суть не в этом. Контраст с тем, что внутри, поражает. Те, у кого в сердце мёртвая пустыня, должны носить на лице глубокие шрамы. Так будет лучше, честнее. Чтобы отпугивать случайных знакомых, чтобы они не ловились на высокие скулы и длинные ноги, чтобы знали, что за мягким румянцем прячется бессонная ночь в объятиях прошлых демонов.
Моя внешность лжёт, как глянцевая обложка. Даже сейчас, ошпаренная кошмарными снами, я выгляжу вполне приемлемо. Как будто тело заморозилось в прошлом и отказывается двигаться вперёд. Всё дело в глазах, серых, огромных, с необычным рисунком радужки. В детстве мальчишки дразнили меня инопланетянкой, а потом вдруг перестали. Вместо этого неловко приглашали в кино и ошивались рядом в надежде привлечь внимание.
Кроме глаз да длинных ног, люди не замечают ничего, как будто на портрет пролили белила. Закрою глаза — и даже знакомые меня не узнают.
Всё, успокоилась, дышу размеренно, ровно. Колёса поезда клацают, как протезы, и мы останавливаемся. Каменная гармошка вокзала действует на меня успокаивающе, и я расслабляюсь, поглядывая на пассажиров, с усталой нервозностью охраняющих свой багаж.
Я решила назвать эту поездку смелым словом «отпуск». Такой долгожданный, что порой не верится. А ведь решилась же, села в поезд. Ворох надежд скручены в одно целое, в одну нить, которая тянет меня вперёд, несмотря на жуткий страх. Восемь лет сомнений и мучений, но вот она я: в купе вагона люкс еду на поиски моего самого жуткого кошмара по имени Максим Островский. Это — попытка найти и отпустить прошлое, вспомнить себя и по-настоящему привести в порядок мою жизнь.
Психолог сказал: «Внутри каждого человека живёт ребёнок, он нуждается в любви и внимании. Полюбите маленькую Пару внутри себя и научите её жить. Делайте это постепенно, очень медленно. Нащупайте её страхи, посмотрите им в лицо и помогите ей с ними справиться. Но не торопитесь, иначе кошмары вас не оставят».
Не верю.
«Нащупайте страхи»! Как можно нащупать океан, в котором тонешь уже восемь лет?
Маленькая Лара внутри меня не хочет ничего медленного. Она требует, чтобы сразу — и навсегда. Наивная, она хочет быть счастливой.
Я не тороплюсь, задержка мне на руку, поэтому я и выбрала поезд, а не самолёт. Моё прошлое началось в поезде, и чем дольше поездка, тем лучше. В прошлое надо входить осторожно, как в кишащую аллигаторами воду. Лучше вообще не входить, но раз уж без этого не обойтись…
Мы снова остановились, не знаю, где. Стайка женщин, пожилых и не очень, бросается к поезду, держа в руках кули и свёртки. Неужели меня действительно отбросило в прошлое?
— Картошечка варёная, свежая, горяченькая!
— Огурцы малосольные, домашние!
— Молодая картошка с укропом!
— Семечки! Орешки! Домашнее печенье!
Вдруг до безумия хочется есть. Не ресторанной еды, а именно этой, домашней. Детские воспоминания врываются, оглушая и заполняя рот слюной. Горячая картошка, завёрнутая в газету, мятый солёный огурец, стекающий по голым коленкам рассол. Щурясь, выхожу на перрон и сталкиваюсь с соседом. Забирая у женщины бумажный свёрток с едой, он улыбается и отступает в сторону. Ждёт. Смотрит на меня.
Выбираю картошку погорячее, такую, чтобы обжигала, рассыпаясь на языке, и три огромных солёных огурца со впалыми боками. Сосед пытается помочь, подержать картошку, пока я расплачиваюсь, но я выставляю локоть и отрицательно качаю головой. Не хочу помощи. Ничьей. Забираю пакеты и захожу обратно в купе. Почти успеваю закрыть дверь, когда в щели появляется ботинок.
— Позвольте я составлю вам компанию? Ехать ещё долго, мы опаздываем на несколько часов.
Сосед улыбается, искренне, спокойно, почти без подоплёки. Другие женщины посчитают его симпатичным, но не я. Инстинкты требуют, чтобы я немедленно избавилась от его присутствия, и я им доверяю. Безоговорочно. Кладу свёртки на полку, улыбаюсь и подаюсь к мужчине всем телом, как будто собираюсь обнять. От удивления он отступает назад, и я тут же захлопываю дверь ему в лицо.
Всё, с соседом покончено, можно ехать дальше. Если захочу, могу вообще не выходить из купе до самой Анапы. Протираю столик антибактериальной салфеткой и раскладываю вкусности. Смешно, да? Я мертва внутри, а микробов боюсь. Собираю пальцами картофельный снег, смакую на языке, прикрываю глаза. Вот оно, счастье. Простое и терпкое, как рассол. Пробуждает и радует. Огурец хрустит, щиплет язык, рассол стекает по подбородку. Мне так хорошо, что я даже открываю окно и улыбаюсь, глядя на красные кирпичи станции. Чудное место. Здесь были ко мне добры, подарили вкусное счастье.
Сосед идёт вдоль рельсов, поддевая ботинком мелкие камешки. «Хоть бы он отвлёкся и опоздал на поезд», — мстительно думаю я и отворачиваюсь. Мне не нужны соседи, не нужны друзья. Мы с маленькой Парой едем в отпуск, чтобы нащупать наши страхи, а сосед-мужчина нам мешает.
Чёрт знает, что. «Маленькая Лара внутри меня», скажут тоже. От таких слов начинаешь бояться самой себя. Хотя какой помощи можно ожидать от психологов, если ты не сказала им правду?
Сосед останавливается под моим окном. Зря надеялась, что он оставит меня в покое. По лицу видно, что он настырный и терпеть не может скуки. Должен побеждать всегда и во всём, поэтому будет вертеться вокруг меня в надежде, что я всё-таки клюну на его немалые чары.
Смотрит в моё окно и поигрывает бицепсом под белой футболкой. Красуется или действительно нервничает?
— Извините, если я вас чем-то обидел. Просто хотел познакомиться, раз уж мы — попутчики.
Попутчики. Придуманные биографии, узкая полка и секс без обязательств. Нет, мы не попутчики.
— Не заставляйте меня закрывать окно. Вы меня не обидели, но пожалуйста, не настаивайте на знакомстве.
Доедаю картошку, втайне надеясь, что сосед послушается, но нет, мне не везёт, он продолжает топтаться на месте.
— Вам плохо? Я слышал, как вы кричали во сне.
— Я кричала, потому что мне было хорошо.
Мужчина сначала хмурится, потом распахивает глаза и усмехается.
— Насколько хорошо?
Закрываю окно и задёргиваю занавески. Зря я это сказала, уже жалею, стоило сразу отодвинуться от окна. Неуместные шутки потому и не уместны. Я не могу позволить себе никаких приключений. Погружусь в себя и буду слушать «маленькую Пару». Тьфу-ты. Вот так врачи доводят людей до галлюцинаций.
Достаю распечатку из интернета, проверяю адрес снятого дома, вожу пальцем по выцветшей картинке. Крохотный домик с пристройкой, обвитой виноградной лозой, с видом на море. Вот, что мне нужно. Незнакомые хозяева, тишина, солнце и тёплая вода. Постепенно, шаг за шагом, я вернусь к себе, опомнюсь от кошмара и смогу нащупать свои страхи. Встречусь с ними лицом к лицу и помогу маленькой Ларе. Для этого нужен ритм, я не смогу без него. Прилив, отлив, волны, одна за другой, закаты, восходы. Я осяду в виноградном домике, войду в его летний ритм и вылечу свою душу.
…Люда жеманно хихикает и задирает юбку, показывая край чулка. Желтоватые зубы контрастируют с морковной помадой, но её это не смущает. Она облизывает губы и посасывает помаду на языке.
— Эту девушку зовут Милена. Семь лет балетной школы, отменная пластика, — говорит Олави на отличном русском.
Нам всем дали новые имена, чтобы отрезать от прошлого.
Не дожидаясь приглашения, Люда, она же Милена, соскальзывает на пол и, грациозно повернувшись, встаёт на мостик. Согнув локти, сворачивается в баранку и обхватывает себя за лодыжки расставленных ног. Все взгляды прикованы к трусикам, бесстыже торчащим из-под юбки.
— Милена для вас станцует, — обещает Олави. — Высший класс. Как видите, нас интересуют только первоклассные девушки. Красивые, ухоженные, талантливые. Для такого рода фильмов знание языков необязательно, но фигура и грация очень важны. Мы надеемся, что на побережье бизнес пойдёт особенно успешно.
Один из мужчин, темноглазый, суровый, со шрамом на челюсти, смотрит на меня, не отводя взгляда. «Чудовище, — звучит в моих мыслях. — Он похож на маньяка, жаждущего убийства». Морщусь, кручу головой, пытаюсь стряхнуть его взгляд.
— Селена — победительница конкурса красоты, — объявляет Олави тоном гордого директора школы.
Не Селена, а Маша. Конкурс красоты был несколько лет назад в крохотной деревне, но не в этом суть. Девушка действительно красива, иначе её и не выбрали бы. Миниатюрная блондинка нервно подрагивает, но не протестует. Она уже сдалась, это заметно по пустоте в её глазах. Остальные девчонки ждут на станции, под охраной, но выбрали именно нас троих. Пригрозили смертью. Олави взял с собой аж шестерых охранников, чтобы защитить ценный товар.
— Встань, Селена! — рявкает Олави и тут же вспоминает, где находится, и смягчает голос. — Покрутись!
Маша-Селена послушно встаёт, двигается, как робот.
Даже когда девушка начинает призывно крутить бёдрами, чудовище не сводит с меня взгляда.
Я — следующая. Я не сдалась и не сдамся. Я временно застыла, выпала из времени и жизни, потеряла контроль. Хочется закричать так громко, чтобы у собравшихся мужчин брызнула кровь из ушей. Убить их внезапной болью и выбежать на солнечную улицу.
В этой комнате нет окон, она душная и страшная. Нас везли в машине с тонированными стёклами, но я видела солнце. Оно где-то рядом, вместе с обещанием жизни и свободы.
Олави поворачивается ко мне, и чудовище привстаёт со стула. Нет! Что угодно, кто угодно, только не он. Смотрю на Олави, на мужчину, которого я ненавижу всем сердцем, и взглядом умоляю его о защите. Ведь он обещал, что берёт нас только для рекламы, что мы встретимся с местными бизнесменами. На самом деле мужчины в этой комнате — чудовища. Похитители женщин.
— Анджелина — особая девушка, — начал Олави, и, несмотря на весь ужас ситуации, мне любопытно, что он имеет в виду. Почему он считает меня особой? Правильнее всего сказать, что я дура. Уникальная дура.
Чудовище не даёт Олави договорить. Встаёт и, щёлкнув в воздухе пальцами, показывает на дверь в соседнюю комнату.
Прижимаюсь к спинке стула и с мольбой смотрю на Олави. Не отдавай меня, умоляю! Ледяной пот щекочет кожу, вызывает дрожь, по коже бегут мурашки, везде, от ужаса.
На лице Олави отражается немалая внутренняя борьба. Он обещал, что нас не тронут, что это только реклама. Он обещал, обещал, обещал. Можно ли верить обещаниям? Нет. Ничьим.
Я допустила ошибку. Повернулась к Олави всем телом, сползла со стула, встала на колени и вцепилась в его брючину. Завыла, протяжно, как раненое животное. «Особая девушка» Анджелина воззвала к мужчине, рождённому без совести.
— Ты обещал, — проплакала не я, а другая, сломленная девушка по имени Анджелина.
Пнув меня ногой, Олави склонился над скрюченным телом.
— Завалишь эту сделку, убью. Поняла? — выплюнул на выдохе, только для меня. Не дожидаясь ответа, прошептал: — Как войдёшь в комнату, сразу на колени. Соблазнишь его. Сделаешь всё, что он потребует, не зря же я тебя учил. ВСЁ. Иначе убью. Всех.
Надо мной нависает тень, мужское тело. Чудовище хватает меня за шкирку и тянет за собой. Открываю рот, вдыхаю, но не могу выдавить ни звука. Пинаюсь, беззвучно кричу, надрываюсь…
Кричу, надрываюсь. Слышу! Наконец-то, я себя слышу! Голос вернулся, и теперь меня спасут. Обязательно. Вытащат из лап Олави и его дружков. Кричу, высвобождаю ненависть и страх. Это — целебный крик.
Запутавшись в очередном сне, я срываю голос, умоляя о помощи.
— Что с вами! Откройте, а то я вызову полицию! — Проводница кричит, кто-то пинает дверь, стучит. За дверью купе гудят возмущённые голоса.
Я всё ещё в поезде и умудрилась заснуть. Горячая картошка творит чудеса, но и она не панацея. Уже несколько лет сны забрасывают меня в тот день, когда Олави отдал меня чудовищу. Один и тот же кошмар, постоянно, до крика. Почему? Именно в этом я и пытаюсь разобраться. Именно для этого еду в Анапу в надежде, что смогу избавиться от того, что меня разрушает.
С трудом удерживаясь на ногах, открываю дверь. Сознание запуталось в ночном кошмаре, где чудовище волочит меня в отдельную комнату.
Вытянув шею, проводница заглядывает в купе в поисках человека, который заставил меня кричать. Рядом с ней — сосед, видимо, это он пинал дверь. За ними — толпа любопытных в тренировочных костюмах и мятых футболках. Разочарованно хмурясь, они вытягивают шеи. Рассчитывали на зрелище, на приключение, а тут всего лишь кошмар.
Сосед вглядывается в моё лицо, ошалевшее и испуганное. Я промокла насквозь, белая футболка хоть выжимай, да ещё и надета на голое тело. Его взгляд опускается на грудь, идеально вырисовывающуюся под мокрой тканью. Он сглатывает, моргает, с трудом заставляет себя отвлечься.
— Что с вами?
— В вашем купе кто-то есть? — Голос проводницы настолько резкий, что царапает слух. Она смело шагает через порог, воинственно осматривая крохотное купе. Как будто в нём можно спрятаться! Я захожу следом, складываю полку и делаю приглашающий жест рукой. Убедившись, что я не прячу бесплатного пассажира, который периодически меня душит, проводница поджимает губы и буравит меня взглядом.
— Почему вы кричите? Утром всех перепугали и теперь снова. Что происходит?
— Мне приснился кошмар. Простите, я сейчас выпью кофе, чтобы больше не спать и не беспокоить пассажиров.
Я говорю тихо, вежливо, но не заискиваю. Я поклялась себе, что больше никогда не позволю себе заискивать. Ни перед кем.
Сосед вернулся из своего купе и подал мне небольшое полотенце. Мягкое, из египетского хлопка, с приятным запахом стирального порошка. Наверное, жена собирала его в дорогу.
— Всё, разошлись! Нечего на девушку смотреть! — Сжалившись надо мной, проводница разогнала любопытных. — Я вам сейчас кофе сделаю, горяченького. Раз уж и ночью не спалось, то в самый раз будет.
— Если нетрудно, сделайте кофе на двоих, — попросил сосед, вызвав у проводницы сальную улыбку.
— Оставьте меня, — устало попросила я.
— Простите, но не могу. Совесть не позволяет. Вы ночью кричали во сне, толкались в стену и плакали, я так и не смог заснуть. Вам плохо. Не заставляйте меня чувствовать себя последним подонком, позвольте вам помочь.
— Чем?
— Для начала убедиться, что вы не простудитесь.
— В поезде тридцать градусов.
— Всё равно. — Расправив полотенце, он высушил мои волосы, как заботливая мать — ребёнку. Потом щёлкнул по носу и улыбнулся. — Вот так-то лучше.
У него наверняка есть дети. Трое, а то и четверо.
— Сколько у вас детей?
— У меня только племяшки, — улыбнулся он. — Двое. Близнецы, если хотите знать, ходячие кошмарики. Теперь давайте, я выйду, а вы переоденетесь в сухое.
Через пять минут он вернулся с чашкой кофе, стаканом горячей воды и книгой. Забравшись с ногами на полку, я смотрела на идеальную синеву за окном. Мужчина отразился в стекле на фоне деревьев, и я долго разглядывала его, не подавляя симпатии. Отражения намного добрее и безопаснее людей.
— Значит, так. Мне — кофе, а вам — горячая вода. Моя бабушка говорила, что от кошмаров помогает горячее молоко. Молока у нас нет, так что попробуем воду. Выпейте и ложитесь спать, а я вас покараулю. Если что, разбужу или просто… — он отвёл взгляд, немного смущённо, — подержу за руку. — Выдерну вас из кошмара.
Да. Да и ещё раз да. Где же он был всю мою жизнь? Спаситель, чтоб его. Просто возьмёт и выдернет меня из кошмара? Наивный.
— Идите к себе, — устало подавляю в себе неприязнь к соседу и заворачиваюсь в простыню.
— Не могу, у вас уютнее.
— У вас точно такое же купе.
— В моём купе нет вас! — Сосед глубокомысленно дёрнул бровями. — Я шучу! Шучу! — увидев, как я подпрыгнула на полке, мужчина рассмеялся. — Вот, смотрите, я оставил дверь открытой. Позвольте мне хоть разок почувствовать себя джентльменом и покараулить покой дамы. Мне есть, чем заняться: я решил на старости лет научиться программированию. — Хлопнув учебником по столу, он устроился у окна и с невозмутимым видом погрузился в чтение.
Глотнув кипятка, я поставила гранёный стакан на стол. Пить горячую воду в такую жару невозможно, даже в лечебных целях. Сейчас выгоню мужчину, проветрю купе, и сама попробую почитать.
— Вы надолго в Анапу? — спросил попутчик, не поднимая глаз от книги.
Остатки сна клубятся в памяти, чудовище всё ещё волочет меня в отдельную комнату. Олави смотрит на меня, одними губами повторяя «убью».
— Раз уж мы теперь обитаем в одном купе, хорошо бы представиться, — невозмутимо продолжает сосед, невзирая на моё молчание. Вот же, непонятливый. — Не злитесь! Только назовите своё имя — и спите.
Я послушно прилегла, накрывшись простынёй. Бояться мне нечего. Незнакомец не может причинить боль, которая мне не знакома. А знакомая боль не так страшна.
— Давайте я начну, — весело предлагает он. — Меня зовут…
— Нет. Не надо. — Закрываюсь простынёй с головой и сразу засыпаю. Проваливаюсь в пустой сон, без кошмаров, без мужчины со шрамом, без Олави. Понемногу мышцы расслабляются, одна за другой, я даже храплю во сне и тогда чувствую, как меня переворачивают на бок, заботливо поправив плоскую подушку.
Я дремлю, не теряя осознанность, продолжаю ощущать присутствие соседа по купе, и это спасает меня от кошмара.
Нет, лгу. В какой-то момент я проваливаюсь совсем глубоко, настолько, что не замечаю, как над моей головой готовят еду.
— Танюш, просыпайся! — кто-то легко трясёт меня за плечо. — Сейчас будет последняя нормальная остановка перед Анапой. Можно немного погулять.
Надо мной навис мужчина, безымянный сосед. Светлые пряди свесились на лоб, синие глаза улыбаются. Хорошо, что я узнаю его и не успеваю закричать, но он заметил ужас в моих глазах и отступил на шаг.
— Танюша, это всего лишь я! Осталось десять минут до остановки. Быстро перекуси, выпей кофе и пойдём погуляем.
— Почему вы называете меня Танюшей? — Следует спросить, почему он мне «тыкает», но я не заморачиваюсь. И без этого проблем хватает.
— Раз ты не хочешь назвать настоящее имя, будешь Танюшей. Садись. Тебе сахар класть?
— Нет.
Я люблю сахар, вообще обожаю всё сладкое, но не хочу, чтобы сосед за мной ухаживал. Не хочу, чтобы он знал моё имя и мои привычки. Пусть всё делает неправильно, подпитывая мою неприязнь. Молча пью горькую жижу и смотрю в окно. Это не кофе, а мерзость.
— Это не кофе, а мерзость какая-то, — говорит сосед, и я вздрагиваю от совпадения мыслей. Попробуем ещё раз, вдруг сработает. «Убирайся из моего купе», — мысленно внушаю я, надеясь, что он услышит и эту мысль, но сосед невозмутимо продолжает есть бутерброд. Не сработало.
Назло ему, назло себе, допиваю кофе. С удовольствием съедаю бутерброд. Сделано вкусно и красиво. Думаю, что он — холостяк, хотя, судя по внешнему виду, пора бы уже остепениться. Лет 35–38, а то и все сорок. Ухоженный, не без денег.
— У вас домработница?
— Нет, — удивлённо отвечает он. — Только уборщица. А что?
— Значит, вы — холостяк.
— С чего вы решили?
— Сыр и колбаса нарезаны вами, причём идеально. Да и хлеб тоже. Даже корочки срезаны.
— А вдруг мне жена сделала бутерброды?
— Нет, жёны режут криво, торопливо.
— По себе судите?
Щурюсь и отворачиваюсь, смотрю в окно на волнистые поля.
— Я уже проснулась, так что можете идти в своё купе.
Мужчина смотрит на меня долгим взглядом, потом закрывает книгу и, подхватив тарелку, уходит к себе.
— Мужчина! — зову, когда он уже в дверях. Заглядывает в купе, синие глаза холодные, как льдинки. — Спасибо.
— Пожалуйста, — смягчается он и уходит.
******
Я не разговаривала с соседом до самой Анапы. Старательно не замечала, как он гулял по перрону во время остановки. Вышагивал под моим окном и косился до тех пор, пока я не занавесила окно. Отвернулась и открыла книгу. Смотрела на страницы, переворачивала, замечала отдельные слова. За сорок минут до прибытия я переоделась, собрала вещи и ушла в другой вагон. Намекнула незнакомой проводнице про навязчивого ухажёра, та запылала праведным гневом, даже чаем напоила. Так и дождалась Анапы, с её гостеприимным теплом и стеклянными квадратиками вокзала. Вышла на перрон и потерянно огляделась. Приключение с соседом отвлекло меня от страха. Страха с большой буквы, который живёт во мне, злится, урчит и не любит, когда его игнорируют. Как ревнивый зверь, он требует внимания и не прощает забывчивости. Я позволила себе расслабиться, умилилась тому, что скрылась от соседа, и тут меня прихватило. Не вдохнуть, как будто душат, ей богу. Еле доволокла чемодан до конца перрона, подальше от толпы. Села на тёплый асфальт и уставилась в сумеречное небо.
«Всего лишь паника, всего лишь паника, — повторяла заученно, — я в безопасности».
Мне холодно при тридцатиградусной жаре. Мурашки на коже, как холодно. Дрожащие ноги отплясывают чечётку, бутылка воды трясётся в руках. Скоро стемнеет. Надо спешить, вызвать такси, прибыть на место до полной темноты. Я знала, что первый день будет ужасным, так и должно быть. Потом станет легче, обязательно.
«Первый день должен быть ужасным», — повторяю эту фразу нараспев, направляясь к зданию вокзала. Чемодан спотыкается, переваливается на толстое брюхо, награждая меня огромным синяком на голени. Тяну его следом, поднять уже нет сил. Паника схлынула, и осталась только усталость. Глубинная, до костей.
В здании вокзала тихо, народ уже разбежался, кто куда. В углу обнимается молодая парочка, их сумки и чемоданы разбросаны вокруг, как ягоды на торте. Счастливые, надо же. Счастливые в Анапе. Украдкой слежу за ними, пытаюсь отогреться у их огня. Парень лезет девушке под футболку, и я смущённо бреду прочь, провожаемая гортанными стонами увлёкшейся пары. Не успела отогреться.
Как назло, не вижу ни одного такси. Может, плюнуть на всё и снять гостиницу, а завтра с утра отправиться искать виноградный домик? Оглядываюсь на здание вокзала, в котором приветливо мигает окошко, обещающее предоставить гостиницу на ваш выбор.
— Если ты ищешь такси, то придётся позвонить.
Я вздрагиваю всем телом, опрокидываю чемодан и с ужасом смотрю в окутанные сумерками голубые глаза.
— Прости! — фамильярничает сосед, но продолжает брать напором. Поднимает чемодан и хватает меня за руку, то ли в попытке извиниться за испуг, то ли чтобы я не сбежала. Мы застываем в неловких позах, зависнув над грузным телом чемодана. Хмурясь, сосед смотрит на мои пальцы. — У тебя ледяные руки! Тебе плохо?
Да, мне плохо.
— Всё в порядке.
— Я за тебя волновался, вот и решил подождать. Знаю, что ты не местная, да ещё и пропала перед самой Анапой. А потом увидел, как ты сидишь на перроне, и понял, что тебе нехорошо. Слушай, я знаю, что достал тебя приставаниями, но клянусь, я не маньяк.
— Если клянёшься, тогда всё в порядке. — Я усмехаюсь и забираю у него чемодан.
— Попытайся меня понять. Ночью ты, не переставая, вопишь во сне, пинаешь стену, стонешь, да и днём ведёшь себя странно. Как честный человек, я не могу оставить тебя одну, не убедившись, что с тобой действительно всё в порядке. Я на машине, могу подвезти. Если откажешься — я пойму, но тогда вызову такси и прослежу, что… — он замялся, — …короче, так.
— За чем проследишь?
Вздохнув, сосед недовольно потряс головой.
— Что у тебя есть, чем заплатить и где остановиться.
Вот тут я рассмеялась. По-настоящему, глубоко, хрипло, как не смеялась с того самого дня, как задумала этот «отпуск». Сосед по вагону считает меня психованной оборванкой, которая путешествует в купе люкс. Тоже мне, Эркюль Пуаро*.
— Я сняла комнату, так что мне есть, где жить, и есть, чем заплатить. Так уж и быть, считай себя джентльменом и спасителем странных девиц, — отвези меня. Но только если тебе по пути.
— Куда? — спросил он, радостно подхватывая мой чемодан и устремляясь к парковке.
— В сторону Высокого берега.
Затормозив, он обернулся и присмотрелся ко мне повнимательнее. Да, я — оборванка, которая путешествует в купе люкс и снимает комнату недалеко от Высокого берега, одного из самых престижных районов Анапы.
— В гостиницу? В гостевой дом?
— Нет, в частный дом.
Знал бы он, каких трудов и денег мне стоило снять эту комнату, подивился бы моей настойчивости.
Игорь (он всё-таки втиснул своё имя в разговор) оказался гордым владельцем Ауди, чистенькой, вылизанной. Модель я разглядеть не успела. Прохладные кожаные сиденья не понравились мурашкам на моей коже, поэтому я скрестила ноги и попыталась согреть руки дыханием. Это в такую-то жару!
— По-моему, у тебя температура, — неуверенно предположил Игорь, норовя дотронуться до моего ледяного лба.
— Стресс, — обобщающе ответила я и присмотрелась к попутчику. Он был похож на Игоря, другое имя показалось бы неправильным. Ухоженный, аккуратный, принципиальный. Категоричный. На маньяка никак не тянет.
Я читала об этом в какой-то брошюре, одной из многих, прошедших через мои руки.
«Жертвы психологических травм порой ведут себя непоследовательно, поэтому им следует соблюдать особую осторожность. Несмотря на повышенную тревожность, они внезапно проникаются доверием к незнакомым людям, что может послужить источником последующих травм».
Точнее и не скажешь. Вот она я, сижу в машине совершенно незнакомого мужчины. В чужом городе, в темноте. И не боюсь. Настолько устала бояться, что приветствую опасность, иду к ней навстречу. Прыгаю на её прохладное, кожаное сидение и, устроившись поудобней, пристёгиваюсь ремнём.
Моя опасность пахнет кожей, лимонным освежителем воздуха и мужским одеколоном.
— Завтра расскажу друзьям, что пришлось включить подогрев сидения в июле, — усмехнулся Игорь, и я почувствовала, как подо мной разливается приятное тепло. — Получше?
— Да, спасибо.
Огни приборной панели отразились в его глазах, и я невольно улыбнулась. А что, если он — действительно хороший парень? Ведь такие встречаются, мне о них рассказывали.
— Тань, — прошептал он. В синих глазах — асимметричные искорки.
— Что?
Вот я уже и на «Таню» отзываюсь.
— Ты мне адрес дашь?
— Зачем?
Я напрягаюсь, всё тело реагирует на нежелательное вмешательство в мою жизнь.
— Так я ж машину веду. Знать бы, куда ехать.
Смех — самое лучшее лечение, уж точно надёжнее снотворных. Комичность ситуации распустила шнуровку моего страха, выпуская наружу кусочек души. Розовый, тонкокожий, порочно-ранимый. Откидываю голову и хохочу, не смущаясь своей глупости. Рядом смеётся Игорь, хлопая рукой по рулю.
— Не дам адрес, — давлюсь смехом. — Сам угадаешь, куда ехать. — Достаю из сумочки распечатку и протягиваю Игорю, вытирая слёзы. На его лице отражается искреннее удивление.
— Я знаю это место, — говорит. Складывает лист и отдаёт мне, чуть хмурясь. Озадаченный странным совпадением, он задумчиво кривит рот. — Сто лет туда езжу, но ни разу не видел, чтобы на этой улице сдавали туристам.
Как под дых мне дал этими словами. Я не люблю совпадений, случайностей и неожиданных поворотов событий. Куда делась моя осторожность? Так и доиграюсь, вот же, дура. Двигалась понемногу, шаг за шагом, так долго ждала своего спасения — и сразу влипла. Первый встречный догадался, что со мной что-то не так. И не только со мной, но и с моим «отпуском». Делаю бесшумный вдох, стараясь потушить проблески паники.
— Никогда там не была и понятия не имею, что это за место. — Разворачиваю ириску и закидываю в рот, предлагая Игорю вторую. Мне почти удаётся изобразить невозмутимое равнодушие. Игорь отказывается от конфеты, не замечая моей паники и всё ещё хмурясь. — Выбрала по рекомендации знакомых, — уверенно продолжаю я. — Они сказали, что это — частный дом, тихий, с видом на море. Берут только своих.
«Своих»! Вот же, сказанула.
— Своих, — повторил Игорь удивлённым эхом.
Сжимаю его плечо и взволнованно заглядываю в глаза. Безошибочный маневр. Во- первых, прикосновение отвлекает, намекая на что-то личное, во-вторых, мои глаза сбивают с мысли. Не зря меня дразнили инопланетянкой. Игорь послушно отвлекается и морщит лоб, затрудняясь вспомнить, что именно его насторожило.
— Игорь, скажи честно: с этим местом что-то не так? — Импровизирую, добавляю в голос немного наигранной паники. У меня её вдосталь, какой угодно. — В этом районе опасно? Плохие хозяева? Тогда я лучше в гостиницу. Игорь, скажи правду! — Голос дрожит, и создаётся образ этакой трогательной испуганной девицы. Мне почти смешно. На самом деле я не променяю эту комнату ни на что другое, даже если хозяева — людоеды. Я вернулась в Анапу для того, чтобы увидеть чудовище, и снять комнату на его улице оказалось, мягко говоря, непросто. Я не уеду, пока не вырвусь из кошмаров, а для этого мне нужно снова его увидеть. Поселюсь рядом, чтобы «случайно» проходить мимо его дома. Чтобы увидеть его в саду или на пляже. Один взгляд. Два. Три. Может, поздороваюсь и заговорю о погоде. Привыкну к его лицу, докажу себе, что он мне больше не страшен, и вытолкну чудовище из моих снов. И тогда ко мне вернётся жизнь.
Выруливая с парковки, Игорь тихо засмеялся, подтверждая, что мне удалось его отвлечь.
— Не истери, дурочка. Это — лучшее место, вдали от туристов, с закрытым пляжем. Хозяева нормальные, правда, я не знал, что они сдают комнату, но всё равно — отличное место.
Проехали. Больше ни слова. Понимаю, что Анапа — не Москва, место небольшое, но мне всё равно не нравится это случайное совпадение.
— Слушай, а кто порекомендовал тебе это место? — задумчиво спросил Игорь, вливаясь в вечерний поток машин.
— Андрей Спиваков. Его тётя познакомилась с хозяевами во время отдыха.
Кажется, паника ушла. Вру гладко, без излишеств.
— Откуда ты? Из Москвы?
— Игорь, послушай, не обижайся, но то, что ты меня подвозишь, не значит, что мы стали друзьями. Попрощаемся — и всё, конец фильма.
— Я попытаюсь изменить твоё мнение.
— Ничего не выйдет.
— Жаль.
Вот же, идиот. Нарывается, как на мину, честное слово. Никакого инстинкта самосохранения. Чувствует же, что я сломана, причём совсем, но всё равно лезет.
— Тебе очень больно. — Игорь постукивает пальцами по рулю, наклоняя голову, чтобы я не видела его лица. — Я никогда не слышал, чтобы так кричали во сне.
— С детства пела в хоре, мне хорошо поставили голос. — Попыталась отшутиться, но вышло плоско, глупо. Да и Игоря разозлила.
— Я вообще за бабами не гоняюсь и к тебе лез не для дури. — Раздражённо щёлкнув пальцами, он прибавил скорость. — Неужели ты думаешь, что мне не вытерпеть в поезде пару дней без траха? Обезумел и полез к тебе, как животное? Я волновался за тебя, ты мне всю ночь спать не давала. Сначала я думал, что у тебя ребёнок плачет, а потом… не знаю.
— Что потом?
— Думал, что белуга ревёт. — Снова смеёмся. Так легче, наверное. — А потом увидел тебя и обалдел. Чтобы такая, как ты, мучилась во сне, должны быть веские причины. Вот и захотел помочь. Что с тобой?
Выигрышный вопрос. Жаль, что придётся оставить его без ответа.
— Где мы?
— Недалеко уже, не волнуйся. Не хочешь отвечать — не надо.
Слева — зернистая темень с вкраплениями звёзд. Где-то внизу — море, я чувствую его дыхание. Справа — настырные огни гостиниц и баров. Отворачиваюсь от изучающего мужского взгляда в надежде остудить его любопытство. Греюсь на тёплом сидении посреди июльской жары. Молчание защитным пологом окутывает мои тайны.
— Вот, смотри: эта улица заканчивается тупиком, твой дом в самом конце. Отсюда туристов не видно и не слышно. Наслаждайся, таких мест немного, здесь тишина и покой.
Как будто в знак протеста, до нас донеслись крики. Игорь притормозил и, открыв окно, высунулся наружу, рассматривая столпившихся людей. Фары выхватили красную полосу на белом фоне. «Скорая помощь». Что же сегодня за день такой, магнитные бури, что ли?
— Да выключи-то фары! Люське с сердцем плохо. — Пожилая женщина кинулась на остановившуюся машину, барабаня кулаками по лобовому стеклу. — Ах, Игорёк, это ты! Давно здесь не появлялся. Горе у нас.
— Людмиле Михайловне плохо? — Игорь выскочил из машины и, рассекая толпу, ринулся в направлении проглоченного тьмой дома. Пользуясь моментом, я вытащила из багажника чемодан и побежала по ухабистой дороге, провожаемая недобрыми взглядами.