Четыре недели спустя, 6:15 утра
«В газетах написали что тебя зовут пара крофт»
«Спасибо, что разбудил. И что из этого?»
«Так это правда? КЛАСС! Почему ты не сказала, что тебя зовут пара крофт?» «Не могу поверить»
«??»
«Не могу поверить, что ты используешь знаки препинания!»
«Я случайно, максик злится что газеты о тебе узнали»
«Скажи ему, чтобы не злился»
«Он всё время злится лара приезжай а то мне скучно»
«Извини, сейчас не могу»
«А потом приедешь? слушай а ты правда была замужем за убийцей»
«Лара?»
«Лара Крофт?»
«Лара? Ты ушла?»
«Да, я ушла»
«Мне интересно какой он ну ты поняла»
Нет, я не поняла. Дети — необычные существа, они видят жизнь в почти нечеловеческом ракурсе. А уж их непосредственность безошибочно бьёт в самое больное место. Каждая фраза Димы, как укол в душу, особенно его вопросы. Я притворяюсь, что на моём компьютере нет видео, поэтому мы общаемся сообщениями или короткими весточками по скайпу. Он собирается приехать в Хельсинки на зимние каникулы, но только если я куплю игровую приставку. На самом деле видео у меня есть, но я боюсь увидеть Диму и распасться на части. Я и так склеена липкой лентой, поэтому рисковать не стоит.
Каждое утро начинается с его вопросов, благо разница во времени у нас небольшая. Иногда они ставят меня в тупик, например:
«куда ты положила отвёртку от самоката» или
«я не могу найти ключи» или
«почему у тебя нет детей».
А иногда — заставляют поморщиться, как от зубной боли.
«максик не хочет ездить на самокате говорит что он твой скажи что ему можно»
Ему можно. Ему всё можно.
Мы расстались четыре недели назад. Первые два дня я провела в постели, скучая о Максе, о Диме и о своём быстротечном счастье. Корила себя за трусость, за то, что чувства не сложились в обещания. За то, что я не рискнула.
Потом я собралась с силами и позвонила отцу Олави. Тот знал об аресте сына и встретил меня в большом волнении. Я приехала в его офис, чтобы дать ему возможность прийти в себя, прежде чем рассказывать о случившемся остальным членам семьи.
Господин Крофт, видный банкир, рыдал у меня на плече, считая себя причастным к преступлениям сына. Это было настолько ужасно, что, оставив его на попечение ошеломлённой секретарши, я вернулась домой и снова забралась в постель.
Я не могла не задуматься о прошлом. Что бы сделал отец Олави, если бы я попросила его о помощи несколько лет назад? Есть шанс, что я спаслась бы намного раньше. Но есть и другой вариант, царапающий новообретённое спокойствие острием паники. Олави способен на всё, в это я верю до сих пор.
Нет смысла гадать о прошлом. Мой пляжный спаситель прав: у нас есть только одна обязанность — жить.
В тот вечер ко мне пришла сестра Олави. Долго стояла в прихожей, истекая слезами, потом обняла меня и замерла на целую вечность. Так и не сказала ни слова. Ушла, унося с собой запах беспомощного горя.
А после этого началась рутина. Я отдалась работе, предпочитая ночные дежурства, чтобы днём не оставалось времени думать. Как сказал бы Дима, я не могла помочь себе, поэтому спасала других.
Через неделю после возвращения я подала на развод. Получить его несложно, согласия Олави не требуется, однако заявление полагается подать дважды. После первого тебе даётся время на обдумывание. Просмотрев заполненную форму, администратор глотнула воды и сказала, что, возможно, мне не потребуется делать второе заявление.
В графе «причина развода» я написала правду.
«Муж удерживал меня пленницей несколько лет, а в данный момент обвиняется в убийстве и похищениях женщин».
Заодно я подала заявление на проверку паспорта, объяснив озадаченному полицейскому мои опасения. Достаточно быстро подтвердилось, что паспорт — настоящий, но получен он нелегальным путём, после чего началось рассмотрение вопроса о моём гражданстве. Всё это было мне настолько безразлично, что я три дня не открывала письмо, в котором меня приглашали на интервью. Уже к концу первой недели я приняла решение вернуться домой, к родителям, в тот самый город, где всё начиналось. Перечеркнуть последние восемь лет и попытаться начать сначала. Диме я об этом не сказала, пока. Перееду, устроюсь, сниму жильё, а уж потом начну сообщать друзьям. Вернее, другу, он у меня всего один, да и тот — ребёнок.
Я ни разу не спросила Диму о Максе, хотя и хотела. Очень. Втайне надеялась, что он приедет за мной и всё решит за нас обоих. Смотрела в окно в надежде увидеть, как он стоит перед домом и не решается зайти. Знала, что он не приедет. Макс подарил мне свободу, чтобы я отбросила его вместе с остальным прошлым. Следующий ход был за мной, но я опустила карты. Сплошные козыри — а всё равно струсила.
Макс предложил решить все мои проблемы. Он помирил меня с родителями, подарил счастье и свободу, а потом отступил, позволяя мне сделать выбор. Надеялся, что я выберу его. Навсегда.
Казалось бы, что может быть проще. Как выяснилось, многое.
Макс хотел всё и сразу. Чтобы если доверие — то полное и во всём. Если любовь — то навсегда. Если шагаешь в будущее — то прошлого больше нет. Чёртов максималист.
Мы разные.
Его слова — сразу, полностью, навсегда.
Мои слова — понемногу, осторожно, медленно.
Я рисковала потерять его навсегда, болела им во сне и наяву, но не могла решиться. Шаг к нему равносилен обещанию, рисующему новую жизнь. Макс сказал, что даст мне всё, что я соглашусь взять, но и от меня он требовал очень многого. Всю меня, сразу и навсегда.
Я мучилась, боялась, но, шаг за шагом, двигалась вперёд. Собрала любимые вещи, а остальное отдала в благотворительный магазин. Уволилась с работы и купила билет в Москву. Пока что не стала сообщать родителям о возвращении, на случай, если что-то пойдёт не так. Оставляла себе свободу со всех сторон, чтобы не останавливаться, не паниковать. Чтобы дышать. Погуляла по Москве, купила билет до Ростова и села в поезд. Уже тогда знала, что еду в Анапу, но притворялась, что это не так. Искала съёмное жильё недалеко от родителей, пролистывала вакансии в местной больнице. Всю дорогу ловила интернет в телефоне, чтобы отвлечь себя от нарастающего страха. Не позволяла себе думать о том, как войду в дом Макса, что скажу ему и Диме. Стоит ли приезжать, не предупредив?
Как и ожидалось, до родителей я не доехала. Вышла в Ростове и выбросила билет домой, купив новый. Прибыла в Анапу, села на чемодан и задумалась. Семь утра. Вторник. Что я скажу Максу? Не знаю.
Как и в прошлый раз, вокзал остался равнодушен к моему страху. Солнце расправило лучи и приготовилось к ещё одному жаркому дню. Мужчина с тремя чемоданами забрал последнее такси. А что, если я не смогу дать Максу то, что ему нужно? А что, если он меня не ждёт? Жирный голубь подпрыгнул около чемодана в поисках крошек, и я притопнула ногой, отгоняя его в сторону урны. На перроне только я да старушка лет восьмидесяти. Либо отдыхает, либо тоже боится сделать следующий шаг.
Достаю телефон и пишу Диме сообщение.
«Что делаешь»
«СПЛЮ!» — отвечает он через пару минут.
«Уже семь утра!»
«Смотрели с максиком фильм до двух часов ночи»
«Ладно, спи»
Заказываю такси и стою у вокзала, покачивая чемодан на ноге. Может, остановиться в гостинице, всё обдумать, а потом уже нагрянуть к ним? Или лучше сначала позвонить и сообщить, что я приехала? Да, точно, так и сделаю. Остановлюсь в гостинице и сообщу Максу, что я в Анапе. Проездом. И посмотрю, что он скажет.
Забираюсь в такси и вымученным голосом называю адрес дома Людмилы Михайловны.
Не позволяю себе струсить.
— Вам плохо? — спрашивает таксист, заметив страдальческое выражение моего лица.
— Нет. Наоборот, мне хорошо. Но бывает так, что «хорошо» пугает тебя намного больше, чем «плохо».
— Эээ, — таксист непонимающе хмурится и включает радио погромче, чтобы я не стала развивать излишне философскую тему.
Останавливаю такси посередине их улицы, не доезжая до дома 65, расплачиваюсь и сажусь на чемодан в ожидании вдохновения. Нужно собраться с силами и просто войти в их дом. Постучаться, поздороваться — и всё.
Сказать: «Макс, я приехала к тебе. Если я всё ещё тебе нужна, то хочу, чтобы ты знал, что…»
Нет, это слишком витиевато и многословно. Слишком много воды — если, то, чтобы, что… плохо.
«Макс, я хочу за тебя держаться».
Нет, этого мало, он захочет больше.
«Можно я останусь у тебя?»
Слишком завуалированно.
Не говорить же что-то примитивное и книжно-романтичное типа «Я не могу без тебя» или «Я люблю тебя больше жизни».
Взвыв от отчаяния, я вцепилась в волосы, и тут завибрировал мой телефон.
«Я проснулся тебе что скучно чтоли»
«Ага»
«Купи игровую приставку»
«Ты позавтракал?»
«Бабушка заставила»
Господи, как я умудрилась забыть, что Людмила Михайловна вернулась домой?! Думала, что меня встретят Дима с Максом, а ведь это — дом чужой мне женщины.
Встаю, судорожно хватаю чемодан и волоку его за собой прочь от их дома. С какой стати я заявлюсь к ним без приглашения, да ещё и не предупредив Макса?
Захотелось обернуться невидимкой или хотя бы спрятаться в кустах в ожидании такси. Надо было поехать в гостиницу, так нет же, я решила испытать себя, чтобы доказать, что могу решиться. Хватаю телефон, чтобы снова вызвать такси, и вижу ещё с десяток сообщений от Димы. Что-то про хлопья и кефир, а потом неожиданное:
«Чай будешь?»
Смотрю на телефон, и мне кажется, что из него исходит детская улыбка.
Колеблюсь ровно три секунды.
«Буду»
«Тогда хватит бегать по улице нафиг заходи на кухню я на улицу не понесу»
«Откуда ты знаешь что я здесь»
От смущения я и сама забыла про пунктуацию.
«Соседка бабушке позвонила ты перед её домом бегаешь с чемоданом и она тебя узнала»
Открываю калитку и иду к дому. Тело, как сжатая пружина, — того и гляди выстрелит. Вот-вот сорвусь и уеду неизвестно куда. Боюсь счастья. Нормальным людям этого не понять, но поверьте на слово.
Если Макс дома, я не знаю, что сказать. Если его нет — ещё хуже. Если Дима с бабушкой начнут расспрашивать меня, что и как, и звонить Максу на работу, я не выдержу. Сбегу.
Получается, что я сбегу в любом случае, так может, лучше сразу?..
Запретив себе паниковать, я подняла чемодан и стала на первую ступеньку. Людмила Михайловна открыла дверь и, улыбнувшись, пригласила меня в дом.
— Вы уж простите, Лара, что Дима вас не встречает, но я запретила ему выходить из-за стола, пока он не допьёт кефир. Он при вас что пил?
— Эээ… — мысли не успевали перестроиться с паники на бытовую тему, — молоко, воду и лимонад.
— То был июль, а теперь скоро осень, и нужно пить кефир. Лара, вы пьёте кефир?
— Ммм… иногда.
Заходим на кухню, и я вижу обиженное лицо Димы с кефирными усами.
— Кефир — гадостная гадость, — говорит он. — Привет, Лара.
— Вы завтракали? — интересуется Людмила Михайловна, заваривает чай и ставит передо мной кружку. Я замечаю, что она выбрала именно ту, которой я пользовалась, пока жила в их доме. Предчувствую панику, но меня захлёстывает неожиданное тепло.
— Да. Нет. Немного.
— Заставь её пить кефир, — коварно хихикает Дима, и я изучаю его, не скрывая удивления. Я ожидала, что он завизжит, повиснет на моей шее, а он ведёт себя так, словно мы видимся каждый день. — На самокате поедем? — спрашивает он, болтая ногами. Будто мы расстались вчера вечером.
— Никуда вы не поедете! — Людмила Михайловна ставит передо мной тарелку со свежими рогаликами. — Ларе нужно отдохнуть с дороги, а ты так и будешь нянчиться с кефиром до полудня.
Димка залпом допивает кефир и, вытерев ладонью губы, выдаёт капризное «бееееееее».
— Молодец! — говорит Людмила Михайловна голосом опытной учительницы. — А вы, Лара, кушайте скорее, не давайте рогаликам остыть.
Я послушно откусываю хрустящую булочку, от волнения не ощущая вкуса. Дима радостно хихикает и хлопает меня по плечу.
— Тебе хана, бабуля занялась твоим воспитанием!
— Следи за своей речью, Дмитрий! — Строгий взгляд поверх очков — и Дима прижимается ко мне боком и закатывает глаза.
— Как вы себя чувствуете, Людмила Михайловна? — Этот вопрос — мой первый весомый вклад в нашу беседу.
— Отменно! Честное слово, отменно. Этот инфаркт прошёл намного легче прошлых. Сплошное везение. Чувствую себя бодрее, чем в пятьдесят лет. Но не станем больше говорить о здоровье, Лара, эту тему в нашем доме не любят. Ваша комната убрана, так что можете отдохнуть после завтрака. Не позволяйте этому хулигану вытащить вас на улицу.
— Позволяйте-позволяйте-позволяйте, — тараторит Дима.
— В одиннадцать утра мне нужно к врачу, и я собиралась оставить Диму одного. Если вы за ним проследите, мне будет намного спокойнее. — Взгляд поверх очков, теперь уже на меня — и я поневоле вытягиваюсь по струнке.
— Я… да, конечно, я останусь с Димой.
— Самокат-самокат-самокат, — всё ещё тараторит тот, весело барабаня ногами по ножке стола.
— Вы не возражаете, если мы с Димой покатаемся на самокате? — на всякий случай проверила я.
— Как вам будет угодно, Лара. Чувствуйте себя, как дома.
Дима шикнул на бабушку и замолчал, бросив на меня затравленный взгляд.
Людмила Михайловна обернулась, комкая в руках клетчатое синее полотенце. Очки сползли на кончик носа, и, казалось, расфокусированный взгляд испытывал меня. Знать бы, что здесь происходит.
— Не мучай Лару, Дмитрий. Она только что приехала, ей нужно отдохнуть.
— Извини, Лара, — насупившись, сказал мой приятель, царапая стол. — Не буду тебе надоедать.
Я не стала распаковывать вещи. Приняла душ и села на кровать, пытаясь переварить происходящее. Макса дома нет. и никто его даже не упомянул. Меня приняли обратно, как будто я не уезжала, как будто Людмила Михайловна знает меня уже много лет. Дима, который до этого ни разу не извинялся, нервничает, словно боится наказания. И шикает на бабушку, предложившую мне чувствовать себя, как дома.
В дверь поскреблись. Прислонившись к косяку, Дима посмотрел на меня исподлобья. Семейный взгляд Островских, не иначе.
— Ты не обиделась, что я заставляю тебя кататься на самокате?
— Нет, конечно. Сейчас найду кеды и поедем.
— А отдохнуть не хочешь?
— Я уже отдохнула. Дима, что происходит? С чего ты вдруг такой вежливый? Отступив в коридор, он поскрёб ногтем зажившую ссадину на коленке.
— Никакой я не вежливый. Если ты готова, то поехали.
— Слушай, а где Макс?
— На работе.
Хочу спросить многое, но не знаю, как. Не станешь ведь допытываться у ребёнка, помнит ли меня его дядя и будет ли рад моему приезду.
Мы сделали пару кругов по парку, перекусили, потом сели в тени, глядя на море. За прошедшие недели оно потемнело, волны отяжелели, как будто носили в себе память оживлённого лета.
— Бабушка зря сказала, чтобы ты чувствовала себя как дома, — сказал Дима, избегая моего взгляда.
Эти слова ошпарили.
— Если хочешь, я перееду в гостиницу. — Онемевшие губы растянулись в улыбку, не выдавая истинных эмоций.
Дима дёрнул головой, удивлённо хлопая глазами.
— Ты что, нет, зачем тебе в гостиницу? Просто я не хочу, чтобы ты… ну, сама знаешь… испугалась.
— Чего испугалась?
Что бы ни происходило в этой семье, я совершенно ничего не понимаю.
— Не знаю, чего. Всего, — вздохнул Дима. — Ты трусиха. Максик сказал, чтобы мы тебя не спугнули, а бабушка сразу ляпнула, чтобы ты чувствовала себя, как дома. Да ещё и я к тебе приставал.
Так. Минуточку. Макс сказал ЧТО?
— Мы не хотим тебя спугнуть, Лара.
— Спугнуть?? Я что, бабочка?
Дима фыркнул в ладошку и прикрыл глаза.
— Твоя дядя знал, что я приеду?
Дима кивнул и уткнулся взглядом в землю, ковыряясь в ней пальцем.
— Да. Максик сказал, что ты к нам вернёшься, но тебе будет непросто, и чтобы мы постарались тебя не спугнуть. А теперь мне влетит за то, что я проболтался.
— Не влетит, я тебя не выдам. — Осторожно прикоснувшись к его плечу, я подвигала кончиками пальцев, предлагая крохотную ласку. Дима подался ближе, усиливая контакт, но всё ещё глядя в землю. — С чего Макс решил, что меня можно спугнуть?
Дима пожал плечами и шмыгнул носом.
— Счастье легко спугнуть, — пробормотал он себе под нос.
Откуда ребёнку известны такие откровения?
— Нет, Дима, это не так. Счастье спугнуть нельзя. Если оно твоё, то обязательно вернётся.
— Это не мои слова, а Макса. Он имел в виду тебя.
Макс назвал меня счастьем.
Меня. Счастьем.
Он знал, что я вернусь.
Он всё обо мне знает, он чувствует меня издалека.
— Дыши, Лара! — засмеялся Дима, бросив в меня комочком земли.
— Макс меня ждал? — не выдержала я.
— А ты как думаешь? — Повернувшись ко мне, Дима убрал чёлку со лба, оставляя над бровью грязный след. — Пар, ты ведь не обидишь его, а? Максу было очень плохо, когда ты уехала. Раз уж вернулась, то останешься?
Я боялась, что разговор с Максом покажется мне сложным. Забыла, что объясняться с Димой в сотни раз труднее.
— Это зависит от твоего дяди. — Морщусь, так как понимаю, что этим ответом задала ему очередной вопрос. Надеюсь, что Дима не подумает, что я пытаюсь выпытать у него информацию о планах Макса.
Не подумал.
— Я видел твой чемодан, ты привезла очень мало вещей. — Дима обиженно отвернулся, заподозрив, что я его обманываю.
— Остальное выбросила или отдала в благотворительный магазин.
Как сказала, так и пожалела. Лицо Димы тут же просветлело, и он вскочил на ноги, словно собираясь бежать домой и сообщить Максу радостную новость.
— Совсем всё выбросила? А квартира как?
— Я её снимала.
— А работа?
— Уволилась.
Морщусь всё сильнее, ибо, сама того не желая, раздаю обещания, даже не поговорив с Максом.
— Не бойся, я Максу не скажу. Клянусь! — торжественно восклицает Дима, приложив руку к груди. — Пусть помучается, а то он заставляет меня готовиться к школе. Как придёт домой, увидит твой чемодан и пусть гадает, надолго ли ты приехала.
Довольно потирая руки, Дима подмигнул, и я постаралась улыбнуться в ответ, хотя настроение у меня было отнюдь не светлое.
Мы вернулись в час дня, и к тому времени Макс уже сидел на кухне и выслушивал нотацию Людмилы Михайловны. О кефире, конечно, о чём же ещё. Когда мы зашли на кухню, разговор затих. Оборвался на полуслове. Макс смотрел на меня, сжимая в руке стакан.
— А я уж, было, начала гадать, куда вы заехали, — жизнерадостно сообщила Людмила Михайловна. — Дмитрий, тебе следует привести себя в порядок. Пойдём!
— Но я…
— Ты похож на поросёнка!
На разделочной доске осталась нарезанная морковка, а значит, нам с Максом предоставили возможность поговорить наедине.
Иногда мне по привычке хочется его ненавидеть. Например, сейчас, когда он молчит и сосредоточенно смотрит в окно, ожидая от меня слов. СЛОВ. Больших, значительных, которые всё исправят и объяснят. Которые пообещают будущее, которое ему нужно.
Если он действительно меня любит, то не должен ожидать от меня невозможного. Само появление в его доме стоило мне…
Я не успела накрутить эмоции на пружину моего страха. Макс распустил их одной фразой.
— Ты и сама похожа на поросёнка.
Похожа, соглашусь. Взмокшая, с грязными коленями и ладонями.
— Мы с Димой заигрались на детской площадке.
Мазнув по мне взглядом, Макс поднялся и стянул с доски пару кружочков морковки. Почему он избегает моего взгляда?
У меня невероятный талант — бояться всего и сразу. Того, что Макс потребует от меня слишком многого, и того, что не захочет ничего вообще.
Закинув морковку в рот, Макс повернулся ко мне и улыбнулся. Легко, мягко, почти весело, но улыбка контрастировала с тяжестью его взгляда.
— Лимонад будешь? Или сразу в душ?
— Лимонад. Пожалуйста.
Делаю жадный глоток и задерживаю дыхание, готовясь сказать то, к чему не готова. Увы, слова не складываются. Я не способна на щедрость, с которой Макс предложил мне себя. Я бы отдала ему всё, но у меня пока что ничего нет. Только новообретённая свобода, потерявшая вкус после нашего с Максом расставания.
— Макс, извини, что я нагрянула без предупреждения.
Он удивлённо моргнул, потом кивнул и протянул мне морковку.
— Людмила Михайловна рада твоему приезду. Дима ей все уши прожужжал рассказами о ваших приключениях.
Жар защипал лицо, предвещая слёзы. Дима ошибся, Макс меня не ждал. Узнал о моём прошлом, одумался, и теперь нас не связывает ничего, кроме неловкости. Нужно срочно сказать ему, что я здесь проездом, что собираюсь в родной город, и тогда это удушающее напряжение между нами рассеется.
Хлопаю губами, как рыба, но слова не приходят. Показываю пальцем на дверь, чтобы хоть как-то оповестить Макса о моём уходе, и иду в ванную.
— Если хочешь, можешь принять душ у нас дома.
Слова нагоняют меня в дверях, и я останавливаюсь, пытаясь расшифровать их смысл. «У нас дома».
— У нас?
— У нас. У нас с тобой.
На меня смотрит совсем другой Макс — слишком серьёзный, со скрещенными руками и давящим взглядом. Но я узнаю тьму его глаз, родную, любимую. Она не пугает, не угрожает. В ней — страх, знакомое, чёрное месиво. Макс боится услышать мой ответ.
А я боюсь, что захлебнусь радостью. Макс всё упростил, догадался, что слова парализуют меня хуже паники. Перескочил через объяснения и обещания — и взял меня к себе. Принял мою тьму, как и я — его, и распустил страх, нить за нитью. Не колеблясь, я протягиваю руку, и его лицо расслабляется.
— Ты вернулась, Лара. Сама. Больше я тебя не отпущу.
— Обещай! — требую я. Если Макс поможет, я научусь не бояться слов.
— Обещаю.
Часть забора снята, кусты срезаны, поэтому мы проходим прямо к дому номер 63. Поднимаясь на крыльцо, я ловлю себя на совершенно дикой мысли: «На Новый год поставим здесь маленькие ёлочки в горшках и украсим их игрушками. Фиолетовая и серебряная гамма. Да, точно, именно эти цвета».
Останавливаюсь, изумляясь такому повороту мыслей, но Макс тянет меня вперёд. Волнуется, что я передумаю. И тогда я озвучиваю свои фантазии, чтобы он не сомневался в моей решимости следовать за ним. Всегда.
— На Новый год можно поставить на крыльцо ёлку.
Макс оборачивается и разглядывает ступени. На них всё ещё стоят горшки с растениями, оставшиеся от прошлых жильцов.
— Украсим её серебряными игрушками и огоньками. — Он улыбается.
— И фиолетовыми шарами.
— Обязательно.
Я сама подтолкнула его в дом. Внутри пахло свежей краской и деревянными стружками. Дом казался новым, необжитым, и внутри не осталось и следа прошлых жильцов.
Проведя меня через спальню, Макс не сказал ни слова. Не объяснил огромную кровать, нетронутую, как будто заправленную гостиничной горничной.
Открыл двойные двери, и запах дерева усилился.
— Справа — гардеробная, слева — ванная комната, — сообщил он, останавливаясь в дверях. — В шкафчике найдёшь полотенца и всё остальное.
Лёгкое головокружение придавало нереальность происходящему. Толкнув дверь в гардеробную, я обнаружила перед собой ряды полок и открытых шкафов, перемежаемых зеркальными стенами. Ванная комната походила на картинку из журнала о миллионерах: ванна джакузи, душевая кабинка с массажными струями и две раковины. По размеру она почти превосходила мою квартиру в Хельсинки.
Две раковины. Две.
— Чья это спальня? — спросила, оборачиваясь на Макса. Знала ответ, но хотела снова услышать от него, что это — наш дом. Забыла, что Макс не любит повторяться.
— Я не знал, что ты любишь больше, душ или ванну, поэтому сделал и то, и другое.
— Здесь две раковины. — Я видела такую роскошь только в фильмах.
Макс повёл плечами и наморщил лоб.
— Я не стану тебя торопить, Лара.
— Ты знал, что я вернусь.
— Скорее, надеялся.
— Ты выселил жильцов и переделал дом. Такая надежда больше напоминает уверенность.
Макс покопался в бумажнике и протянул мне билет. На его имя, в Хельсинки, вылет через два дня.
Он собирался меня вернуть.
Сладкая мысль с небольшой горчинкой: значит, он не верил, что я решусь.
Как всегда, Макс читал мои мысли.
— Я не собирался на тебя давить, просто хотел напомнить, что мы тебя ждём.
Они меня ждали. А я… я струсила, уехала. Знала же, что психолог неправ, что моя жизнь — тут, в Анапе, с Максом и Димкой. А всё равно струсила.
— Ты меня осуждаешь, да? Думаешь, что я уехала, потому что сомневалась? Это не так, Макс. Я не сомневалась в тебе, в нас. Не осуждай меня, пожалуйста!
Обняв, я прижалась к его груди, с каждым словом впечатывая в него веру. Макс подался ближе и провёл ладонью по моей спине. Мир замкнулся вокруг нас, восстанавливая спокойствие и равновесие, которые я обрела рядом с Максом.
— Я не собираюсь тебя осуждать, Лара. Только любить. Можно?
Кивнуть намного проще, чем ответить словами.
А ещё можно провести руками под его рубашкой, расстегнуть её и приникнуть к тёплой груди. Кожа к коже. Слушать сердце Макса и ничего не бояться.
— Я уехала, потому что…
— Потому что я — идиот. Потребовал всего и сразу, а для тебя это — слишком много. Просто позволь мне тебя любить. Больше я ни о чём не прошу.
— Почему же, проси. Я хочу большего. Всего.
Макс любил меня нежно, медленно. В нашем доме, в спальне, которую он придумал для нас. С двумя раковинами и гардеробной. Он заново изучал моё тело, теперь уже наверняка зная, что впереди — годы. Новая история, наша с Максом.
— Я не буду тебя торопить, — снова пообещал он. — Никогда.
Потом мы ели на нашей кухне и обсуждали новости. Впервые говорили о работе Макса, о городе, о нормальной жизни.
— Если вкладывать деньги во всякую ерунду, то придётся работать каждый день. А если поступать умно, то можно жить, как хочешь. А эти кретины всерьёз думают, что смогут меня обмануть…
Макс рассказывает о рабочей встрече, потом вдруг замолкает посередине предложения.
— Лара? — его голос меняется, как будто высыхает.
— Ммм, — трусь щекой о его грудь, наслаждаясь домашней обстановкой.
— Ты ведь знаешь, что я тебя люблю?
— Знаю. И я тебя тоже. Очень люблю.
— Знаю, — уверенно отвечает Макс, но я чувствую, как расслабляются его плечи. — Так вот, эти недоумки всерьёз пытаются толкнуть идею северного туризма среди приезжих. Кто, скажите мне, едет на юг, чтобы узнать о севере…
Я слушаю вполуха, разомлев на его груди. Вибрация любимого голоса перестраивает мои биоритмы. Я хочу жить в такт с Максом, дыхание в дыхание, улыбка в улыбку.
Макс забавный. Порывистый. Мой.
После ужина к нам заходит Дима, держа в руках огромный пакет чипсов. Явно контрабандный товар, Людмила Михайловна такое не покупает. Дима запрыгивает в кресло и задаёт прямые вопросы.
— Максик, ты переедешь в этот дом?
— Да.
— С Ларой?
Осторожное «да» Макса и уверенное — моё.
— Гмм… Мы теперь соседи, — хрустит Димка.
— Тоже мне, соседи, — фыркает Макс. — Мы же даже забор сломали. Считай, что живём все вместе. Если хочешь… — Макс косится на меня и получает в ответ улыбку. — Выбери себе комнату и оставайся с нами.
Оба смотрят на меня, улыбаясь, и от этого мне так хорошо, как не было никогда. Тоже фыркаю, громче Макса.
— Что за разговоры! — смеюсь. — Какое слово придумал — соседи. Ты — наш.
Дима кивает, всерьёз обдумывает ответ.
— У вас нет игровой приставки.
— Придётся купить, — притворно вздыхает Макс.
Димка качает головой и морщится, приняв решение.
— He-а, я с бабушкой останусь. Комнату мне сделайте, буду там иногда спать, но не перееду. У вас дети будут, а от них визга немеряно. Сенина сестра так орёт по ночам, что он таблицу умножения забыл. На фиг мне это.
Смеясь, иду на кухню ставить чайник, по пути замечая встревоженное лицо Макса. Останавливаюсь в коридоре и без стеснения подслушиваю мужской разговор.
— Выбирай выражения, приятель. Напугаешь Пару — тебе конец, — ворчит Макс.
— Чем я её напугаю? Она что, не знает, откуда дети берутся? — возмущается Дима, высыпая в рот крошки из пакета.
— Дело не в этом. Я предупреждал, что стараюсь её не торопить, а ты заговорил о детях.
— Чего ты так дёргаешься? Ничего с ней больше не случится. Она же теперь наша, да?
— Наша. Поэтому мы должны её беречь.
Беречь меня надо, видишь ли. В вату заворачивать.
Улыбаясь, подхожу к кухонному окну. Южная темень принципиально отличается от северной. Она и пахнет по-другому, и кажется подвижной, вибрирующей. Ничуть не страшной. В нашем доме рядом с Максом я ничего не боюсь. Кто бы знал, что жизнь повернётся именно так. А ведь повернулась, нарочно свела нас вместе. Я точно знаю, что это — не случайность. Судьба подстроила столько всего, что и не вспомнишь. А всё ради того, чтобы научить меня не сомневаться в счастье. Не бояться его.
Не надо меня беречь. Я хочу всего, и детей тоже. Музыку обычных дней, сыгранную в четыре руки. Ошибки, ссоры. Улыбки, светящиеся секретами, которые мы накопим вместе. Пойманные взгляды, как крупицы сахара, слизанные с губ.
Хочу всего, о чем я не успела или не дерзнула мечтать.
Живу так жадно, что захлёбываюсь мечтой.