Минуту назад моей единственной проблемой было то, что я опаздывала на работу. Зашла в лифт, гадая, какое наказание мне грозит. Бросила мимолётный взгляд на незнакомца, стоящего в углу, кивнула для приличия. Отвернулась и — с запоздалым эффектом — окаменела.

На меня накатило.

Толком не знаю, как описать это состояние.

Кажется, что отказывают ноги, и я сейчас грохнусь на пол горой трепещущего студня.

Страх? Нет, не совсем. Дежавю?

Я чувствую его.

Я ощущаю незнакомца так явно, будто он прижался ко мне всем телом. Повожу плечами — нет, только кажется. Он стоит в метре от меня, а я чувствую его всей кожей.

Осязаемое внимание мужчины, опасного и сильного. Я ступила в его личное пространство, и теперь он изучает меня. Неприятно. Слишком остро. Обнажённо.

Мне это не нравится. Беспомощность — не моё амплуа.

В триллерах лифт останавливается с жутким скрежетом, и героиня остаётся наедине с маньяком. В дамских романах лифт зависает между этажами, и донельзя испуганная девственница падает в объятия мускулистого красавца, богатого и склонного к любви с первого взгляда.

Ну и мысли! Лифт мерно жужжит и не собирается ломаться. Секунды бьются в груди взволнованным пульсом.

Проехали четвёртый этаж. Попутчику — на десятый, мне — на одиннадцатый. Он стоит за моей спиной, я слышу его дыхание. Спокойное, в отличие от моего, сбивчивого.

Он просто едет в лифте, а я…

Незнакомец сбил меня с курса, с дыхания, с мыслей, и я не понимаю, почему.

Лифт просторный. Я могла бы обернуться, чтобы понять, почему меня так взорвало от его присутствия. Поздороваться, заговорить о погоде. Спросить, кого он навещает в больнице. Пара вежливых фраз — и я смогу победить свою абсолютную растерянность.

Но я не в силах повернуться. Как вбежала в лифт — так меня и приморозило.

Парализованная, не могу сдвинуться с места. Нервничаю. Словно знаю, что надвигается цунами, но при этом упорно смотрю в другую сторону и не пытаюсь спастись. Движок молнии ботильона зацепился за колготки, капрон натянулся. Дёргаю туда-сюда — ничего. Неловко сжимаю ноги, потому что наклониться не могу. Дело не в длине юбки, а в том, что я вообще еле двигаюсь. Может, он чем-то обкурился, и я тоже вдохнула, вот меня и повело с непривычки.

Понятия не имею, что со мной, никогда раньше так не торкало. Порой в лифте такая толпа, что на вдохе упираешься грудью в чужую спину. Кого только не встретишь! Однако меня мало что нервирует, я спокойная. Моя жизнь идёт так, как надо. Я — хирург, практикуюсь в одной из лучших клиник страны. Только вот сегодня опаздываю, проспала, хотя не признаюсь в этом начальству даже под дулом пистолета. Чтобы хирург да проспал… позорище. Сплю, как бревно, вот и проспала, других алиби нет.

Мне везёт, по-другому и не скажешь. Второй год ординатуры — и я наслаждаюсь каждым днём. Обожаю всё. Клацанье инструментов, заковыристые шутки хирургов, музыку в операционной, запах хирургического мыла, сердцебиение приборов. Каждый шов и шрам, как маленькое торжество человека над прошлой болью. Обожаю. Это — мой мир, и я не знаю другого. Не знаю и не хочу. Я, скальпель, больной — вот и всё, что мне нужно для счастья. У нас общая музыка, мы создаём её вместе. Я спасаю, больные помогают. Доверяют, цепляют свою надежду за мой уверенный взгляд.

Я адекватная. Без срывов, без характерного для молодых врачей мандража. Поэтому странный паралич в лифте — как внезапный хук слева. Не ожидала от себя такой глупости. Надо собраться и отойти в сторону, чтобы не загораживать двери лифта. А то похожа на малолетнюю фанатку, ошалевшую при виде кумира. Не успела позавтракать — вот меня и загнуло, причём без особых на то оснований.

Стреноженная колготками, я наконец решаюсь сделать шаг. Крохотный, как по канату. В этот момент лодыжки касаются чужие пальцы.

Незнакомец до меня дотронулся? В общественном лифте?

Больше, чем дотронулся. Его пальцы оставляют на коже ласкающий узор, и это — слишком.

Я должна его остановить. Я же адекватная? Так вот, сейчас самое время доказать свою адекватность.

Сглатывая шок и смущение, я заставляю себя посмотреть вниз. Рукав белой рубашки без запонок, накрахмаленный. Большая рука, коротко подстриженные ногти. Обхватывает мою лодыжку и осторожно высвобождает зацепившийся капрон.

Нет, не просто высвобождает. Гладит. Ласкает. Распластанной ладонью касается кожи, защищённой тонким капроном. Сравнивает наше тепло.

Выдыхает, щекоча мою и так сверхчувствительную кожу, а потом задерживает дыхание. Нежно водит ладонью по голени и не дышит. А я… не подобрать слов.

Мой мир сузился до одного прикосновения, до непрошенного тепла мужской руки.

Это сильнее обычной близости. Опаснее первой влюблённости. Они были и прошли, не оставив ни шрамов, ни тягучей патоки воспоминаний. А это… и стыд, и предательская слабость моего тела, и «неузнавание» самой себя. Адекватной и предсказуемой себя. Хирурга.

Это — самый интимный момент моей жизни, и он происходит в общественном месте. В лифте.

Такого со мной не случалось никогда. Уж точно не на работе, не в больнице.

Вы когда-нибудь гладили своего хирурга? Нет? Вот и я о чём.

А потом незнакомец поднялся и сказал, что я в безопасности.

Посторонний мужчина спас меня от коварно зацепившегося капрона, а я стою, вытаращив глаза, и не могу выдавить даже банальное «спасибо».

Лифт остановился на десятом этаже и просигналил громким «Пинг!», вдвое громче обычного, я аж ахнула. Оседаю, как тающий снеговик, а почему — не знаю. Не курю, не пью особенно, стресс не выше обычного — а крыша таки поехала. Толком не разглядела мужика, а распалась на части от его молчаливого внимания. Опытный игрок, наверное, вот и умеет пагубно влиять на женщин. Говорят, некоторые мужчины могут соблазнить одним взглядом. Ну, меня-то он не соблазнит, но эффект отрицать не стану. Меня здорово торкнуло.

Я не играю в игры. Нет ни времени, ни желания. Я — хирург, день и ночь занята делом. Где ж мне было научиться защите от коварных мужиков? Прививки надо делать от такого. В детстве. Всем девочкам поголовно.

Я очнулась только когда мужские руки коснулись талии. Медленно сползли ниже, на бёдра.

— Что вы делаете?! — Мой голос прорывается наружу, хриплый, как после попойки.

— Пытаюсь выйти из лифта.

Отодвинув меня в сторону, мужчина выходит в коридор. Не оборачиваясь.

Я успеваю заметить усмешку на ничем не примечательных губах. На ничем не примечательном лице.

Выйдя из лифта, мужчина останавливается и смотрит по сторонам, словно пытаясь вспомнить, куда шёл.

— Вам помочь? — приветливо улыбается проходящая медсестра.

Он молчит. Поворачивается в профиль и дотрагивается до щеки. До места, которого касается мой пристальный взгляд.

Так и стоит перед лифтом. Двери закрываются, и он поводит плечами, прислушиваясь к тихому скрежету.

Ловлю себя на бешеной мысли: пусть он развернётся, засунет руку между створками лифта и зайдёт обратно.

Только вот зачем?

Двери закрываются, и моя рука тянется к ним. К нему.

И что дальше?

Не спросишь же: — Почему я так странно себя чувствую? Что в тебе особенного?

После таких вопросов я сама себя сброшу в шахту лифта.

Покачиваясь, лифт отчалил вверх, подальше от неизвестно чего. И кого.

Случаются странные встречи — все мысли обломаешь, пытаясь понять, в чём дело. Вдруг это — судьба, вдруг — предупреждение, вдруг ещё что… Твоя так называемая вторая половинка, чтоб её.

На самом деле скрытого смысла в таких встречах — кот наплакал. Нечего зависать на ерунде, лучше заниматься делом. Вторых половинок не бывает, уж я-то знаю.

Верьте мне, я — хирург.

* * *

Не сводя глаз с начальства, Пашка протянул мне половину круассана в помятой салфетке.

— Тебе капец! — сказал одними губами.

И без него знаю, что капец. За опоздания у нас чуть ли не четвертуют, а я даже переодеться не успела. По пути в ординаторскую наткнулась на обход: главный хирург со свитой, а вокруг кучкуются ординаторы. Не пройти и не скрыться. Моя красная блузка — как сигнал быку, особенно на фоне белых халатов.

Заметив меня, главный врач задирает подбородок и дёргает бровями, готовясь смешать меня с землёй, а то и чем похуже.

— Надеюсь, вы выспались, Валерия Михайловна? Судя по внешнему виду, вы собираетесь на вечеринку или только с неё возвращаетесь. Не смеем вас задерживать.

— Прошу прощения за опоздание, Ярослав Игоревич, это больше не повторится.

В неловкой тишине ординаторы пытаются угадать моё предстоящее наказание.

Главный врач сложил руки на груди и ждёт. Надеется услышать от меня жалкое враньё — автобус перевернулся, ключ сломался, соседка заболела. Ему нужен материал для насмешек.

Но я молчу, и этим раздражаю его ещё больше.

— Вы правы, Валерия Михайловна, это действительно больше не повторится, потому что безалаберным и ненадёжным не место в моей клинике. — Главный добавляет пару нелестных фактов о моём непрофессиональном настрое и внешнем виде. Завершает многообещающим: — Я разберусь с вами после обхода.

Девять ординаторов смотрят на меня со смесью жалости и злорадства. Вы не подумайте, они хорошие люди, просто у нас так принято: каждый день кого-то втаптывают в грязь. Сегодня — я, завтра — они. Это всего лишь тренировка характера, таков уж мир сильнейших. Мы — самые обычные люди, рискнувшие подписаться на профессию, которая не допускает слабости. А это значит, что мы притворяемся сильными. Самыми-самыми. Каждый божий день.

После обхода меня ждёт разнос. Полный. Перечисление всех моих грехов, нотации — а потом всё вернётся на круги своя. Если повезёт, получу пару внеочередных дежурств в качестве наказания. Не повезёт — меня вычеркнут из расписания на целую неделю. Семь дней без операций — сущая мука, но что поделаешь. Мы всего лишь ординаторы, мы сражаемся за возможность ассистировать главному врачу. Выживает сильнейший или тот, кто слышит будильник.

— Ступайте, Валерия Михайловна, а то вы смущаете нас своими нарядами, — издевается главный. — После увольнения сможете носить всё, что угодно, а не только хирургические костюмы. Отрастите ногти, сделаете маникюр… — ядовито усмехается, довольный своей фантазией.

Ярослав Игоревич всегда такой. Острый на язык, беспощадный. Говорит, что с ординаторами только так и можно, иначе разболтаемся. Не знаю, правда это или нет, но сейчас не время спорить с главным врачом.

— Всего хорошего! — Ярослав Игоревич машет рукой, повелевая мне удалиться.

Делаю шаг в сторону ординаторской, но Пашка хватает меня за руку и яростно трясёт головой.

— Умоляй! — шепчет он, корча немыслимые рожи.

Что-то происходит, иначе он не стал бы так рисковать. Когда ординатора втаптывают в грязь, остальные стоят в стороне, а то забрызгает. Должна быть уважительная причина, чтобы вмешаться и подставить себя под удар.

Умолять при всех — противное дело, но я следую инстинктам и слушаюсь Пашку. Не могу сказать, что мы друзья, но он — неплохой парень. Наши отношения основаны на отсутствии конкуренции, а в нашем бизнесе это почти дружба. После окончания ординатуры он собирается вернуться в родной город, а я надеюсь остаться здесь, на кафедре Ярослава Игоревича — великого, талантливого нейрохирурга. Если пробьюсь, конечно.

Делаю глубокий вдох и начинаю умолять. Низменно.

— Ярослав Игоревич, я готова понести любое наказание, только позвольте мне присоединиться к обходу. Опоздания недопустимы, и мне очень стыдно…

Не хочу пересказывать мои слова. Я не люблю опаздывать, и мне действительно очень стыдно. Поэтому я искренне извиняюсь, намекаю на крайне уважительную причину, которую пока что не придумала. Упрашиваю главного, как могу. Довольный моей капитуляцией, Ярослав Игоревич ухмыляется, потом царственным кивком позволяет мне остаться.

Я оборачиваюсь и с мольбой смотрю на знакомую медсестру. Та понимает без слов: относит моё пальто в подсобку и возвращается с бесхозным белым халатом. Важный секрет для молодого врача: хотите достичь успеха — дружите с медсёстрами. Именно они правят миром.

Я ни с кем не воюю и не цапаюсь, потому что я счастлива. Так может быть счастлив только человек, нашедший свою любовь. Я — хирург, и этим всё сказано.

Скорее бы узнать, ради чего я умоляла главного позволить мне присоединиться к обходу. Ничего необычного не происходило, и Ярослав Игоревич третировал меня, не переставая, в присутствии медсестёр, больных и их родственников. Сплошное мучение. Вскоре весь этаж знал о моём опоздании и о вчерашней вечеринке, на которой я, по словам главного врача, слишком много выпила и подцепила футболиста. Почему именно футболиста? Эта выдумка — очередное испытание характера, он использует её не в первый раз, с вариациями — хоккеисты, миллионеры, бизнесмены.

— Валерия Михайловна надеется выйти замуж за футболиста-миллионера, чтобы сидеть дома и не работать, — на полном серьёзе объяснял он озадаченным слушателям, не знакомым со своеобразным юмором хирургов. — Отрастит ногти, заведёт детей и собак и будет жить в своё удовольствие. У вас нет знакомых футболистов? — всерьёз спрашивал он окружающих. Те с любопытством смотрели на мои ногти и отрицательно качали головами. Немного ошарашенные неожиданной темой разговора, они искренне желали мне удачи в поимке жениха.

— Что ж, будем надеяться, что вчерашний футболист ей позвонит, — тяжко вздыхал Ярослав Игоревич, переходя в следующую палату.

А я молчала. Третирования главного врача надо пережить, любое другое поведение только раззадорит его. Ярослав Игоревич любит придумывать сплетни, чтобы испытать выдержку молодых врачей, и получает от этого необъяснимое патологическое удовольствие. К концу обхода я и сама почти поверила в свои приключения. Скажу честно: мне повезло. По сравнению с другими перлами главного гулянка с футболистом — это пустяк. Недавно Пашка подцепил жуткий грипп и неделю провалялся в постели. Вместо сочувствия он получил от Ярослава Игоревича особый подарок: главный рассказал всему отделению, что Пашка вышел замуж. Да-да, именно замуж. После этого бедняга ещё неделю ходил на цыпочках, пока не выписали всех больных, кто знал об этом радостном событии.

Ярослав Игоревич — эксцентричный мужчина, на плечах которого лежит слишком много ответственности. Он балансирует на грани между жизнью и смертью и ведёт за собой коллег и ординаторов. Такая неимоверная ответственность порой ломает характер. Этим всё сказано.

Мы собирались подняться на следующий этаж, когда главный отвлёкся на звонок.

— Да-да, и как? Давно уже пора, у нас всё готово. А с контрастом снимки получились? Отлично. Везите скорее, хватит уже рассусоливать. Да знаю я, кто он, не волнуйтесь вы так. Охрана и так везде снуёт, под ноги лезет.

Договорив, главный посмотрел на меня. В упор.

В тот момент я поняла две вещи. Пашка заставил меня умолять о прощении, потому что к нам везут интересный случай. Однако самоотверженный поступок приятеля мне не поможет, потому что главный накажет меня за опоздание и не возьмёт на операцию. Причём не на какую-нибудь, а на интереснейшую. Подразнит — и выберет другого ординатора.

Ярослав Игоревич — известный нейрохирург, поэтому немудрено, что большинство ординаторов боготворят его, несмотря на дурной нрав. Для нас он — пример. Бог. Слепок великого будущего. В детстве я разрезала стебли одуванчика и показывала родителям белую «кровь» внутри. «Оперировала» на грецких орехах, притворяясь, что это — мозг. Кромсала картофелины деревянными щепками, обсуждая сложные случаи с моим верным ассистентом — котом по имени Пухлик.

Я родилась хирургом. С годами мечта только окрепла, доставляя мне невероятное удовольствие. В тот день, когда я впервые увидела человеческий мозг, мечта получила точное направление. Нейрохирургия.

Мурашки по коже. Истинная мечта может быть только такой — всепоглощающей.

— Обход закончит Степанида Олеговна, — объявил главный. — К нам везут молодого мужчину с подтверждённой сосудистой аномалией спинного мозга и острым кровотечением. Валерия Михайловна, вас я прошу следовать за мной.

Нетрудно догадаться, что сейчас произойдёт. Главный подразнит меня, расскажет про аномалию, чтобы я прочувствовала, чего он меня лишает. Поиздевается как следует. Заслуженно помучает, ведь я действительно проспала.

— Удачи! — прошептал Пашка с почти искренним сочувствием. Надо будет поблагодарить его за то, что попытался вмешаться. Не подумайте, он бы никогда не пропустил меня вперёд, если бы сам смог ассистировать главному. Но у него на сегодня уже назначена операция, а раз он сам не может заполучить заветное место рядом с Его Хирургическим Величеством, то решил помочь подруге.

— А кто будет ассистировать? — Пашка смело окликнул главного.

Рассеянно посмотрев по сторонам, Ярослав Игоревич показал на одного из старших врачей и повёл меня к лестнице.

— А из ординаторов кого-нибудь возьмёте? — с надеждой пропищал женский голос.

У нас вообще-то есть расписание, но на такие экстренные операции молодёжь берут по усмотрению ответственного хирурга. Чётких правил нет.

Глядя на девицу поверх очков, главный раздражённо выдохнул:

— Так взял уже, что вам не понятно? Валерия Михайловна идёт со мной.

Я??

Как будто не было опоздания, унижения и обещанного увольнения. Когда речь идёт о помощи больному, игры прекращаются.

Под коллективный вдох собравшихся, Ярослав Игоревич вытолкнул меня на лестницу.

Он действительно выбрал меня??

Главный сбежал вниз на десятый этаж почти вприпрыжку. Возраст — пятьдесят с хвостиком, но он в потрясающей форме. Носится, как Усэйн Болт (1), и при этом разговаривает, не задыхаясь.

— Значит так, Леонова, слушай сюда! — Один на один Ярослав Игоревич становится совершенно другим человеком. Никаких дурацких сплетен и мучений. — С завтрашнего дня начинаешь новую жизнь. Каждый день встаёшь в пять утра, пробежка как минимум час, интервальные нагрузки. Потом холодный душ, плотный завтрак — и на работу. Поняла? Никаких поблажек и критических дней. Ещё раз опоздаешь — уволю на месте, не посмотрю на характеристики и оценки. Многообещающих специалистов знаешь сколько? Пруд пруди. Хочешь работать у меня — будь лучшей во всём. Вопросы есть?

— Вы меня накажете?

— Ну что за детский сад! — Поморщившись, главный протолкнул меня в свой кабинет, оставив дверь открытой. — Накину тебе пару дежурств для тонуса, но это не главное. Я тебя серьёзно предупредил. У тебя руки хирурга, Леонова. У меня глаз намётанный, и я сразу тебя заприметил. Увидел на собеседовании, как ты бублик ела. Движения такие, словно ты с детства оперировала. И работаешь ты отлично, ни одного лишнего движения. Но ты не особо радуйся и уж точно не расслабляйся. Да, у тебя талант, но другие возьмут старанием и напором. Обскачут тебя в два присеста. Ни одной ошибки, Леонова, поняла меня?

— Да.

— Повтори.

— Ни одной ошибки, Ярослав Игоревич.

Главный включил компьютер и присел в кресло, нетерпеливо постукивая пальцами по столу.

— Хочешь остаться на кафедре?

— Да, — пискнула я. Что за напасть… Великие хирурги не пищат, но радость душила меня, украв голос. Я так надеялась, что Ярослав Игоревич заметит меня и выделит из остальных. — Очень хочу, — пояснила я вдвое громче необходимого, чтобы главный врач уж наверняка расслышал.

Меня распирало от счастья. Что же сегодня за день такой странный? Сначала непонятный мужик в лифте, потом опоздание и скандал, а теперь — такие откровения. Я и не подозревала, что главный врач меня заприметил. Он мне такие разносы устраивает, что хоть на луну вой, а оказывается, видит во мне талант. Ну, дела. Вот так бывает — ешь себе бублик, а кто-то наблюдает и делает выводы. До сегодняшнего дня главный ни разу не выделял меня из толпы. Уж поверьте, я старалась. Ох, как старалась. На его операциях почти не дышала от напряжения. Но, как и остальные, получала от него только насмешки и каверзные вопросы. А во время операций Ярослав Игоревич, казалось, вообще не замечал ординаторов. Зря казалось, всё он знает и замечает.

— Леонова, не зависай! Уже небось примеряешь на себя мою должность? Знал же, что нельзя тебя хвалить, сразу звёздная болезнь началась. О нашем разговоре никому ни слова, поняла? Проболтаешься — уволю без предупреждения. Если остальные узнают, что я собираюсь оставить тебя на кафедре, то перестанут стараться.

— Да я никогда…

— Все вы «никогда», а потом только и делаете, что болтаете. Лучше поговорим об операции. — Недовольно фыркнув, Ярослав Игоревич ткнул пальцем в экран. — Вот, смотри, сагиттальный снимок впечатляет. Молодой мужик попал в аварию. Переломов нет, но тряхнуло основательно. Что видишь?

Я с готовностью разразилась потоком технических деталей. Парню крупно не повезло. Сосудистая аномалия могла бы быть случайной находкой и не вызывать проблем, но из-за травмы началось кровотечение.

— Что будем делать? — Ярослав Игоревич испытующе посмотрел поверх очков.

Я уже видела аномалию перед глазами, чувствовала, как касаюсь её кончиками пальцев. Тыкая в экран, затараторила план операции.

Главный сказал, что у меня — руки хирурга. Нельзя об этом думать, а то запрыгаю от радости.

Заканчиваю тираду и отворачиваюсь, чтобы Ярослав Игоревич не заметил плещущуюся в глазах гордость.

И тут же застываю. Палец прилипает к экрану, замешательство приливает к щекам горячей волной.

Знакомый взгляд. Странно, что я не почувствовала его раньше.

Мужчина из лифта. Ах да, он же вышел на десятом этаже. Стоит, прислонившись к стене, и смотрит прямо на меня. Это отвлекает. Это неуместно и нежелательно.

Интересно, кого он навещает? Жену, не иначе. Между нами метров десять, но взгляд всё равно кажется пристальным. Слишком.

— Что ты думаешь по поводу эмболизации? — спрашивает Ярослав Игоревич. — Объясни поэтапно.

Мужчина делает шаг в направлении кабинета. Другой. Третий. Приближается, и я не могу понять, то ли он собирается со мной заговорить, то ли просто присматривается.

Остановился в трёх метрах от двери, обвёл взглядом кабинет, заметил Ярослава Игоревича, книжные полки, экран компьютера. Снова смотрит на меня. По ногам бегут мурашки, там, где касались его руки.

Нормальные люди так не пялятся. Это неприлично.

Одёргиваю себя. Сейчас не время отвлекаться, особенно на странного незнакомца.

— Что там такое? — ворчит Ярослав Игоревич, поворачиваясь к двери. — Вот же, принесла нелёгкая. Больного ещё не привезли, а больницу наводнили охраной. Я объяснил, что на этаж его привезут через пару дней после операции, не раньше. Так нет же, не слушают. Превратили лечебное заведение в проходной двор, чуть ли не в операционную лезут.

Раздражённо бурча, главный поднялся с места и захлопнул дверь.

Охранник. Наш больной — известный человек, и мужчина из лифта — его охранник. Строгий чёрный костюм, взгляд весом в две тонны, не меньше.

Значит, он осматривал кабинет главного, а не пялился на меня. Я должна обрадоваться, но вместо этого я думаю о том, что мы снова увидимся у постели больного.

Хочу ли я этого?

— Так что там с эмболизацией?

Стоп. Охранник забыт. Приникнув к экрану, я отбросила ненужные мысли.

— Ладно, хватит, не трещи, — усмехнулся главный, выслушав сбивчивый рассказ. — Понял, что ты готова. Надеюсь, что парня скоро привезут, а то и так задержались. — Отвернувшись, Ярослав Игоревич достал из холодильника йогурт. Отлепил плёнку и с аппетитом слизнул с ложки сладкую вишенку.

На половинке круассана долго не продержишься, но мне не до еды. Сам главный врач берёт меня на операцию, да ещё на какую!

Доев йогурт, главный снова посмотрел на меня и достал второй. Сдавив живот ладонями, я заглушила голодное урчание.

— Ты так и не признаешься, что умираешь от голода? — усмехнулся он. — Думаешь, я не видел, как ты пряталась за спинами и доедала булочку своего приятеля?

Протянув мне йогурт и чистую ложку, главный устало помассировал шею.

— Думаешь, я совсем не человек, что ли? Иногда я суров, но с вами по-другому нельзя. Если я не научу, жизнь замучает.

— Вы шшправедливый, — заверила я, заглатывая вишенки целиком.

— Не подлизывайся, Леонова. Всё, хватит болтать, пошли. Парня привезут сразу в операционный блок, там и подождём. Надеюсь, он восстановится, а то районные, пока разобрались, потеряли уйму времени. После аварии он потерял сознание, и они не сразу заметили, что он не двигает ногами. Мы давно его ждём, от охраны проходу нет. Пошли!

Мы не пошли, а побежали, потому что у Ярослава Игоревича есть только одна скорость — сверхчеловеческая.

* * *

Перед входом в операционный блок околачивались четверо мужчин весьма грозного вида. Чёрные костюмы, тяжёлые взгляды. Бахилы на ногах и небрежно наброшенные на плечи халаты. Ну и вид, обхохочешься. Обычно в предоперационную зону родственников не пускают, а тут — малое войско. Они и в операционную тоже все вместе пойдут?

— Привезли? — спросил главный у одного из амбалов, и тот отрицательно покачал головой. Ярослав Игоревич навис над ним, глядя поверх очков. — Вам здесь не место, — проговорил тихо. Главный врач худой, жилистый, зато на голову выше охранника. Тот невысокий, но размером со шкаф.

Борьба взглядов длилась всего пару секунд.

Охранник неторопливо покачал головой, намекая, что уходить не собирается. Ишь ты, неговорливый.

— Это — моя больница, и в ней вы выполняете мои приказы, — сказал Ярослав Игоревич. Вроде голос тихий, но тон такой, что разрежет сталь. — У вас было достаточно времени, чтобы всё проверить. Один охранник может остаться у дверей, остальные — до свидания. Вам здесь не место. Больного повезут сразу в операционную, а потом в реанимацию.

В упор глядя на главного врача, коротышка неохотно отдал приказ.

За этими ребятами забавно наблюдать, как будто в больнице идут съёмки боевика. Амбалы неторопливо меняются местами, осматривают коридор, сестринский пост, переговариваются по рации. Потом трое уходят, а коротышка деловито прогуливается по коридору.

Бормоча ругательства, Ярослав Игоревич отправился проверить операционную, а мне велел заняться историей болезни.

— Кто наш пациент? — спросила я вслед начальственной спине. Явно ведь большая шишка.

— Седов.

Седов? Мне это имя ни о чём не говорит.

«Станислав Седов» — прочитала я на распечатках, взятых у операционной сестры. 37 лет. Автомобильная авария. Аллергия на пенициллин…

— Игоревич позвал тебя ассистировать? — Проходя мимо, младший ординатор хлопнул меня по плечу. — Повезло! Говорят, интересный случай. Удачи, Лера!

— Спасибо!

Поднимаю глаза — и по плечам тут же спускается волна мурашек. Нехороших. Ко мне направляется незнакомец из лифта. Решительно так направляется и смотрит исподлобья. Суровое лицо, чёрный пиджак в руке, уверенная походка. Что-то пробормотав, проходит мимо коротышки-охранника, и тот внимательно оглядывает коридор. Вокруг — никого, и мне это очень не нравится.

Незнакомец подходит вплотную и, безжалостно вцепившись в моё плечо, приказывает:

— Веди меня в подсобку!

Что??

Толкая дверь спиной, медсестра пятится из палаты, вывозя в коридор капельницу, и мне становится легче дышать. Мы в больнице. Здесь медицинский персонал и больные, кругом полно народа. Я не одна, мне помогут. Меня защитят. У этой дикой ситуации есть свидетели — тот же охранник, медсестра. Главный врач станет меня искать.

— Какую ещё подсобку?? Зачем?

Хочу закричать, но почему-то шепчу.

Бросив на нас пустой взгляд, медсестра скрылась в процедурной. Знакомый анестезиолог прошёл мимо и знающе подмигнул. Со стороны похоже, что мы с незнакомцем обнимаемся посреди отделения у входа в операционный блок. Нарушение больничных правил по всем статьям, а он подмигивает. Мир сошёл с ума.

— Веди меня в подсобное помещение, которое редко используют. Надо поговорить, — требует незнакомец, чеканя каждое слово.

— А здесь нельзя поговорить? — я пытаюсь отстраниться, но мужчина суёт мне под нос пиджак, из внутреннего кармана которого торчит рукоять пистолета.

А вот и причина моего утреннего паралича в лифте: передо мной — самый настоящий бандит, причём вооружённый. Опасный мужик, который угрожает мне пистолетом и тащит в подсобку. То, что я чувствовала в лифте, было животным страхом и ничем другим. Совсем. И этот страх вернулся и превратился в глыбу льда в желудке.

— Аххх… — Второй раз за это утро я не чувствую ног и начинаю оседать на пол.

Незнакомец трясёт меня за плечи и повторяет приказ: — В подсобку!

Гнев искажает суровые черты лица, и я пытаюсь сосредоточиться, чтобы не усугублять и так кошмарную ситуацию.

Заметив мои потуги, мужчина наклоняется ближе и фиксирует мой взгляд.

— Клянусь, Лера, я тебя не обижу, — говорит он, для пущей выразительности тряхнув пистолетом. Своеобразная клятва на оружии. — Мне срочно надо с тобой поговорить.

Пару часов назад этот мужчина пообещал, что я в безопасности.

Эти слова плохо сочетаются с направленным на меня пистолетом и с железной хваткой на моём плече. А также с тем, что он успел узнать моё имя.

— Зачем тебе подсобка? Какая подсобка?

Он осматривается и толкает меня в направлении выхода. Коротышка-охранник упорно не замечает происходящее, с интересом рассматривая свои бахилы.

— Должно быть помещение, где хранятся всякие запасные трубки.

— Какие на фиг запасные трубки? С какой стати ты ко мне привязался?

Обхватив за талию, незнакомец сжал меня с такой силой, что из лёгких вылетел весь воздух.

— Где вы храните запасное оборудование? Дренажи всякие, аппараты, лекарства.

Лекарства!! Так вот оно что, он пытается достать наркотики. Козёл. Полный кретин.

— Ты идиот! Наркотики хранятся под замком в операционной, там сейчас человек сто.

— Какие ещё наркотики? — Незнакомец прислонил меня к одной из дверей и, удерживая локтем, чтобы не рыпалась, посмотрел сквозь стекло. — Что здесь хранится? Оборудование?

— Да, — нехотя ответила я, выворачиваясь из его хватки.

— Открывай!

— Я не знаю код!

Обёрнутый пиджаком пистолет встряхнул мою память. Враньё не поможет, рядом ещё одна комната, вообще не запертая, туда относят грязное бельё. Лучше в аппаратную. Всё равно мне не сбежать, так уж лучше быстрее: поговорим и разойдёмся. И так понятно, что он меня не на свидание приглашать собирается. Либо всё-таки наркотики, либо что-то, связанное с операцией. Сейчас и узнаем.

Захлопнув за нами дверь, бандюга схватил с полки несколько упаковок и подтолкнул меня вперёд.

— Тебе капельницу поставить? — усмехнулась я. Испугана до колик, но всё ещё не верю, что такая фигня происходит со мной посреди бела дня в больнице. Похитили прямо у сестринского поста и запихнули в подсобку. Хоть бы кто пожаловался главному, типа Леонова с мужиком в аппаратной скрылась. Пришли бы отругать, а заодно спасли бы.

— Отойди за стеллаж! — скомандовал незнакомец.

— Какого чёрта? Ты можешь объяснить, что тебе надо?

— Мне надо, чтобы ты немного отдохнула.

— Охренел?

Подтолкнув вперёд, он прижал меня к стене, и тогда я не на шутку испугалась. Всё серьёзно. Это не игра.

— За что? Что тебе надо? Ты сказал, что хочешь поговорить! — с усилием заморгала, чтобы не плакать. Не станет же он меня насиловать в больничной подсобке? Я набрала воздуха, чтобы позвать на помощь, но мужик надавил на горло, и я подавилась криком.

— Лера, я не хочу делать тебе больно. Пожалуйста, послушайся меня, будь умницей. Я вынужден это сделать для твоего же блага. Так надо! Поверь!

Вроде как мягкие, добрые слова, но в этом мужчине нет ничего мягкого — только острые углы непримиримой силы и вседозволенности.

Разорвав пакеты, он связал мои руки и ноги пластиковыми дренажными трубками. Я бы закричала, но блестящее дуло пистолета оказалось действенной гарантией моего молчания. На помощь прибегут медсёстры, а я не хочу их подставлять. Кто знает, что этот маньяк сделает со свидетелями.

— Ты… ты… — Я с трудом выдавливала слова. Гортань сопротивлялась правде. — Ты меня похищаешь?

— Нет, я тебя не похищаю. Просто на время убираю лишних людей.

Убирает?? На время??

— Я не лишняя! У меня операция через несколько минут!

— Молчи, Лера, если не хочешь нарваться на крупные неприятности.

— Я могу сама уйти! Честное слово! Только скажи, куда и почему!

Он на секунду отстранился и смерил меня задумчивым взглядом. Неужели действительно отпустит? Я притворюсь, что ушла, нацеплю маску и хирургическую шапочку, чтобы меня не узнали, и вернусь обратно. Бегом.

— Сама уйдёшь?

Заминка — вот, что сыграло против меня. Крохотная заминка, секунда, не более. Трепет ресниц в подготовке к обману.

— Уйду.

Незнакомец не поверил. Покачав головой, принял решение не в мою пользу.

— Извини, но мне придётся использовать кляп.

Оторвав и скомкав рукав своей рубашки, он с лёгкостью преодолел моё сопротивление, запихнул самодельный кляп в рот и завязал сверху полоской ткани, с силой затянув на затылке.

— Лера, послушай меня. — Натянув пиджак на растерзанную рубашку, он оглянулся на дверь. — Ты в безопасности. Никто тебя больше не тронет, только лежи спокойно и не дёргайся. Тебя скоро выпустят. Я бы и сам проследил, но я очень спешу. Поняла?

Нет. Я ничего не поняла.

Дождавшись тишины в коридоре, незнакомец ушёл, оставив меня связанной на полу тёмной комнаты. С кляпом во рту. Проследил, чтобы я села поудобней и оперлась о стену, и снова посоветовал вести себя благоразумно.

Застоявшийся воздух заполнил лёгкие.

Кто меня выпустит? Когда? Сюда заходят раза три в день, а то и реже. К моменту, когда меня найдут, я успею сойти с ума.

Из коридора доносились шаги, разговоры, смех. Я выла, дёргалась, пытаясь привлечь внимание, но всё попусту. Заставила себя успокоиться и сосредоточиться на кляпе. Копила слюну по капле, жевала жёсткий хлопок, чувствуя на языке крахмал. Тёрлась затылком о стену, стараясь сдвинуть узел.

Мне удалось. Казалось, прошла вечность, но я смогла сдвинуть повязку, которая удерживала кляп.

Что делать дальше? Кричать нельзя, никак, охрана небось останется до конца операции. А то, что мой мучитель — охранник, ясно, как белый день. Силы в нём немеряно, вооружён и опасен. Утром он ехал на десятый этаж, потому что там расположены ВИП-палаты(2). Вот и осматривал заранее, зная, что больного отправят к нам на операцию. А теперь он «убирает» подозрительных людей. Хорошо хоть не отстреливает. С чего он решил, что я — подозрительная? Вот же, гад.

За дверью — шаги, тяжёлые, громкие. Несколько человек, почти в ногу. Молчи, Лерка, не глупи. Это охрана.

Подожду пару минут, а потом снова постараюсь привлечь внимание проходящих. Без крика, чтобы охрана не услышала.

Снова шаги — полегче, побыстрее. И смех, женский.

— Эй! Зайдите в подсобку! — Чувствую себя полной дурой. Понять бы, кто это, но по смеху узнать трудно.

Из-за двери доносится опасливое: «Чего?»

— Я — Валерия Леонова, врач! Зайдите, пожалуйста, мне нужна помощь! — Называю код двери.

Мне несказанно повезло. Если бы зашёл кто-то из знакомых, разборки заняли бы невесть сколько. Полиция, показания, поиски вооружённого незнакомца. Но в подсобку заглянула испуганная молодая девчушка. Санитарка. Помогла привезти больного из палаты и теперь шла обратно на свой этаж. Увидев связанную меня, она приготовилась заорать во всё горло, даже воздуха набрала побольше, но я быстро с ней справилась. Наговорила всякого, типа это — месть старого дружка, умоляла не проболтаться, а то дескать меня уволят. Воззвала к жалости. Девушка смотрела на меня и покорно кивала.

— Уволят? — округлила глаза.

— Да. Обязательно.

Перспектива моего увольнения впечатлила её намного сильнее, чем вид связанной жертвы в подсобке, поэтому девушка сбегала на пост и, вернувшись с ножницами, принялась разрезать трубки. При этом клятвенно заверяя меня, что никому не расскажет о том, что я провела дружка в больницу. Небось решила, что мы в аппаратной… лучше не будем об этом.

Одним словом — повезло.

Разберёмся с вопросом, почему я не позвала на помощь. Почему не позвонила в полицию, не вызвала охрану.

Говорят, что самые быстрые решения — самые правильные. В этом случае судить не мне, время покажет, но думала я только об одном. Больной. Я — хирург, мне надо в операционную. Срочно. Остальное второстепенно. Если вызову больничную охрану, начнутся вопросы и разборки. Не знаю, кто такой Седов, но, судя по всему, не последний человек в городе. Чьё слово поимеет больше веса — моё или его драгоценного охранника? Не знаю, и в этом проблема. Вдруг он обвинит меня, оклеветает… всякое случается. Не хочу стать статистикой. Даже если незнакомца найдут, что я предъявлю в качестве доказательств? Ничего — против его мести.

Заглянула в соседние комнаты — никого. Даже в грязном белье покопалась. Значит, «изолировали» только меня, самую подозрительную. Выглянула за угол — всё спокойно, одинокий охранник скучает у дверей операционного блока.

Досталось только мне, и я разберусь с этим позже. Как закончится операция, устрою Седовым такой разнос… Такой разнос!..

А сейчас меня волнует только одно.

Надев маску и шапочку, я проскользнула мимо охранника в операционный блок и, игнорируя удивлённые «где ты была?», забежала в раздевалку. Натянула хирургический костюм, позаимствовала чью-то обувь и рванула в операционную.

Мне снова повезло, несказанно. Слишком занятый подготовкой к операции и общением с пациентом и его роднёй, Ярослав Игоревич почти не заметил моего отсутствия.

— Хватит копаться! — рявкнул он, отступая от раковины и проходя в операционную. Рядом с ним — первый ассистент, нас трое на одного больного.

Под маской не видно моего истерзанного кляпом рта и красной полосы на щеках. Других следов стычки с охранником нет, страх рассеялся, и я спокойна, как никогда. С маньяком разберусь потом, по-крупному. Пожалуюсь больному, что один из его ребят принял меня за подозрительную личность, скрутил и запер в аппаратной.

Размяла затекшие руки и забыла о происшедшем. Не верите? Попытайтесь. Забыла — и всё. Как отрезало. Маньяков много, а у меня больной на столе.

Привычный метроном сердцебиений, всхлипывание приборов, стерильное полотно под руками. Под ним — Станислав Седов, доверивший нам свою судьбу. Молодой мужик, у которого, в отличие от меня, сегодня — очень неудачный день.

Ещё ни капли крови, только яркий свет и запах человеческой надежды. Я — второй ассистент, но очень надеюсь, что Ярослав Игоревич позволит мне сделать как можно больше. Руки приятно зудят от предвкушения, от грядущего танца, заученного, как молитва.

— Григ! — приказывает Ярослав Игоревич. Он всегда начинает с музыки Грига, потом, когда немного устаёт, заряжается Бетховеном. Завершает под Моцарта, на подъёме.

Мы приступаем. Заканчиваются слова и начинается танец, грациозный, величественный и спасительный.

Однажды я войду в мою операционную и попрошу сестру включить джаз. Только джаз. Самый эмоциональный из музыкальных жанров. Говорят, хирурги — чёрствые люди, но это неправда. Мы учимся скрывать чувства, долго к этому привыкаем. Скажу вам по секрету: то, что происходит сейчас под нашими руками — чистая, незамутнённая любовь.

Я уже сказала, я — хирург. Не женщина, не дочь, не будущая жена и мать. У меня есть только одно амплуа. Только одно счастье.

----------

1 — Усэйн Болт — знаменитый ямайский легкоатлет.

2 — ВИП — от англ. VIP — очень важная персона.