Я бы хотела сказать, что для меня ничего не изменилось. АД меня отвлёк, причём очень успешно, и всю оставшуюся часть вечера я думала не о мести, а о демонах, мучающих этого мужчину. Не уверена, что смогу с ними справиться, они древнее и беспощаднее моих.

Мы с АДом — занимательная пара. Я благодарю за секс, а он сбегает, толком не отойдя от оргазма.

Несколько часов назад он обещал, что мы со всем справимся. Мы. С тех пор «мы» успешно создали новые проблемы. Подтверждено опытным путём: секс всё усложняет.

Я не стану осуждать АДа, да и обижаться тоже. Он и так дал мне слишком многое, включая то, что давать не собирался. Он меня отвлёк.

Я бы хотела сказать, что для меня ничего не изменилось, но это не так. Пусть АД верит, что я ему не нужна, но за его бескомпромиссным равнодушием прячется нужда сильнее моей. Какая? Что он ищет?

Я хочу ему помочь. Бескорыстно, ибо он уже дал мне очень многое. Большего я не потребую.

Пусть я не нужна АДу, но постараюсь помочь ему найти искомое. Это — самое малое, что я могу для него сделать. Сделать — а потом уйти, навсегда. Потому что между нами стоит Седов, и эту стену не пробьёшь никакой, даже самой нежной близостью. Хочется пробить… очень хочется, но возможность лёгкого, необременительного счастья была упущена в больничном лифте.

Я буду играть по правилам АДа. Проявлю несвойственное мне терпение и дождусь момента, когда его демоны проявят себя в полной мере.

АД спустился к завтраку сонный, угрюмый и уставился на меня в ожидании истерики. Как же без истерики? Ведь он оставил меня раздетой на кухонном столе и сбежал, заявив, что я ему не нужна. У такой выходки не может не быть последствий.

Однако в нашей ситуации всё по-другому.

— Доброе утро, АД. Запеканка в духовке, кофе горячий.

Я ждала его больше часа, чтобы сказать именно эти слова. Тоном идеальной, почти Степфордской (6) жены.

Пусть выискивает следы обиды на моём призывно-радостном лице. Не найдёт.

Сидя на диване, я листала женский журнал. Подсела на них, как и на всё остальное в моей новой жизни. Читаю статью про интерпретацию мужских взглядов — целых десять страниц с иллюстрациями. Что означает, если мужчина смотрит на тебя сверху вниз. Или если поглядывает исподтишка, прищурившись. У каждой мелочи — своё глубокое значение. Захватывает! Не понимаю, как я умудрилась потерять девственность без этих знаний.

Вокруг — целый мир, вращающийся вокруг мужчин. Словно редкие диковинные животные, они подвергаются изучению и постоянному обсуждению.

АД наклонился ко мне, прочитал заголовок и закатил глаза, выражая гамму отрицательных чувств.

— Та-ак, — протянула я. — Посмотрим, что пишет кладезь женских секретов о твоём взгляде. «Если мужчина смотрит на вас сверху вниз, значит, он недоволен, не впечатлён вашим поведением, и вам стоит приготовиться к критике». Ууу… попали в точку!

Подмигнула ему и рассмеялась.

Фыркнув, АД направился на кухню.

— Не трать время на всякую дурь, Лера. Если мужчина смотрит на тебя сверху вниз, это значит, что ты сидишь на диване.

— Да ладно, чего там. Критикуй на здоровье, только сначала попробуй запеканку.

Я билась с творожной запеканкой с семи утра. Именно билась, причём одной рукой. Но результат получился достойный, хотя и не с первого раза. Будем надеяться, что АД не станет копаться в мусорном баке, где похоронены предыдущие версии чуда кулинарного искусства.

— Женя принесла? — вопросил мой недоверчивый надсмотрщик, глядя в духовку.

— Попробуй — вот и узнаешь. Если не отравишься — значит, Женя. Отравишься — значит, моя стряпня.

Говорю легко, весело и продолжаю читать статью. Дочитала всего до пятой страницы, но уже запуталась в видах мужских взглядов. Их оказалось слишком много. Выписку сделать, что ли? Носить с собой в кошельке и доставать в случае надобности.

— Какие планы на сегодня? — осторожно проверил АД, пытаясь привлечь моё внимание. Не верит, что я не обиделась, что не собираюсь закатывать истерику. Надеется на очередной бунт с моей стороны, чтобы доказать мою предсказуемость, свою адскую натуру и нашу несовместимость.

«Как ты посмел сбежать после секса! Даже не помог мне слезть со стола! Весь вечер пересчитывала синяки на спине, а ты даже не пожелал спокойной ночи… Негодяй! Ты меня использовал!..»

Не знаю, что ещё кричат в такой ситуации, но не собираюсь оправдывать его ожидания.

АД не дождётся очередного бунта. Мне это не нужно и не интересно.

— Нам с Женей придётся съездить за продуктами, — говорю обыденным тоном.

— Нет. На лесной дороге слишком много снега, и на Жениной машине вы точно застрянете. Я приеду пораньше и отвезу вас.

— Договорились.

АД собрался, но не ушёл. Походил в прихожей, смёл снег с крыльца. Постоял, глядя на небо. Потом вернулся в дом и налил себе третью чашку кофе, исподтишка наблюдая за мной.

Ушёл бы, а то надоело притворяться. Хочу расслабиться, посидеть у стола, вспоминая вчерашнее. Помусолить оборванные романтические мысли. Побаловаться, короче. Не весь же день готовить, читать журнал и упражняться.

— Кроме магазина, есть ещё планы? — АД чует неладное, но не может разгадать мой замысел, поэтому продолжает разговор. Злится на себя за то, что не может просто взять — и уйти. Злится на меня за то, что я не бьюсь в истерике, что не пытаюсь его удержать, не ругаю за вчерашнее.

На самом деле ему не хочется уходить. Ему, блин, не хочется меня оставлять, а мне не хочется оставаться одной. Но он ни за что не сознается, а если я намекну, то снова сорвётся.

— В полдень меня ждут на чаепитии у королевы, — отвечаю на полном серьёзе. — В два часа дня — аудиенция у австрийского посла. В пять…

— Я вернусь к шести вечера, — раздражённо выдаёт АД, вылетая на крыльцо.

— Если меня не будет дома, позвони во дворец! Допроси фрейлин! — кричу вслед.

* * *

Женя пришла раньше времени. Еле живая, сонная, бледная. Передав мне ребёнка, обессиленно плюхнулась на диван.

— Всё. Тайм аут. Считай, что я сдохла. Гришка вообще не спит. Зууууууубы. Ненавижу это слово.

Женя заплакала. Столько горя в её жизни, а она заплакала от недосыпа. Уж если прорвало, то не справишься.

— Плюнь на меня, это гормоны. — Рыдает.

— Не гормоны, а усталость, — разбавляю сочувствие улыбкой и присаживаюсь рядом.

На Гришиных щеках румянец. Красные пятна, как предупреждение о том, что режутся зубы. Слюни до пояса и пальцы во рту.

— Давай-ка отправим маму спать, а мы с тобой поиграем, — предлагаю я малышу.

— Не-а, я не засну. — Сонная от тепла кухни, Женя устало моргнула.

— Заснёшь, но не здесь. Иди наверх, в свободную спальню, а мы с Гришей справимся.

Оглядываясь на нас, Женя поплелась наверх, и мы остались одни.

— Так-с, Григорий, приступим. Тебе — холодную марлечку пожевать, а мне — упражнения поделать. Садись ко мне на колени, будем работать. Ты чеши дёсны, а я буду мучить пальцы.

Гриша следил за мной с осуждением во взгляде. Отбирал мячи, бросал на пол. Недовольно хрюкал. Тоже мне, начинающий мужчина, вводит свои правила. Потом я принялась готовить. Получалось медленно и с трудом, потому что ребёнок требовал постоянного внимания.

Как молодые мамы успевают со всем справиться? Ведь малыш всё время рядом. Положишь на диван, забаррикадируешь стульями, а всё равно не отвлечься.

Услышав жалобное хныканье, выключила газ и вернулась к дивану. Гриша трёт дёсны и морщится. Смешно, по-детски, всем лицом.

— Ладно, мой хороший. Мама сказала, что мы можем взять немного геля, чтобы тебе стало легче.

Беру карапуза на руки, и он доверчиво льнёт ко мне, путаясь пальцами в кудряшках.

— Открывай рот, мой невесёлый товарищ.

Массирую распухшие дёсны гелем. Гриша морщится, кряхтит, потом доверчиво кладёт голову на моё плечо и затихает.

А я стою столбом, захваченная врасплох странными ощущениями. Вокруг — слёзный туман. Вот он — человек, которому я нужна. Человечек, маленький и печальный. Хоть на полчаса нужна, и то приятно.

Меня аж повело от силы внезапных чувств.

— Ты в порядке? — заспанная Женя стоит в дверях и разглядывает трогательную сцену.

— Ага.

— Чего тогда плачешь?

— От приятных ощущений. Гриша хороший, доверчивый. Рядом с ним мне тепло.

— Тепло? — искренне не понимает Женя.

— Тепло, приятно.

— Так может, он описался, и памперс протёк? — она подходит ближе и проверяет мою одежду. — Вроде нет.

— Не протёк. Просто приятное чувство, когда Гриша меня обнимает.

— Ааа! — отмахивается Женя. — Ты меня прям напугала своими слезами. Это обычное дело, в тебе просыпается материнский инстинкт. Я тоже раньше думала — ни-ни, до тридцати никаких детей. А потом у подруги родилась девочка — и капец моим планам. Так что не зарекайся.

Материнский инстинкт. Как удивительно вовремя! Возьмём на заметку: Гришу не трогать, он пробуждает во мне инстинкты.

Передаю ребёнка Жене и внимательно разглядываю свитер в надежде, что Гриша всё-таки описался.

Женя смеётся, качая головой.

— Вляпались вы с Андреем. Сами ещё не просекли, насколько вляпались.

Знала бы она правду.

* * *

Вечером АДа ожидал приготовленный мною ужин. Ничего экзотичного, так как продуктов осталось мало, но от работы я не отлынивала. Добросовестно, хотя и криво настругала картошку, потушила свинину и сделала ненавистный АДу салат.

Думаете, поблагодарил?

Нет, конечно, да я и не ждала его трепетного «спасибо». Сделка — вот и всё, что нас связывает.

— Поем, когда вернёмся из магазина, — буркнул АД. — Иди в машину. Подъедем за Женей, чтобы им по улице не тащиться.

Опять недоволен, его гложет моя покорность. Хочет, чтобы я буянила, как в начале знакомства, чтобы мы ругались. Ему так легче.

У Жени болела голова.

Я, конечно, не экстрасенс, но ничего у неё не болело, кроме хитрости. Однако сцену она разыграла классную. Лежит на диване с мокрым полотенцем на лбу и стонет. А любопытные глаза так и стреляют с меня на АДа и обратно.

Зачем, спрашивается, устроила представление? Могла просто сослаться на усталость и заказать нам покупки. Или поехать вместе с нами, развеяться после бесконечного сидения дома. Так нет же, приспичило оставить нас одних. Наивная сводница.

— Две ночи не сплю из-за Гришиных зубов, вот и началась мигрень. Я составила список нужных продуктов, купите, пожалуйста. Уж извините, но у меня нет сил с вами ехать, — еле слышно простонала великая актриса Женя.

Заметив мой обвиняющий взгляд, она быстро прикрыла глаза.

— Будьте умничками, возьмите Гришку с собой, — добавила, прикрывая улыбку ладонью.

Коварный и бессмысленный замысел: мы с АДом и маленький ребёнок. От такого соседства наши отношения только ухудшатся.

Мы оба дёрнулись, причём синхронно.

— Нет… Как мы… Мы не можем…

— Мне поспать надо, хоть часок! — простонала Женя. — Утром Лера посидела с Гришей, и я вздремнула, но совсем чуть-чуть. Мало. Снова целую ночь не спать, так хоть сейчас немного отдохну. Приведу себя в человеческий вид.

АД тут же уставился на меня, причём очень выразительно. Осуждающе. Типа я согласилась помочь с Гришей, и из-за этого нам теперь такая напасть.

— Если хотите, можете забрать Гришу на всю ночь, — хихикнула Женя. — К себе, — добавила таинственно.

Жирный намёк, разбившийся о стену нашей с АДом паники. Дружной.

— Где автомобильное кресло? — немедленно спросил АД, пресекая разговор на опасную тему.

Жене сразу полегчало. Сунув мне сумку с детскими причиндалами, она подмигнула. Подмигнула!! Ох, я завтра ей устрою…

Гриша вертелся в моих руках, как громадная гусеница. Пыхтел под слоями одежды, выгибался, не желая усаживаться на место. Ругаясь, хотя и приличными словами, АД закрепил ремни вокруг детского кресла и сел за руль. А я куда?

Открыла переднюю дверь, но АД покачал головой и взглядом показал, чтобы я села с Гришей. Я и сама знаю, что придётся, но злюсь из принципа. Раз я женщина, значит, должна знать, что делать с ребёнком. Одно дело поиграть с ним дома. Совсем другое — отправиться в поход. Мы ещё не отъехали, а он уже хнычет, сплёвывая своё недовольство на оранжевую материю комбинезона. А я… я — хирург, да ещё и не детский. Само собой, педиатрию проходила. Могу выписать ему антибиотик, проверить уши, пропальпировать живот, но не думаю, что это развеселит ребёнка в дороге.

Хлопаю дверью машины и сажусь рядом с Гришей. На его лбу — бисерины пота, он кряхтит и выгибается в кресле.

— Ему жарко, — объявляю АДу. Мы смотрим друг на друга и молчим. Мысль о том, что придётся расстегнуть ремни, снять комбинезон и усадить Гришу обратно, пугает нас обоих. Синхронно качаем головами — нет, это слишком большое испытание.

— Поеду побыстрее и открою окно! — заявляет гениальный доктор АД и трогается с места.

— Не тупи, АД, нельзя устраивать сквозняк. Гриша простудится.

Снимаю с ребёнка капюшон и шапку и мысленно прикидываю, как буду развлекать его по пути в город. Однако Гриша всё решает за меня. Одно слово — мужчина. Цепкими пальцами ловит горсть моих кудряшек и тащит в рот. Посасывает, чмокает с нескрываемым удовольствием.

Как ни стараюсь, не выпутаться. Только если резать.

Наклоняюсь ближе и ловлю удивлённый взгляд АДа в зеркале. Нечего так на меня пялиться. Если есть идеи получше, пусть не стесняется. Боюсь отстраниться, вдруг Гриша снова заплачет. Сижу, согнувшись, предоставляя ребёнку полный доступ к моим волосам, и проклинаю Женю и её глупые идеи. Хорошо хоть волосы чистые.

Прикрываю глаза и устало выдыхаю. Моя жизнь превратилась в странный сон на грани бреда.

АД высаживает нас у входа в супермаркет, закрепляет детское кресло в тележке и отправляется на парковку со словами: «Я быстро».

На его месте я бы сбежала. Да и он небось сбежит. Засядет в баре на весь вечер, чтобы запить это путешествие. В пятницу вечером только в бар и идти.

— Поехали, Гриша. Будем надеяться, что дядя АД нас не бросит, — заявляю жизнерадостно.

Дядя АД!

Как я допустила такое сумасшествие в моей чётко продуманной жизни?

Если прошлая поездка в супермаркет показалась мне странной, то эта была полным беспределом. Возникло подозрение, что люди ходят в магазины, чтобы пообщаться. Как только видят молодых мам с детьми, кидаются на них с расспросами и советами. Чем младше ребёнок, чем труднее избавиться от советчиков. А уж если рядом идёт заботливый мужчина…

Насчёт заботливого не знаю, а вот ошарашенный — это да.

— Как замечательно, что вы ходите в магазин всей семьёй! — похвалила сердобольная старушка.

После минуты неловкого молчания АД буркнул: — Мы стараемся, — и толкнул тележку изо всех сил, чуть не опрокинув Гришу.

Ребёнка щекотали, дразнили и тыкали. С добрыми намерениями, конечно, но тем не менее.

Меня спрашивали про прикорм, советовали смеси, каши и рассказывали про скидки.

Скучающих покупателей привлекало беспомощное выражение наших лиц.

Когда пятая по счёту женщина похвалила мою фигуру, отлично сохранившуюся после родов, я поневоле возгордилась.

— Это не твой ребёнок, — напомнил АД с тихим смехом, и я натянула пальто, чтобы не привлекать внимание.

Гриша расплакался в самый неподходящий момент — когда мы платили за продукты. Я взяла его на руки, пока АД перекладывал еду в пакеты. Усталый и сонный, мальчик тёрся пуговкой носа о мою щёку, вызывая невольную улыбку.

Заплатив, АД толкнул тележку к выходу.

— Чему ты улыбаешься? — удивился он.

— Гриша забавный. Искренний, как и все дети. Рядом с ним я чувствую себя нужной.

— Это временно, — ответил АД, покосившись на ребёнка. — Дети вырастают и плюют на тех, кто их вырастил. Наша самая большая ошибка в том, что мы исходно думаем, что кому-то нужны.

Он сказал это посреди тёмной парковки, покрытой грязной коркой вчерашнего снега. Обрушил на меня горькие слова, невольно обнажая нечто личное, давно и надёжно спрятанное.

Он пожалеет об этом откровении, очень пожалеет.

АД действительно пожалел о сказанном, причём сразу. Попытался размазать значение этих слов и перевести разговор в пустую философию.

— Никто никому не нужен, — сказал он с напускным равнодушием, закрепляя кресло в машине.

— Я бы так не сказала.

— А я бы сказал.

Коварный замысел Жени не сработал. Не знаю, на что она надеялась, но ничего, кроме неудобства, мы с АДом не испытали. Уж точно никакого сближения. Она и сама об этом догадалась, когда мы вернулись обратно. С грустью проследила, как мы разгружаем пакеты и желаем ей спокойной ночи. Покачала головой, прижимая сонного Гришу к груди.

Вернувшись домой, мы молча разложили продукты и разошлись по своим комнатам. АД взял с собой ужин, я — список упражнений. На кухне оставаться не хотелось. В доме АДа больше не было нейтральной зоны, сплошное минное поле.

Я надеялась, что АД придёт ко мне ночью. Бывает же, что проблемы решаются в ночи, когда нет ни желания, ни сил разговаривать. Когда близость растворяет нерешаемое, стирает неуверенность и страх. Моя дверь не заперта, мы в доме вдвоём. Обязательно ли доказывать, что никто никому не нужен?

Давай же, АД, признай, что ты солгал, что я тебе нужна. Не на словах, а на деле. Зайди, не стучась, присядь на кровать и снова поцелуй мои пальцы. Этого достаточно. Я не потребую извинений и обещаний. Откину одеяло и успокою твоих демонов. Не потребую большего.

АД ходил по своей спальне. В пустом доме каждый шум, как признание. Вышел в коридор, постоял. Зашёл обратно. Сквозь тонкие стены до меня доносились ругательства. Грубые. Так и заснула под непонятные шорохи и звуки недовольного мужского голоса. Спала, обнимая надежду, что пробью броню АДа и помогу ему так, как он пытается помочь мне. О большем и не прошу.

* * *

Несмотря на мучительный вечер, к утру решимости не убавилось. Буду играть по правилам АДа, пока наружу не вылезут все его комплексы. Процесс уже пошёл, вчерашнее откровение приоткрыло завесу над его персональным адом, а значит, я на верном пути. Поэтому старательно выбрала одежду: пуговицы, молнии, колготки — всё, как АД прописал. Позавтракав, поднялась наверх и зашла в ванную, чтобы почистить зубы. АД, заспанный и хмурый, остановился в дверях, глядя на меня исподлобья. А ведь можно просто поздороваться, завести приятную беседу, и тогда скрутившая нас спираль расслабится. Отпустит хоть на минуту.

Ладно, пусть смотрит, мне не жалко.

Выдавливаю зубную пасту, закручиваю тюбик одной рукой. Наловчилась. Когда снимут гипс, так и буду пользоваться одной левой, забывая о том, что я — правша.

АД молчит. В пижамных брюках и футболке, помятый, домашний. Язык не поворачивается назвать такого АДом. Скорее, Андрюша.

Наблюдает, как я чищу зубы. Я неловко дёргаю рукой, и тюбик зубной пасты соскальзывает с раковины. АД реагирует с такой скоростью, что его движения кажутся смазанными. Подкидывает тюбик ногой, ловит и кладёт на полку. Под рукавом футболки перекатываются сильные мышцы.

— Не слабо. Только не говори, что у тебя супер-способности. Не похоже, что ты целый день сидишь у компьютерного экрана, — усмехаюсь я, и воображение услужливо подкидывает череду неприятных образов. Я знаю, что АД отвечает за видео наблюдение. Только ли? Что ещё он делает для Седова? Ловкий, сильный, опасный мужчина, не раскрывший ни одного своего секрета. Незнакомец.

АД не любитель разговаривать по утрам, да я и не жду, что он ответит, как нормальный собеседник. Выключив воду, достаю расчёску. Смотрю в зеркало, но моё отражение кажется размытым, потому что всё внимание переключено на АДа. Прислушиваюсь к его дыханию, тянусь к его теплу. Пытаюсь разгадать, о чём он думает.

Он подходит ближе, берёт из здоровой руки расчёску и перекладывает её в правую, больную.

Держу уже нормально, но сил мало. Расчёска выскальзывает и падает на пол.

АД встаёт за моей спиной, вплотную, обнимает больные пальцы своими. Именно обнимает. Поглаживает, потом осторожно смыкает наши пальцы вокруг расчёски.

Мы медленно расчёсываем мои волосы в две руки.

Прикрыв глаза, АД проводит губами по моему затылку. От его дыхания шевелятся волосы, кожа становится чувствительной, и я прикрываю глаза. Из-под ресниц вижу, как он водит кончиком пальца по кудряшкам, дёргает за них и улыбается. Наклонившись, проводит губами по тугой спирали.

Очевиднее некуда: я ему не нужна. Совсем. Доказательств уйма.

Никогда ещё не видела, чтобы человек так яростно боролся с собой. Проигрывает — и тут же снова бросается возводить защиту.

Когда АД отступает к двери, я чуть не падаю. В теле дивная, томная слабость, от которой хочется забраться обратно в постель, причём не одной. АД тихо смеётся себе под нос и включает душ, а я поспешно бегу вниз.

Плюхаюсь на диван, закрываю глаза и заново переживаю нашу близость. Это глубже секса, намного честнее и нежнее.

Что он сказал вчера вечером? Никто никому не нужен? Тьфу. Ничего, я подожду, среди всего прочего АД научил меня терпению.

Что у нас сегодня на повестке дня? Ах да, очередная поездка к врачу. Сегодня суббота, но приём частный, а лечебная гимнастика у меня через день. Всё по расписанию, потому что весь мир живёт в соответствии с приказами АДа. Включая меня.

Раз я приняла решение, так тому и быть: я во всём буду следовать правилам АДа. Пусть моя покорность бросает вызов его демонам.

Достаю лак для ногтей и сажусь к столу. Аккуратно крашу ногти и дую на кончики пальцев, прислушиваясь к шуму наверху.

АД спускается вниз и застаёт меня с ярко красным маникюром. Прогресс налицо — левая рука выглядит почти прилично, хотя бы без клякс. АД не подаёт вида, что заметил. Туго ему живётся, бедняге, без моих истерик. Подсобить, что ли? Покричать для разнообразия? Тогда он сможет со мной поругаться и наглядно доказать, насколько сильно мы друг другу не нужны.

Но я всё равно не поверю.

Дело в том, что АД мне нужен. Очень. Хотя бы на время, пока я прихожу в себя, а дальше… В том, что судьба нас разведёт, я не сомневаюсь, но думать об этом не стану. Мне и сегодняшних проблем хватает.

Пусть борется со своими демонами. АДу хочется, чтобы в нём нуждались, я вижу это в каждом его поступке. Но при этом сам он ни за что не признается, что я тоже ему нужна. Он томится без моих истерик. Если я бунтую и злюсь, тогда и ему легче разозлиться, доказывая, как сильно я ему не нужна. Как основательно мы не подходим друг другу.

Без проблем. Пусть всё будет по его раскладу. Я согласна притвориться, что верю его философии. Никто никому не нужен. Раз ему так легче, пусть тешится.

Но правду не затопчешь. АД мне нужен — и всё. Он жёсткий, опасный, он работает на Седова, но всё это ушло за кадр в тот момент, когда я начала черпать из него силу.

Я выполню его дурацкие приказы и нарушу мои собственные правила. Потому что так бывает — когда человек тебе нужен, сильно, до ноющей тяги в груди, ты меняешься. Вписываешься в него, принимаешь его заскоки и требования. Вырываешь его душу из плена у демонов.

Как говорит мама, ты зовёшь его тараканов к себе в гости.

А он делает то же самое в ответ.

На взаимность я не надеюсь. Но я буду не я, если до того момента, когда мы расстанемся, не помогу АДу найти то, что он ищет. Исчерпать его нужду.

* * *

В этот раз мы едем прямо к врачу. Тот доволен моим прогрессом — объём движений вполне приличный, да и силы прибавилось. Разобравшись со мной, врач хвалит АДа за поддержку. Тот недовольно возражает, спорит, не хочет благодарности. АДу легче, когда его выгоняют. Тогда он вторгается обратно и меняет мою жизнь. А когда хвалят, он мучается, не знает, что с собой делать. Поднявшись, задвигает стул и встаёт у двери. Вот-вот сбежит.

— Если хочешь, подожди в приёмной, — миролюбиво предлагаю я.

АД недовольно поджимает губы, но не уходит.

Врач словно не чувствует нарастающего напряжения. Смотрит поверх очков и невозмутимо заявляет:

— Попробуйте сделать Лере массаж.

АД удивлённо хлопает глазами и прислоняется к двери. То, о чём он подумал, очевидно как мне, так и врачу.

— Массаж руки! — смеётся тот. — Массаж руки, а не то, о чём вы подумали! Помассируйте её пальцы, а то Лере трудно одной левой.

В прищуренном взгляде врача я замечаю искорку любопытства. Он испытывает нас на прочность, на близость. Я тоже так делала. Рассматривала пары, решая, кто кого любит больше, верны ли они друг другу, продержатся ли вместе или сдадутся, измученные требованиями болезни.

А теперь посторонний человек испытывает нас с АДом, и это неприятно царапает мысли. Врач не имеет права делать выводы, особенно плохие. Я и сама способна их сделать, без посторонней помощи.

— Дело в том, что мы с АДом — не пара, — объясняю я, прижимая руку к груди. — Я временно живу за городом, и АД — просто знакомый, который возит меня на реабилитацию. Я прекрасно справляюсь одной левой. Вы же сами сказали, что тонус и амплитуда движений значительно улучшились.

— Так и есть, — кивает врач. — Прогресс налицо. Если вы не пара, тогда действительно лучше полагаться только на себя. Надо бы сделать УЗИ, чтобы проверить…

— Научите меня! — потребовал АД, перебивая врача. Передвинул стул, чтобы сесть справа от меня, и бесцеремонно заграбастал мою руку.

— Так вот же, молодой человек, всё написано, и картинки приложены. Лера вам скажет, если слишком сильно надавите.

АД распрямил мои пальцы, погладил ладонь, прошёлся сильными кругами по коже. Сосредоточенно сверяя свои действия с картинками, помассировал каждый палец.

Наклонился ближе, прислоняясь плечом.

— Скажи, если будет неприятно, — повернулся, почти касаясь меня губами.

— Очень хорошо, — встретила его губы, только что не коснулась.

Врач послал мне улыбку, от которой в груди поднялось предательское тепло. Мы с АДом прошли его проверку. Сдали на отлично, даже не будучи парой.

Мы убедили врача в чём-то, чего не знали сами. Чего не может быть.

Можно ли быть настолько ненужными друг другу, что от этого ломит в груди?

Врач бесшумно отошёл к окну, посмотрел на заснеженную улицу, потом вежливо кашлянул.

— Валерия Михайловна, вы помните Маслицкого? Радиолога? Он всё глупо шутил во время врачебных конференций.

— Как не помнить.

— Так вот, они с женой прожили почти десять лет. Он воспитал трёх детей от её первого брака, содержал их всех, души не чаял. А потом разбился на мотоцикле и получил перелом позвоночника. И всё. Ни один из них не удосужился прийти в больницу навестить. Ни жена, ни приёмные дети. Только присылали сообщения на телефон насчёт денег.

— Жаль, он забавный человек. Приятный.

— Так вот, они с женой были парой. Вернее, Маслицкий так считал, всегда гордился и называл её своей половинкой. Пара — понятие сложное, субъективное.

Положив передо мной лист бумаги, врач продолжил: — Вот направление на УЗИ. Увидимся послезавтра.

Когда мы вышли в приёмную, я была уверена, что АД сбежит. Настолько уверена, что притормозила, пропуская его вперёд. Врач сунулся не в своё дело. Нас обозвали парой, и закончиться это может только плачевно. Других вариантов нет.

Лифт приглашающе дрогнул, открывая двери. Мы отразились в зеркале, заляпанном отпечатками детских ладошек.

Вошли и стали рядом, в этот раз не расходясь по углам.

Я первая не выдержала напряжения.

— Я знаю, что мы не пара.

— Правильно знаешь, — поспешил АД с ответом.

И тут же, перечёркивая свои слова, обнял меня и потёрся подбородком о висок.

— Куда ни глянь, кругом одни психологи, блин, — проворчал. — Лезут, куда не надо. Я просто вожу тебя на реабилитацию, Лера, на этом всё.

— Я знаю.

— Когда тебе станет лучше, ты уедешь, и мы больше не увидимся.

— Уеду. Далеко.

— Куда? — АД отстранился, настороженный слишком быстрым, слишком готовым ответом. Да я и сама удивилась, потому что до этого мгновения никаких планов отъезда у меня не было.

Действительно, куда я поеду?

Пожала плечами.

— Отправлюсь переучиваться на другую специальность. Пока не знаю, какую, но вскоре решу. Если хочу вовремя начать ординатуру, придётся подать заявку как можно скорее. Найду новое место, сниму квартиру, перееду…

— Но в твоей больнице ведь есть…

АД заставил себя замолчать.

Тишина.

Второй этаж.

Первый этаж. Заливистое «Пинг!» открытых дверей лифта, и мы выходим в пасмурный день.

В моей больнице есть… В «моей» больнице чего только нет. В ней знают Леру Леонову, хирурга, которая не выдержала напряжения и ответственности. В моей больнице есть этаж, на котором я встретилась с Василием Седовым. У меня должны быть очень весомые причины, чтобы остаться в городе и снова работать в этой больнице. Невероятно весомые.

Давай же, АД, признайся, что я тебе небезразлична. Предоставь мне весомую причину остаться, килограмм этак в восемьдесят мужского веса. Найди мягкие, осторожные слова, чтобы я ненароком не спутала их с обещанием.

«Было бы неплохо, если бы ты осталась в городе».

«Буду рад иногда наткнуться на тебя в супермаркете».

Или традиционное, книжное-любимое:

«Я не хочу, чтобы ты уезжала».

М-да, размечталась. Настолько запудрила себе мозги, что почти не вспоминаю о его связи с Седовым. А ведь это препятствие не обойти. Никак.

Говорят, любовь всё упрощает. Стирает границы, рушит преграды — эти штампы с юношества висят на кончике языка. Однако любовь тут ни при чём, а нашу преграду не сдвинуть даже подъёмным краном. Двойной пролёт.

Но сам факт того, что я подумала о будущем без укола паники, — уже победа. Словно решение давно зрело во мне, и АД вытащил его наружу. Вот так, запросто — новая специальность, новый город. Да ещё и говорю об этом так спокойно, словно не я причитала на днях: «Я — хирург и больше никто! Другой меня не существует! У меня отняли единственную мечту!»

АД вытащил меня из бездны и вернул в то место, где начинается излечение. Где рождается будущее.

Наши самые задушевные беседы происходят на выходе из больницы. Эффект турникета, не иначе.

— Тебе уже лучше, Лера, — провозгласил доктор АД. — Вскоре я стану тебе не нужен.

Обдав горячим дыханием, автобус причалил к тротуару. Толкаясь, пассажиры высыпались на затоптанный снег и ринулись в разные стороны, как муравьи. Улыбчивая субботняя толпа — не чета хмурым будничным взглядам.

— Как скажешь.

— Так и скажу. Отправляйся подальше отсюда, ты правильно решила. Найди себе дело по душе и забудь о том, что случилось. Жизнь всё расставит по местам, я обещаю.

Заметно полегчавший автобус обдал нас комками грязного снега и пополз вперёд.

— Ты меня отпускаешь?

АД предупредил, что сам решит, когда я смогу уехать. Неужели он отпустит меня прямо сейчас? Если так, то я справлюсь. Он зарядил меня решимостью, и я смогу сделать следующий шаг без него. Не хочу без него, но, если надо, смогу. Только пусть признается, что будет скучать. Хоть чуть-чуть. Самую малость, чтобы потешить мою давно уже не девичью гордость.

— Нет, не отпускаю. — Голос АДа отражал немалую внутреннюю борьбу. Ведь чувствую, что он не хочет меня отпускать, но ни за что не признается. — Пока что не отпускаю, — добавил поспешно.

Я еле сдержала вздох облегчения.

Не отпускает. Пока. На большее я и не рассчитываю.

Когда мы вернулись домой, я достала ацетон, чтобы смыть размазанный по ногтям лак.

— Зачем ты накрасила ногти? — поинтересовался АД. — Я тебя не заставлял. Что ты пытаешься доказать?

Мой ответ был приготовлен заранее, выточен, продуман в деталях, вплоть до серьёзности взгляда.

— Ты мне нужен, АД. Поэтому я готова соблюдать твои правила.

— Даже те, которые причинили тебе боль?

Вместо ответа я показала ему руку с неровными пятнами лака на ногтях и кивнула. Пусть поразмыслит. Смыв лак, направилась в свою комнату, чрезвычайно гордая тем, как эффектно донесла до него свои чувства.

— Лера! — его оклик остановил меня в дверях.

— Ммм?

— Ты пуговицы пришивать умеешь?

— Умею.

— Завтра займёшься. Будешь держать иголку в правой руке.

Садист.

Моё проникновенное признание оставило бы намного более впечатляющий след, если бы, услышав очередное правило, я не послала АДа в одно весьма неприглядное место. Громко и грубо.

* * *

Пообещав себе не читать электронную почту, а только отправить весточку родителям, я включила планшет.

Что написать? Врать не хочется, притворяться тоже, а ведь я так и не рассказала им про случившееся. Не могу взвалить на них ношу моего горя. Нет ничего тяжелее бессилия родителей перед лицом страдания детей.

Как только приду в себя и приму решение о будущем, навещу родителей, отвезу их к морю на недельку. Скажу, что попала в аварию и решила сменить специальность.

А пока напишу о погоде.

«У нас столько снега, что ни пройти, ни проехать. Пробки до одиннадцати вечера. На реке лёд толщиной в…»

Стереть.

Уж лучше ничего не писать, чем говорить о погоде.

Подошла к окну, сфотографировала сугробы и сосны с отяжелевшими от снега лапами.

Подписала: «У друзей на даче. Классная зима!»

Отправить.

Вот и пообщалась с родителями.

А теперь выключу планшет. Не стану читать письмо от Ярослава Игоревича с заголовком «Хорошие новости». Не стану! Японские учёные вырастили человеческую руку в лабораторных условиях? Вот это была бы хорошая новость.

Выключить планшет не удалось, любопытство пересилило. Открываю письмо, в нём — ссылка на адрес в интернете. Спам?

Нет, не спам.

Я должна радоваться, потому что новость действительно хорошая. Даже отличная. Но Ярослав Игоревич должен был догадаться, что сейчас не время для таких новостей. Пока что не время.

Эта хорошая новость подрубила меня под корень.

Закрываю шторы, забираюсь с головой под одеяло и смотрю ролик новостей из Германии. Снова и снова. Выжигаю в памяти каждый кадр. Снято неделю назад. Станислав Седов на приёме в Российском консульстве… единственный наследник… Седов-старший собирается передать ему управление бизнесом… ходят слухи, что у Василия Седова проблемы со здоровьем… Станислав — один из самых богатых холостяков страны… пострадал в аварии несколько недель назад… немецкие врачи сотворили чудо…

Отдельные факты вгрызаются в память, но полная картина не складывается, потому что я пожираю взглядом Седова-младшего. Сияющего, счастливого, в компании красивой девушки. Нет, не так. В компании ошеломительно-красивой девушки. Цепкий врачебный взгляд замечает ортопедические устройства под брюками, они помогают контролировать стопы. Корсет почти не заметен под пиджаком. Стас улыбается в камеру и поднимается из инвалидного кресла. Делает два осторожных шага и садится обратно. Тонус повышен, но Стас уже почти ходит. Действительно чудо. Девушка обучена на славу. Крутится вокруг Стаса, незаметно помогая ему устроиться в кресле для интервью.

Знала же, что он выкарабкается, что не сдастся. Одно слово — характер. Классный мужик. Мне бы заразиться от него упрямством и оптимизмом.

«Немецкие врачи сотворили чудо». Может, и так, но это чудо — второе по счёту. Первое чудо — ювелирная работа Ярослава Игоревича.

«Вы сотворили главное чудо», — отправила я ответ главному.

«Ты тоже не бисером вышивала», — ответил он через несколько секунд.

Лучше бы вышивала, причём подальше от семейства Седовых. Я стёрла письмо и снова включила видео.

Несправедливость разбухала в груди, мешала дышать. Бдительное внимание АДа заставило жажду мести задремать, затаиться, но теперь она снова подняла голову и вцепилась в меня с утроенной силой.

Несправедливость.

Какое субъективное слово! Справедливо ли то, что Станислав ходит, а моя рука парализована?

Месть, ненависть, свирепая ярость — всё, что АД так тщательно подавлял во мне, — зашевелились внутри, напоминая о своём существовании. Может, АД и прав, время всё расставит по местам, но мне этого недостаточно. Однажды я стану сильной и отомщу. Без этого никак. АДа уже не будет рядом, но это к лучшему, потому что я должна отомстить сама, без его помощи.

Я не уверена в том, где буду жить, кем работать, кого любить, но нет ни малейших сомнений в том, что я отомщу Василию Седову. Даже если вокруг него — десятки видео экранов и толпы охранников. Я найду путь.

Свернувшись калачиком под одеялом, я катала на языке шоколадный шарик мести. Горький и сладкий одновременно. Роскошная, горячая тайна будущего: как я подберусь к Седову, как отомщу ему, каким прекрасным будет опьянение справедливостью. Это обязательно случится, и АД не сможет мне помешать. Однажды, после того, как обо мне забудут, я снова появлюсь на горизонте, сильная и неумолимая, и отомщу.

Успокоенная обещанием мести, я не услышала скрип ступеней и шорох открывшейся двери. АД сорвал с меня одеяло и выхватил из рук планшет. Посмотрев ролик от начала до конца, он вздохнул и уставился на меня с недовольным прищуром.

Сейчас начнёт ругаться. Я нарушила одно из правил — задумалась о прошлом.

Однако АД не сказал ни слова, только поднял с пола один из мешков с одеждой, в который раз вытряхнул содержимое на постель и начал в нём копаться.

— Решил примерить женскую одежду? Тебе не пойдёт, бёдра не те. Никакого «Умф!»

— У тебя есть нормальное платье?

— Поясни слово «нормальное».

— Которое не надо прятать под белым халатом.

Вот же, зараза.

— Ты мне неприятен, АД.

— Я не пытаюсь делать тебе приятное. Так есть или нет?

— Платья остались дома.

— Где дома? Я взял всю твою одежду.

— Не всю. Некоторые вещи хранятся на антресолях.

— Ты хранишь приличную одежду на антресолях?

Свадьба знакомых, банкет на работе, научная конференция, новогодний праздник — вот и все знаменательные события, для которых мне требовались вечерние платья.

— Выбери что-нибудь поприличней, — командует АД, бросая второй мешок на постель.

— Для чего?

— Для дела.

Нехотя выбираю облегающее платье с треугольным воротом и оригинальной косой застёжкой. Дизайнерское, между прочим, но мой вкус явно не совпадает с ожиданиями АДа.

— Одевай, что хочешь, — недовольно машет рукой, отчаявшись привести меня в нужный ему порядок. — Мы едем в ресторан, тебе понравится.

— Я не хочу.

— А я хочу. Раз я тебе нужен, тебе ничего не остаётся, как следовать моим правилам.

Недобро усмехается, зараза. Зацепился за мои слова и теперь вытянет из меня всю душу.

Умылась, привела себя в порядок, даже накрасилась. Не спросила, в какой ресторан, а потом окажется, что в Макдональдс. С АДа станется так пошутить.

Надеваю платье, оглаживаю бока и не верю своему отражению. Привыкла к одежде свободного покроя, а это платье облегающее. Вернее, раньше было облегающим, а теперь я отощала так, что смотреть противно.

— Что ты так на себя уставилась? — ругается АД. — Хватит копаться, я есть хочу.

— Я очень похудела.

— Я заметил. Когда мы встретились в лифте, у тебя была роскошная задница.

— И грудь.

— Грудь я заметил позже, в подсобке. В лифте я стоял сзади. Ладно, не расстраивайся. Вернёмся из ресторана, поищем твою грудь.

АД потянул меня к выходу. Знала бы, что у него так поднимется настроение, не призналась бы, что он мне нужен.

* * *

Раньше я тянулась к свету, а теперь отдыхаю в тени. В тени одного определённого мужчины. Позволяю АДу управлять моей жизнью: везти меня в ресторан и самому выбирать еду со словами: «Ты должна это попробовать».

— Что мы празднуем? — интересуюсь, замечая его довольную мину.

— Удачный день на работе.

— Ты сегодня не был на работе.

— Вчера был удачный день.

— Знаешь, что такое циклотимия? Неожиданные и резкие колебания настроения. Тебе стоит провериться у психиатра.

— Ты когда-нибудь занималась сексом в ресторане?

— Если я скажу «нет», ты удивишься?

— Нисколько.

— Что значит «в ресторане»? Прямо здесь, на столе?

В кармане АДа завибрировал телефон. Посмотрев на экран, он нахмурился и сбросил звонок.

— Да, прямо здесь, только попросим пересадить нас в отдельную кабинку.

АД подал знак официанту.

— Я не давала согласия.

— У тебя тридцать секунд до прибытия официанта. Если согласишься, нас пересадят.

АД смотрит на меня с насмешкой. Проверяет выдержку. Провоцирует, но теперь совсем в другом плане.

— Заодно поищем твою грудь, — подмигивает.

Официант остановился у стойки бара, проверил этикетку на бутылке вина и продолжил путь. До нашего стола осталось не больше пяти метров.

— Не грузись, Лера. Всё просто: ты предложила секс, и я соглашаюсь.

— Я ничего тебе не предлагала и не собираюсь.

Глядя на приближающегося официанта, АД наклонился ближе.

— Тогда предложи. — Сжав моё предплечье, он резко перестал ухмыляться. Игривое веселье сменилось злым осуждением. — Предложи всё, что угодно, где и как угодно. Секс, песни, пляски, игры. Я к твоим услугам. Вот, смотри: мы в городе, в ресторане. Давай, Лера, придумай, чем тебя отвлечь, как выбить дурь из твоей несносной головы. Чтобы ты не думала о вещах и людях, о которых следует забыть. Чтобы не искала в интернете информацию о Седовых и не вспоминала прошлое.

Цедит слова сквозь сомкнутые зубы. Злой и опасный, как пиранья.

Теперь понятно, с какой стати он ринулся в ресторан — пытается меня отвлечь. Догадливый, зараза, знает, что я не могу не думать о мести.

Официант стоял перед нами с вежливой улыбкой.

— Ваши закуски будут готовы через пять минут.

Он выжидающе переводил взгляд с АДа на меня и обратно.

— Ну так как, Лера, — нам понадобится отдельная кабинка?

Мне расхотелось шутить.

— Не надо так со мной, — тихо попросила я, глядя на неровные нити накрахмаленной скатерти.

— Две бутылки минеральной воды, — заказал АД, и, кивнув, официант удалился. — А как с тобой надо, Лера? Стоит мне отвернуться, как ты сознательно причиняешь себе боль. Сколько раз ты просмотрела ролик про Стаса?

— Много.

— Вот и я о чём. Если тебе нечем себя развлечь, задумайся о моём предложении. Секс в ресторане намного приятнее, чем издевательство над собой.

— Я справлюсь. Всё в порядке, не надо меня отвлекать, особенно таким образом. Тебе не удастся опошлить то, что ты для меня сделал.

Отвернувшись, АД сосредоточил внимание на сцене.

Я никогда не была в этом ресторане, хотя слышала о нём от коллег. Ничего заоблачного, но по субботним вечерам играют джаз. На стенах — автографы знаменитых джаз-музыкантов, инструменты и фотографии. Если любишь джаз, атмосфера засасывает тебя, растворяет и уносит от всех печалей.

Но я не могу отвлечься, потому что меня мучает вопрос: откуда АД узнал, что я люблю джаз?

АД заказал стейк, конечно же, с кровью. Мне подали шашлык из курицы с горчичным соусом.

Музыканты расположились на небольшой сцене и начали с безошибочного номера — Майлз Дэвис. АД следил за выражением моего лица. Когда блаженство разморило меня, и я начала покачиваться в такт музыке, он удовлетворённо кивнул.

— Ты слишком многое обо мне знаешь, — сказала я, не отворачиваясь от сцены.

— Мне так не кажется, — ответил АД, тоже глядя на музыкантов.

Когда аплодисменты затихли, я не выдержала.

— А ты когда-нибудь занимался сексом в ресторане?

— Да.

— В кабинке?

— И не только. Забавно, но ничего особенного. Неудобно, и шум отвлекает.

— Тогда ладно, а то я было решила согласиться.

— Правда?

— Нет.

АД прикоснулся к моему подбородку, заставляя повернуть голову.

— Не думай о Седовых, Лера. Никогда. Забудь. Смотри только в будущее.

— Я и не думала о них! Ярослав Игоревич прислал ссылку…

— Думала. Ты всё время о них думаешь. Ты посмотрела ролик десятки раз. Не держи меня за идиота, я прекрасно понимаю, какие мысли вертятся в твоей дурной голове.

— Ничего ты не понимаешь!

— Я понимаю больше, чем ты думаешь. Не раскисай, Лера. Соберись с силами и думай только о будущем.

— Я стараюсь.

— Я знаю.

Музыканты тихо переговаривались, посмеивались, готовясь к следующему номеру. Дюк Эллингтон.

— И ещё, Лера. Я нужен тебе только потому, что судьба врезала тебе под дых. Как только ты станешь сильнее и найдёшь путь, это пройдёт.

В его словах — горечь. Настолько сильная, что я чувствую её на языке. Делаю глоток вина, чтобы смыть её, запихнуть поглубже в горло. Чтобы его разочарование не стало моим.

Я не стану спорить, не здесь, не под звуки джаза. Особенно потому, что АД может оказаться прав. Кто знает, что принесёт будущее? Наступит день, когда я отомщу Седову и не смогу оставаться рядом с АДом.

Но здесь и сейчас я вижу очевидное: когда мы расстанемся, больно будет обоим.

Снова завибрировал телефон, и АД злобно придавил его кулаком. Не сводя глаз со сцены, он попытался вести светскую беседу.

— Ты уже выбрала новую специальность?

— Нет.

— А какие есть варианты?

— Неврология, психиатрия, эндокринология… вариантов много. Всё будет в порядке, АД, я не хочу говорить о работе.

Он откинулся на стуле и сделал глоток вина. Облегающий чёрный свитер подчёркивал фигуру сильного, бескомпромиссного мужчины. Не желающего признать слабость, даже если ею являюсь я. АД готовится потерять то, что не собирается удерживать. Меня.

Горечь его сожаления портит вкус моего вина.

Как же это глупо.

Я отказалась от десерта, и мы поехали домой.

По дороге АД сказал:

— Больше не включай планшет, если собираешься пялиться на Стаса, как обезумевшая сталкерша.

— Я рада, что ему лучше.

— Когда ты смотрела этот ролик, то думала не о его здоровье. Не сворачивай с пути. Всё идёт хорошо, Лера, тебе уже лучше. Не разрушай достигнутое.

— Ты сказал, что отпустишь меня, когда мне станет лучше. Уже пора, АД.

— Ничего такого я не говорил. Я отпущу тебя, когда посчитаю нужным.

— Например, когда?

— Когда ты перестанешь думать о глупостях. — АД бросил на меня выразительный взгляд.

Считается ли месть глупостью? Ведь АД знает, что я думаю о мести, потому и пытается меня отвлечь. В таком случае АД никогда меня не отпустит, потому что я не смогу забыть о мести.

— Я не думаю о глупостях.

Наши взгляды срослись, сплелись, и АД нажал на тормоз и остановился посреди занесённой снегом дороги. В лесу.

— Это радует. — Наклонился ко мне, отстёгивая ремень безопасности, провёл небритой щекой по моей скуле. — Думай только о хорошем, Лера, — попросил.

— Сейчас я думаю о тебе, — честно сказала я.

— Я бы не стал тратить на это время.

Отвернувшись, он вдавил педаль газа в пол. Прокрутив колёса в снегу, внедорожник сорвался с места, виляя толстым задом.

Совместный ужин утомил меня сильнее, чем суточное дежурство. Скрывать свои мысли изнурительно и сложно. Я старательно не говорю АДу о жажде мести, а он — о том, что я ему нужна.

Когда мы зашли в дом, я не выдержала. Поднимаясь наверх и предвкушая долгожданный отдых в одиночестве, бросила через плечо:

— Ты то холодный, то горячий, то нежный, то жестокий. Ты так старательно доказываешь своё равнодушие ко мне, что я поневоле начинаю верить в обратное.

Так и оставила его в прихожей, пригвождённого к месту моими словами.

Реакция не заставила себя ждать. Не успела я закрыть дверь спальни, как АД ворвался следом и остановился передо мной, тяжело дыша, словно взбежал на десятый этаж.

— Сядь! — приказал.

Когда не знаешь, чего ожидать от мужчины, — это великолепно. Сбивает дыхание, томит, путает.

Сажусь на кровать, глядя на него расширенными глазами. В один взгляд не вместишь всех чувств, которые я испытываю рядом с этим мужчиной.

АД опускается передо мной на колени.

На колени! Передо мной!

В комнате темно, но свет из коридора вырисовывает наши тела. Отмечает изучающий взгляд АДа и его напряжённые мышцы.

Удерживая мои колени, АД задирает платье. Я сижу, не двигаясь. Допускаю его вторжение. Жду.

АД достаёт из кармана ключи и, подцепив капрон, рвёт колготки. При этом смотрит мне в глаза.

Когда желанный мужчина рвёт одежду, чтобы добраться до вашего тела, это невероятно… Попробуйте, не пожалеете. Особенно колготки, металл о капрон. Страсть АДа вспарывает преграды.

Моё «ох» отзывается его вдохом. АД подаётся ко мне, примеривается к губам, но останавливается.

Раздвигает мои колени, ласкает взглядом полоску кружева.

Хочется откинуться на спину и податься вперёд, обнимая его ногами, но я сдерживаюсь. Пытаюсь потянуться к АДу, погладить лицо, но он отстраняется и кладёт мою руку обратно на кровать. Удерживает её и нажимает на моё дрожащее колено.

АД запрещает мне двигаться.

Это — приказ.

Раздвигает мои ноги шире, ещё шире. Проводит языком по бедру. Я вибрирую внутри, вся, целиком, мелодией джаза.

Откидываю голову назад, но АД одёргивает меня резким: «Смотри!»

Смотрю.

АД как тень у моих ног. Чёрные джинсы и свитер, тёмные волосы. Демон своих собственных кошмаров.

Руки на бёдрах, царапают кожу, сминают её, рисуя борозды на мышцах.

Не страсть, а испытание.

Его пальцы подбираются выше, глаза испытывают мои. Ждут моих слов, моей просьбы. Мольбы? Сдвигают бельё в сторону и останавливаются.

Я не знаю правил этой игры.

Свет из коридора падает на его лицо, освещая только половину. Наклоняюсь вперёд, тянусь к его губам и тут же замираю, когда в меня проникает его палец. Резко.

Охаю — и АД ловит моё дыхание губами. Захватив, отпускает и отстраняется. Это не поцелуй, он всего лишь пробует моё удивление на вкус.

Второй палец.

Никаких поцелуев.

АД передо мной на коленях. Одна рука удерживает, другая — во мне. Движения ускоряются, становятся резкими, откликаясь на каждый всхлип и вздох, которые я и не пытаюсь скрывать.

Мне нечего прятать, кроме мести. Я вся перед ним, развёрнута, как подарок. Мне нужна тяжесть его тела, его участие, его пот на моей коже.

Выпрямляю ноги, пытаюсь обхватить АДа за пояс, но он не позволяет. Удерживает на месте и ускоряет движения пальцев, чтобы у меня не осталось сил проявлять инициативу.

Наконец-то, мне понятна его игра.

Он доказывает, что может довести меня до пика и остаться равнодушным.

Я подтверждаю — да, может довести до пика. О равнодушии судить не стану, мне не до этого.

Одинокий крик моего удовольствия разрывает тишину дома.

АД удерживает меня за талию, не позволяя упасть на постель. Вынимает пальцы, проводит ими по моим губам, лаская взглядом. Ждёт, когда я оближу губы, но я сижу без движения. Смотрю на него.

Влажные губы блестят, и АД смотрит на них, не отрываясь. Подаётся вперёд, останавливается совсем близко.

Не позволяет себе прикоснуться к моим губам.

Поднимается и отходит на шаг. Застёгнутый на все пуговицы и молнии. Нетронутый. Холодный. В чёрном свитере с высоким воротом он выглядит полностью закрытым от меня. Воплощение равнодушия.

А я — раскрытая, расшатанная, сижу на постели, полуприкрыв глаза от приятной неги.

Пусть не тешит себя пустой надеждой, я не удовлетворена, нисколько. Он всего лишь царапнул поверхность страсти, сколупнул корку, вершину айсберга. Под ними — предштормовое затишье.

Но АД и не пытается проникнуть глубже. Он доказал и себе, и мне, что холоден. Не вовлечён в смятение. Что бы со мной ни происходило, в мире АДа царит полный контроль.

Я посмела намекнуть, что не верю в его равнодушие, а он доказал обратное. Молодец.

Стоит в дверях — пятно тьмы в ореоле света.

Смотрит на мои разведённые бёдра, потом снова на губы, блестящие от влаги.

Он уже почти ушёл, почти выиграл, почти доказал свою полную свободу и независимость от меня.

Но в последний момент не выдерживает: шагает вперёд, наклоняется и втягивает мои губы в рот. Жадно. Так сильно, что я мычу, вырываясь.

Отпускает, облизывает мои губы. Тщательно. Глаза закрыты, руки с силой стискивают мои плечи, притягивают к себе.

Я съезжаю со скользкого покрывала, обхватываю его ногами и тяну на себя.

АД срывается.

Он смыт с обрыва, втянут в водопад. Резко задирает платье, закидывает мою ногу себе на плечо.

Входит в меня и останавливается, словно достигнув желаемого финиша. Его лицо — на моей груди, и я провожу щекой по тёмным волосам, целуя АДа в висок.

Затишье длится слишком долго, и я боюсь, что он уйдёт. Выйдет из меня и сбежит. Опираюсь локтями на постель, начинаю двигаться, и он подстраивается. Входит в ритм, снова целует меня, и я ощущаю его улыбку. Кажется, он рад, что проиграл самому себе.

Если бы я знала, что близость может быть такой острой, такой выразительной, никогда бы не согласилась ни на один из прошлых романов.

Закончив, АД поворачивает меня, устраивая на постели, поправляет платье и поднимается на ноги.

Без слов выходит из комнаты, закрыв за собой дверь.

Не удалось доказать своё равнодушие. Бедняга. Завтра ему придётся начать снова, только вот я больше не собираюсь участвовать в этой игре.

---------------

6 — Степфордские жёны — в фантастической сатире Айры Левина, идеальные жёны, ставящие интересы семьи превыше своих.