Если я богат, как царь морской,

Крикни только мне: — "Лови блесну!" —

Мир подводный и надводный свой,

Не задумываясь, выплесну.

Дом хрустальный на горе для неё.

Сам, как пёс бы, так и рос в цепи…

Родники мои серебряные,

Золотые мои россыпи!

Если беден я, как пёс, один,

И в дому моем шаром кати -

Ведь поможешь ты мне, Господи!

Не позволишь жизнь скомкати…

Дом хрустальный…

Не сравнил бы я любую с тобой,

Хоть казни меня, расстреливай.

Посмотри, как я любуюсь тобой, —

Как Мадонной Рафаэлевой!

Дом хрустальный…

(«Дом хрустальный» В. Высоцкий)

Четыре месяца спустя

Накинув белый халат, спешу по коридору. Я проспала. Да, снова проспала. Это случается редко, но выспаться я люблю. Вот и выбрала себе профессию по душе — помогаю людям с нарушениями сна. Красивое слово — сомнология. Ординатуру мне засчитают, осталось доучиться всего пару месяцев. Буквально через неделю после приезда к родителям прочитала в интернете про открытие нового центра и засмеялась от радости. Знак судьбы, не иначе. Ярослав Игоревич тоже хохотнул. «Думаешь, тебе позволят спать на работе?» — поинтересовался едко, но выбор одобрил. Родители с трудом, но поверили в историю про аварию, хотя до самого моего отъезда так и поглядывали на шрам на запястье. Не хотели отпускать меня в другой город, в новую жизнь, так до конца и не осознали, что я больше не буду хирургом.

На работу меня приняли после первого же интервью. Переехала, устроилась.

У меня всё хорошо, даже лучше, чем хорошо.

Пока что наше отделение ютится в нескольких палатах рядом с нейрохирургией. Да, именно нейрохирургией, поэтому на работу я вхожу, не поднимая глаз. Вот как переедем в новый центр, у меня всё будет замечательно.

Не подумайте, я люблю свою работу. Ещё тогда, на вокзале поняла, что дело не в том, что ты делаешь, а в том, почему. А ответ прост — я люблю людей. Люблю помогать, делать что-то настолько значимое, что захватывает дух. Но по хирургии скучаю. Иногда по ночам снятся операции, ярко, в деталях, вплоть до тактильных ощущений. Просыпаюсь по будильнику, и если операция не закончена, то говорю вслух: «Зашейте без меня», — и только тогда иду в душ.

Я уже говорила, что у меня всё хорошо? Поверьте, так и есть.

Постучавшись, захожу в палату проведать больную. Она оставалась в больнице на ночь с электродами на голове и под видео наблюдением.

— Как храпится? — проверяю весело. Мне везёт с пациентами. Как на подбор, интересные люди с неиссякаемым чувством юмора. Если не спишь по ночам, только смех и спасает.

— Должна признать, что в больнице храпится намного лучше, чем дома, — в тон мне отвечает пациентка, нарочито томным движением отбрасывая провода через плечо. — Красота, а? Пожалуй, я здесь останусь. — Оглядывается на камеры и шепчет с ухмылкой: — В том, что персонал следит за тобой, пока ты спишь, есть нечто волнующее. Среди них есть симпатичные мужчины?

— А то! Их по внешнему виду и нанимают.

Мы смеёмся, и я присаживаюсь рядом. Просто так, поболтать.

— Вас скоро отпустят домой, — обещаю.

— Так уже отпустили. Только жду, когда снимут электроды. Хотя можно и так оставить. Муж всё равно считает меня медузой Горгоной (8), так что не заметит разницы.

— Мы сегодня же начнём обрабатывать записи, и я вам позвоню. Посмотрим, что вам мешает спать.

Чуть нахмурившись, больная кивает. Встречается со мной взглядом, и я цепляю в нём надежду. Укрепляю её, удерживаю. Даю молчаливое обещание.

— Давайте я сниму электроды, чтобы вам быстрее освободиться.

Люблю работать руками. Всегда любила, и этого не изменишь.

Но в целом у меня всё хорошо. Очень даже замечательно. Я вас убедила? Надеюсь, что и себя тоже смогу убедить.

Попрощавшись с больной, выхожу в коридор. Сегодня приём короткий, потому что начальство готовится к церемонии открытия нового центра. Я в бизнес не влезаю, моя работа — помогать больным, но переезда жду с нетерпением. В новом здании нам отвели аж два этажа с лабораториями, удобными кроватями и уймой самого современного оборудования. Вот сегодня вечером и отпразднуем. Всё, как положено — торжественные речи, спонсоры, красная лента, фуршет. Маленькое чёрное платье. АД бы не одобрил, назвал тряпьём, для него закрытое платье слишком консервативно. Ну и ладно, я такая — консервативная. Скромная. Если не считать некоторых эпизодов, о которых лучше не вспоминать, а то засосёт под мифической ложечкой.

У меня всё хорошо. Действительно хорошо. Красивый город, интересная, любимая работа, друзья.

Ладно, скажем так — у меня всё более-менее. Сначала было тяжело — я не могла простить себя за побег в больницу, за острое сумасшествие, за недоверие к АДу. Скучала. Очень. Волновалась за него. Не хотелось переигрывать жизнь в одиночестве. Вроде всё хорошо, но внутри пусто. Да, я жадная и неблагодарная, но АД разбудил во мне незнакомую потребность, и теперь её не усыпить никакими уговорами. Легко сказать: «Пойду-ка я, переиграю жизнь». Можно погрузиться в работу и быт, зацепиться за привычное счастье. Намного сложнее избавиться от чувства, что всё это время я упускала что-то невероятно важное. Связанное с АДом, с его молчаливым присутствием, с тем, как его взгляд ощущается на моей коже. С тем, как он держал меня за руку.

То, что он для меня сделал, незабываемо. То, на что собирался пойти, — невероятно. Но дело даже не в этом. Я влюбилась. В ту самую встречу в больничном лифте, с первого взгляда. Влюбилась — и всё. Перечеркните остальное, отмойте наши отношения от драмы и благодарности, и останется только желанная тяга. И она ныла внутри, упрямо топала ногами, требуя возвращения АДа.

АД изменил меня настолько, что я не помещаюсь в моё прошлое счастье.

За всё это время я не получила от него ни единой весточки. Неудивительно, но обидно. Обратно мне пути нет, а вот он мог бы… мог бы простить за недоверие, за глупость, за всё остальное.

Захотел бы — простил. Значит, не захотел.

Даже Седов дал о себе знать. Да-да, Василий Седов, и тот прислал мне письмо. Всего несколько слов, зато какие памятные. Получила я его через месяц после переезда. Маленькая карточка, а на ней — шесть слов:

«Мой сын не стоил такой жертвы».

Замечательный папаша. Становится понятно, что у Стаса не было шансов вырасти нормальным человеком.

К карточке прикреплён чек на огромную сумму. Реально огромную, способную изменить жизнь десятка людей.

Что я сделала? Выбросила его, не задумываясь. Подогрела ужин, выпила чаю. Посидела у окна. Потом сунулась в мусорное ведро, разгладила чек и улыбнулась.

Есть идея получше.

Перевела деньги на счёт благотворительного центра реабилитации детей. От имени Василия Седова. Пусть знает, что его откуп пошёл на доброе дело. Об этом потом в газетах писали, даже пытались интервью взять, но Василий отказался. Сослался на проблемы со здоровьем.

Я надеялась, что после этого услышу от АДа хоть слово. Хоть «Знаю, что ты отказалась от денег, молодец». Или «Знаю, что ты отказалась от денег, дура». Приняла бы любой вариант, но нет, не написал. У меня были основания надеяться, что АД меня не забыл. Например, то, что за мной следили. Как обычно, погружённая в собственные мысли, я заметила охрану только через два месяца, да и то случайно. К счастью, неприметный мужчина сразу пояснил, кто его нанял, иначе я бы не на шутку испугалась. Пройдя инструктаж, я старательно притворялась, что не замечаю присутствия охраны.

Я частенько подумывала о том, чтобы заявиться к АДу на дачу, навестить. Даже спросила об этом охрану, но в ответ получила строгий запрет. Настолько жёсткий, что внутри тут же зародился протест. Возьму и поеду, чтобы извиниться, больше ничего. Тут же представляла, как АД выставляет меня на улицу. Или хуже — смотрит с жалостью, типа: «Влюбилась, дура? А ведь я же предупреждал». При мысли, что дверь может открыть другая женщина, становилось так тошно, что хоть кричи. Я сожалела, что мы так и не подружились с Женей, хотя какая уж тут дружба. Ни разу не сказала ей правду, а потом украла машину. На таком начале дружбу не построишь.

Вот так и живу. Вроде всё хорошо, но этого мало. Нужно большее. Не успокоюсь, пока не найду.

* * *

На открытие центра я не опоздала, и на том спасибо. Втиснулась в битком набитый лифт между пожилой женщиной и парнем в наушниках. Шесть вечера — самое время навещать больных, поэтому в новом здании больницы — толпа, не пробиться. Выдохнула, отстраняясь от смыкающихся дверей, и окаменела.

Меня словно заморозило.

Страх? Нет, точно не страх. Дежавю? Оно самое. А ещё радость, почти осязаемая, теплом вырывающаяся из всех пор.

Я излучаю счастье.

Стою, пошатываясь, взглядом упираюсь в блестящие панели лифта и не дышу.

Я чувствую его. В битком набитом лифте.

Присутствие АДа врезается в мои мысли чувственной дрожью.

Третий этаж. Двери открываются, но пассажиры стоят на месте. Только не говорите, что в лифте — непослушное дитё, нажавшее на все кнопки сразу.

Четвёртый этаж.

Переступаю с ноги на ногу. По плечам бежит озноб. Прикрываю глаза и кладу ладонь на закрывшуюся дверь лифта. Правую ладонь. Правую рабочую ладонь. Придерживаюсь, вслушиваясь в хор человеческого дыхания. Пытаюсь прийти в себя, чтобы обернуться, проверить, поздороваться, в конце концов.

Пятый этаж.

Вышли трое пассажиров. В лифте осталось человек пять, но я не могу повернуться, чтобы подсчитать точно. Чтобы проверить, кто стоит за моей спиной. Хотя зачем проверять, я и так знаю.

Он приехал ко мне.

Облегчение проносится сквозь меня вихрем. Всё в порядке, он рядом. Не забыл меня. Простил.

Мой вам врачебный совет — верьте знакам судьбы, они не лгут. Если бы я поверила, когда встретила АДа в первый раз, если бы заговорила с ним, вышла следом… если бы он поверил, то…

Не станем вспоминать о прошлом.

За спиной раздаётся тихий смех. Похоже, моё смятение не укрылось от АДа.

Восторг разливается по телу живительной силой, и следом возвращается разум. Улыбаюсь, не оборачиваясь назад. Сейчас устрою ему достойную встречу.

— Четыре месяца! — заявляю громко. — Ещё бы пару месяцев погулял, тогда бы вообще приезжать не стоило, — стараюсь, но не могу сдержать счастливый смех.

Стоящие рядом пассажиры недоумённо хмурятся и смотрят на мои уши в поисках наушников телефона.

Я не стесняюсь посторонних.

Смеюсь, потому что счастье наполняет меня до краёв. Всем сердцем чувствовала, что это не конец. Знала, что АД вернётся, потому что между нами связь такой силы — не разорвёшь. Но червячок сомнений всегда рядом. Страшное «а вдруг?» то и дело заползает в мысли, и становится сложно справиться с собой, со своей новой жизнью. С болезненной нуждой в любимом мужчине. С осознанием, что я его подставила.

— Ты ещё поговори у меня, — отвечает АД за моей спиной. — Не стоило приезжать, видите ли.

В его голосе — улыбка. Пассажиры удивлённо оглядываются.

Я бы подождала, пока они выйдут, но не могу. Не могу, понимаете? Для меня их не существует, я парю от радости.

Но я так легко не дамся. АД заставил меня ждать целых четыре месяца!

— Твои охранники меня достали, — прячу улыбку. — Чуть ли не в палаты со мной заходят.

— Да ну?

— Не спорь, я знаю, что ты их нанял.

— Привыкнешь, — усмехается.

— И не подумаю.

— Надо же было убедиться, что ты не загуляла с мужиками.

— А с чего ты решил, что не загуляла? Может, я с охранниками и загуляла.

На шестом этаже вышли двое, остальные — на девятом. Мне нужен седьмой этаж. Был нужен, но я его проехала. Так и стояла у дверей, пропуская пассажиров.

Двери лифта закрываются, и АД приседает за моей спиной. Сильные пальцы пробегаются по лодыжке, обхватывают голень.

Ох.

Мы переигрываем прошлое, заново, с чистого листа. Нервы гудят, как высоковольтные провода, перед глазами — звёздочки.

Я так ждала его возвращения, так хотела нового начала. С ним. Вдвоём.

Колени предательски дрожат, и я ощущаю его улыбку. Тёплые губы прижимаются к подколенной ямке, руки удерживают ослабевшие бёдра. Хорошо, что удерживают, а то свалюсь.

— Раз уж ты так рада меня видеть, то может, сразу в подсобку? — шепчет, выцеловывая рисунок на бедре. Руки пробираются под платье и бесстыдно здороваются с моим телом. АД смеётся, провоцирует, а я дрожу. Не могу сдержаться, потому что счастье застало меня врасплох.

Мысли выбиваются из-под контроля. В них я послушно веду АДа в подсобку, в кабинет, да куда угодно…

Никогда. Ни за что. Это не я. Это неэтично, неправильно. Это совершенно не возбуждает. Нисколько.

Только если чуть-чуть, самую малость.

Нет.

Нереальным усилием заставляю себя стряхнуть дурман и хмыкаю.

— Даже не знаю, что у тебя больше разгулялось, — ручонки или фантазия? И не надейся.

Отступаю в сторону, и АД покорно опускает руки. Принимает мою игру.

Лифт спускается вниз. Судьба сжалилась надо мной, посылая пассажира. Тот понимающе смотрит на нас и улыбается, отворачиваясь.

АД поднимается на ноги и притягивает меня к себе, спиной к груди. Хорошо бы нажать кнопку хоть какого-то этажа, но мы не двигаемся.

Я понемногу расслабляюсь. Уже и забыла, как сильно АД на меня действует. Сбивает с ног одним присутствием, а уж прикосновением — и того пуще. Ведь так и не посмотрела на него, боюсь, что эмоции захлестнут с головой. Пока он просто стоит рядом, я хоть как-то держу себя в руках.

— Приехал, значит?

— Приехал. Выпьешь со мной кофе?

— Извини, но я опаздываю на работу. — Прикусываю губу, чтобы он не догадался, что я улыбаюсь. Но он всё замечает и тихо смеётся.

— Ничего страшного, прогуляешь.

Пассажир прячет усмешку за рукавом пиджака. В лифт заходят ещё двое, и АД прижимает меня сильнее. Хотя куда уж сильнее, он и так пророс в мою душу.

— Ты слишком часто ходишь в столовую с каким-то белобрысым козлом, — заявляет недовольно, но улыбка всё ещё прячется между слов. — Пусть он выпишет тебе больничный.

— Во-первых, он не козёл, а сотрудник, а во-вторых, я иду на важное мероприятие.

— Неужели? А судя по твоему платью, ты собралась на похороны…

— И не начинай!

— И не собирался.

Пассажиры усиленно прислушиваются к нашей смешливой перебранке. Внутри всё ломится от чувств, да и у АДа тоже. Никак не выразить, только шутить и можем.

— Что у тебя за отношения с белобрысым козлом? — требует АД, водя губами по моим волосам. Портит причёску, короче. Бурчит, поэтому непонятно, шутит он или уже говорит всерьёз.

— Отличные отношения, не твоё дело.

— Ваше знакомство закончится быстро и плохо, — бормочет АД и сжимает руку на моей талии. Неужели ревнует? Качаю головой в искреннем изумлении. Учитывая наше безумное прошлое и всё, что он для меня сделал, ревность настолько неуместна, что у меня нет слов.

Доставив пассажиров на первый этаж, лифт снова начинает подъём, а мы всё ещё стоим в углу, прижавшись друг к другу.

— Так значит, на работу идёшь? — проверяет АД. — На важное мероприятие?

— Да.

— Белобрысый козёл там будет?

— Какое же мероприятие обойдётся без белобрысого козла? Ой, тьфу ты… он не козёл.

АД тихо смеётся и нажимает кнопку седьмого этажа.

— Договорились, мероприятие так мероприятие.

Двери открываются, и АД резко отпускает меня и выходит из лифта. На седьмом этаже. Куда это он намылился, не со мной ли… да и откуда знал номер этажа…

Спешу следом и наконец замечаю, что на нём — роскошный костюм. Уверенно рассекая толпу, АД направляется прямиком к заведующей. Та с воодушевлением жмёт его руку, представляет окружающим и радостно жестикулирует.

Незаметно подхожу со спины и прислушиваюсь к разговору.

— Вы правы, замечательный город, я здесь родилась и умру, — говорит заведующая. — И дети мои поездили по миру, а потом вернулись домой. Семейный город, и атмосфера здесь добрая. Я рада, что вы решили переехать, Андрей Сергеевич. Уверена, вам здесь понравится.

Официант пытается привлечь моё внимание к подносу с напитками, и я, не глядя, выбираю бокал. АД переезжает? Он знаком с заведующей?

АД делает шаг назад и, не оборачиваясь, ловит меня в толпе одной рукой. Рывок — и я стою в кругу коллег между ним и заведующей. АД делает это настолько быстро и ловко, что я не успеваю воспротивиться, а заведующая даже не запинается.

— А, Валерия Михайловна, — рассеянно говорит она, всё ещё глядя на АДа. — Добрый вечер. Так вот, Андрей Сергеевич, если вам понадобится совет, вы не стесняйтесь. Переезд — дело сложное, по себе знаю. В центральном районе отличные школы… у вас ведь есть семья?

— Будет, — уверенно отвечает АД, и на секунду наши тела соприкасаются. Я делаю огромный глоток шампанского и захожусь лающим кашлем.

— Тогда лучше сразу выбрать район с хорошей школой, — советует заведующая и, рассуждая о проблемах современного образования, уводит АДа к подобию сцены.

— Не помню, чьё это высказывание, но правильно говорят: талантливый человек талантлив во всём, — доверительно заявляет один из профессоров, подзывая официанта. — Денисов не афиширует, но раньше он был известным спортсменом, а теперь вот в бизнесе. И ведь не просто деньгами швыряется, а умный мужик. У него куча патентов. Как прошёлся сегодня по центру, сразу говорит: «А портативная аппаратура есть? Могли бы на дом выезжать, людям же дома спать привычнее». Я показал ему всё, что есть, и он загорелся на месте. Больше часа выпытывал, как можно усовершенствовать. Изобретатель, видишь ли…

— Откуда вы его знаете? — не свожу глаз с АДа, который пожимает руки спонсорам.

— Как откуда? Он же новый владелец Адлибитум, купил их недель шесть назад.

Адлибитум — компания, установившая оборудование в новом центре. Много разных приборов, но среди них видеонаблюдение — как раз по профилю АДа. Однако… когда он успел? Как? Почему не сказал мне? Слишком много вопросов, оставим их на потом.

— Фейхтвангер, — говорю тихо.

— Что? — не понимает профессор.

— Фейхтвангер сказал, что талантливый человек талантлив во всём.

— Ну, да.

Заведующая представила спонсоров и АДа и произнесла торжественную речь. Мне повезло с начальницей. Хорошая женщина без раздутого эго, да и работает по призванию. С таким чувством говорила о больных, что слёзы наворачиваются. После неё выступили спонсоры, потом АД сказал несколько слов о том, что техника должна служить людям, а не наоборот. Я словно пребывала в полусне, в котором АД незаметно инфильтрировал мою жизнь, не предупреждая и не спрашивая разрешения. Разодетый, официальный, он казался совершенным незнакомцем, от присутствия которого, тем не менее, подкашивались ноги.

Спустившись в зал, АД направился прямо ко мне, и остальные потянулись следом, подчиняясь его невидимой силе.

— Вы выбрали отличную специальность, Валерия Михайловна, — вежливо сказал АД, и остальные закивали, тут же заговорив о собственном выборе профессии. Наклонившись ближе, АД закончил фразу: — Сможешь высыпаться на работе, потому что дома особо не получится.

Покраснев, я с силой поджала пальцы ног, чтобы привести себя в чувство.

— Да что вы, Андрей Сергеевич, у меня дома как раз тихо и спокойно, атмосфера очень способствует сну. Никто не мешает, не появляется без предупреждения, — ответила с усмешкой.

— Какая же скучная у вас жизнь, — поцокал языком АД. Остальные тщетно пытались понять тему нашего спора.

— Наоборот, Андрей Сергеевич, в самый раз. Не люблю неожиданности.

— Не любите? Вас не привлекают даже хорошие неожиданности?

— Это смотря кому решать, хорошая неожиданность или так себе.

— Так себе? — вызывающе ухмыльнулся АД.

Всё, я больше не выдержу, вот-вот брошусь ему на шею при всех собравшихся. Свидетели беседы застряли между недоумением и пониманием, что происходит нечто особенное, понятное только нам одним. В принципе, так и было, — мы провоцировали друг друга, не зная, как выразить радость от нашей встречи. А я ещё и злилась, что АД купил компанию, обустроившую новый центр, а я об этом не знала. Заведующая говорила на собрании о новом владельце, но я не обратила внимания на имя, или она вообще его не назвала. А в бизнес я не лезу.

Мог бы и предупредить. А то я ждала, сомневалась, расстраивалась…

Отложим разговоры на потом, когда мы останемся одни.

Одни. Внезапно моё тело отяжелело, а мысли покрылись постыдным налётом похоти.

— Понимаете, Валерия Михайловна, — весело продолжил АД, — так бывает, что неожиданности должны быть именно неожиданными, так как имеются определённые обстоятельства, не позволяющие предупредить о той самой… хмм… неожиданности. Вы знакомы с такими обстоятельствами?

Я и есть то самое обстоятельство, которое встряхнуло АДа и заставило его перекроить всю свою жизнь. Однажды я спрошу у него про Седова, про то, почему мне понадобилась охрана, и про цену, которую АДу пришлось заплатить, чтобы Василий отпустил его ко мне. Цена длиной в четыре месяца.

Однажды я об этом спрошу, но не сейчас.

Заведующая — умная, проницательная женщина — просекла суть происходящего и смотрела на меня с задумчивой улыбкой. Остальные всё ещё путались в словах АДа. Один из спонсоров поднял бокал и заявил: — Хорошо сказали, Андрей Сергеевич! — и замолчал, уткнувшись в недоумённый взгляд АДа.

— Андрей Сергеевич, вы же здесь впервые, а мы вас целый день из центра не выпускали, — проворковала заведующая, глядя на меня. — Даже больницу не показали. А на верхнем этаже — кафе, и оттуда такая панорама — настоящее чудо. Видно всё вплоть до зелёной зоны. Валерия Михайловна, проводите нашего гостя, покажите ему вид на город.

Я смогла только кивнуть.

Мы идём рядом, восторг борется с волнением. Мы не успели узнать друг друга, стать настоящей парой. Смотрю на АДа и не узнаю. Не знаю, какие мы — нежные? Страстные? Шутливые?

АД улыбается моим сотрудникам, на лице — ни следа привычной мрачности.

Мы заходим в лифт.

— Получается, что мы теперь вместе работаем? — усмехаюсь я.

— В некотором смысле, но только если оборудование сломается или вам понадобится новое. А что?

— Не уверена, что смогу с тобой работать.

— А в чем проблема?

— Ты АД, и характер у тебя адский, — улыбаясь, повторяю его слова.

— Я Андрей, привыкай к этому, — смеётся он, взяв меня за руку.

— Как часто ты собираешься менять имя? Предупреди сразу, а то я запутаюсь.

— Не запутаешься, мы будем видеться очень часто.

— Уверен, что я соглашусь с тобой встречаться?

— А я и не предлагаю встречаться. — Прижимает меня к себе, смыкая руки сильным кольцом. — Всё намного хуже.

— Насколько хуже?

— Необратимо хуже. — Андрей смеётся и прижимает меня сильнее. Напряжение отступает, и я оплетаю его всем телом, как в постели.

— Простишь меня за всё, что я натворила?

— За что? За то, что заставила меня наконец-то разобраться в моей жизни? За такое благодарят, а не прощают.

— Я боялась, что ты не сможешь меня простить, и мы больше не увидимся, — прошептала, лаская губами его шею.

— Неправда. Ты знала, что я не смогу не приехать.

Улыбаясь, нежусь в тепле его рук.

— Ты ничего не обещал.

— Ты веришь обещаниям?

— Не особо.

— И я тоже. Признайся, ты же знала, что я со всем разберусь и приеду.

— Знала, — признаюсь неохотно. — Но боялась верить.

— Всё-таки, что ни говори, а ты — настоящая баба. Умеете же вы себя накрутить. Если знаешь, что я приеду, то при чём тут вера? — Андрей выпил возмущение с моих губ, растворил его в тихом смехе. — Прости, что не появился раньше и не дал о себе знать. Не мог. Я обещал, что ты будешь в безопасности, и я сдержал слово. Пока со всем не разобрался, не давал о себе знать.

— Но тебя не было целых четыре месяца…

— Если сейчас поругаемся, то снова придётся переигрывать.

— Ага и так до бесконечности.

— Точно. До бесконечности. Хорошее слово.

— Очень хорошее.

Мы выходим на двенадцатом этаже и, обнявшись, встаём у панорамного окна.

— Выпьешь со мной кофе? — спрашиваю.

— Выпью. Дома.

— А где дом?

— Где скажешь, — пожимает плечами Андрей. — Адлибитум — неместная компания, так что я здесь впервые. Забросил вещи в гостиницу, но надеялся, что там не задержусь.

— Заведующая почему-то думает, что ты собираешься сюда переехать.

— Собираюсь. Я твой, если возьмёшь. — Разворачивает меня лицом к себе, серьёзный донельзя, и проводит костяшками пальцев по щеке. — Возьмёшь?

— А у меня есть выбор? — спрашиваю шутливо, потому что выбора у меня нет. Никакого. Я влипла, пропала, утонула… я — его, если возьмёт.

— Конечно, Лера, у тебя есть выбор, — утвердительно кивает Андрей и нежно обрисовывает контур моих губ кончиком пальца. Потом чуть улыбается и поясняет: — Продадим мою квартиру и дачу тоже, купим здесь жильё. Поговори с заведующей, она посоветует районы с хорошими школами. Вот и будет тебе выбор.

* * *

Мы спешим ко мне домой с таким нетерпением, что водитель такси испуганно поглядывает назад. Еле успеваем закрыть входную дверь, как бросаемся друг на друга. Андрей тащит меня к кровати, по пути бормоча:

— Опять ты выбрала самую крохотную в мире квартиру! И это вообще не кровать, а почтовая марка.

— Съёмное жильё дорогое, да и вообще — я выбирала для себя.

— Эгоистка.

— Ты сослал меня к родителям и ни разу не позвонил.

Андрей отстраняется и сажает меня на кровать.

— Так, Лера, давай разберёмся с этим раз и навсегда. Не притворяйся, что не знаешь, почему тебе пришлось уехать, и почему я остался. Седов не собирался больше вмешиваться, однако я должен был проследить и закончить дела. Я должен был уйти…

Нахмурившись, Андрей пытался объяснить мне то, о чём я знать не хотела. Совсем. Раньше бы настояла, заставила рассказать всё в деталях, а теперь — нет. Доверяю ему и не хочу трогать прошлое.

— Ты должен был уйти правильно и окончательно, чтобы больше не вспоминать о прошлом, — предположила я, и он согласно кивнул. — Получилось?

— Получилось.

— Ты смог оставить прошлое в прошлом?

Андрей кивнул, но в глубине взгляда пряталась неуверенность. Какими бы старыми и затянувшимися ни были раны, раз уж они болят, ничего с этим не поделаешь.

К сожалению, в этом мы схожи.

— Так уж и быть, я попытаюсь уместиться на твоей кровати, — с притворным вздохом согласился Андрей.

— Да ладно, не мучайся, возвращайся в гостиницу.

— Не дождёшься.

Он положил ладонь на моё запястье, погладил шрам, прикоснулся к нему губами. Казалось невероятным сидеть рядом и никуда не спешить, не бежать, не мечтать о мести. Никаких игр, притворств и прозвищ. Просто Андрей, просто Лера. Бесконечные возможности и никакого страха.

Наша близость была спешной, почти нервной, словно мы пытались закрепиться в незнакомой жизни, в новых ролях. Пытались привыкнуть к настоящему и оттолкнуть призраки прошлого.

Андрей поселился у меня. Сначала его присутствие казалось странным, непривычным, словно в любой момент он сорвётся с места и снова исчезнет. Потом я привыкла, расслабилась, больше не ожидая подвоха. Мы постепенно становились парой, узнавали друг друга. Наша повседневная жизнь ничем не напоминала безумную неделю, проведённую на даче. И тем не менее мы были парой. Настоящей. Рядом с Андреем не приходилось беспокоиться, всё ли я делаю правильно. Нас вело шестое чувство, присущее очень влюблённым людям, помогающее обходить подводные камни отношений. Все камни, кроме одного, — нашего прошлого. Мы упорно не говорили о нём, так уж получилось. Андрей писал новые программы для центра, я работала. Мы ничего не придумывали, не переигрывали, а просто наслаждались друг другом.

Но прошлые раны никуда не делись. Отрицание — не выход, придётся научиться жить, не спотыкаясь о незажившие воспоминания.

* * *

— Лер, послушай, как давно ты знаешь Денисова? — спросила сотрудница Тамара через несколько недель после приезда Андрея.

— Познакомились в лифте перед открытием центра, — без заминки соврала я.

— Быстро же вы познакомились, — хихикнула Тамара. — Я хотела с ним поговорить, но так и не успела, вы рано ушли с открытия. Мои домашние им бредят. Раньше только муж, а теперь и сыну передалось, всю спальню обвешал плакатами, и его друзья такие же. Пересмотрели записи матчей Денисова по сто раз. Сын настолько болеет футболом, что я порой волнуюсь, даже обедает с мячом на коленях. Мне бы автограф попросить, но как-то неловко, ведь Денисов уже лет десять как ушёл из спорта после аварии. Не хочу его обидеть.

Слушая сотрудницу, я задержала дыхание. Передо мной словно дверь открылась. Раньше была глухая стена, и вдруг появился путь. Не мой путь, Андрея. Страшно касаться его прошлого, но душой чувствую, что поступаю правильно.

— Поговори с заведующей, пусть пригласит Денисова на воскресный пикник. Туда же с семьями приходят, вот и возьми своих мужчин, да и друзей сына пригласи. Ведь это не запрещено?

Прищурившись, Тамара подмигнула.

— А ты сама Денисова не пригласишь?

— Нет, не приглашу, — ровно ответила я. После открытия центра по отделению пошли слухи, но мы с Андреем не афишировали наши отношения.

— Тогда, может, попросишь для меня автограф?

— Извини, но лучше, если твой сын сам попросит.

Мысленно умоляю её согласиться и очень надеюсь, что это — правильный шаг.

— Ладно, тогда поговорю с заведующей, — вздыхает Тамара. — Всё-таки Денисов связан с центром, так почему бы не пригласить на пикник. И про друзей сына тоже спрошу.

— Ага, спроси.

Голос чуть дрожит, потому что ступаю на зыбкую почву. Если ошибусь, прощения не будет. Никогда. Но меня пронизывает уверенность, что я не ошибаюсь. В памяти мелькает табличка с игровыми футбольными лигами в бывшем офисе Андрея. Неделю назад я попыталась заговорить о футболе, но Андрей отмахнулся и перевёл тему. Нет, я не ошибаюсь, ему нужна связь с футболом. Значительная связь, которая бы залечила старые раны. Иногда то, что не получается у взрослых, дети делают с невероятной ловкостью.

Воскресный день выдался на удивление солнечным. Обычно как соберёшься на пикник, так надвигается чуть ли не тропический шторм. А тут повезло. Собралось человек семьдесят, везде снуют детишки. Вокруг клетчатые пледы и примятая колясками трава, в тени — массивные грили и столы с едой. Женщины возятся с салатами, а мужчины, понятное дело, кучкуются около грилей и потягивают пиво. Андрей переворачивает баранину, потом вытирает руки и подходит ко мне.

— Не пора ли сообщить твоим сотрудникам, что мы вместе? — спрашивает, делая глоток пива. — А то мужики меня уже сто раз об этом спросили.

— И что ты сказал?

— Что стараюсь тебя уговорить.

— А они что?

— «Смотри не лоханись, — сказали. — Лера — хирург. Как резанёт, мало не покажется».

— Думаю, что ты об этом и так знаешь, — ответила, смеясь, краем глаза замечая стоящую невдалеке Тамару. Осторожно подмигнула, и рядом с ней тут же появились три пацана. За их спинами топтался муж Тамары, и трудно сказать, кто волновался больше — мальчишки или он. Или я.

— Простите, пожалуйста, Андрей Сергеевич, — пробормотал сын Тамары, вытирая вспотевшие ладошки о брюки. — Не могли бы вы подписать плакат… хочу попросить ваш автограф… нельзя ли… тут ваша фотография… — беспомощно моргая, мальчик обернулся на отца, и тот кивнул в попытке подбодрить сына. «Можно попросить ваш автограф?» — шёпотом подсказал отец.

Молчание.

Сын не повторяет просьбу, а вместо этого зачарованно разглядывает Андрея. Тот замер с бутылкой пива у губ, даже не дышит.

Не то, чтобы его знакомые не знали, кто он такой. Знают, конечно, но со времени его футбольной карьеры прошло десять лет. Иногда мужики зададут пару вопросов, вот и всё. Имя у Андрея часто встречающееся, узнавать на улице давно перестали. О нём забыли, причём очень быстро. Никто никому не нужен, помните? Океан любви выливается в ничто. Интернетная слава живёт, в анналах футбола он записан навсегда, но это ж не живое? Факты прошлого не трогают душу. А тут — дети. Трое дрожащих парнишек, смотрящих на него с невероятным благоговением. Трое парнишек и отец в придачу.

— Вы лучший, — шепчет мальчик. — Самый лучший. После вас других неинтересно смотреть. Вы такие трюки выделывали, что класс просто.

Его друзья словно пробуждаются от спячки.

— Ага, точно. Помните, как вы на трибуну прыгнули после хет-трика… ну, когда три гола подряд забили в самом первом матче? Вас же только приняли в сборную, а вы сразу им показали…

— На трибуну не положено прыгать, а вы…

— А как головой ударили во втором матче! Вы же спиной стояли, но почувствовали приближение мяча и забили гол, да? Как так получилось? Вы же не видели мяч?

— Вы были самым молодым… у вас такой талант был… ну, то есть… — смутившись своей оговорки, мальчишка уставился на кеды с развязанным шнурком.

Я словно вросла в землю. Не мигая, смотрела на мальчишек и ждала реакции Андрея, как приговора. Моего приговора.

— Тренер летней школы сказал, что меня точно отберут в районную команду, — похвастался другой.

— А я умею мяч за спиной подкидывать. А спереди — тридцать раз запросто. Однажды я побью ваш рекорд! — пацан робко протянул плакат и ручку.

Андрей хмыкнул и отдал мне пиво.

— Да ну! — усмехнулся он. — Прямо так и побьёшь мой рекорд?

— Побью, — гордо сказал парнишка. — Вы так здорово делаете… — тут же смутился и глянул на отца, — … в смысле, вы раньше могли… короче, я видео смотрел, где вы в Мадриде играли…

— Не в Мадриде, а в Барселоне, — поправляет другой.

— Нет, я про чемпионат…

— Мяч есть? — вмешивается Андрей.

— Что, с собой, что ли? — малой внезапно осип.

— С собой, конечно. Мы же не воздухом будем играть?

— Папа! — заорал мальчик, но его отец уже бросился к машине. На траве осталось его недопитое пиво.

«А мне можно с вами?!» — заголосили остальные пацаны.

— И вы тоже собираетесь побить мой рекорд? — смеётся Андрей. Почти хохочет, причём от души.

— Да! Все ваши рекорды побьём!

— Прямо-таки все! Тогда шнурки завяжите, футболисты.

Мальчики демонстрировали свои таланты, Андрей наблюдал с интересом, даже с азартом. Играл с ними, уводил мяч, дразнил. Не сюсюкался, честно хвалил, делал замечания. К ним набежало ещё детей, мальчиков и девочек. Разыгрался настоящий матч.

Казалось, Андрей про меня забыл, что было очень кстати, потому что я — стыдно признаться — спряталась за деревьями и плакала.

Нет, плакала — это не то слово. Рыдала так, словно прорвало водопровод, аж подвывала. Люблю Андрея настолько, что его прошлая боль выходит через меня чёрным ядом. Пусть выходит, главное, чтобы от него ушла. Если повезёт, останется только старый шрам, сухой и ровный. И будущее, полное смысла.

— Вот так всегда, вкладываешь в вас знания, обучаешь, а вы раз — и в декретный отпуск, — раздался ворчливый голос заведующей. Как она, спрашивается, меня нашла?

— Какой ещё декретный отпуск? Зачем?

Заведующая фыркнула и обняла меня за плечи.

— Что значит, зачем? Ты что, в институте акушерство прогуляла? Заведёшь ребёнка и уйдёшь в декрет.

— Я не собираюсь…

— Никто не собирается, милочка, но факт остаётся фактом: у нас постоянная текучка женских кадров. Ладно, не пугайся, мы без тебя переживём, да и Андрею твоему уже пора семьёй обзавестись. Вон, посмотри, как он с детишками возится.

— Мы с Андреем не…

— Вот тебе пудреница и носовой платок, приведи себя в порядок, а то детей напугаешь. Сама то смотрела футбольные матчи с его участием?

— Смотрела.

Чуть ли не каждый вечер смотрела клипы в интернете, даже научилась в футболе разбираться.

— А я больше теннис люблю. Пойдём, Лера, надо с салатов мух сгонять, а то все отправились смотреть футбол, а у нас тут полная антисанитария.

Мы вернулись на поляну и занялись салатами.

— Ты в городе недавно, а Андрей вообще только приехал, поэтому обращайся за советом, если что, — предложила заведующая. — У нас здесь и подростковая футбольная лига есть, и летняя школа вот-вот откроется, да и школьные чемпионаты каждый год. А хороших тренеров днём с огнём не сыщешь. — Поцокав языком, женщина посмотрела на меня проницательным карим взглядом. — Ты не подумай, что я вмешиваюсь в вашу жизнь, это я с чисто эгоистичными соображениями предлагаю. У меня четверо внуков, все, как один, бредят футболом. А тут в городе появилась своя собственная звезда, да ещё и человек хороший.

— Хороший.

Слёзы снова затуманили зрение, угрожая вылиться в очередную неуместную сцену.

— Вот и я вижу, что хороший. И дети у нас в городе хорошие, будущие звёзды. Ты посмотри на них, они же Андрея твоего боготворят, а он — их.

— Вижу. Я с ним поговорю.

— Нет уж, Лера, поверь мне, пожилой женщине, с такими мужчинами не разговаривают. Их толкать надо. Головой вперёд, как с обрыва. Впрочем, ты об этом знаешь, ведь сама только что его толкнула, — заведующая подмигнула, и я поневоле рассмеялась.

Точно, толкнула. Вот он, метод Седова в действии. Я столкнула Андрея с обрыва, и он летит. Да так, что загляденье.

Мы ехали домой молча. Не поссорились, нет, просто я слишком волновалась. Вроде всё прошло гладко, но вдруг Андрей разозлится, что я вмешалась?

— Спасибо, — сказал он, когда мы свернули с шоссе.

Вот оно, то самое «спасибо». Благодарность длиной в одно слово и целую жизнь.

— Не за что.

— На следующей неделе я, наверное, зайду к Кириллу в клуб. Он попросил. Будут набирать детей в летнюю школу, и я… посмотрю, короче.

— Угу.

— Забавные ребята.

— Угу.

Я забыла, кто из детей Кирилл, но это не имеет значения. Радость поднимается изнутри горячей волной. Вот оно, излечение Андрея, оно впереди. Теперь он больше не связан с Седовым и сможет навсегда помириться с прошлым. Стараюсь не выдать своих чувств, но еле сдерживаюсь. Броситься бы к Андрею на шею, расцеловать и разрыдаться. Но боязно. Прошлое научило осторожности.

Андрей кладёт руку поверх моей и чуть поглаживает. Переплетает наши пальцы, сжимает. Крепко. На моём запястье — шрам, белесый, тонкий, и Андрей гладит его большим пальцем.

Руку я разработала хорошо, только последние два пальца по-прежнему согнуты. Двигаются, но не в полную силу. Андрей массирует их, не сводя глаз с дороги.

— Если надоест программирование, сможешь стать массажистом, у тебя талант, — посмеиваюсь.

— А кто тебе сказал, что я собираюсь работать? — в тон отвечает он.

Ага, конечно, так я и поверила, что он не станет работать. Целыми днями зависает в компьютере, разрабатывая новые технологии для центра.

— Не веришь? — смеётся он. — Зачем мне работать? Я продал свою долю в прошлой компании, удачно вложил деньги в Адлибитум, да и жена у меня — хирург.

— Я не хирург!!

— Вот и замечательно. Значит, насчёт жены возражений нет. А я-то волновался, что придётся фигнёй маяться — уговаривать, на колени падать и вытворять прочие глупости.

Минутку… Что он сказал?

В глазах Андрея искрится смех и ещё что-то незнакомое, но настолько сильное, что я задерживаю дыхание.

Он достаёт из кармана кольцо и кладёт мне в руку. Белое золото. В центре — круглый камень, явно не стекляшка. Безумно красиво, строго и элегантно. А ещё очень быстро и неожиданно.

Андрей молчит. Задумчиво постукивает по рулю и не смотрит в мою сторону. Своеобразное предложение, как раз в его духе. Хмуро разглядываю полусогнутый четвёртый палец и примеряю кольцо. Вроде размер подходит, однако застывший сустав встаёт на пути преградой.

— Давай-давай, массируй палец, не ленись, — усмехается Андрей. — Я специально заказал, чтобы впритык было, и не смогла больше снять.

— Может, на другую руку? — вопрошаю с надеждой.

— Нет уж, для меня важен именно этот палец. Массируй!

Растираю сустав и с трудом проталкиваю кольцо на место.

Красиво.

— Я так и знал, что удастся, — усмехается Андрей. — Вам, женщинам, только покажи кольцо — вы себе полпальца спилите, чтобы натянуть его на себя.

Я улыбаюсь, не реагируя на провокацию.

— Крепко держится? — с улыбкой проверяет Андрей.

— Очень крепко.

— Это хорошо. Теперь есть, о чём рассказать твоим сотрудникам. Надо было сразу на пикнике это и сделать, а то я заметил парочку козлов, которые на тебя заглядываются.

— Да ну? Срочно скажи, кто. Может, сразу кольцо верну.

— Я тебе верну! — Смеётся, но с силой сжимает мою руку. — Завтра приду в центр, вот и объявим новости. Закажем торт… чай? Шампанское? Понятия не имею, что делают в таких случаях, но надо, чтобы все отпраздновали и запомнили, что ты со мной.

— Я и так с тобой.

— Знаю.

— Тогда почему торопишься? Всё же хорошо.

Недовольно хмурясь, Андрей следил за дорогой.

— Мне мало, — ответил через какое-то время. — Я очень долго ждал. — Повернулся ко мне и повторил внушительно: — Очень долго.

— Я тоже. Только не будем очень уж спешить, ладно?

Андрей чуть заметно кивает. Он знает, что дело не в недостатке чувств, ведь я — его до конца, до кончиков коротких ногтей. Проблема в других людях. Хочу, чтобы они оставались в стороне, подальше. Пусть мы будем только вдвоём, наедине. Боюсь вмешательства посторонних, жизнь научила.

Когда мы вошли в квартиру, Андрей сразу направился на кухню. Даже обувь не снял.

— Где твои таблетки? — шуршит газетами, отодвигает посуду.

— Какие ещё таблетки?

— Противозачаточные.

— Ты что, снова меня похищаешь?

Захожу на кухню и теряюсь в прошлом: Андрей копается в корзинке у чайника и находит таблетки. Воспоминания сворачиваются в животе болезненным клубком. Когда-то он пришёл в мою квартиру и забрал меня… нет, мне не больно. Мне больше не больно.

Андрей смотрит на таблетки, потом на меня.

— Ты любишь свою новую работу?

Ну и вопросы у него. Не иначе как дети мячом по голове ударили.

— Люблю.

— Отдохнуть хочешь?

— От отдыха никогда не откажусь. Что ты задумал?

— Вот и отлично. — Выбрасывает противозачаточные таблетки в мусорное ведро.

— Эй!

— Отдохнёшь в декрете.

— Чегооо? Отдохнёшь?? В декрете?? Слышала бы тебя Женя! Только мужик может назвать декрет отдыхом.

— Несколько минут назад ты согласилась выйти за меня замуж. У нас будут дети, Лера. Много детей.

Вроде говорит с улыбкой, но в этой провокации слишком много правды. Андрей проверяет, насколько я уверена в своём решении.

— Поясни значение слова «много».

— В идеале я бы хотел иметь свою футбольную команду.

— В идеале ты признаешься, что только что пошутил.

— Хотя бы половину команды?

— Ты блефуешь, друг мой. Как дойдёт до дела, струсишь. Вспомни, как мы мучились с Гришей.

— Если ты про супермаркет, то мучилась ты, а не я.

— Только потому, что ты вручил мне ребёнка, а сам держался поодаль.

— Со своими детьми намного легче.

— Да ну?!

— Свою кровь легче понять.

— Ну-ну, удачи. В декрете будешь сидеть сам.

С каждой фразой Андрей подходит ближе. Обнимает меня, не сводя глаз с лица.

— Мы всё сделаем так, как ты хочешь, Лера. Только скажи. — Его слова перекликаются с воспоминаниями, настолько живыми, что захватывает дух. — Свадьба, медовый месяц, всё, что захочешь. Выбор за тобой.

— За мной? А ты собираешься участвовать?

— В медовом месяце — точно, остальное зависит от ситуации, — смеётся Андрей. — Если на свадьбу ты замотаешься в кубометры тюля и станешь похожей на меренгу, у меня, скорее всего, возникнут срочные дела.

— Десять минут назад я попросила тебя не спешить.

— Так я и не спешу. Я же не настаиваю, чтобы свадьба была завтра.

— Ты требуешь собственную футбольную команду детей!

— Если бы я спешил, мы бы их уже делали.

— Всех сразу?

— Если оптом, то будет легче.

— Ой, ждут тебя сюрпризы, ты и не поверишь, какие. — Трусь щекой о его грудь, вздыхаю. — Ладно уж, раз выбор за мной, то скажем так: предложение ты уже сделал. Не ахти как романтично, но зачту. На свадьбу соберёмся где-нибудь с Женей и моими родителями — и всё.

— Уверена, что этого хватит?

— Уверена, что и этого не нужно. Мне хватит тебя.

Андрей выдыхает, словно стряхивает с себя невыносимую ношу.

— Это хорошо.

— Что хорошо?

— Что ты не собираешься надевать громадное свадебное платье. А в остальном всё действительно будет, как ты захочешь. Веришь?

— На все сто. А как насчёт того, чего хочешь ты?

— Я уже это получил, а остальное — фигня. — Чмокнув меня в нос, Андрей потянулся. — Как же хорошо мы с тобой всё переиграли.

— Ага, даже встретились в лифте. Интересно, как долго ты в нём катался?

— Не поверишь, но нисколько. Я надеялся удивить тебя, когда приду на открытие, так что наша встреча была совершенно случайной. Кстати, о случайностях. Я уже несколько лет интересуюсь Адлибитум, а тут как узнал, что один из их контрактов в твоей больнице, то понял — судьба. Или снова случайность.

Как же, случайность. В случайности я больше не верю. Уж извините, жизнь научила.

* * *

Когда я пришла на работу на следующее утро, на посту заметила одинокую мужскую фигуру в белом халате. Стоит, листает историю болезни. Центр только открылся, больных ещё нет, поэтому непонятно, что незнакомец тут ищет. Подхожу ближе, чтобы проверить, и в этот момент мужчина, не поворачиваясь, каркает моё имя.

— Леонова?

— Да.

Заглядываю ему в лицо и тут же отступаю назад. Ох, блин. Нейрохирург, специалист по эпилепсии.

Натянуто улыбаюсь.

— Центр только открылся, заведующая будет позднее.

Ретируюсь в надежде, что он не заметит, но он щёлкает пальцами, подзывая меня обратно. Глаза всё ещё сосредоточенно сканируют историю болезни.

— Я к вам пришёл, — удивляет меня хирург. Откуда он меня знает, понятия не имею. Я стараюсь держаться подальше от нейрохирургов, назовём это странной формой самозащиты. — Пару недель назад вы прислали неврологам двадцатилетнего больного с необычными приступами.

— Да, помню. Поймали их на видео, пока он спал.

— Если у вас есть несколько минут, могу показать его новые записи. Очень интересный случай.

С неохотным «угу» веду его к компьютеру.

Хирург вводит пароль, и какое-то время мы обсуждаем больного.

— В пятницу утром поставим ему субдуральные электроды. — Повернувшись, хирург впервые смотрит мне в глаза. Его возраст не определить. Судя по седине и морщинам на лбу, за пятьдесят. Борода, усы, растрёпанные волосы — лица почти не видно. Только глаза, но они не выражают ничего особенного, кроме усталости.

Смотрит на меня так, словно проверяет, знаю ли я, что такое электроды. Самонадеянная заноза, вот он кто.

— Я рада за больного, он — отличный парень и уже давно мучается без диагноза. Если найдёте причину, избавите его от приступов.

Говорю очевидное, и даже под усами видно, как хирург недовольно кривит рот.

— Выкроите время в пятницу утром?

— На что? — вопрошаю тупо.

— Электроды, говорю, ему нужны. Внутримозговые. Вот и сделаем доброе дело, — излишне громко и почти по складам говорит он, намекая на мою тупость.

Сделаем?? Это он не меня ли имеет в виду?

— Вы сделаете, а я навещу его после операции.

— Ваш больной, вот вы и сделаете, Леонова, — недовольно пыхтит хирург. — А я помогу.

Наверное, он что-то перепутал. Слышал, что я хирург, вот и предлагает. Хотя как он может не знать, кто у них в больнице оперирует, а кто — нет?

— Спасибо, но я не оперирую.

— Тогда и я не буду, — он пожимает плечами, встаёт и собирается уходить.

Это ещё что за бред?

— Простите, но у меня после аварии повреждена рука. Теперь я работаю в новом центре…

— Заключение писали левой рукой?

— Да.

— Судя по вашей писанине, Леонова, вы — левша. Не придраться ни к одной букве, почерк в разы лучше моего. Судя по тому, что я о вас слышал, вы — кремень и безупречно справляетесь обеими руками. Судя по отзывам вашего врача, вы одержимы реабилитацией. Сомнология — это хорошо, но хирургия лучше.

— Вы не понимаете! Я никогда не смогу…

— Бросьте, Леонова! Это чисто женский подход к жизни — в первую очередь думать о том, что с тобой не так. Меня это бесит. Давайте, наоборот, подумаем о том, что вы сможете сделать. Сначала попробуем по мелочи — поможете мне поставить электроды, а потом посмотрим, что дальше. Я же не отнимаю у вас хлеб? Занимайтесь своей сомнологией, сколько хотите.

— Не отнимаете.

— Тогда в чём дело? Хотите оперировать?

Гортань сжалась с такой силой, что не могу дышать.

— Да, — отвечаю с трудом.

— Вот и врач говорит, что он вам упражнения назначает, а вы всё узлами балуетесь, — засмеялся хирург. Жаль, что не видно его лица, ведь так хочется понять, о чём он думает.

Только бы не жалость. Если Ярослав Игоревич с ним связался и попросил о любезности, типа: «Пустите болезную в операционную хотя бы зажим подержать», — то я… я не знаю, что с ним сделаю… Сегодня же уволюсь и уеду.

— Вас попросили мне помочь? — спрашиваю напряжённым, сдавленным голосом, аж горло свело.

— Помочь? — удивляется хирург. Вроде искренне, хотя фиг разберёшь со всей этой порослью на лице. — Ваш больной попросил, чтобы вы ассистировали. Слышал, что вы — хирург, вот и высказал пожелание. Вы, видите ли, на него впечатление произвели. Сказал, что приятно иметь дело с человеком, который любит свою работу. Вот я и решил поинтересоваться, что это у нас за нейрохирург завёлся, который прохлаждается без дела. Не могу сказать, что я впечатлён, уж слишком вы нервная и подозрительная. Худшие женские качества, если хотите знать моё мнение. Но дам вам шанс — заполним пару бумажек для допуска в операционную и посмотрим, что там с вашими руками.

Надо же, как. Ведь действительно люблю свою работу, этого не отнимешь. Даже без операций, всё равно люблю. Из-за больных, из-за людей, их и люблю. Остальное — техническая сторона дела. И жизнь люблю, которая ко мне вернулась. Стала объёмной, словно была картинкой, а теперь — фильм.

Пытаюсь объяснить всё это, сбивчиво, торопливо. Кто бы знал, с чего меня вдруг прорвало, да ещё и в такой неподходящий момент.

К счастью, хирург быстро прерывает мою болтовню.

— Оперировать будем? — спрашивает настойчиво, и между бородой и усами прячется улыбка.

— Я не уверена… не знаю… — вдыхаю, чтобы набраться смелости, — будем.

— Вот и славно. Вокруг полно случаев, когда правши становятся левшами, да и вообще — поработаете со мной и узнаете: для меня нет ничего невозможного. Как и для людей, которые со мной работают.

О, какой знакомый характер! Если сбрить бороду и усы, обнаружу близнеца Ярослава Игоревича, не иначе.

— Спасибо.

— Загляните ко мне после работы часов в шесть. Подпишем бумажки и навестим операционную. Без свидетелей. Посмотрим, до чего вы дореабилитировались, и подготовимся к пятнице.

А то я не пробовала! А то я с инструментами не играла! Левую руку натренировала так, что и вправду, как левша. Правой могу помогать, сносно. Но всё равно ничего серьёзного сделать не смогу. Наверное, не смогу?

— Леонова! — почти крикнул хирург. — Предупреждаю, я — человек жёсткий, порой жестокий. Со мной легко не будет. Поняли?

Плавали, знаем. Мне вообще везёт на особо покладистых мужчин.

— Поняла.

— Если то, что я о вас слышал, — правда, будете и дальше оперировать со мной. Если захотите, конечно, я вас не принуждаю. Кстати, Леонова, навестите своего больного, он в двести седьмой палате. Будет уговаривать вас участвовать в операции. Если хотите, поломайтесь для приличия, вы же женщина, — усмехнулся, подмигивая.

«Я не женщина, я — хирург!» — эти старые слова больше не мои. Я настолько женщина, что не верится. Андрей запустил во мне мутацию невероятной силы. И вот — у меня появился второй шанс получить мою мечту, а я топчусь на месте. Не узнаю её, она как бы и не мечта вовсе. Любимое дело — да, призвание — да. Но без одержимости, которая раньше управляла моей жизнью.

Хирург внимательно следит за моими эмоциями и что-то пожёвывает. Только бы не бороду, а то мы не сработаемся.

— Можно спросить, зачем вам это? — спрашиваю, не сдержавшись. — Столько возни, аттестаций, документов, а потом ещё и следить за новым работником, причём дефектным. У вас ведь полный штат талантливых хирургов.

Он постоял, подумал, глянул по сторонам и начал расстёгивать рубашку. Убрал галстук в карман и, приспустив рубашку с плеч, обнажил уродливый шрам.

— Упал на горнолыжном курорте. Пришлось восстанавливать обе руки. Долго, муторно, страшно. Насмотрелись? Больше это обсуждать не собираюсь. Никогда, Леонова, понятно? Даже когда напьёмся. Жду вас после работы, вот мой номер телефона.

Кратко, чётко и никаких эмоций. Так и ушёл в расстёгнутой рубашке.

Сколько же нас таких, испещрённых шрамами, борющихся за своё счастье.

* * *

Пустые операционные пахнут одинаково — стерильностью. Владимир — так зовут хирурга — раскладывает инструменты на металлической поверхности стола. Где-то за кадром проплывают воспоминания, но я решительно их отгоняю.

Любовно поглаживаю инструменты, здороваюсь, а Владимир наблюдает за мной с едва заметной улыбкой.

— Покажите, что вы можете левой, а что — правой. Наложите пару швов на салфетку, поупражняйтесь с зажимами.

Следит за моими действиями, кивает. Потом выносит вердикт.

— Придётся поработать, но в связке с другим хирургом вы сможете делать очень многое. В пятницу и попробуем.

Владимир смотрит на меня слишком пристально, потому что чувствует мою неуверенность. Я и сама поражена настолько, что не знаю, что сказать. Ведь должна прыгать от радости, но словно что-то упирается во мне, не желая возвращения старой мечты. Дни и ночи в больнице, полное посвящение себя работе… вспоминаю свою прошлую жизнь и изумляюсь. Ведь я была по-настоящему счастлива, так откуда эти сомнения? Вот оно, моё прошлое счастье, лежит передо мной, предложенное щедрым, понимающим человеком. Бери — не хочу. Неужели я действительно не хочу?

— Леонова, я вам вот что скажу. Вы — хирург, хотите вы этого или нет. Не знаю и не хочу знать, что вас сдерживает, дело ваше. Однако поверьте: не сегодня и не завтра, может, и не в этом году, но ваши руки потянутся к работе. Поэтому задумайтесь о моём предложении. Параллельно занимайтесь, чем хотите, но поддерживайте в себе огонь, чтобы, когда он вдруг разгорится костром, вы не пожалели об упущенном шансе. До пятницы.

— До пятницы.

Владимир ушёл, а я осталась в операционной. Провела ладонью по белому кафелю стены, включила и снова выключила монитор, кивнула кособокому отражению в блестящем металле стола.

Потом улыбнулась и поехала домой.

Владимир прав, он во всём и полностью прав.

Но сейчас у меня есть дела поважнее.

Андрей сидел на диване, уткнувшись в компьютер.

— Ну что, будем делать? — спросила с порога.

— Что? — моргнул он, глядя поверх экрана.

— Как что? Детей. Всех сразу.

Как же это порой легко — сделать шаг, который перевернёт всю твою жизнь.

* * *

Есть вещи, которые я о себе не знала. Скажу больше: в годы одержимости работой я вообще ничего о себе не знала. Например, того, что захочу жить в пригороде в доме с резной печкой и настоящей баней. Или того, что на Новый год попрошу мужа подарить мне парник.

— Какой парник? — не сразу понял Андрей.

— Стеклянный. Для овощей.

Судя по тому, с каким недоумением он посмотрел на холодильник, муж никогда раньше не задумывался, откуда появляются овощи. Однако парник купил, причём сразу, а не на Новый год, и возился с ним в саду до самой слякоти. Превратил чуть ли не в стеклянный дворец. Мужик, сами понимаете, им только предложи что-то построить. Теперь вот гадаю, что буду делать с сооружением такого масштаба, в нём овощей можно вырастить аж на целую футбольную команду… Хотя…

Ещё я не знала, что мне настолько понравится быть беременной. То, что Андрей пришёл в восторг от моего растущего животика, не удивило, я читала об этом в журналах. Ага, женских журналах, я покупаю их в больничном киоске каждый понедельник. Подсела, как на наркотик. А вот моя собственная реакция на беременность поразила — не могу перестать улыбаться ни на секунду. Внутри столько счастья, хоть по кружкам разливай.

Я не знала, что я настолько женщина. До мозга костей.

С Владимиром мы подружились, да и с Андреем они сразу нашли общий язык. Ещё бы, характеры-то похожи. О прошлых травмах ни слова, а в остальном сошлись, словно мы все — друзья детства. Да и жена у Владимира оказалась на удивление приятной, мягкой женщиной, хотя с таким мужем другая и не ужилась бы. Вот и дружим семьями. Я так и работаю в новом центре, но оформилась на отделение к Владимиру на четверть ставки, чтобы хирургический стаж не прерывался. Оперирую с ним понемногу, разрабатываю руки. Знаю, что вы скажете: хирургом нельзя быть на четверть ставки, и вы, конечно же, правы. Однажды…

— Однажды ты загоришься, Лера, и тогда тебя всей больницей не потушить будет. А пока живи, как нравится, но не зарекайся, — сказал Владимир.

Я и не зарекаюсь. А насчёт горения — мы с Андреем так и горим. Как вспыхнули однажды в больничном лифте, так и продолжаем. Если выразиться словами Жени — торфяной пожар потушить трудно. Кстати, она переехала поближе к нам. Живёт в центре города, в квартале от больницы. Мы с Женей подружились, хотя она по-прежнему относится ко мне с опаской — вдруг обижу Андрея? Ещё бы, ведь она так и не узнала всей правды. Но в одном она оказалась права — мы с мужем горим друг другом.

Женя говорит, что переехала с одной целью: посмеяться над тем, как мы с Андреем будем справляться с ребёнком. Когда она заявила это в первый раз, муж фыркнул и сказал, что у него всё готово.

Женя — наивная душа — поверила уверенным словам деверя и посмотрела на меня с упрёком.

— Видишь, Лера, я же говорила, что Андрей для тебя изменится!

— Ты была права, — улыбнулась я, не желая выдавать наши маленькие домашние секреты.

И только когда Женя узнала, что именно подразумевал Андрей, сказав: «У меня всё готово», то посмеялась от души. Идеально выстриженный газон около дома, детские футбольные ворота и десяток мячей. Вот и всё, что Андрей приготовил к рождению ребёнка.

Когда Женя ушла, Андрей обнял меня и заставил посмотреть ему в глаза.

— Ты же знаешь, что я дурачусь, да, Лер? Как пьяный хожу, а всё от радости. Мы с тобой, ребёнок. Не привык я к счастью.

— Привыкнешь. — Голос ломается, но уверенно отвечаю на его взгляд.

— Ты не исчезнешь?

— Куда ж я с таким животом исчезну?

Андрей проводит губами по моим, как в наш первый, несостоявшийся поцелуй на даче. Тогда я искала спасения от тьмы, а теперь благодарю её за встречу с мужем.

— Ты же знаешь, Лера, что я всё сделаю. Всё, как ты захочешь. Знаешь?

— И родишь за меня?

— И ро… эээ… с небольшими исключениями.

— Небольшими?

Андрей насупился и притянул меня ближе.

— Эй, я серьёзно. Ты же знаешь, я всё сделаю. Буду ночами с ним не спать…

— Или с ней.

— Да с кем угодно. Буду менять эти… как их… пелёнки.

— Памперсы.

— И их тоже. Ты ведь знаешь, что я всё сделаю?

Что взять с беременной женщины? Расплакалась я. Как тут не расплачешься?

— Знаааююю, — завыла, а внутри такое счастье, что горячо.

— Ну, если знаешь, тогда хочу показать тебе кое-что интересное. Вот, смотри, что я нашёл.

Достаёт из портфеля каталог моторизованных машин для детей.

Будет нам развлечение, мало не покажется.

Кстати, мой белобрысый приятель с работы, которого Андрей так и обзывает «козлом», спрашивает про Женю чуть ли не каждый день. Увидел её в больничном кафе, когда мы водили Гришу на прививки, и запал не на шутку. Я попыталась рассказать об этом Жене, но споткнулась об её всё ещё больной взгляд. Ничего, заживёт, будем надеяться, что вскоре.

С Ярославом Игоревичем мы иногда созваниваемся. Оказалось, что они не знакомы с Владимиром, так что прошлый начальник действительно не вмешивался в мою жизнь. Всё это — случайность, одна большая невероятная случайность.

Когда я сообщила Ярославу Игоревичу о замужестве, он захохотал.

— Денисов? Футболист? Лера, ты серьёзно? Я же пошутил тогда, на обходе, когда сказал, что ты хочешь выйти замуж за футболиста.

— Вы помните о той шутке?

— Как о ней не помнить, это же был день операции Седова.

— Вам надо оракулом подрабатывать, будущее предсказывать.

Вот так сложилась судьба, сплела нас всех вместе, отсекая прошлое. А я ведь так и не знаю, как Андрей расстался с Седовым, и что делал во время нашего расставания. Мстил ли, кому, как. Однажды спросила и тут же засомневалась. Начав жизнь сначала, стоит ли ворошить прошлое?

— Судьба обо всём позаботилась, — ответил Андрей с заминкой. — Почти обо всём. Если будешь настаивать, я расскажу. Всю правду. Но хорошенько подумай, уверена ли ты, что хочешь об этом знать.

Уже почти сказала «хочу», но передумала. Поняла главное: что бы он ни сделал Седову и остальным, это ничего для меня не изменит. Раз уж муж не страдает угрызениями совести, то и я не стану. Для меня Андрей как был, так и остаётся вне правил.

На днях я вспомнила о послании Седова: «Мой сын не стоил такой жертвы». Вроде всё ясно: меня принесли в жертву, чтобы отомстить за произошедшее со Стасом. Но обо мне ли речь? Не верю, что Василия волнует моя судьба. Скорее, самой страшной жертвой стала для Седова-старшего потеря Андрея. Уж об этом он точно сожалеет.

Знаете, что непривычнее всего? То, что Андрей всё время улыбается. Работает в новой компании, а в свободное время тренирует детские команды. Боюсь сглазить, но счастье ему к лицу, оно выпустило из него прошлую боль.

А я… а что я? Вы и так знаете. Счастлива, конечно.

Наша первая встреча была странной, наш путь оказался тернистей обычного. Но я ни о чём не сожалею, смирилась с потерями и с прошлым. Потому что за всё это получила такую награду, что дыхание перехватывает.

Жизнь — ещё та головоломка, понатыкает скрытого смысла невесть куда, а ты потом мучайся, разбирайся. Столкнёт тебя с незнакомцем, от которого все мысли набекрень, и что делать? Вдруг это — судьба, вдруг — предупреждение, вдруг ещё что… Твоя так называемая вторая половинка.

Насчёт второй половинки: зря я в неё не верила. Кажется, всё хорошо, всё на месте, чувствуешь себя счастливой и цельной. А потом встретишь человека, который тебе предназначен, и в душе раскрывается острая нужда. Зияет, ноет.

Тогда и понимаешь, что никогда не была цельной, не знала, как плосок твой мир.

Любовь с первого взгляда — это риск. Это сильно, страшно. Сотрясение жизни.

Ломать привычки, обрезать старые связи, избавляться от недоверия.

Кромсать привычную жизнь, чтобы выкроить в ней место для странного незнакомца.

Думаешь, думаешь…

А думать-то и нечего, надо резать.

Верьте мне, я — хирург.