На следующее утро пришло осознание: я проиграла. Не будет ни выставки, ни популярности, ни денег. Как же обидно. Не хочется быть неудачницей. В каждой картине — моя душа, поэтому проигрыш ранит очень сильно. Получается, что моя душа недостаточно хороша, никому не нужна, невостребованная.

Пообещав себе вечер в обнимку с розовым вином, я отправилась на занятия. Благо их много, даже в середине дня. Некоторые клиенты работают на дому и берут так называемый обеденный перерыв в любое нужное время.

После обеда позвонил Арк Молой, чтобы пригласить на благотворительную выставку. Хоть что-то полезное вышло из пресловутого конкурса, и на том спасибо. Пусть я «отказная», но попала в заветную десятку, а это открывает важные двери.

Арк притворился, что не знает результатов конкурса, а я не стала обличать его во лжи. Я не Резник, который не приемлет неискренности.

— Выставка продлится две недели. Выбери три работы, посмотрим, обсудим. Если хочешь, можешь забрать их в конце выставки. Если не жалко пожертвовать на благотворительность, тогда выставим на предновогодний аукцион.

— Я согласна.

Думать не о чем. Дело не только в благотворительности, а в том, что мою работу купят и заберут домой. Повесят на стену и будут замечать, обсуждать, она станет частью не просто интерьера, а чужой жизни.

Или запихнут в кладовку, а потом, спустя время, не смогут вспомнить, зачем позарились на такую странность.

Или вообще не купят.

— Тогда загляни ко мне в мастерскую. Обсудим детали и подпишем контракт, — попросил Арк.

Я буквально побежала домой за портфолио. Уж лучше заняться делом, чем обниматься с бутылкой розового вина.

По внешнему виду Арка вы бы никогда не догадались, что он художник. Скорее, вышибала в клубе. В нём нет ни капли утончённости, и тем не менее его работы настолько чувственны, что заставляют краснеть даже бывалых любителей эротического искусства.

Его настоящего имени никто не знает. Он не любит говорить о живописи, предпочитает пиво и футбол, и только оставаясь наедине с собой, создаёт чувственные картины, покоряющие и смущающие публику.

В отличие от меня, Арк может позволить себе настоящую мастерскую, студию, не совмещённую с жилым пространством. Правда, он делит её с коллегой, но в помещении такого размера локтями не столкнёшься.

Мы встречались и раньше, но в этот раз Арк смотрел на меня с острым любопытством. Прищурившись, пролистал снимки моих работ и постучал пальцами по столу.

— Скульптуры берём, только если рельеф на плоскости или конструкция, которую можно повесить. Ставить негде. В остальном выбирай сама. Любая фактура, стиль и материалы. Ты будешь в пятом зале, вот, смотри размеры и освещение.

Протягиваю ему три фотографии.

— Как насчёт этих? Мои пробы в разных стилях. Хочу посмотреть, что привлечёт внимание.

Арк сдержанно улыбнулся моему рвению.

— Неплохой выбор. Насчёт первых двух не знаю, а вот эту точно купят. Абстрактное искусство в моде.

Арк поглаживает фотографию кончиком пальца, словно пытается ощутить рельефность работы. На ней объёмные формы разбросаны по холсту в эмоциональном беспорядке, но, если посмотреть издалека, всё вместе складывается в изображение раскидистого дерева. Работа так и называется «Взгляд издалека»(4).

— Из чего сделаны фигуры? — интересуется Арк.

— Не бойся, не гипс, а то покупатели не донесут, — рассмеялась я. — Я предпочитаю пенопласт и дерево.

Арк взял следующую фотографию.

— Тобой тут Данила Резник интересовался, — сказал он, теребя в руках снимок настенной конструкции из лёгкого металла. — Вы одноклассники?

— Бывшие.

— Бывшие, — повторил он, усмехнувшись. — А я у него гитары беру.

— Играешь?

— Нет. Работаю над новой темой — «Музыка тела».

Арк сдвинул занавесь и показал на двухметровый холст — обнажённая женщина чувственно изгибается на ковре, прижимая к себе электрогитару. Пояснять «к себе» не буду, вы и так догадаетесь, куда она прижимает инструмент. Провода змеятся по ногам порочными намёками. Надеюсь, Арк купил эту гитару, а не взял напрокат.

— Знаешь секрет твоего успеха? — усмехнулась я, разглядывая остекленевшие от похоти глаза любительницы рока. Сказала бы «металкора», но звучит совсем уж грязно.

— Знаю, — улыбнулся Арк. — Но с интересом выслушаю твои догадки.

— На твоих картинах изображены чужие тайны. Посетители смотрят и притворяются, что не имеют отношения к такой порочности. А при этом упиваются и горят внутри. В результате все остаются довольны.

Арк загадочно улыбался, не желая комментировать мою теорию. А мне вдруг жутко захотелось предложить на выставку «Секрет». Арк его не примет, качество не то, работа совсем детская, но пусть посмотрит. Уж он-то почувствует в «Секрете» чужую тайну.

А я бы с удовольствием посмотрела на его реакцию.

— Слушай, Ника, а вы с Резником любовники или как?

— Или как. Просто бывшие одноклассники. А что?

— Любопытство, ничего более. Он так о тебе говорил, я решил, что вы встречаетесь.

— С Резником много, кто встречался, но не я.

Арк понимающе рассмеялся.

— Наверное, поэтому ты его и заинтересовала. Он только что приобрёл новую гитару, принёс похвастаться. Носится с ней, как с ребёнком. Синистер Гейтс(5). Ты в музыке разбираешься?

Я отрицательно покачала головой.

— Резник ещё в школе бредил гитарами.

Арк медленно кивнул.

— По-моему, сейчас он бредит кое-чем другим, вернее, кое… ладно, замяли. Я в музыке не очень разбираюсь, но гитара красивая. Чёрно-белая, и корпус женственный.

— Женственный?

Арк молчал, пристально глядя на меня.

— Я попросил Резника одолжить мне новую гитару для картины, и он поставил условие, что натурщицей будешь ты.

— Я??

— Ты.

— С какой стати? Я никак не… почему?

— Он сказал, что гитара особенная. Вроде и корпус без изысков, и гриф обычный, и внешний вид не самый броский, но звук такой, что не верится. Словно рождается внутри тебя.

В словах Арка не было ничего вызывающего, но пальчики ног непроизвольно поджались. Наверное, из-за того, что он внимательно следил за моей реакцией.

Взгляд непроизвольно вернулся к картине. То, что Резник представляет меня в таком ракурсе… в таком виде… Это волнует.

— Придумаем позу посложнее, — подмигнул Арк.

Я немного помолчала, проигрывая в мыслях варианты картины, одна другой неприличнее. В моих фантазиях в мастерской присутствовал Резник.

— Эээ… спасибо, Арк, но это не моё. Если позировать, то только с роялем, чтобы под него спрятаться.

— Жаль.

— Не жалей, тебя мои формы не устроят.

Даже не пытаясь спорить, Арк снова подмигнул.

— Зато есть гарантия, что на эту работу найдётся покупатель.

Уходя, я несколько раз оглянулась на картину Арка. Почему я? Похоже, Резник знает обо мне больше, чем я сама.

Вернувшись домой, я разделась и придирчиво осмотрела себя в зеркало. Обычное тело, средненькие формы. На картину с балалайкой, может, и потяну, а вот с супермодной гитарой — никак. Да и лицо из разряда миловидных, не более того. Каштановые волнистые волосы чуть ниже плеч, обычные серые глаза и бледная кожа никак не вяжутся с образом женщины-вамп, подходящей для вызывающей эротики.

Если выложиться по полной — там оттенить, тут подкрасить, здесь начесать, то можно вылепить из меня претендентку на мужские взгляды, но лепить не для кого. Да и потом: если слишком сильно стараться, то станешь в ряд бабочек-однодневок, которых без грима и не узнать.

Я встречаюсь с хорошими мужчинами, бесхитростными, без подвохов. С приятелями. Я прихорашиваюсь на свидания, но без обмана, ничего накладного. Нахрапом не беру и обмороки не провоцирую.

Моя мама — блондинка, и мои волосы долго пытались остаться светлыми, аж до подросткового возраста, а потом потемнели. Родители у меня высокие, да и я надеялась на модельный рост. В школе носила немыслимые каблуки и мечтала вырасти, но так и остановилась на 165 см, хоть на цыпочки вставай.

Так бывает — на что надеешься, то и не получишь. С конкурсом тоже так вышло.

Резник удивил меня своей странной фантазией. Я не хочу, чтобы он представлял меня в роли натурщицы. Или наоборот, хочу, потому что мне любопытно узнать, что именно он увидел на холсте.

Он представляет меня не такой, какая я есть на самом деле. Это должно огорчать и возмущать, но моя реакция диаметрально противоположна.

Может, позвонить ему и поблагодарить за вчерашнее? Нет. Хорошо, что я стёрла и забыла его номер. Совсем не помню, ни одной цифры не стоит перед глазами.

* * *

Могу сказать, чего я не делала в последующие несколько дней. Я не расстраивалась, не плакала и не перечитывала письмо из галереи Лиознова. Даже странно, словно я никогда и не мечтала о выигрыше.

Что я делала? Работала и старалась не думать о Резнике. В среду утром я проехала мимо его магазина. Случайно. Автобус набрал скорость, и широкий фасад с красочной вывеской слишком быстро скрылся за деревьями. Подавшись к выходу, я выглянула наружу. Ничего примечательного — музыкальные инструменты в витрине, расчищенное от снега крыльцо. Зачем, спрашивается, приехала? На что нарываюсь?

В пятницу курьер доставил мои работы в галерею для благотворительной выставки. Арк нервничал перед открытием, метался между залами и постоянно менял картины местами.

— Всё не так! Мы не успеем! — вопил он горестно. Видеть обычно уравновешенного мужика в таком состоянии было весьма странно. Однако Арк — творческий человек, как и я, поэтому удивляться нечему.

Я ревностно следила, как рабочие вешают картины в пятом зале. Не зря волновалась, потому что металлическую конструкцию вздёрнули боком(6).

— Неужели не видно, что на ней человеческое лицо? — возмутилась я.

Зря обиделась. Я пробую себя в разных стилях, и это — модерн, да ещё и экспрессионизм. Не всякий разберётся, где что, да и вкус — дело индивидуальное. Повесишь вверх ногами — глядишь, популярность только повысится, да и смысла больше увидят.

Горько усмехнувшись, я отвернулась от недоумевающих рабочих и только тогда заметила в дверях Резника.

— А ты здесь какими судьбами?

— А я спонсор. Ты же видела работы Арка, на них инструменты из моего магазина, я их бесплатно пожертвовал во имя искусства, — задорно подмигнул одноклассник.

Ещё бы он их обратно забрал после такого… гм… использования.

На мои работы Резник не смотрел, только на меня. Чувствуется коллега по творческому цеху, который понимает, что картины для меня, как дети. Посмотреть и отвернуться — всё равно, что ударить, даже хуже. Нужен полноценный отзыв, причём такой, чтобы попал в точку. В мою самую главную точку, иначе мы зря тратим время. Либо он меня поймёт, либо нет. Третьего не дано.

Мне хочется произвести впечатление на Резника, что несправедливо, ведь мне совсем не нравится его музыка.

Но я знаю, что не смогу быть счастлива с человеком, который не понимает моё творчество. Никогда не смогу.

— Покажешь мне работы? — Резник встал рядом и взял меня под локоть.

Я хотела, чтобы он сделал именно так, чтобы был серьёзен и попросил разрешения посмотреть.

Завтра, после открытия мои работы увидит любой желающий, но сегодня они только мои.

— Да. Смотри.

Он постоял у каждой работы по паре минут, потом склонился к моему уху.

— Лиознов идиот.

По телу пробежала горячая волна, настолько сильная, что я пошатнулась. Иногда пара слов сильнее сотни. Можно додумать столько всего… Резник считает, что я талантлива, что должна была выиграть конкурс, что Лиознов, владелец галереи, идиот, потому что… по многим причинам.

Резник обнял меня за плечи, осторожно, как в замедленном кадре.

— Лиознов идиот во всём, кроме одного, — сказал, глядя на мои губы.

Я хотела сосредоточиться на выставке, на работах, на творчестве, но вместо этого слушала дыхание одноклассника.

— Арк предложил мне позировать для него. Сказал, что по твоему совету.

— Ты согласилась?

Его рука ощутимо напряглась и сжала моё плечо.

У меня странная реакция на Резника — снова тянет на ложь.

— Не знаю.

— Не знаешь? Думаешь согласиться? — резко ответил он и поджал губы.

— Не знаю, с какой стати у тебя возникла такая идея.

Не ослабляя хватку на моём плече, Резник отвернулся, наблюдая за рабочими.

— Стало любопытно, согласишься ты или нет.

Я разочарованно повела плечами, высвобождаясь из его объятий. Значит, он всего лишь провоцировал, а я-то решила, что он действительно видит меня такой…

— Я отказалась позировать, такие приключения не для меня, — созналась с долей сожаления.

Резник повернулся и зафиксировал меня пристальным взглядом. Вот-вот достанет детектор лжи.

— Правда, отказалась?

Он ждал моего ответа. Очень ждал.

— Правда.

Резник выдохнул. Если бы на его месте был любой другой мужчина, я бы решила, что он ко мне неравнодушен. Либо пытается привлечь внимание, либо проверяет, захочу ли я раздеться для картины. Или для Арка.

Но это не другой мужчина, это Резник. Ему-то зачем так стараться?

Я совсем не знаю бывшего одноклассника.

— Я рад, что ты отказалась, — сказал он, глядя в сторону.

— Тогда зачем предложил?

— Я хочу эту картину для себя. — Резник прикрыл глаза, словно представлял её прямо сейчас. — Хочу увидеть, как твои пальцы скользят по грифу, как дрожат твои бёдра от прохлады дерева…

Он выдохнул и замолчал.

В ушах пульсировал шум. Вокруг переговаривались рабочие, но я не слышала их голосов.

На картине он не увидит ни скольжения, ни дрожи, но если я и хотела пошутить, то не смогла. Настолько пересохло во рту.

— Мне нужна эта картина, но я не хочу, чтобы Арк её писал, — сознался Резник. — Знаешь, Ника, по внешнему виду гитары сложно определить её музыку. Новички зачастую бросаются на дорогие гитары из-за марки и внешнего вида. Я и сам этим грешил. А дело совсем в другом — надо найти своё звучание, такое, чтобы в твоих руках оно было неповторимым.

В груди появилось странное ощущение, словно начался гигантский оползень. Каменные пласты памяти поползли вниз по склону. Страшно и неожиданно, потому что знаешь, что подняться обратно они уже не смогут.

— И ты нашёл своё звучание? — Этот вопрос был прыжком с обрыва, точкой невозврата. Но я не смогла промолчать.

— Очень на это надеюсь, — ответил одноклассник, глядя прямо на меня.

Даже если Данила Резник играет со мной, боюсь, я уже не смогу спастись.

Секунда — и его серьёзное лицо расплылось в улыбке. Словно фокусник провёл ладонью — исчез незнакомый мне серьёзный, искренний мужчина, и появился привычный школьный разгильдяй.

Пальцы Резника пробежались по моим рёбрам, и я подалась ближе, хихикая от щекотки.

— Не передумала, Ника-Ника? Не хочешь, чтобы я тебя утешил? — подмигнул одноклассник.

— Спасибо, Резник, но я не расстроена, — ответила в тон ему.

— Нисколько не расстроена? — притворно удивился он, придвигаясь ближе. — Может, хоть самую малость?

Его колено между моими, его пальцы танцуют на моей коже, синий взгляд потерял фокус.

Я тоже потеряла фокус. Совсем.

— Только если самую малость.

От Резника пахнет приятным, чуть сладковатым одеколоном, и я отвлекаюсь на запах, не могу почувствовать за ним мужчину.

— Нюхаешь меня, Ника? — говорит он так чувственно, что вдох замирает в моём горле. Мы стоим, обнявшись посреди выставочного зала среди суетящихся рабочих. Вернее, Резник обнимает, а я чуть отклоняюсь назад, но при этом млею от близости. В его эмоциях ощущается нечто настолько сильное, что вспоминается опьянение школьного спектакля. Каждый раз, когда Резник рядом, у меня кружится голова.

— Мне нравится, как ты пахнешь.

— Когда женщина говорит, что ей нравится твой одеколон, это значит, что ей не нравишься ты.

Резник напряжённо улыбается и ждёт моей реакции.

— Ты не можешь не нравиться, — выдаю дешёвый ответ.

— Не могу, но ведь умудрился, да, Ника? Я умудрился не нравиться тебе на протяжении целых двух лет.

Резник склонился к моим губам и смотрит на них, не двигаясь.

Я запуталась в его словах, в волнующей близости его тела. Между нами что-то происходит, но я толком не понимаю, что. Полунамёки одноклассника оставляют за собой налёт тревоги.

Несомненно одно — я больше не хочу гадать о чувствах Резника, я должна узнать правду. В наших объятиях есть неожиданное откровение, как внезапное решение давно волнующей загадки. Вскоре всё станет ясно. Если это игра, то он быстро насытится, и я смогу избавиться от «Секрета» и от будоражащих воспоминаний заодно. Буду очередной дичью, за которой пришлось побегать. Такой исход не будет обидным, скорее, закономерным.

— Ты мне нравишься, Резник, — призналась я, приняв решение.

— Ничего себе пауза! Я думал, ты снова мне откажешь.

— Я никогда тебе не отказывала, да и ты ничего не предлагал.

— Зато сейчас предлагаю, — он коснулся губами моего виска, и я вздрогнула, как от электрического шока. — Знаешь, что я тебе предлагаю? — прошептал он. — Я хочу услышать, как ты звучишь, Ника. Хочу почувствовать твою вибрацию под моими пальцами, изучить твои изгибы. Интуиция подсказывает, что это будет незабываемо.

Интересно, как часто он использует этот музыкальный подкат? Если часто, то его популярность более чем обоснована. Эти слова (чтоб он проглотил свой соблазнительный язык!) действуют. Сильно. Я жалобно щурюсь, прочищаю горло, пытаюсь сохранить последние капли приличия, но Резник разрушает благие намерения, разомкнув языком мои губы. При всех.

Он целуется красиво и на удивление нежно.

— Когда надоест строить из себя хорошую девочку, я к твоим услугам, — говорит он, отстраняясь.

Пошатываясь, смотрю ему вслед. Моргаю, трясу головой, но вижу его как сквозь толщу воды.

Это словно наваждение.

Как заведённая, шагаю следом и утыкаюсь в измождённого Арка. Ах да, выставка, я умудрилась о ней забыть. Пять минут наедине с Данилой Резником вымотали меня похуже десятикилометровой пробежки. Ныряешь в синеву его непонятных чувств и при этом ощущаешь себя так, словно проходишь испытание. Испытание Резником.

Арк жаловался на нехватку времени, на рабочих, на испорченные афиши, но я не могла сосредоточиться на его проблемах. Следила за уходом Резника и гадала, кто станет утешать меня после того, как он наиграется с туманной принцессой.

* * *

Открытие выставки прошло на удивление красиво. Не слишком помпезно, без натиска спонсоров и с должным уважением к благотворительной организации. Стоит отдать Арку должное, у него хорошее чутьё. Как в искусстве, так и в людях.

Я бродила по выставке, то и дело возвращаясь к своим работам и подглядывая за посетителями. Молодая пара подошла к металлическому портрету, и я задержала дыхание.

Бежать или подслушать?

— Смотри, как необычно. Надо же, портрет из металла. Никогда не видела такого, — пробормотала женщина, и я мысленно занесла её слова в список нейтральных комментариев с уклоном в положительную сторону. Посетители не прошли мимо, а это уже маленькая победа.

Группа мужчин окинула зал равнодушными взглядами. Пожилая женщина в мехах пренебрежительно наморщила нос. Не моя аудитория.

Каждый взгляд — как рана. Ей Богу, легче не выставляться, легче запереться в студии и забросать все работы брезентом. Чтобы никогда, слышите, никогда не ловить чужие взгляды и не сгорать от немого вопроса — нравится или нет. Нравится ли им моя душа.

Любой скажет, что так нельзя, что я извожу себя по глупости. Творческие люди поймут, остальные покрутят пальцем у виска. Мазохисты пожмут руку.

В искусстве нет хорошего и плохого. В нём не может и не должно быть стандартов. Есть только «моё» и «не моё». Остальное — шум.

— Доводишь себя до язвы? — усмехнулась знакомая художница, бросая взгляд на мои работы. Ещё одна «отказная» Лиознова. Бледная, нервная женщина в несуразных очках, делающих её похожей на стрекозу. Она создаёт восхитительные гравюры, вкладывая в них остатки зрения. Как она не прошла в тройку победителей, понятия не имею. Вернее, имею. Тьфу.

— Без самобичевания никак, — я вздохнула, заставляя себя выйти из пятого зала.

— И не говори, Ника. У меня так сильно голова разболелась, что еле вижу собственные работы, — пожаловалась она, потирая лоб.

— Осталось недолго, а потом выпьем в честь открытия.

— Боюсь, что я после первого глотка упаду под стол.

— Ты будешь в отличной компании, под столом и встретимся.

Кивнув, знакомая ушла, и я осталась одна.

Не хочу смотреть в сторону пятого зала, но голова непроизвольно поворачивается, и я слежу за потоком посетителей. Завтра не приду, послезавтра тоже. Поеду за город, куда угодно. Буду ходить по лесу и смотреть на природу, а не на человеческие лица.

Как же мне одиноко.

Как хочется чего-то невероятного, настолько волшебного, чтобы не думать ни о чём другом. Чтобы не думать о выставке.

— Видишь пожилую пару? Мужчина с тростью и женщина с блокнотом, — прошептал знакомый голос за спиной, и, ослабевшая после волнительного дня, я откинулась на грудь Резника.

Вот просто взяла и откинулась. Без приглашений и предупреждений.

Выдохнула, прикрыв глаза. У меня перерыв. Пусть пользуется мною, как хочет.

— Шшш, спокойно, расслабься, Ника. — Не удивившись моему поведению, Резник заботливо придержал меня правой рукой. Прижал к себе, поглаживая ладонью живот. — Довела себя до нервного срыва? Зря. Вот, слушай: эта пара зашла в пятый зал и протопала в конец, не останавливаясь. Направились прямиком к твоей абстрактной работе, «Взгляду издалека», и записали номер лота. Они стояли перед ней несколько минут, обсуждая, потом дамочка сделала снимок на телефон.

Это ничего не значит. Совершенно. Даже не говорит о том, что работа им понравилась. Они просто остановились. Просто записали номер и сфотографировали.

Я не хочу думать о выставке. Вообще.

— Не молчи, Ника! — Резник развернул меня лицом к себе. — Смотри на меня. Люди останавливаются у твоих работ, думают о них. Один мужик завис около металлического портрета, глядя на название. Кстати, как называется та работа?

— «Сильный мужчина». Портрет сделан из металла, символа мужской силы. Все думают, что металл — значит, прочно и надёжно. А на самом деле всё не так.

— Ты часто работаешь с металлом?

— Почти никогда, это проба со времён академии. Я предложила Арку три очень разных работы, чтобы посмотреть, какая привлечёт больше интереса.

Резник улыбнулся и провёл большим пальцем по моей щеке. Он отвлекает меня вопросами и вниманием, хочет, чтобы я не волновалась. Это… приятно.

— Расскажешь о своей жизни? — просит мягко. — Про академию, про друзей, про всё. Хочу наверстать упущенное.

Кончики его пальцев пробежались по скуле и спустились к углу рта.

— Расскажу. Потом.

Я потянулась губами к его ладони, как младенец, не растерявший безусловные рефлексы. Не хотелось больше подозревать, что он играет и что распустит слух о моей доступности среди бывших одноклассников.

Я не могу не рискнуть.

Прикрыв глаза, Резник выдохнул. Замер, с силой сжимая губы. Когда он снова посмотрел на меня, его глаза светились.

— Ты останешься здесь до вечера? — спросил глухо.

— Нет, — соврала я.

— Остальные хотят пойти в бар.

— Да, я знаю.

— Ты хочешь к ним присоединиться?

— Нет, — соврала я.

— Тогда…

Резник провёл большим пальцем по моим губам, размыкая их и с нажимом касаясь зубов. Скользнул по кончику языка и, резко склонившись, заменил руку губами.

— Надоело быть хорошей девочкой? — спросил, щурясь.

— До ужаса.

— Тогда держись.

Держаться мне не пришлось, по крайней мере, не в том опасном смысле, который обычно вкладывают в это слово. Данила Резник оказался невероятно нежным любовником. И красивым, завораживающе красивым. Пока мы ехали в такси, он держал меня за руку и молчал. А я волновалась, дико. Что, если я скучна в постели? Опыта у меня мало, навыки стандартные, а Резник привык…

Я ничего о нём не знаю. Ни к чему он привык, ни что ему нравится.

Но мне не хочется его разочаровать.

Когда мы зашли в квартиру, Данила взял меня за руки и сделал глубокий вдох, словно готовился признаться в смертном грехе.

— Если тебе кажется, что всё происходит чересчур быстро, отбрось эти мысли, — сказал он срывающимся голосом. — Мы и так потеряли слишком много времени, чтобы теперь отвлекаться на сомнения.

Я не стала вдумываться в его слова, потому что меня поразила невероятная догадка: Данила Резник волнуется сильнее, чем я.

Бесшабашный бабник, повеса, популярный музыкант, он нервничал из-за предстоящей близости.

Не раздумывая, я приложила ладонь к его груди, невесомо поцеловала в губы и сказала:

— Тогда зачем тратить время на разговоры?

Данила всё делал красиво. Раздевал меня медленно, нежно, задевая грудь кончиками пальцев, поглаживая живот. И смотрел. Поставил перед собой, обнажённую, и смотрел, смотрел, смотрел. С таким вниманием, с такой страстью, что я и сама опустила взгляд, чтобы понять, что он видит во мне такого, чего не замечаю я.

Потом он меня целовал. В его движениях чувствовалась неожиданная жадность, словно он встретил меня после месяцев воздержания. Разложил меня на постели и изучал каждый сантиметр кожи, водил по ней губами, языком и кончиками пальцев. Я пыталась ответить тем же, но Резник удержал меня на постели.

— Я очень долго ждал, — бросил ворчливо, объясняя свою жадность. Эти слова прозвучали, как «Не отвлекай».

И снова целовал, пока я не взмолилась о большем, не в силах вынести чувственную дрожь.

Резник вошёл в меня и замер, глядя в мои глаза. Капля пота скатилась по его скуле и упала на моё лицо. Напряжённый, Данила нависал надо мной на подрагивающих руках и смотрел на неё. Ждал, что я сделаю.

Я смазала каплю указательным пальцем и слизнула кончиком языка. Глядя в глаза Даниле, сглотнула. Облизала губы.

Я приняла его.

Мы не размыкали взглядов.

— Ты хочешь, чтобы я занялся с тобой любовью? — спросил он, не двигаясь.

Данила проверял мою решимость, мою отдачу, и тогда я начала двигаться сама. Уверенно, настойчиво, и он подхватил мой ритм, соглашаясь на взаимное доверие.

— Очень. Очень.

Сказала дважды. Первый раз — ему, второй — себе.

Вот так началось моё падение в мир Данилы Резника. Прекрасное, внезапное и неожиданное падение.

Он кончил быстро и сильно, до боли прикусил мою грудь, разразившись утробным криком. После последних ударов его бёдра придавили меня каменным весом.

— О, Боги! — выдохнул хрипло.

А мне достался выбор — солгать или нет.

Резник знал правду, и он ждал моих слов. Я могла отделаться вежливой ложью типа «Ты был великолепен», но лгать в таких вещах бессмысленно и опасно.

— Я не всегда кончаю с первого раза, — сказала честно. — Только когда привыкаю к мужчине и… когда доверяю.

Резник кивнул. Поверил.

— Нет ничего важнее доверия, — отозвался эхом. — Ника, послушай, для меня это важно. Я никогда больше не кончу первым, обещаю…

— Почему? Это не имеет значения…

— Для меня — имеет. В этот раз… сама понимаешь, я слишком долго ждал.

Потом он лежал на спине, а мои руки и губы жадно бродили по его совершенному телу. Ничего лишнего, некрасивого, ни одного изъяна. Целовала широкую грудь, идеальный живот, музыкальные пальцы. Даже мозоли от гитары казались красивыми.

Моя страсть пробудилась неожиданно, в ответ на порыв Данилы, и я потерялась, застонала, выпрашивая у мужчины вторую попытку.

— Дааа, — засмеялся Резник. — И как в тебе помещается столько эмоций? Дай-ка проверю.

Он играл со мной очень умело, но этот вид игры доставлял удовольствие.

— Тебе хорошо, Ника? — дразня меня языком, спрашивал он.

— Дддаа.

— Ммм… покажи, насколько хорошо.

— Ааа… кааак показать…

Крохотный укус за место, кусать которое мне бы и в голову не пришло, — и я изогнулась на постели в остром наслаждении.

— Вот так и покажи. Молодец, Ника, ты действительно хорошая девочка. Я хочу, чтобы ты всегда показывала, как сильно меня хочешь.

Если судить по силе оргазма, то я научилась доверять Даниле Резнику. Несмотря на его дурную репутацию и на прошлое, свидетельницей которого была я сама.

— Наконец-то я показал тебе мой «Гибсон», — засмеялся Данила, вспоминая нашу беседу в школьной мастерской.

Резник держал меня на краю. На краю всего — чувств, ощущений, откровений, оргазма. Я боялась закрыть глаза и пропустить эмоции на его лице. Хотела увидеть хоть что-то, позволяющее понять одноклассника и расшифровать магнетическую синеву его взгляда. Но уследить за Данилой невозможно, его эмоции подвижны, как ртуть. Он шутит, командует и мастерски управляет моим телом — а потом вдруг вздыхает и с силой прижимает меня к себе.

— Знаешь выражение «Лови момент»?

— Слышала.

— Иногда удаётся поймать момент, когда ты совершенно и абсолютно счастлив. Знаешь, о чём я?

— Наверное.

— Я только что поймал такой момент.

Воздух вокруг нас накалился необходимостью моего ответа. Неотложной необходимостью.

Слишком быстро.

Слишком много.

Слишком неожиданно.

Я не знаю, что сказать.

— Мне было очень хорошо, — прошептала почти виновато. Это всё, что я могу предложить в ответ. Лгать не хочется.

После секундной паузы Данила посмотрел на меня с ухмылкой. На его лице я не нашла следов обиды.

— А сейчас будет ещё лучше, — пообещал он.

Женщины придают особое значение тому, остаётся ли мужчина на ночь. В нашем случае всё проще — мы так и не заснули.

— Не ходи сегодня на выставку, — сказал Данила на следующее утро. — Не трепли себе нервы. Лучше как следует выспись, а я вернусь после работы.

— А как же ты? — забираясь под одеяло, я с удивлением смотрела на его бодрое и довольное лицо.

— А я не устал, — подмигнул он.

Он вернётся сегодня вечером. Значит, наши отношения не на одну ночь. Это уже опаснее, к Даниле легко привыкнуть, но выбора нет. Я добровольно зашла в зыбучие пески, погрузилась по горло и жду, что будет дальше.

— Ника! — позвал он от входной двери. — Если соскучишься, приезжай в магазин, познакомлю тебя с друзьями.

С друзьями? Уже??

Сев на постели, я отодвинула ширму, чтобы увидеть лицо Резника. Увидеть-то увидела, а вот что сказать — не придумала. Наши отношения развиваются со скоростью, от которой захватывает дух.

— Почему ты смотришь на меня с таким священным ужасом? — возмутился он. — Ты же спрашивала про магазин, вот и зайди, если хочешь посмотреть.

— Хорошо.

Заснуть я не смогла. Бродила по квартире озадаченная, довольная и приятно опустошённая.

Пыталась рисовать, но карандаш валился из рук. Говорят, такое случается при влюблённости?

Неужели я когда-то думала, что Данила Резник — плохой парень?

* * *

Данила Резник и я. Я и Данила Резник. Мы встречаемся уже две недели.

Мы не обсуждаем наши отношения, не вешаем на них ярлык. Они существуют вне стандартов, с которыми я знакома. Данила приходит по вечерам и остаётся у меня. Не каждый день, но если не приходит, если уезжает на концерты, то звонит.

Я болтаю о милых пустяках с Данилой Резником, школьным хулиганом. Это кажется невероятным, но, тем не менее, является фактом. Более того, ему нравятся мои глупые шутки, он улыбается и просит ещё. Он слушает мою болтовню о пустяках. Не отвлекается, не притворяется, а действительно слушает.

Данила не пускает меня на выставку, пытается защитить от самой себя, от навязчивого желания причинить себе боль, выискивая в толпе равнодушные лица. Он отвлекает меня собой и делает это очень успешно.

Это неправильно, но приятно.

Но сегодня — последний день выставки с открытым аукционом, и я не могу остаться дома. Данила настаивает, убеждает, но я непреклонна, и тогда он идёт со мной. Оставив меня с Арком, отходит к знакомым, но вскоре я замечаю, что он следит за нами поверх головы собеседника. Не слушает, отвечает невпопад, потому что хочет вернуться ко мне. По крайней мере, мне так кажется. Я хочу, чтобы Данилу тянуло ко мне.

Не дослушав собеседника, он возвращается и целует меня.

Арк закатывает глаза и оставляет нас одних, а мы уединяемся на лестнице и целуемся взахлёб, словно не виделись целый месяц.

— Ты мне не доверяешь, — смеюсь я. — Ты ревнуешь к Арку.

— Доверяю, — серьёзно говорит Данила, — но очень скучаю, когда тебя нет рядом. Поехали домой, Ника.

— Я не могу, через час аукцион.

Данила улыбается, и в его улыбке поровну нежности и просьбы. Он придвигается ближе, прижимает меня к стене и шепчет:

— Дело в том, что у меня возникла небольшая проблема. — Надавливает бёдрами и прикусывает мою губу. — Чувствуешь, какая?

— Похоже, что у твоей проблемы впечатляющие размеры, — улыбаюсь я.

— И это только начало. — В его голосе игривое обещание смешано с искренней нуждой.

Мои мысли плывут. Я моргаю, разгоняя марево желания, но Данила добивает меня в своём обычном стиле.

— А давай моя большая проблема решит твою маленькую проблему? — с этими словами он запускает руку туда, куда, совершенно точно, не суются в общественном месте.

Я повисаю на нём, ослабев от неожиданности, и в этот момент аукцион кажется блажью. Мелким событием в сладком потоке моих отношений с Данилой Резником.

— Скажи, что я тебе нужен, Ника, — просит он. Когда Данила топит меня в силе и нежности синего взгляда, я не могу отказать.

— Очень. Очень. — Моё традиционное двойное «очень». Одно ему, второе — мне.

Прикрыв глаза, я пытаюсь вспомнить, почему мы не можем поехать домой прямо сейчас.

Ах да, аукцион… я должна там быть, чтобы увидеть, как продадут или не продадут мои работы.

— Поехали домой, — тихо соглашаюсь.

Пока мы спускаемся по лестнице, я искоса слежу за лицом Данилы, ожидая увидеть на нём торжество. Я не полная дурочка, я догадываюсь, что происходит. Он нарочно отвлёк меня и везёт домой, чтобы оградить от переживаний на аукционе. Ведь если не купят ни одной моей работы, ему предстоит справляться с моей депрессией.

Но на его лице я вижу только нежность, а в глазах — туман желания.

Я никогда не встречала таких мужчин, как Данила Резник. Всё, что он делает, — красиво. Всё, что говорит, — совершенно и в точку. Даже его наглость по-мальчишески привлекательна. Но самое убийственное оружие — искренность.

Он усаживает меня на постель и, когда я запускаю ищущие руки под его рубашку, останавливает.

— Подожди, — просит напряжённо, — ты должна кое-что знать.

Внутри появилось мерзкое ощущение, словно я проглотила ледяную рыбину. Я не хочу неприятных сюрпризов от Данилы Резника.

— Угу? — нахожу в себе силы ответить.

— Я должен был признаться ещё в школе, в десятом классе.

— В чём? — задала я глупейший вопрос.

Данила поднял брови. Я тоже.

— Любовь бывает разной, — сказал он. — Иногда она связывает по рукам и ногам и парализует язык. Ты встречалась с соседом. Я подозревал, что ты его не любишь, но так и не признался.

— Но ведь я спросила тебя, и ты сказал, что не влюблён.

— Я не был влюблён, я тебя любил.

— Этого не может быть, нам было всего шестнадцать.

— Всякое бывает, — Данила улыбнулся одними губами.

А ведь я подозревала, какие чувства прятал его синий взгляд. Не могла на них ответить, поэтому притворилась, что не знаю.

Данила сел рядом и взял меня за руку.

— Ты любила своего парня?

Гришу, что ли? Моего соседа? Нет смысла разоблачать восьмилетнюю ложь.

— Я хорошо к нему относилась.

— Я так и знал, что не любила, но всё равно держалась от меня подальше. А я любил. Когда увидел тебя в кафе около галереи, понял, что чувства никуда не делись. Словно с разбегу рухнул в прошлое, вот и решил попробовать. В школе ты меня терпеть не могла, и парня своего настроила, чтобы он за мной следил. Я тебя не осуждаю, Ника, ты поступила правильно, ведь я был никем, пустым местом. А теперь… мне показалось, что в кафе ты смотрела на меня по-другому, не так, как в школе. Словно готова дать мне шанс. Я знаменит, да и деньги появились, вот и подумал: кто знает, может, это изменит дело, и ты заинтересуешься.

Так вот, что он подумал. Не слабо. Решил, что я клюну на деньги и славу.

— Ника! — тихо позвал он. — Ответь честно, для тебя это имеет значение?

— Да, — признаюсь тихо и чувствую, как резко напрягается Данила. Сжимает мои пальцы почти до хруста. — В нашей с тобой ситуации деньги и слава имеют отрицательное значение. Из-за них ты всё время на виду, тебя окружают соблазны и шум.

Выдыхает. Он думал, что мне нужны его деньги. Я не обижаюсь. Что поделаешь, ведь Данила тоже меня не знает. Пока что не знает.

Опрокинув на постель, он нависает надо мной и выговаривает чётко:

— Тебе, — целует в губы, — не о чем, — целует подбородок, — волноваться, — проводит губами по шее, щекоча дыханием.

С удивлением поняла, что и не волнуюсь. Мужчина в моей постели не похож на Данилу Резника из прошлого. Хотелось верить, что только я знаю его таким. Что только моё тело он изучает с чувственным интересом. Что только мне шепчет, гипнотизируя синим взглядом:

— Скажи, чего ты хочешь, Ника, и я сделаю. Признайся, Ника, ты должна рассказывать мне обо всех желаниях.

Тягучий, грешный шёпот отзывается дрожью в позвоночнике.

— Да, — отвечаю одними губами.

— Что «да»? — улыбается он и заставляет раздвинуть ноги. — «Да» — это согласие или признание?

Дразнит меня кончиком пальца, потом надавливает так сильно, что я сгибаюсь на постели в беззвучном стоне. Пытаюсь сдвинуть колени, но он не позволяет. — Ника, ведь ты скажешь мне, чего хочешь, да? Ведь ты позволишь дать тебе всё, что нужно?

Согнутая в бесстыжей позе, я ловлю ртом воздух. Данила проводит языком по моим губам, пробуя моё дыхание на вкус, и снова надавливает пальцем.

— Я дам всё, что тебе нужно, Ника, — говорит с придыханием, и это перебрасывает меня через край. Потому что чувства Данилы настолько сильны, что их хватит на нас обоих.

Потому что, хотя я его почти не касаюсь, Данила возбуждён сильнее, чем я.

Потому что его мягкие губы и большие обещания таят в себе тайны. Вкусные и разные.

Это не мужчина, а чудо. Чувственное чудо.

— Да, — повторяю я, соглашаясь на всё, что он предложит.

— Ты кончила быстро, Ника, а теперь ты кончишь ещё раз, но медленно.

Я уже не пытаюсь закрыться, потому что это бесполезно.

От Данилы Резника не закроешься.

— Я хочу, чтобы со мной ты всегда была искренней, — говорит он, опускаясь между моих ног, — и открытой. Я хочу знать тебя всю. А теперь расслабься и приготовься, тебе потребуется выдержка.

Никогда не думала, что от удовольствия можно устать, но нежность Данилы выбила из меня все силы. Игра пальцами, языком, губами казалась почти мучительной в своём коварстве.

— Ника, мне продолжить?

— Да! Да-да-да!

— Я нужен тебе?

— Да!!!

— Очень?

— Очень!!!

Он останавливался, следил за моим нетерпением, при это заводясь всё больше, потом давал разрядку, напоминая, чтобы я всегда говорила ему, чего хочу.

А потом, когда я совсем разомлела, он улыбнулся и сказал:

— Давай отпразднуем Новый год вместе? Тогда и весь следующий год будет нашим.

Весь. Следующий. Год.

Данила Резник отвёл мне целый год. Целый год вместе. Это долго. Или нет, наоборот, это очень мало.

Я не знаю. Сейчас я ничего не знаю. Я оглушена страстью.

Данила заснул, сжимая меня в объятиях, его голова на моей груди. Стараюсь дышать как можно тише, не двигаться, но немеет спина. Мобильник ползёт по полу, нарушая тишину вибрацией.

Осторожно передвигаю Данилу на подушку и, схватив телефон, прячусь в ванной.

Звонит Арк Молой.

— Где ты, Ника? — негодует. — Ты же собиралась прийти на аукцион!

Я забыла предупредить его о моём уходе. Ушла с Данилой, загипнотизированная эффектом синих глаз.

Это плохо. Моё присутствие Арку, вообще-то, не нужно, но предупредить следовало.

— Всё понятно, причина исчезновения — Резник, — усмехнулся он, не дожидаясь моих признаний. — Ладно, Ника, твоя потеря, на таких мероприятиях заводят очень полезные знакомства. Если тебя интересует результат, то знай: всё прошло отлично. Оставшиеся картины продадут на интернет-аукционе…

Арк что-то говорит по поводу вырученных денег, телевидения и вечерних новостей, но я почти не слушаю. Приоткрываю дверь ванной и проверяю, что не разбудила Данилу.

— Ника, ты меня слушаешь?

— Конечно, слушаю. Ты большой молодец, Арк.

Я настолько отвлечена, что забываю спросить про мои работы. Забываю! Это немыслимо.

— А про свои работы спросить не хочешь? — усмехается Арк недоверчиво.

Сжимаю телефон изо всех сил, нажимая на кнопки на экране.

— Давай, говори, — прошу тихо.

— Всё продано.

— Как?..

Я словно пробуждаюсь. Данила отвлёк меня, заколдовал, но ненадолго. Хочу знать всё и сразу: как продано, за сколько, много ли было желающих… Всё.

Арк довольно хихикает.

— Наконец-то! А то притворялась равнодушной, это на тебя не похоже. Все твои работы купили.

— Как это?

— Так это. Надо было приходить на аукцион, — фыркнул обиженный Арк. — Организаторы знают своё дело, и представители благотворительного фонда остались довольны. Цены можешь узнать в офисе. Поздравляю, Ника. Надеюсь, ты больше не расстраиваешься из-за конкурса Лиознова.

Наверное, мои работы купила та пожилая пара, про которую говорил Данила. Или…

— Арк, а ты знаешь, кто купил мои работы?

— По-моему, все три работы ушли одному покупателю. Если приспичило, интересуйся у организаторов. Некоторые участвуют в торгах сами, другие — через посредников. Может, и узнаешь, кто купил, если у них нет оснований скрывать своё имя.

Я снова открыла дверь ванной и посмотрела на спящего Данилу.

— Как это? Зачем? — спросила я, пристально глядя на точёный профиль любовника.

Арк захохотал так громко, что я поспешно закрыла дверь.

— Ты всерьёз меня спрашиваешь, почему некоторые предпочитают анонимность? Причин множество. Вот ты узнаешь, кто купил твои работы. Что дальше?

— Ничего.

— Врёшь. Будешь гадать, что они за люди, выискивать их в интернете. Не знаю, как ты, а некоторые художники лезут к покупателям в попытке дружить. Пытаются продать им остальные работы, найти постоянных спонсоров. Да и другие художники тоже не спят. «Вы купили работы Ники Тумановой, а я работаю в том же жанре. Предлагаю ознакомиться…»

— А как же пиар, реклама? Они ведь жертвуют деньги.

— Всех желающих мы вносим в список спонсоров на сайте выставки, вот и будет пиар, но при этом неизвестно, кто что купил или пожертвовал. Ты, например, тоже спонсор. Ну… а некоторые плюют на пиар и просто покупают картины, — закончил Арк со смешком.

Мы обменялись любезностями, договорились о скорой встрече, посудачили о Лиознове, но мои мысли витали в другом месте. Над постелью, в которой отдыхал Данила Резник.

У меня нет доказательств, только уверенность, что он купил мои работы.

Он очень, очень старался увести меня с аукциона.

Почему?

Боялся, что я узнаю посредника? Боялся, что, если будет всего один покупатель, то я расстроюсь или догадаюсь о его вмешательстве? Он отвлёк меня и обеспечил себе идеальное алиби.

Нет смысла проверять список спонсоров, Данила в нём будет в любом случае, так как он подарил Арку гитары.

Я могу позвонить организаторам, и они назовут имя покупателя. Или не назовут.

Но я знаю, что это Данила.

Опускаюсь на пол и думаю. Теперь мне видна только его рука, расслабленно лежащая на простыне, и я хочу подойти и дёрнуть за неё изо всех сил. Хочу сделать ему больно.

Данила не верит в меня. Не верит, что мои работы заинтересуют покупателей.

Он хотел избавить меня от страданий и купил все работы сам.

Я поторопилась насчёт доверия. Оргазм — не самый надёжный показатель.

Наверное, Данила поступил плохо. Или хорошо. Наверное, так поступают, когда действительно любят. Когда хотят огородить человека от боли.

Он сделал это для меня, ради меня. Я не знаю, что чувствовать.

Поднимаюсь и подхожу ближе. Смотрю на Данилу и вспоминаю его слова: «Если кто-то из нас упадёт, это буду я».

Я не хочу, чтобы он падал. Хочу защитить его от боли так же, как он защищает меня.

Наверное, я влюблена.

Или нет.

Заставляю себя остановиться — ведь у меня нет доказательств, только предчувствие.

Набираю Арку сообщение: «Дай, пожалуйста, телефон организаторов».

Через несколько минут я прячусь на лестничной площадке чужого этажа, чтобы не разбудить Данилу, и выслушиваю объяснения незнакомца по поводу конфиденциальности.

— Если хотите, я могу передать покупателю, что вы ими интересовались, — предлагает мужчина официальным тоном.

— Нет! — кричу я чуть ли не на всю лестницу. — Нет, — повторяю уже вежливо. — Прошу вас, не говорите ему, что я звонила.

«Ему». Я сказала «ему».

Мужчина хмыкнул.

— Или ей. — Я сделала глубокий вдох. — Понимаете, я — начинающая художница, для меня это — первый аукцион, поэтому я очень волнуюсь…

Настолько волнуюсь, что не удосужилась явиться на аукцион.

— Ника, — прервал меня мужчина. — Простите, но я не знаю вашего отчества. Я вас искренне поздравляю. За ваши работы торговалось несколько человек, и я понимаю, почему. Вы очень талантливы.

Мне хочется его обнять.

Мне хочется всех обнять.

То, что Данила купил мои работы, больше не расстраивает. Слова незнакомца стёрли мою неуверенность.

Я возвращаюсь в квартиру в приподнятом настроении, прыгая через ступени.

Приятно знать, что я дорога Даниле настолько, что он пойдёт на ложь, чтобы подарить мне радость.

Наверное, ложь — это плохо, в этом Данила и сам со мной согласится.

Наверное, я не должна этому радоваться.

Но я почему-то счастлива.

Влетев в квартиру, я наткнулась на Данилу, стоящего у двери. Нахмурившись, он скрестил руки на груди.

— Я слышал твой крик на лестнице, ты разговаривала по телефону.

Его напряжённый взгляд сканировал моё лицо.

— Данила, я знаю, что ты сделал, — подошла ближе. Сердце прыгало в горле, делая слова прерывистыми и нервными.

Он резко вдохнул.

— Что ты имеешь в виду? — спросил глухо. Прищуренный взгляд отталкивал меня, защищаясь от грядущих обвинений.

— Я понимаю, почему ты купил мои работы, и я… спасибо тебе.

Прижимаюсь к нему и кладу ладонь на тёплое плечо. Мышцы под пальцами кажутся каменными.

Он не верит в моё прощение, ведь он тоже творческий человек и всё понимает. Я бы тоже не поверила. Он прикрывает глаза и чуть наклоняет голову к моей руке.

— Я сразу догадалась, что это ты. Ты поэтому и увёл меня с аукциона, да? На случай, если никто не захочет торговаться, и у моих работ будет только один покупатель.

Данила чуть улыбнулся и положил ладонь поверх моей. Наклонился и согрел губы сухим поцелуем. Долгим нежным касанием.

— Я сначала расстроилась, но потом поняла, почему ты это сделал. Ты хотел меня защитить. Спасибо тебе. Это так… замечательно.

— Ника… — прикрыв глаза, прошептал он. — Понимаешь… Я тебя люблю.

Возможные ответы щекотали язык. Я никогда не любила мужчин, кроме моего отца. Я не знаю, как возникает уверенность, что твои чувства — любовь. Где та лакмусовая бумажка, которая подтвердит, что вот оно, то самое книжно-песенное чувство?

— Я понимаю, Даня.

Слабенький ответ, на троечку с минусом, но к нему прилагался такой поцелуй, что Даниле пришлось меня простить.

Я не отпускала его губы до тех пор, пока он не рассмеялся.

— Ничего ты не понимаешь, Ника, и у тебя нет доказательств, что я купил твои работы. — Хитро ухмыльнувшись, Данила дёрнул бровями. — Вдруг это тайный поклонник твоего таланта?

— Твоя хитрая мордаха очевиднее любых доказательств, — смеясь, я пощекотала его бока, но Данила только улыбнулся. — Организаторы сказали, что в торгах участвовало несколько покупателей, так что ты зря волновался. А теперь у тебя дома будут залежи моих работ.

— Залежи! — Данила состроил забавную мину. — Какой ужас!

— Макулатура и металлолом.

— Тогда придётся продать картины по огромной цене. Позвоню в Сотбис(7), они завтра же прилетят и освободят мою квартиру от бесценных шедевров. — Данила повалил меня на постель и расстегнул пуговицу на джинсах.

Рассмеявшись, я остановила его руки.

— Данила, послушай.

— Ммм? — он посмотрел на меня всё ещё заспанными глазами.

— Никогда так больше не делай, ладно?

— Обещаю, — прошептал он мне в губы. — А ты пообещай мне кое-что в ответ, ладно? Люби меня, Ника.

Искренность, страсть и синий взгляд — убийственная комбинация.

— Обещаю, — сказала я на выдохе.

* * *

Два месяца спустя

Из чего построена любовь творческих людей? Из взлётов, падений и лечебной лжи.

Что бы ни говорил Данила, без лжи никак. Она бывает хорошей, нужной, даже правильной.

Оказалось, что он тоже лжёт, и не только насчёт аукциона.

Ему приходится лгать, потому что от меня ушло вдохновение. Внезапно и безвозвратно.

«Вдохновение вернётся, Ника. Обязательно! Погуляй, расслабься, и всё получится».

«Не расстраивайся, Ника, для меня ты — чудо, и однажды весь мир об этом узнает».

Ложь, без которой никак. Данила не хочет обманывать, но он влюблён и желает мне добра, поэтому с уверенностью в голосе предвещает грядущий успех. С уверенностью, которой не чувствует. Такая ложь дарит поддержку и тепло. Она не обманывает, потому что я и не пытаюсь ей верить. Мне достаточно знать, что Данила волнуется за меня и любит так сильно, что берёт на себя груз необоснованного оптимизма.

Из чего построены наши чувства? Из нежности Данилы, его ускоряющегося шага, когда он замечает меня вдали, его напряжённого взгляда, когда он подводит меня к экстазу. Мы никогда не кончаем вместе, он ждёт моей кульминации. Говорит, что не хочет отвлекаться. Ему нужно стать свидетелем моего полного ухода в наслаждение перед тем, как отключиться самому.

Он умеет управлять моим телом и, как ни странно это звучит, порой мне кажется, что он управляет моими мыслями.

Раньше всё было по-другому, раньше моей любовью были акриловый грунт, краски и структурная паста, потому что моя жизнь была теорией. Данила украл моё внимание, забрал мои чувства, и мне больше нечего выливать на холст.

Теперь я живу любовью к мужчине, не показывая её другим, не вырезая её из пенопласта, дерева и металла, не пряча неровные края под акриловой краской.

Я взяла творческий отпуск, будем надеяться, что временный. Подала картину на очередной конкурс, но вылетела в первом раунде и забила на эту идею.

Вдохновлённый удачным опытом, Арк Молой решил устроить повторную выставку, в этот раз коммерческую. Я долго не могла выбрать картины. Все мои работы казались бесцветными, бессмысленными, словно вместе с вдохновением от меня ушло и восприятие. Наверное, такова влюблённость, она не хочет делиться и поэтому несовместима с другими интересами. Я предложила Арку две картины, единственные, которые закончила в начале наших отношений с Данилой.

— Ник, тут такое дело… короче, слишком много желающих, и у меня проблемы. Давай в следующий раз, ладно?

— Арк… слушай, мы же давно знакомы. Скажи честно: работы плохие?

Он молчал целую вечность.

— Мне нравятся твои фантазии, Ника.

Ловко увернулся от ответа. Значит, картины действительно никудышные.

Я почти не расстроилась, Данила мне этого не позволил. Однако посмотрела на вещи реально и выбросила расписание конкурсов и выставок. Иногда встречаюсь со старыми знакомыми, но реже, чем раньше. Данила занимает всё время и мысли. Недавно сходила на банкет по поводу открытия новой галереи и среди гостей увидела Трофима Лиознова. Он меня узнал, несомненно, узнал. Насупился, смерил презрительным взглядом и демонстративно ушёл в другой конец залы. Ой, какие мы обидчивые. Неужто я — единственная женщина, отказавшая великому меценату?

Банкет быстро наскучил, и я ушла, меня потянуло домой к любящему синему взгляду.

Любовь — это так… Не знаю. Необычно, наверное. Как новое восхитительное платье на размер меньше твоего, к которому надо привыкнуть. Смотришь на себя в зеркало и поражаешься — так красиво, что не отвести взгляд. Неужели это я?

Но это платье ещё надо разносить, привыкнуть к трению материала и слишком узкой талии.

Я продолжаю давать уроки, хотя и не так много, как раньше. Потеряла несколько учеников, вроде даже один из них вернулся в семью, что не может не радовать. В свободное время я гуляю, думаю о Даниле и делаю заметки на будущее. Это называется «опыт». Чтобы нарисовать жизнь, надо её прожить.

Иногда достаю чистый холст и сижу перед ним, вспоминая, каково это — гореть творческим огнём. Но вдохновения нет, и руки опускаются. Зато есть Данила. Он пропитал мою жизнь собой, поглотил меня, и на остальное не остаётся ни сил, ни желания.

Правила выживания в творческой паре просты: мы поддерживаем друг друга и не делимся своими страхами с окружающими. Если раньше я могла часами скулить по поводу творческого кризиса в компании других художников, то теперь Данила взял мои проблемы на себя. Он единолично встречает мой творческий кризис лицом к лицу и всё больше напоминает «сильного мужчину», сделанного мною из металла. Только в моменты его слабости и неуверенности я вспоминаю, что он тоже, как и я, ранимый и творческий человек.

В свободное время он не выпускает из рук гитару. Играет, репетирует, пишет новые песни. Так как он работает в наушниках, я слышу только ту музыку, которую он записывает, и то редко.

Чаще Данила рассказывает мне о своих любимых группах. Я научилась слышать эту музыку, отличать Тривиум(8) от Агониста(8). Даже Converged(8) перестали вызывать желание спрятать голову под подушкой. На стене моей квартиры появился плакат Avenged Sevenfold(8). Это стало важным этапом наших отношений, принятием мною его интересов. Иногда, когда Данила уезжает на концерты, я слушаю Avenged и удивляюсь своей новой жизни.

Однако сама на концерты и репетиции почти не хожу. Я приняла музыку Данилы, но это не значит, что я её понимаю. Нежный, любящий мужчина, почти всё свободное время проводящий в моей квартире, никак не ассоциируется с тёмным, неровным ритмом, тёмными эмоциями и криками этого жанра. Его фанаты смотрят на меня, и мне не нравятся их взгляды. Зависть пугает, коробит, жжёт. Он знают и любят Данилу совсем другим, тёмным, злым, соответствующим музыке, которую я не понимаю.

На репетициях Данила кажется чужим. Я не хочу, чтобы он казался чужим. Иногда я ловлю далёкую тьму его взгляда, отражение его странной музыки, и вижу незнакомца. Только мне Данила позволяет видеть себя настоящим, и этого достаточно. Пусть делит свою тьму с остальными, а мне останется его свет.

Иногда мне кажется, что именно я поддерживаю его свет, поэтому я осторожна и щедра со своей нежностью. Только я замечаю ранимость сильного мужчины рядом, и я не могу, не могу и не хочу его обидеть.

Есть ещё одна причина, почему я не хожу на концерты и репетиции. Вокруг Данилы крутится туча женщин, поклонниц и прочих, и мне неприятно на это смотреть. Когда я рядом, он ведёт себя безупречно, да и друзья частенько посмеиваются, что бесшабашный бабник потерял свою музыкальную голову. Но иногда я гадаю, что происходит после концертов или во время долгих вечерних репетиций. Можно ли ожидать от творческих людей постоянства?

Если тебя привлекла порывистость любовника, стоит ли потом удивляться его порывам?

Но это так, к слову.

Данила… он прекрасен, понимаете? Его невозможно не любить.

Со мной он нежен, искренен и бесконечно добр. Я бы никогда не оскорбила его недоверием.

И я очень надеюсь, что однажды он тоже научится мне доверять. Забудет о том, что случилось в школе, и перестанет искать подтверждений, что я нуждаюсь в нём так же сильно, как и он во мне.

От меня от требует только любви. Говорит об этом при каждой встрече.

— Люби меня, Ника.

Как припев.

В квартиру, которую снимает вместе с тремя друзьями, Данила почти не возвращается, да и мне неинтересно это сугубо мужское пространство. Однажды я спросила, доставили ли мои картины, и Данила улыбнулся, словно давно ждал этого вопроса.

— Знаешь, где они будут отлично смотреться? Я давно собираюсь купить большую отдельную квартиру. Надоело жить, как студенту, даже для гитар места нет, не то, что картин, и приходится хранить вещи у матери. Пришла пора найти подходящее место. Что ты думаешь по этому поводу?

— Отдельная квартира — это хорошо, — сказала я, задержав дыхание. Не то, чтобы присутствие Данилы меня стесняло, но я знала, на что он намекал. На то, чтобы жить вместе.

Или не намекал, а говорил прямо.

— Мы с тобой можем вместе поискать квартиры, — добавил он, следя за моей реакцией.

— Можем, — согласилась я, улыбаясь. Чувствуя себя, будто несусь в скоростном поезде и почти не различаю мелькающие виды за окном. — Когда погода улучшится, — предложила, отвечая на пытливый взгляд Данилы.

Он улыбнулся и кивнул, оставляя ощущение, что я только что согласилась на нечто большее, чем и так полностью захватившие меня отношения.

Магазин стал нейтральной территорией, куда я захожу, когда скучаю и хочу повидаться в течение дня. Я научилась разбираться в музыкальных инструментах, и меня иногда принимают за продавщицу. Один из друзей Данилы распустил слух, что я продала молодой семье очень дорогой рояль. Не думаю, что это правда, но я действительно помогла им советом. Скорее всего, неправильным.

Можно сказать, что я нашла своё место в мире Данилы.

— Тебе не обязательно любить мою музыку, но, пожалуйста, люби меня, — сказал он в самом начале наших отношений. Я не знала, что слово «любовь» произносят так быстро, но Данила любил меня с десятого класса. — Люби меня сильно, Ника. Ладно?

Можно ли любить музыканта, если ты не в восторге от его музыки? Оказалось, что можно.

Я нашла своё место в мире Данилы, а он вобрал в себя весь мой мир. Он стал моим миром.

Можно ли любить художницу, от которой ушло вдохновение? Получается, что да.

Мы погрузились друг в друга настолько, что я не ощущала потерь, только влечение. Такой жизни завидуют повсеместно, её снимают в фильмах. Творческие люди — интересные любовники. Никаких тебе трепыханий и потных рук под одеялом. Данила любит меня с красивой нежностью, а потом садится у окна и пишет музыку. Он не посвящает её мне, не будем настолько примитивны, но я чувствую себя в ней, во внезапных лирических аккордах и в каждой кульминации.

Данила черпает вдохновение из нашей близости. Он дарит мне море нежности, а в ответ получает творческие силы.

Глядя на пылящиеся в углу холсты, я мечтаю научиться тому же.

А пока…

Лежу, запутавшись в простынях, и улыбаюсь своей новой роли.

Я — муза Данилы Резника. Я удивляюсь этому. Как может свет наших отношений порождать тьму его творчества?

Но всё равно, я счастлива.

«Если вы переживёте успех друг друга, значит, вы переживёте и все остальное», — сказал Арк Молой.

К нам эти слова не имеют никакого отношения. Во-первых, моего успеха не предвидится. Во-вторых, муза не может расстраиваться по поводу успеха мужчины, которого она вдохновляет. Успех Данилы делает меня счастливой.

Пусть всё остаётся без изменений, и тогда моё вдохновение не заставит себя ждать. Я найду способ перенести на холст то, что чувствую. То, как изменилась моя жизнь рядом с Данилой Резником.

* * *

— Я хочу, чтобы ты написала мой портрет, — попросил Данила однажды.

— Я не пишу обычные портреты.

— Тогда сделай, слепи, выкрои. Всё, что хочешь.

— Я не могу вот так, на заказ. Твоё отражение есть в каждой моей работе, которую я сделала за последние два месяца.

— Покажи.

Этих работ всего две, да и те слабые, поэтому я очень надеялась, что Данила не станет их разглядывать.

— Такие вещи невозможно показать, Данила, ты и сам понимаешь. Это всё равно, что пытаться услышать меня в твоей музыке…

— Покажи.

— Ты и так их видел.

— Прошу тебя, покажи.

Осознавая, что балансирую на краю, что нащупала нечто важное и опасное в наших отношениях, я достала последнюю работу. Эксперимент с рельефом и текстурой, всего лишь проба.

— Почему слева так мало деталей?

— Я не могу этого объяснить.

Данила провёл пальцами по рельефу, как по моему лицу, и я прижалась к его руке в надежде успокоить его непонятно откуда взявшуюся ревность.

— Ты во всём, что я делаю, Дань.

Нахмурившись, он повернулся ко мне.

— Я этого не вижу.

— Ты слишком прямолинеен.

— Я хочу быть в твоих картинах.

— Так же, как я хочу быть в твоей музыке.

Он кивнул. Понял.

— Ты в каждой ноте и в каждом слове, — сказал тихо. Синие глаза потемнели от эмоций настолько глубоких, что я задержала дыхание.

Неужели я когда-то думала, что наша связь продлится всего несколько дней? Ведь ещё во время школьного спектакля я догадывалась о глубине его чувств.

— Скажи правду, Ника, ты меня любишь?

— Даня, как тебя можно не любить?!

— Я могу тебе доверять?

— Конечно!

— Я хочу быть твоей жизнью. На меньшее я не согласен.

— Я знаю. Меньшего я и не предложу.

Всего два месяца отношений, а у меня почти не осталось ничего своего, я всё делю с ним. Но Данила не верит, и иногда кажется, что я балансирую на невидимой и непонятной нити над пропастью его недоверия.

— Тогда напиши мой портрет.

Я стараюсь не лгать Даниле или лгать как можно реже. Но в этот раз я солгала, и моя ложь не была безобидной. В ответ на его слова, искренние, как детские слёзы, я предложила халтуру. Абстрактную картину, нарисованную из страха обидеть любимого мужчину.

Синие глаза, черты лица, скрытые рукой. Я не изобразила Данилу, а спрятала его за неровными мазками красок.

Абстракционизм — сложный жанр, на любителя. А ещё за ним можно спрятать чувства и страхи, незаметные другим.

Внимательно осмотрев портрет, Данила повесил его на стену (9). Мне кажется, он знал, что я солгала, что подарила ему пустышку. Хотя картина висела над обеденным столом, он никогда на неё не смотрел. По крайней мере, при мне.

«Секрет» так и лежал среди старых работ, и, если бы захотел, Данила смог бы его найти. Он и был его настоящим портретом.

В ту ночь я проснулась от того, что Данилы не было рядом. Он сидел у окна, сложив руки на подоконнике.

— Данила, что случилось?

Он молчал, не поворачиваясь ко мне. Словно уснул сидя или впал в транс.

Прошлёпала босиком по холодному полу и села к нему на колени.

— Дань, не пугай меня. Ты в порядке?

— Скажи, Ника, ты меня любишь?

— Даня, мне страшно, что с тобой? Что ты надумал?

Я с трудом балансировала на его коленях. Он позволил мне устроиться удобней, но не удерживал, опустив руки по бокам.

— Я написал песню…

— Какую?

— Я только что написал песню, которая меня определяет. Понимаешь? Она определяет всю мою жизнь.

— Как ты её назвал?

— «Душа на ладони».

— Красиво. Споёшь?

Данила отрицательно покачал головой. Лунный свет отразился в синих глазах и в мягкой улыбке.

— Не сейчас. Знаешь, Ника, единственное, о чём я когда-либо мечтал, это чтобы ты меня любила.

На следующий день я рассказала родителям о моём романе со школьным хулиганом и нынешней звездой металкора. Папа побледнел, но лично к Даниле эта бледность не имела никакого отношения. Рассмеявшись, я пообещала, что мой парень не станет включать свою музыку на семейных обедах и не пригласит отца на концерты.

Мама же пришла в восторг.

— Ничего ты не понимаешь, — сказала она отцу. — Они оба творческие люди, поэтому отлично понимают друг друга.

Мама права. Никто не понимает творческого человека так, как его сотоварищ по призванию.

Я не рассказала Даниле о разговоре с родителями. Мы встречались всего два месяца, и о будущем думать было рано. Будущее — это проза, а меня интересовала только поэзия. Поэтому я надеялась, что настоящее никогда не изменится.

Но этого захотел Данила, и, как это часто случалось в наших отношениях, я не смогла ему отказать.

* * *

Данила Резник проник в мою жизнь на удивление быстро и глубоко. Плакат Avenged Sevenfold на стене моей квартиры, мужские вещи в шкафу, всё это превратилось в зависимость от пристального взгляда синих глаз. Я млела и наслаждалась, а Данила, как оказалось, строил далеко идущие планы. Моя новая жизнь подкралась и прочно вросла мне под кожу.

После удачного концерта Данила приехал ко мне домой в три часа ночи. Заспанная, растерянная, я сдалась его нетрезвым поцелуям и позволила вытащить меня из постели.

— Ребята приготовили сюрприз, и я хочу, чтобы ты пошла со мной, Ника. Веселье в самом разгаре.

Когда мы зашли на вечеринку, Данилу окружили поклонницы и друзья. Они смотрели на меня, настырно, с любопытством и завистью, как и всегда. Уверена, они не желали мне зла, это только моя фантазия, хотя и очень яркая. Казалось, что все, абсолютно все в этом зале знают, что мне не место рядом с Данилой. Фанаты осуждают выбор своего кумира и смеются надо мной.

Потому что я не принадлежу к их миру.

Потому что я другая.

Потому что я украла внимание их кумира.

Не отпуская моей руки, Данила прошёл сквозь толпу и подвёл меня к окну.

Играла музыка «Анатомии кошмара», знакомая песня. Чужой, почти неузнаваемый голос Данилы выкрикивал неразборчивый текст. Гости подпевали и искренне наслаждались рваной мелодией и тяжёлыми словами.

Мне неуютно на таких сборищах, даже стыдно. Я полюбила Данилу Резника, каждую каплю его нежности, но его тёмная, музыкальная сторона остаётся для меня загадкой. И то, как на меня смотрят его фанаты… Боже, как они на меня смотрят! Не подходят ближе, но замечают каждый шаг, каждое наше прикосновение, жадно читают по губам каждое слово.

— Ты ревнуешь, Ника?

Данила провёл большим пальцем по моему лбу, разглаживая морщины. Чуть заметная усмешка, готовая пробиться на его лице, выдавала правду: ему хотелось, чтобы я ревновала. А ведь я не ревную, всё намного сложнее. Наблюдая, с каким наслаждением поклонницы слушают музыку «Анатомии», я думаю о том, что любая из них подходит Даниле лучше, чем я. Любая будет счастлива занять моё место. То место и тот мир, в которые я не вписываюсь.

— Дело в том, что твои поклонницы…

— Ты ревнуешь?

Зачем идти сложным путём, если простой ответ висит на кончике языка? Да и Даня всё равно только отмахнётся от моих правдивых слов.

— Я тебе доверяю, но…

— Я задал тебе вопрос.

— Ревную, — со вздохом согласилась я. Так проще.

— Представь, что тебе предоставили выбор — остаться со мной или открыть выставку у Лиознова. Персональную, на три месяца, с полным пакетом рекламы. Что бы ты выбрала?

— Шутишь, что ли? Как ты можешь задавать такой вопрос?! Конечно, осталась бы с тобой. Это глупый вопрос, к тому же за последние два месяца я не написала ни одной стоящей картины.

— А что, если вдохновение не вернётся?

Я не понимала, к чему он ведёт и почему так напряжённо вглядывается в моё лицо.

— Как говорится, на «нет» и суда нет. Одно дело, если я продолжаю писать, но не могу добиться успеха. Это обидно. Совсем другое дело, если я больше не пишу. Перегорела, что поделаешь. Хорошо хоть могу зарабатывать уроками.

— Тебе не обязательно работать, Ника.

— И не начинай. Спасибо, конечно, но я должна работать.

— Ты знаешь, что я о тебе позабочусь.

— Ты и так обо мне заботишься.

— Я хочу заботиться о тебе ещё больше. Не закрывайся от меня, Ника, не лги. Всегда говори правду, ладно?

Он действительно пьян, впервые пьян настолько, чтобы испугать меня своими словами. Они исходили из его тёмной глубины, пряча за собой слишком сильные эмоции.

Неужели он никогда не научится мне доверять??

— Я никогда не закроюсь от тебя, Дань, верь мне, пожалуйста. Некоторые вещи трудно объяснить, да и надо ли? Главное — то, что я чувствую к тебе, и то, что происходит между нами, когда мы остаёмся одни. — Я говорила честно, от самого сердца. — Ты тоже говори мне правду, — попросила тихо.

— Хорошо, я скажу тебе правду, — кивнул он после недолгого молчания. Его руки на моей талии подрагивали. — Если бы мне пришлось выбирать между тобой и музыкой, я бы никогда больше не притронулся к гитарам.

— Дань, ты чего? Что с тобой? Успокойся, это от стресса и выпивки. Тебе не придётся делать такой жестокий выбор. Я с тобой, и я тоже выбираю тебя.

— Правда?

— Конечно!

— Мне трудно в это поверить. Кажется, что я отвернусь, и ты опомнишься и исчезнешь.

— Не исчезну.

— Уверена? Никаких сомнений?

— Эй, Резник, перестань, я тебя не узнаю! Утром тебя ждёт жуткое похмелье.

— А ты перестань ревновать меня к фанаткам. Вот, смотри…

Развернувшись к центру комнаты, Данила поднял руки, привлекая всеобщее внимание. Потом обернулся и сжал мою ладонь с такой силой, что я заскулила, пытаясь выдернуть ноющие пальцы.

Кто-то выключил музыку, и на нас сосредоточилось множество любопытных взглядов.

— Попрошу внимания! Для тех, кто не знает, это — Ника Туманова, и я люблю её уже много лет. Я надеюсь, что она согласится выйти за меня замуж. — Данила повернулся ко мне. Синие глаза сияли страстным, почти металлическим блеском. — Ника, ты согласна стать моей невестой?

Невестой.

Толпа фанаток с разинутыми ртами, и я с застывшей улыбкой на губах.

Что бы ни случилось, я не могу обидеть Данилу, потому что в этом сильном мужчине прячется невероятная ранимость, о которой знаю только я. Страсть, бурлящая на поверхности его взгляда, — это ничто по сравнению с эмоциями, запертыми внутри. Я знаю о них со школы, но потребуются годы, чтобы разгадать Данилу до конца. И вот теперь он предлагает мне годы совместной жизни, а я паникую. А ведь это — время, которое позволит мне разгадать и полюбить все его тайны. Тогда почему я так волнуюсь?

Что же делать?

Мы знаем друг друга всего два месяца. Много лет и два месяца.

Невеста — это процесс. Это почти жена. Покупка столовых приборов, смена фамилии, борщи, детские дни рождения, встречи с родственниками, спор о том, чья очередь выгуливать собаку, тихий секс в ванной, пока ребёнок зачарованно смотрит мультики…

Это не мы.

Данила Резник и я — это чувства. Те, что на поверхности, и те, что спрятаны внутри.

Я — его муза.

Нет, не невеста, никак не невеста.

Я никогда не мечтала о браке, да и о детях тоже. А сейчас у меня нет времени на размышления, потому что Данила смотрит на меня слишком пристально, и с каждой отсчитанной секундой из его глаз утекает радость.

От счастья до смертельной обиды несколько вдохов.

Фанаты ждут моего ответа. Они предпочтут скандал, я вижу это в их разгорающихся взглядах, слышу, как ядовитые перешёптывания ползут по залу.

От толпы отделяется второй гитарист группы и подходит ближе. Кажется, он собирается вмешаться, и я ловлю взбешённый, почти ненормальный взгляд Данилы, нацеленный на приятеля.

В наступившей тишине трещат кости моей ладони. Данила сжимает её с такой силой, что мне должно быть очень больно.

Но я чувствую только шок. Холодный липкий шок множества взглядов. В них любопытство, зависть, негодование… нет времени гадать, что ещё.

Любимых людей не обижают. Никогда. Их поддерживают и защищают любой ценой. Так ведь?

Секунды тикают, взгляды гостей становятся ядовитыми, и тогда я делаю единственное, на что способна в данный момент. Целую Данилу. Прижимаюсь к неподвижным сухим губам любимого мужчины. Он не отвечает. Позволяет мне прижаться ближе, разомкнуть его губы и ткнуться языком в плотно сжатые зубы.

Он обижен, что я не ответила сразу, и я это понимаю. Но и он должен понять, в какой шок поверг меня внезапным и очень публичным предложением.

Только почувствовав руку Данилы на моей спине, я позволила себе расслабиться. Значит, простил.

Под жидкие аплодисменты фанатов и друзей Данилы я принимаю его предложение. Его страсть. Он показал мне только самую малость, верхушку айсберга, а под ней прячется целая буря. Иногда я вижу, как она зачинается в его глазах, а потом отходит. Эта страсть в его музыке, которая мне не принадлежит.

Данила только что предложил мне всю свою страсть до самого дна.

Я отказалась от неё в школе, спряталась за спиной соседа. Притворилась, что не понимаю чувственную ярость взгляда Данилы и его растерянность рядом со мной.

Я не могу так поступить в очередной раз, только не с Данилой Резником — мужчиной, которого люблю.

«Невеста — это ещё не жена, ничего страшного», — уговариваю себя, всем своим видом выражая восторг и согласие, чтобы сделать счастливым мужчину, которого люблю.

Чтобы доказать, что я не сомневаюсь.

* * *

Итак, я невеста. Не сомневающаяся, любящая и счастливая. Ничего страшного не случилось, хвост не вырос, борща Данила не требует, детей тоже. Наутро после спонтанной помолвки жених проснулся в отменном расположении духа. Зацеловал меня, тормошил, соблазнял до полудня, а потом даже извинился.

— Я знаю, что ты не ожидала предложения, прости, что сделал это так неловко. Понимаешь, я…

Поцеловал меня, украв дыхание.

— Понимаю. Если не ошибаюсь, то предложения руки и сердца полагается делать неожиданно, так что извиняться не за что, — улыбнулась я, дождавшись, когда смогу совладать с собой.

— Да, но обычно девушки очень этого ждут.

Наверное, я неправильная девушка, и мои дефекты неисчислимы. Но я не могу шутить на эту тему, когда Данила смотрит на меня так… сильно. Синий и сильный взгляд.

— Я счастлива. — Растворяю эти слова в поцелуе.

Это не ложь. Я действительно счастлива, но причина счастья — в Даниле, а не в помолвке. Однако об этом говорить не стоит.

Волнение первых нескольких часов постепенно улеглось, и пришлось признать, что в моей жизни ничего не изменилось.

По крайней мере, так я думала, пока Данила не напомнил мне о небольшом нюансе моего нового статуса невесты.

— Пора рассказать о нашей помолвке родным, — сказал он за ужином.

Родным.

Мои родители — не проблема. Папа поворчит, но будет за нас рад, а мама придёт в полнейший восторг. За них я не волнуюсь.

А вот семья Данилы… как бы это объяснить…

— Дань, может, подождём?

— Чего? — напрягся он.

Рождения ребёнка. Третьего. Или пенсии.

— Ты рассказал родным о наших отношениях?

— Нет. С братьями мы видимся редко, а у мамы проблемы со здоровьем, ей не до нас было. Но теперь всё определилось. У мамы на следующей неделе операция, и мы собираемся устроить сюрприз. Соберёмся все вместе загородом в её доме и поднимем маме настроение, а утром отвезём в больницу. Будет забавно, мы с братьями вырядимся ковбоями, как в детстве, подарим ей всякую ерунду и путёвку в санаторий, чтобы восстановила здоровье после операции. Я хочу, чтобы ты поехала со мной, заодно и расскажем о помолвке. Отвлечём мать от грустных мыслей.

Сердце ухнуло вниз, приземлившись где-то в районе дрожащих колен.

Пришлось напомнить себе, что я — невеста. Мои колени должны дрожать только от счастья и предвкушения.

— Данила, мне кажется, что это не самая лучшая идея, — ответила я тактично, тем самым покрывая свой безотчётный страх. Уж кто-кто, а любящая мать Данилы прочитает сомнения, написанные на моём лице крупным шрифтом.

А его братья… даже не знаю, с чего начать рассказ… Убедить братьев в том, что я люблю Данилу, будет непросто.

«Братья знают, что я любил тебя с десятого класса, — предупредил Данила. — Они были убеждены, что тебе на меня наплевать, так что для них помолвка будет шоком», — он довольно потёр руки в предвкушении.

Я этого предвкушения не разделяла.

Я пыталась отсрочить встречу, пока не приведу мысли в порядок, пока не настроюсь на счастливое замужнее будущее, но Данила следил за каждым моим словом, за каждой деталью мимики. Он пытался обличить меня в неуверенности, в слишком поспешно принятом решении.

Что бы он ни подозревал, я не сомневалась: я хочу быть с любимым мужчиной. Как именно с ним быть, в этом наши мнения расходятся. Но ведь это не главное?

— Не дрейфь, Ника, всё будет замечательно. Мы развеселим маму и порадуем её новостью. Операция плановая, ничего страшного, но мама всё равно волнуется. А когда узнает о помолвке, ей будет, на что отвлечься, женщины обожают свадебные хлопоты, — беззаботно заявил жених. Обняв меня, прищурился. — Что-то не так? Ник, я знаю, что с братьями будет непросто, но только в первые минуты. Потом они оттают и будут за нас рады. Ты мне веришь?

— Да.

Даниле не понравилась пауза, прозвучавшая перед «да».

— Ника, ты сомневаешься?

— Нет.

Нет. Нет. Нет. Да.

----------------------------

4 — пример картины «Абстрактное дерево» — работа Владинского. Работа Ники сделана при помощи объёмных фигур на холсте.

5 — Синистер Гейтс — виртуозный гитарист группы Avenged Sevenfold.

6 — пример рельефа человеческого лица из металла (Gil Bruvel). Работа Ники более абстрактна, это её единственная работа по металлу, сделанная в академии.

7 — Сотбис — знаменитый аукционный дом предметов искусства. Исходно основан в Лондоне, но филиалы имеются в разных городах мира.

8 — приводятся примеры музыкальных групп, выступающих в жанрах, близких к «Анатомии кошмара». Примеры музыки — нажмите на ССЫЛКИ в аннотации.

9 — примеры абстрактных портретов в блоге.