Три недели спустя

Я знала, что Данила Резник был плохим парнем, со школьной скамьи знала. А потом забыла о том, что видела собственными глазами, не послушалась инстинктов и попала в плен его магии. Позволила втянуть меня в игру и захватить контроль над моей жизнью. Данила соблазнял меня, целенаправленно, умело, лживо. Я дарила ему себя и не заметила, что он пытается забрать всё. Он отбирал кусочки моей жизни, один за другим. Разрушал их, чтобы потом поддержать меня и привязать к себе. Чтобы моя жизнь вращалась только вокруг него.

Данила хотел, чтобы я отдавала себя без остатка. Я пыталась, иногда искренне, иногда через силу. А он знал и ненавидел меня за старания. За то, что моя влюблённость, зачарованность глубиной его чувств не перешла в полную и безграничную обсессию, которой он добивался. Я была его целью, трофеем. Язык не поворачивается назвать это любовью.

Данила Резник — зло. Настоящее, одержимое и бесстыжее.

Как живут, когда от прошлого звенит в ушах? Как и всегда. Надо только отстраниться от звона, притвориться, что не замечаешь, и однажды он исчезнет. По крайней мере, на это я и надеюсь.

Я просто живу. Если Данила захочет, то найдёт, где бы ни спряталась, а жить в страхе я не стану. Поэтому и сделала сложный выбор — доверилась обещанию Алексея. Хотелось задать сотню вопросов — как можно удержать неудержимое, предсказать непредсказуемое, предотвратить явление природы по имени Данила Резник? Но я прикусила язык. Доверилась. Алексей сдержит обещание, я прочитала это в его взгляде.

На днях нашла объявление о конкурсе — «Поиск молодых талантов». Тема — движение в свободной интерпретации. Сроки поджимают.

Очередной конкурс?

Почему бы и нет.

«Поиск молодых талантов».

Я молодая, хотя недавние события состарили меня и подорвали нервную систему. Может, я и талант, но для вдохновения мне требуется кое-что особое. Вернее, кое-кто.

Мужчина, мысли о котором следует похоронить вместе с прошлым, с Данилой и остальными его родственниками.

Следует, но не получается. Как только увидела тему конкурса, сразу подумала о нём. Об Алексее. Вернее, я думала о нём и раньше, слишком часто, но перед глазами маячил список причин, по которым на эти мысли следует наложить эмбарго.

Движение — отличная тема для конкурса, есть, где развернуться фантазии. Но мне не хочется придумывать новое, потому что в мыслях уже давно крутится одна картина. Навязчивый образ, умоляющий о воплощении. Алексей. Его тело, от лопатки до середины бедра, напряжённое в движении. Мужское совершенство, пойманное в броске вперёд.

Делаю новые наброски, уже не первый десяток, раздражённо ломаю карандаши. С натуры было бы проще, убедительнее, интереснее…

Я хочу рисовать с натуры.

Я хочу попросить Алексея о помощи. Что ему стоит задрать рубашку и показать свой бок? Ладно, не совсем так, но всего лишь недолго посидеть без движения… не совсем одетым.

Для конкурса я могу нарисовать, что угодно, хоть автобус, спешащий к остановке, это ж тоже движение. Но какой смысл выдумывать и мучиться, если я сижу без сна далеко за полночь и представляю торс Алексея, его сильные, красивые движения.

Если говорить точнее, то я ищу причину снова его увидеть. В мраке последних недель он оказался единственным светом, жизненно-важным теплом, и как ни стараюсь, я не могу выкинуть его из памяти вместе с остальным. Наше прощальные слова оставили неприятный осадок. Алексей спросил, хочу ли я знать о его жизни, и я ответила неловким «да, наверное, немного». Другими словами, струсила, разбавила ответ неуверенностью, а на самом деле хочу. Не только рисовать, но и знать, кого именно рисую. Даже если это — риск. Большой.

Для Алексея этот вопрос не был праздным, поэтому следующий шаг за мной.

После всего, что случилось, узнавать Алексея страшно, а вот рисовать — самое то. Если двигаться потихоньку, крохотными шагами, то… я не знаю, смогу ли.

Я боролась с собой очень долго, рисовала птиц, ветер в лесу, даже поезда. Напоминала себе, что попрощалась с Алексеем навсегда. Он же Резник! Он же, блин, Резник! Куда я лезу? Иногда инстинкты ведут тебя на плаху, но ты не можешь их не послушаться. Хотя в моём случае наоборот, инстинкты пытались оттолкнуть меня от Данилы, а я сдалась.

Последняя встреча с Алексеем оставила след, от которого не отделаться. Тёплый след, ноющий, словно приятно щемит что-то внутри. Но это не меняет факта, что он Резник! Мне что, мало досталось от их семейки?

Видимо, мало, потому что я пошла на поводу у вдохновения.

Воспользовалась интернетом. Имя «Алексей Резник» вместе с названием города и словами «вольная борьба» привели меня на страницу Региональной Академии Единоборств, спортивного клуба, куда я и позвонила. Приветливая женщина сверилась с расписанием и сообщила, что Алексей сегодня в клубе, но занят до двух часов.

Я прибыла в час тридцать, на случай, если он закончит раньше и уйдёт. Звонить не стала. Я должна сделать шаг навстречу, показать, что я им интересуюсь. Загладить обиду моих прошлых слов. Если позвоню, он откажет без объяснений. Для меня он — Резник, и это плохо, но и я для него не подарок. Ника Туманова, от которой он нахлебался проблем аж с самой школы.

Ладно, что уж оправдываться, мне хотелось его увидеть.

Вот я и стою на пороге академии, пританцовывая от холода. Вроде апрель, но тепла нет. Весна всё никак не проступит сквозь зимнюю грязь, да и в моей жизни тоже затянулись морозы.

Я шла в академию, полностью уверенная, что поступаю правильно, а теперь примёрзла к стене у входа и волнуюсь. Припёрлась без предупреждения к постороннему человеку, да ещё и с просьбой сомнительного содержания.

Если Алексей меня выгонит, будет прав.

— Вы на самбо? — спросила простуженная женщина, сверяясь с экраном компьютера.

Интересно, что в моём внешнем виде привело её к такому ошеломляющему выводу?

— Я к Алексею Резнику.

— На самбо, значит. — Женщина снова сверилась с расписанием. — Так, суббота… Он сейчас оранжевую группу ведёт, второй этаж, малый зал. Они закончат через полчаса.

Закашлявшись, женщина вышла в коридор, не дав мне дальнейших указаний. Ждать здесь? Войти?

Самбо так самбо.

* * *

Я уже говорила, что у Алексея впечатляющая фигура? Да? Позвольте повториться. Годы спортивной карьеры вносят свои коррективы и, в случае Алексея, очень весомые. И объёмные. И впечатляющие. Очень. Приоткрыв дверь, я прилипла взглядом к его спортивной форме. Облегающие шорты притягивали взгляд к мускулистым ногам. Хорошо хоть верхняя часть формы с длинными рукавами, а то я бы забыла, зачем пришла. Дверь внезапно открылась, и я ввалилась в спортзал, еле устояв на ногах.

— Ой, простите! — ухоженная женщина лет тридцати пяти схватила меня за плечо, предотвращая падение. — Я не знала, что вы стоите за дверью.

Она вышла в коридор, а я прислонилась к стене. К счастью, Алексей не заметил моего появления. Наверное, следовало выйти из зала, но я, как зачарованная, следила за его движениями.

На матах боролись юнцы лет двенадцати, так называемая оранжевая группа, рядом с каждой парой стоял судья. Или наставник. Или тренер. Кто знает, что такое самбо, но бились ребята по-честному. Сцепившись, катались по матам… эээ… всё, на этом моя терминология исчерпана. Алексей ходил от пары к паре, делая замечания.

— Молодец, Женя. Два балла… На бок, на бок! Вот так… Никакой болтовни! Все видели, как надо делать заднюю подножку? Сейчас попрошу повторить… Игорь, держи защиту! Молодец!

Что я знаю об Алексее Резнике, кроме того, что в школе он занимался вольной борьбой и встречался с Олей Лебедевой? Только то, что ещё совсем недавно он считал меня меркантильной вертихвосткой и презирал. А потом пришёл на помощь и просидел неизвестно сколько под моей дверью, потому что… не хотел будить? Не знал, что сказать? Он укутал меня в одеяло и нашёл самые правильные слова. Запечатал моё прошлое, рассказал правду про Данилу Резника и сделал это так, что не осталось ни боли, ни чувства вины. А потом он ушёл, пообещав, что не спустит глаз с брата. Смелое, даже дерзкое обещание, которому я поверила.

А ещё он защитил меня от Данилы, когда нам было всего шестнадцать, и для этого ему пришлось пойти против женщины, которая стала его второй матерью.

— Не стойте у дверей, а то вас могут ударить.

Женщина вернулась в зал и подтолкнула меня к скамейкам. Я послушно села рядом с ней, не сводя с Алексея глаз. Кончики пальцев покалывало, а это первый симптом. Так накатывает вдохновение, приступом, волной, и пока не сдашься ему, с собой не справиться.

Свисток.

— Всё внимание сюда! Показываю ещё раз — проход в ноги. Следите за стойкой, ребята.

Алексей подозвал помощника и несколько раз продемонстрировал движения.

Я потёрла вспотевшие ладони. Как наркоманка, чесслово, как только вижу Алексея, не могу без карандаша. Покопалась в карманах, хотя и знала, что ничего подходящего нет.

— У вас случайно нет ручки или карандаша… фломастера… чего-то пишущего, — спросила соседку.

Использую всё, что предложат, — карандаш для бровей, помаду, шоколад. Хоть кровь. Это срочно.

— Есть, — немного удивлённо отозвалась женщина и протянула мне чёрную ручку.

— А бумага?

Хоть картон, хоть фантик, хоть белая юбка.

Недоумевающая соседка копалась в сумке.

— Вот только брошюра.

— Подойдёт, спасибо.

Рекламный буклет стройматериалов с кучей бежевых кирпичей на первой странице. Не отрывая взгляда от обнажённого предплечья Алексея, расписала капризную ручку на собственной ладони и принялась за дело.

Рука Алексея. Широкое запястье с изогнутыми венами и жгутами мышц, сильные пальцы. Вы спросите, как я всё это разглядела со скамейки? Я видела главное — движение. Хватку сильных пальцев, изгиб запястья. Но рисовала я прикосновение. Сильную мужскую руку, протянутую для нежной ласки.

Сначала соседка следила за мной с непониманием, потом прониклась.

— А знаете, Алексей иногда снимает верхнюю часть костюма, — мечтательно прошептала она, сверкнув глазами.

— Что, прямо перед детьми? — очнулась я.

— Нет, конечно. Но мой сын ходит и в другие секции, и я иногда вижу, как Алексей борется с друзьями, а потом остывает… я иногда заглядываю к ним, — добавила чуть смущённо. — Хотя Алексей мог бы и здесь раздеться, никто из нас возражать не будет, — женщина подмигнула, покручивая на пальце обручальное кольцо.

Наклонившись вперёд, я посмотрела вдоль скамейки, на которой сидела. Ряд женщин от тридцати до сорока с чем-то. Все до одной одеты лучше, чем я, даже слишком наряжены для детской спортивной секции и взирают на действо с глубоким трепетом во взгляде. Причём, судя по направлению их взглядов, большинство болеют за одного и того же ребёнка — стоящего рядом с Алексеем. Или же они нагло разглядывают впечатляющего тренера.

Соседка отвлеклась на сына: — Давай, Славик, быстрее! Молодец!

Этот крик привлёк внимание Алексея в нашу сторону. Он замер посередине фразы с неописуемым выражением лица. Да, привет, Лёша, это я, бывшая невеста твоего брата. Сижу у тебя на работе во время занятий и рисую твою руку. Ничего необычного. Продолжай, Лёша, отличный захват, и подножка вышла классная.

Нахмурившись, он кивнул в сторону дверей. Нет, извини, не могу уйти, я ещё не дорисовала. Буквально минут пять — и я поймаю все нюансы твоих движений.

Алексей снова настойчиво показал на дверь. Знаю, что посторонних людей не пускают на занятия, и мне стыдно.

— Кто из детей ваш? — спросила соседка.

Если я скажу «никто», она вызовет полицию.

— Самый высокий.

— Самый? — женщина посмотрела на Алексея и заметила его замешательство.

— Бывают и выше, но мне в самый раз, — ответила невпопад, положила ручку на скамью и вышла из зала.

Только тогда осознала, что именно сказала случайной знакомой.

Нет. Я не это имела в виду.

Я ждала в коридоре, морщась в ожидании предстоящего разговора.

После занятия Алексея окружили взволнованные мамаши. Всем хотелось обсудить успехи их чад и между делом подержаться за мускулистое мужское плечо. Я следила за этим представлением через открытую дверь зала и едва сдерживала смех. Дамы пришли на занятие в полном вооружении: яркий макияж, красивые причёски, высокие каблуки-шпильки. Ну и представление! А духи… много запахов, причём не по-дневному сильных. Причём мам больше, чем детей, наверное, пришли с подругами. Вот тебе и детская спортивная секция.

Хорошо же Лёша устроился.

Отцепив от себя наманикюренные дамские пальчики, Алексей вышел в коридор и остановился передо мной, скрестив руки на груди.

Приходить к нему на работу без предупреждения уже не казалось хорошей идеей. Наоборот, в данный момент я силилась вспомнить, как такая глупость пришла мне в голову. Хотела показать, что интересуюсь им, что сама разыскала его место работы, а потом попросить о помощи? Такое поведение смахивает на сталкерство, а не на дружеский жест.

А теперь мне предстоит попросить его позировать для картины.

М-да.

Под вопрошающим взглядом Алексея Резника в моём мозгу размыкаются синапсы.

— Я… вот… самбо…

Во мне погиб непревзойдённый оратор.

Алексей дёрнул губами. Повезло, что у него есть чувство юмора. Лучше пусть смеётся над моим бедственным положением, чем злится за вторжение.

— Ты хочешь записать сына на занятия самбо? — спросил, еле сдерживая смех.

— Да, — кивнула я. — И дочь тоже. И внучку. Всех запишу.

— Похвально! — его голос треснул от смеха.

Моя недавняя знакомая появилась в дверях вместе с разгорячённым и очень довольным пацаном.

— Мам, ты видела? Видела, какой я бросок сделал?..

Женщина остановилась рядом со мной, поглядывая на Алексея.

— Простите, но мне нужна брошюра, которую вы одолжили, — сказала она сухо. — Мы с мужем собираемся делать ремонт на даче, — добавила подчёркнуто. Ну да, самое время вспомнить о муже, раз уж Алексей не собирается снимать верх костюма.

Вздохнув, я полезла в карман джинсов и достала буклет. Если повезёт, то картинка окажется на другой стороне.

Не повезло.

Алексей уставился на рисунок протянутой руки.

Почему он так смотрит?? Это рука, а не что-то неприличное. Мало ли, чья рука…

Забрав брошюру, женщина фыркнула и удалилась.

— Ты пришла ко мне? — спросил Алексей.

Я тоскливо огляделась по сторонам. Просить о помощи расхотелось. Нет ни малейшего шанса, что я рискну предложить ему позировать. Только не Алексею. Не после того, что случилось. Мои фантазии — бред.

Осталось объяснить, зачем я пришла к нему на работу.

Может, действительно записаться на самбо?

Или сказать: «Привет, одноклассник, я рада, что мы снова встретились, хотя и при плохих обстоятельствах. Как у тебя дела? Расскажи о своей жизни». Ведь именно так разговаривают нормальные люди? Не я, не с Алексеем Резником.

— Да, я пришла к тебе. Захотела посмотреть, где ты работаешь.

— Посмотрела? — его вопрос прозвучал слишком резко.

Сейчас я скажу «да», и он ответит: «Теперь уходи». Обижаться глупо. Люди просто так не перестраиваются с презрения на дружбу, с драмы на непринуждённое общение. Три недели назад я плакала у него на коленях, а теперь хочу, чтобы он позировал полуголым в моей студии.

Так не бывает.

Мало ли, почему он сидел под моей дверью. Пришёл извиниться за то, что подозревал меня во всех грехах и не заподозрил коварства Данилы. Мы вместе пережили тяжёлую ситуацию, и теперь Алексей пытается обо мне забыть. Я должна хотеть того же и хочу, честное слово, хочу, но…

Не очень.

А тут ещё это дурацкое вдохновение.

— Извини, Алексей, мне не следовало приходить.

Наморщив лоб, он посмотрел на выходящих из раздевалки детей.

— Если хочешь, приходи, я не возражаю, но зачем меня рисовать? — он сделал ударение на слове «хочешь».

Эээ…

Мне-то откуда знать? Я — творческая личность, мы все странные.

Но объяснить это Алексею невозможно, он ни разу не творческий человек, поэтому не поймёт.

— Постарайся меня не рисовать, — попросил он.

Да я стараюсь, только вот с вдохновением не поспоришь, оно выбирает жертву, невзирая на доступность. Но как втолковать это непосвящённому?

— По крайней мере, не в присутствии других людей, — продолжил он.

Перед глазами пронеслись такие картины, что я захлебнулась вдохом. Если Алексей согласен, чтобы я рисовала его наедине, то все прошлые видения могут стать реальностью. Его торс с каплями воды и тугими тяжами мышц. Рука, пойманная в движении. Спина под моими скрещёнными ногами. Ладно, могу и без ног, всё равно красиво.

Восторг настолько живо отразился на моём лице, что мысли передались Алексею. Сглотнув, тот шагнул назад и оступился на пороге.

— В кабинет! — быстро приказал он, и я засеменила следом.

— Я нарисовала только руку, ничего больше, — лепетала по пути. — Уверена, той мамаше не нужна брошюра, ей понравился рисунок.

— Перестань меня рисовать, Ника!

— Не могу, — со вздохом призналась я. — Вдохновение требует, и я подчиняюсь. — Алексей покосился на меня, приняв это за шутку. Если бы! — Знаешь, Лёш, у меня появилась идея прибыльного бизнеса: буду приходить на занятия и рисовать тебя, а потом продавать рисунки твоим поклонницам.

— Каким поклонницам? — Алексей повёл меня вверх по лестнице.

— У тебя здесь фан-клуб восхищённых мамаш. Каждой по рисунку или два — глядишь, накоплю на квартиру.

— Не говори глупости, Ника, и перестань меня рисовать.

— Я стараюсь, — призналась я, — но не получается.

Алексей привёл меня в очень странный кабинет. Идеальный. Чистый. С блестящими спортивными кубками за стеклом, с аккуратно развешенными грамотами и сертификатами на стенах. На всех них красовалось имя Алексея.

— Это не твой кабинет.

— С чего ты решила?

— Твоя машина доверху набита вещами, а этот кабинет принадлежит человеку с навязчивой страстью к порядку.

— Всё сказала? Теперь объясни, зачем пришла. Нормально объясни.

Он устроился на краю стола, не предлагая мне сесть.

— Можно посмотреть грамоты?

— Нет. Ника, зачем ты пришла?

Какой смысл топтаться на месте, если я совершенно неспособна нормально разговаривать в присутствии Алексея Резника? Он уже запретил мне его рисовать, а остальное — блажь.

— Извини, что отвлекла, не лучшая из моих идей.

Алексей изогнул бровь и покачал головой.

— Ника, не притворяйся, что ты мной интересуешься.

Я обиделась. Скорее, на себя, чем на Алексея, потому что сделала глупость — явилась без приглашения, да ещё и несу полную чушь от волнения.

— Я действительно тобой интересуюсь, вот и зашла… посмотреть.

— Посмотрела?

— Да.

— И что теперь?

Вот же, зараза. Помог бы хоть чуть-чуть разрядить атмосферу, кубок бы показал или грамоту. А там глядишь, я соберусь с силами и скажу что-нибудь связное.

— Раз ты не собираешься хвастаться своими наградами, то я попрощаюсь и пойду домой.

Сказав это, я направилась к двери.

Думай своей дурацкой головой, Ника, он брат Данилы. Брат. Данилы. Резника. Оттого у тебя и ступор рядом с ним, словно все мысли под корень подрубает.

— Ника! — позвал Алексей. — Ты только для этого пришла?

Я оглянулась. Алексей неслышно соскочил со стола и теперь стоял в двух шагах от меня в своей обычной позе, расставив ноги и сжав кулаки. Его взгляд, его тело выражали бурю эмоций, взметнувшуюся всего за пару секунд, пока я шла к выходу.

— Да. — Я пробежалась взглядом по его лицу, так же, как и он, три недели назад, когда я задала ему этот вопрос. — К сожалению, да, — добавила тихо.

* * *

— Не будет тебе Алексея Резника, — сказала я вдохновению по дороге домой. — Но мы справимся и без него. У нас с тобой всё хорошо. Вот как вернёмся после уроков, засядем за работу. «Поиск молодых талантов» — очень престижный и популярный конкурс, потому что денежная премия большая, а полуфинальная выставка проходит в центральной галерее. Вдруг выиграем? А если и нет, всё равно найдём, чем заняться.

Вдохновение не отвечало, но было исполнено оптимизма.

Об утерянном шансе с Алексеем я старалась не думать. Можно ли потерять то, что никогда не было твоим и на что не имеешь права?

После работы расставила старые картины по квартире и ходила по кругу в надежде найти что-то подходящее. Выбрала пару достойных работ, но душа желала нового. И не просто нового, а той картины, которая ещё не родилась из множества набросков, сделанных исключительно при помощи фантазии. Тело спортсмена, изогнутое в броске. Или в порыве страсти.

Интересно, как Алексей выглядит на самом деле?

Я полностью погрузилась в работу, когда зазвонил телефон. Десять вечера. Алексей.

— Ладно, Ника, колись, что там с твоим вдохновением, — сказал насмешливо.

— Ммм… ничего.

— Ничего? Ты сказала, вдохновение требует, чтобы ты меня рисовала, и ты ему подчиняешься.

Запомнил дословно, зараза.

— В последнее время я несколько раз тебя нарисовала, — я ответила как можно более отвлечённо, чтобы не выдать волнение.

— Я видел.

— Да, ты видел.

— И всё?

— Да. Не совсем. Нет. Ну… если ты не против, я бы хотела отправить работу на конкурс.

— С какой стати мне быть против? Отправляй.

— Дело в том, что этой картины ещё нет, я только начинаю. Тема конкурса — движение, и я хочу изобразить мужское тело, — сказала нейтральным тоном.

— Тело, — повторил он с опаской.

— Мужское.

— Любое?

Набрала полные лёгкие воздуха. Всё-таки по телефону лучше, Алексей не сможет меня придушить.

— В принципе, да, любое, но, вообще-то, твоё.

— Теперь понятно, для чего ты приходила.

— Я приходила не только для этого…

— Ладно, Ника, брось притворство, не на самбо же ты записывалась, в самом деле. Надо было сразу сказать, а не морочить мне голову. Что от меня потребуется?

— Ничего страшного!..

Ммм… подвигаться по моей квартире в полуголом виде. Вот такая малость.

— Почему ты замолчала? — настороженно спросил Алексей.

— Если ты сможешь и захочешь позировать, то тебе придётся пару раз прийти в мою квартиру — и всё.

— Если это всё, то почему ты заикаешься?

— Я собираюсь рисовать твой торс и бедро. Обнажённые. Я уже сделала несколько эскизов, так что потребуется совсем немного твоего времени.

— Ты уже сделала эскизы? — спросил он после паузы.

— Да.

— Как?

— В каком смысле, как? Карандашом.

— Где ты видела мои… меня?

Лучше было промолчать про эскизы. В горле запершило.

— Я не видела.

— Тогда как ты могла сделать эскизы?

— У меня богатое воображение.

Последовавшее молчание было очень тяжёлым.

Да, Лёша, я сталкер, который приходит к тебе на работу, фантазирует о твоём теле и делает эскизы.

— Лёш, ты же спортсмен, так что твоё тело подходит…

Пусть думает, что хочет. Пусть сам решает, для чего подходит его тело.

Он думал, долго.

— А лицо рисовать будешь?

— Нет.

— Ладно, Ника, пару раз я тебе попозирую, но трусы снимать не буду, и не проси.

— А с чего ты решил, что я нацелилась рассмотреть тебя без трусов? И не надейся.

Алексей смущённо закашлялся.

— Кто тебя знает.

Меня никто не знает, меньше всего я сама.

Мы договорились о встрече, и Лёша отключился, а я осталась наедине с вдохновением. Радостно напевая, убрала старые работы и погладила бумагу чуть дрожащей ладонью. Обожаю работать с акварелью, поэтому особо волнующе.

Даже не знаю, чего жажду больше: работать над картиной или увидеть конечный результат.

Или…

* * *

Алексей Резник никогда раньше не позировал, это очевидно. Он чувствовал себя крайне неловко, и это отражалось в неестественной позе и бесконечном пыхтении, словно он не мог поверить, что согласился на такое зверское мучение.

— Однажды мне сломали челюсть, — сказал вдруг.

— Сожалею.

— Лучше бы ещё раз сломали, чем… такое.

— Лёша, если совсем невыносимо, то давай остановимся. Без обид.

— Рисуй уже! — пробурчал страдальчески.

Я вела себя строго и сдержанно и ничуть — ничуть! — не отвлекалась на любование анатомически совершенным телом натурщика.

Для начала он остался в джинсах и, сняв рубашку, застыл в напряжённой позе.

— Лёша, постарайся расслабиться.

— Я стараюсь! — пробурчал сквозь сжатые зубы.

— Встань нормально.

— Что значит, нормально??

— Как ты обычно стоишь.

Дёргается, ругается, словно не помнит нормальных движений собственного тела.

— Обычно я не стою, а двигаюсь, — бурчит недовольно.

— Тогда повернись и посмотри на входную дверь. Отлично. Дай мне пару минут, чтобы зарисовать.

— Предупреждаю сразу: если ты продержишь меня в этой позе невесть сколько, а потом нарисуешь всякую модерновую фигню, я больше не приду.

— Какую модерновую фигню?

— Всякие кляксы, треугольники и кружки, в которых не разобрать, где человек, а где опрокинули краску.

Я спрятала улыбку, вспомнив мои абстрактные работы.

— Не бойся, на этой картине будет всё как есть.

— А фотографии сделать нельзя?

— Можно, но с натуры лучше. Видно движение.

Рука делала своё дело, но мои глаза продолжали скользить по рельефным мышцам. Съехав с края бумаги, острие карандаша укололо ладонь. Отвлеклась!

Алексей то и дело поворачивался, чтобы проследить за мной. Не знаю, что именно он надеялся увидеть на моём лице, но оно отражало только строгий профессионализм. Мне бы ещё очки нацепить на кончик носа, для полного впечатления. Смотрю на Алексея, как на натюрморт, никакого щенячьего восторга. Ни разу не облизнулась.

— Ещё долго? — вздохнул он.

— Потерпи ещё минутку.

Так продолжалось больше получаса.

— Ник, а можно посмотреть прошлые эскизы?

— Да, — бездумно бросила я и, продолжая рисовать, показала на папку.

Алексей пролистал эскизы, потом развернулся ко мне.

— Интересные у тебя фантазии, Ника, — сказал с усмешкой. — Скажи, а почему на этих рисунках я мокрый?

Блин. Я и забыла про мою «мокрую» фантазию.

— Попал под дождь, — пробормотала, не глядя ему в глаза, склоняя запятнанное румянцем лицо к альбому.

— В твоей квартире? Голым?

Отступать некуда.

— У тебя красивое тело, Алексей. Ты — спортсмен, и ничего удивительного, что мне нравится тебя рисовать. Но так как тема конкурса — движение, мокрым ты не будешь. Только одна капля пота и её след на коже.

Я тут же начала зарисовывать идею. Алексей подошёл ближе и наблюдал. Он стоял слишком близко, хотя его присутствие будоражило меня даже когда он был посередине студии.

— Надо посмотреть смену цвета и траекторию, — задумчиво сказала сама себе.

— Что?

— Траекторию капли.

Намочив бумажное полотенце, капнула на лопатку Алексея и проследила, как капля скатилась до поясницы и впиталась в пояс брюк. Хотелось провести по следу пальцем. Или языком. Губы непроизвольно потянулись к тёплому мужскому телу, но в этот момент Алексей резко обернулся. Я так и осталась стоять с губами, сложившимися в поцелуй.

— Ууу… удивительно… — сказала, глядя в его насмешливые глаза.

— Что удивительно? — он повернулся ко мне. На лице больше не было насмешки, только вопрос. Глубиной в будущее.

Краем глаза я видела, как он сжал кулаки, но лицо осталось бесстрастным.

— Удивительно красивая траектория.

Алексей резко отвернулся.

Капля. Я смотрю только на каплю. Под влажной дорожкой кожа меняла цвет, становилась светлее.

Алексей неправ, он ожидает слишком многого. Я никак, никоим образом не готова признаться, что меня влечёт к строптивому музу. Всем телом и всеми мыслями. А он не помогает, испытывает меня, потому что ради обычного влечения не идут на такой огромный риск.

Зарисовав траекторию капли, я выжала ещё одну.

— Ты долго будешь меня поливать? — спросил Алексей раздражённо.

Я наспех вытерла его спину.

— Жалеешь, что согласился? — Он промолчал. — Потерпи ещё совсем немного, а потом я накормлю тебя ужином.

— Надеюсь, после такого мучения ужин будет хорошим, — недовольно проворчал он.

— Суп с фрикадельками и голубцы.

Пока я разогревала еду, Алексей накрыл на стол. Рубашку он — увы! — надел, но моё вдохновение это не усмирило. Я пристально смотрела на его руки и после нескольких ложек супа не выдержала.

— Извини, Лёш, мне надо кое-что зарисовать.

Притащила альбом и стала делать наброски его рук. Алексей посмотрел, покрутил пальцами, пытаясь разобраться, чем меня так привлекли его конечности, потом покачал головой и, взяв первый попавшийся журнал, углубился в чтение.

Так и ели — я рисовала, он читал. Прямой путь к несварению.

Потом я рисовала, а он убирал со стола.

Потом я рисовала, а он мыл посуду.

Потом он ушёл, а я… а я вообще попрощалась?

* * *

Я позвонила Алексею через три дня. Если говорить честно, то я хотела позвонить ему на следующее утро после совместного ужина, но сдержалась. Малознакомая бывшая одноклассница заставила его раздеться, накормила и показала рисунки, на удивление смахивающие на эротическую фантазию. На его месте другой мужчина попытался бы воспользоваться ситуацией или сбежал.

Но я не думаю, что Алексей питает иллюзии в отношении моих фантазий, ведь между нами нет ни капли флирта. Да и веду я себя… не очень. Дорвалась до своего муза, обласкала взглядом его тело, нагло рисовала его руку на протяжении ужина и даже не обратила внимания, что он ушёл. Всё равно, лучше быть осторожной.

Однако позвонить хотелось. Потому что рядом с Алексеем хорошо рисовалось, да и елось комфортно. Никаких романтических побуждений, но приятно иметь собственного муза. Сам он звонить не собирался, так и сказал: — Позовёшь, если буду нужен.

Позвала.

Алексей ответил отвлечённым «алло».

— Сможешь прийти ещё раз?

— Один раз? — проверил он после паузы. Похоже, что позировать ему не понравилось, а то я не догадалась.

— Парочку. Надо будет в конце подправить детали.

— Ладно, — согласился со вздохом. — С тебя ужин.

Сначала он придирчиво осмотрел эскизы, потом потрогал саму картину, на которой только появились очертания его тела.

— Зачем тебе столько набросков?

— Надо правильно выбрать позу.

Никогда в жизни я не делала столько набросков, но остановиться не могу. Никак. Словно это — гарантия, что Алексей будет рядом, пока я не наберусь смелости признать мои чувства.

Он принял моё объяснение. Разделся.

— Сегодня поливать будешь? — спросил со смешком.

— Как пойдёт. Плавки надел?

— Да, — ответил недовольно.

Наступила очередь рисовать бедро. То есть как бедро… его-то, конечно, рисовать надо, но между ним и поясницей присутствует часть тела, в просторечии именуемая попой. Но тут уже как пойдёт. С торсом разобрались, с бедром закончим сегодня, а с попой что-нибудь придумаю. Дорисую с фотографий моделей в интернете.

Был бы он профессионалом, обнажённая натура не стала бы проблемой.

Но Алексей Резник не профессионал. Он — брат моего бывшего жениха.

Не думаю, что он согласится прийти ещё раз. Вон как пыхтит. Мышцы дёргаются, лицо страдальчески перекошено. Того гляди убежит. Не понимаю, зачем он вообще согласился позировать.

— Лёш, если надоело, то оставим эту затею. Я сделаю пару снимков и закончу по ним. Главное я уловила.

Через несколько секунд он уже стоял передо мной в джинсах.

— Не моё это, Ника.

А то я не заметила.

— Спасибо, что попытался.

Алексей только махнул рукой, что-то бормоча себе под нос. Наспех одевшись, направился прямо к вешалке и взял куртку.

Больше он не придёт, что ожидаемо, да и к лучшему, наверное.

Почему в кафе я встретила Данилу, а не его? Та встреча была подстроенной, но почему судьба не кинула мне приятную неожиданность, чтобы предотвратить всё, что произошло дальше?

Если бы мы случайно встретились с Лёшей, то…

То ничего. Мы бы, наверное, даже не поздоровались. Или скупо кивнули друг другу в знак узнавания.

Ещё один одноклассник, которого я почти не знала в школе.

Нет, не просто одноклассник. Тот самый, который незаметно и безвозмездно защищал меня от своего собственного брата. Выступил против приёмной и очень любимой матери, заставив взять Данилу под контроль.

Защита Алексея не продлилась вечно, но я его не виню. Я сама бросилась в пекло зовущего синего взгляда. Сама себя обманула от и до.

А теперь он уходит, тот самый одноклассник. В этот раз у меня не будет никакого предлога заявиться к нему на работу, а позировать он откажется. И ладно, пусть не позирует. Если потребует, я перестану его рисовать. Вообще. Только пусть не уходит сейчас… и не ждёт, что я решусь выразить свои чувства в словах. Не могу я, никак.

Надо что-то придумать, пока он копается в карманах и готовится надеть куртку. Завести разговор, отвлечь, заинтересовать…

Ужин! Я забыла про ужин! Не отпущу его, пока не поужинает.

Я вскочила со стула, и из кармана на пол посыпались карандаши. Собирая их, готовила слова, чтобы задержать Алексея. Когда я подняла взгляд, он стоял передо мной с газетой в руке.

— Принёс почитать, — кратко объяснил. — У тебя нет ничего нормального, только журналы для художников.

— Ааа… да. Только журналы.

— Ты ведь снова будешь рисовать во время ужина?

— Могу не рисовать.

Отложила карандаши и молча направилась на кухню.

Алексей не собирался уходить, а просто достал газету из куртки.

Это хорошо. Это очень хорошо. От радости сбилось дыхание, и я перекладываю продукты в холодильнике, чтобы скрыть волнение. С полки на полку, с полки на полку. Разобраться бы с этим. На что я нарываюсь? Он же Резник. Ещё один, третий Резник, и он не должен мне нравиться. Да и не нравится вовсе, просто хочется его рисовать. И быть рядом.

Мне просто нравится его рисовать и быть рядом, пока я рисую. Мне хорошо рядом с моим музом. Физическое влечение? Есть немного, но его легко подавить.

Алексей вымыл руки, накрыл на стол, а потом заявил:

— Тебе нужен шкаф.

Опасные мысли как рукой сняло. Шкаф??

— У меня есть шкаф.

— Ника, скажи честно, тебя не раздражает беспорядок? Везде наброски, кисти, краски, холсты.

Кто бы говорил! Мужчина с идеальным кабинетом и захламлённой машиной.

— В квартире мало места.

— Если поставить шкаф в углу у окна, туда можно сложить все твои рисовальные принадлежности.

— Они мне не мешают.

— Можно сделать шкаф-купе, он займёт меньше места.

— Меня всё устраивает.

Алексей пожал плечами и снова пробежался взглядом по художественному беспорядку.

Я упорно помешивала суп. С каких это пор натурщики жалуются на беспорядок? Поработал бы в мастерской Фрэнсиса Бэкона(13), оказался бы похороненным заживо.

Мы ели под шелест газеты и шуршание карандаша по бумаге. В этот раз я рисовала плечо Алексея. Не собиралась, но, когда села за стол, решила, почему бы и нет. Рисовать проще, чем говорить.

Так мы и сидели в невежливой, но приятной тишине.

Увидев, что я рисую его плечо, Алексей нахмурился.

— Я не собираюсь снова раздеваться.

— А я и не прошу, и так запомнила. Я рисую движение.

Алексей покосился на своё плечо и закатил глаза, но на рисунок поглядывал.

Плечо. Ключица. Видели бы вы его подключичную ямку, как же хочется провести по ней языком. Мягкая, тёплая кожа, сильный учащающийся пульс.

Алексей поймал мой взгляд и подавился. Прикрыл глаза на несколько секунд, словно собираясь с силами.

— Прости, — пробормотала я, вцепившись в рисунок. — Мне так нравится тебя рисовать, что я слишком увлекаюсь. Не могу остановиться.

Алексей положил вилку и нож, расправил салфетку, провёл пальцем по краю тарелки.

— Я хорошо это понимаю, — сказал, чуть нахмурившись. Поднял на меня спокойный, честный взгляд и продолжил: — Рисуй, Ника. Делай всё так, как тебе хочется.

— Спасибо.

Речь шла о большем, о много большем, к которому я, возможно, никогда не буду готова.

— Ты не рисуешь моё лицо, потому что оно некрасивое, — сказал Алексей через какое-то время.

Я взглянула на него глазами художника. Внешность обычно оценивают с определённой целью: либо сравнивают с собой, либо определяют, подходит ли тебе человек. Либо бросают чисто профессиональный взгляд.

Я не могу сделать ничего из перечисленного.

— Если хочешь, я нарисую твоё лицо, — сказала неожиданно.

Вот, что странно: мне самой этого хочется.

— Нет, спасибо, я видел портрет Данилы. Такого мне не надо, — усмехнулся Алексей и тут же нахмурился, испытующе глядя на меня. Думал, я разрыдаюсь при упоминании его брата? Нет. Благодаря Алексею я поставила точку. Никаких слёз и сожалений.

— Как хочешь, но портрет Данилы был абстрактным, а я могу нарисовать… ммм… нормально, — чуть усмехнулась. Надо помнить, что говорю с Алексеем Резником — человеком, который ничего — ничего! — не смыслит в искусстве.

Помолчав, Алексей спросил:

— Ты считаешь меня некрасивым?

Я пожала плечами.

— Не знаю. Наверное.

Он кивнул и вернулся к еде.

Зря я ответила. Мне бы держать язык за зубами, так нет же, на правду потянуло.

Теперь молчание казалось тягостным. Алексей обидится и больше не вернётся, а я не могу понять, почему меня это расстраивает.

Вымыв посуду, он надел куртку.

— Я бы предложил в следующий раз принести заказную еду, но ты вкусно готовишь.

Алексей вернётся. Понятия не имею, зачем, ведь он отказался позировать, но вернётся.

— Я люблю готовить. Я не плачу тебе за то, что ты позируешь, поэтому кормлю.

— Я свободен в четверг. Подойдёт?

— Угу.

Он снова будет позировать.

* * *

На нашу следующую встречу я опоздала. Задержалась на занятии, поэтому бежала домой, по пути отправляя Алексею сообщения.

Он ждал на скамейке около моего дома. С интересом глянул на мои заляпанные глиной джинсы. Впустив его в квартиру, я поставила чайник и направилась в душ.

— Ученица хочет всё делать сама, — объяснила сквозь зубы. — Она уже месяц не может освоить центровку на гончарном круге, а сегодня умудрилась вообще всё опрокинуть.

Когда я вышла из ванной, Алексей заваривал чай.

— Вредная у тебя работа, — рассмеялся.

— Бывает. Мне не везёт с глиной и с некоторыми клиентами.

— Что она пыталась сделать?

— Вазу.

— Получилось?

— Нет и не получится.

— А что делают чаще всего?

— Кто как. Мои ученики — взрослые люди, поэтому обычно они рисуют воспоминания. Портреты из прошлого, даже целые сцены. Или пробуют что-то новое.

— А ты?

— Что я?

— Пробуешь что-то новое?

Вопрос показался двусмысленным, но взгляд был прямым и без хитринки. Алексей обычно говорил напрямую, не играл словами и уж точно не флиртовал.

— Да. Я люблю работать с акварелью и акриловыми красками, но ими не ограничиваюсь. Иногда даже скульптурой балуюсь. Большинство коллег работают в одном жанре или, в крайнем случае, в двух, а я… мечусь.

— Ищешь себя?

— Наверное, так.

— Когда был последний конкурс?

— Значимый конкурс был в декабре, когда я встретила… твоего брата. Ты помнишь, почему я не вышла в финал. — Алексей напрягся и отодвинул чай.

— Помню.

— Можно спросить тебя про Данилу?

— Можно. Всё под контролем.

— Ты уверен, что ваша мать осознала серьёзность ситуации?

Алексей подошёл ближе и сжал мои плечи. Словно прикосновение добавит убедительности его словам или усилит нашу и без того ощутимую связь.

— У меня есть тому доказательства. Неопровержимые. Но это не значит, что я хоть кому-то доверяю в данный момент. Я не один, Ника, мне помогают. Есть вещи, которые я не могу пока что тебе рассказать, но надеюсь, что ты не перестанешь мне доверять.

— Я что-нибудь могу сделать?

— Для Данилы — нет, для меня — да.

Он замолчал. Ждал моего вопроса, знака, что я хочу что-то для него сделать.

— Скажи, и я сделаю, — я сбилась с дыхания.

— Помоги мне сделать так, чтобы Данила не стоял между нами, когда мы… — Алексей прикрыл глаза и закончил, — когда мы вместе… общаемся.

— Я сделаю всё, что в моих силах, — пообещала честно.

Алексей кивнул. Он знал, что есть вещи, которые несоизмеримы с моими силами, например, страх будущего и боль от ожога прошлым.

— Хочешь, покажу тебе работу, которую готовила для финала? — Эта идея пришла внезапно, наверное, потому, что я никому её не показывала. Даже Даниле. Захотелось, чтобы Алексей был первым, хотя он и бесконечно далёк от искусства.

Он кивнул, и я достала из ящика объёмную картину.

— Два человека? — с сомнением произнёс он, разглядывая работу. — Мужчина и женщина? А что за нити между ними?

— Это рельефная работа, называется «Любовь». Нити показывают соединение любящих людей, растворение друг в друге.

— Поэтому тела такие нечёткие? Потому что они растворяются друг в друге?

— Да.

Неужели он понял?

Алексей ещё раз посмотрел на картину, потом вернул её мне, ничего не говоря.

— Как тебе? — не выдержала я.

Он поднял брови и спросил:

— Правду?

— Да.

— Не понравилось.

Чего я, спрашивается, ожидала. Что он пощадит мои чувства? Или что музу понравится моя картина?

— Ты можешь снять рубашку? Хочу сделать ещё пару эскизов, чтобы ничего не упустить.

Несмотря на неровное начало этой встречи, дальше всё прошло хорошо. Сев боком на стул, Алексей читал газету, в пол-уха слушая мои указания. «Повернись… наклонись…»

Когда я пошла разогревать ужин, он сказал, не отрываясь от газеты:

— Растворение друг в друге — это не любовь.

— А что?

— Хрен знает, но ничего хорошего. В любви всегда остаются два человека, очень разных и цельных. Они складываются вместе, и получается правильно.

Как ни кидай его слова, как ни поворачивай, что-то не так. Я не согласна, но не знаю, с чем.

— А как же общность чувств, совместные мечты и надежды? Как же ощущение полного слияния со своей второй половинкой?

Алексей пожал плечами.

— Я не собираюсь с тобой спорить, Ника. Каждому своё, и нам с тобой не обязательно соглашаться.

Во время ужина рисовать не хотелось, но альтернативы не радовали. Это наша последняя встреча, поэтому разговаривать сложно, а молчать — глупо. Вздохнув, я взялась за карандаш.

В конце ужина, подняв взгляд от газеты, Алексей сообщил:

— В субботу я уезжаю.

— Как это? — спросила и сама же закатила глаза.

Алексей приподнял бровь.

— На поезде.

Есть ли у меня право спросить, вернётся ли он и как скоро? Думаю, что нет.

— В соседнем городе проводят детские соревнования по капоэйре, — объяснил непонятно.

— По капо… чему?

— Бразильское боевое искусство, в последнее время оно стало популярным занятием для детей.

— Я никогда о нём не слышала.

— Зато ты разбираешься в самбо, — усмехнулся он.

— Ты занимаешься всеми возможными единоборствами?

— Вольной борьбой я занимаюсь с детства, потом увлёкся самбо, больше ничем. Поскольку интерес к капоэйре растёт, мы собираемся открыть секцию в академии, и я еду посмотреть соревнования и поговорить со знакомыми тренерами.

— Понятно.

Отодвинув тарелку, Алексей посмотрел в окно. Пасмурный вечер раскачивал фонари ветреной непогодой. Ну и апрель в этом году, с лёгкостью утрёт нос ноябрю.

— Если тебе интересно, чем я занимаюсь, тогда поехали со мной, — сказал он, глядя на непогоду.

— Как это? — с трудом выдавила я.

— На поезде.

— А что я там буду делать…

— Капоэйра тебе понравится, дети очень забавные и зачастую относятся к занятиям серьёзнее, чем взрослые. Им всего 6–7 лет, поэтому каждому вручат грамоту. А ты посмотришь и, если захочешь, сделаешь зарисовки. Будет много движений, — хитро подмигнул он.

— А мне позволят?

— Местная ассоциация работает над оформлением сайта и клуба, и, если ты согласишься, я предложу им использовать не только фотографии, но и рисунки. Только придётся рисовать нормально.

— Что значит, нормально?

Усмехнувшись, Алексей наклонился ближе и пояснил с улыбкой:

— Без абстракционизма, экспрессионизма и подобного. Боюсь, ни дети, ни родители этого не оценят.

Абстракционизм, экспрессионизм. Слова-то какие выучил. Не иначе, как постарался, чтобы меня поддеть с использованием терминов.

— А после… этого?

Почему я настолько тупею рядом с Алексеем? Его спокойная уверенность и лёгкая усмешка только усугубляют мой ступор.

— Ужин, гостиница и наутро снова поезд.

Какое-то время Алексей наблюдал за моей нерешительностью, она его забавляла. Потом сделал глоток воды и позвонил в гостиницу.

— Скажите, у вас есть два свободных одноместных номера на послезавтра? — поднял смеющиеся глаза, выделив эти слова. — Да, спасибо. — Отложив телефон, снова взялся за еду. — Я останавливался в этой гостинице, она более-менее приличная. Свободные номера есть. Вечером после соревнований сможем погулять по городу, если ты захочешь.

Я допила воду, стараясь не подавиться.

Два одноместных номера. Два.

Спросить бы напрямую, с какой стати он меня пригласил. Но тогда и он спросит, почему я его рисую.

Это ж как сильно надо удариться головой, чтобы поддаться влечению к брату Данилы Резника.

Я не могу его отпустить, но и бросаться в новые отношения не стану. Пусть знает об этом, и тогда всё будет честно.

— Я хочу поехать, только… давай сразу выясним один момент. Ты — Резник.

Как объяснить, что мне очень хорошо рядом с ним, но я панически боюсь отношений? В прошлый раз бросилась в них с головой и утонула.

— Ника, ты необычайно проницательна, я действительно Резник и был им с рождения, — ирония в голосе не достигла его глаз.

— Это накладывает определённые ограничения на наши отношения. В том смысле, что отношений не может быть, и я вообще никоим образом не ищу…

— Ника! — покачал головой Алексей. — Спасибо, что просветила. Считай, что я понял, запомнил и ничего тебе не предлагаю, кроме как ответ на твой же вопрос, заданный ранее. Ты хотела узнать, чем я занимаюсь, так вот, узнаешь.

— Договорились.

Вариантов нет, я еду смотреть соревнования по капоэйре.

Почему? Вы же слышали, что сказал Алексей: дети забавные, и мне понравится.

Именно поэтому.

Других причин нет.

* * *

Если бы можно было вернуться в детство, я бы тоже занялась капоэйрой. Несмотря на малый возраст, дети выделывали акробатические трюки в полу-танце полу-борьбе, и это впечатляло. На их лицах светилось искреннее удовольствие, а на лицах родителей — гордость вплоть до слёз. Родители невзначай проходили мимо, подсматривая за моей работой. Они подписали согласие на рисунки и фотографии и теперь надеялись увидеть изображения своих детей.

Алексей прав, движений здесь вдоволь, намного больше, чем нужно художнику, но самое невероятное — это выражения детских лиц. Сосредоточенность, радость, гордость. Взволнованный поворот головы и улыбка счастливым родителям.

Рисовать детей непросто, но если сосредоточиться на эмоциях, то очень вдохновляет.

Я то и дело ловила на себе понимающий взгляд Алексея, он улыбался моему удовольствию. Этим утром в поезде я спросила, почему он предложил мне рисовать детей.

— Ты их часто рисовала в школе, — быстро ответил он и тут же нахмурился, недовольный своим откровением.

— У тебя на удивление хорошая память.

Мне действительно нравилось рисовать детей, именно потому, что это сложно. Подвижные, меняющиеся лица, эмоции и неусидчивость бросают вызов даже умелым художникам. Мне всегда нравились сложные задачи. В школе я не пыталась никого впечатлить, а просто рисовала то, что мне хотелось. То, что делало меня счастливой.

Алексей усмехнулся.

— Твоими работами был завешен весь актовый зал. Трудно не запомнить.

— Тебе нравится работать с детьми?

— Очень, — честно ответил он. — Поэтому и работаю, педагогический закончил.

Ещё один одноклассник, про которого я знаю очень мало. Поневоле поёжилась от воспоминаний.

После показательных выступлений прошла аттестация, а потом в зале остались только тренеры и судьи. Я чувствовала себя неудобно, неуместно. Кто я и почему здесь, с Алексеем.

— Ника! — позвал он. — Покажешь, что у тебя получилось?

Я протянула альбом и пошла следом за Алексеем, вытирая вспотевшие ладони о джинсы.

Взрослые мужчины, все до одного значительно выше и шире меня, с интересом разглядывали рисунки. Директор клуба пожал мне руку.

— Ника, а можно сделать копии рисунков? Родители спрашивали о возможности купить.

— Да, конечно, как только закончу, пришлю вам оригиналы.

— Насчёт оплаты…

— Если позовёте меня в следующий раз, договоримся о деньгах.

— Вы уверены?

— Да. В этот раз я рисовала для удовольствия… просто так… потому что приехала с… — Неуверенно махнула рукой, повернувшись к Алексею. Тот переговаривался с приятелем, не обращая на меня внимания.

Директор клуба отдал мне альбом и посмотрел на часы.

— Мы собираемся в семь вечера, сначала посидим в баре, а потом пойдём ужинать. Вас это устроит, Ника?

Я снова посмотрела на Алексея, погружённого в беседу.

— Спасибо, но я не собиралась… не хочу вам мешать…

— Мы же должны как-то отблагодарить за рисунки, — подмигнул директор. — Эй, Лёш, мы встречаемся в семь, не забудь взять свою даму.

Алексей на секунду замешкался, потом вопросительно глянул на меня и пожал плечами, оставляя решение за мной.

— Будет лучше, если я не пойду, — сказала я ему, когда мы вышли из клуба. — Меня пригласили из вежливости, и я не хочу встревать в вашу компанию.

— Ребята ничего не делают из вежливости, но, если не хочешь идти, это не проблема, — весело ответил он. — Тебя в гостиницу отвезти?

— Нет, я сама доберусь. Спасибо, что пригласил меня, это было замечательно.

К половине седьмого я закончила пару рисунков и сидела у окна в отвратительном настроении. Веду себя, как капризный ребёнок, но за глупыми эмоциями прячется глубинный страх. Мне хочется, чтобы Алексей дал ответы на незаданные, немыслимые вопросы о будущем, а он не собирается и, скорее всего, не может этого сделать.

Мне хорошо рядом с Алексеем, связь между нами крепнет, обрастает событиями и общими интересами. Рядом с ним легко, и внутри меня распускается необъяснимое удовольствие. Ощущение правильности, и я падаю в него с головой.

Я катастрофически к этому не готова.

Алексей постучал в дверь моего номера, свежий после душа и чем-то жутко довольный.

— Решил проверить на всякий случай, вдруг ты передумала, — подмигнул. — Иначе останешься голодной.

— Не останусь, — буркнула.

— Ника, я не собираюсь тебя уговаривать.

— А я и не прошу. Хорошего вечера!

Алексей зашёл в номер и наклонился над рисунками.

— Можешь же, когда хочешь, — сказал поучительно.

— Что могу?

Я уже знала, о чём он, и заранее начала раздражаться.

— Можешь прилично рисовать, без всяких квадратиков, выпученных глаз за ушами и клякс. Алексей еле сдерживал смех, он нарочно меня дразнил, чтобы развеселить. Всего лишь провокация, но она наслоилась на моё плохое настроение. Как? Как могло моё вдохновение выбрать такого человека в музы??

— Если ничего не понимаешь, то не болтай, — пробурчала я, убирая рисунки.

— Чего я не понимаю?

— Ничего не понимаешь в искусстве.

— А я и не пытаюсь, — весело пожал плечами Алексей. — Отдашь рисунки сегодня в баре или пришлёшь вместе с остальными?

Он уверен, что я пойду с ними в бар. Невыносимый мужик.

— Отправлю позже, их ещё надо доработать.

— Вот и хорошо. Пошли ужинать! — Сжав плечо, Алексей развернул меня, чтобы я посмотрела ему в глаза. — Что тебя смущает? Мои приятели? Если дело в них, то пошлём их подальше и поужинаем вдвоём. Невелика потеря, ничего нового они мне не расскажут.

— Они меня не смущают.

— Тогда в чём дело? — Усмехнувшись моей недовольной гримасе, Алексей кивнул. — Так и думал, ни в чём. Пойдём поужинаем, ребятам ты понравилась. Так и быть, можешь не наряжаться, потерплю тебя в таком виде.

Алексей подхватил меня под руку. Я поднялась вслед за ним с необъяснимой лёгкостью. Собиралась спорить и сопротивляться, но отвлеклась на сборы. Да и Алексей так интересно рассказывал про историю капоэйры, что я поневоле забыла о своей беспричинной хандре.

* * *

Приятели Алексея действительно обрадовались моему появлению, что странно: присутствие женщины в сугубо мужской компании не всегда приветствуется радушно. Сначала беседа вращалась вокруг рабочих тем, потом приобрела более расслабленный характер. Алексей сел рядом со мной и вовлекал меня в разговор, следя, чтобы я не скучала.

— Расслабься! — прошептала я. — Общайся с приятелями, не надо со мной нянчиться. Я большая девочка.

— Да ну? — усмехнулся он, и в глазах мелькнул вызов.

— Представь себе, я справлюсь без твоей помощи.

— Отлично! — Алексей пересел к директору клуба, оставив меня в кругу тренеров.

Я почти справилась. По мере того, как на стойке бара появлялись новые напитки, темы разговоров становились всё смелее.

— Ника, скажите, а вы рисуете обнажённую натуру? — захмелевший приятель Алексея задавал всё более каверзные, хотя и предсказуемые вопросы.

— Редко.

— Но случается?

— Случается.

— Мне вот интересно, что при этом чувствует художник. Не отвлекает… ну, вы сами понимаете, что… Вы когда в последний раз рисовали… это?

Алексей следил за нами с ухмылкой. Я выпучила глаза, взывая к его помощи, но он только дёрнул бровью и рассмеялся. Справляйся, дескать, сама, как и хотела.

Ах так? Посмотрим.

— Я как раз сейчас работаю в стиле ню.

— Ню?

— Рисую обнажённого мужчину.

Разговоры умолкли, как по команде. Даже те, кто сидел на расстоянии, услышали мои слова. Забавно, что при этом все, как один, повернулись и посмотрели на Алексея, и он не преминул подавиться.

— Ника! — гаркнул сдавленно, выдавая правду этим криком. А я, между прочим, и не собиралась говорить, что это он. Просто хотела подразнить.

Но раз уж он выдал себя, покраснев настолько, что даже в полутёмном баре заметно, то…

— Оу, извини, Лёш, я не знала, что это секрет.

1:0

— Ты что, реально… позируешь… прямо так, без… — Мужчины намертво прилипли к Алексею с расспросами. Я спокойно попивала коктейль, понимая, что за это представление мне придётся заплатить очень высокую цену.

Алексей наградил меня убийственным взглядом и поджал губы.

— А что, мне скрывать нечего! — заявил он и пересел поближе, обняв меня за талию.

— И как…? — подвыпивший приятель ухмыльнулся и вопросительно подёргал бровями. — Горячо?

Алексей посмотрел на меня, словно проверяя целесообразность грядущего ответа.

— Очень.

На мне словно загорелась кожа. Стало тесно, жарко, настолько, что я не могла усидеть на месте. Так было, когда мы целовались с Алексеем в чужой квартире, а потом я настроилась на странные дружеские отношения, которых сама не понимаю.

Пытаясь соскользнуть с высокого стула, я схватилась за стойку бара. Алексей не отпустил, усадил обратно и притянул ближе.

— Вижу, что очень! — хихикнул мужчина, глядя, как я судорожно ловлю ртом застоявшийся воздух.

— Сама виновата, — шепнул Алексей, смеясь. — Расслабься, Ника!

И громко чмокнул в ухо.

1:1

За ужином разговор то и дело возвращался к обнажённому портрету. Сколько Алексей ни объяснял, что я пошутила, что «самого интересного» на портрете нет, только торс и бедро, ему не верили. Слишком вкусной оказалась эта тема для мужских посиделок. Пили они не так уж и много, спортсмены всё-таки, но болтали, как девчонки. Удивлялись, что Алексей согласился на такое бесстыдство, и, без сомнений, втайне ему завидовали.

— Когда тебе надоест, скажи, я их заткну. Или вообще можем уйти, — прошептал Алексей и вернулся к еде. Судя по тону, ему эта беседа удовольствия не доставляла.

— Всё нормально, они пристают к тебе, а не ко мне, — коварно ответила я, и Алексей фыркнул и поджал губы.

Как только я это сказала, «всё» перестало быть «нормальным».

Снова заговорил самый нетрезвый из мужчин.

— Слушай, Лёш, а когда ты позируешь, у тебя не возникает… эээ… — неловкий взгляд в мою сторону, потом кивок под стол. Спасибо, что хоть помнит, что в компании присутствует женщина.

— Стояк? — спрашивает уже порядком разозлившийся Алексей и бросает на меня очередной испепеляющий взгляд.

Парни смеются, почему-то чокаются, а потом дружно смотрят на меня.

— Ага, он самый, — говорит кто-то.

Может, объяснить им про профессионализм и про жуткое неудобство модельных поз? Или просто залезть под стол в надежде, что все, включая Алексея, обо мне забудут.

— Представляю, как это сложно… — хихикает кто-то. — Стоишь голый перед дамой, а у тебя…

— Прекрати, а то Лёша нас прибьёт! — смеётся его сосед.

Алексей крутит в руке пиво, и я физически ощущаю его дискомфорт. Не понимаю, с чего он так мучается. Сказал бы «нет». Приятели не поверят, но посмеются и отстанут. Но Алексею реально надоели глупые вопросы, сейчас он их осадит, и они поссорятся. Из-за меня, из-за моей глупости. Смех затихает, мужики смотрят на хмурого Алексея с удивлением, и тогда я решаюсь. Сама заварила кашу, самой и расхлёбывать.

— Стояк возникает у меня, — говорю тихо.

Над столом повисает секундная тишина, а потом мужики взрываются безудержным хохотом. У кого-то носом идёт пиво, кто-то вытирает слёзы. Кто-то кричит: — Алексей, ты поганец, помог бы девушке! Тебя не убудет.

Даже директор клуба присоединяется к веселью.

— Классический юмор! — улыбается он.

Алексей тоже смеётся, потом, наклонившись, оставляет на моих губах поцелуй. Быстрый, но глубокий. Неуместный, волнующий, порождающий больше вопросов, чем ответов.

Алексей отодвигается, а я остаюсь сидеть с открытым ртом.

Мужчины снова смеются, зачем-то хлопают друг друга по плечу и, наконец, меняют тему.

Мы с Алексеем им больше не интересны. Им всё понятно.

Знать бы, что именно им понятно, потому что я уверена: они ошибаются.

Он — Резник.

Я выпиваю три коктейля, жуть, каких сладких, чтобы притупить смущение. Когда заказываю четвёртый, Алексей тихо интересуется: — Не слипнется?

— И не надейся. Кстати, я соврала.

— Насчёт чего?

— Насчёт стояка.

— Очень на это надеюсь, — чуть улыбнулся он.

По-моему, мы имели в виду совершенно разные вещи.

По пути в гостиницу я сражалась с противоречивыми мыслями, в то время как Алексей казался совершенно спокойным.

— Прости, что устроила балаган.

— Сама же и пострадала, — усмехнулся он.

Несмотря на моросящий дождь, вечер казался слишком тёплым. Зря я выпила четыре коктейля, теперь плохо соображаю. Или я плохо соображала до того, как выпила, иначе с какой стати всё больше привязываюсь к Алексею и приехала в незнакомый город на детские соревнования. И почему так рада, что я здесь. Почему рядом с Алексеем я вижу красоту, вдохновляюсь ею и жутко хочу рисовать, а когда он отходит в сторону, мне становится холодно. Он — неохотный натурщик с красивым телом, не более того. Мой строптивый и совершенно неподходящий муз.

А ещё он — Резник. Табу, ворох плохих воспоминаний и очень неоднозначное будущее. Когда вернётся Данила…

Мои метания не укрылись от Алексея. Он резко остановился и почти прикрикнул:

— Ника, перестань кряхтеть, ничего страшного не случилось. Ребята пошутили, ты тоже, я знаю, что не нравлюсь тебе. В чём проблема?

— Я тебе тоже не нравлюсь.

Алексей взял меня под локоть и повёл к пешеходному переходу. Мою фразу он комментировать не собирался.

— Ты сказал, что я — ничего особенного.

— Раз мы друг другу не нравимся, никаких проблем возникнуть не должно, — сухо суммировал он.

Алексей обошёл лужу, а я решила прыгнуть, как в детстве. Не рассчитала силы, и от неудачного приземления меня спасли только ловкие мужские руки. Когда я подняла голову, Алексей стоял очень близко.

Я замерла в его руках, как пойманная птица. Старалась, но не могла отвести взгляда от его губ.

— Хочешь убедить меня в противном? — поинтересовался Алексей с шаткой иронией в голосе.

— Нннет.

— Тогда не говори глупости и не смотри на меня так. — Он убрал руки, но его лицо всё ещё было слишком близко.

— А я и не…

Он поцеловал меня, взял мои губы своими так требовательно, что я схватилась за его куртку для равновесия. Он не обнимал меня, не касался, только целовал. А вот мои руки вышли из-под контроля. Я провела холодной ладонью по его шее, по груди под рубашкой, дёрнула за пуговицу, словно собиралась раздеть Алексея прямо на вечерней улице.

Он не сопротивлялся, но и не обнимал. Просто целовал. Настолько сосредоточенно, словно его не хватало ни на что другое. Настойчиво и с такой силой, что я изогнулась, складывая наши тела вместе, как головоломку. Бывает, держишь кусок головоломки в руках и недоумеваешь — ведь никак не подходит. И рисунок не тот, и края. А повернешь, и встаёт на место, как влитой.

Не хотелось прерываться на дыхание. Кому нужен кислород, если есть страсть. Если моё тело ноет в надежде почувствовать руки Алексея, как в прошлый раз или по-новому, мне всё равно.

Только пусть не останавливается, не даёт мне шанса одуматься.

Когда перед глазами замелькали чёрные точки, пришлось отстраниться.

Алексей придержал меня под руку, пока я восстанавливала дыхание.

— Считай, что ты меня убедила. Ты особенная, — сказал спокойно и пошёл дальше.

Я бы топнула ногой, но стою в луже.

Накрыла ладонью губы, удерживая его тепло. Такой поцелуй хочется повторить. С последствиями. Но в том-то и дело, что последствий может оказаться слишком много, и сейчас, когда я прячу вкус его губ под холодной ладонью, это очевидно, как никогда.

Мы поднялись по лестнице, касаясь локтями. Мне на второй этаж, Алексею на третий. Тело настроилось на его присутствие, сигналило о каждом приближении, о каждом касании.

Он открыл дверь моего этажа, наши локти соприкоснулись, и я отдёрнула руку.

Категоричное «нет» сражалось с умоляющим «да».

Он — Резник. Я покончила с этой семьёй, отрезала их. Забавно, что я вспоминаю об этом именно сейчас, после того, как сама навязалась Алексею. Делаю шаг к нему — и дикий глубинный страх тут же выскакивает наружу и покусывает меня за лодыжки. Я не из тех, кого влечёт адреналин, поэтому ощущение близкого края опасности вызывает ужас.

— Не дёргайся, Ника, я просто открыл для тебя дверь.

— Для меня, — повторила взволнованно.

— Мне постоять на лестнице и подождать других постояльцев? — спросил сухо.

— Я не могу… мы не можем…

— Тебе нравится притворяться, что ничего не происходит, и я не стану тебе мешать.

Подтолкнув меня в коридор, Алексей остался на лестнице.

Я обернулась и через стекло смотрела, как он поднимается на третий этаж.

Его шаги пружинили, кулаки побелели. Какие бы эмоции он ни сдерживал, делал он это из последних сил.

* * *

Нет таких отношений, которые могут связывать меня с мужчиной по фамилии Резник.

Я пыталась убедить себя в этом, пока сидела, закутавшись в гостиничный халат, и рисовала плечи Алексея. Тщательно вырисовывала каждую мышцу, гладила кончиком пальца, смягчая и размазывая тонкие грифельные штрихи.

Кто я такая, чтобы осуждать Данилу? Я и сама одержима, только его братом и по совершенно непонятной причине. Поддалась ощущению правильности происходящего и толкнула нас обоих на огромный риск.

Продолжения не будет, никакого. Слишком тонкий лёд под ногами.

По дороге домой мы обсуждали только город, погоду и расписание поездов. Алексей вёл себя непринуждённо и собеседником оказался приятным и лёгким, но я была не в настроении. Большую часть пути притворялась спящей. Так проще. Только изредка приоткрывала глаза, чтобы полюбоваться Алексеем.

Я смотрела на его лицо. Не на мышцы, не на роскошное тело спортсмена, а на лицо, которое словно увидела впервые. С детьми он другой, открытый, заинтересованный, и я хочу нарисовать его таким. Его лицо притягивает взгляд. Не знаю, чем, но ведь притягивает же. Десятки материнских взглядов и мой заодно. В нём доброта, полное посвящение себя, тепло, сила…

Поди изобрази такое, художница.

Вспомнилось, как Алексей потешался над абстрактным портретом.

Неожиданно для себя я громко рассмеялась. Алексей удивлённо вскинул голову, но я снова прикрыла глаза. Объяснять не хотелось, уж слишком счастливым казался мой смех.

На станции я скомканно попрощалась и попыталась свернуть к метро, но Алексей остановил меня, положив на плечо тяжёлую ладонь.

— Я довезу тебя до дома.

По дороге я решала немыслимую задачу: как расстаться с Алексеем и при этом не разбить собственное сердце. Я не могу его дразнить, но и решиться тоже не могу, поэтому придётся отпустить.

— Тебе нужно, чтобы я позировал ещё раз?

— Нет, спасибо.

— Отлично. Скажи, а что будет, если ты выиграешь конкурс?

Действительно, что будет? Иногда ловишь себя на том, что идёшь к какой-то цели машинально, по привычке, толком уже не помня, зачем ступил на этот путь.

— Признание, покупатели, богемный круг общения и приглашения на престижные выставки, — машинально выдала я давно знакомую мантру. — Или хотя бы первый шаг к этому.

Хочу ли я этого? Наверное. Да. Мне кажется, я должна этого хотеть.

— Тебе хочется признания? — спросил Алексей.

Не знаю. Даже толком не понимаю, кто эти люди, которым предстоит меня «признать». И какую меня? Ту, которая выливает непонятные эмоции в абстрактные картины, или ту, которая искренне наслаждалась, рисуя детей. Признание — шаткая лестница, рано или поздно многие падают вниз, а потом не могут вспомнить, для чего забирались наверх. Только если ради адреналина, которым пропитан каждый шаг.

— Наверное, хочется.

— Если хочется, значит, выиграешь.

— Если выиграю конкурс, то только потому, что женщины-судьи засмотрелись на… кхм… на тебя.

— Всё равно твоя заслуга, ведь именно ты выбрала натурщика! — улыбнувшись, Алексей подмигнул. — Скажи, а что ты сделаешь, когда добьёшься признания?

Точно знаю только одно:

— Если продам несколько картин за хорошую цену, то сниму настоящую рабочую мастерскую. Студию Ники Тумановой, — добавила мечтательно.

— Какую?

— Просторную. Красивую. Желательно с видом на горы. Это шутка, конечно, никаких гор мне не будет, даже если продам всё имущество. Но вот такая у меня мечта.

— С видом на горы! — присвистнул он. — Отличный выбор. Какие?

— Альпы.

— Со снежными вершинами?

— Да. И низинными озёрами.

Алексей засмеялся:

— А потом вернёшься к абстракционизму и нарисуешь этот вид в виде кубиков и клякс.

— Точно!

— А что ещё ты сделаешь, когда добьёшься признания?

Хотелось ответить честно, не красоваться. Рядом с Алексеем хотелось поступать правильно. Прежде всего, с самой собой.

— Честно говоря, я не знаю.

Он кивнул, принимая ответ, и остановил машину около моего дома.

Прощаться не хотелось, но затягивать эту агонию было невыносимо.

— Спасибо, Лёша. Если выиграю конкурс, буду тебе должна.

— Не будешь, — улыбнулся он. — Ты выиграешь, Ника.

— Я ещё даже не закончила картину. Я… я пойду.

— Конечно, иди.

Он улыбнулся, но руки сильнее сжали руль.

— Когда вернётся Данила…

— Всё под контролем, тебе не о чем волноваться. Есть люди, заинтересованные в том, чтобы мне помочь. Если настаиваешь, я расскажу, где он и как живёт, но напомню: ты доверилась мне. Что-то изменилось?

— Нет, я тебе доверяю и не хочу говорить о Даниле, но ведь когда-то он вернётся.

— Было бы глупо притворяться, что Данилы не существует, но я бы предпочёл, чтобы наше общение на нём не зацикливалось. Мы просто живём дальше и делаем то, что каждый из нас считает правильным. Не больше, не меньше.

Да, именно так, поэтому я должна сделать то, что считаю правильным. Отпустить его, даже если всё во мне противится этому решению.

— Лёша, понимаешь…

— Я всё понимаю, — перебил он. И хорошо, что перебил, иначе после глубокомысленного «понимаешь» зияла бы неловкая пауза.

Он понимает, а я — нет.

Я не понимаю, почему рядом с третьим Резником так спокойно. Так хорошо. Так правильно.

Это очень не похоже на физическое влечение. Как и на любопытство, которое влекло меня к Даниле.

И от этого мне страшно. Я ещё не оправилась от недавнего кошмара, а уже тянусь к очередному незнакомцу вопреки здравому смыслу.

Алексей проследил, как я зашла в парадное. Когда я выглянула из окна, его машины уже не было.

* * *

Неделю. Ничего не происходило целую, блин, неделю. Я подала заявку на конкурс, провела чёртову тучу уроков, закончила и отправила в клуб рисунки с соревнования, даже прибралась в квартире, но не находила покоя.

Без Алексея всё казалось неправильным.

Как, скажите, это может быть? Ну, никакой же логики? Что в нём такое, что делает мою жизнь правильной?

Ничего.

Да, Алексей помог мне примириться с прошлым, всего за одно раннее утро, которое просидел со мной на полу у батареи.

Да, он с первой встречи разбудил моё вдохновение.

Но!

Он совершенно меня не понимает.

Ему не нравятся мои работы.

Я его не знаю.

Он Резник. Р-е-з-н-и-к.

Скоро вернётся Данила.

Тупик.

Хотя зачем страдать, если предмет моих переживаний послушался моего «понимаешь» и исчез из моей жизни? Мне не пришлось договаривать и объяснять, всё разрешилось само по себе. Так лучше.

Даже Олег Максимович заметил моё тягостное настроение, но не стал добиваться объяснений. После происшедшего с Данилой он относился ко мне бережно. Поглядывал поверх очков (да-да, он купил-таки очки) и вздыхал. Я бы доверилась ему, рассказала о моей очередной печали, но как объяснить, что после кошмара с Данилой я умудрилась влюбиться в его брата? Именно влюбиться, как же ещё назвать эти несуразные и крайне неуместные чувства.

Но я держалась. С такими, как Алексей, не играют, с ними бросаются в самую глубину и не оглядываются назад. Если сможем остаться порознь, то лучше именно так и поступить.

Алексей позвонил сам. В пятницу вечером, когда я уже порядком подустала от вздохов.

Судя по весёлому голосу, для него эта неделя прошла отлично.

— Ника, ты завтра свободна? Хочу тебе кое-что предложить.

Я настолько обрадовалась звонку, что поехала бы с Лёшей куда угодно.

В субботу утром он заехал за мной и привёз в академию единоборств. Не удивлюсь, если он записал меня на самбо, чтобы посмеяться.

Пройдя мимо своего кабинета, открыл дверь в пустующую комнату. Без мебели она выглядела на удивление большой.

— Когда мы въехали в это здание, собирались на втором этаже сделать несколько кабинетов. Потом рассудили, что приходящим тренерам они не нужны, и теперь сдаём половину помещения в аренду. Осталась ещё парочка пустых кабинетов на этой стороне, и нам они не нужны. Почему бы тебе не использовать один из них, как мастерскую? Или студию, как ты её называешь.

— Я не могу позволить себе аренду, да и неизвестно, когда смогу.

— Я не предлагаю тебе арендовать. Эта часть этажа почти пустует, слишком шумно, когда дети выходят после занятий, и ремонт не закончен. Но если держать дверь закрытой, то нормально. Перевезём твои вещи, и будет мастерская. Если ты когда-нибудь устроишь здесь полноценный бизнес, буду сдирать с тебя аренду, уж не волнуйся, — Алексей весело подмигнул.

Работать с Алексеем в одном здании. Не самая светлая идея, если выражаться мягко. Как и быть с ним рядом, как и хотеть прикоснуться к нему настолько сильно, что ноют пальцы.

Алексей ждал моего ответа, деловито переговариваясь с поднявшимся вслед за нами мужчиной. Казалось, для него происходящий разговор был самым обычным событием, а при этом он предлагал мне нечто невероятное. Мою мечту.

— Привет, Ника, рад вас видеть, — сказал подошедший к нам мужчина. Он показался странно знакомым. — Простите, вы, наверное, меня не помните. Я — Вадим…

— Помню. Спасибо за помощь.

Я узнала его. Друг Алексея, который отвёз меня домой после памятного прощания с Данилой на концерте.

— Не за что. Рад новой встрече! — Вадим с энтузиазмом пожал мою руку. — Я наслышан о ваших рисунках. Раз вы теперь с нами, то и для академии что-нибудь изобразите.

— Она ещё не согласилась, — сказал Алексей, печатая в телефоне.

— Соглашайтесь, чего там! — махнул рукой Вадим. — У нас каких только арендаторов не было, а вот художников — никогда. Мы вас не обидим.

— Я не могу позволить себе аренду.

Мужчина глянул на Алексея с удивлением.

— Ты что, аренду с неё берёшь? — Алексей закатил глаза, и Вадим усмехнулся. — Не волнуйтесь, Ника, в этом крыле никто пока арендовать на станет. Кстати, у этого здания особая репутация, почти волшебная, — прошептал заговорщически. — Все, кто с нами здесь селится, добиваются успеха. Так что, если вас интересует мировая слава, скорее соглашайтесь. Лёш, скажи, ведь правда же, все, кто у нас снимает, остаются довольны бизнесом.

— Угу, — ответил тот, не отрываясь от телефонного экрана.

— Так что решайтесь! — Подмигнув, Вадим ушёл, и Алексей, наконец, поднял голову, глядя на меня со спокойной улыбкой. С обманчиво спокойной улыбкой. На экране застыло неотправленное сообщение.

— Почему? — спросила я.

— Что почему?

— Почему ты мне помогаешь?

— У всего должны быть причины?

— Да.

— Не знаю, — Алексей пожал плечами. — Ты с таким восторгом рассказывала о своей будущей студии, что… захотелось. Почему бы и нет.

— Ты позволяешь себе делать всё, что хочется?

Его взгляд стал колким, нервирующим. Знаю, что мои слова прозвучали грубо, но до этого момента мне никогда не дарили такие подарки. Ты мечтаешь о чём-то всю жизнь, стремишься к этому, и вдруг… почти посторонний человек дарит тебе это просто так. Потому что ему захотелось.

— Нет, Ника, я не всегда делаю всё, что мне хочется, — ответил Алексей, прищурившись.

— Зачем тебе это?

— Я предложил сделать шкаф, а ты отказалась.

— Я отказалась от шкафа, поэтому ты нашёл для меня бесплатную мастерскую?

Алексей хмыкнул.

— Я не искал, она сама нашлась. Ты говоришь с таким восторгом, словно это — Тадж-Махал (14).

Я посмотрела на обшарпанные стены с остатками старых обоев в синюю полоску, грязные окна и грубый дощатый пол. Нет, не Тадж-Махал, не Альпы, но это место может стать моим. Мастерская, где я поселю вдохновение. Здесь не спят, не готовят, не сушат одежду рядом с мольбертом, не вешают сумки на этюдник. Здесь мечтают и превращают мечты в образы.

Вечером и ночью я буду работать дома, но днём у меня будет своё собственное место.

Профессиональная мастерская. Студия Ники Тумановой.

Именно об этом я мечтала уже давно.

— Извини, Лёша, я набросилась на тебя с грубыми вопросами и даже не сказала спасибо. Просто… это очень неожиданно. И красиво. И… — Откашляв лишние эмоции, застрявшие в горле сухим комом, я продолжила: — Я приведу кабинет в порядок и постелю плёнку на пол, чтобы доски не пропитались красками.

— Так ты согласна?

— Согласна, но в качестве благодарности я помогу в академии.

— Станешь тренером по самбо? — улыбнулся он.

— Во-первых, сделаю рисунки, если понадобятся. Во-вторых, фотографировать я тоже умею, закончила курсы. В-третьих, помогу с оформлением и рекламой. Ваш стенд у входа — это жуть, только посетителей пугать, да и сайт в интернете пора освежить. У меня есть знакомые…

— Ну вот, пригласил арендатора на свою голову! — Алексей засмеялся и закатил глаза, но при этом выглядел очень довольным.

И чему он, собственно, радуется? Кстати, где он пропадал целую рабочую неделю?

— Когда удобно привезти вещи? — поинтересовалась, жадно оглядывая моё новое пристанище.

— Завтра у меня свободное утро, вот и перевезём.

— Нет, рановато. Сначала я сделаю уборку и куплю плёнку…

— Ник, послушай… мы с тобой одноклассники?

— Ну да, бывшие, — напряглась я.

— Фактически друзья.

— Я с таким фактом не знакома.

Алексей вздохнул.

— Так и знал, что с тобой будет сложно, — пробурчал, — хоть бы раз в жизни повела себя нормально.

— Что будет сложно?

— Всё с тобой сложно, как по минному полю идёшь. Вот скажи мне: иногда знакомые люди, бывшие одноклассники просто делают друг другу приятное. Ведь так?

— Приятное??? — Он собирается что-то потребовать в обмен на мастерскую?

— Приятные мелочи.

— Насколько приятны эти… «приятные мелочи»?

Положив руки в карманы, Алексей решительно шагнул ко мне, словно готовился бросить вызов. — Обещай, что не станешь сразу же психовать?

— И не подумаю такого обещать. Психовать — моё священное право. — От волнения внезапно вспотели ладони. — Что случилось?

— Ничего не случилось. Я показал тебе этот кабинет просто так, для примера, чтобы посмотреть, согласишься ты или нет. Твоя мастерская в конце коридора.

Я непонимающе посмотрела на тёмную, забитую досками дверь в торце коридора. Алексей рассмеялся.

— Нет, не эта дверь, а та, что рядом. Ты не пугайся, что по соседству всё заколочено, со временем мы это исправим. Раньше здесь был чёрный вход, но его почти не использовали. Лестница в плохом состоянии, да и косметический ремонт не помешает. Зато представь, как будет удобно, когда к тебе станут приходить клиенты. Сделаем ремонт, и у тебя будет собственный вход.

Я уставилась на Алексея в полнейшем изумлении. Я не рассказывала ему об этом, но часто представляла, как клиенты будут подниматься по лестнице в мою мастерскую…

— Какие клиенты?

— Любые, — он пожал плечами. — Не всё же тебе по домам ездить, пусть ученики сами приходят. И покупатели тоже, чтобы заказывать картины.

Похоже, он считает меня Сальвадором Дали (15). Может, сказать ему, что он ошибается?

Но как же это приятно. Ему не нравятся мои абстрактные картины, он спорит о смысле и содержании работ, но при этом безоговорочно верит в меня и делает мне приятное. Просто так?

— Ты сама решишь, что делать с мастерской, но не будешь ограничена в возможностях, — продолжил он.

— Лёш, почему? — Мысль о его мотивах не давала покоя.

— Опять почему. Иди лучше посмотри свою мастерскую.

Кабинет в конце коридора был таких же щедрых размеров, но существенно отличался по остальным показателям. В нём только что сделали ремонт, и, несмотря на открытое окно, ещё пахло краской. Пол покрыт тёмно-серым линолеумом, самое то для художественной мастерской. Судя по выключателю, можно регулировать интенсивность света, что очень важно. За идеально чистым окном — парк.

«Всё ж не Альпы!» — скажете вы.

Альпы тоже есть, на одной из стен. Фотообои. Снежные шапки, неровные, словно изрытые оспой, склоны, и небольшая горная река, впадающая в озеро. Идеально гладкое, как пролитая синяя краска.

А в углу у окна — шкаф-купе. Для моих «рисовальных принадлежностей», как окрестил их Алексей. Кто бы сомневался, что он не преминет сделать всё так, как считал нужным с самого начала.

Грудь сдавило так, что не вдохнуть. И слёзы, да, слёзы подступили так близко, что моргай-не моргай, а заплачешь. От чистого восторга. Я — реалист, поэтому никогда не думала, что у меня будет такая мастерская. Большее, на что рассчитывала, — это делить офис с парой коллег по призванию. Помечать принадлежности инициалами, чтобы не путаться, каждый месяц ругаться из-за аренды и проводить больше времени за болтовнёй, чем за работой.

А это…

— Лёша, эта твоя «приятная мелочь», она… — я всхлипнула, сдерживая счастливые слёзы.

— Приятная? — закончил фразу за меня.

— Очень. — Я снова всхлипнула.

Алексей стоял, прислонившись к косяку, и улыбался. Не мне, а, скорее, удовольствию, которое получал сам, наблюдая за моей реакцией. Подошла к нему и обняла за пояс, прижавшись щекой к груди. Вытерла слёзы о его рубашку и прикрыла глаза.

Эти объятия были незнакомыми, новыми, они не имели ничего общего с нашим коротким прошлым. В них была только благодарность. Алексей знал об этом, поэтому придержал меня за плечи, но не обнял в ответ.

— Спасибо, Лёша. Скажи, зачем ты… зачем тебе это?

— Ты совсем не понимаешь мужчин, Ника, — сказал он неожиданно серьёзно, и я внутренне напряглась, поднимая к нему вопрошающее лицо.

— Чего я не понимаю?

— Всё очень просто.

— Насколько просто?

— Крайне просто. Мне очень, очень захотелось… — Алексей выдержал томительную паузу и провёл указательным пальцем по моей щеке, — …собрать шкаф-купе, — закончил проникновенным тоном.

— Вот и собрал? — спросила сквозь смех и слёзы.

— Да. Не мытьём, так катаньем.

— Хороший шкаф.

— За беспорядок буду штрафовать, — подмигнул он.

— Машину свою приведи в порядок. — Я вытерла слёзы и подошла к окну. Красиво. Надо было главный вход сделать с этой стороны, прямо из парка.

— Вот ещё. В моей машине всё для дела. В мастерской командуй, а мою машину не тронь. — Алексей дёрнул бровями, потешно изображая гнев.

— Так и быть, потерплю. Послушай, я не знаю, как тебя благодарить. Это настолько идеально… не верится, что всё это — моё.

— Завтра перевезём вещи, тогда поверится.

— Теперь я знаю, чем ты занимался на этой неделе.

Алексей хитро изогнул бровь.

— А что, ты скучала?

— Скучала. Трудновато без муза.

— Муза? — не понял он.

Ой, а этого говорить не следовало. Алексей Резник совершенно не походит на муза и не обрадуется такому прозвищу.

— Ты вдохновил меня на картины, поэтому ты мой муз.

— Муз?? Мужского рода?

Пока он переваривал неприятную новость, я постаралась перевести тему.

— Раз у меня теперь есть мастерская, то необязательно выигрывать конкурс.

Ведь именно о мастерской я всегда мечтала, а не о модных тусовках, громких выставках и моём имени в каталогах. Не спорю, от остального не откажусь, но главным было найти моё место. Там, где я поселю вдохновение. Как символично, что это место рядом с Алексеем.

Он махнул рукой.

— Конкурс ты выиграешь и потом решишь, как воспользоваться мастерской. В любом случае, скажешь, что надо, и я сделаю.

— Что сделаешь?

— Всё. — Пожал плечами. — Откуда же мне знать, что тебе нужно для работы с клиентами? Специальное освещение, например. В любом случае надо заняться ремонтом лестницы.

— Как ты можешь быть уверен, что я выиграю конкурс, ведь тебе не нравятся мои работы?

— Ты сама сказала, что, если среди судей будут женщины, они не устоят перед моим… эээ… торсом. Поэтому и выиграешь. — Он смеялся, поэтому предложения выходили отрывистыми и скомканными.

— Ты жутко самонадеян.

— Ты сама меня таким сделала. Ника, послушай: то, что я не понимаю стиль некоторых твоих работ, не значит, что я сомневаюсь в тебе.

Я усердно морщила лоб, пытаясь заподозрить его в неискренности. Обожглась с Данилой, ой, как обожглась, теперь не верю красивым словам. Хотя красоты в словах Алексея нет, они вообще не походят на комплимент. Скорее, он констатирует факт. Откуда в нём такая странная, слепая вера в мои возможности?

Всё это слишком неожиданно, слишком сильно и под кожу. Я не знаю, как отнестись к подарку. Данила тоже… нет, я не должна об этом думать, не должна их сравнивать.

Я знаю, я всегда знала, что не смогу быть с мужчиной, который не понимает моё творчество.

Безоговорочная вера не может заменить понимание. Ведь так?

Я потерянно развожу руками, надеясь, что Алексей примет этот жест за адекватную реакцию.

— Ладно, Ника, не раскисай. Пойду-ка переоденусь, у меня скоро занятие.

Подмигнув, Алексей направился в свой кабинет.

— Лёша! Спасибо… за Альпы.

Он улыбнулся и подмигнул.

— Я бы отпустил тебя в настоящие Альпы, но запарюсь так далеко ездить.

Вроде обычная фраза, но она дёрнула за что-то внутри. За ниточку страха.

Я пошла вслед за Алексеем и придержала дверь его кабинета.

— Если это — попытка сгладить зло, причинённое твоим братом, то не стоит…

— Не говори глупости! Я просто сделал тебе приятное.

Алексей ощутимо разозлился от одного упоминания Данилы.

— Почему?

— Потому что могу. А теперь должен предупредить тебя об опасности.

— Ка…какой? — задохнулась я.

Алексей наклонился ближе и прошептал с серьёзным видом:

— Мне нужно переодеться, а ты не позволяешь закрыть дверь в кабинет. Обнажённая натура имеет на тебя определённый эффект, ты сама сказала…

— Шут!!

Под радостный хохот Алексея я захлопнула дверь.

Алексей Резник — шут. Кто бы знал. А ещё он мой муз, нравится ему это или нет. А ещё он опасный мужчина, потому что применяет запрещённые приёмы. Например, фотообои. И вид на парк. И даже шкаф.

И комплименты, от которых старые раны ноют, затягиваясь тонкой розовой кожей.

А ещё… я проучилась с Алексеем два года и никогда, ни разу не видела его таким весёлым.

-------------------------

13 — Фрэнсис Бэкон — имеется в виду британский художник.

14 — Тадж-Махал — мраморный дворец в Индии, знаменитый своей красотой.

15 — Сальвадор Дали — знаменитый испанский художник.