— Ника, куда класть лопатки?

— Какие лопатки?

— Металлические. Странные. Для подозрительно маленьких блинов.

— Блинов?? Откуда здесь блины? Лёша, это мастихины!

— Что??

— Инструмент для смешивания красок или очищения палитры.

— Мастихины! Мастихины?! Куда их?

— Вместе со шпателями в чёрную коробку на подоконнике. Потом подай мне, пожалуйста, оставшиеся сангины, там должно быть три упаковки.

— Сангины?

— Каолин.

— Что??

— Терракотовые палочки!

— Ника, слезай со стула, а то у меня голова взорвётся от этой ерунды. Ты передавай вещи, а я уберу в шкаф.

— Я потом не найду.

— Найдёшь. Я наведу порядок.

— Мне не нравится твой порядок.

— Привыкнешь. Почему нельзя использовать нормальные слова? Лопатка и есть лопатка, а не мастихин.

— Все знают слово «мастихин»!

— Я не все.

— Да ну!

Считается, что Лёша помогает мне разобрать вещи в мастерской, но на самом деле, мешает, потому что мы постоянно смеёмся. В шутку ругаемся, толкаемся и… нам хорошо вместе. Просто хорошо, никакого тайного смысла.

— Объясняй нормально, Ник.

— Смотри: сангины лежат на стуле у окна, придумай для них нормальное название.

— Эээ… красная фигня.

— Подай мне, пожалуйста, три пачки красной фигни.

— Так намного лучше. Если назовёшь цвет, то я точно не ошибусь.

— Хорошо, теперь вон ту чёрную деревянную фигню.

— Что? Какую?

— Называется этюдник. Слушай, Лёша, иди-ка ты… на самбо. Я очень благодарна за помощь, но с тобой получается в два раза дольше.

А ещё рядом с ним слишком головокружительно, потому что мастерская хоть и просторная, но мы умудряемся постоянно сталкиваться, и это мешает сосредоточиться. Алексея слишком много, и он везде. Крутит в руках мои вещи, тыкает пальцами в краски, ведёт себя так, что его не узнать.

— Слушай, кто ты такой, и что ты сделал с Алексеем Резником? Помнишь? Такой мрачный, неприветливый тип, который терпеть меня не мог.

— С чего ты решила, что я изменился?

— Всё ещё терпеть меня не можешь?

— С трудом, но сдерживаюсь, — ответил он, тыкая пальцем в гуашь.

— С чего ты такой весёлый? В лотерею выиграл?

Алексей отложил краски и посмотрел на меня.

— Да, — сказал серьёзно.

— Действительно выиграл?

Вздохнул и, закатив глаза, занялся ящиком с моими работами.

— Ника, нельзя так хранить картины. Ты совсем не ценишь свой труд.

— А ты откуда знаешь, как хранить картины?

— Знаю. Во-первых, ты держала их в ящике под окном, где самая высокая влажность. Во-вторых, этого покрытия недостаточно. Нужен… погоди, я что-нибудь придумаю… Нужен специальный шкаф, плоский, но высокий. Такой, чтобы защитить картины от света и поддерживать средний уровень влажности.

— Нет, Лёша, никаких шкафов, одного хватит. Ты помешан на шкафах.

— Хорошо, как скажешь. Когда у тебя день рождения?

— Через пару месяцев, а что?

— Я подарю тебе шкаф. Давай я сделаю его сейчас, а подарю на день рождения.

— Ты ничего такого не сделаешь.

— Красивый шкаф.

— Нет.

— Тебе понравится.

— Ты не посмеешь.

— Я позволю тебе выбрать цвет.

— Я хочу записаться на самбо.

— Зачем?

— Чтобы тебя прибить.

— Ты понятия не имеешь, что такое самбо, да?

— Не имею.

— Так и быть, я дам тебе шанс полюбоваться.

— На что?

— На меня. Сегодня к вечеру соберутся ребята, и мы покажем тебе, что такое настоящее самбо.

— Нет, спасибо.

— Слишком поздно. Ты попросила записать тебя на самбо. Считай, что я записал. Не забудь взять бумагу и карандаши, а то опять придётся брошюры таскать, чтобы делать зарисовки.

Он надо мной смеётся. Алексей Резник, грубый, недружелюбный мужчина, выглядит совершенно счастливым и потешается надо мной.

Что вызвало такую разительную перемену? Когда она произошла? Неужели после поездки, когда я сказала незнакомым мужчинам, что у меня на него стояк?

С ума сойти можно.

— На самбо я посмотрю, но рисовать не буду.

— Как же? А вдруг приспичит сделать набросок, я же твоя Гала? — Алексей дёргает бровями, смеётся, его распирает от веселья.

— Что ещё за Гала?

— Муза Сальвадора Дали.

Ну вот, начитался на мою голову!

— Ты считаешь себя Галой Дали???

— Думаешь, не потяну?

Лёша принимает забавную модельную позу, и мы оба не выдерживаем, хохочем от души. Гала Дали! Вот же, придумал. Шут.

Он обнимает меня одной рукой, и я прижимаюсь лбом к его плечу.

Мне хорошо. Как же мне хорошо!

Я не помню его таким забавным, в школе он был молчаливым и серьёзным. Мне хочется обнять его, прижаться щекой к груди, чтобы смех Лёши отзывался эхом в моём теле. Но я сдерживаюсь, только сильнее упираюсь лбом в его плечо.

Смех затихает.

Алексей гладит меня по спине, с каждым разом чуть сильнее, и я придвигаюсь ближе. Вдох замирает в горле, я трусь щекой о рукав его свитера и млею. Руки тянутся обнять его за пояс. Я знаю, что так будет правильно.

Его дыхание в моих волосах. Сбивчивое, резкое. Его губы двигаются, словно он собирается что-то сказать. Среди почти беззвучных слов я угадываю своё имя.

Я боюсь услышать слова, от которых у него сбилось дыхание, поэтому свожу этот момент к простой благодарности. Она безопаснее всего остального.

— Спасибо тебе, — шепчу, уткнувшись в тонкий свитер.

Чуть отстранившись, смотрю на Алексея и замираю: его губы сжаты, а лицо не выражает ничего, кроме неприязни.

— Не надо благодарности, Ника, — говорит он мрачно и отодвигает меня в сторону. — Ты мне ничего не должна. Не смей ничего делать из благодарности.

С чего он решил, что я собираюсь что-то делать? Да и что? Спать с ним? Если это случится, то отнюдь не из-за… тьфу ты, этого никогда не случится.

— Извини, Лёша, это я от избытка чувств. Я придумаю, как тебя отблагодарить, но это не…

— Не смей, Ника. — перебил он. — Я просто сделал тебе приятное. Заодно завербовал будущего прибыльного арендатора, — добавил с кривой усмешкой.

— Ага, прибыльного, не то слово. — Алексей всё ещё напряжён, недоволен, поэтому я пытаюсь перевести всё в шутку: — От меня прибыль только в виде проблем. Да ещё и обниматься лезу. Небось, другие арендаторы себе такого не позволяют! — Его немного отпускает, плечи расслабляются, и на губах снова появляется улыбка. — Так и быть, я приду посмотреть на самбо и познакомлюсь с твоими приятелями. Кто знает, может, найду среди них более покладистого муза.

Алексей улыбается, но прищуренный взгляд выдаёт остатки напряжения.

— Мы с Галой Дали выражаем протест! — восклицает он и, подмигнув, уходит вести занятия.

* * *

Через пару часов Алексей вернулся с влажными после душа волосами и пакетом еды. Сказал, что это — плата за мои ужины.

— Ты выглядишь голодной, — заявил весело, а я покраснела до слёз.

Потому что да, я чувствую себя голодной рядом с ним, но совсем в другом смысле. Меня тянет к Алексею со страшной силой, до мурашек, до дрожащих рук. Поэтому старательно не встречаюсь с ним взглядом и в который раз перебираю кисти.

Вроде бы что такого необычного в физическом влечении, но боюсь, что всё не так просто. Да, у Алексея красивое тело, оно привлекало меня с самого начала, хотя, скорее, как художницу, а не женщину. Но дело не в этом. Мой интерес к его телу вторичен. Боюсь, что вдохновение выбрало его не за анатомическое совершенство, а по другой, совершенно непонятной, но очень опасной причине, по которой мне сейчас трудно сделать вдох.

Меня тянет забраться к нему на колени, обнять его и закрыть глаза. Потому что так правильно. Потому что рядом с ним мне хорошо. Не могу отбросить эту мысль.

— Эй, Ник! Ты чего застыла? Холст, говорю, можно использовать?

— Для чего?

— Постелить на пол, чтобы сесть. Стулья заняты.

— Холст постелить на пол??? Это тебе что, тряпка?

— Тогда пошли в мой кабинет, — вздохнул мой неподходящий муз.

Ближе к вечеру пришли его приятели. Алексей представил меня, как нового арендатора, который интересуется самбо. В этот раз не было никаких подколок, мужчины собрались не для болтовни, а для тренировки. Если сначала Алексей подходил и что-то объяснял, оглядываясь на остальных, то потом я попросила его не отвлекаться и просто наслаждалась зрелищем.

Вернее, как наслаждалась… мрачно смотрела на десяток анатомически совершенных мужчин. И ничего, совершенно ничего к ним не чувствовала. Никакого интереса, кроме ожидаемого одобрения художника. Ничего такого, что приковало мой взгляд к Алексею ещё в квартире его друга по кличке Дог, когда между нами стояли презрение и злоба.

По инерции сую руку в карман и нахожу огрызок карандаша и клочок бумаги — мусор, который я собиралась выбросить, но не успела. Расправив бумажку на колене, сосредоточенно рисую несколько параллельных линий. Чтобы отвлечься. От Алексея, от опасных мыслей.

Дело не в физическом влечении. Совсем не физическом влечении. И мои чувства к Алексею в корне отличаются от того, что связало меня с Данилой. В нём меня манила загадка, и я променяла мою жизнь на шанс её разгадать. Опасное любопытство.

Алексей же вошёл в мою жизнь, и с ним она кажется интересней. Правильней. Рядом с ним я ощущаю себя ярче и сильнее. Я хочу быть такой. С ним. Так было ещё до того, как он подарил мне мастерскую. И Альпы.

Ох, чёрт, похоже, я основательно влипла.

— Ты рисуешь? — раздаётся голос Алексея совсем рядом.

— Нннет, — комкаю бумагу и роняю карандаш. Алексей приседает у моих ног, поднимает карандаш и улыбается. Краем глаза смотрит на мой сжатый кулак, но не требует, чтобы я показала ему набросок.

В этот момент я не могу не сравнить его с братом. Данила бы настоял, соблазнил бы, чтобы вырвать бумагу из моей руки. Чтобы убедиться, что я рисую только его. Я верила искренности его взгляда, потому что позволила себе поверить.

Теперь я знаю, как выглядит настоящая искренность. Она не гипнотизирует тебя глубиной взгляда, не испытывает, не задаёт вопросы. В Алексее нет ни капли игры, и от его тёплого взгляда сбивается дыхание.

— Как тебе самбо? — спрашивает он.

— Пожалуй, йога мне подходит больше.

Смеясь, он поднимается, чтобы вернуться к друзьям.

— Подожди… — раскрываю ладонь, расправляю бумагу на колене и показываю ему. — Я не рисовала, а просто чирикала на бумажке. Не от скуки, а… потому что задумалась.

На бумаге большими буквами написано слово «ВЛИПЛА», но Алексей не смотрит. Накрывает моё колено ладонью и качает головой.

— Не объясняй, Ник, ты что!?

Легко быть честной с человеком, который тебе доверяет.

— Я пойду, ладно? — спросила сдавленно. Рядом с Алексеем становится жарко. — Увидимся на неделе.

— Ника, послушай, не надумывай лишнего.

— Угу.

Алексей позволил мне уйти. Снять его руку с колена и, помахав остальным, закрыть за собой дверь зала.

Апрельская свежесть ничуть не охладила полыхающий румянец. Воспоминания о Даниле вызывают ужас. О его матери и думать не хочется. Даже Иван, и тот пробуждает неприятные ассоциации. Любое сближение с Алексеем, даже самое невинное, это большая ошибка.

Как может ошибка казаться самым правильным шагом моей жизни?

Я брела по парку и старалась не смотреть вверх на окно мастерской, на воплощение давней мечты.

Судьба свела меня не с тем братом, не с тем одноклассником. Наказала меня за любопытство и эгоизм, а теперь, обожжённая недавним опытом, я опасаюсь сделать шаг.

Зачем Алексей со мной связался, почему привязывает к себе? Потому что так легче защитить меня от Данилы?

Хватит.

Займусь-ка я делом. Отблагодарю Алексея за помощь — обновлю оформление стендов и сайта академии. Таким образом оплачу аренду, и между нами не будет стоять благодарность.

У Алексея останется семья, залатанная, сложная, но любимая, которую они построили с большим трудом, а я буду держаться в стороне и никогда больше не увижусь с его матерью и братьями.

А там уж как судьба сложится.

* * *

Спасибо судьбе за клиентов, работающих на дому, потому что дневные занятия не оставляют времени на размышления. Вечерние уроки тоже помогают, а в остальное время я разрабатывала предложение по оформлению стендов и сайта академии. Уж кто-кто, а творческие люди друг другу помогут. Мы знаем, как важна поддержка, и всегда рады заработать плюсы к карме. Подруга по академии — графический дизайнер в крупной фирме — откликнулась сразу. Ещё один приятель, Рома, программист и дизайнер сайтов, обещал огромную скидку. Платить за обновления я собиралась сама, так как Алексей не взял денег за ремонт мастерской и за аренду.

Во вторник я провела в мастерской целый день. Познакомилась с тренерами, они с любопытством рассматривали эскизы, комментировали, делились идеями. Совладельцев академии трое, один из них — Алексей. Второй — Вадим, мужчина, который подвёз меня после концерта. Третий, Семён, — немногословный мужчина, который не очень мне симпатизировал. Поздоровался вежливо, но без улыбки, бегло пролистал эскизы и вышел.

Алексей появился ближе к вечеру и, увидев, что я не одна, удивлённо остановился у входа. Видимо, не ожидал, что в мастерской так быстро появятся клиенты. Мой посетитель клиентом не был. Программист Рома заехал, чтобы обсудить сайт академии и посмотреть на мою мастерскую.

Алексей заметил по-приятельски близкое расстояние между нами, склонившимися к экрану компьютера. Или мне хотелось, чтобы он это заметил, и я высматривала на его лице возможные признаки ревности.

— Не стану вам мешать, — улыбнулся Алексей. — Я поеду домой через полчаса, могу подвезти, если будешь готова.

— Спасибо, но я здесь надолго, — помахала рукой.

— Мы потом в бар, да? — пробубнил приятель, не отрывая рук от клавиатуры.

— Ясное дело, — усмехнулась я, толкая его плечом.

Касаться Ромы было необязательно, он даже удивился моей фамильярности, но этот жест был предназначен Алексею. «Видишь, сколько у меня приятелей. Мы с тобой тоже приятели, не больше».

Алексей молча следил за нами, потом ушёл, не прощаясь.

— Чё толкаешься? — усмехнулся Ромка, когда дверь закрылась.

— Просто так.

— Мамуля мне с детства внушала: джентльмены никогда не гадят там, где едят.

— Это ты к чему?

Рома кивнул на дверь.

— К тому, что ты дразнишь соседа по офису.

— Не дразню.

— Дразнишь. Чуть меня со стула не столкнула, да и говорила не своим голосом, а писклявым каким-то. Девчоночьим.

— Я и есть девчонка. А с соседом по офису всё сложно.

— А с виду нормальный парень. Только помни, джентльмены никогда не гадят там, где едят.

— Я не джентльмен, и я не собираюсь… гадить.

— Считай, что я тебя предупредил.

До бара мы с Ромой так и не дошли, заработались, зато к утру у меня имелся черновой вариант нового сайта и ориентировочная смета. Смету я оставила себе, а предложение с картинками приложила к макету стенда и отнесла Алексею в кабинет.

— Я хочу помочь с оформлением в счёт аренды. Обновить стенды, добавить фотографии и рисунки. Кроме того, предлагаю изменить дизайн сайта и добавить интерактивное расписание и живую связь с клиентами. Секретаря можно обучить работе с сайтом, мой знакомый поможет.

— Это он вчера приходил? — поинтересовался Алексей, рассматривая распечатки.

— Да.

— Оставишь мне смету за его услуги.

— Я заплачу сама. — Алексей взметнул на меня настороженный взгляд. — Считай это арендной платой. Пожалуйста, Лёша, иначе я постоянно буду чувствовать себя обязанной.

Он нахмурился, но кивнул.

— Вы используете стандартное соглашение на использование фотографий, — по-деловому продолжила я. — Добавим к нему рисунки и видео. Если решите их продавать, выручка идёт академии. По крайней мере, в первое время. Прошу тебя, Лёша, так будет лучше, — добавила, заметив, как он напрягся.

— Меня всё устраивает, а оплату обговорим позже. Я покажу ребятам, но уверен, что они только обрадуются, сайт давно пора обновить, да и стенды скучные. Можешь звонить своему, — Алексей бросил на меня быстрый взгляд, — приятелю, давать добро.

Он сделал ударение на слове «приятель».

— Позвоню, — отозвалась, гадая, был ли интерес Алексея к программисту проявлением ревности.

Воистину, женщины — противоречивые создания. С Данилой я вдосталь нахлебалась ревности, но почему-то не хотелось, чтобы Алексей был равнодушен к присутствию других мужчин в моей жизни.

Встреча с остальными совладельцами прошла напряжённо, в основном, потому что Семён смотрел на меня с недоверием. Вроде претензий не предъявил, изменения одобрил, даже поблагодарил, но щуриться не перестал и барабанить по столу тоже.

— Скажи, Семён был против того, чтобы я заняла свободный кабинет? — спросила я, когда мы с Алексеем остались одни.

— Не обращай внимания, он ко всем относится настороженно.

— Как давно вы дружите?

— С юности. Ему понравились рисунки и новый сайт тоже.

Может быть.

Но ему не понравилась я. Не сама по себе, а рядом с его давним другом. Что ж, я не виню Семёна.

Если он знает хоть что-нибудь о нашем прошлом, то желание защитить друга вполне естественно.

Вадим нагнал нас на лестнице.

— Ника, послушай, — сказал, смущённо улыбаясь. — Тут такое дело, можно попросить об одолжении? Я показал жене снимки твоих рисунков, и она загорелась идеей. Нашей дочери Лизе два года. Не могла бы ты написать портрет моих девочек? В смысле, жены и дочки. Тане очень понравились твои рисунки. Мы заплатим, конечно.

Поневоле улыбнулась тому, как Вадим говорит о своей семье. Огроменный мужик, я еле достаю до его плеча, а в голосе такая нежность, что дух захватывает.

В последние месяцы я многое узнала о нежности. Она бывает разной, настоящей и нет. Нежность Вадима к его «девочкам» была самой что ни на есть подлинной.

Я посмотрела на Алексея, захотелось узнать его мнение о просьбе друга.

— Предложи им абстрактную работу, чтобы глаза были на лбу, а рот за ухом, — подмигнул он, и Вадим непонимающе нахмурился.

— Я работаю в разных художественных стилях, — объяснила, сдерживая смех. — Не все подходят для детских портретов.

— В субботу праздник, академия закрыта, так что приходи к нам на обед. Познакомишься с девочками и решишь, какой стиль… как нарисовать… прости, я ничего не понимаю в искусстве, но живой портрет намного лучше, чем фотография. Придумай что-нибудь, чтобы порадовать моих девочек.

Как можно устоять против такой просьбы?

— Хорошо, я попробую.

— И ты, Лёш, приходи, — сказал Вадим. — Заодно привезёшь Нику.

Если бы Алексей посмотрел на меня, спрашивая разрешения, я бы отклонила предложение. Если бы я поймала в его глазах хоть намёк на то, что нас пригласили вместе, как пару, я бы сделала то же самое. Но Алексей наморщил нос и фыркнул:

— Поесть — это я с радостью. Нику привезти — так и быть. А насчёт остального — увольте. Ни в каких художествах я участвовать не буду, не моё это.

И бросил на меня предупреждающий взгляд со смешинкой. Видимо, слухи о его модельной карьере пока что не перекочевали из соседнего города, и Алексей собирался и дальше сохранять этот инцидент в тайне.

Я поневоле рассмеялась. Атмосфера была настолько лёгкой и ни к чему не обязывающей, что я расслабилась.

— Ты так говоришь, будто я собираюсь позировать, — фыркнул Вадим. — Это Танина идея, пусть они сами с Никой разбираются, а мы матч посмотрим.

Они заговорили о футболе, а я пошла в студию, раздумывая о портрете «девочек» Вадима.

Алексей заглянул ко мне перед уходом, чтобы спросить о Роме, дизайнере сайта.

— Твой приятель… — начал он, выделяя второе слово.

— Какой?

— Который будет делать сайт.

— Что с ним?

— Нужна его контактная информация. — В ответ на мой недоумевающий взгляд Алексей пожал плечами: — Надо составить договор.

— Это обязательно?

— Да.

Я передала Алексею информацию, и мы договорились о субботней встрече.

* * *

В гости к Вадиму мы ехали на метро. Мы с Алексеем Резником вместе ехали в гости. Звучит странно, но Алексей выглядел настолько расслабленным, что я последовала его примеру. Перестала себя накручивать.

Дочь Вадима, Лиза, очаровала меня с первого взгляда. Очень похожая на мать, светловолосая, курносая и забавная. Покачивая огромным розовым бантом, она оседлала голень Алексея и шлёпнула по колену, требуя, чтобы он качал её вверх-вниз. Очевидно, что он был частым гостем в их доме, и Лиза знала, на какие развлечения можно раскрутить папиного друга. Ко мне она отнеслась без особого интереса, явно предпочитая мужскую компанию, что было мне на руку: я смогла понаблюдать за ребёнком без отвлечений.

Атмосфера казалась на удивление домашней, несмотря на моё присутствие, поэтому поневоле вспомнился вечер в доме Анны Степановны. От этой мысли еда потеряла вкус. Прикрыв глаза, я пыталась думать о чём угодно, только не о прошлом. Не знаю, как, но Алексей почувствовал моё замешательство и взял меня за руку. Когда я подняла взгляд, он отрицательно покачал головой. Ничего не сказал, но одним движением повернул мои мысли в другое русло.

Подавая десерт, Таня спросила, откуда мы с Алексеем знаем друг друга.

— Бывшие одноклассники, — ответил он, выходя из кухни вслед за Лизой, которая не слезала с него на протяжении всего обеда. Они направились на поиски игрушек.

Мы смотрели им вслед.

— Извини меня за любопытство, Ника, но раньше Лёша тебя не упоминал, по крайней мере, при мне, — улыбнулась Таня. Вадим отвёл взгляд, показывая, что знает намного больше, чем жена.

— Мы встретились недавно, — объяснила я.

— Вы встретились случайно или…

Вадим толкнул жену локтем, и она заглотила конец вопроса.

— Не совсем случайно, — сдавленно ответила я после паузы. — Я была невестой Данилы.

— Данилы? — Таня непонимающе приподняла брови, подтверждая, что муж не посвящает её в дела своего друга.

— Лёшиного брата, — наклонившись к жене, прошептал Вадим, словно пытался утаить эту информацию от меня.

Лиза вернулась на кухню. Алексей вошёл следом, неся в руках огромного плюшевого медведя. В этот раз никто не обратил на них внимания.

— Ооо! — Таня округлила рот, помолчала и выдала очередное: — Ооо!

— Ооо! — повторила Лиза, разряжая неловкую атмосферу.

После обеда мужчины ушли в гостиную, а мы с «девочками» направились в детскую.

— Я никогда раньше не рисовала семейные портреты на заказ, — призналась сразу.

— Мне понравились твои рисунки, потому что на них необычные, живые сцены и позы. Хочется, чтобы портрет получился красочным, современным. Что-нибудь особенное, а не просто мы с Лизой, сидящие в кресле.

— Для детской комнаты?

— Да.

— Скажи, а почему Вадим не хочет быть на портрете?

— Он… — Таня покраснела, — он стесняется. Он и фотографироваться отказывается, говорит, что нефотогеничный.

— А ты бы хотела, чтобы он был на портрете?

Таня бросила быстрый взгляд на дверь в детскую.

— Да, очень. Ты уже что-то придумала, да? — Глаза женщины загорелись. — Я видела, как ты наблюдала за Лизой во время обеда.

Девочка оглянулась на нас, хмыкнула и продолжила трепать длинноволосую куклу.

— Хочу предложить тебе сделать портрет из нескольких частей. Вот, смотри, я недавно написала похожее.

Достав планшет, я показала Тане снимок фрагментов страсти в моей квартире. Она расширила глаза и сглотнула. Последовало ещё одно выразительное «Ооо!».

— Это… мне очень нравится. Только… — Таня с сомнением посмотрела на дочку.

Я рассмеялась.

— Что ты, с ребёнком всё будет проще, без подтекста. И в красках, а не чёрно-белое. Можно сделать несколько квадратов, на каждом — Лиза либо с тобой, либо с Вадимом.

— Но он не согласится…

— Зависит от того, что мы ему предложим. Лицо рисовать вовсе не обязательно. Смотри, что я имею в виду.

Я достала альбом и набросала сцену, подсмотренную во время обеда: Алексей качает Лизу на ноге. Счастливое детское лицо, пухлые ручки обнимают мужскую голень, кудряшки растрепались в полёте.

Таня с восторгом следила за движениями карандаша.

Я сделала ещё один набросок — спящее детское лицо на обнажённом мужском плече.

Ещё один — Лиза оставляет поцелуй на щеке Тани. Обнимающиеся девочки Вадима.

Судя по тому, как Таня вздыхала и то и дело смотрела на стену, она уже представляла картины висящими в детской.

— Здорово, — прошептала она. — Но не думаю, что Вадим согласится.

— Давай так: я возьму несколько ваших фотографий, сделаю наброски, и ты с ним поговоришь. Если он не согласится, то я нарисую только вас с Лизой.

— Хорошо, — вздохнула Таня. — Мне вот этот нравится, очень необычно. — Она показала на первый рисунок, на котором Лиза катается на ноге Алексея.

Мне он тоже нравится.

Настолько, что я хочу закончить этот рисунок. Хочу его себе.

Я по инерции продолжила рисовать, когда в детскую заглянул Алексей.

— Как у вас дела? — спросил весело и замолчал, увидев рисунок, на котором Лиза катается на его голени. Подошёл, встал за моей спиной и положил руки на плечи. Так и стоял, а я водила карандашом по бумаге. Бесцельно, слишком сильно, как попало, потому что всё моё внимание было сосредоточено на его руках.

Таня следила за нами с живым интересом.

Что он скажет? Отшутится? Сострит, что я снова взялась за старое, и что мне положено рисовать Таню, а не его?

Задержав дыхание, я ждала его слов.

— Лизёнок, иди-ка сюда, маленькая хулиганка! — засмеялся Алексей. — Ну-ка посмотри, кого Ника нарисовала.

Девочка послушно потопала к нам и забрала альбом.

— Сёнок! — провозгласила она, торжественно кивая головой. Для пущей убедительности хлопнула себя ладонью в грудь. — И Сей. — Ткнула пальцем в Алексея. — Сёнок и Сей! — подвела итог и умыкнула альбом, спрятав его в ящике с игрушками. Села сверху и посмотрела на меня с вызовом. Попробуй отними.

Похоже, у кого-то имеются виды на Алексея Резника.

— Лиза, а хочешь я нарисую портрет Алексея специально для тебя? — спросила весело.

Маленькие глазёнки заблестели, и Лиза тут же слезла с ящика и поспешила к нам.

— Нет! — взмахнула кудряшками. — Сёнок и Сей!

— Хорошо, я вас вместе нарисую, — согласилась, смеясь.

— Ну вот, началось, — шутливо заворчал Алексей, но его руки ненавязчивой лаской скользили по моим плечам.

— Лёх, ты где? — позвал Вадим, приглушив звук телевизора.

Я достала альбом из детского тайника, и мы все вместе направились в гостиную.

Таня ушла искать фотографии для набросков, Алексей сел в кресло, а Лиза устроилась у него на руках, положив голову на плечо. Мужчины смотрели футбол, а я рисовала сладкую парочку. Очаровательную кудрявую малышку и мужчину, от одного взгляда на которого в груди становится тепло. Он чуть покачивает Лизу и улыбается, когда она трётся лбом о его щёку. Вадим топает ногой и ругается на футболистов, а Лёша молчит, покачивая задремавшего ребёнка.

Я рисую его профиль, спящего ребёнка на широком плече, широкую ладонь на детской спине и ловлю себя на мысли, что не хочу отдавать рисунок Лизе.

Хотя бы потому что, глядя на него, сразу становится понятно, что я неравнодушна к моему неохотному музу.

Позаимствовав детские цветные карандаши, я закончила рисунок и отдала его Тане. Та посмотрела на меня, потом на Лёшу и улыбнулась. Так светло и понимающе, что хотелось закричать, остановить её мысли, тряхнуть за плечи, чтобы она осознала свою ошибку.

Наши отношения — совсем не то, что она думает.

К сожалению, совсем не то, что она думает.

Поднявшись, Алексей передал спящую девочку матери и потёр занемевшее плечо. Слева на его шее остался след от горячей щеки заснувшей малышки. Задумавшись, я приложила к нему ладонь, чтобы почувствовать детское тепло.

— Ты так вкусно пахнешь Лизой, — улыбнулась.

Алексей замер. Потом, словно очнувшись, протянул руку к моему лицу и остановился. Так близко, что я щекой чувствовала тепло его пальцев.

Его глаза следили за каждым моим движением.

— Ну, ребята, вы даёте! — выдохнула Таня, и мне показалось, что она сейчас заплачет от умиления.

Вадим вышел из ванной.

— Вот родите своих детей и узнаете, как вкусно они пахнут. Так вкусно, что порой глаза слезятся! — проворчал он. Заметив немую сцену, замотал головой, пытаясь понять, что такое важное он пропустил.

Попрощавшись, мы вышли на лестницу и остановились у лифта. Моя ладонь горела теплом, украденным у Алексея. Детской любовью, подаренной ему Лизой.

Алексей потянулся к моей руке. Как школьники, мы стыдливо сцепили пальцы. Войдя в лифт, не смотрели друг на друга, но я не замечала ничего, кроме его присутствия. Удивительно, что кто-то из нас вспомнил, что надо нажать кнопку первого этажа. Не знаю, кто. Но я знаю, чья сильная рука обняла меня за талию и притянула ближе. Чьи губы сомкнулись на моих. Чьи глаза, мгновенье спустя, удивлённо посмотрели на слишком быстро открывшуюся дверь лифта. Держась за руки, мы вышли на площадку и остановились. Меньше всего хотелось разговаривать. Больше всего хотелось целоваться.

Эта ошибка будет самым правильным шагом, который я когда-либо сделаю.

Пробежалась пальцами по его шее, царапнула ногтями, и Алексей резко вдохнул, смыкая руки на моей талии. Нежность его взгляда сменилась на страсть, но он не двигался. Я чувствовала, как напряжены его руки, но он смотрел на меня, ждал сигнала. Согласия на повтор того, что только что произошло в лифте. Я знала, почему он медлит. После того, как я несколько раз отвергла возможность наших отношений, мне предстояло отменить наложенный запрет.

— Когда я рисовала твои губы, мне очень хотелось их поцеловать.

— В следующий раз не сдерживайся.

— Ты тоже. — Я, не мигая, смотрела на его губы. — Лёша, послушай… мы с тобой одноклассники?

— Ммм, — подтвердил он, не размыкая рта.

— Фактически друзья.

— На днях ты сказала, что не знакома с этим фактом.

— Считай, что я передумала, мы друзья. Иногда друзья, бывшие одноклассники просто делают друг другу приятное.

— Приятное??? — он приподнял брови.

— Приятные мелочи. — Я потянулась к его губам.

— Мелочи… — Изогнув бровь, Алексей увернулся от поцелуя. — Интересно, как далеко друзья заходят в этих приятных мелочах?

— Мгм. Время покажет.

Мы целовались, как школьники. Держались за руки. Смеялись. Алексей проводил меня до дома и поцеловал у дверей квартиры. Внимательно следил за мной, замечая неуверенность и волнение.

— Ник?

— Ммм.

— Насчёт друзей… извини, но меня это не устраивает. И никогда не устроит.

Алексей провёл ладонью по моему плечу, потом обхватил подбородок и поцеловал как в самый первый раз, в квартире его приятеля по кличке Дог. Глубоко, до горла, сильно, до боли. И я ответила тем же, цепляясь за его плечи и притягивая ближе.

— Это не благодарность, — сказала, отдышавшись.

— И не дружба, — добавил он категорично.

Меня тоже совершенно, абсолютно не устраивает дружба с Алексеем Резником.

Он всё ещё удерживал моё лицо, гипнотизируя взглядом, проверяя мою решимость. Тёплая ладонь прикоснулась к горлу, спустилась к груди, надавила на спину, прижимая ближе. Этим простым жестом Алексей связал нас, отпечатал меня на себе. Одним сильным, долгим прикосновением растопил мою волю. В этот момент я бы отдала ему всё, всю себя, прямо здесь, на лестнице.

Я больше не могу сдерживаться. Не после того, как увидела Алексея с ребёнком на руках и поняла, насколько сильно привязалась к третьему Резнику. Пусть весь мир летит в тартарары, а я останусь с этим мужчиной, какая бы кара не ожидала меня после.

Нажим ладони Алексея — и я распята на нём, я сдалась, надеясь, что дверь моей квартиры откроется сама по себе. Подтягиваюсь ближе, и он подсаживает меня, вжимает в стену. В его глазах — буря, но взгляд следит за моим лицом, за каждым жестом.

На площадке распахнулась дверь. Роден.

— Оу… — усмехнулся он, оценив ситуацию.

Я моргнула, и туман растаял. Отстранилась от Алексея и с намёком посмотрела на соседа. Нет, чтобы тактично скрыться, Роден продолжал стоять на пороге и глумился над нашим очевидным возбуждением. Мстил за Данилу?

— Всем добрый вечер! — провозгласил Роден. — Ника, когда освободишься, — кивнул на Алексея, — у меня к тебе дело.

— Я занята, — ответила быстро, не скрывая раздражение.

— Да уж я вижу… — начал Роден, но подавился смехом, заметив взгляд Алексея. Меня бы тоже остановил такой взгляд. Убийственный, тяжёлый. Предупреждающий. Роден неуверенно моргнул и попятился обратно в квартиру, захлопывая дверь. — Виноват! Ушёл! — крикнул напоследок, но в его голосе больше не было смеха.

Мы снова остались одни, но охватившее нас ранее волшебство испарилось. Взгляд Алексея заставил ледяные искры пробежать по коже.

— Я… я пойду домой. Спасибо за сегодня, — сказала чуть слышно.

Алексей опустил руки. Это движение далось ему с трудом, как и шаг назад. Он не сводил с меня взгляда. Надеялся, что я передумаю? Наверное.

Прикасаясь пальцами к обветренным губам, я следила за тем, как Алексей спускается по лестнице. Рука невольно потянулась за ним. Хотелось задержать, вернуть, но что-то мешало.

Открыв дверь, я зашла в квартиру. Проиграла сегодняшние события в памяти, и на душе снова стало легко.

То, что происходит, правильно, нужно, замечательно. Перед этим не устоит даже самое чёрное прошлое.

Иногда, чтобы быть счастливой, надо просто остаться в сегодняшнем дне.

* * *

На следующий день я споткнулась о прошлое.

Вроде бы ничто не предвещало неприятностей. Я провела отличный день с родителями, вернулась домой весёлая и счастливая. И тут… прошлое выползло на свет и подставило жирную подножку.

Наверное, срыв был неизбежен. Образ Данилы всё ещё нависал над нами, а я двинулась вперёд слишком смело, поэтому, увы, сорвалась.

Пропал Рома, дизайнер нового сайта академии.

Отзывчивый и обязательный человек, он обещал закончить часть работы до выходных, но ничего не прислал. Я подсчитала дни и оторопела… что там говорят по поводу счастливых, которые «часов не наблюдают»? Слишком поглощённая поездкой к Вадиму и обустройством мастерской, я не заметила, как прошли три дня. Проверила телефон и почту — десяток сообщений остались без ответа.

Набрала номер Ромы — ничего. Снова набрала — то же самое. Что-то случилось?

В среду я предупредила Рому, что Алексей свяжется с ним, чтобы составить договор.

Алексей.

И вот тогда страх поднял во мне уродливую голову. А как иначе? Я ведь посмела снова довериться мужчине и моим чувствам к нему. И не просто мужчине, а Резнику!

Подозрения накатили внезапно, словно затопила чёрная удушливая волна. Дежавю. Холодящие воспоминания и мерзкое предчувствие. Слишком недавнее прошлое оставило за собой рану, печать недоверия, привкус паранойи. С Данилой я ни о чём не подозревала. От меня уходили ученики, я теряла друзей и коллег, но оставалась слепа и наивна. Правда шокировала меня и оставила шрамы.

Я больше не слепа.

Я вспомнила взгляд Алексея, когда он увидел нас с Ромой склонившимися к экрану компьютера. Как напрягся его голос, когда он произнёс слово «приятель».

Я вспомнила, как он посмотрел на Родена, заставляя попятиться обратно в квартиру. Как напугал моего соседа.

Ревность?? Я хотела, чтобы Алексей меня ревновал?

Он попросил адрес Ромы, чтобы подписать договор.

Или…

Почему не отдал договор мне, чтобы я передала?

Алексей и Данила — братья, не родные, но братья.

Мы с Алексеем не пара, несколько поцелуев не считаются.

Я доверяю Алексею, он не такой, как Данила…

Или…

Я совершенно его не знаю.

Моя больная фантазия билась в судорогах, разрушая с трудом построенное доверие.

Проклятая семья, они таки довели меня до безумия.

Еле сдержалась, чтобы не поехать к Роме домой, заставила себя остановиться. Провела вечер, как в тумане, глотала безотчётный страх, он выходил со слезами и потом. Алексей позвонил дважды, но я сбросила звонки. Я не посмею задать вопрос, который крутится в моей голове. «Скажи правду, Алексей, ты так же безумен и коварен, как твой брат? Что ты сделал с моим другом?»

Алексей прислал сообщение:

«Если не ответишь на мои звонки, я приеду».

По спине побежала струйка холодного пота. Он думает, что я сожалею о вчерашних поцелуях. Но всё намного хуже, мои подозрения черны, как сажа.

«Прости, задержалась у родителей, увидимся завтра».

Я не могу допустить, чтобы он приехал. Не могу задать мучающий меня вопрос. Я оскорбляю Алексея подозрениями, но не могу от них избавиться. Я должна пережить их, выдавить из себя, победить, как инфекцию. Как чуму.

Только эту чуму не победишь.

Я снова позвонила Роме. Снова. Снова. Нет ответа.

Страх застилал глаза, путал мысли. Все прошедшие недели я подавляла в себе позывы прошлого, и вот они вылезли клубком мерзких, чёрных змей и теперь пожирают мой разум.

Что, если Алексей запретил Роме со мной общаться? Что, если он причинил ему вред? Рома не атлет, он и в спортзале-то был раза два в жизни, ему против Алексея не выстоять.

Я пыталась отвлечься, но не могла.

Я пыталась заснуть, но вскочила в полусне, бездыханная от кошмара. В голове звучала песня, которую Данила пел снова и снова.

Правда не может ранить. Она как тьма. Пугает тебя до дрожи, но со временем ты увидишь всё ясно и чётко…

Даже проснувшись, я слышала его голос. Нащупала лампу на прикроватной тумбочке, зажгла свет, проверила замки. Никого.

Я хочу тебя.

Ты повеселилась, я больше тебе не нужен.

Я хочу тебя.

Никто не будет хотеть тебя больше, чем я… (11)

Проклятая песня!

Голос Данилы постепенно растворялся в тишине. Всего лишь ночной кошмар. Всего лишь моё прошлое, которое не хочет исчезать.

Я плакала, силясь вытолкнуть из памяти Данилу и всё с ним связанное. Почему воспоминания вернулись именно сейчас? Потому что я осмелилась стать счастливой?

Сидела в полудрёме, завернувшись в одеяло, до самого утра. Опустошённая. Отравленная подозрениями. Зародившиеся чувства к Алексею казались иллюзией.

Вот она, моя реальность. Ночной кошмар.

Правда не может ранить. Она как тьма.

Данила Резник никогда не отпустит меня, он будет жить в моей памяти и карать меня снова и снова, выбирая моменты, когда я почти готова расслабиться и жить дальше.

А его брат станет постоянным напоминанием.

Особенно если Алексей такой же, как Данила.

Мне придётся отпустить их обоих, другого пути нет.

Новости от Ромы поступили в понедельник, когда я уже подумывала о том, чтобы объявить розыск. Весь день мучилась — кое-как провела уроки, в мастерскую, само собой, не пошла и на звонки Алексея не отвечала.

В телефоне высветился незнакомый номер.

— Ника, добрый вечер. Это мать Ромы Краснова. Он просил позвонить, потому что вы оставили ему несколько сообщений. К сожалению, Рома попал в аварию, ему сделали две операции. Он просит передать, что не может заняться вашим проектом.

Я опустилась на стул, слепо глядя перед собой. Ноги не держали.

Вспомнились слова Данилы:

«Что ты сделаешь, Лёша? Изобьёшь меня, переломаешь кости? Как свежо! Мы это уже проходили!»

Неужели и Алексей такой же, как брат…

Я не должна так думать, это ненормально, это несправедливо, в конце концов. Но мысли сами по себе бегут вперёд, строят мосты, ломают всё хорошее, во что я успела поверить.

Мне надо что-то сказать, мать Ромы ждёт ответа.

— Это ужасно, мне так жаль. Спасибо, что позвонили, а то я очень волновалась.

— Рому оперировали, потом лежал в реанимации.

— Можно узнать, как это случилось?

— Людское коварство, вот как. Люди, они такие… — Женщина всхлипнула. — Разрушат жизнь и сбегут, отказываясь признавать вину. Нога сломана в двух местах, ещё повреждения, всё это очень тяжело.

— И вы не знаете имя виновного? — спросила хрипло.

— Его ищут. — Женщина заплакала.

— А Рому можно навестить?

— Вы настолько… хорошо знакомы? — спросила она после паузы, но назвала больницу. — Его переводят в палату, и когда ему станет получше, он ответит на ваши сообщения. Надеюсь, это будет скоро, — добавила она осторожно.

Недостаточно скоро. Аварию можно подстроить. Я должна увидеться с Ромой прямо сейчас. Он скажет хоть что-то… не знаю толком, что, потому что мысли мечутся в полном беспорядке. Место аварии, время, внешний вид виновного…

Что делать, когда прекрасное настоящее напоминает жуткое прошлое? Что, если тебе везёт на жестоких мужчин, способных на удивительную лживую нежность?

Я заставила себя собраться с мыслями, с силой сжала кулаки. Меня трясло, словно в горячке, от жутких, несправедливых подозрений. Я же верю Алексею, верю ему до конца, тогда почему? Откуда такие мерзкие мысли?

Вздохнув, признала поражение. Я должна поехать в больницу. Если не поеду, так и буду мучиться, укорять себя одновременно и за недоверие, и за наивность.

Злясь на себя за слабость, я вышла из квартиры и уткнулась в Алексея. Интересно, как давно он подслушивает у моей двери?

Стоит около лифта со скрещёнными на груди руками. Злой. Напряжённый.

Умеем же мы встречаться на лестнице. Кресла, что ли, поставить?

Я попятилась назад в квартиру, на ходу вытирая глаза. Заметив, что я плачу, Алексей нахмурился.

— Ника? Что за… что с тобой стряслось?

— Не сейчас! — Попыталась закрыть дверь, вслепую нащупывая дверную ручку. Как не вовремя он пришёл. Подозрения переполняют меня, отзываясь паникой. — Пожалуйста, Лёша, не сейчас!

— Ника!! — прогрохотал он. — Что с тобой?!

— Что со мной?! Не со мной, а с Ромой! Вот и скажи мне, что с моим другом? А? Что? — слова полились наружу вперемешку со слезами. Я попыталась закрыть дверь, но Алексей не позволил.

— С каким на фиг другом?

— С Ромкой!!

— Кто такой Ромка?? — Алексей протиснулся в квартиру. — Ника, объясни нормально, ты меня пугаешь!!

Данила тоже казался напуганным. Говорил, что боится за меня. Когда я упала на лестнице, он искренне волновался о моём здоровье, а на самом деле разыграл сцену, чтобы испугать и унизить меня. Он играл на моих нервах, мучил и пугал. Пытался свести с ума.

А при этом выглядел на удивление искренним.

Вот и Алексей смотрит на меня искренним взволнованным взглядом, а я не могу… Не могу ему поверить. Внутри что-то оборвалось.

Как сломанная кукла, я возвращаюсь в прошлое, потому что знаю только один путь. Недоверие. Меня замкнуло на недоверии.

Слёз было столько, что я почти не видела лица Алексея. Попятилась, оступилась и упала бы на пол посередине прихожей, если бы не Алексей. Он подхватил меня на руки и отнёс на кровать. Посадил прямо в обуви, закутал в одеяло и сел рядом.

— Так… — откашлялся и сделал глубокий вдох, приходя в себя. — Давай по порядку, Ника. Почему ты не отвечаешь на мои звонки?

Я молча плакала. В голове ещё звучали отголоски жуткой песни Данилы. Я не верю, что Алексей такой же, не могу в это верить, но и довериться тоже не могу. Я потерялась.

— Когда ты в последний раз спала? — Не получив ответа, Алексей поднялся и включил чайник. Не думаю, что он хотел чаю, просто пытался хоть чем-то занять руки. Не знал, как справиться с обезумевшей сомнамбулой, которая ещё позавчера казалась нормальным человеком.

Ходил взад-вперёд по студии, потом подошёл ближе и опустился передо мной на корточки.

— Ника! Послушай меня. Что бы ни случилось, просто скажи мне правду. Нет ничего такого, с чем мы с тобой не справимся, но ты не должна от меня закрываться. Я сделаю тебе чай, ты согреешься и успокоишься, а потом мы поговорим.

Он вернулся на кухню.

— Рома попал в аварию, — прошептала я, глядя на его широкую спину. Истерика всё ещё подрагивала в мышцах, но вид Алексея, как ни странно, успокоил.

Алексей замер, потом медленно обернулся и посмотрел на меня, силясь вспомнить человека по имени Рома. Это выглядело искренне.

Данила тоже не упоминал тех, кому угрожал. Моих учеников. Лиознова.

— Я очень сожалею, Ника, но, пожалуйста, объясни, кто такой Рома?

— Программист, дизайнер сайта.

— Точно, Роман Краснов. Я сожалею, что он попал в аварию.

Я промолчала.

Данила тоже замечательно играл выбранную роль. Так, что я ни о чём не догадывалась.

Алексей подошёл ближе, помешивая чай, и присмотрелся к моему лицу.

— Ты расстроилась, потому что твой друг попал в аварию? Я понимаю, Ник, но при чём тут я? Почему ты разозлилась на меня и не отвечаешь на звонки?

— Рома в больнице.

— Что с ним случилось? — в голосе Алексея звучало сочувствие.

Данила тоже умел показывать искреннее сочувствие. Например, когда я не вышла в финал конкурса.

Отчаяние подошло совсем близко, так близко, что сдержать его невозможно.

— Я не знаю, что случилось с Ромой. А ты? — спросила с нажимом. Страха уже не было, только липкая вязь отчаяния. — Ты знаешь, что с ним случилось? Скажи мне правду.

Я поторопилась насчёт страха. Он вернулся.

Алексей побледнел, его лицо вытянулось в маску. А потом на щеках стали появляться красные пятна.

— Ты что… ты… — хрипло начал он. Поставил чай на пол, не донося до кровати. Пролитая жидкость растеклась в форме сердца.

Алексей вцепился в волосы, взревел, как подстреленный зверь, и рванул к выходу. Вылетел на лестницу, захлопывая за собой дверь, и на бешеной скорости побежал вниз по лестнице.

Наверное, разумная женщина побежала бы следом и заперла дверь, но разум давно покинул меня, сдавшись под действием коварной цепи интриг Данилы Резника. Верю ли я в искренность реакции Алексея?

В данный момент я не верю ни во что. Особенно в то, что моё воспалённое воображение способно на мало-мальски разумные выводы.

Справедливо ли судить мужчину за поступки брата? Справедливо ли примерять на него чужие грехи?

Нет, конечно.

Стоит ли верить инстинктам, которые вопят, что Алексей невиновен?

Я никому не верю.

Но чай выпила. Слишком сладкий, в нём ложки три сахара, а то и больше.

Снова села на постель. Алексей ушёл, я свободна, могу ехать в больницу и узнать у Ромы о случившемся. Но сижу на месте.

Потому что в глубине души знаю, что Алексей невиновен. Стоило только увидеть его, как я потянулась к нему всем сердцем. Он — якорь, привязавший меня к реальности. Он не Данила. Надуманный мною кошмар таковым и является. Надуманным.

На месте Алексея я бы не вернулась. Такое недоверие простить трудно. Если не сможет, будет прав.

Алексей вернулся.

Распахнул незапертую входную дверь и вперился в меня неописуемым взглядом.

— Поехали! — сказал сипло.

— Куда?

— Куда ты и собиралась ехать, полагаю, что в больницу. Вот, возьми. — Разблокировав свой телефон, Алексей открыл список звонков. — Посмотри внимательно, Ника, сегодня я звонил только тебе. Внимательно проверь. — Снова заблокировал телефон и бросил мне на колени. — Держи его у себя.

— Зачем?

— Мы поедем в больницу, и я подожду в машине, пока ты встречаешься с Романом. Мой телефон будет у тебя, чтобы ты знала, что я не могу позвонить ему и… — Алексей на секунду прикрыл глаза и сжал губы, — и угрожать. Выясни, что с ним случилось, и чем мы можем ему помочь, а потом поговорим о твоих подозрениях.

Чем мы можем ему помочь.

Мне стыдно за подозрения, за то, что безумный страх заглушил инстинкты.

— Лёша, пожалуйста, не надо…

— Поехали, Ника. Я не собираюсь тебя убеждать или умолять. Узнай правду сама, уж себе то ты поверишь.

— Не уверена…

— Поверишь!

Протянул мне руку, но я отползла на середину кровати. Его лицо чуть смягчилось.

— Всё в порядке, Ника, не бойся, я понимаю. Поехали.

Внутри всполохнулось отчаяние. Осознание, что я допускаю чудовищную ошибку, жгучую несправедливость в отношении Алексея, через которую уже будет не перешагнуть. Недоверие отравит воздух наших отношений. Это несправедливо, это страшно. Потому что сейчас, глядя на Алексея, я не могу понять, как додумалась сравнить его с Данилой. Как позволила подозрениям задушить мой разум.

— Я никуда не поеду. Спасибо за чай и за то, что пришёл. Мне стыдно за истерику.

— Поехали, Ника. Даже если ты больше никогда не заговоришь со мной, даже если мы просто будем работать в одном здании, я не хочу, чтобы этот вопрос оставался неразрешённым.

— Он разрешён.

— Нет. — Алексей шагнул ближе. — Для меня не разрешён. Ты пропала на сутки, довела себя до истерики, подозревая, что я причинил вред твоему другу. Из-за чего? Из-за ревности, да?

Чуть заметно кивнула, хмурясь.

— Ты сравнила меня с Данилой. — Его голос был тяжёлым, как надгробная плита. — Ты… — вдохнул с усилием, — считаешь… — ещё один дрожащий вдох, — что я такой же, как Данила. Ты не позвонила, не спросила, не доверилась мне. С ходу поверила в мою недоказанную вину и пропала.

— Да.

Говорят, лучшая защита — это нападение. Если ищете эксперта в этом деле, обратитесь к Алексею Резнику.

— Поехали, Ника. Раз тебе нужны доказательства, что я не такой, как Данила, поедем и получим их от твоего друга. Я не допущу, чтобы ты подозревала меня в… таком… — голос сорвался, и Алексей сел рядом. Запустил пальцы в короткие волосы и тряхнул головой. — Скажи, что я сделал или сказал такого, что вызвало твоё недоверие?

— Ничего. Проблема в Даниле и в прошлом. Я ничего не замечала, а он угрожал, шантажировал… и теперь во мне что-то сломалось. Боюсь, что это «что-то» — доверие. Рома пропал, и на меня нашло помутнение. Всю ночь снились кошмары с жуткой песней Данилы и… прости меня, Лёша. Ты не заслужил недоверие.

Как же это просто — не поверить и провалиться в бездну страха. Потому что однажды ты ошиблась, и поэтому, по определению, все твои решения неправильны. А слушаться инстинктов ещё страшнее.

— Я не Данила, — сказал Алексей тихо, потом сжал ладонями моё лицо и повторил громче: — Я не Данила! — Соскочил с постели и снова начал ходить по студии кругами. — Ни в чём, никак, никогда. Клянусь тебе, Ника! Я не Данила! Не смей так думать! Не смей!!

От боли в его голосе моё нутро скрутило болезненным спазмом. Стало безумно стыдно, словно обидела ребёнка. А ведь Алексей защищал меня ещё в школе, да и сейчас именно он помог мне справиться с кошмаром последних недель.

А я в ответ…

Алексей в бешенстве. Ему некуда выплеснуть энергию, поэтому его движения беспорядочны, взгляд блуждает по крохотной квартире.

— Ника, никогда не бойся меня, — говорит он, и его мягкий голос контрастирует с резкими движениями тела. — Я во всём виню только себя. Если ты испугалась, значит, я что-то сделал неправильно, слишком тебя поторопил. Я пытался быть терпеливым, чтобы не спугнуть тебя, хотел убедиться в твоих чувствах. Я где-то ошибся. Ты не смогла довериться, испугалась, не пришла ко мне. Я не знаю, что сделать, как это исправить. Пожалуйста, поедем в больницу.

Осознание чудовищности моих подозрений накрывает с головой. Мне стыдно за панику, за животный страх, за то, что сравнила его с Данилой.

А ещё мне больно, что Алексей во всём винит себя.

Виноват страх, виновата я, не он. Виновато прошлое.

— Ты не Данила. Я знаю, что ты не Данила. Прости меня.

Соскочив с кровати, я побежала к нему. С разбегу обхватила за шею и поцеловала. Сразу и сильно, отвлекая, поворачивая ход сегодняшнего дня. Не просто отводя от края обрыва, а перенося нас в совершенно другое место. Там, где мы должны были быть с самого начала. До Данилы.

Алексей сомневался ровно две секунды, а потом бешеным рывком подхватил меня на руки.

Не подумайте, я не против красивого элегантного секса — медленных раздеваний, томных изгибов, восторженных взглядов и прочего. Данила — эксперт в этом деле.

Но если падать в секс с головой, имеются некоторые преимущества. Например, твоё нутро возгорается пламенем, и становится невозможно думать о своих действиях. И это прекрасно.

Нет вступлений, разговоров, картинных жестов. Ты не представляешь себя героиней эротического фильма. У тебя вообще нет времени на мысли. Ты не видишь перед собой ничего, кроме человека, на котором сошёлся клином весь мир.

Это не близость, а падение. Мы упали в секс, держась друг за друга.

Алексей удерживал меня на руках, но это не давало простора для действий. Посадил на стол, но я сползла, чтобы быть ближе. Всем телом льнула к нему, жадно целовала, оттягивала зубами кожу на шее. Рычала, как голодный зверь. Я почти потеряла Алексея из-за своих собственных мыслей, из-за страха, из-за прошлого, и сейчас я боролась за него, как дикое животное. Боролась за нас.

Мы не могли найти места для наших тел, изгибаясь в попытке подобраться ближе. Невозможно близко.

Алексей сходил с ума. Реально, сильно, внезапно. Энергия его гнева и отчаяния выплеснулась на меня бешеными поцелуями, невероятной силой рук и разорванной одеждой.

Треск одежды отрезвил его. Пальцы скользнули между моих ног и остановились.

— Ника, нет… — прошептал еле слышно, — так нельзя, я хочу, чтобы было правильно…

— Мы уже пробовали «правильно», и смотри, куда оно нас привело, — сказала, впиваясь ногтями в его бока. — Мы и друзьями быть пробовали, тоже не получилось.

Алексей наклонился к моим губам. С силой проник внутрь языком и насадил меня на сильные пальцы. Одновременно. Выталкивая из меня громкий стон.

Его глаза расширились, и он резко вдохнул. Всем телом. Впитал меня.

Я прижалась ближе, двигая бёдрами и царапая его спину.

— Ты даже не представляешь, до какой степени мы с тобой НЕ друзья, — пробормотал он.

Я дёрнула за пряжку его ремня и, чуть отстранившись, заставила посмотреть мне в глаза.

— Покажи мне, до какой степени.

Я осталась без одежды. Быстро. Алексей же расстегнул ремень и джинсы, а на остальное не хватило терпения. Но с меня одежду сорвал с невероятной скоростью. Мы упали на кровать, сплетаясь, изгибаясь, вернее, изгибалась я, жадно задирая его свитер, прижимаясь к горячему телу.

Его пальцы так и не вышли из меня, доводя до слепой нужды и всхлипов.

Если считать оргазм показателем доверия, то скажу, что я кончила в тот момент, когда Алексей в меня вошёл. Не дожидаясь основного действа. Не стану это анализировать.

Алексей спешил. Упал на меня, жадно водя губами по телу, подмял под себя, повернул на бок. Моя нога оказалась согнутой под ним, руки вцепились в сильную шею.

Он вошёл в меня прямо в этой позе, больше мы ждать не могли. Повернуться тоже, потому что реальность сузилась до одной точки, в которой Алексей яростными толчками догонял мой оргазм.

Потом замедлился, но не изменил позу. Сжал зубами сосок и в ответ на мой стон сказал:

— Сделай так, чтобы я кончил.

— Как? — прохрипела я.

— Кончи ещё раз и возьми меня с собой.

Я уже говорила, какой эффект имеют на меня приказы Алексея? Очень сильный. Особенно когда они приправлены умелыми движениями пальцев и губ.

Я оказалась на удивление послушной в его руках, и это ощущалось правильно.

Было бы легче, если бы секс с третьим Резником мне не понравился.

Наверное, тогда моя жизнь стала бы намного проще. Наверное, мне хотелось, чтобы всё было просто.

Но так уж получилось, что я закричала в голос.

Пробежавшись поцелуями по моему телу, Алексей переместился и лёг рядом. Я попыталась выпрямить ногу и заскулила от болезненных мурашек.

— Этой позы нет в Камасутре(16), — пошутила ворчливо, потирая затёкшие мышцы.

— Уж извини, мне временно было не до Камасутры, — усмехнулся Алексей. — Надеюсь, с вопросом о друзьях мы покончили навсегда.

— Боюсь, что так, — прижавшись, поцеловала его в подбородок. — А жаль, ты был отличным другом.

— С вопросом о доверии тоже разобрались? — осторожно спросил он, заглядывая мне в лицо.

— Полностью, — пообещала честно.

— Отлично, — выдохнул он.

— И что теперь?

— Теперь всё. — Пожал плечами. — Всё, что захочешь, — пояснил, как всегда, лаконично.

В этот момент пиликнул телефон, оповещая о сообщении. Я бросила быстрый взгляд на прикроватную тумбочку, и Алексей посмотрел следом.

Над несколькими строками текста виднелось имя отправителя — «РОМА».

Сообщение от Ромы.

Алексей поджал губы и, взяв телефон, передал его мне. Не глядя.

Я улыбнулась и, тоже не глядя, бросила телефон на коврик.

— Потом узнаю, чем мы можем ему помочь, — сказала, уверенно глядя Алексею в глаза.

Он выдохнул. Отпустил то, что случилось между нами, надуманный мною кошмар. Он мне поверил.

— Послушай меня, Ник, — сказал, устраивая меня на своём плече. — Неудивительно, что тебя мучают кошмары, но ты сможешь через это перешагнуть. Возможно, было бы легче, если бы не сохранялась связь с нашей семьёй, но давай попробуем сделать это вместе? Я обещаю, что у нас получится. Ты мне веришь?

Внутри стало так тепло и радостно, что я захихикала. Не самая адекватная реакция на его слова, но вот такой у меня выдался биполярный день.

— Как я могу тебе верить, если ты мне только что сломал ногу в порыве страсти?

— Прямо-таки сломал! — фыркнул он. — Не помню, чтобы ты жаловалась в процессе!

— Это потому что порыв был качественный.

— Рад служить даме.

— В следующий раз разденься, прежде чем служить. У тебя слишком красивое тело, чтобы скрывать его от дамы.

— Ты собираешься на меня любоваться?

— Почему бы и нет.

Я верю ему, полностью и до конца, и хочу перейти пропасть воспоминаний, держась за руки. Но не стану торопиться. Не могу.

— Послушай, Лёша, а бывшие одноклассники могут быть просто… любовниками? — спросила, посмеиваясь, но за шуткой скрывался самый серьёзный из возможных вопросов. Пожалуйста, Лёша, не торопи меня. И не обижайся, потому что я в кой-то веки говорю правду.

Алексей ненадолго задумался, потом вздохнул и покачал головой.

— Одноклассники? Любовниками? Что ты, нет, такого никогда не случалось, — сказал, еле сдерживая смех.

— Издеваешься?

— Смеюсь.

— Над чем?

— Над тем, что тебе необходимо придумать оправдание тому, что только что случилось.

— Мы нарушили законы Камасутры! — возмутилась я, обнимая его и забираясь руками под одежду. — Это неслыханная дерзость.

— И нарушим ещё не раз. Если тебе так нужно оправдание, то да, бывшие одноклассники могут быть любовниками. Это случается повсеместно, порой достигая масштабов эпидемии. — Алексей расширил глаза в притворном ужасе.

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.

— Да, знаю, и если ты собираешься обозвать то, что сейчас произошло, «приятной мелочью», то я тебя отлуплю.

— Хватит дурачиться.

— И правда, хватит. Лучше разденусь-ка я, дам тебе возможность мною полюбоваться. — Забавно дёргая бровями, он стянул одежду и лёг рядом. — И как тебе? Дотягиваю до Галы Дали?

— Дотягиваешь, — призналась со вздохом. — Нарисовать бы.

— Я тебе сейчас нарисую! — он закатил глаза.

— Я тебя нарисую и продам копии мамашам твоих учеников. За большие деньги.

Я снова его хотела. Дело не в совершенном теле и даже не в сексе, а в моменте близости, во временной гарантии, что наше удивительное счастье защитит от прошлого, от его неминуемого возвращения.

— Сейчас я кое-что тебе докажу, — объявил Алексей.

— Звучит многообещающе. Что именно?

— Что я могу заниматься любовью и при этом не сломать тебе ногу.

Алексей беззвучно смеялся, и я присоединилась.

— Да ну, так будет скучно.

— Тогда готовь ненужную конечность, будем ломать.

Алексей улыбался, от начала и до конца. Его поцелуи были улыбками, его нежность наполняла меня счастьем. Он пытался быть сдержанным, но страсть прорвала поверхность приличий, смела улыбку с его лица, и, закинув мои ноги себе на плечи, он вошёл в меня, запечатывая наши отношения в новой категории.

Не одноклассники. Не приятели. Не друзья. Любовники. Пусть будет так.

Когда мы отдышались и разомкнули уставшие тела, я с трудом проговорила:

— На выходе вызови «Скорую». Мне снесло крышу.

— Вот ещё, — фыркнул он. — Я не собираюсь уходить. Фиг знает, что ты ещё без меня надумаешь. Да и потом, ты меня утомила.

— Но у тебя группа в девять вечера.

— Ребята подменят. А я буду отдыхать.

Алексей устроился под одеялом, обнимая меня обеими руками. Я поддалась, но не расслабилась. Теперь мне есть, что терять, а над нами словно висит тень…

— Так, Ника, — пробормотал Алексей, почувствовав моё напряжение. — Давай, колись: собираешься толкнуть речь по поводу наших отношений, или я могу сначала вздремнуть? — спросил весело.

— Что?? Какую речь?

— Ты пыхтишь.

— И что?

— Значит, готовишь пламенную речь о невозможности серьёзных отношений. Так вот, давай уж сразу, а то потом накрутишь себя и разбудишь посреди ночи.

Всё-то он знает. Невыносимый мужик.

— Раз ты уловил суть, то и говорить не о чем.

— Отлично. Тогда давай вздремнём, у меня большие планы на эту ночь.

— Я есть хочу, пойду приготовлю ужин.

Встала с постели и, натянув футболку, направилась на кухню. По пути бросила взгляд на телефон.

— Лёш, прочитай, что там с Ромой, — попросила, открывая холодильник.

— Я не собираюсь читать твои письма, — сухо ответил он.

— А ревновать меня собираешься? — подмигнула ему, доставая продукты.

Интересно следить, как Алексей взвешивает возможные ответы. Если скажет «да», напугает меня и напомнит о Даниле. Если скажет «нет», соврёт.

— Ты позавчера чуть не испепелил Родена взглядом, а ведь он безобидный, как ребёнок. Так что признавайся, как обстоят дела с ревностью?

— Плохо, — сдержанно ответил он.

— Даже так? — Пожал плечами. — Что ж, правильно, что ревнуешь. А то найду себе другого муза, более охотного, — пригрозила в шутку. — Лёш, как насчёт риса с мясным соусом? Могу добавить специи, чтобы было поострее.

— Отлично. Помнишь, ты делала соус с паприкой? Это было нечто. Я помогу, а после ужина сразу спать.

Алексей выбрался из постели, и я поневоле засмотрелась.

— Эй-эй, не отвлекайся! Корми своего муза!

— Лёш, я серьёзно, посмотри, что Рома пишет. Вдруг неотложное дело.

Алексей неохотно подобрал телефон, посмотрел на экран и усмехнулся.

— Говорит, что ты на него запала.

— Что???

Выхватила у него телефон.

«Запала, на меня, да?))) Мать пришла, говорит, ты заплакала, когда она звонила. Меня перевели в палату, колёса — супер, вот бы домой дали пару пачек. Водитель грузовика признал вину. Звякну, когда выпишут, поговорим о сайте ХХ»

Сумасшедшая паника — это запоздалый привет от Данилы. Вспыхнувшие огнём шрамы, оставленные другим мужчиной.

Алексей обнял меня и заставил посмотреть ему в глаза.

— Будет трудно, — сказал твёрдо. — Без проблем никак, и ты об этом знаешь. Но мы справимся.

Если связь с братом Данилы — ошибка, я всё равно не стану останавливаться.

Иногда самое правильное, что ты можешь сделать, — это допустить ошибку.

* * *

Вдохновение подбросило меня в постели в пять утра. Как петух, честное слово. Алексей недовольно заворчал, но разомкнул объятия, отпуская меня на волю. Чуть раздвинув шторы, я устроилась рядом с ним с карандашом и альбомом.

Нарисовала шею, плечо, потом незаметно отогнула угол одеяла. Ну… я надеялась, что сделала это незаметно.

— Отстань, женщина! — проворчал Алексей с чуть заметной улыбкой. — Опять за старое!

Касаюсь губами его плеча, выпрашиваю разрешение на художественное баловство.

— Сейчас доцелуешься у меня, — грозится Алексей, но улыбка выдаёт его с головой. — Молись, чтобы я не проснулся, а то не будет тебе никакого рисования.

— Спи, — вожу губами по его груди. — А я порисую.

— Если получится абстрактная фигня, буду злиться, — фыркает он и засыпает.

А я рисую.

Творю целую выставку, лёжа рядом с ним. В Алексее нет ни грамма творческой энергии, он как печатный лист, чёрно-белый. Но он взрывает мою фантазию. Настолько, что я не могу лежать спокойно. Рисую одно, а уже думаю о следующей работе. Ёрзаю и делаю заметки у края альбомного листа, чтобы не забыть всё, что хочу нарисовать и вылепить. Хотя глупо думать, что забуду. Никогда, что бы ни случилось, я не забуду этого мужчину. Чтобы кто-то настолько чёрно-белый взрывал мои краски, это надо постараться.

Не сдержавшись, провожу языком по его ключице, неровной после давнего перелома. Я сделаю её из гипса, Роден поможет, научит. Ключица, плечо, основание шеи. Невозможно не провести по ним языком, нереально. Вкусно. От запаха его кожи в животе зачинается пожар.

Обвожу языком линию челюсти, прикрываю глаза, сглатывая от нарастающего тепла внутри.

Возвращаюсь к левой ключице, ласкаю её взглядом.

Я должна увидеть её неровности в гипсе, вылепить её по памяти языка.

Это первая работа.

Следующая — губы, тоже из гипса.

Губы, подбородок и часть щеки, сильные мышцы шеи. Моя рука, протянутые пальцы, нежно касающиеся его губ. Кто бы объяснил, что со мной происходит во время этого невинного прикосновения.

А ещё его профиль, лоб, глабелла с морщинками посередине.

Глаза. Нарисую его радужку, ничего другого. Акрил и лаковое покрытие. Отражу все цвета, которые вижу в, казалось бы, обычных карих глазах.

И это только начало. Как я уже сказала, у меня накопилось идей на целую выставку. Не слабо меня приложило.

— Всё, мне надоело, — заявил Алексей через слишком короткое время. — Пора тебе отрабатывать почётное звание любовницы.

Перевернул меня на спину и уткнулся носом в ключицу.

— Ты пахнешь сном и мной. — Лизнул мою кожу. — Мне нравится этот запах.

— Сейчас ещё добавишь своего запаха? — весело предположила я.

— Думаю, стоит, чтобы тебе хватило на весь день.

— Куда ж я без этого!

Все шутки исчезли, когда его поцелуи спустились к низу живота. Я замерла, вцепившись в одеяло. Блаженство. Так сильно ждёшь следующего прикосновения, что не дышишь.

Беззвучный смех поглаживает нежную кожу бёдер.

— Нахихикалась? — интересуется Алексей, улыбкой гладя моё колено. — Сейчас я узнаю, что тебе нравится.

— Мне…

— Шшш… не рассказывай. Я хочу сам обо всём узнать… а потом скажешь, угадал или нет.

Он угадал.

О да, он угадал.

Такие действа с утра пораньше — опасная идея, мне ещё целый день мотаться с урока на урок и краснеть каждый раз, как вспомню, что мы выделывали утром.

Алексей вошёл в меня быстро и жадно, наслаждаясь отголосками моего оргазма. Мой вкус на его губах опьянял.

— Нарисуешь нас? — спросил. Его голос срывался от удовольствия.

— Да. Но никому не покажу. — Я изогнулась, сжала мышцы, задвигалась в такт с ним, впиваясь ногтями в широкую спину. — Это слишком… сильно.

— Это очень сильно, — сказал Алексей, и его взгляд потерял фокус. Контроль выходил из него с каждым выдохом, он толкался в меня всё сильнее, закинул мою ногу на плечо и склонился, покрывая поцелуями моё колено.

— Ника… я сейчас… о, я…

Содрогнулся во мне, неритмично, сильно, словно выдавливая всего себя. Опустился на меня опустошённый, с сияющим взглядом. Его губы сложились в слова, в первые буквы, но замерли. Чуть нахмурившись, он отодвинулся.

Вышел из меня и смотрит. Раздвигает мои ноги, гладит пальцами следы нашей близости, и я накрываю его руку и двигаюсь вместе с ним. Распаляюсь от страсти его взгляда.

Алексей склоняется и запечатлевает поцелуй прямо там, где только что были наши руки. Запечатывает меня, как конверт.

Судорога второго оргазма, неожиданный бонус, пробегает по телу. Первобытные инстинкты ворочаются горячим клубком. Я пахну своим мужчиной, он во мне, он смотрит на следы нашей страсти, и его зрачки расширяются.

Удовольствие от принадлежности, от обладания, от избытка чувств. Незнакомое ощущение, но оно отнюдь не пугает. Наоборот, словно возвращение к чему-то дивно правильному и нужному.

Никогда раньше я не чувствовала себя настолько… женщиной, и восторг от этого осознания наполняет до краёв. Это не игра, не показной секс, это сквозное удовольствие. Животная совместимость, прошивающая насквозь, делающая вас парой.

— Недурственно для семи утра, — улыбаюсь я.

— Маловато, но до вечера как-нибудь дотяну, — провозглашает Алексей и направляется в душ.

— Ты, значит, мыться идёшь, а я должна хранить твой запах.

— Ты права, плевать на мытьё, я пошёл на работу. Вообще больше не собираюсь мыться.

— Пожалуй, я поспешила насчёт любовников, если ты перестанешь мыться. Слушай, Лёш, а ты всегда был таким дурашливым? Я вообще не помню, чтобы ты шутил в школе.

Нахмурившись, он задумался и пожал плечами.

— Я… понятия не имею, Ник. — Обернулся, и я увидела в его глазах волнение. Ему хорошо, и он тоже, как и я, боится это потерять. — Я и сам себя таким не знаю, — признался. — Тебя это раздражает?

— Меня… — Я задержала дыхание. Как признаться, что мне всё в нём нравится? Что от его счастливой беспечности и лёгкости обычно хмурого взгляда у меня замирает сердце. — Ничего не поделаешь, постараюсь стерпеть твои шуточки, — говорю с лёгкой усмешкой.

— Вот и славненько. Подъём, Ника. У тебя полно дел, а вечером надо решить насчёт ремонта лестницы, а то твоим клиентам придётся тащиться через парадный вход.

— Перед тем, как уйдёшь, прочитай кое-что?

— Стихи? — Алексей состроил забавную рожицу.

— Прозу. Ответ с конкурса насчёт следующего этапа.

— Сама боишься прочитать?

— Нет, не боюсь, но хочу открыть вместе.

— Ты прошла в полуфинал.

— Ты даже не взял планшет.

— Я видел твою работу, ты не могла не пройти. Вот, смотри, — демонстративно ткнул пальцем в экран и, пробежав глазами ответ, торжественно объявил: — Итак, дамы и господа, моя задница вышла в полуфинал!

Я бегло прочитала текст. Действительно прошла.

— Не задница, а торс и бедро.

— Это ты кому-нибудь другому рассказывай про торс и бедро, — Алексей чмокнул меня в нос, — а на картине — моя задница. Ника, готовься, будем праздновать.

— Победу твоей задницы?

— И твою победу тоже, — подмигнул он.

Алексей ушёл, сверкая отличным настроением.

Проводив его взглядом, я посмотрела на прикроватную тумбочку, на лежащие на ней противозачаточные таблетки. Вчера вечером Алексей бросил на них вопросительный взгляд, и я кивнула, разрешая ему не пользоваться защитой. Это казалось само собой разумеющимся, правильным, естественным.

Меня вдруг осенила мысль, что я никогда не показывала таблетки Даниле. Принимала их, но хранила в тумбочке и не предлагала ему избавиться от презервативов. Делала это автоматически, не задумываясь о том, что наши отношения от случайного флирта перешли в нечто большее.

Два месяца вместе, помолвка, свадебные планы, но мне ни разу не пришла в голову мысль, что таблеток достаточно.

Я никогда не доверяла Даниле Резнику.

* * *

Думаете, я провела в приятной истоме весь день? Если бы! В меня будто запихнули новые батарейки. Впервые за последние годы я увидела очертания будущего. Не то, чтобы раньше я болталась по жизни, как бесформенная амёба, но слишком много усилий тратила на то, чтобы доказать свою состоятельность, как художницы, незнакомым людям. Преподавателям, соученикам, критикам и судьям. Родители поддерживали меня, но они, как и я, ориентировались на внешний успех, а он, как известно, непостоянен и непредсказуем. Из тех, кто его добился, счастливыми выглядят далеко не все.

Всего несколькими фразами и парой поступков Алексей изменил меня, настроил, как сломанный компас, и заставил задуматься о том, чего хочу я. Мужчина, который не понимает моё творчество, без труда разгадал меня саму. И теперь знает меня лучше, чем кто бы то ни было. Понять бы этот парадокс, но времени нет. Куча уроков, а потом надо бежать в студию. Студию Ники Тумановой. В воплощение мечты, подаренное бывшим одноклассником, моим всего лишь любовником.

Обедала я наспех, перехватила пару бутербродов. Поймала себя на том, что заодно выбираю еду для Алексея. У него сегодня напряжённое расписание, вдруг не успеет поесть. Взяла куриный салат с мексиканским соусом, его любимым, и бутерброд. Купить бы суп, но негде разогреть. Об Алексее хочется заботиться, по-женски. А ещё хочется…

Нет, я должна держать себя в руках, мы просто любовники. Я слишком спешила с Данилой и не заметила, как потеряла себя. Я больше не допущу такой ошибки.

Разложив семейные фотографии Тани, Лизы и Вадима, я рассматривала наброски для семейной композиции, когда заглянул Алексей. Запыхавшийся, в спортивной форме, он остановился в дверях.

— У меня полчаса между занятиями, умираю от голода. Бегу за бутербродами, тебе взять?

Я покосилась на сумку. «Мы всего лишь любовники», — напомнила себе.

Но слова просились наружу, и я не сдержалась.

— Лёш, вот скажи мне, как можно так безответственно к себе относиться? Ты целый день в движении, а о еде не подумал, — проворчала тоном сварливой жены.

— Э? — оторопел он, не ожидав такой реакции, а я достала салат, бутерброды и бутылку воды. — Это чьё? — не понял Алексей, но, прочитав название салата, хмыкнул. — Спасибо, — сказал просто и сел рядом.

— Я хотела взять суп, но у вас здесь негде разогреть.

— Купим микроволновку. У нас была, но сломалась. — Глянув на меня, Алексей быстро перевёл тему, стараясь не заострять внимание на моём проявлении заботы. Полагаю, он пытался угадать, когда и как я взбрыкну в следующий раз, и старался не провоцировать. — Красивые наброски, мне нравятся, но Вадим ни за что не согласится на такой портрет. Он даже не фотографируется.

Алексей показал на самую трогательную из зарисовок: на ней Вадим улыбается, а Лиза спит на его обнажённом плече. Что-то мне подсказывает, что Таня придёт в восторг от этого рисунка.

— Почему? Ты же согласился позировать, когда я тебя попросила.

— У меня были на то причины… — не подумав, начал он, и тут же остановился.

— Интересно, какие? — не ухватиться за его слова было невозможно.

— Я хотел тебе помочь, — нашёлся он.

— А Вадим, значит, не захочет помочь Тане?

— Ему придётся смотреть на этот портрет каждый день.

— Что из этого? Это момент слабости очень сильного мужчины, любовь к ребёнку. Неужели это так стыдно?

Пару минут Алексей задумчиво жевал, потом спросил:

— Ты бы повесила мои портреты в студии?

— Почему «бы»? Я уже повесила целых двенадцать работ, а будет ещё больше.

— Угу, ты ещё обои сделай с моим изображением.

— Воистину гениальная идея.

Кончиком пальца я стёрла каплю соуса с его губы. Слизнула её и причмокнула, наслаждаясь вкусом. Его вкусом. Его запахом. Наклонилась ближе и слизнула остатки соуса языком.

— Извини, — тут же опомнилась. — Ешь нормально, не буду тебе мешать.

— Я наелся. — Алексей пристально смотрел на меня, убирая остатки еды.

— Тебе нужно спешить на занятия. Лёша, ты что делаешь? — Сильные руки скользили по моим коленям, поднимаясь на бёдра. — Мы в студии. Лёша!!!

— Я твой муз, мне положено, — невозмутимо пожав плечами, Алексей поднял меня на ноги и придвинул к стене. — Положи ладони на стену и расставь ноги.

— Я… я не… — Трезвое «я не могу» превратилось в «запри дверь».

Алексей прижался к моей спине и запустил руки под юбку.

— Оставайся лицом к стене, Ника. Когда ты на меня смотришь, я… Я не смогу остановиться… Я не смогу уйти, если ты повернёшься.

Лаская меня пальцами, он прикусил тонкую кожу над позвонками. Охнув, я присела, вбирая его глубже. Алексей сжимал мою грудь, целовал шею, водил губами по затылку. Я кончила, бурно, быстро, оседая в его руках.

Взяв меня на руки, Алексей сел и устроил меня на коленях.

— Как ты… давай я…

— Шшш, Ника. Я хотел к тебе прикоснуться, больше ничего не надо. Сейчас ещё минутку посидим, и пойду на занятия.

Я обернулась, обнимая его одной рукой. Достала только до середины спины, но прижала к себе изо всех сил. Прикосновения спиной мало. Оргазма мало, не в нём дело, а в близости, в нахождении рядом, в озадачивающем чувстве правильности происходящего.

Когда Алексей рядом, я всё вижу по-другому. Наброски Вадима с Лизой. Цвета. Форму полотен. Сумрачное небо за окном.

— Ты в кино ходишь? — спросил Алексей через пару минут.

— Зачем? — я отвлеклась на романтические мысли, и слишком приземлённый вопрос озадачил.

Алексей рассмеялся мне в затылок.

— Причины могут быть разные, но, в основном, люди ходят в кино, чтобы смотреть фильмы. Хотя, если ты предложишь альтернативу, я с удовольствием её рассмотрю.

— Иногда хожу. Зачем ты спросил?

— Завтра свободное время после обеда, вот и думаю, чем заняться.

Поцеловав меня в висок, Алексей поправил одежду. Собрав мусор, он подошёл к двери.

— Ну так как? Что насчёт кино?

Я раздумывала.

— Может быть.

— Выбери что-нибудь без тяжкой мелодрамы, — подмигнул он.

Через час в мастерской появился Семён. Посмотрел на распечатки для стенда, сделал несколько замечаний, но я видела, что это — предлог, поэтому ждала, когда он объяснит истинную причину визита.

— Вы с Лёшей… — начал он и поджал губы.

Кто бы догадался, что причина его неприязни кроется в моих недоотношениях с его старым другом!

— …Мы знаем друг друга со школы, — преувеличила я спокойным голосом.

— … вы разные люди, — закончил он, не обращая внимания на мои слова. — Ты — творческий человек со всеми причитающимися особенностями.

Я выдержала достойную паузу. Я в сложном положении, ибо Семён — совладелец академии, а я — бесплатный арендатор. А ещё он — друг Алексея, и я не хочу ему грубить. Жаль, что это не взаимно.

— И какие же особенности причитаются творческим людям? — поинтересовалась холодно.

— Истеричность. Непостоянство. Самодурство.

— Судя по всему, у тебя имеется неудачный прошлый опыт, — сказала сдержанно.

— Имеется. — Семён посмотрел на фотообои с видом на Альпы. — Некоторые люди готовы дать очень многое. Слишком многое. — Перевёл пристальный взгляд на меня. — А некоторые только берут. И они недостойны того, что для них делают.

Нетрудно догадаться, что и кого он имеет в виду. Неслабый диагноз, поставленный сходу.

— Я впечатлена, что ты видишь меня, как на ладони. Чувствую себя разоблачённой.

Семёну не понравился мой откровенный сарказм.

— Я буду следить за тобой, Ника. Я буду внимательно за тобой следить. Будет лучше, если ты переключишься на другого мужчину. Ведь в их семье есть ещё один брат, с которым ты пока не… — От его усмешки желудок сжался в комок. — … не познакомилась поближе, — закончил он после паузы. — Или уже познакомилась?

Румянец вспыхнул на лице, как пощёчины. Тёмные эмоции поползли наружу, и удержать их было безмерно трудно.

— Я отношусь к тебе с уважением только потому, что ты — друг Алексея.

Я заставила себя произнести эти слова. Через силу. Главное, чтобы у Алексея не было из-за меня неприятностей. А Семёна я буду избегать.

— Я не ищу твоего уважения, Ника. Я защищаю друга, — сказал он резко, — и всегда буду защищать.

Негодование вдруг испарилось.

— Спасибо тебе, — сказала я, толком не понимая свои эмоции. — Продолжай.

— Что? — не понял Семён.

— Продолжай его защищать. От всех, в том числе и от меня.

Я улыбнулась. Завидую Лёше белой завистью. Когда я была с Данилой, никто из знакомых даже не попытался защитить меня от падения.

Вконец оторопев, Семён посмотрел на дверь, у которой теперь стоял Алексей. Он слышал мои последние слова, и они ему не понравились.

— Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? — Семён попытался протиснуться к выходу, но Алексей не позволил. — Я думал, мы с тобой всё обсудили? Какого хрена ты лезешь в мои дела? — спросил ледяным тоном, поймав в кулак ворот его рубашки.

— Ты не понимаешь! Ника развлечётся с тобой, пока хватает эмоций, воспользуется, а потом бросит…

— Прекрати! — заорал Алексей, выталкивая друга в коридор, а я выбежала следом.

— Лёша, пожалуйста, не ссорьтесь из-за меня. — Обняла его за пояс и одновременно положила руку на грудь Семёна. — Не надо. Пусть Семён тебя защищает, это хорошо. Пусть так будет.

Алексей промолчал, а Семён смотрел нечитаемым взглядом. Развернувшись, он пошёл к лестнице, а мы с Алексеем остались одни.

— Никто, — начал он, сбиваясь от негодования. — Никто не смеет тебя осуждать, уж точно не из-за меня. Я не нуждаюсь в защите. Не оправдывай моих друзей и не молчи, если они полезут не в своё дело. Обещай мне, Ника!

— Я и не собиралась молчать. Но Семён желает тебе добра, и это хорошо…

— С Семёном я разберусь. Никто не смеет тебя осуждать, в том числе и я, как бы ты ни поступила. Ты поняла меня?

Я кивнула. Потянулась к нему, потому что очень соскучилась за этот час. Потому что с Алексеем легко, интересно и тепло, и я не могу вспомнить, как было до него. Потому что я хочу спуститься вниз и посмотреть на занятия. На него во время занятий. Хочу приготовить ему ужин.

Алексей выдохнул и с силой прижал меня к себе.

— Прости, если напугал. Ненавижу, когда люди лезут не в своё дело.

— Я хочу, чтобы Семён тебя защищал, потому что я…

Я чуть не призналась ему в любви. Слова набухли во мне, как река после дождя, норовя выйти из берегов, вылиться в признание, к которому я не готова. Что со мной творится? Острое недержание чувств.

— Потому что так будет лучше. Безопаснее, — закончила фразу после паузы.

— Ника, мне не нужна защита. А вот ты мне… — Он нахмурился и качнул головой. — Ладно, забудь о Семёне, я с ним разберусь. Я зашёл сказать, что заболел тренер, который собирался с Вадимом в командировку, и мне придётся уехать на три дня.

— Три?? — воскликнула с таким ужасом, словно речь шла о годах.

Он улыбнулся моей реакции.

— К сожалению, три. Собираемся открыть филиал, поэтому много дел, Вадиму одному не справиться. Но, если ты сможешь отменить уроки, могу взять тебя…

— Нет! — воскликнула я, всё ещё смущённая свой бурной реакцией на отъезд Алексея и почти вырвавшимся признанием. — Нет! Всё в порядке, я просто… удивилась.

Не хватало ещё, чтобы я превратилась в одержимую девицу, постоянно дышащую Лёше в затылок.

— Если ты уверена… — Он выглядел расстроенным.

— Уверена! Три дня — это… ерунда. Пролетят незаметно. Когда вернёшься, мы… сходим в кино.

Хотелось запереть мой дурной язык под замок, как и мои выходящие из-под контроля чувства. Всё это слишком внезапно, слишком необратимо, и прошлый опыт пульсирует во мне постоянным напоминанием.

— Как скажешь, Ника. Я вернусь в пятницу после обеда, проведу вечерние группы и…

— Без проблем. Встретимся на выходных.

Проведя губами по моей щеке, Алексей ушёл на занятия. Не сомневаюсь, что он обиделся, но я не в силах объяснить своё поведение. Я боюсь того, что со мной происходит. Потеря контроля. Глубокая, желанная зависимость. Алексей делает меня сильнее, но и слабее одновременно. Потому что я не могу быть сильной без него.

Мне нужна дистанция. Она поможет, я смогу удержать нарастающие чувства. К субботе я приду в себя, и останется только симпатия к Алексею. Симпатия — это безопасно.

Спасительная дистанция. Отличное решение всех моих проблем.

* * *

Дистанция. Какое неприятное слово. Как приговор в суде или расстояние для пристрелки. Одно дело, когда я держу дистанцию с учениками, это обоснованно и разумно. А с Алексеем дистанция неуместна. Она мешает, надоедает, мучает. Она мне не нравится, в конце концов. Мы попрощались сухо, по-деловому, в поцелуе сквозила неловкость. Алексей наблюдал за мной, но не давил. Мудрый мужик, что скажешь.

Мы обменивались сообщениями, но этого мало. Да и что скажешь в сообщении? «Я скучаю»? Можно добавить «очень», но как выразить то, что это «скучаю» вырывает твоё нутро, взрывает мысли и заставляет выть на луну в животной муке.

Мы дважды разговаривали по телефону, но этого мало. Я добрую сотню раз порывалась поехать к нему, еле сдержалась.

От сдерживаемых чувств ноет в груди.

Сообщаю вам с абсолютной достоверностью: дистанция не работает. Нисколько. Меня тянет к Алексею в сотни раз сильнее, чем до его отъезда. Придётся признать массивную нужду в этом мужчине. Опасную нужду.

Неужели когда-то, до встречи с Резниками, я была нормальным человеком?

Сегодня пятница, и я оформляю стенд для академии и при этом постоянно проверяю телефон.

До субботы я не дотяну. Я хочу прижаться к Алексею на пару минут, втянуть знакомый запах и расслабиться. Чтобы поболтать о семейном портрете Вадима, о том, как Таня заплакала при виде набросков, о забавном случае с ученицей… да хоть о чём угодно. Хочу спросить, что он делал вчера вечером, хорошо ли спал…

Где он, черти его дери? Пусть вернётся и вправит мне мозги.

Я спустилась вниз и приоткрыла дверь в зал. Следила, как он ведёт группу. Как же он преображается рядом с детьми, но сегодня выглядит не очень счастливым. Усталый, прямо с поезда, и чем-то недовольный.

— Подглядываешь за ним? — прошептали над ухом. Хорошо, что это Вадим, а не Семён. — Не бойся, я тебя не выдам. Лучше сама ему скажи, что соскучилась, порадуй мужика, а то он сам не свой. Вчера был в таком состоянии, что только дурак согласился бы на спарринг с ним. Я и был тот дурак, так с матов вообще не поднимался. Только встану, снова обратно. Как зверь, право слово. Чем-то ты его огорчила, уж извини, что лезу в ваши дела.

— Лезь.

— Лезть? — по-доброму усмехнулся он.

— Лезь. Если я что не так сделаю, если обижу Лёшу, то дай мне по голове, ладно, Вадим?

— Прямо сейчас могу дать, если хочешь.

— Дай.

Улыбаясь, он примерился к моей макушке, но остановился и покачал головой.

— Не-а, лучше не буду, а то опять весь вечер на матах лежать, а потом домой ползти полумёртвым. Ты лучше мне вот что скажи, Ник, — Вадим глянул по сторонам. — Таня прислала фотографии набросков… — он смутился и запыхтел, как ребёнок.

Надо же, смелая женщина. Не думала, что Таня так быстро решится.

— И как тебе?

Вадим с силой потёр ладонью шею, до красноты.

— Норм. Ну, так… здорово, да, — покряхтев, состроил кислую мину. — Но я так не смогу… зачем меня рисовать? Лучше девочек одних.

— Можно с тобой говорить напрямую?

— Со мной лучше только напрямую, — усмехнулся он. — Я намёков не понимаю.

— Таня разрешила сделать тебе комплимент. Говорит, что ей ты не веришь. Так вот: у тебя роскошное тренированное тело. — Я никогда ещё не видела, чтобы за долю секунды лицо человека приобрело цвет баклажана. — Красота этой композиции в контрасте: сила мужчины и слабость ребёнка. Я могу нарисовать тебя в одежде, хоть в пальто с шарфом и ушанке, но нам с Таней кажется, что намного лучше, если плечо будет голым. Только твой профиль, шея и плечо. И спящая Лиза, как на детской фотографии.

Вадим задумался. Цвет лица постепенно возвращался в норму.

— А мне придётся… позировать?

— Совсем недолго. Я знаю, как тебе трудно, поэтому сделаю пару снимков.

— Ладно, Ник, я попробую, — согласился со вздохом. — В эти выходные?

— В воскресенье подойдёт?

— Да. Приходите на ужин.

Он сказал «приходите», во множественном числе.

— Спасибо. А ты почему ещё не дома? Девочки, небось, заждались.

— Лёшу жду, надо закончить дела.

— А… ну тогда… я пойду.

Ушла домой. Больше шпионить не стала, хотя хотелось ворваться в спортзал и повиснуть на шее Алексея. Уговорить его плюнуть на занятия и на дела.

Вернулась домой в пустую квартиру. Раз уж Алексея нет рядом, то создам его образ. Обещала себе, что сделаю его губы и шею из гипса, но к Родену идти не хочется, так что и глина сойдёт.

Обеденный стол у меня маленький, да и не люблю я на нём работать, лучше на полу. Расстелила клеёнку, разложила зарисовки и взялась за работу.

Телефон лежит в кармане клеёнчатого передника, и я смотрю на него каждые пять минут. У Алексея закончились занятия. Наверное, они с Вадимом занялись делами, рассказывают о командировке Семёну. Или пошли ужинать. Или в бар.

Разминаю глину так яростно, что ноют суставы.

Снова смотрю на телефон.

Не могу больше ждать, позвоню и признаюсь, что безумно скучала. Приглашу его на ужин. И на завтрак. С Алексеем не играют. Таких, как он, берегут.

Звонит телефон, на экране высвечивается имя Алексея. Сердце сразу откликается, подпрыгивает до горла. Пачкая телефон глиной, я включаю громкую связь.

— Ник, ты дома?

— Угу, — отвечаю чуть слышно, потому что сердце стучит слишком громко, мешая говорить.

— Это хорошо.

— Что-то случилось?

— Нет, — отвечает с заминкой. Голос недовольный, глухой.

— Я ушла… Вадим сказал, что вы заняты…

— Мои друзья слишком много болтают. Для тебя я никогда не занят.

— Это хорошо. Вадим согласился позировать.

— Понятия не имею, как ты его на такое раскрутила.

— Не я, а Таня. Я как раз собиралась тебе звонить.

— Что-то случилось? — Алексей встревоженно повторил мой вопрос.

— Да. Соскучилась. Очень.

В телефоне раздался непонятный шум, потом захлопнулась дверь машины.

— Я поднимаюсь наверх.

Алексей отключился.

Он звонил, сидя в машине у моего подъезда.

Я распахнула дверь и остановилась на пороге, с нетерпением ожидая появления Алексея. Он бежал по лестнице.

— Ты в плохой форме, Лёш. Медленно бежишь, — сообщила, набрасываясь на него.

Подхватив меня на руки, он захлопнул дверь. Целовал меня прямо в прихожей, сдёргивая рабочий передник и ворча:

— Сейчас я покажу тебе плохую форму! Три дня — это ерунда, говорит! Увидимся, говорит, на выходных! Сейчас я покажу тебе субботу и воскресенье заодно!

— Я очень соскучилась.

— Поговори у меня ещё. Увидимся на выходных, видишь ли!

— Подожди, дай хоть руки вымыть!

— А мне так больше нравится. Руки в стороны, Ника, и ничего не трогать!

Подтолкнул меня к окну и усадил на подоконник, встав между моих бёдер. И целовал. Долго, нетерпеливо, спускаясь на шею и снова возвращаясь к губам. Его руки щекотали, гладили, будили мою и так обострённую чувствительность.

Я тёрлась носом о его щетину, вдыхала его запах. Не выдержав, пожаловалась:

— Пожалуйста, можно я вымою руки. Я должна тебя касаться, иначе не могу.

Алексей чуть отстранился и посмотрел прищуренным взглядом.

— Тогда какого дьявола ты со мной не поехала?

— Потому что я дура.

— Ника, — он замер в миллиметре от моих губ. — Если ты собираешься играть в игры, если не будешь честной до конца, то нет смысла продолжать. Остановимся прямо сейчас.

— Я не хочу останавливаться. Вернее, не могу.

Алексей с силой обнял меня и отвернулся, пряча лицо.

— Тогда не притворяйся. Не придумывай правила, не сдерживайся. Если чего-то хочешь, говори сразу.

— Я хочу тебя.

— Это у тебя уже есть.

— Иногда я начинаю думать…

— И вот мы узрели корень всех проблем!

— Я говорю серьёзно.

— Я тоже.

— Мне стало страшно…

— Для этого есть я.

— Мне стало страшно, что я слишком к тебе привязываюсь.

— А то, что я к тебе привязываюсь, не считается? Что в этом плохого? Только не начинай снова про мою фамилию.

— Твоя семья…

— Я справлюсь с моей семьёй.

— Когда они вернутся… я боюсь того, что может случиться. Я боюсь фантазии Данилы, её не предугадать.

— Обещаю, что мы справимся, Ника. Я не могу тебе всего рассказать, но я дал обещание. Ты мне веришь?

— Да. Но я боюсь, что Данила сделает нам больно.

Алексей резко выдохнул, качая меня в руках, как однажды маленькую Лизу.

— Я не могу обещать тебе, что ты никогда больше не увидишь Данилу. Случайности не предугадать, но я сделаю всё возможное, чтобы уберечь тебя от него. Если не веришь, то испытай меня, Ника. Испытывай сколько хочешь, я терпеливый, я выдержу.

Алексей гладил меня по спине, упрашивая испытать его, бормоча в волосы. В тот момент я поняла, насколько сильно влюбилась в третьего Резника.

Оказывается, любовь и вправду может быть внезапной. Неожиданной. Но при этом очень настоящей, до замирающего вдоха в груди. И совершенно, полностью необратимой.

— Я придумала для тебя отличное испытание, — сказала, целуя его шею. — Я обмажу тебя глиной. После обжига получится очень твёрдый материал. Керамика! — Смеясь, я притянула Алексея ближе.

— Ещё так поёрзай, и я продемонстрирую тебе очень твёрдый материал, — фыркнул он, стаскивая меня с подоконника на пол. Лёг на спину и расстегнул джинсы, а я села сверху.

Не трогать его — мучительное испытание. Особенно когда он непрерывно касается моего тела, с жадностью следя за потерянным блеском глаз и за ускоряющимися движениями.

Оставалось только целовать его и наслаждаться, ощущая, как сильные руки помогают мне двигаться и подводить нас обоих к черте, за которой вокруг остаются только разноцветные брызги акварели.

— Вот теперь можешь вымыть руки.

— Теперь и не хочется.

Мы лежали на полу среди рисунков и комков глины. Алексей гладил меня по волосам, а я счастливо сопела ему в ухо. Заметив небольшой синяк на предплечье, поцеловала его.

— Где-то ударился?

— Наверное, на тренировке, — он пожал плечами.

— Если поцелую, быстрее пройдёт, — улыбнулась и снова поцеловала.

— Вообще-то, тяжёлая была тренировка, я много, чем ударился, — добавил он, цокая языком.

— Самые тяжкие повреждения ниже пояса, да? Срочно нуждаются в лечении? — Улыбаясь, поднялась на ноги. — Пойду вымою руки, а ты пока готовь список повреждений, будем зацеловывать. — Вернулась и стала рядом на колени. Как же мне хотелось снова почувствовать его вкус. Смешанный с моим, родной, распаляющий внутри столько эмоций и желаний, что замыкает мысли. Тяга, с которой не справиться, никогда не знала такой. Провела языком по животу, проследила каждую мышцу.

— Ника, тебе не обязательно… — идеальное тело напряглось в моих руках, изогнулось дугой, — если не хочешь…

— Об этом не волнуйся, — тихо усмехнулась, спускаясь ниже, — я делаю только то, чего очень хочу.

— Тогда… — Алексей вздрогнул и напрягся, ударяясь затылком об пол, почувствовав на себе мои губы. — Ника!..

С силой сжимая губы, выпустила его наружу.

— Собираешься дать инструкции? — спросила весело. Не всё же ему меня мучить, пришла моя очередь.

Упираясь ладонями в пол, Алексей пробормотал:

— Не останавливайся…

— Слушаюсь, мой господин!

Ощущать свою власть над мужчиной, который контролирует всё остальное, — это прекрасно. Это сильно. Это доверие. Когда он распластан перед тобой, скован спазмами удовольствия, когда его взгляд потерян, а руки блуждают в стремлении разделить этот момент с тобой, — это лучшее, что можно испытать.

— Можно попросить тебя остаться? — спросила робко, прижимаясь к его груди.

— Я бы хотел посмотреть, как ты попытаешься меня выгнать.

— Ужинать будешь?

— Если ты не очень устала. Или я могу сбегать за едой.

— Сейчас приготовлю.

Когда мы поднялись на ноги, Алексей показал на огромный комок глины.

— Скажи-ка, Ник, какую часть меня ты собиралась лепить?

— Самую выдающуюся.

— Он тоже будет висеть на стене? — притворно ужаснулся Алексей.

— Если «он» — это твоё лицо, то да.

С Алексеем хорошо смеяться. Готовить. Мыть руки, хватая друг друга за пальцы. Целоваться через стол, норовя смахнуть на пол тарелки с едой. Обниматься в крохотном душе, в который мы никак, совершенно никак не помещаемся вместе. До смешного, до синяков на локтях и луж на полу.

С ним хорошо ложиться спать. Лежать на его груди и слушать биение сердца.

Вот такие приятные мелочи, от каждой из которых чувствуешь себя невероятно счастливой.

— Лёша, скажи, а в школе я тебе нравилась?

— В школе? — сонно пробурчал он. — А мы что, учились вместе? Я не знал.

— Ха-ха, смешно. Так нравилась или нет?

— Вот скажи, Ника, зачем ты задаёшь такие вопросы? Ведь если я отвечу «нет», ты обидишься. Приспичило обидеться на ночь глядя? — Он говорил немного раздражённо.

— Ладно, не отвечай. Кстати, я бы не обиделась, ведь мы с тобой практически не знали друг друга. Однажды я видела, как ты отчитывал какого-то парня, это было впечатляюще. Ты казался намного взрослее нас всех.

— Но я тебе не нравился?

— Теперь ты хочешь обидеться на ночь глядя?

Алексей усмехнулся.

— Тебе нравился Иван.

— Немного. Они с Данилой были слишком шумными, их поведение утомляло.

Засыпая, Алексей притянул меня ближе, чтобы я уткнулась носом в его шею, и пробормотал:

— Не имеет значения, нравилась ты мне или нет, потому что с Данилой на руках я всё равно не смог бы ничего сделать по этому поводу.

Он говорил о брате, как о ребёнке. Наверное, так и было.

* * *

К субботе Рому выписали из больницы, и он закончил пробный вариант нового сайта. Мы с Алексеем заехали к нему домой, и в этот раз я познакомила их по-настоящему. Мне до сих пор было стыдно за истеричную выходку, и Лёша почувствовал это.

— Прекрати, — прошептал он в ответ на мой виноватый взгляд. — Ты поступила правильно. Я хочу, чтобы ты была осторожной.

— Даже с тобой?

— А это уж как решишь, — Алексей плотно сжал губы.

В кино мы не пошли, вместо этого подались на выставку «Минимализм в искусстве». Я не планировала приглашать Алексея, решив, что для него выставка станет пыткой или просто вызовет смех. Я уже договорилась со знакомыми о встрече и вдруг пригласила его.

Волновалась, что допускаю ошибку. Что наша хрупкая связь может разбиться о мои увлечения, которых Алексей не понимает и не сможет понять. О моих претенциозных и сложных знакомых, творческих людей до мозга костей. Однако захотелось, чтобы Алексей пошёл со мной, потому что без него мне неинтересно.

Я влипла намного сильнее, чем полагала ранее.

— Если не хочешь идти, то можем вечером посмотреть кино, как и планировали, — предложила я.

— Не переигрывай. Ты пригласила, и я согласился. Мне любопытно увидеть картины твоими глазами.

Перед выставкой мы обедали в кафе. Алексей долго разглядывал меню, потом спросил:

— Ты что будешь?

— Овощной суп с хлебом.

Он наморщил нос.

— После твоего домашнего супа покупные есть противно.

Он не пытался сделать комплимент, а просто ворчал. Сказал это, как очевидную истину, словно мы вместе уже много лет, и он привык к моей стряпне. К тем самым «борщам», которых я так сильно испугалась с Данилой.

— Какой из моих супов тебе нравится? — спросила Алексея, стараясь не выдать, насколько мне приятны его слова.

Он всерьёз задумался, словно решал судьбу соседней галактики.

— Лук-порей с картофелем. Однозначно… Или цветная капуста с фрикадельками. Или…

— Так и быть, завтра сварю тебе суп.

— Завтра? Мы собирались к Вадиму… — Алексей явно придумывал причину отказаться от поездки к другу.

— Принесу на работу в понедельник.

— Тогда я утром куплю микроволновку.

— Лёш, скажи правду… — я с трудом удержала серьёзное выражение лица. Он поднял взгляд и нахмурился, ожидая каверзного вопроса. — Ты со мной из-за супа? — спросила с придыханием.

Алексей быстро нашёлся, лицо даже не дрогнуло.

— Нет, клянусь, не из-за супа, — ответил, взяв меня за руку, и закончил шёпотом: — Меня покорили твои голубцы.

Больше я не волновалась о выставке. Невозможно хохотать от души и одновременно нервничать. Не знаю, где Лёша набрался такого количества непристойных шуток о еде, но я услышала их все. Смеялась до слёз. На выставку зашла с размазанной косметикой и неприлично счастливым выражением лица.

Мои знакомые нашлись сразу, они тусовались перед работами известного японского художника. Пока мы обменивались приветствиями, Алексей разглядывал одну из картин. Четыре квадратных метра тёмно-серой краски, а в углу — краешек кленового листа.

Я не успела представить Лёшу, он сделал это сам. От меня не ускользнуло, с каким интересом на него смотрели женщины.

— Вы художник? — кокетливо спросила Мила, очаровательная шатенка в миниатюрном платье ретро-стиля. Этакий колокол с бантами, в таком хоть на самовар сажай вместо грелки.

Это я так, злюсь. Ревную.

— Нет, я не художник, но я неравнодушен к художнице. Это считается? — улыбнулся Алексей. Вроде ответил вежливо, но при этом ловко обрубил посягательства Милы на его внимание. Обозначил свою принадлежность. Мне.

Знакомые рассмеялись и посмотрели на меня, кто с интересом, кто с удивлением. В нашем кругу нравы весьма свободные, и лояльность Алексея вызвала невольное уважение.

— Это считается, — сказал Роден. — При общении с творческими людьми происходит заражение. — Они с Алексеем узнали друг друга, но предаваться воспоминаниям не стали.

— Ага, как чума, — согласился кто-то.

— Вы работаете? — спросила Мила.

— Да, я спортсмен.

Я обняла Алексея за пояс, и он притянул меня ближе. Понять не могу, почему я волновалась об этой встрече. Расстроюсь ли я, если он не впишется в круг моих знакомых? Нет. Мы с ним вместе соберём новую компанию. Если захотим.

Мила не сдавалась.

— Скажите, Алексей, что вы думаете об этих работах?

Её намерения очевидны, как грязь на снегу. Что может спортсмен понимать в абстрактном минимализме?

Та самая ситуация, когда понимаешь, что твоего спутника будут проверять и провоцировать, и не из самых чистых побуждений. Как на ужине в доме Анны Степановны, когда Данила не встал на мою защиту.

— Мила, спрячь жало и дай нам посмотреть выставку, — беззлобно встряла я и потянула Алексея в сторону от навязчивой знакомой.

Он поцеловал меня в волосы и спокойно улыбнулся Миле.

— Что именно вас интересует? — спросил вежливо.

— Вот эта картина, например, — Мила показала на огромный синий квадрат, в центре которого виднелись очертания лица знаменитой актрисы. — Что вы о ней думаете?

Мои знакомые — люди незлые, но всем хотелось услышать ответ Алексея. Опозорится или нет?

А я не знала, что делать. Хотелось защитить его, но при этом я понимала, что спасибо он за это не скажет, должен справиться сам. Он не из тех, кто прячется за юбкой.

— Отвянь, Мила! — ругнулся Роден, неожиданно выступая в защиту Алексея. Наверное, это было извинением за случившееся на лестнице. — Не лезь к человеку. — Повернувшись к Лёше, добавил: — Я не любитель минимализма, пришёл только за компанию.

— Вы ничего не понимаете! — страстно воскликнула Мила. — Отсутствие стилистических рамок высвобождает душу! В этих работах сквозные чувства!

Алексей с сомнением посмотрел на синий квадрат, и я спрятала смешок за ладонью. Представляю, что он скажет, когда мы останемся одни.

— Что ты можешь понимать, возишься со своим камнем целыми днями! — Мила злобно глянула на Родена. — А вы вообще… спортсмен.

Алексей добродушно пожал плечами.

— Я, конечно, спортсмен, но готов поспорить, что, в отличие от других работ, это не минимализм. Человеческое лицо, да ещё и знакомое всем, — это объект. Как по мне, так художник прячется за всем известным объектом и навязывает определённое впечатление.

Мила покраснела, потом набрала полные лёгкие воздуха, готовясь к яростному спору.

— Сдуйся, Мила, и признай, что Алексей тебя уел, — встрял Роден. Стоя за спиной Милы, он беззвучно аплодировал Алексею. — Тоже не фанат минимализма, да?

— Ничего в нём не понимаю, но эти картины забавные. Если уж рисовать глаза за ухом, а нос на затылке, то лучше в минимальной форме, — добавил Алексей шёпотом, приводя Родена в восторг.

Когда мы отошли в сторону, Алексей прошептал:

— Что за ерунду я только что ляпнул про синюю картину? Это было в тему?

— Ты даже не представляешь, насколько. Заодно и с Милы спесь сдул. Откуда ты это взял?

— Понятия не имею.

— Совсем не имеешь?

— Немного имею… Гугл. Удивительно, что можно найти. Вот и посмотрел, к каким испытаниям готовиться.

Мы бродили по залам. Алексей смотрел на картины с интересом, иногда с непониманием, иногда с одобрением. Он был искренен, и это оказалось заразительным. Что странно, мои знакомые чаще обращались к нему, чем ко мне, словно компенсируя за нападение Милы.

— И как тебе? — спросила я в конце выставки, надеясь на искренний ответ.

— Не моё, но забавно.

— Я тоже иногда пишу в этом жанре.

— И что из этого? — Пожав плечами, Алексей продолжил: — То, что я не понимаю твои картины, ещё не значит, что я тебя не… — Кашлянув, он подтолкнул меня в угол зала и тихо воскликнул: — Ника, ты только глянь на эту хреновину! Уж извини, но какой же это минимализм?? Этот член полтора метра длиной. Как называется этот перл изобразительного искусства?

Я смотрела вслед Алексею, а он направился к огромной картине с изображением… вы поняли, чего.

— «Много шума из ничего», — прочитал он название картины. — Они ещё и Шекспира сюда приплели. Какое ж это «ничего»? «Ничего» длиной в полтора метра.

То, что он не понимает мои картины, ещё не значит, что он меня что?

А ведь я его тоже.

Когда мы уходили, Роден сказал:

— Алексей классный, ничего общего с братцем! — Проследив за моим взглядом, он хмыкнул и отступил в сторону. — Эээ… если я что сказал не так, то пардон, — неловко усмехнулся.

— Ты всё сказал правильно, — успокоила я, не сводя глаз с Алексея.

Роден напомнил нам о том, что мы отказывались обсуждать, и о чём я упорно не хотела думать — о прошлом, которое вернётся, чтобы угрожать нашему будущему.

Алексей молчал, но на его лице я увидела правду. В прищуренных глазах, в морщинках между бровей, в плотно сжатых губах.

Данила Резник.

Время пришло.

* * *

— Он вернулся, да?

Попрощавшись с друзьями, мы пришли ко мне домой и легли в постель, но между нами стоял Данила. Так реально, словно я слышала тяжёлую мелодию его любимой песни.

— Он не притронется к тебе, — пообещал Алексей, прекрасно понимая, что мы думали об одном и том же.

— Пусть он не притронется к нам, — попросила я.

— Я не позволю. Ты доверилась мне, Ника.

Он обещал мне неприкосновенность, но кто защитит его самого? И может ли у нашей истории быть счастливый конец?

— Где он живёт?

— С матерью за городом.

— Ему лучше?

— Всё намного сложнее, Ника, — вздохнул Алексей. — Даниле нравится быть… таким. Ему нравится так поступать с людьми.

Я лежала на груди Алексея, и мы молчали. Тишина ощущалась как безветрие после смерча: ты не знаешь, чего ожидать. Масштаб разрушений известен, но ты не можешь расслабиться, вдруг за первым смерчем придёт второй. Убийственный, который разрушит всё, что осталось в живых.

— Я дал тебе обещание, и я его сдержу. Мне помогают, и скоро всё определится. Прошу, дай мне ещё немного времени. Когда смогу, я обо всём тебе расскажу.

Я обещала не пускать призрак Данилы в наши отношения. Я очень стараюсь сдержать обещание, не думать, не задавать вопросы, не волноваться. Это безумно трудно.

Мы с Лёшей играем в жизнь без Данилы, но вот она реальность, лежит между нами мёртвым грузом. Грязным пятном на моём счастье. В такой момент хочется сказать что-то значительное, связывающее нас вместе, но я с силой сжимаю зубы. Не знаю, смогу ли жить рядом с его семьёй, так близко к Даниле. Знать, что Алексей видится с ними и пытается оградить меня от брата. Это нереально. Невозможно. Если возникнут проблемы, мы оба сорвёмся, и тогда мне придётся уехать.

Вот она, правда. Как полынь на языке. Как удар под дых.

— Я ненавижу то, что тебе приходится делать выбор между мной и твоей семьёй.

— Шутишь? — Алексей повернулся, чтобы встретиться со мной удивлённым взглядом. — Ника, не говори глупости, я уже давно сделал выбор, осталось решить несколько проблем.

На следующий день мы ужинали у Вадима с Таней. Они не заметили нашего напряжения, позирование для картин слишком возбудило всю семью. Мужчины снова сели у телевизора, и, спустив рубашку с плеча, Вадим уложил на него дремлющую Лизу. Его лицо было пунцовым от смущения, от того, что я рисую его обнажённое тело, от моего пристального внимания. Даже странно для спортсмена. Он пыхтел, ёрзал, и Алексей не выдержал:

— Расслабься ты, чесслово, а то пыхтишь, как девственница.

— А ты сам попробуй расслабиться, когда на тебя так пялятся… блин, извини, Ника.

Алексей покопался в телефоне и передал его другу.

На экране я увидела кофейный портрет. Значит, Алексей не просто смыл рисунок с блюда, а сфотографировал его на память.

— Ну… — протянул Вадим, глядя в телефон. — Ты хоть одетый, а я… — В ответ Алексей выразительно изогнул брови, и Вадим изумлённо раскрыл рот, глядя то на друга, то на меня. Теперь и он знает, какие требования я предъявляю своему музу.

Я сделала пару быстрых зарисовок и несколько фотографий, чтобы не мучить Вадима.

Таня позировала с удовольствием. Даже Лиза, и та, хотя и немного капризная со сна, приняла для меня пару забавных поз. Сразу понятно, почему из женщин получаются хорошие натурщицы.

Алексей проводил меня до дома и уехал. Не стал выдумывать причины, и так понятно, куда. Вернулась его семья, и, хотя он не посвящает меня в свои планы, но пытается оградить нас от Данилы. Я даже представить не могу, как такое возможно. Как предсказать непредсказуемое?

Заснуть я так и не смогла. В памяти мелькала сцена, в которой Данила пытается насадить спину брата на осколок зеркала. При мысли, что он причинит Алексею вред, меня окатывает кипящим ужасом.

Бежать? Оставить академию и мастерскую, устроиться в другом месте?

Если захочет, Данила всё равно нас найдёт. Мы не сможем уехать. Алексей не оставит мать, да и Данилу тоже.

Ну я и влипла. Окунулась в бездумное счастье на свою творческую голову.

Хочется похитить Алексея и увезти в волшебную даль. Туда, где возможно новое начало и полная амнистия прошлых грехов. Где с него снимут ответственность за семью, которую он унаследовал от отца.

Алексей дал мне обещание. Доверие — вещь бинарная, оно либо есть, либо его нет. Полутона разрушают и обесценивают. Я доверяю ему. Я приму любой исход, любое решение для нас, потому что я доверяю Алексею. Потому что люблю его.

Наверное, это кармическое наказание. Я была ослепительно наивна с Данилой, считая нашу связь любовью, а теперь пала жертвой настоящего чувства. К его брату. А теперь над нами нависла угроза, слепая, беспринципная, непредсказуемая.

Данила Резник.

Стыдно подумать, что когда-то я гадала, люблю или нет. Сравнивала любовь с тесным платьем. Какая наивность!

Любовь ни с чем не спутаешь. Она накрывает новой жизнью и выбивает прошлое из-под ног. Это прекрасно и необратимо. Есть люди, которые опустошают тебя, а есть те, которые наполняют. Рядом с которыми ты цветёшь.

Я люблю Алексея. Уже скоро утро, а я рисую его плечо, мышцы шеи, линию челюсти. Сижу у окна и скучаю, потому что только рядом с ним я настоящая.

Я рисую.

На плече Алексея ребёнок. Маленькая девочка. Я пока что не вижу её лица, только спящий нечёткий профиль, но это не Лиза. Ребёнку от силы несколько дней, она ещё плохо держит голову, и мужская ладонь поддерживает её затылок. Рука Алексея.

Я рисую нашу дочь.

В животе разливается сладкая тяжесть, бушующее женское начало. Любовь, которую я удерживаю в себе, в которой до сих пор не призналась.

Ещё совсем недавно я впадала в панику при мысли о свадьбе, а теперь рисую ребёнка, который мог бы родиться у нас с мужчиной, в которого влюбилась за считанные дни.

С размаху. С разбегу.

Любовь не растворяет, не подчиняет тебя. Наоборот, заставляет искриться вдохновением и силой. Она переполняет и вырывается наружу.

Это сильно. Прямо в лицо. Глубоко. Сразу.

Словно пьёшь из пожарного шланга.

--------------------

16 — Камасутра (или Кама Сутра) — знаменитый древнеиндийский трактат о чувственной, эмоциональной жизни, вожделении и любви (Википедия).