— Они знают, что это я.

— С чего ты решил??

— Я вижу. Вон та девица с оранжевыми губами точно знает. Ника, она только что облизнулась! Нагло облизнулась, глядя на меня! Всё, я пошёл отсюда, не могу больше.

— Тогда уходим вместе.

— Нет, ты оставайся, я скоро вернусь. Только выйду… покурю.

— Ты не куришь.

— Я готов начать. Прямо сейчас.

— Лёша, прекрати паниковать. Откуда им догадаться, что на картине ты? Они просто с тобой заигрывают!

— Просто? Просто заигрывают?? — Алексей обхватил меня за талию и приподнял над полом. Он улыбался, однако полуфинал конкурса доставил ему ощутимое неудобство. Одно дело видеть картину в моей квартире, совсем другое, когда на твою обнажённую натуру смотрят в выставочном зале. С непривычки это непросто. Пусть на картине нет лица, но если стоишь рядом с художницей, то посетители без труда складывают два и два.

А смотрелась картина отлично. И знаете, что? Я не волновалась, что о ней скажут. И о финале конкурса тоже не волновалась, только хотела, чтобы всё скорее закончилось, и я смогла вернуть картину домой. Повесить на стену. С подсветкой.

— Тебя не раздражает, что эти женщины со мной заигрывают? — в притворном гневе потребовал Алексей.

— Ещё как раздражает, — я обняла его за шею и чмокнула в нос. — Я собираюсь устроить им тёмную.

— Тёмную? — засмеялся он. — И где ты таких словечек набралась?

— Никто не смеет заглядываться на моего лю…

Я сглотнула, и руки Алексея сжались сильнее.

— На твоего кого?

Вот он, момент истины: сейчас я скажу «любимого мужчину». Не «любовника», хотя именно так я нас обозвала. Со дня возвращения Данилы Алексей ведёт себя осторожно, не разбрасывается обещаниями, и я чувствую, его что-то беспокоит. Но я больше не могу ждать.

— Ника? — раздался голос за спиной. — Я так надеялась тебя увидеть! Всё жду, когда ты к нам вернёшься. Увидела твоё имя в брошюре и очень обрадовалась. Поздравляю с полуфиналом!

Алексей неохотно опустил меня на пол и разжал руки.

Перед нами появилась директор художественной школы, в которой я раньше работала. Мы обменялись любезностями. Взор знакомой обратился к Алексею, и на тонких губах заиграла улыбка. Честно говоря, я не собиралась его представлять, надеялась избавиться от бывшей начальницы после короткого приветствия. Но она улыбнулась и с намёком глянула на Алексея.

— А это у нас кто? — спросила снисходительным тоном, который женщины определённого возраста обычно используют в разговорах с маленькими детьми.

— Мой знакомый, — ответила торопливо, шагая в сторону в попытке отделаться от собеседницы. Не то, чтобы отношения с бывшей начальницей не сложились, но мне не до неё. Вот прямо сейчас никак не до неё.

— Знако-омый, — хитро протянула она, оборачиваясь на мою картину, а потом оценивающе оглядывая Алексея.

— Знакомый, — сухо подтвердил он.

— Какой интересный знакомый! Просто знакомый или, скорее, муз? — Она подмигнула и осклабилась, обнажая блестящие зубные протезы со следами красной помады.

— Просто знакомый. — Алексей мягко вынул руку из моей хватки, и я обернулась. Каменное выражение лица и отстранённая поза говорили о крайней степени недовольства. Не думает же он, что я должна представлять его посторонним людям в качестве моего… кого?

Я не успела ничего сказать.

— Лилечка! Марта! Идите сюда, посмотрите, кого я встретила! — заверещала директор, привлекая к нам знакомых. Меня окружили, затискали, засыпали вопросами. Отвечая невпопад, я оглядывалась, протягивая руку Алексею.

— Я отойду, — сказал он одними губами.

Как заторможенная, я смотрела ему вслед. Он что, обиделся? За «знакомого»? За оборванное «лю…»?

Не может быть. Хотя… если для него это важно…

К нам подошла одна из судей конкурса и чопорно поздоровалась с директрисой. Та, подмигнув, втянула меня в разговор. Цепко удерживала за локоть и потряхивала, когда я пропускала заданные вопросы. Я отвечала невпопад и тянулась к двери, за которой исчез Алексей. К нам присоединился второй судья, потом ещё знакомые. Эта была возможность века — настроить нужные связи, познакомиться с влиятельными людьми, но я ощущала только раздражение. Эти однажды важные для меня люди отвлекали от главного. Не выдержав, я стряхнула с себя цепкие пальцы и выбежала на улицу. Алексея не было.

Достаю телефон и вижу пропущенное сообщение.

«извини, пришлось уйти, срочное дело. Оставайся на выставке, я позвоню вечером»

Твою же… Пять минут назад не было дела и вдруг возникло. Причём настолько срочное, что Алексей не мог подождать, пока я разговариваю с судьями.

Неужели он обиделся? Не верю!

«Лёша, ты не просто знакомый, не обижайся! Я пыталась избавиться от бывшей начальницы»

«знаю, позвоню позже»

«что случилось?»

Не отвечает. Ведёт машину?

Нехотя вернулась на выставку и подошла к любимому портрету. Столько воспоминаний в каждом движении кисти, что меня переполняет чистый восторг.

Алексей позвонил через двадцать минут, говорил громко, перекрикивая уличный шум.

— Ника, всё в порядке, не волнуйся.

Однажды я обязательно объясню ему, что слова «всё в порядке» и «не волнуйся» имеют на женщин эффект совершенно противоположный ожидаемому.

— А всё-таки?

Алексей отвлёкся на несколько секунд, словно с кем-то разговаривал.

— Всё в порядке, — повторил резко. — Возникли некоторые обстоятельства, я потом объясню. Ладно?

Нет, не ладно. Совсем не ладно.

— Ника, извини, я должен ответить на звонок.

Я геройски продержалась на выставке целый час. Общалась со знакомыми, поддержала других участников, но потом сломалась. Снова набрала Лёшу и, не получив ответа, позвонила в академию.

С секретарём академии мы давно нашли общий язык. Милейшая женщина сообщила, что Алексей приехал в академию около часа назад, чтобы поговорить с Семёном и Вадимом. Выглядел озабоченно, кричал и ругался. Алексей Кириллович пробыл на месте двадцать минут и поехал домой.

— Домой?

— Прощаясь с Семёном Валерьевичем, он дал ему ключи и сказал: «Доберусь до дома через час, сразу выйду на связь».

— Ключи?

— Я протирала очки и не успела разглядеть, но вроде один из них длинный с двусторонними зубцами. Без брелка.

М-да. Не удивлюсь, если в прошлой жизни наша секретарь была шпионкой.

Если Алексей говорил с друзьями, значит, проблемы рабочие? Причём достаточно серьёзные, чтобы убежать с выставки, не дожидаясь меня.

— Вы не знаете, что у них стряслось?

— Не знаю, Вероника Сергевна. Они ушли наверх, чтобы поговорить. Я собиралась спросить Семёна Валерьевича, но он спешил на занятие. Алексей Кириллович скоро будет на месте, позвоните ему.

— Уже пробовала, не отвечает. Лучше я подъеду… не напомните мне адрес? Булавинская 6, квартира 27, по-моему.

Я люблю Алексея, но с ним непросто. Он из тех мужчин, которые предпочитают решать проблемы самостоятельно. От меня требуется только доверие, а он со всем справится сам. Я стараюсь, очень, но получается с трудом. Меня ранит, что он обратился к друзьям, а не ко мне. Я хочу его поддержать, быть рядом, чтобы не только он решал мои проблемы, но и я могла быть хоть чем-то ему полезной.

Например, сейчас. Я хочу быть рядом что бы ни случилось.

* * *

Я никогда не была у Алексея дома. Наверное, это странно, но как-то не случилось. Я живу недалеко от академии, а он — час по шоссе, если без пробок. И на метро тоже долго. Неделю назад он в шутку поклялся, что не бездомный и однажды пригласит меня домой и даже приготовит ужин, но я не особо стремилась к нему домой. Навряд ли у него есть, чем рисовать, придётся снова пускаться в продуктовые изыски.

Мягкое майское тепло ласкало руки, гладило лицо, расслабляя и растапливая тупую боль в затылке. Сказывается напряжение последних дней. Данила нависает, как туча, над каждым днём, над каждым словом.

Пусть не вовремя, пусть неосторожно, но я скажу Алексею, что люблю его. Прямо сейчас, как только увижу. Без вступления. Без оговорок. Что бы он ни сказал в ответ, это правильно, а с Алексеем я хочу всё делать, как правильно. Как лежит душа. А ещё скажу, что с этого момента мы будем решать все проблемы вместе. Все, в том числе и касающиеся Данилы.

За обшитой коричневым дерматином дверью раздалось шуршание. Зазвенели, ударяясь об пол, ключи. Значит, Алексей только что вернулся, небось в пробке сидел. Я вовремя.

Сделала глубокий вдох и нажала кнопку звонка.

— Чего вам? — пожилая женщина высунула нос в приоткрытую на цепочке дверь и смерила меня недобрым взглядом.

— Алексея Резника.

— Нет его, — шмыгнула носом. — Нет, — подтвердила, для пущей убедительности тыкая в меня щёткой пылесоса.

— А когда вы его ожидаете?

Женщина поджала губы и заправила седые букли под ободок с огромной розой на виске. Этакая престарелая Кармен (17).

— А я его не ожидаю, — ответила ехидно. — Я пылесошу. — Женщина нахмурилась. — Пылесосю. Убираюсь я у него! — закончила недовольно, обвиняя меня в сложностях русского языка.

— Угу… — Я потеряла интерес к разговору, да и к женщине тоже. Взгляд прилип к узкой полосе гостиной Алексея, видной через дверную щель. Вернее, не к самой гостиной, а к висящей на стене картине. Объёмные формы разных размеров, шары, кубы, призмы, разбросанные по холсту в эмоциональном беспорядке. «Взгляд издалека». Пенопласт, дерево, акриловые краски. Моя картина, проданная на аукционе.

— А вы кто? — поинтересовалась уборщица.

— Я — художница, которая написала вон ту картину.

Дверь моментально закрылась, чтобы тут же распахнуться вновь, уже без цепочки. Щётка пылесоса упала на пол, увлекая за собой шланг.

Кармен стояла передо мной, вытирая руки о цветастый передник.

Художники мечтают о моментах, когда простые смертные узнают их работы или их самих, восхищаются, просят автографы. Восклицают: «Вы гениальны! Это самая лучшая из абстрактных работ!»

Так вот, это был не такой момент. Совсем не такой.

— Скажите на милость, как с такого пыль стирать? — возмутилась Кармен. — Вы об этом подумали, когда выпиливали эти… штуки?

— Эти детали из пенопласта, а в центре — из дерева.

— Да хоть из бетона! Вы же эти штуки к картине приклеили, они выпирают, вот пыль и собирается. А краски яркие, поэтому заметно. Я влажной тряпкой пробовала, но краска стала сходить. Думала он прибьёт меня, Алексей Кириллович. Я ватными палочками чищу над каждой штукой, так умаешься ведь! Я не девочка на стул забираться. Ладно та страшная морда, её хоть обмахнуть можно, а эту громадину метёлкой трудно, не всё снимает.

— Какая страшная морда? — спросила я, хотя уже догадывалась, что речь идёт о портрете, который я сделала из металла и который был куплен на том же аукционе.

— Металлическая морда. Алексей Кириллович говорит, что это человеческое лицо, но ведь морда мордой! Он в спальне её повесил, а как по мне — увидишь такое спозаранку, окочуришься.

Я захохотала так громко, что Кармен опасливо прикрыла дверь.

— Простите, но о пыли я действительно не подумала. Впредь учту ваши замечания.

С этими словами я села на ступеньку. Про третью работу спрашивать не стала, полагаю, Алексей купил все мои работы на аукционе.

Вот и ещё один кусок головоломки в моей ладони.

«Все что-то скрывают, — тикали мои мысли, — только по разным причинам, с разными намерениями и последствиями. Вот и Алексей скрыл от меня очень многое».

— Что же мне делать? — спросила вслух. Это был риторический вопрос, поскольку я думала, что Кармен давно скрылась в квартире. Однако её любопытные глаза продолжали следить за мной через дверную щель.

— Писать картины меньше размером, — сказала она. — У Алексея Кирилловича квартира маленькая. Если и дальше будет покупать ваши картины, скоро места не хватит. Она кивнула в направлении абстрактной работы.

Да, размеры у неё приличные, не всюду уместится.

— Спасибо за совет.

— А вы что, так и будете на лестнице сидеть?

— Да. Так и буду.

— Позвоните Алексею Кирилловичу. У вас телефон-то его есть?

— Есть.

Кармен ещё немного помаялась на пороге, потом заключила: — В квартиру я вас не пущу, — и закрыла дверь.

А я осталась на лестнице.

Все что-то скрывают. Постоянно. Все. Что-то. Скрывают.

Рано или поздно, но мы отвлекаемся, теряем бдительность, и тогда тайны выползают наружу.

Рано или поздно.

Что ж, Алексей…

«Я жду тебя на лестнице около твоей квартиры», — напечатала сообщение, качая головой. Раз он развесил мои работы по всей квартире, значит, не особо и прятал.

Телефон зазвонил через пару секунд.

— Ника! Что происходит?

— Секретарь академии сказала, что ты поехал домой, и у вас какие-то проблемы. Я хотела тебя поддержать.

Алексей вздохнул.

— Почему ты не осталась на выставке? Я поехал домой к матери, а не к себе. Пока не знаю, когда освобожусь. Возникли некоторые осложнения с Данилой, но тебе не о чем беспокоиться.

Опять двадцать пять. Пришла моя очередь вздыхать.

— А давай ты не станешь мне указывать, когда беспокоиться, а когда нет. Всё до смешного просто, Лёша. Мы либо вместе, либо нет. Если вместе, то я за тебя волнуюсь. Особенно когда ты скрываешь правду, притворяясь, что «всё в порядке». Я жутко волнуюсь, и это не значит, что я тебе не доверяю. Я хочу знать правду, помочь, быть рядом с тобой. Хочу рисковать! Вместе! Я, чёрт возьми, заварила эту кашу и не собираюсь сидеть дома, пока ты разгребаешь проблемы. Я связана с Данилой так же, как и ты, и это и моя ответственность тоже…

Я начала не на шутку заводиться, но Алексей перебил:

— Я только что прислал тебе номер телефона. Позвони Семёну, он возьмёт тебя с собой.

Я ожидала спора, заверений, признаний… чего угодно, но не такой реакции.

— Куда?

— Ко мне. В дом моей матери.

Внутри содрогнулась нерешительность, напоминая о себе. Поделом тебе, Ника. В следующий раз задумаешься, прежде чем скандалить. А теперь поедешь в столь памятное место.

— Ты уверен?

— Ничуть не уверен. Наоборот. Особой опасности нет, но я бы предпочёл, чтобы ты ждала дома или на выставке среди знакомых. Однако всё, что ты сказала, справедливо. Мы пара, ты и я, и у тебя есть полное право быть частью событий, раз ты этого хочешь. Только обещай, что ни на шаг не отойдёшь от Семёна и Вадима.

— Я постараюсь.

— Не старайся, а обещай.

— Обещаю постараться.

— Ника, я должен идти. Прости. Держись рядом с ребятами.

Я растерянно смотрела на телефон, когда пришло очередное сообщение. Незнакомый абонент.

«Буду через 45 минут, жди у парадной. Семён»

Когда к дому подъехал Семён, я уже была на взводе. Накрутила себя знатно, протоптала новую тропу в сквере, пока дожидалась. Голос Алексея, его приказной и в то же время взволнованный тон возымели слишком сильное действие.

— Что случилось?! Алексей ничего толком не объяснил!

— Эй-эй! — прикрикнул Семён. — Я тебе не Алексей, от бабской истерики слюни не пускаю. Будешь вопить, высажу на обочине. Всё ясно?

— Прости, Семён, но я очень волнуюсь.

— Волнуйся молча.

— Мы едем к Алексею?

— Нет, в салон красоты.

— Ответь нормально!

— Мы едем по делам.

Мне следовало промолчать, но помешало осознание, что мы катаемся по городу, пока Алексей справляется с неизвестной проблемой, по всей видимости, серьёзной.

— А ведь ты обещал, — пробурчала, не сдержавшись.

— Что я обещал?

— Всегда защищать Алексея. Так почему ты сейчас не с ним? Почему не защищаешь его?

— Высаживаю. Прямо сейчас.

Семён снизил скорость.

— Заткнись, Семён, — раздалось с заднего сидения. От неожиданности я подпрыгнула. Надо же, не заметила Вадима, а он и не поздоровался. Неужели всё так серьёзно, что понадобилась помощь обоих друзей? — И ты, Ника, не буянь, — продолжил он. — Дело такое: Лёша у матери, всё под контролем. Нам он поручил дело, вернее, пару дел. Тебя вот подобрали, теперь в аэропорт. Захватим кое-кого и поедем к Лёше. Так что выдохни и не задирай Семёна, у него курок всегда взведён, и старт низкий.

Вадим говорил спокойно, с насмешкой. Семён выругался.

— Спасибо. — Я сделала несколько глубоких вдохов. — За то, что заехали, и за объяснения. Я пока в сквере гуляла, вся извелась, вот и вспылила. Прошу прощения. А кого мы встречаем?

Семён начал язвить, но Вадим перебил:

— Одного мужика, Лёша потом сам тебе всё объяснит. Гостя сегодня не ждали, отсюда и рокировка. Лёше пришлось уехать к матери, у них там возникли проблемы, вот и попросил нас встретить гостя и доставить на место. В аэропорту придётся подождать, мы рановато едем. Лёша не хотел, чтобы ты одна разгуливала по городу, вот мы и сорвались с места. Доставим гостя на место, и ты убедишься, что с Лёшей всё в порядке.

Таким голосом Вадим разговаривает с Лизой, когда она капризничает. Он просто спец, удивительный эффект имеет. Я расслабилась, смотрю в окно, почти улыбаюсь. Всё будет хорошо.

— Тебе надо гипнотизёром работать, — усмехаюсь. — Ладно, я молчу. Везите меня, как багаж.

— Слушай, а что ты делала у Алексея дома? — вдруг спросил Семён.

— Ждала.

— Почему? Он же уехал?

— Я не знала, где он. Хотела увидеть, вот и ждала.

Остальную часть пути мы ехали молча.

* * *

Оставив машину на парковке, мы зашли в здание аэропорта. Мужчины решили перекусить и включили футбол на экране планшета. Особого аппетита не было, да и вся ситуация казалась нереальной и странной, но я заставила себя прожевать бутерброд и запить чаем. Когда начали появляться первые пассажиры нужного нам рейса, Вадим растворился в толпе встречающих, а мы с Семёном остались на месте. Они специально так разделились, зная, что я не стану допрашивать Семёна в надежде получить информацию.

По толпе встречающих пронёсся гул. Я стала на цыпочки, чтобы разглядеть происходящее, но увидела только шеренгу мужчин в костюмах. За конвоем охраны мелькал мужчина в бейсбольной кепке, надвинутой на лицо. Он держался за воротник и лацканы пиджака, подтягивая их кверху, скрываясь от людского внимания. Охрана расталкивала любопытных, медленно, но уверенно пробиваясь к выходу. Вслед им раздались восклицания.

Семён покосился на зрелище и закатил глаза.

— Грёбаный цирк, — пробурчал недовольно. — Пошли в машину.

Пока мы шли через парковку, я следила за удаляющейся шеренгой охраны. Среди них выделялось голубое пятно. Рубашка Вадима.

— Шею свернёшь, — Семён запихнул меня в машину и захлопнул дверь.

— Ты ведь не скажешь, кто этот знаменитый гость, которого мы встречаем?

— Даже если мог бы, всё равно бы не сказал, — осклабился Семён. — Приятно смотреть, как тебя ломает от любопытства.

— Не понимаю, как вы с Лёшей умудрились подружиться.

— А вот умудрились. И останемся друзьями после твоего ухода.

— Я не уйду и вообще…

Мне много чего хотелось сказать в ответ, но риск быть выкинутой из машины заставил меня прикусить язык.

И хорошо, что прикусила, потому что мой защитник, Вадим, так и не вернулся. Вскоре к нам подъехал огромный чёрный Мерседес, а за ним внедорожник. Семён вырулил с парковки и, кивнув другим водителям, направился к шоссе. Судя по всему, мы показывали дорогу.

— Смотри внимательно, Ника, не каждый день видишь бронированный Мерседес такого класса.

— Всё равно не скажешь, кто наш гость и зачем приехал?

— Не-а, не скажу, кто он, не позволено, — усмехнулся он. — Некоторые люди не могут просто приехать, им необходимо устроить сцену. Драматическое появление. Ты творческий человек, ты поймёшь. Раз уж напросилась на этот спектакль, так наберись терпения.

Дорога заняла уйму времени. Уже начался час-пик, поэтому наш конвой полз по шоссе, испытывая моё терпение и нервы. Меня не радовало возвращение в дом Анны Степановны, но очень хотелось узнать о происходящем и поддержать Алексея.

— Лёша не мог рассказать о своих планах, потому что они как-то связаны с гостем, да?

— Сегодня на удивление хорошая погода, — осклабился Семён.

Пытаться его разговорить — неблагодарное дело.

Мы остановились вблизи от дома, и я заметила машины Алексея и Ивана. Значит, оба брата на месте. Семён положил руку на моё предплечье, словно ожидая, что я вот-вот сорвусь с места. Не стану врать, соблазн был. Я смотрела на окна ненавистного дома и жаждала попасть внутрь. Моё появление не только не поможет Лёше, но и значительно осложнит дело, поэтому я вцепилась в кожаную обивку сидения, удерживая себя на месте. Увидеть бы его хоть на секунду, чтобы знать, что он в порядке.

Ёрзая от волнения, я не заметила, как пристально за мной наблюдает Семён.

— Сиди спокойно! — пригрозил он.

Мерседес с внедорожником припарковались невдалеке от нас, и ничего, совершенно ничего не происходило. Я щурилась и прижималась к стеклу, пытаясь хоть что-то разглядеть в окнах дома.

— Нервничаешь? — спросил Семён, впервые без издёвки.

— Ужасно. Знать бы, что Лёша в порядке.

— Если после сегодняшнего снова будешь мозги ему выкручивать, я с тобой разберусь, поняла?

— Лёша на меня жаловался?

— Нет, но ему и не надо жаловаться, я его сто лет знаю и вижу, что парень мучается. Нет, чтобы взять тебя за шкирку и тряхнуть как следует, так он осторожничает, как с хрустальной вазой. «Нике нужно время, я не должен то, не должен сё…» Если ты с ним, то запихни свои сомнения подальше. Хоть раз притворись нормальным человеком, чтобы ему приятно было. Поняла?

— Попробую.

— Что?

— Притвориться нормальным человеком.

Семён усмехнулся. Видимо, ожидал, что я закачу истерику из-за его грубости, и был приятно удивлён. Впервые.

— Какие у тебя планы на него? — спросил, постукивая кончиками пальцев по приборной доске.

— Далеко идущие, — ответила не медля. — Очень далеко. Если он не против, конечно.

— Если! — усмехнулся Семён. — Полагаю, в прошлой жизни он был палачом, раз ему такое наказание.

Под наказанием он имел в виду меня.

— Дурак ты, Семён, или притворяешься, потому что однажды тебя обидели.

— Обидели.

— Всё равно дурак.

— Пусть так, зато больше не обидят.

Дверь внедорожника открылась, и наружу выбрался Вадим. Убрав телефон в карман, показал нам большой палец. Я выдохнула так громко, что закашлялась.

— Совсем нервишки никудышные? — съехидничал Семён, передавая Вадиму ключи. — Запру-ка я тебя в машине.

— Нет! Пожалуйста, возьми меня с собой, ведь Лёша разрешил. Вон, смотри, сколько охраны.

Я насчитала шесть человек. Окружив гостя, они направились за Вадимом ко входу со стороны кухни.

Я умоляюще посмотрела на Семёна, и он разблокировал двери, проворчав:

— Только пискни, привяжу к дереву.

Гость снял кепку, и теперь я видела его тёмные волосы с проблесками седины и царственную осанку. Но это так, мимоходом заметила, меня больше интересовало происходящее в доме.

Как только гость с охраной скрылся за углом, мы направились к главному входу. Дверь открыл Иван, показал нам на стулья в прихожей и скрылся в гостиной. Казалось, мои внутренности подобрались, сжались в ожидании следующей сцены. Прошлое всегда возвращается, так или иначе, чтобы заживить раны или ранить снова. Так я думала, глядя на арочное окно и цветастый ковёр на ступенях лестницы. Ладони вспотели, в груди ломило так сильно, что я почти не ощущала сердцебиения. Мне нужно увидеть Алексея, срочно убедиться, что он в порядке. А остальное мы решим.

Из гостиной раздался крик Данилы, уж этот голос я узнаю среди тысячи других.

— Ты не имела права! Не имела! Меня никто не спросил! Ты забыла о моих правах? Я не ребёнок!

В ответ что-то воскликнула его мать.

Они все там. Мне бы только увидеть Алексея, одним глазком. Я гипнотизировала неплотно закрытую дверь. С кухни доносился шум голосов и стук мебели. Что-то происходит, и от этого страшно и холодно. Я не выношу неведения.

Семён сжал пальцы и чуть тряхнул меня.

— Всё в порядке, — сказал он. — Потерпи немного, и нам всё объяснят.

Значит, и он мало что знает, а ведь мотал мне нервы всю дорогу.

В гостиной стало тихо, даже слишком. Семён осторожно заглянул внутрь, и я шагнула следом. Словно по команде оттуда донеслись громкое шипение и звуки борьбы.

— Уйди от меня! Не трогай! А ты… ты… ненавижу тебя! — Данила захлёбывался негодованием и злобой. — Как ты могла!? Ты самая обычная, лживая дрянь, ты предала меня! Дважды!

— Заткнись уже! Ты всех достал!! — закричал Иван. — Третий час орёшь одно и то же, и как тебя хватает? Отвали от матери! А ты, мам, перестань с ним разговаривать, от этого он только заводится. Утомил всех, сил нет. Никого не слушает, кроме себя. Пусть сам себя сжирает от злости.

— Нет! — заорал Данила. — Ты во всём виновата! Ты! — кричал он матери. — Только ты! Ты бросила меня! Променяла на мужика ещё в детстве! Я видел вас, вы были омерзительны. Ты позволила ему касаться себя! Ты предала меня, вы обе меня предали! Ты! Ты виновата в том, что Ника меня не любила!

— Достал!! — взревел Иван. — Придушите его кто-нибудь! Или усыпите на фиг! Одно и то же без перерыва, как тебе самому не надоело?! Веди себя как мужик!

— Мать сбывает меня с рук, и я этого не потерплю! Нет!

— Заткнись!!

— Не собираюсь!!

— Тебе мало, что ты брата покалечил, придурок?! — истерически завопил Иван.

Брата?? Покалечил??

Меня перемкнуло. Взорвало. Я не влетела, а, скорее, упала в гостиную, схватившись за Семёна. Тот еле удержал меня под руки.

— Что ты с ним сделал?!! Где он? Где Алексей? Что с ним? — Взгляд метался по гостиной, останавливаясь на двух незнакомых мужчинах и Ване. Алексея не было. В ушах зашумело. Данила с матерью стояли у окна, он держал её за плечи, а она не сопротивлялась. Оба смотрели на меня, мать — печально, а Данила — с удивлением. Постепенно удивление сменилось мрачным злорадством.

Где Алексей?? Почему никто мне не отвечает? Почему все смотрят на меня так странно?

Перед глазами плыла красная пелена. Мысли свело страхом. Из-за происходящего, из-за нахлынувших воспоминаний.

Я высвободилась из хватки Семёна и шагнула к Даниле.

— Ты отвратителен. Порочен. Ты нарочно причинил мне зло, но мне плевать на случившееся. Плевать! Прошлое умерло. Однако, если ты хоть что-то сделал с Лёшей, если ты причинил ему вред, тебе конец. — Мой голос набирал силу, как и моя решимость, необратимая и всесильная. — Я убью тебя, Данила. Если ты тронул Лёшу, я тебя убью, и меня никто не остановит, — закончила я с абсолютной уверенностью в голосе. Анна Степановна подалась ко мне, но я протянула руку, останавливая её движение. — Не подходите ко мне! Никто не подходите! Только троньте Лёшу, я всех убью. Где он? Что вы с ним сделали??!

Окружающий мир помутнел от слёз. Кто-то обнял меня за плечи, пытаясь урезонить, кажется, Семён, но я сбросила его руку.

Данила отошёл от матери и тяжело опустился на стул. Его лицо побелело, казалось неживым.

Но никто, никто не отвечал мне про Алексея.

— Где он!!?? — закричала я во весь голос.

— Ник… шшш… — На плечо опустилась тяжёлая рука. Знакомая тяжёлая рука. Алексей осторожно гладил меня по плечу, второй рукой притягивая к себе. — Не надо никого убивать, всё хорошо, — сказал тихо. — Всё в порядке, иди ко мне. Я вышел на кухню встретить гостя.

Всё ещё напряжённая, каменная, готовая рвануть в атаку, я тем не менее позволила Алексею заключить меня в объятия.

— Всё хорошо, Ник, не паникуй. Данила ничего мне не сделал. Они с Иваном подрались, но это не в первый раз, ты же знаешь. У Вани очередной фингал под глазом, даже отсюда заметно, посмотри.

Алексей говорил мягко, с улыбкой, стараясь меня успокоить, но спиной я ощущала, как напряжены его мышцы. Вывернувшись из сильных рук, ощупала его с ног до головы.

— Точно в порядке? — потребовала хрипло.

— Да. — Алексей снова обнял меня, осторожно направляя к выходу из гостиной. — Шшш, Ника, если хочешь остаться с нами, то успокойся. А ты, идиот, не мог ей сказать, что я в порядке? — прикрикнул на Семёна.

— Я двадцать раз ей сказал! — огрызнулся тот. — Но потом Иван ляпнул, что Данила покалечил брата, и Нике снесло крышу.

Данила вскочил и с силой швырнул стул о стену. Один из незнакомцев поднялся, удерживая его на месте.

Снова наступила тишина. Все смотрели на Данилу.

Почти все, кроме его матери.

Анна Степановна смотрела на меня… с улыбкой??

— Наконец-то тебя пробрало, деточка. Значит, есть в тебе что-то человеческое. Сейчас выглядишь, как живая, а то раньше была ледяная, ну точно рыбина замороженная. Бррр… — передёрнула плечами. — Я ошиблась, думая, что ты подойдёшь Ивану. Недооценила тебя.

Иван хлопнул ладонью по колену и возмутился:

— Достали уже, честное слово! Ника мне никогда не нравилась.

— Тебе никто не нравится, кроме себя самого, — парировала мать. — Приложи-ка лёд к синяку, Ваня. Данила тебя не покалечил, а разукрасил, не драматизируй. Теперь хоть на мужика похож, а не на модель журнальную. Пару дней не сможешь выкладывать фотографии в сеть, невелика потеря. Кстати, раз уж ты идёшь на кухню за льдом, то позови гостя, а то он жуть как не любит ждать. Скажи, что мы готовы.

— Я только что с кухни, он тоже готов, — сказал Алексей.

— Нет!! — завопил Данила. — Я не собираюсь с ним встречаться! Не знаю его и знать не хочу! Никогда не хотел! Сто раз вам сказал… Вы не смеете меня заставлять…

Двое незнакомцев приблизились, удерживая его за плечи. Данила изогнулся, пытаясь избежать жёсткой хватки, и выругался.

Анна Степановна подошла к нему и прижала ладонь к груди:

— Счастье моё, — её голос дрогнул, — я всегда, всегда любила только тебя и хотела, как лучше. Я и сейчас хочу, как лучше. Мне самой не справиться. Пожалуйста, выслушай его… умоляю тебя…

— Нет!!! Мне всё равно, кто он! Не хочу никого знать!..

— Снова, б++, начинается… — выругался Иван.

Алексей вывел меня в прихожую, отвлекая от душераздирающей семейной драмы.

— Этот скандал длится уже не первый час. Гость неожиданно сообщил о приезде, и мать сдуру сказала об этом Даниле, поэтому нам с Иваном пришлось срочно приехать. Охрана бы справилась, но ты же видишь, как мать мучается. Нет бы запереть Данилу, так она с ним разговаривать пытается. Как ты?

— Жду, что случится дальше. А ты как?

— Хорошо, — Алексей вдруг улыбнулся.

— Хорошо???

— Ник, скажи, вот ты только что собиралась за меня убить, да?

— Получается, что так. — Я постепенно расслаблялась в его руках.

— Но при этом мы с тобой просто любовники, да? Знакомые. Ничего больше.

— Да, — невероятное напряжение вырвалось наружу громким смешком. — Вот такие у нас отношения: только секс и убийства, ничего больше.

Тихо рассмеявшись, Алексей поцеловал меня и приподнял, отрывая от пола.

— Давай договоримся, что в будущем я буду тебя защищать, а не наоборот, а?

— Ничего такого не обещаю.

Алексей поцеловал меня в висок, потом ещё, в щёку, в подбородок и, наконец, в губы.

— Я тоже, — сказал мягко.

— Что? Не обещаешь?

- Нет. Тоже тебя люблю. Очень.

— Это хорошо, ох, как хорошо, потому что я так сильно тебя люблю, что я бы реально его прибила…

— Трогательно. Безмерно трогательно, но крайне не вовремя, мои дорогие, — раздался голос за моей спиной. Роскошный, отлично поставленный, я бы даже сказала профессиональный голос. И очень, очень узнаваемый. — Однако, как мы и договорились, сейчас мой выход, поэтому отложим вашу мелодраму до моего отъезда. Вы, моя дорогая, — мужчина постучал пальцем по моему плечу, — извольте проследовать на кухню за моим агентом.

— Ника никуда не пойдёт! — Алексей с силой сжал объятия. Я попыталась оглянуться на гостя, но не могла даже пошевелиться, спрятанная в сильных руках.

— Расслабься, мой мальчик. Во-первых, напрягаться нет смысла, так как всё будет по-моему. Знаешь, как говорят: «Есть только один Бог…» — Мужчина, считающий себя Богом, рассмеялся, довольный своими словами. — Во-вторых, я рад, что Ника присоединилась к нашему небольшому сборищу, я и так собирался с ней познакомиться. Однако ей придётся подписать соглашение о неразглашении, как это сделали Иван и Вадим. Ещё есть люди, о которых мы не договаривались?

— Второй друг, который встречал вас в аэропорту. Если бы вы предупредили, что прилетите на неделю раньше, то я бы…

— Не повторяйся, мой мальчик. Я приезжаю, когда и куда хочу. Второго друга тоже отправь на кухню, — приказал роскошный голос, — пусть подпишет соглашение. Друзья пусть там и останутся, им незачем знать подробности. А Ника пусть вернётся в гостиную, мы её подождём.

Из гостиной донёсся плач, то ли Данилы, то ли его матери.

Гость поцокал языком и усмехнулся:

— Не люблю, когда начинают без меня.

Алексей ослабил хватку, позволяя мне обернуться. Ему не хотелось меня отпускать. Он смотрел на гостя с вызовом, и на его щеках играли желваки.

— Успокойся, Лёша, а то все щёки сжуёшь без надобности, — засмеялся гость. — Я не играю с маленькими девочками и влюблёнными мальчиками, для меня это слишком мелко, — с брезгливым смехом сказал Он.

Ибо это был именно «Он». С большой буквы.

Вы бы тоже его узнали. У меня и телевизора-то нет, а я всё равно его знаю. Он везде. «Гений шоу-бизнеса». «Талантливый безумец». Всё, чего касается его магия, превращается в хит, в деньги, в магнит популярности. Театральные постановки, конкурсы, телевизионные программы, концерты… его власть и влияние безграничны.

Уже в возрасте, но дивно хорош собой, особенно впечатляют гипнотические серые глаза и невероятный голос. Стоишь рядом и словно плаваешь в его магии. Я даже поздороваться забыла. Уставилась на гостя, чуть глаза не высохли.

— Приятно иметь такой эффект на молодых женщин, — сказал Он насмешливо и наклонился ближе. — Кух-ня, — произнёс по слогам. — Нику ждут на кух-не, — мелодично рассмеялся.

Где-то я уже слышала этот смех и видела эту картинную улыбку.

— И-ду, — отвечаю, растягивая звуки, и при этом продолжаю изумлённо рассматривать гостя. Глаза другого цвета, и возраст сказывается, но в остальном его и Данилу не отличить. Невероятное сходство. В позе, в движениях, в театральности каждого жеста. Как близнецы, разомкнутые во времени. Отец и сын, в этом нет никаких сомнений.

— Так нечестно, Ника, — капризно говорит гость, прикасаясь к моему плечу. Я тут же чувствую защитные объятия Лёши. — Ты уже поняла, кто я, а мой сын даже не догадывается, кто его папочка. Бедняга мучается в неведении, а мы тут с тобой болтаем! — Он усмехнулся в явном предвкушении грядущего спектакля. — Поспеши… Ни-ка, — добавил медленно. Мягко. Тягуче. Не иначе, чтобы позлить Алексея, потому что при этом смотрел только на него. — Я хочу, чтобы ты присутствовала при моём знакомстве с сыном.

Я так спешила вернуться обратно в гостиную, что строчки соглашения плыли перед глазами. Это первая встреча Данилы с его отцом. Причём не с кем-нибудь, а с НИМ. С невероятным мужчиной, кумиром, загадкой… смутно помню слухи о громких разводах, судебных разбирательствах, взрывном характере… звучит знакомо?

Казалось бы, волнующий момент: отец знакомится с сыном. Но для гостя эта встреча всего лишь очередная игра, интересный ход, развлечение, спектакль перед горсткой избранных зрителей. Теперь понятно очень многое: секретность планов Алексея и связанные с этим сложности. Уверена, что договориться с отцом Данилы было не так-то просто.

Подписав соглашение, отдала его агенту и поспешила обратно.

Гость сидел на диване. Насмотрелся фильмов про «крёстных отцов» мафии, не иначе. Охранники стоят вокруг, руки на поясе, а он сидит, вальяжно закинув ногу на ногу, и смотрит на сына.

А тот стоит посреди гостиной, оцепенев от шока и уставившись на отца.

Не исключаю, что эта молчаливая сцена длилась всё время, пока я читала соглашение.

При моём появлении гость величественно кивнул.

— Ника! — поприветствовал, словно мы дружим уже много лет. — Ты вернулась, значит, можно начинать.

Данила мотнул головой в мою сторону, но не увидел меня. Он никого не видел, кроме гостя.

Верю, что изумление Данилы было совершенно искренним.

Театральность происходящей сцены завораживала. Отец Данилы получал неистовое удовольствие от каждого слова, то и дело проверяя реакцию приглашённых зрителей. Поэтому и дожидался моего возвращения, ему нужен был полный зрительный зал. Приглашённых очень мало, зато никто из нас не пропустит ни единого слова.

— У меня в городе дела, вот я и решил… зайти немного раньше срока, — сказал гость. Снисходительно улыбнувшись, продолжил: — Анечка, ты элегантна, как всегда. Единственная толковая женщина в моём арсенале. Молодец, моя хорошая. Ублюдков у меня много, но твой мальчик хоть чего-то стоит, в отличии от остальных.

Анна Степановна покраснела под действием, скажем прямо, весьма сомнительного комплимента. Поднялась на цыпочки, всем существом потянувшись к бывшему любовнику. Теперь уже очевидно: для неё он намного больше, чем просто любовник, ибо её взгляд выдаёт восхищение с нотками одержимости.

Данила словно очнулся и, тряхнув головой, развернулся ко мне.

— Почему она здесь!? — шагнул ближе, будто собирался вытолкнуть меня из гостиной. — Нике здесь не место. Она никто, не семья, не…

— Она семья, — твёрдо сказал Алексей. Охранники обступили Данилу, не позволяя сдвинуться с места. Однако тот не заметил ни движения охраны, ни слов брата. Щелчок пальцев гостя возымел на него самое сильное воздействие. Вздрогнув всем телом, Данила вперил взгляд в отца и замолчал.

— Я решаю, кому здесь место, — сказал гость, и в тихом голосе было больше силы, чем в крике в 90 децибел. — Молчи, пока я не задам вопрос. Не подумай, что я от тебя в восторге, — продолжил он, пристально глядя на Данилу. Тот, было, открыл рот, но сдержался, повинуясь второму щелчку элегантных пальцев. — Мелко играешь, мальчик, а ведь давно пора вылезти из песочницы. Как долго ты собираешься таскать за собой сопляков?

— Ка-а-аких сопляков? — голос Данилы был неузнаваем.

— Которые сосут твою популярность, тренькают за твоей спиной, фальшивят, гнусавят твои песни, грубо орут твои слова… — Громкость голоса гостя нарастала, тембр менялся, тяжелел. Это была отрепетированная и хорошо поставленная речь, произносимая опытным оратором. — Урок первый: не носи на себе балласт! — почти закричал гость и отстранился от сына. — Анечка, хорошая, мягкая моя! Не найдётся ли у тебя воды для старого друга? — спросил медовым, нежным голосом. — Три четверти стакана, три кубика льда. Ты знаешь, как я люблю, чтобы у кубиков были ровные края. — Перевёл взгляд на Данилу. — Я люблю ровные края, — пояснил строго.

Анна Степановна смотрела на бывшего любовника, как на божество, на идола, которому преклонялась уже давно.

— Я всё помню, я знаю, как ты любишь, — сказала сбивчиво. — Ты предпочитаешь гранёные стаканы, я храню их на всякий случай, никому не даю. Как узнала о твоём приезде, поставила пару стаканов в морозильник, ведь ты любишь, чтобы они были ледяными.

— Хорошая моя! Как приятно найти человека, который тебя понимает! Ты всегда меня понимала, Анечка, — промурлыкал гость, развязывая шейный платок. — Так нежно за мной ухаживала, когда я… отдыхал. Прошло двадцать с лишним лет, а я не забыл. Творческим людям иногда нужен отдых! — пояснил он, глядя на собравшихся.

С безумным, сияющим взглядом Анна Степановна протиснулась мимо нас и пошла на кухню.

— Теперь понятно, кто платил за охранников, — недобро усмехнулся Данила. — А я-то не мог понять, откуда у братцев такие деньги! — Его голос набирал силу, наливался гневом. Скулы порозовели от эмоций. — Меня держали в санатории, как преступника. Я не мог вдохнуть, чтобы это не записывали в блокнот. В туалет не мог сходить, чтобы кто-то не заглядывал мне в задницу…

— Молчать! — гость оказался на ногах так внезапно, словно в кинофильме пропустили кадр, в котором он поднимался с дивана. Взмах руки — и ухоженные пальцы сжимают горло Данилы. С силой. — Ублюдки не повышают голос! Повтори!!

Взгляд Данилы остекленел, не факт, что от пальцев, сжавшихся на его гортани. Скорее, от профессиональной магии его отца.

— Если я того пожелаю, ты будешь жить в клетке и пить собственную мочу, — продолжил гость. — А если захочу, ты оседлаешь весь мир, поимеешь его так, что он никогда о тебе не забудет. Ты станешь величайшей звездой. Невероятной загадкой. Предметом страсти и поклонения. Так что решай, либо ты сам возьмёшь себя за яйца, либо это сделаю я, и, поверь, второй вариант тебе не понравится, как не понравились последние два месяца. Я дал тебе остыть, но больше не собираюсь терпеть твои выходки. Il vaut mieux être marteau qu'enclume. Выбирай!

Руки Данилы потянулись вверх, то ли, чтобы обнять отца, то ли, чтобы скинуть удушающие пальцы.

— Анечка, твой сын не понимает французский.

— Не понимает, — прошептала она. — Он учил английский и…

— Переведи ему!

— Лучше быть молотом, чем наковальней.

Данила повторил перевод матери одними губами.

— Как тебя называют твои фанаты? — спросил отец.

— Резник, — прозвучало сдавленно.

В ответ Данила получил звонкую пощёчину.

— Ты больше не Резник! Резнику было достаточно той ерунды, которой ты добился. Это ничто. НИ-ЧТО. Я видел записи твоих концертов, ты размениваешь свой потенциал на мелочёвку, на дешёвый крик. Ты ютишься в подвалах, растрачиваешь себя на выездные концерты в местах, которых нет на карте. Это закончится здесь и сейчас. Да, это я приставил к тебе доверенных ребят и помог взять тебя под контроль. Надеюсь, за два месяца из тебя вышла вся дурь. — С этими словами гость повернулся и посмотрел на меня, поясняя, кого именно считал дурью. — Твоя мать знает толк в хорошем отдыхе, — продолжил. — Иногда внутри пожар, и тогда надо охладиться. Но больше я ждать не буду. Либо ты живёшь в клетке, либо слушаешься меня и имеешь этот мир во всех возможных позах. Кидаешь его на землю и ставишь ногу ему на горло. Ты понял меня? Ты больше не Резник.

— Кто я? — тихо спросил Данила, еле двигая губами.

— Придёт время, и я решу, — отмахнулся отец.

В гостиную вошла Анна Степановна, неся на подносе ледяной гранёный стакан. В воде плескались три кубика льда с идеально ровными краями.

— Анечка, ты моё солнце! — пропел гость, и, клянусь, я услышала её ответный всхлип.

Видели бы вы, как смотрели на него охранники. Явно работают с ним не первый год. Тут никакого договора о неразглашении не надо, это культ. Чистой воды культ. Обожание и полный восторг.

— Что скажешь? — отец отпустил горло Данилы, оставив малиновые отпечатки пальцев.

Присутствующие задержали дыхание в ожидании ответа.

— Ублюдки не повышают голос! — ответил Данила, реагируя на отданный ранее приказ. Он не сводил глаз с отца, и, вместо ожидаемого ужаса и ненависти, его лицо выражало преданность и восторг.

Отец оттянул пальцем ворот его рубашки и медленной, тонкой струёй вылил ледяную воду Даниле за шиворот. Прямо с кубиками. С идеально ровными краями.

Данила не шелохнулся. Смотрел на отца восторженным, искрящимся взглядом.

— Повтори! — приказал отец, глядя на сына с исследовательским интересом.

— Ублюдки не повышают голос! — эхом отозвался Данила.

Абсолютное подчинение. Восторг. Полное растворение в идоле.

Вот оно, начало новой одержимости. Как сверхновая, взрыв звезды.

Не глядя, гость протянул руку с пустым стаканом, и охранник услужливо забрал его, чуть ли не с поклоном. Поправив шейный платок, гость снова устроился на диване и пробежался взглядом по зрителям.

По рубашке и джинсам Данилы стекала вода, собираясь в лужу у его ног, но он не двигался и не сводил глаз с отца.

— Анечка, мне нравится твой обеденный стол. Он раскладной? — Гость улыбнулся Анне Степановне, и она густо покраснела, в который раз за эту встречу.

— Да, ра-аскладной. Купила в Москве. Там… на Варша-а-авском шоссе крупный ма-агазин… — Анна Степановна судорожно вздохнула, заикаясь от волнения. Она почти не могла говорить, но и остановиться тоже не могла, — там мебельный ма-агазин… столы хорошие… разные…

— У тебя всегда был замечательный вкус. Обязательно зайду на Варша-а-авское, — гость усмехнулся, потом продолжил обманчиво мягким тоном: — Скажи, моя хорошая, почему ты не сказала мне про сына? Столько лет ты скрывала свою тайну, и вдруг вы с сыновьями нашли меня, чтобы попросить о помощи.

Анна Степановна судорожно дёрнулась и побледнела. Иван подошёл к матери и сжал её в объятиях. Она пыталась ответить, но только заикалась и всхлипывала.

— Не волнуйся, моя хорошая, — вкрадчивый тон гостя казался страшнее его крика. — Давай я попробую угадать: ты боялась, что я его отберу, как отобрал других ублюдков? — Не в силах заговорить, Анна Степановна кивнула. — А потом Алексей заставил тебя признаться, кто отец Данилы? — Ещё один кивок. — Зря волновалась, Анечка, зря, моя хорошая. Их матери — безмозглые, продажные бабы, а ты — солнышко. Я бы никогда тебя не обидел. Как символично, что именно ты родила мне стоящего сына. Но ведь теперь ты хочешь, чтобы я забрал его у тебя, да? Ты ведь для этого рассказала сыновьям свой секрет. Мой ублюдок измучил тебя, тебе с ним не справиться.

Анна Степановна содрогнулась от сдерживаемых рыданий.

— Не плачь, моё солнце. — Гость говорил совершенно равнодушно. Его голос был пустым. — Ты не потеряешь своего мальчика, ты будешь видеть его повсюду. Будешь гордиться им. Тебе всегда будут рады в моих домах. Я скажу… прислуге… они будут тебе рады. — Гость небрежно махнул рукой. Опять же, ни одной эмоции. — Твой мальчик в хороших руках, я выпорю из него дурь.

Анна Степановна плакала. Молча. У этих слёз было слишком много причин.

Доиграв сцену до задуманной точки, гость потерял интерес. Стряхнул с себя шейный платок и поднялся.

— Тебя отвезут в гостиницу, — бросил Даниле.

— Когда мы увидимся? — хрипло спросил тот, подаваясь вслед за отцом.

— Когда захочу, — грубо бросил гость, отмахиваясь от сына и твёрдо расставляя акценты в их отношениях. — Проходя мимо меня, остановился: — Ни-ка, — протянул насмешливо, — где ты будешь завтра в три часа дня?

— Дома, — ответила, оборачиваясь на Лёшу.

— Я заеду, есть разговор. Уверен, что и ты, Лёша, тоже заедешь к Нике, причём ровно в три часа, — гость насмешливо подмигнул.

— Заеду, — сухо ответил тот.

Гость проследовал в прихожую, подождал, пока для него открыли дверь, и направился к Мерседесу.

Охрана вела Данилу следом, оглушённого, притихшего, но недостаточно подавленного, чтобы не остановиться рядом со мной.

— Думаешь, нашла своё счастье, да, Ника? Думаешь, Лёша — ангел, защитивший тебя от дьявола? Наивная!

— Даня! — раздался крик Анны Степановны. — Перестань! Хватит, мой хороший. Ника и Лёша любят друг друга, это видно невооружённым глазом. Ты отомстил, наделал дел. Иди за отцом. Быстро, пока он не передумал!

Данила не слушал мать. Охрана подтолкнула его к выходу, не подпуская братьев друг к другу.

— Думаешь, Лёша святой? — кричал Данила, упираясь и пытаясь вырваться из хватки охранников. — А ведь он такой же, как я. Тоже бредил тобой в школе, только я заметил тебя первым. Он не признался, да? Не сказал тебе, как избил меня после спектакля? Следил за мной, как одержимый. Даже когда уезжал на соревнования, всё время звонил и грозился, чтобы я не подходил к тебе. Бил каждый раз, когда я заикался о тебе. Я, идиот, не догадался, что он всё ещё бредит тобой, только сейчас всё сложилось. — Охрана пыталась вытолкать Данилу на улицу, но он вцепился в дверную раму и кричал: — Ты была у него дома? Видела свои картины? Я не знал, кто купил их на аукционе, а оказалось, что он. Лёша ведь не сказал тебе, да? Дорвался до тебя и теперь скрывает правду… И ученики твои тоже… я не сразу понял, откуда они такие взялись, здоровые мужики, а теперь дошло…

Алексей пробился к брату. Клубок тел, крики и абсолютный хаос. Из кухни выбежали Семён с Вадимом и бросились разнимать братьев и охранников.

Ну и сцена!

Буйная драка.

Иван хохочет.

Анна Степановна плачет.

Дурдом.

Остаётся только качать головой.

В дверях снова появляется отец Данилы. Видимо, услышал, что спектакль продолжается без него, и ему это не понравилось. Смотрит с насмешкой, свысока, будто на муравейник, на который собственноручно вылил кипяток.

Данила моментально вытягивается в струнку, отряхивается и тянется к отцу.

— Я никогда никого не жду, так что поспеши, — говорит гость, каждым словом словно хлещет Данилу по лицу. Потом бросает на меня долгий взгляд, слишком долгий, чтобы быть случайным, словно хочет что-то передать мне без слов. Поддевает подбородок сына тыльной стороной ладони и спрашивает: — Хочешь забрать её с собой? — кивает в мою сторону. — Ты так долго добивался Нику, так возьми её, я прикажу охране. Пусть Ника волочится за тобой следом, куда бы ты ни подался. Хочешь взять её с собой, Резник? — выделил уже бывшую фамилию сына.

Рядом кричит Алексей, друзья с трудом удерживают его на месте, но мне не страшно. Наверное, потому что гость предупредил меня взглядом. Он не собирался делать то, что предложил, а хотел, чтобы я посмотрела на реакцию Данилы.

— Нет, — чётко и без колебаний ответил тот, не оглядываясь назад.

Данилу вытолкнули на улицу вслед за отцом, Семён пошёл следом. В гостиную вернулись четверо — Анна Степановна, Иван, Вадим и я. Алексей остановился в дверях, глядя на меня раненым взглядом.

— Ника, прошу тебя, дай мне шанс всё объяснить.

Он шагнул ближе, но остановился. Боялся подойти ко мне. Держался за дверь, думал, что я сбегу в истерике и откажусь с ним разговаривать.

Что есть ложь? Недоговорки. Притворство. Самообман. Уж я-то знаю, могу лекции читать на эту тему. Осуждаю ли я Алексея за то, что он не сказал мне всю правду до конца?

Нет.

Но я осуждаю его за то, что до сих пор считает меня слепой дурочкой. Неужели он думал, что я не догадалась? Хочется презрительно фыркнуть.

Наивный мужчина!

После случившегося, с моей-то паранойей, я прошерстила нашу совместную историю и во всём разобралась. Картины в квартире Алексея стали последним кусочком головоломки.

Например, как можно было не догадаться про Лёшины чувства в школе? Уж слишком отчаянно он защищал незнакомую девчонку. Да и со школьным спектаклем давно разобралась. И с тем, кто помог мне подняться с пола, и с тем, кто не подпустил Данилу ко мне после срыва. Учителя сказали, что у Данилы аппендицит. Какой аппендицит, если у него на животе нет шрамов?

Да и о том, кто посылал ко мне учеников, тоже догадалась. Вспомнила слова Олега Максимовича, что он с детства занимается единоборствами, а также то, что он спросил про Алексея. Тогда меня и осенило, что большинство учеников — крепкие мужчины средних лет. Не без труда, но выяснила, куда ведут следы — в Лёшину академию. Только про аукцион не знала до сегодняшней поездки.

Смотрю на Лёшу, стараясь не выражать эмоции. А их много. Навалом. Большой снежный ком, который не хочется выкатывать наружу в присутствии посторонних.

Одержимость бывает разной. Кто-то следит за тобой, чтобы обидеть, чтобы использовать, а кто-то, чтобы защитить. Или, как сказал бы Лёша, сделать приятное. Мне нравится то, что он заметил меня в школе, что следил за мной издалека. Мне всё в нём нравится, без исключений.

Алексей пытается прочитать мой взгляд, мучается, порывается подойти и не решается.

За ложь надо наказывать. Обязательно. Только можно сделать это по-разному.

— Как ты мог… — говорю тихо и с чувством. Лицо Алексея вытягивается, он моргает, пытаясь справиться с взрывом эмоций. Невольные свидетели нашего разговора замерли, дожидаясь развязки. — Как ты мог! — повторяю ещё раз для пущей внушительности и, посчитав эти слова достаточным наказанием, заканчиваю: — Как ты мог повесить мою лучшую картину вверх ногами!!!

Тишина оглушает.

Присутствующие пытаются понять мои слова, словно я произнесла их на иностранном языке. Единственная, кому не нужен перевод, — это Анна Степановна. Хмыкнув, она говорит:

— Ты давно обо всём догадалась, не так ли, Ника?

— Вы мне льстите, Анна Степановна, — отвечаю сухо, не желая строить между нами мосты. — Не так уж и давно. Про картины узнала только вчера, когда заглянула к Лёше в квартиру. После случившегося ваши сыновья справедливо считают меня наивной дурочкой, а я, уж поверьте, учусь на своих ошибках.

Лёша постепенно пришёл в себя и теперь стоял рядом, сложив руки на груди.

— Ну-ну, учится она.

— Учусь. Посмотри в окно, Лёша, и скажи, что ты видишь?

— Деревья? — ответил вопросительно.

— Вот именно, что деревья. И на моей картине тоже дерево. Если стоишь близко, то видны разбросанные по холсту геометрические формы, а если отойти, то очевидно, что это дерево. Даже ствол есть. Поэтому картина и называется «Взгляд издалека». А ты умудрился повесить дерево вверх ногами!

Алексей изумлённо взирал на меня.

— Дерево?? На той картине дерево??

— А ты что думал?

— Не знаю… думал, это взрыв какой-то… фигни.

Иван захохотал.

— Ника, ещё не поздно переметнуться к третьему брату, мне твои картины нравятся.

— Уволь! Мне ваша семейка… уволь.

Знаю, что грубо, зато честно.

— Что ж, мне пора мыть посуду, — сказала Анна Степановна, хотя ни в гостиной, ни на кухне грязной посуды и в помине не было. Кроме пресловутого ледяного стакана.

Поднявшись, она пошатнулась.

— Я помогу, мам, — вызвался Иван.

Я положила ладонь на плечо Алексея.

— Ты тоже останься с матерью, помоги, а я вернусь в город с Вадимом.

— Нет! Я не отпущу тебя. Мы вместе поможем матери, а потом…

— Минутку! — воскликнула Анна Степановна. Твёрдо, резко, совсем не так, как она разговаривала с бывшим любовником. С мужчиной, которого любила так сильно, что прожила много лет в одержимости его сыном. — А меня спросить не хотите? — поинтересовалась она с иронией. — Со мной никто не останется, у меня много дел. На премию «Мать года» я не претендую, но желаю тебе счастья, Лёша. Я ошиблась, не разгадала весь расклад и попутала ваши жизни. Извиняться не стану, не ждите. Идите и будьте счастливы. Ты, Ваня, тоже езжай домой и займись синяком. И не кряхти так, теперь хоть на мужика похож. А я… — Анна Степановна вздохнула и посмотрела в окно, пережидая сильные эмоции.

— Будете паковаться? — спросила я. Какое бы прошлое ни связывало нас с этой женщиной, в данный момент я чувствовала её отчаяние. Сильное, на всю глубину женской сути, доведённой до предела.

Анна Степановна мужественно улыбнулась.

— Не так, чтобы уж очень паковаться, только самое нужное. Поеду налегке.

— Останетесь с Данилой?

— Всегда.

Мягкая улыбка с привкусом обречённости.

Моё прощание с Анной Степановной Резник.

* * *

Домой мы ехали вдвоём с Лёшей. Вадим сбежал на поезд, становиться свидетелем наших разборок ему не хотелось.

— Мне нет оправданий, — начал Алексей.

— Никаких.

— Я должен был сразу сказать всю правду.

— И тогда я бы сбежала в другой город.

— Когда попрощался с тобой после ужасной сцены с Данилой, думал, никогда больше не встретимся. Ты видела, что я схожу с ума рядом с тобой, и когда я спросил, хочешь ли ты обо мне знать, ты сказала «наверное, немного». По сравнению с тем, что чувствовал я, это было ничем, пустым местом. Поэтому я ушёл.

— И тут я появилась в академии…

— Ты пришла из любопытства. Я не смог тебя отпустить и обещал себе, что, если у тебя появятся настоящие чувства, сразу скажу правду.

— Поздновато как-то, тебе не кажется? — усмехаюсь. Мне нравится его задирать.

— А я и сейчас не уверен в твоих чувствах, — съязвил в ответ.

— Вот и хорошо. Тебе полезно понервничать. Ладно, давай уж, сталкер, раз дождался настоящих чувств, то признавайся во всём содеянном.

— Я никогда за тобой не шпионил, Ник. Про школу ты уже всё знаешь, добавить нечего. Тебя никто из нас не интересовал. Я однажды с тобой заговорил, но ты смотрела сквозь меня, а потом сразу отошла к своему парню. Помнишь?

— Нет, извини.

— После школы я спрашивал про тебя у общих знакомых и как-то… привык тобой интересоваться. Говорил себе, что делаю это только из-за Данилы, проверяю, что всё в порядке, но это неправда. Я ещё в школе обещал себе держаться от тебя подальше, для твоей же безопасности. А потом на вечере встречи кто-то сказал, что ты ушла из художественной школы и даёшь частные уроки взрослым. Тогда я решил попробовать… — Алексей вздохнул и провёл ладонью по волосам.

— Что попробовать? — В ответ Алексей выразительно дёрнул бровями. — Не может быть!! Ты собирался записаться на уроки? Ты?? Серьёзно??

— Да. Нет. Думал об этом, но так и не позвонил. Решил, что пока держусь от тебя подальше, всё в порядке, а если окажусь рядом, то сорвусь. Не смогу быть просто учеником. А я тебе никогда не нравился, да ещё если учитывать историю с Данилой… небезопасны такие игры. Попросил друзей, чтобы они тебя порекомендовали, кто-то даже повесил объявление.

— Просто сделал мне приятное?

Алексей пожал плечами.

- Наверное, так. Я не шпионил за тобой, Ник, и учеников твоих не знаю лично. Про аукцион услышал случайно, от Вадима, он тренирует одного из твоих учеников. Ты отменила урок из-за выставки, вот Вадим и уговаривал меня пойти туда, чтобы с тобой увидеться. Он обо всём знал. Я не пошёл, но картины купил.

— Зачем?

— Не знаю. Только хуже стало. В мыслях полный бардак. Картины твои не понимал, тебя толком не знал, а выкинуть из головы не мог, как ни старался. Я во всём люблю порядок, а когда речь заходит о тебе, — никакой логики.

— Бардак посреди идеального порядка, как в твоей машине.

— Наверное. А потом я узнал про вас с Данилой, и всё завертелось.

— Жаль, что ты не записался на уроки.

— Захотелось надо мной посмеяться?

— Захотелось изменить прошлое.

— Ты бы отказалась со мной встречаться.

— Отнюдь.

— Согласилась бы?

— Да. Всё дело в твоём запахе.

Такого поворота Алексей не ожидал. Отвлёкся от дороги, и мы чуть не съехали в кювет.

— Тебе до сих пор нравится A&F?

— Эээ… одеколон? Мне его в школе подарили, потом снова купил, но почти не пользуюсь. На работе не к месту, да и не привык. А при чём тут запах?

— После спектакля я ходила по магазинам, нюхая всё подряд. И нашего учителя химии тоже нюхала, как одержимая дурочка. А ведь это ты поднял меня на сцене и привёл в чувство. Ты накинул на меня рубашку, которая показалась огромной. Пока Данила дрался с Иваном и Гришей, ты мне помог, а я даже не обернулась. Но запомнила твой одеколон, купила его себе и наслаждалась. Тебя я почти не знала и уж не нюхала, это точно. Кроме того, ты всё время был в разъездах. Я спрашивала подруг, кто именно поднял меня на ноги, но в толкотне они не разобрались. Кругом была толпа народа, в том числе и полуголых девчонок, которые повыскакивали из-за занавеса. Большинство видели меня с учителем химии, кто-то настаивал, что со мной были Данила и Гриша. Помочь пытались все, но помог только ты. Одного не понимаю: как девчонки могли не запомнить тебя без рубашки?

Впервые за этот разговор Алексей улыбнулся.

— Под ней была футболка.

— Всё равно. Знаешь, дело не в одеколоне. Я запомнила твой запах. Звучит смешно, как-то по-звериному, но, когда мы сидели у батареи после концерта Данилы, я уткнулась носом в твою грудь и сразу успокоилась. Почувствовала безотчётное доверие и не могла понять, с какой стати. А теперь думаю, что это твой запах. Примитивная память подсказала, что ты меня защитишь. Вот такие дела. Ещё секреты есть?

— Нет, — ответил Алексей рассеянно, всё ещё под впечатлением от моего признания. — А у тебя? — спросил через пару минут.

— Секреты? У меня? Нет.

— Точно нет?

— Точно. Я ничего от тебя не скрываю.

— Или просто не догадываешься, что я нашёл тот набросок.

— Какой из? Вся моя квартира в набросках, и мастерская тоже.

— Тот, на котором я держу на руках новорожденного ребёнка.

— А… тот… и что? Просто набросок. — Внезапно вспотели ладони. Непросто это, говорить правду, всю правду до самого конца. Вот так взять и признаться, что я нарисовала нашу воображаемую дочь?

— Просто набросок?

— Просто. А что ты там разглядел?

— Я разглядел именно то, что ты нарисовала, Ника, и мне это понравилось. — Посмотрел на меня прищуренным внимательным взглядом и добавил: — Очень понравилось. Это лучшая из твоих работ.

— Думаю, ты просто не заметил глаз за ухом, — я попыталась отшутиться.

— Нет, — Алексей остался серьёзным. — Это мальчик или девочка?

— Ммм, — промычала неловко. Тело покрылось мурашками. Хотелось продлить этот момент, словно я стою на пороге чего-то невыразимо прекрасного в ожидании волшебного счастья. Вот такое странное ощущение.

— Колись, Ник.

— Девочка, — созналась тихо.

— Она очень красивая. Как её зовут?

— Не знаю… наверное.

— Я хочу, чтобы ты закончила эту картину.

— Это… только набросок.

— Сделай из него картину. Пожалуйста.

— Как? Нарисовать в красках?

— Всё равно, как, но нарисуй рядом с нами себя. Так будет правильно.

Вот оно — слово, которое нас определяет, — «правильно». Когда мы вместе, это правильно.

— Нарисую.

Я уже вижу эту картину: моя ладонь на руке Алексея, лицо прижато к его груди.

— Иришка. Ира. Так зовут нашу… эту девочку, — призналась, прикрыв глаза.

— Нашу дочь.

— Да.

— Ты знаешь, что так звали…

— … твою мать. Знаю.

Счастье стучало под кожей вторым пульсом. Каждый сантиметр моей кожи излучал наслаждение. Я поверила в то, что Данила ушёл из нашей жизни, и сдерживаемые чувства растеклись во мне бурным потоком.

В этот раз мы съехали в кювет, но на этом дело не закончилось. Машина Алексея не приспособлена для таких разъездов, но мы в буквальном смысле въехали в лес. Хорошо хоть не застряли между деревьями. Сорвав ремни безопасности, Алексей усадил меня на свои колени и, быстро расстегнув джинсы, вошёл в меня. Замер, уткнувшись в мои волосы, наслаждаясь ноющим чувством внутри, острой близостью.

— Я должен кончить в тебя прямо сейчас, — сказал глухо, и от этого животного порыва внутри меня взорвались мириады искр. Поднявшись вверх, я с силой опустилась обратно, сжимая мышцы.

— Именно кончить? — спросила сипло.

— Именно кончить. Я хочу в тебя кончать. Всё время.

В глазах потемнело от страсти, от примитивной связи, управляющей каждой мыслью, каждой каплей моего вдохновения.

Это не секс, а взрыв. Замыкание в цепи. Сброс тысячи калорий за раз. Упираясь ладонями в лобовое стекло, я двигалась в бешеном ритме, не чувствуя ног. Сильные пальцы впивались в спину, в бока. Оргазм расколол меня на части, заставляя упасть на бок с жалким хрипом и ещё долго не двигаться от полной потери ощущений.

Это было несравненно.

Первым пошевелился Алексей.

— Ты жива? — спросил хрипло.

— Ох, заботливый ты мой. Спохватился! А как вколачивать меня в руль, так всё в порядке.

— Ты мне нужна, Ника. Очень. Навсегда.

— У нас с тобой много общего.

Этот секс был взрывом. Катарсисом. Отдачей после напряжения последних недель. Безумный стресс тяжёлого дня и груз прошлого растворились в нашей близости. Остались только безумная лёгкость в душе и предвкушение счастья.

И боль в правом бедре.

— Ты — животное, — пробурчала я, с трудом выпрямляя ноги и устраиваясь удобней на коленях Алексея.

— Можно подумать, я когда-то притворялся растением, — фыркнул он.

Сжав бёдра, я вдруг представила себе, каково это, быть беременной. Растить в себе ребёнка, продолжение человека, которого ты любишь.

— Тебе больно? — Алексей провёл ладонью по моим ногам.

— Нет… я просто задумалась… жаль, что я на таблетках.

Алексей фыркнул, целуя меня в волосы.

— Не поможет, — усмехнулся он, — мы пробьём все баррикады.

— Животное!

— Ты и сама не лучше. Так скакала на мне, что отдавила ноги.

— Да я никогда…

— Сейчас докажу…

— Нет! — с неожиданной лёгкостью я перебралась на пассажирское сидение. — Ни за что! Устроили хулиганство в лесу. Вези меня домой!

Так и закончился этот странный и безумно длинный день. Моя последняя встреча с феноменом по имени Данила Резник. Моя первая встреча с феноменом, коим является его отец. День, в который я пересмотрела мнение о матери Данилы и о многом другом.

А ещё это был день, когда я стала по-настоящему счастлива. Без ограничений.

* * *

Отец Данилы оказался на удивление пунктуален. Он появился в моей квартире ровно в три часа дня, как и обещал. Замораживать гранёные стаканы я не стала, но выбрала для него три более-менее симметричных кубика льда с ровными краями. Шутить с моим гостем не хотелось.

— Итак, Ника Туманова, — начал он, поставив стул в центре комнаты, таким образом создавая для себя подобие сцены. — Надеюсь, вчера ты поняла, что больше не интересна моему сыну.

— Да. Похоже, Данила нашёл нового… кумира.

— Ты — тактичная девочка, Ника Туманова, — гость улыбнулся, покручивая в руке огромный фиолетовый зонт, который принёс с собой, несмотря на безоблачный день. — Надеюсь, что ты ещё и практичная девочка, потому что мне очень не хочется тебе угрожать, — он хищно улыбнулся, и рядом со мной напрягся Алексей.

— Уверена, что мы сможем с вами договориться, — я бросила на Лёшу предупреждающий взгляд. Его предчувствия касательно цели этой встречи были намного мрачнее моих.

— Я тоже на это надеюсь, Ника. Ты подписала соглашение о неразглашении, но оно касается только вчерашней встречи. Однако есть ещё ваше с Данилой прошлое, начиная со школы, информация об особенностях его характера и поведения. В будущем тебе могут предложить деньги за эту информацию. Очень большие деньги.

— Разглашать эту информацию не в моих интересах, я согласна подписать ещё один документ. Более того, я помогу вам составить список друзей и знакомых Данилы. Возможно, вы захотите пообщаться с ними по этому вопросу.

Гость приподнял одну бровь и кивнул в знак одобрения.

— Ника Туманова, — сказал он по слогам. — Ты мне нравишься. Может, действительно поедешь с нами? Обещаю не подкладывать тебя под сына и заняться твоей карьерой.

— Благодарю вас, но у меня другие планы.

Гость отреагировал на мой отказ долгим пытливым взглядом.

— Ты отказываешься от возможности покорить мир из-за какого-то мужчины? — пренебрежительно кивнул в сторону Алексея.

Слова гостя возмутили меня до глубины чувств, но исходящая от него неконтролируемая сила предупреждала об опасности. Алексей исходил нетерпением, и из нас двоих именно я могла предотвратить беду. Поэтому я держала себя в руках.

— Я отказываюсь, потому что у меня другие планы.

Гость небрежно махнул рукой, затянутой в кожаную перчатку, и показал на картины на стене.

— Как называется сие творение?

— «Осколки страсти».

— Осколки?

— Именно.

Он с интересом посмотрел на Алексея, догадавшись, кто стал катализатором моего творчества.

— Уверена, что не хочешь моей помощи? В тебе что-то есть, Ника Туманова, и я могу превратить это «что-то» в желанную загадку для всего мира.

— Спасибо, но нет.

Не скрою, предложение интригует, но никогда, ни при каких условиях я не поддамся влиянию этого человека. Слишком запоминающимся был вчерашний спектакль.

Гость о чём-то думал, покачивая лакированным ботинком.

— Покажи мне другие картины, Ника.

— Они в мастерской, здесь осталась только одна работа.

Я достала рельефную работу, о которой мы спорили с Алексеем. Мужчина и женщина, соединённые нитями одержимости.

Гость провёл пальцем по рельефу и одобрительно хмыкнул.

— В тебе определённо что-то есть, Ника Туманова. Если я правильно понял, ты изобразила любовь, полное слияние на всех уровнях души и тела.

Пусть будет так.

Я спрятала улыбку. Теперь-то я понимаю, что Лёша прав: в любви остаются два человека, очень разных и цельных. Они складываются вместе, и получается правильно. Одержимость — это не любовь. Однако уж кто-кто, а родственник Данилы с этим не согласится. Существуют люди, живущие сквозной одержимостью.

Следовало остановить внезапный порыв, но я не сдержалась.

— Простите, что вмешиваюсь, но Даниле нужна помощь… врачи или психологи. Возможно, он болен. Он был не в себе, да и вчера…

— Бред! — воскликнул гость, вскакивая с места. — Несусветная глупость! Что есть норма, и кто её определяет? Ты? Ты? — по очереди ткнул пальцем в меня и Алексея. — Мой сын в полном порядке! Он гений! Талант! То, что ему захотелось поиграть с тобой, это в порядке вещей. Гении должны быть одержимы! Если ты не одержима идеей, то грош тебе цена, как художнику. — Гость подошёл ко мне и наклонился, приближаясь к моему лицу. Казалось, в его серых глазах метались искры. — Скажи, Ника, тебе показалось, что я слишком груб с Данилой, да?

— Да, — выдохнула я.

— Глупости! Il faut casser le noyau pour avoir l'amande! Нельзя получить миндаль, не разбив скорлупу! Я должен разбить скорлупу Данилы, и я это сделаю! Клянусь! Не смейте его жалеть! Вы должны благодарить моего сына за ваши отношения! — Он говорил так громко, что в дверь заглянули озабоченные охранники. — Задумайтесь, что бы случилось, если бы Данилы на было? Вы бы встретились… в кафе… — гость презрительно скривил губы, — в кино… в ужасных плебейских местах. Что дальше? Неловкие поцелуи, тисканья в парадной, букеты… тюльпаны или, упаси Боже, гвоздики… тусклый секс под одеялом. Трое детей-погодок, творческий застой, борщи, борщи, борщи… скучная, никчёмная жизнь без страсти. — Казалось, его голос заполнял всё жилое пространство, звучал по нарастающей. — А благодаря Даниле, то, что произошло между вами, горячо и ярко. Страх потери, жадный секс, сомнения, невозможность быть вместе, горечь, снова секс. Каким бы скучным ни было ваше будущее, вы не забудете, как всё начиналось, и горячие ночи вам обеспечены. Без драмы нет настоящего секса! — провозгласил он. — Благодарите моего сына, он подарил вам горячее будущее.

На этом оратор выдохся и сел, оставляя нас оглушёнными и… улыбающимися. В его словах есть доля правды, как и большая порция творческого безумия. Но спорить с ним нет никакого смысла.

Устроившись в объятиях Алексея, я улыбнулась:

— Вы очень необычный человек. Не думаю, что когда-нибудь забуду нашу встречу.

Остыв после вспышки, гость чуть улыбнулся.

— Что ж, Ника Туманова, у тебя неплохая выдержка. У меня к тебе прощальная просьба: не могла бы ты написать портрет Данилы?

— С какой целью?

— Пока не знаю, но я куплю его у тебя со всеми правами на использование.

Я прикрыла глаза, думая о Даниле. Мысли о его портрете не принесли хороших ассоциаций, но у вдохновения были свои планы. Перед глазами внезапно появилась картина, законченная. Настолько яркая, что я удивлённо тряхнула головой.

— Портрет будет большим, — объявила я. — Метра два на полтора. — Встретилась с удивлённым взглядом Алексея и пожала плечами. Кто поймёт творческих людей!?

— Я сам выберу холст, тебе его доставят, — невозмутимо отреагировал гость. — Краски купишь сама, все счета агенту. Сколько времени понадобится…

— Пара недель.

Гость кивнул и оставил на стуле визитную карточку.

— Обращайся к моему агенту по всем вопросам.

Это была моя последняя встреча с отцом Данилы.

Портрет я написала быстро. Это тоже стало своего рода катарсисом, выбросом прошлого за борт.

Огромное полотно, блестящая, глянцевая чёрная поверхность, а поверх неё — ярко-синяя сеть с абстрактными узорами и кляксами. Асимметричная, словно провисающая под собственной тяжестью.

Тайны синего взгляда на фоне чернично чёрной души.

Когда Алексей увидел портрет, он отреагировал с традиционной иронией:

— Уникальное сходство! Вижу лицо Данилы!

Не знаю, как отнеслись к портрету знаменитый гость и его сын. Я получила щедрую плату за картину, слишком щедрую. Своего рода откуп, хотя и непонятно, за что.

Вот так мы попрощались с Данилой Резником.

Я рассталась с мужчиной, который сломал меня, чтобы дать возможность своему брату собрать меня заново. А Лёша попрощался с братом, с которым никогда не ощущал родства. Скорее, тяжкую связь, порождённую долгом и сложным прошлым.

---------------

17 — Кармен — героиня оперы Ж. Бизе. Роза в волосах — часть её костюма.

18 — Слова из фильма «Касабланка».