Прежде чем Изабель обратила на него внимание, прошел целый месяц. И неудивительно — весь этот месяц Изабель привыкала к обнаженной натуре. По непонятной причине нагота ее смущала. Она до последнего пыталась игнорировать курс обнаженной натуры, но Кларк чуть ли не силой заставил ее посещать эти занятия.
Сначала перед студентами позировали женщины, что значительно облегчало задачу, а вот в то утро взору Изабель во всей своей красе предстал крупный «самец». До сих пор Изабель не доводилось видеть раздетых мужчин, и она как-то разом смешалась.
— Относитесь к нему как к натюрморту во плоти, — прозвучал сзади чей-то баритон.
Изабель обернулась. Обладателем баритона оказался стоявший за соседним мольбертом молодой человек в белой майке, потертых джинсах и ковбойских сапогах, чья улыбка была так обворожительна, что Изабель удивленно распахнула глаза:
— Прошу прощения?
— Меня зовут Коуди Джексон.
Он протянул руку, и Изабель едва ли не со страхом ее пожала. Сердце ее бешено колотилось, ноги дрожали.
— А меня — Изабель де Луна. Я из Санта-Фе. Он кивнул и поднял вверх большие пальцы рук.
— Я и сам из соседнего леса. Дюранго, штат Колорадо. Глаза его были голубыми, как воды Средиземного моря, а волосы светлыми, как песок в Пальме. Квадратный подбородок с ямочкой выдавал в Джексоне уроженца юго-запада.
— Если вы не в настроении работать, то сходите пообедайте! — вдруг прервал их диалог преподаватель, маленький лысый Люсьен Фитцсиммон.
— Прекрасная идея, Фитц! — выпалил Коуди. Схватив блокнот Изабель, он взял ее под руку и, не успел Фитцсиммон среагировать, как оба уже были на улице.
— Вы с ума сошли! Он же теперь нам житья не даст!
— Как же! Вы — восходящая звезда и находитесь под личным покровительством Эзры Эдварда Кларка. А я волею судьбы занимаю точно такое же положение у старины Фитца. Вот увидите — он переживет. А сейчас быстрее к «Вольфи», пока туда не сбежался весь город!
Дни шли за днями. Те три часа, которые Изабель вместе с Коуди ежедневно проводила в студии, становились для нее настоящей пыткой. В каждом обнаженном натурщике ей мерещился Коуди, а на место натурщиц она ставила себя. В ярко освещенной студии разыгрывалась мощная сексуальная прелюдия, и оба прекрасно чувствовали это, поскольку после занятий, не в силах расстаться, они все же ни разу не прикоснулись друг к другу.
Наконец в пятницу Коуди пригласил Изабель к себе на субботний ужин. Эти сутки девушка места себе не находила — на примере своих родителей она поняла, каким сильным и вместе с тем ненадежным чувством является любовь.
Чердак, на котором жил Коуди, находился под крышей небольшого здания в Сохо, на Грин-стрит. Как и большинство чердаков, он представлял собой огромное помещение с высоким потолком, огромными окнами, голыми стенами, световым люком и ванной. Прямо под световым люком стояло несколько начатых картин.
В противоположном углу стояли покрытая индейскими одеялами длинная кушетка, заменявшая стол старая деревянная дверь на подставке из кирпичей и два директорских кресла с полотняными спинками. Самодельный кофейный столик украшали книги о Джоне Сардженте, Рубенсе, Фрагонаре и Матиссе.
Роль кухонного стола играла еще одна дверь, на сей раз ее подпирали деревянные козлы. Вокруг нее стояли четыре облезлых стула — все разные. Картину дополняли расставленные на «столе» свечи, разложенные яркие салфетки, дешевые тарелки и пузатые кубки для вина. Все вместе производило самое благоприятное впечатление.
Подав Изабель бокал вина, Коуди жестом пригласил ее к плите, где варились спагетти. Здесь же в деревянной миске дожидался своего часа салат.
— Твое варево выглядит весьма аппетитно.
— Это ты выглядишь аппетитно, — возразил он, обхватив руками ее лицо и быстро поцеловав в губы.
Изабель чуть не поперхнулась вином.
Пытаясь унять волнение, она направилась к картинам. Коуди остался у плиты, но не отрывал от нее глаз. На Изабель было черное облегающее платье с пояском, волосы были забраны в аккуратный пучок, открывая ее привлекательные ушки с длинными серебряными серьгами. Коуди хотелось немедленно раздеть ее, заняться с ней любовью. Но сначала, напомнил он себе, нужно ее накормить.
Изабель чувствовала, как юноша ест ее глазами, однако вместо смущения ощущала только все усиливающееся возбуждение. Желание ее с каждой минутой росло. Силясь сконцентрировать свое внимание на чем-то другом, Изабель принялась рассматривать картины.
Неудивительно, что он так уверенно чувствует себя на занятиях, подумала она. Судя по этим картинам, Коуди Джексон специализировался на обнаженной натуре.
Картин было три: одна — в виде наброска, две другие почти закончены — по крайней мере Изабель не находила, что здесь еще добавить. Пышные тела натурщиц были освещены как-то очень уж неровно — словно падающие на них лучи света проходили сквозь некую призму. Первая женщина сидела в кресле, положив руки на колени и наклонившись вперед так, что ее груди свисали дряблыми мешками. Женщина была уже в возрасте, с расплывшейся фигурой и явно чем-то озабочена — может быть, тем, что нехватка денег заставила ее позировать обнаженной?
Вторая натурщица, молодая и красивая, по всей видимости, стремилась поскорее продемонстрировать все свои прелести. Свесив голову набок, она сидела в шезлонге, ее длинные светлые волосы ниспадали чуть ли не до пола. Высунутый язык облизывал верхнюю губу, глаза были закрыты — возможно, в экстазе.
«Интересно, спал ли Коуди с этой одалиской?» — подумала Изабель.
— Не спал, — прочитав ее мысли, произнес подошедший Коуди.
Прислонившись к нему, Изабель продолжала смотреть на картины, слишком взволнованная, чтобы обернуться. Губы Коуди тем временем заскользили по ее шее.
— Когда-нибудь я нарисую тебя, — прошептал он. Изабель засмеялась нервным и неуверенным смехом.
— Ты же знаешь, как я отношусь к обнаженной натуре, — отстранившись, сказала она.
— Тогда я буду рисовать тебя по памяти. Недвусмысленно выразив таким образом свои намерения, Коуди засмеялся и протянул руку. Изабель не знала, зовет ли он ее к столу или в кровать, но теперь это не имело значения. Оказалось — к столу. Подав Изабель стул, Коуди вновь наполнил ее бокал и сел напротив. Поели они быстро, однако переходить к десерту юноша не спешил.
Включив классическую музыку, он убавил свет и пригласил Изабель на кушетку. Коуди рассказал ей о том, что жил на ранчо в Дюранго, играл за школьную команду в футбол, и о том, какой фурор вызвало его желание стать художником.
Тут Коуди приложил палец к ее губам и улыбнулся:
— Честно говоря, Изабель, сейчас меня интересуешь исключительно ты.
Он заключил ее в объятия и крепко прижал к себе. Его губы прильнули к ее губам, руки легонько заскользили по ее спине. Изабель невольно усмехнулась, когда он распустил ее волосы — совет Скай действительно пригодился. Движения Коуди были неторопливыми и нежными, он деликатно предлагал Изабель испытать то, что ей до сих пор было неведомо.
Дыхание Изабель стало учащаться и, ни о чем не думая, она крепче прижалась к Коуди. Одной рукой он принялся расстегивать ей платье, другой — поглаживать грудь. Изабель и не знала, что простое прикосновение к ее груди доставляет такое удовольствие. Покончив с пуговицами, Коуди расстегнул пояс.
Увидев желание в его глазах и уже изнемогая от страсти, Изабель встала (платье при этом упало на пол), сняла чулки и осталась в одной комбинации. Замерев, она ждала. Улыбаясь, Коуди привлек ее к себе, поцеловал и, подхватив на руки, понес к постели.
Она молча смотрела, как он раздевается, удивляясь тому, что это зрелище заставляет кровь в ее жилах струиться быстрее. Раздевшись, Коуди лег рядом. Вместо того чтобы сорвать с нее комбинацию, он принялся поглаживать рукой по ткани — от груди до треугольничка внизу живота. Откликаясь на его прикосновения, Изабель нетерпеливо вздрогнула. Тогда, обнажив ей плечи и грудь, Коуди впился губами в ее трепещущее тело.
Изабель закружил вихрь восхитительных ощущений, новых и необычных. Легонько целуя ее грудь, Коуди проник рукой под комбинацию и принялся ласкать увлажнившуюся мягкую плоть. Приподнявшись, Изабель подалась ему навстречу, и тогда Коуди осторожно вошел в нее. Боли не было, она испытывала только наслаждение. Обхватив Коуди ногами, Изабель теперь крепко прижала его к себе, побуждая входить в нее все глубже и глубже…
Утром оба лежали без сил, уверенные в том, что любят друг друга.
— Ну и как все прошло?
— Чудесно, — вздохнула Изабель, принимая чашку с кофе из рук Скай.
— Стало быть, этот ковбой парень сексуальный. Обхватив руками колени, Изабель усмехнулась.
— Вот и хорошо. — Скай обняла свою соседку, искренне за нее радуясь. Она обожала Изабель, и была бы очень огорчена, если бы Коуди Джексон оказался грубым и невнимательным. — Вы любите друг друга?
— Да. — Изабель просияла. — Мне не хочется с ним расставаться.
Занятия кончились, и Изабель уже направлялась домой, когда в толпе мелькнула знакомая фигура. Высокая блондинка в черном пальто, на глазах темные очки…
— Нина! — крикнула Изабель.
Женщина обернулась. Это действительно была она. Изабель с улыбкой бросилась к сестре, но Нина уклонилась от объятий. Лицо ее оставалось непроницаемым.
— Не могу поверить, что встретила тебя! И где? В центре Нью-Йорка! — продолжая улыбаться, заговорила Изабель. — Просто поразительно! Как твои дела? Ты прекрасно выглядишь…
— Довольно! — отрезала Нина. — Я начала здесь, в Нью-Йорке, новую жизнь, и ты никак в нее не вписываешься. Поняла?
Резко повернувшись, она пошла прочь.
— Ты не шутишь? — схватив ее за руку, крикнула Изабель.
— Я совершенно серьезна, — вырвав у нее руку, огрызнулась Нина. — Оставив Санта-Фе, я вычеркнула вас из моей жизни — тебя, Миранду и Луиса. И нисколько о вас не скучаю, и вообще о вас не думаю. Так что сделай милость — забудь обо мне. Поверь, все быльем поросло!
С этими словами Нина величественно удалилась.
Придя домой, чтобы переодеться перед работой — она подрабатывала официанткой в местном джаз-клубе, — Изабель обнаружила Скай лежащей на кровати.
— Ты можешь сделать мне одолжение? — неожиданно спросила подруга.
— Конечно. Что нужно?
— Немного приврать моим родителям.
Судя по всему, Скай чувствовала себя весьма неловко. Изабель несколько раз была у Штраусов, и родители Скай ей очень понравились. Обманывать их совсем не хотелось.
— Ладно, — ожидая продолжения, неохотно обронила Изабель.
— Ты должна сказать им, что весенние каникулы я проведу с тобой. А на самом деле я поеду с Эзрой в Париж.
— Я думала, ты его ненавидишь, — изумилась Изабель.
— Прикидывалась, — коротко засмеялась Скай и добавила: — Не падай в обморок, но у нас с ним роман. Примерно с тех самых пор, как вы с Коуди перестали замечать все вокруг.
Уже шесть месяцев! Изабель почему-то почувствовала себя виноватой.
— Он позвонил мне и пригласил поговорить о моих работах. Как и тебя, его беспокоило мое мрачное настроение. Не знаю, что на меня нашло, но я рассказала ему о своих родителях и о том, что все люди, которых я рисовала, — это умершие узники концлагерей, придуманные мной. — Скай нервно поправила кольцо. Ей было неловко признавать, что она перенесла на холст свои ночные кошмары. — Тогда он рассказал мне о Соне и о том, что случилось с ее семьей и, возможно, с ней самой.
— И что же?
— Он считает, что она была шпионкой и поплатилась за это жизнью.
— Какой ужас!
— По его словам, она очень переживала смерть своих родителей и своих детей. Он думает, что ее преследовал комплекс вины.
— А что, твои родители тоже чувствуют себя виноватыми? — спросила Изабель.
— Иногда, — ответила Скай. — Но так как они не говорят на эту тему, я могу только предполагать.
— А почему бы тебе прямо не сказать им, куда едешь? — решив сменить тему, осведомилась Изабель. — И с кем?
— Потому что он не еврей, слишком стар, к тому же хорошие девочки не ездят в Париж с посторонними мужчинами. Вот и все.
— Ну ладно, тогда, может быть, скажем им, что отправляемся в Скалистые горы, где будем только есть, спать, восхищаться природой и писать этюды.
— Знаешь, Изабель, — захохотала Скай, — иногда ты бываешь просто классной девчонкой!
В тот день, когда Эзра и Скай улетели в Европу, Изабель и Коуди обошли несколько галерей Сохо. Они и раньше регулярно занимались этим, стараясь быть в курсе происходящего на рынке картин. В одной из галерей выставлялся Жан-Мишель Баскиат. Одни критики восхищались его работами, другие называли это мазней. Коуди был согласен с последними, Изабель нет.
Размашистая манера письма Баскиата произвела на нее неизгладимое впечатление. Уличный художник — дитя черного гетто — использовал коммерческую символику для того, чтобы выразить глубоко личные чувства, и Изабель восхищалась его смелостью. Он не боялся критиковать большинство или противостоять ему, и это находило отклик в душе гордой дочери Каталонии.
Обсудив за ужином творчество Баскиата, они занялись любовью. Изабель еще пребывала в сладостной истоме, когда Коуди неожиданно спросил:
— Думаю, ты не откажешься мне позировать? К выпуску мне нужно представить шесть картин. Я хочу написать тебя.
Изабель уставилась на него в полном недоумении.
— Я люблю тебя, — понимая, что должен ее ободрить, продолжил Коуди. — Я люблю твое тело. Все, о чем я мечтаю, — это обессмертить свои чувства.
— Ты же знаешь, как я отношусь к тому, чтобы позировать обнаженной. — Изабель почувствовала, что ее загнали в угол.
— Но ты будешь позировать не чужому человеку. Здесь буду только я.
Сердце Изабель разрывалось между любовью к Коуди и нежеланием быть натурщицей. При этом объяснить свой отказ соображениями скромности она не могла, поскольку на чердаке они ходили, как правило, нагишом.
— Я сделаю это при одном условии, — сдалась Изабель. — Ты не станешь изображать мое лицо.
До самого конца каникул Изабель приходила к Коуди после работы и позировала ему. Результатом этого сотрудничества стала серия картин, названная художником «Стыдливая искусительница».
Фитцсиммон, Эзра и прочие преподаватели лиги высоко оценили его работу и решили отправить ее на конкурс, устраиваемый некими парижскими галереями. Когда Коуди сообщил Изабель о том, что едет в Париж, она испытала смешанное чувство.
— Я горжусь тобой, — сказала она, вдруг ясно ощутив, как ее вновь охватывает одиночество.
— Поехали со мной. В конце концов, если бы не ты и не твое божественное тело, я бы ничего не создал.
— Коуди, мне нужно работать. И у меня нет денег на поездку в Париж. Кроме того, — обезоруживающе улыбнулась она, — ты же сам сказал, что это только на несколько месяцев.
Коуди кивнул.
— Конечно, это ужасно, но мы ведь выдержим три месяца разлуки? — И она начала раздеваться.
— Сомневаюсь, — отозвался Коуди, помогая ей стянуть с себя рубашку.
— Езжай, — прошептала она. — Вернувшись, ты найдешь меня здесь.
И они поспешно занялись любовью, словно торопясь уверить друг друга, что их взаимная страсть продлится целую вечность.
В начале августа Коуди позвонил ей из Парижа.
— Ты не представляешь, какая замечательная получилась выставка! — с энтузиазмом воскликнул он. — Мы продали четыре полотна из серии «Стыдливая искусительница» и еще кое-что из моих работ.
— Чудесно! — откликнулась Изабель, радуясь его успеху.
— Отзывы положительные, посетители меня очень хвалили, а галерея предложила мне принять участие в весенней выставке. — Изабель ничего не ответила. — У меня здесь прекрасная квартира на Монмартре, и я нашел работу для нас обоих. Тебе здесь понравится. Пожалуйста, приезжай!
— Я не смогу. Эзра настаивает, чтобы я прошла курс у Кларенса Боумена, — быстро сказала она.
— А как же я? — с обидой спросил Коуди. — Почему мои пожелания для тебя менее важны, чем мнение Эзры Эдварда Кларка?
— Эзра заботится о моей карьере, — выпалила Изабель. — Не забудь, что когда тебе представился шанс сделать карьеру, ты им воспользовался не раздумывая.
— Неправда! — возразил он. — Я просил тебя поехать со мной. Я люблю тебя, Изабель. И думал, что ты меня любишь.
— Я тебя люблю, — сказала она. — И очень по тебе скучаю, но, пойми, просто грешно не воспользоваться таким редким случаем.
Пересказывая потом этот разговор Скай, она мучилась сомнениями, правильно ли поступила.
— Если бы ты действительно жить без Коуди не могла, — проговорила Скай, — то не спрашивала бы меня об этом. Ты бы уже летела в Париж.
Изабель кивнула. Всегда трудно выслушивать нелицеприятные вещи.
— Ты знаешь, что Эзра нашел мне работу преподавателя искусств в местной школе?
— Просто Санта-Клаус какой-то, — довольно ухмыльнулась Скай. — Но не думай, что ты исключение. Мне он тоже кое-что подыскал: я буду работать на Джулиана Рихтера.
Изабель захлопала глазами от удивления. Джулиан Рихтер был одним из ведущих дилеров Нью-Йорка. Считалось, что в его галерее можно быстро сделать карьеру.
— И чем ты там будешь заниматься?
— Скорее всего бумажки перебирать. Впрочем, Эзра говорит, что у меня есть чутье.
Изабель до сих пор ни о чем подобном не думала, но теперь она готова была согласиться с тем, что Скай действительно обладает тем самым чутьем, которое так необходимо художественному агенту. За время учебы в лиге она не раз с ходу определяла, что пойдет, что нет и почему.
— Здорово! — обняв подругу, восхитилась Изабель. И тут ей вдруг показалось, что по Скай она будет скучать больше, чем по Коуди.