Вечером, когда Мурильо вернулись в свое имение, расположенное неподалеку от Мадрида, Эстрелья сразу удалилась в спальню. Усевшись в глубокое кресло, она принялась рассматривать многочисленные розы на обоях. Графиня боялась закрыть глаза, чтобы, не дай Бог, снова не увидеть, как земля поглощает тело ее единственного ребенка.

Не легче было и Хавьеру. Устроившись у окна, он рассеянно смотрел на освещенный прожекторами английский парк.

В дверь тихо постучали. Хавьер вопросительно уставился на дворецкого.

— Сеньор Барба желает выразить вам свое соболезнование.

— Это он во всем виноват, — заявила Эстрелья. — Он смирился с ее отказом, вместо того чтобы за нее бороться. Если бы он тогда женился на ней, этого бы не случилось!

Зная, что не переубедит супругу, Хавьер оставил ее и поспешил на встречу с молодым человеком, которого когда-то надеялся назвать своим сыном.

Эстрелья тем временем подошла к стоявшему в углу комнаты широкому туалетному столику и разложила детские фотографии Альтеи — ангельское личико и огромные глаза. Затем взяла в руки фото, на котором были запечатлены Альтея и Пако в восемнадцатилетнем возрасте. Вот они стоят рядом в костюмах для верховой езды возле своих лошадей — такие элегантные, такие благородные! Оба так подходят друг другу!

Когда в свое время родители представили Эстрелью Хавьеру, ее обрадовал их выбор. Хавьер принадлежал к одной из влиятельнейших севильских семей, давшей миру известного в Испании художника. У него был титул.

В случае с ее дочерью опять-таки, согласно традициям высшего общества все повторялось: Альтея Мурильо и Пако Барба были предназначены друг другу. Родители молодых людей старались почаще сводить их вместе, а по достижении брачного возраста Альтея и Пако должны были пожениться. Задача облегчалась тем, что стороны были друг к другу неравнодушны.

Пока не появился Мартин де Луна, который все погубил.

Эстрелья принялась искать в коробке единственную фотографию Мартина и Альтеи. Снимок был сделан на приеме, который устроили для молодых незамужние тетки Мартина. Альтея прислала его вместе с письмом, в котором умоляла мать признать ее брак и мужа.

На глаза Эстрельи навернулись слезы. Но даже сейчас не желая признавать правоту своей дочери, Эстрелья засунула фотографию обратно в коробку. Карточка оказалась рядом со снимком, к которому было приколото письмо. На снимке был запечатлен грудной ребенок, а в сопровождающем письме содержалась еще одна просьба Альтеи к родителям признать ее брак, а заодно и ребенка — их внучку.

И тут, пристально вглядываясь в лицо девочки, Эстрелья вдруг поняла, как можно отомстить убийце ее дочери.

Примерно через неделю после убийства Альтеи Алехандро Фаргас сообщил Мартину скверные новости:

— Мурильо оформляют опекунство над Изабель.

— Ни за что! — стукнул кулаком по столу Мартин. — Им своя-то дочь никогда нужна не была, и теперь они ни за что не получат мою!

Похлопав друга по руке, Алехандро понимающе кивнул.

— Не знаю, как и помочь тебе, Мартин. Если тебя признают виновным, то скорее всего приговорят к пожизненному заключению. Кто-то же должен тогда заботиться об Изабель, а как ни крути, они все-таки ее бабушка и дедушка.

— Я назначу ее опекуном Флору. Они с Изабель обожают друг друга — об этом знают все и вся. — Мартин словно пытался убедить самого себя в весомости своих аргументов. — Изабель никогда не встречалась с Мурильо и вряд ли знает, кто они такие.

— Не важно, посадят тебя или нет, — тихо произнес Фаргас. — Мурильо хотят заполучить Изабель даже в том случае, если ты будешь оправдан.

— Что?!

— Родители Альтеи утверждают, что только они способны обеспечить ребенку должные воспитание и любовь.

— Какая чепуха!

— Ты забываешь о дружбе Хавьера с Франко. У нас не демократия, Мартин, а диктатура. Сейчас закон — это Франко. Побеждает тот, кто имеет к нему доступ.

— Другими словами, у меня нет никаких шансов.

— Шансов у тебя немного.

После ухода Алехандро Мартин отсутствовал где-то несколько часов. Вернувшись, он пригласил Флору в библиотеку и пересказал ей утреннюю беседу с Фаргасом.

— Ты мне поможешь? — спросил он, когда Флора тихо ахнула.

— Это ты убил Альтею? — в ответ спросила она.

— Нет, — без колебаний отозвался Мартин.

Флора решила ему поверить — впрочем, она всегда ему верила.

Улыбнувшись, Мартин крепко обнял тетушку.

— Я хочу, чтобы ты увезла Изабель до того, как они заберут ее.

Обычно семилетних детей папы на плечах уже не носят. Однако благодаря своему гигантскому росту Мартин мог позволить себе это удовольствие. Окружавшие Кастель холмы служили им с Изабель излюбленным местом для прогулок, особенно ранним вечером, когда лучи опускающегося за дубовым лесом солнца создавали ощущение абсолютного мира и покоя.

Добравшись до любимой полянки, откуда открывался восхитительный вид на Барселону, Мартин снял дочку со своих плеч и усадил ее на траву. Расположившись рядом, он сразу же заговорил:

— Для нас настало тяжелое время, Изабель. Мы оба потеряли женщину, которую любили больше всего на свете, женщину, благодаря которой наша жизнь только и имела смысл. Нам следовало бы вместе оплакивать эту потерю, но полиция не оставит нас в покое.

Вспомнив беседы с детективами из следственной бригады, Изабель нахмурилась.

— Я сказала им все, что знала, папа, но они приходят снова и снова и спрашивают одно и то же. Я не знаю, чего они хотят. Мне страшно!

Подхватив дочь на руки, Мартин крепко прижал ее к себе. Он-то прекрасно знал, чего хотят от нее полицейские: ей всего лишь надо сказать, что она видела отца на месте преступления.

— Вот почему я попросил тетю Флору отвезти тебя к Дюранам, — отозвался он.

— Это слишком далеко, — не в силах сдержать слез, тотчас захныкала Изабель. — Я хочу остаться здесь, с тобой!

— Это ненадолго, — стараясь утешить ее, сказал Мартин, — пока я не выкручусь из этой истории. Тогда ты вернешься, мы приведем дела в порядок и будем жить вместе, как и подобает отцу и дочери. Я тебе обещаю.

Обычно, когда Мартин ее обнимал, Изабель успокаивалась. На сей раз, несмотря на силу его объятий, несмотря на искренность его обещаний, дочь продолжала плакать.

На следующее утро одна из верных служанок Флоры, Консуэла Серрат, встав намного раньше обычного, осторожно натянула на себя взятое из гардероба хозяйки черное платье с длинными рукавами, черные чулки и туфли, накинула на голову и плечи кружевную черную шелковую шаль и взяла в руки черную кожаную сумку.

Десятилетняя дочь Консуэлы, Тереза, для девочки своих лет, к счастью, была очень маленькой — потому к счастью, что одежда Изабель вполне ей подошла.

Около восьми часов Консуэла и Тереза сели в «мерседес» и отправились в аэропорт, откуда вылетели в Венесуэлу.

Заранее связавшись с подпольем, Мартин снабдил фальшивыми документами всех действующих лиц этой маленькой драмы. Консуэла и Тереза получили паспорта на имя Флоры Пуйоль и Изабель де Луна, а Флора и Изабель — совершенно липовые бумаги на вымышленные имена. После их благополучного прибытия на место Алехандро со специальным курьером пришлет им настоящие документы.

Тем временем муж Консуэлы, Педро, сообщил о своей готовности сеньорите Флоре, и она двинулась к выходу. Мартин тотчас подхватил Изабель на руки и крепко прижал к себе. Девочка была так расстроена, что ночью почти не спала, и отцу пришлось все время сидеть рядом с ней, утешая. Теперь глаза Изабель были красными и припухшими, подбородок дрожал.

Осторожно усадив дочку в грузовик, Мартин произнес:

— Знай, что я люблю тебя, Изабель. — Этот отцовский тон девочка запомнила на всю жизнь. — Знай, что я сделал все, что мог. — Расцеловав Изабель в щеки, Мартин тихо прошептал: — Помни, как я люблю тебя и как буду скучать по тебе.

— Хорошо, п-папа, — запинаясь пробормотала Изабель. Флора и Педро уже усаживались в грузовик рядом с ней.

Не желая расставаться, девочка обернулась, встала на колени и уткнулась носом в заднее стекло кабины.

И хотя Изабель еще долго видела прощально поднятую руку отца, она так и не разглядела слез, катившихся по его щекам, и не узнала, каким одиноким и испуганным чувствует себя без нее отец.

Услышав по телефону от Мартина о том, что произошло, Миранда Дюран сразу согласилась помочь. Но через два дня, когда Дюраны встретили самолет, на котором прилетели Флора и Изабель, Миранда усомнилась в правильности своего решения. Конечно, она предполагала, что Изабель будет расстроена, но не до такой же степени!.. Раньше девочка всегда с радостью бежала к Миранде и Луису, а вот теперь, когда при встрече они попытались ее обнять, резко отшатнулась. Заслужившая в Ла-Каса репутацию почемучки, сейчас она не задавала никаких вопросов — вообще едва разговаривала.

Когда вконец измученная девочка заснула, Флора отправилась в личные апартаменты Дюранов.

— Изабель спит? — усевшись на кушетку, спросила Миранда.

— Это ненадолго, — ответила Флора. Из-за скудного английского Флоры все говорили по-испански. Ее же мягкая кастильская речь казалась строгой и экзотичной. — После смерти Альтеи девочку мучают кошмары.

Миранда покачала головой:

— Она еще слишком мала. Потерять мать — ужасно само по себе, но переживания о том, что отца могут посадить в тюрьму, — это уж слишком!

— И не говорите. Хотелось бы считать, что все ее страхи необоснованны, но это, увы, не так.

— А другие подозреваемые есть?

Вздохнув, Флора слабо улыбнулась:

— Есть один человек, который в день убийства тоже был в гостинице. Несомненно, Мурильо его защищают.

— У Мурильо есть основания считать его виновным?

— Я не знаю ответа на ваш вопрос, — ответила Флора. — Я знаю только, что они явно хотят обвинить во всем Мартина. Обвинить и устранить. И еще они хотят забрать Изабель.

— Не беспокойтесь, у нас Изабель будет в полной безопасности, — похлопав ее по руке, сказала Миранда.

У Мартина отчаянно болела поясница. Последние три часа ему пришлось просидеть на металлическом стуле, слишком маленьком для мужчины его габаритов. Под ярким светом лампы глаза его покраснели, зрачки сузились, а от длительного пребывания в сыром подвале, где производился допрос, суставы рук и ног отчаянно ныли.

— Такой простой вопрос, де Луна: где вы были пятнадцатого августа между семью и девятью тридцатью вечера?

В барселонской полиции Мануэль Гарсия служил главным следователем. Назначенный на свой пост по распоряжению Франсиско Франко, он имел репутацию отъявленного негодяя, применяющего самые жестокие методы расследования. Однако в деле Мартина де Луна он явно проявлял сдержанность, и тот никак не мог понять почему.

— Уже в двадцатый раз повторяю: я был дома.

— Может кто-нибудь подтвердить ваше алиби?

— Я сделал несколько телефонных звонков. Алехандро Фаргасу. Сеньорите Пуйоль. Франсуа Леверру в Канны. — Заметив недоумение Гарсии, Мартин пояснил: — Он занимается продажей антикварных автомобилей.

— Значит, вы собирались бежать. Думаю, во Францию, и таким вот образом зондировали почву, чтобы иметь деньги наготове.

— Это просто смешно! — грустно засмеялся Мартин. — Во-первых, подобные сделки сразу не совершаются, тут требуются недели, а не минуты. Кроме того, эти телефонные звонки были сделаны за несколько часов до убийства Альтеи. Как мог я планировать бегство после преступления, о котором и не помышлял?

— А кто вас навещал? — Внезапная смена темы разговора обнадежила Мартина. Ведь Гарсия тем самым признавал, что аргументы подозреваемого убедили его. — Кто-то входил в ваш дом около двух дня. Кто это был?

— Пасква Барба.

— Я правильно расслышал? — нагнувшись, спросил Гарсия. — Вы сказали, что Пасква Барба приходил в ваш дом в день убийства вашей жены?

— Да.

— Тот самый Пасква Барба, который преследовал ее на Мальорке? Тот самый, с кем вы ругались в чайной комнате в «Ритце»? — Мартин неохотно кивнул. — И какова же была цель его визита?

— Я выставил на продажу «Дрэгон текстайлз». И несколько месяцев подряд вел переговоры с сеньором Рамиресом. В то утро мы подписали договор. Барба приходил затем, чтобы сказать, что за Рамиресом стоял он.

Глаза Гарсии удивленно расширились.

— Зачем Барбе текстильная компания в Барселоне, если его предприятия находятся в Мадриде и Севилье?

— Альтея была в «Дрэгон» главным дизайнером. Он хотел заполучить компанию, чтобы заполучить ее!

— Если «Дрэгон» так много значила для Альтеи, почему вы решились ее продать?

— Среди наших домовладений есть дома с престарелыми жильцами. Они понадобились правительству, поэтому власти подняли налоги, чтобы вынудить нас продать их. Старикам стало бы негде жить, вот мы и решили сохранить эти дома, продав что-нибудь другое. За «Дрэгон» дали бы максимальную цену. Альтея это понимала.

— Но ведь у вас были плохие отношения. Возможно, она решила, что вы продаете «Дрэгон», чтобы наказать ее. А Барба выкупил «Дрэгон» ей в подарок. В ее глазах он — герой, а вы — негодяй.

Мартин с трудом сдержался, чтобы не закричать.

— Вы не правы, Гарсия, — только и сказал он.

— Неужели? — Следователь вплотную приблизил свое лицо к лицу Мартина. — Вы ссорились с ней. Люди все это видели. И слышали.

— Барба тоже с ней ссорился. И тоже на людях. Почему бы вам не допросить его?

Гарсия отступил назад и взял себя в руки. Как смеет этот несчастный указывать ему, что делать, да еще в присутствии подчиненных?!

— Он так и не простил ей, что она вышла за меня замуж. Подойдя к их столику, я услышал, что он снова ее умоляет. Конечно, я не слишком обрадовался, увидев его рядом с Альтеей, но и он не выказал своего расположения. Да, мы крупно поговорили, но когда Альтея отказалась с ним ехать, именно Барба пришел в бешенство! Ведь это его отвергли. И это он ее убил! Неужели сами не видите?

— Я вижу лишь раздраженного, ревнивого мужа. Барба вас перехитрил. Он пришел в ваш дом посмеяться над вами, а потом пошел в «Ритц», чтобы сообщить вашей жене о своем триумфе. Вы были унижены и оскорблены. Вы не смогли помешать ему забрать вашу компанию, поэтому решили не дать ему забрать вашу жену.

— Я не убивал Альтею, — к разочарованию Гарсии, тихо и спокойно ответил Мартин. — Это Пако пришел в ярость, Гарсия. Альтея выставила его дураком, и это ему не понравилось. Почему бы вам не спросить его, где он был с семи до девяти?

— Я его спрашивал, — с победной усмешкой ответил Гарсия. — Он сидел в кафе с вашими тестем и тещей. У нас полно свидетелей, которые видели его с Мурильо в кафе на Рамбласе. Потом они втроем ужинали в «Рено», чему есть неоспоримые доказательства. Извините, де Луна, но рассказ Барбы подтверждается, а ваш нет. Так что давайте продолжим работу.

Последовали очередные два часа допроса с пристрастием, а затем Мартина освободили. Несмотря на все приемы следователя, он твердо придерживался своей версии.

Глядя на Мартина, выходящего из полицейского участка, Гарсия злобно усмехнулся. Несмотря ни на что, дни великана сочтены. К концу недели против Мартина выдвинут официальное обвинение и арестуют его. Суд состоится очень скоро, и не важно, сколько он продлится — Мартина де Луна все равно признают виновным.

В один прекрасный день Нина обнаружила Изабель сидящей на скамеечке у окна гостиной. Схватившись, словно за спасательный круг, за свой талисман, она напряженно вглядывалась в окружавшие Санта-Фе горы Сангре-де-Кристо, однако Нина готова была поклясться, что их величие малютку совершенно не трогает — она смотрит куда-то сквозь них, в таинственную бесконечность. Нина, не способная даже на мгновение представить себя на месте Изабель, вдруг прониклась острой жалостью к грустной гостье.

Для Нины Альтея всегда была образцом совершенства, любимицей богов. Она была красива, прекрасно воспитана, умна, талантлива, ее обожал муж, любила дочь, все ею восхищались и мало этого — ей еще можно было гордиться и знатным происхождением.

Только из-за одного этого об Альтее можно горевать.

«Тем не менее, — думала Нина, — у Изабель остался Мартин, а он такой восхитительный!»

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Нина, подойдя к Изабель.

Девочка повернула к ней голову и стало ясно, что она плакала. На часах было около четырех. Мартин обычно звонил в три.

— Все в порядке? — снова спросила Нина, боясь, что Мартина арестовали.

Изабель кивнула, но не слишком бодро.

— Я слышала, как ты ночью плакала. — Комната Нины располагалась рядом с той, где остановились Изабель и Флора. — Какие они? — поинтересовалась Нина. — Я имею в виду — кошмары.

— Синие, — ответила Изабель, наморщив лоб, словно видения вновь встали у нее перед глазами. — Все окрашено в яркий синий цвет. Все выглядит как-то неправильно — лица, вещи. Все неясно, все сине, как будто кто-то вылил на мои сны банку синей краски. — Она вздрогнула. — Вот почему они так ужасны. Из-за этой синевы.

— Ты думаешь, это сделал твой папа?

— Нет, — отрезала Изабель так твердо, что Нина выпрямилась в восхищении.

— Но ты же спала!

— Спала. Но папа сказал, что не делал этого, а я ему верю.

— Изабель, твой папа отличный парень, и вряд ли он натворил такое, но если бы и так, он не стал бы тебе сообщать об этом.

— Мой отец не обманывает! — мгновенно взорвалась Изабель. — Если он говорит, что не делал этого — значит, не делал!

— Прости меня, я не хотела, — Нина тотчас схватила девочку за руку, — правда не хотела, Из. Прости.

Изабель кивнула, но так и не успокоилась.

Мартин курил не переставая, прикуривая одну сигарету от другой.

— Ты скоро переломишься пополам, — неодобрительно сказал Алехандро, наблюдая, как его клиент содрогается от мучительного кашля.

— Значит, я не умру от рака легких!

В последнее время Мартину приходилось особенно нелегко, нервы у него были на пределе. После допроса у Гарсии за ним постоянно следили. Вокруг дома поставили охрану. Все, кто когда-либо имел с ним контакты — не важно, делового или личного характера, — подвергались допросам.

— Непонятно только одно, — вдруг сказал Мартин, — почему Гарсия так со мной церемонится? Это не в его стиле.

— Ну, это яснее ясного, — возразил Фаргас. — Убийство Альтеи — дело не политическое, а ты слишком известен, чтобы выбивать из тебя признание. Им совсем ни к чему делать из де Луна мученика.

Худшие опасения Фаргаса оправдались незамедлительно, когда вечером того же дня Гарсия явился со своей командой арестовывать Мартина.

— Держи связь с Флорой, — хриплым от напряжения голосом сказал он Алехандро по телефону незадолго до этого. — Пусть приедет и свидетельствует в мою пользу.

— А как насчет Изабель? — спросил Фаргас. — Ей тоже возвращаться домой?

— Нет, — твердо проговорил Мартин, игнорируя щелчок в трубке, свидетельствующий о том, что теперь их кто-то подслушивает. — До тех пор, пока все не кончится, — ни за что.

Вернувшись в Барселону, Флора звонила ежедневно в определенное время, но все ее сообщения только усиливали страхи Изабель. Чувствуя, что тетка многого не договаривает, Изабель давала волю своему воображению и, естественно, впадала в депрессию. Чем дальше, тем тяжелее становилось у нее на душе. Не зная о ходатайстве своих бабушки и дедушки, девочка не видела смысла в своем пребывании в США, а логика подсказывала ей, что ее отсутствие могут истолковать как доказательство папиной вины. Если бы она была рядом с отцом, то наверняка смогла бы его защитить.

Миранда и Луис пытались как-то утешить Изабель, однако их туманные рассуждения о том, что дело Мартина гораздо сложнее, чем ей представляется, только усиливали ее беспокойство.

Все эти дни Изабель оставалась вялой и апатичной, оживляясь лишь около половины четвертого, когда звонила Флора. Но во вторник телефон почему-то зазвонил утром. Нина была в школе, Миранда в галерее, а Луис трудился в гостинице. Не зная, что делать, Изабель после нескольких звонков все же сняла трубку.

— Тетя Флора, что случилось? — Ответом на ее вопрос стала весьма длительная пауза, и девочка уже решила, что их разъединили. — Тетя Флора! Ты меня слышишь?

— Да, но у меня для тебя ужасная новость, детка.

— Папа?! Что случилось с папой? — Сердце Изабель бешено забилось. Задержав дыхание, она закрыла глаза, как будто это могло помочь ей выдержать удар.

— Он умер. — На миг Флора потеряла над собой контроль, тем не менее ее рыданий девочка не услышала. — Изабель, — собравшись с силами, спросила Флора, — ты меня слышишь?

— Его убили?

Голос Изабель был таким тихим и печальным, что Флоре отчаянно захотелось прижать ее к своей груди. К сожалению, они были слишком далеко друг от друга, впрочем, будь они рядом, такому горю все равно никакими утешениями не поможешь.

— Нет, милая. У папы случился сердечный приступ.

Услышав это, Изабель лишилась чувств и непременно упала бы, если бы не Миранда. Вернувшись в Ла-Каса минуту назад, она подхватила и уложила потерявшего сознание ребенка на кушетку. С помощью воды ей удалось привести Изабель в чувство, однако слезы катились по щекам девочки неудержимым потоком.

Мартин умер в камере от сердечного приступа. После вскрытия врачи засвидетельствовали, что у него был врожденный порок сердца. К тому же на состоянии здоровья де Луна сказался стресс, вызванный следствием, арестом, заключением и судебным процессом. Естественно, повлияло и то, что он постоянно и много курил.

— Я не оспариваю мнение врачей, — сказала Флора Миранде по телефону, — но не это послужило причиной смерти. Его убили смерть Альтеи и разлука с дочерью. Сердце Мартина не выдержало и разорвалось.

— Разорвалось не только его сердце, — глядя на вздрагивающее тельце Изабель, произнесла Миранда. — Так что мне теперь делать?

— Пока ничего не предпринимайте. Нам с Алехандро нужно узнать, что планируют Мурильо. — Флора всячески старалась сдержать свои эмоции. — Не хватало еще потерять Изабель. Пожалуйста, позаботьтесь о девочке. Присмотрите за ней. Будьте с ней поласковее.

— Конечно, Флора, — отозвалась Миранда. Поглаживая Изабель по спине, она чувствовала, как вздрагивают от рыданий ее худенькие плечи. — Но и вы берегите себя. Она не выдержит еще одной потери.

* * *

С тех пор Изабель на многие месяцы погрузилась в тяжелую депрессию. Большую часть времени она проводила в своей комнате. Лежа на постели, глядела в окно на далекие вершины гор, словно искала там ответа на мучившие ее вопросы. Миранда приводила ее к столу; иногда девочка ела, но в основном лишь молча ковыряла еду. Пытаясь вывести Изабель из этого состояния, Луис каждое утро предлагал ей заняться тем или иным делом, но девочка упрямо отказывалась. Каждый вечер Миранда укладывала ее спать — Изабель беспрестанно плакала. К ней то и дело подходила Нина и предлагала поиграть, поговорить. И хотя Изабель понимала, что все они действуют из лучших побуждений, и по-своему это ценила, сказать ей было нечего.

Меньше чем за два месяца она потеряла обоих родителей и, как ей казалось, потеряла дом, утратила самую основу своего существования. А ведь ей было всего семь лет.