Со времени Первой мировой войны прошло так много лет, что люди уже забыли, даже если кто-то из них и знал, кто был чьим союзником в момент объявления войны в августе 1914 года и почему. Детей в школе учат, что Первая мировая война началась с убийства австрийского эрцгерцога Франца-Фердинанда, как будто его убили в шесть часов вечера, а война началась спустя всего час. Кроме того, людям сейчас свойственно путать участников коалиций Великой войны с коалициями Второй мировой.
Разумеется, война началась не за одну ночь. За предшествовавшие войне полвека в Европе накапливались противоречия, когда распадались старые союзы и появлялись новые, расшатывая международное равновесие сил. Возможно, первоначальный импульс этим процессам дал прусский канцлер Отто фон Бисмарк, когда в 1860-х годах принялся объединять разрозненные немецкие государства в единую Германскую империю. Десять лет спустя Франко-прусская война вызвала чувство глубокой обиды во Франции после ее поражения и потери Эльзаса и Лотарингии. В 1888 году на трон Германской империи вступил Вильгельм II, и князь Бисмарк был отправлен в отставку. Вильгельма рассматривали как человека душевно неуравновешенного, и в определенной мере Германия управлялась автономно, но при этом такой тип правления не приносил ей пользы, в отличие от британского парламентаризма. Стабильность покинула ее вместе с Бисмарком. Новый союз России с Францией означал, что Германия оказалась в тисках. Это давление еще больше усилилось в результате заключения Великобританией в 1904 году с ее традиционным прежде соперником, Францией, союза, названного «Сердечным согласием», по-французски Entente cordiale, или «Антанта», к которому через три года присоединилась и Россия.
Причиной заключения англо-французской «Антанты» изначально были колониальные противоречия между двумя странами. Летом 1898 года между ними едва не началась война, когда французский майор Жан-Батист Маршан с небольшим отрядом занял городок Фашоду на Ниле, прервав тем самым беспрепятственный прежде для англичан речной путь от Нигера по всему Нилу. Это событие разозлило англичан, ибо, владея Фашодой, французы в любой момент могли помешать британским речным поставкам в Египет по Нилу. Франция в свою очередь выступила против британской оккупации Египта. 18 июля сэр Герберт Китченер, позднее фельдмаршал лорд Китченер (и герой Англо-бурской войны) прибыл к Фашоде с флотилией канонерок, и некоторое время война казалась неизбежной. Однако в ноябре, когда на первых полосах французских газет главной новостью стало дело капитана Дрейфуса, французского офицера, несправедливо обвиненного в передаче военных секретов немцам, французы приказали своим солдатам отступить.
Балканы, большей частью находившиеся под контролем Австрии, но ставшие ареной притязаний не только Австрии, но и России, были еще одним серьезным очагом напряженности, наряду с Африкой, где страны Европы в ходе колонизации пережили ряд конфликтных дипломатических инцидентов, прежде всего в Марокко, и незначительных войн.
Между Германией и Великобританией напряженность возникла на рубеже девятнадцатого-двадцатого веков и была связана с развитием их военных флотов. Каждая страна старалась построить самый сильный в мире флот, что привело к беспрецедентной гонке военно-морских вооружений, прежде всего в области строительства самых больших, мощных и быстрых линкоров. Первым из них, давшим название всему этому классу, был английский «Дредноут», спущенный на воду в 1906 году. Он был вооружен десятью 12-дюймовыми (305-мм) пушками, способными стрелять на расстояние до восьми миль. После этого только вопросом времени было, сможет ли Германия догнать Британию – и она быстро ее догнала. В 1908 году на выборах в Великобритании звучал предвыборный лозунг, касающийся количества необходимых стране линкоров: «Мы хотим восемь, и мы не будем ждать».
Существование напряженности было официально признано в октябре 1908 году, когда кайзер Вильгельм II дал интервью газете «Дэйли Телеграф», в котором заявил:
«Вы англичане совершенно безумны, безумны, безумны как мартовские зайцы. Что с вами случилось, что вы настолько подозрительны, это даже недостойно великой нации? Что еще я могу сделать, кроме того, что уже сделал? Я четко и определенно заявляю, что мое сердце желает только мира. Я друг Англии…»
Эти высказывания в чем-то напоминали ситуацию, как если бы сегодня сказали, что менеджер футбольного клуба пользуется полной поддержкой всего правления и «будет работать в нем всю жизнь» – заявление, предшествующее его увольнению в течение недели. Разумеется, министр иностранных дел сэр Эдвард Грей прекрасно понимал иронию ситуации, написав в той же «Дэйли Телеграф» в ноябре, что «я не думаю, что война будет сейчас, но будет очень трудно сохранить мир в Европе следующие пять лет».
В том же году, воспользовавшись слабостью России, все еще не оправившейся от поражения в войне с японцами тремя годами раньше, Австро-Венгрия воспользовалась возможностью аннексировать Боснию и Герцеговину. Второй раз Россия подобную ситуацию не стерпела бы.
К тому времени уже появился и современный шпионаж. В начале 1890-х годов Европа, по крайней мере, теоретически жила в мире. Франко-прусская война уже двадцать лет как закончилась, хотя и не была забыта. Но в последующие два десятилетия произошло довольно много шпионских скандалов, связанных с регулярными похищениями и продажей военно-морских секретов, планов обороны и информации о новых боеприпасах и оружии. По разным странам в поисках информации путешествовали агенты всех крупных государств, в том числе и Англии. Англичане шпионили за французами, а позже за немцами, итальянцы за французами, французы за итальянцами и немцами, русские за немцами и за всеми другими, если было нужно. Немцы шпионили за всеми. Несмотря на все свои красивые слова и благонамеренные мысли, политики во всей Европе прекрасно знали о развитии политической ситуации и вполне были готовы использовать шпионов, если это требовалось. Шпионажем, возможно, пользовались тогда и не на постоянной основе, а только для получения той или иной информации, но уже были деньги, которые можно было с его помощью заработать, и если информация поступала, ею старались воспользоваться максимально полно. Некоторые из тогдашних шпионов были самыми настоящими дилетантами, но те, кто обладал природными способностями, оказывались порой удивительно результативными.
С той поры и до начала войны шпионов арестовывали по всей Европе едва ли не ежемесячно. Время от времени те из них, кто представал перед судом, заявляли, что пытались продать информацию Англии. А иногда арестовывали и самих англичан. Например, 26 декабря 1891 года Джон Сэмюель Купер и Уолтер Бедуелл предстали перед судом во Франции по обвинению в попытке заполучить образец русской винтовки, выпускавшейся на заводе в Сент-Этьене. По мнению обвинения, Купер, который уже пытался ранее приобрести прототип винтовки в Тюле и Шательро до того, как отправился в Сент-Этьен, познакомился за игрой в бильярд с рабочим оружейного завода и предложил ему десять тысяч франков за винтовку. Рабочий сообщил о попытке вербовки своему начальству, и для шпионов была устроена ловушка. Рабочий принес негодную винтовку Куперу, с которым теперь пришел и Бедуелл. Полиция не успела нагрянуть до того, как Купер вернулся в Бирмингем. Когда он снова приехал в Сент-Этьен, рабочий устроил для него вечеринку с «несколькими дамами». Вместо дам вечеринку посетили полицейские.
Купер заявил, что достать винтовку его попросил человек по имени Харрисон, живущий в Лондоне в районе Тауэрского моста. Но он не смог или, скорее всего, не захотел подробнее описать своего «работодателя». Он защищался, настаивая на том, что так как он пытался купить винтовку на частном, а не на государственном заводе, его нельзя судить за шпионаж. Он ошибся. Купер и Бедуелл были приговорены к 15 месяцам тюрьмы, а после апелляции срок для Купера был увеличен до двух лет. Это произошло из-за того, что в ходе разбирательства свидетель, выступавший только в кабинете судьи, без присутствия посторонних, сообщил, что Купер также пытался приобрести патрон к винтовке Лебеля.
Примерно в то же время в Париже был по подозрению в шпионаже арестован, но затем отпущен другой англичанин по фамилии Пурди.
В конце мая 1904 отставной английский полковник, Эдвард Смит-Гордон (служивший ранее в Королевской артиллерии), был арестован за шпионаж в городке Бель-Иль в северо-западной Франции. Газета «Таймс» тут же воспользовалась этой новостью для иллюстрации истеричного поведения французов: «Было предъявлено много обвинений, но все они были тут же после небольшого расследования отвергнуты». Действительно, как мог этот пожилой джентльмен, рисующий наброски «живописной старой крепости» быть шпионом? Французы отнеслись ко всему этому куда серьезней, и арест Смита-Гордона стал главной темой их газеты «Ле Пти Журналь». По мнению газеты, англичанин был шпионом в течение некоторого времени, и его уже даже официально предупреждали о недопустимости такого поведения. В конечном счете, его освободили без суда несколько недель спустя.
Рост международной подозрительности и тайная деятельность нашли свое отражение в новой тенденции в тогдашней литературе, и даже в какой-то мере «подогревались» ею. Иногда, как оказалось, литературный вымысел может способствовать появлению реального явления. Французы давно были традиционным врагом в британской военной беллетристике, но в романе Луи Трейси «Последняя война» они продвинулись на шаг вперед, заключив союз с Германией для вторжения в Великобританию. К счастью, в последнюю минуту немцы перешли на сторону англичан, и Париж был взят британским командующим лордом Робертсом. Тогда же продуктивный автор бульварных романов Уильям Ле Кё, который пятнадцать лет спустя сделал так много для появления британской Секретной службы, придумал совместное русско-французское вторжение в Англию в романе «Отравленная пуля», изданном в том же году. В его более позднем произведении «Угроза для Англии: История Секретной службы», был изображен месье Гастон Ла Туш с закрученными усами – глава французской Секретной службы. «Кампания Дуэ», «Угроза Лондону», «Большая траншейная война 1901 года», опусы «Битва под Доркингом» и «Грядущее Ватерлоо» Джорджа Чесни – все это были франкофобские романы, в одном из которых даже описывалось французское вторжение через туннель под Ла-Маншем.
Но потом старые союзы сменились новыми, и появился новый враг. В 1899 писатель Хидон Хилл написал «Шпионы в Уайте», рассказав о кознях немецких агентов в английской деревенской глубинке. В 1901 году последовала книга Макса Пембертона «За родину», в которой французы снова вторгались через туннель под Ла-Маншем. В том же самом году у Луи Трейси в «Захватчике» к французам присоединились немцы. Год спустя А. К. Кёртис в книге «Новый Трафальгар» описал другое объединенное немецко-французское вторжение в комбинации с нападением немецкого военно-морского флота, к счастью, разбитого прекрасным британским новым линкором.
Одним из самых замечательных романов этого жанра была «Первая мировая война 189- года», Филипом Коломбом, изданная в 1891 как серия (публикация с продолжением) журнала «Блэк энд Уайт». На страницах романа война вспыхнула на Балканах из-за попытки убийства болгарского принца Фердинанда, после которой Сербия объявила войну Австрии, Россия послала войска в Болгарию, Германия мобилизовала армию против России для поддержки Австро-Венгрии, а французы объявили войну немцам, которые проигнорировали бельгийский нейтралитет. Великобритания оставалась нейтральной, но потом соединила свои силы с Турцией, что заставило Францию и Россию объявить ей войну. Если не считать нескольких «отклонений» тут и там, роман вполне можно назвать удивительно пророческим.
В 1903 году вышел лучший и наиболее долгоживущий из довоенных романов о немецком вторжении, «Загадка песков» Эрскина Чилдерса, в котором герои, проводящие отпуск на яхте в Северном море, раскрыли заговор, направленный на вторжение в Англию. Автор воспользовался очень умным приемом, сославшись на якобы обнаруженный им документ, из которого он и узнал эту историю. Романист Джон Бьюкен считал «Загадку песков» лучшим приключенческим романом последних 25 лет. «Загадка песков» даже оказала непосредственное влияние на британскую военную систему, поспособствовав, как считается, учреждению Комитета имперской обороны, который должен был консультировать премьер-министра по военным вопросам – небольшую организацию, но куда более активную и работоспособную, нежели прежний Комитет обороны, собиравшийся, как правило, только в кризисных случаях. А в Саутгемптоне флотский офицер, отставной старый морской волк, Мэнсфилд Камминг, создал из владельцев моторных лодок резервную флотилию, готовую помочь отразить любую агрессию.
В 1905 году очень популярный романист Э. Филлипс Оппенгейм, шпионы у которого неизменно ходили в шелках и курили турецкие сигареты, описал в «Делающем историю» капитана X, главу немецкой разведки, и официанта, утверждавшего, что в Лондоне трудятся тысячи немецких агентов. Два года спустя А. Дж. Доусон в «Сообщении» затронул до того времени считавшуюся среди писателей неприличной перспективу оккупации Британии, описывая сценарий, в котором немцы собирали разведданные в течение многих лет и знали «почти о каждом стоге сена между Лондоном и побережьем».
Британские читатели не были одиноки в том, что касалось стимулирования маний и фобий. И у французов, и у немцев были свои собственные фантастические военные романы, такие как французская повесть «Война с Англией» (1900), немецкие эпопея Карла Айзенхарта 1900 года «Расплата с Англией» и «Мировая война – немецкие мечты» Аугуста Ниманна, изданная в 1904, у которого Германия, Франция и Россия объединяются, чтобы напасть на Англию, и высаживают десант в Фёрт-оф-Форте.
Но было ли это всё чистой фантазией? К тому времени в министерство внутренних дел поступали донесения, из которых следовало, что немцы действительно блуждали по английским фермам, подсчитывая количество рабочих лошадей-тяжеловозов. Нет сомнения, что немецкие разведчики действовали в Англии, и вероятно они были там уже с 1890-х годов. Они ведь активно действовали во Франции и в России – в то время как агенты самой Великобритании собирали информацию в разных местах, включая Европу, Самару и Мозамбик – потому наивно предполагать, что немцы отказались бы от тайного сбора нужных им военных сведений в Англии. Вопросы, которые всегда занимали ответственных за эти вопросы чиновников, касались степени, природы и эффективности иностранного шпионажа: было ли в Англии больше, чем горстка таких шпионов, и чем именно они интересовались? И в какой степени их действия на самом деле были полезны Германии?
В лесу контрразведки уже начал слышаться вначале тихий шелест, а затем все более активное движение. В 1903 Уильям Мелвилл, который был главой Специального отдела Скотланд-Ярда, получил от полковника Джеймса Троттера из военного министерства предложение открыть «агентство» как часть MO3, позже MO5, отдела, служащего прикрытием для Секретной службы, оставшейся от Англо-бурской войны (сформированной в 1899 году под названием «Отдел H»).
Не могло быть более подходящего человека для работы охотника на шпионов, чем родившийся в Керри в 1850 году Мелвилл. Он поступил в столичную полицию в сентябре 1872 года, и его карьера, как у многих других в полиции, была переменчивой и разнообразной. К 1879 году его повысили в звании до сержанта-детектива в Департаменте уголовного розыска. В марте 1883 года он был принят на работу в новый отдел, известный как Специальное ирландское отделение, на следующий год Мелвилл отправился в Гавр, чтобы наблюдать в этом порту за перемещениями ирландских сепаратистов-фениев. Он оставался во Франции целых четыре года. Его начальник, сэр Фрэнсис Дэвис, позже в несколько снобистском тоне заметил: «У него действительно есть хорошее практическое знание французов, очень необычное для мужчин его класса… Его акцент, конечно, напугал бы вас».
Специальное ирландское отделение было реорганизовано, и Мелвилла повысили до инспектора и взяли в новую, очень маленькую и секретную секцию, обычно называемую просто Специальным отделом. Задачей его было наблюдение не только за фениями, но и за социальными революционерами и анархистами. В 1893 году Мелвилл был назначен руководителем отдела, когда его предшественник Джон Литтлчайлд вышел в отставку, чтобы стать частным сыщиком.
В этот период Великобритания была единственной европейской страной, которая не ограничивала иммиграцию, и потому она стала убежищем для многих иностранных анархистов. В то время террор анархистов, в отличие от насильственных действий ирландских фениев, еще не был большой проблемой, но Великобритания стремительно теряла свою респектабельность в глазах ее соседей, видевших в британской политике сознательное предоставление убежища улизнувшим от правосудия иностранным анархистам.
В этот момент, и очень кстати, Мелвилл раскрыл заговор бомбистов-анархистов в Уолсолле. Шесть анархистов были арестованы в начале 1892 года, и обвинены в изготовлении бомб, которые должны были использоваться против российского режима. Трем из них дали по десять лет тюрьмы, и четвертому – пять.
Именно это дело поспособствовало карьере и популярности Мелвилла. Наградой ему стало повышение по службе – он возглавил Специальный отдел. Сейчас высказываются некоторые сомнения, не был ли этот заговор провокацией, устроенным самим Мелвиллом через своего агента, Огюста Кулона, который сначала подстрекал анархистов сделать несколько примитивных бомб, а затем донес на них. Но когда в 1895 раздраженный бывший полицейский Специального отдела, сержант Патрик Макинтайр, заявил в газете «Рейнолдс Ньюс», что заговор бомбистов был операцией Скотланд-Ярда – как и многие другие так называемые заговоры фениев и анархистов – к счастью для Мелвилла, никто ему не поверил. Кроме того, сам Макинтайр уже скомпрометировал себя – его разжаловали за злоупотребления служебными деньгами в личных целях и за слишком близкие отношения с хорошенькой дочкой одного известного анархиста, после чего ему и пришлось покинуть службу.
На протяжении следующих десяти лет Мелвилл провел серию очень выгодно представленных в прессе рейдов против анархистов. Во время одного из них он лично отправился на Вокзал Виктория, чтобы арестовать террориста Теодюля Мёнье. В 1896 году Мелвилл принял на службу Шломо Розенблюма – позже ставшего намного более известным как Сидней Рейли – как информатора в организации, которую подозревали в связях с российскими анархистами. В 1901 году он сотрудничал с Густавом Штайнхауэром, тогда главой немецкой секретной службы, чтобы предотвратить заговор против германского кайзера во время государственных похорон королевы Виктории.
Но затем внезапно и совершенно необъяснимо для постороннего взгляда, в начале ноября 1903 года Мелвилл вышел в отставку, чтобы заняться своим садом на Лайдон-Роуд, в Клэпхэме, на юге Лондона. Его осыпали наградами и почетными дарами, и посольства выстраивались в очередь, чтобы присоединиться к подписному списку для представления ему в следующем мае в городской ратуше в Вестминстере.
Фактически никакой отставки не было: Мелвилл просто ушел в тень и сменил сферу деятельности. Получив годовое жалование в 400 фунтов стерлингов в дополнение к его полицейской пенсии, 1 декабря Мелвилл открыл бюро, состоящее из двух комнат на улице Виктория-Стрит, 25, отделенной всего лишь площадью Парламент-Сквер от здания Скотланд-Ярда. Мелвилл продолжил работу под именем У. Моргана, генерального агента, работающего на военное министерство, под непосредственным руководством сэра Фрэнсиса Дэвиса.
А комнаты были так подобраны специально, потому что в этом здании было два входа: Мелвилл мог использовать второй вход, за углом, чтобы заходить и выходить незаметно для посторонних. К своему большому удивлению он признал, что, хотя, как он скромно выразился, «немного людей в это время были более известны в Лондоне», чем он, за пять лет он никогда, входя или выходя из бюро, не встретился ни с одним человеком, знавшим его.
Новое «агентство» Мелвилла начало наблюдать за подозрительными «немцами, французами и иностранцами вообще». Ранее уже были замечены некоторые случаи довольно примитивного сбора информации немцами и о немцах, направленные на получение сведений о военно-морских силах и морской обороне (в тот момент армия действительно еще не считалась серьезным объектом для сбора аналогичных данных). Например, в 1902 году, все еще служа в полиции, Мелвилл поймал гражданина Соединенных Штатов и потенциального немецкого шпиона, назвавшего себя Аллейном, предположительно виноторговца, который расспрашивал солдат об укомплектовании личным составом фортов в Портсмуте. Хотя ничего не было доказано, считалось, что Аллейн заплатил деньги за информацию, по меньшей мере, трем солдатам. Так или иначе, во время его переезда во Францию на пароме Дувр – Кале, у Аллейна ловко изъяли его пакет с документами, содержащими результаты его исследований, что заставило его вернуться в Лондон. В тот год, когда Мелвилл открыл свое агентство, Аллейна нашли в Шербуре, где он был учителем английского языка. Там он задавал те же самые вопросы и поэтому был выслан из Франции.
Одним из служащих Мелвилла был Генри Дэйл Лонг, бывший сержант корпуса службы тыла армии, впоследствии нанятый министерством иностранных дел и ставший одним из самых долго служащих агентов. Он был человеком, которого постоянно направляли на различные задания то туда, то сюда. В 1900 году он был в Мадагаскаре, и в апреле 1903 года прислал отчет полковнику сэру Фрэнсису Дэвису, «который посчитали довольно хорошим и точным», об обороне побережья в Дувре. После этого Мелвилл направил его в Гамбург, чтобы «сдружиться» со служащими на немецких заводах. Неизвестно, был ли опытный Лонг рад этому, но Мелвилл дал ему «Полную инструкцию: Все должно быть сделано коммерческим путем. Для этого [Вам] предоставляют приложенную визитную карточку, которая сама по себе объясняет возможные спорные вопросы». В феврале 1905 года Лонг поехал в другую командировку, на сей раз на Мадагаскар, в Диего-Суареш.
Третьим полупостоянным членом штата был родившийся в Австрии Бызевский, профессиональный шпион, проживающий большей частью в Берлине, принятый на службу, очевидно к 1906 году. Еще были другие платежи агентам в Оренбурге, Баку, Петровске и Самаре, а также на Мальте и в Монтевидео.
Впрочем, однажды Мелвилл выразил некоторое недовольство из-за служебного положения, когда обнаружил, что Лонг, выезжая в свои командировки, зарабатывал на 100 фунтов стерлингов в год больше, чем он сам. Мелвилл немедленно попросил прибавки к жалованию. В конце концов, как он сказал, инспектор Литтлчайлд теперь зарабатывал 1500 фунтов как частный сыщик, а два других бывших полицейских Скотланд-Ярда, отставной инспектор Суини, также работающий частным детективом, получал 850 фунтов в год, а некий Торп, который был простым сержантом, имел годовое жалование 450 фунтов, получаемых от российского правительства за информацию об анархистах.
Но Мелвиллу ответили, что Лонг «в любой момент может быть направлен в командировку, где рискует попасть в иностранную тюрьму и с учетом того риска, которому он часто подвергается в таких поездках, и будет вскоре подвергаться ему снова, жалование Лонга не столь высоко, как кажется». В это время Лонг как раз был на пути в Занзибар, где пребывание в тюрьме, несомненно, было бы чрезвычайно неприятным. Дэвис написал сэру Томасу Сэндерсону, добавив: «Это [деньги] представляет собой то неудачное обстоятельство, которое, как я всегда надеялся, он не должен был бы обнаружить, для чего я всегда сам платил Лонгу непосредственно».
Однако Мелвилл не был бы настоящим сыщиком, если бы не сумел выведать это. Ему тут же увеличили жалование на 50 фунтов и потом, после окончания года – еще на 50. Было также оговорено новое условие, что, если бы ему пришлось покинуть службу не по собственной вине, ему выплатили бы годовое жалование. Бедняга Лонг, вернувшись после двух лет поездок по Восточной Африке, стал получать лишь половину прежнего жалования.
Мелвилл занялся также и активным шпионажем. Незадолго до Рождества 1904 года его агент Хели Клэйс, тогда живший в Брюсселе, попытался достать новые патроны для винтовки Лебеля, которые там продавал, очевидно, некий французский солдат из тыловой службы французского военного министерства. Именно из-за этого оружия не повезло Джону Сэмюелю Куперу и Уолтеру Бедуеллу в 1891 году. Сделка шла очень туго, и к своему раздражению Мелвиллу пришлось поехать самому в Бельгию после Рождества, чтобы исправить ситуацию. В конце концов, продажа так и не состоялась, потому что солдат продавал устаревшие патроны, но вскоре Мелвилл получил образец нового патрона в Лондоне.
В 1906 году газета «Дэйли Экспресс» сообщила, что Мелвилл стал работать на российскую тайную полицию. Он отрицал это обвинение, объясняя, что спокойно наслаждается своей заслуженной отставкой, и заявил в журнале «Полис Ревью», что его чрезвычайно оскорбило даже само предположение, будто он согласился бы служить иностранной державе.
В том же году Мелвилл расследовал деятельность предполагаемой агентурной сети в Эппинге, где сменяющая друг друга группа немцев жила в отеле «Форест Гейт Инн», делала фотоснимки неиспользовавшегося форта и совершала долгие поездки на восточное побережье. Когда Мелвилл указал местному руководителю полиции, что они могли бы быть шпионами, полицейский удивленно ответил: «Шпионы? Да за чем же они могли бы тут шпионить?» После этого Мелвилл отправился в Гамбург, чтобы проследить за другим вероятным шпионом К. Вернером, продолжая тем самым удовлетворять свою тягу к путешествиям, маскировке и к некоторому риску.
Мелвилл подчеркивал необходимость введения системы наблюдения за иностранцами в Великобритании в сотрудничестве между полицией, почтовой службой и береговой охраной. Следующим летом трех немцев застигли за фотографированием пляжей в Уэст-Хартлпуле и других, делавших то же самое в Холихеде. Расследования Мелвилла продолжались, причем местные полицейские силы ему больше мешали, чем помогали. Старшие офицеры провинциальных полицейских участков, как правило, вообще не верили, что шпионаж существует в реальности.
Приблизительно в 1906 году шпиономания на самом деле начала овладевать общественным мнением, что могло бы объяснить обвинения, выдвинутые против Мелвилла. Началось все с того, что газета «Дэйли Мэйл» начала печатать с продолжением новый роман Уильяма Ле Кё «Вторжение в 1910 году», в котором сорокатысячная немецкая армия вторгалась в Великобританию; затем последовал его новый роман «Битва при Ройстоне». Через год после публикации книг Ле Кё, немецкие силы выросли на одну треть у Патрика Вокса в романе «Когда орлы летят к морю», но, к счастью, и они все-таки потерпели поражение. В 1909 году Лондон был быстро занят немцами в романе Генри Кёртиса «Когда Англия спала»: никто не заметил тайного наращивания немецкой армии на британской территории за предшествовавшие непосредственному вторжению недели.
Немногие люди во власти, похоже, верили тогда тревогам Ле Кё. Эдвард Генри, который был главным специальным уполномоченным (комиссаром) столичной полиции с марта 1903 по 1918 год, считал, что Ле Кё «в его собственных глазах человек важный и для врага опасный», добавляя, что Ле Кё на самом деле «не стоит принимать всерьез». Но и Ле Ке был не лучшего мнения о Генри: описывая его в нехудожественной книге о немецких шпионах в Англии, романист писал, что комиссар был «совершенно неспособен» и его полицейское управление Лондона «безнадежное».
Однако Ле Кё оказывался победителем в обоих случаях. Когда никаких шпионов не нашли, он просто сказал, что это только доказывает их изощренную хитрость. В феврале 1909 года журнал «Уикли Ньюс» опубликовал объявление:
«ИНОСТРАННЫЕ ШПИОНЫ В БРИТАНИИ/ Вознаграждение за информацию 10 фунтов. Вы видели шпиона?… У вас, возможно, были приключения, связанные с ними, вы, возможно, видели фотографии, диаграммы и планы, которые они готовят».
И неудивительно, что многие видели.
Одним из самых примечательных людей, всерьез веривших в то, что Великобритания наводнена немецкими шпионами, был Роджер Покок, авантюрист и писатель, книга которого «На границе» получила высокую оценку от Роберта Баден-Пауэлла. Покок, что неудивительно, был другом Ле Кё. В 1898 году Покок организовал экспедицию на Клондайк в поисках золота. 10 июня повар экспедиции, сэр Артур Кёртис исчез, и распространились слухи, что Покок убил его, чтобы завладеть его долей добычи. (Другое предположение состояло в том, что Кёртис, столкнувшийся с проблемами в браке, возможно, сам организовал собственное исчезновение, заблудился и умер.) В декабре 1904 года Покок сформировал Легион жителей пограничной полосы, патриотическую вспомогательную военизированную организацию, занимающуюся военным обучением людей в свободное от работы время, обеспечивая их при этом формой и оружием (в то время даже ребенок мог владеть револьвером). Под сильным влиянием Ле Кё, Легион обучался для войны и собирал информацию о потенциальных немецких шпионах.
Но не только «желтая пресса» боялась немецкого вторжения. В июне 1907 года военный корреспондент "Таймс" Чарльз А. Корт Репингтон, бывший офицер, который в предыдущем году работал в министерстве иностранных дел, а теперь стал «куратором» агента Клэйса, отправился с визитом к учтивому и вообще весьма спокойному (кроме как во время игры в теннис) бывшему премьер-министру Артуру Бальфуру, лидеру консервативной оппозиции, и передал ему «Заметки о вторжении». В них утверждалось, что немецкое вторжение может быть организовано быстро, ловко и скрытно. Если верить "Таймс", это не представило бы больших трудностей. Обстоятельства изменились со времени отчета о возможной угрозе вторжения французов, составленного четырьмя годами ранее. Концентрацию сил вторжения можно было замаскировать под маневры или ежегодные учения, и, несмотря на то, что прежде концентрация флота около Гельголанда тут же вызвала бы подозрения, теперь она больше не выделялась бы в сравнении с обычным положением. Первоначально к «Заметкам» отнеслись с пренебрежением и сэр Джордж Кларк, секретарь Комитета имперской обороны, и лордом Адмиралтейства «Джеки» Фишер, который, тем не менее, поручил Эдмонду Слэйду, тогдашнему начальнику военно-морского колледжа, написать доклад о возможном вторжении. Слэйд пришел к заключению, что хотя силы немцев и внушительны, но их приготовления даже к самой незначительной атаке были бы заметны не менее чем за два дня до ее начала. Впрочем, даже в этом случае вопрос был передан на рассмотрение в Комитет имперской обороны, и заседания на эту тему проводились в ноябре 1909 года.
Рассмотрение данного вопроса заставило умы в военном министерстве и в Адмиралтействе задуматься над тем, как они узнали бы о готовящемся вторжении, если бы немцы действительно планировали его. Проблема была двоякой – внутренней и внешней. Во-первых, следовало добыть разведывательные данные о тактике немецкого вторжения, и, во-вторых, очень мало было известно о немецкой разведке в самой Англии. Не было никакой реально действующей системы получения своевременной информации. Британский шпионаж, что бы ни говорил Мелвилл, в то время не стал по-настоящему активным. Агентам, если они были, вообще платили только по результату и не использовали их на постоянной основе.
Министерство иностранных дел не выработало общей политики по вопросам разведки. «Действия, выходящие за пределы служебных обязанностей» осуждались, и министерство не собиралось позволить своим дипломатическим и консульским работникам заниматься таким неджентльменским делом, как шпионаж. И действительно заместитель министра сэр Чарльз Хардиндж предупредил, что такие действия будут расценены как дисциплинарный проступок. 5 марта 1908 года капитан Эдмонд Слэйд, тогда директор военно-морской разведки, отметил в своем дневнике, что британский консул в Шербуре отказался заплатить 1000 французских франков за чертежи французских подводных лодок на том основании, что это будет неджентльменским поступком. Однако, если его собственные руки оставались незамаранными, министерство иностранных дел с удовольствием пользовалось услугами, скажем так, неофициального шпионажа, действовавшего на непостоянной основе – для получения той или иной информации: «Услуги случайного художника или коммивояжера могли бы оказаться полезными». В октябре 1906 года Норман Хааг был назначен вице-консулом в немецком Бремерхафене, получив задачу собрать «максимальный объем информации по военно-морским вопросам, насколько это возможно для сотрудника консульства».
Управление военных операций военного министерства располагало, как минимум, МО5 как источником информации, но занималось ним настолько плохо, что все позорно развалило. Когда генерал-майор Джон Спенсер Юарт был назначен начальником управления в 1906 году, то узнал, что для разведки не было никакого надлежащего финансирования, и что отделом управляли «в очень несерьезной манере». Со следующего года положение начало понемногу меняться к лучшему после назначения руководителем отдела друга Ле Кё подполковника Джеймса Эдмондса, которого в отделе прозвали Архимедом из-за его любви к разным техническим штучкам. Его перевели в МО5 из отдела Дальнего Востока.
Эдмондс, выдающийся интеллектуал и опытный офицер, впоследствии стал официальным историком Первой мировой войны. Его прежняя карьера тоже была полезной для MO5: например, в 1891 году он посетил Германию, где познакомился с майором Даме, главой немецкой секретной службы, «Bureau Nachrichten» («Разведывательное бюро»), у которого в подчинении тогда было два отдела для ведения разведки во Франции и Германии. Эдмондс и Даме поддерживали близкую дружбу, пока майора Даме, которого его начальники посчитали чрезмерно проанглийским, не сменил в 1900 году майор Брозе, известный своими антибританскими взглядами. Вскоре после того Эдмондс узнал, что в Разведывательном бюро был создан третий отдел – занимающийся непосредственно Англией, работая, главным образом, из Брюсселя, но также и из Нью-Йорка.
Еще в 1899 году, Эдмондс, придя в разведывательный отдел, начал с вербовки агентов. Впоследствии он следил за развитием событий для дальневосточного отдела Комитета имперской обороны, а затем был направлен в Южную Африку, чтобы защищать там британские интересы. Эдмондс возвратился в Англию 22 марта 1904 и следующим утром явился с рапортом к начальнику Управления военных операций и разведки.
Когда в октябре 1907 года Эдмондса перевели в МО5, «освеженную» разведывательную службу, которой передали большую часть досье и отчетов и сферы компетенции «Отдела Н», он нашел там на посту руководителя майора А. А. Адама, консервативного кандидата в парламент, более интересующегося делами потенциального избирательного округа, чем проблемами бюро на Виктория-Стрит, ежедневную работу в котором спихнули на Мелвилла. Что касается служебных досье службы, то Эдмондс в своих мемуарах утверждал, что там были некоторые материалы о России и Франции, и вообще ничего о Германии.
Гигантский шаг был сделан в феврале 1907 года, когда Отделу специальных задач MO5 («внутренняя чистка») разрешили «принять на себя обязанности исполнительного характера»; то есть, взлом и проникновение, подслушивание и слежку.
В том же самом году Герберт Генри Асквит, тогда премьер-министр, настоял, чтобы Комитет имперской обороны сделал запрос о приготовлениях на случай немецкого вторжения. Прогресс был, хотя и медленный.
Эдмондс был склонен видеть шпионов под каждой кроватью. А из его мемуаров видно, что он обращался к немецким друзьям с просьбами, чтобы они «искали и сообщали ему сведения, касающиеся определенных вопросов, особенно движения военных кораблей, работ в верфях и арсеналах и прогресса в воздухоплавании и авиации, а также о строительстве заводов по производству боеприпасов».
Иногда действительно удавалось обнаружить какие-то крупицы, доказывающие существование немецких шпионов в Англии. Парикмахеру в Дувре и фотографу в Ширнессе предложили щедрую сумму по 1 фунту в месяц каждому «за информационные услуги». Агентам заплатил бывший немецкий офицер по имени Гордон, у которого возникли проблемы из-за необеспеченных чеков. На самом деле информация о фотографе устарела, ибо ей было уже несколько лет. В другом случае, который не имел никаких последствий, перед судом предстал Франц Хайнрих Лозель, обвиненный в шпионаже в 1905 году. Лозеля заметили рабочие, когда он, по их словам, фотографировал батарею на равелине в Ширнессе, но на единственной фотографии, которую нашли в его аппарате, была снята лишь Хай-Стрит, главная улица города. Лозель утверждал, что сфотографировал улицу для продажи фотографии торговцу, чтобы сделать на ее основе художественные открытки. Главный прокурор не представил никаких доказательств.
Большая часть теорий Эдмондса основывалась на мемуарах бывшего французского агента Эмиля Лажу «Мои воспоминания о шпионаже», где высказывалось мнение, что любой проживающий заграницей немец был шпионом. Часть логики Эдмондса оставляла желать лучшего – например, он рассуждал, что если некоторые официанты в отеле «Куинс» около Олдершота были немцами, а многие английские чиновники и военные постоянно останавливались в этом отеле, то эти официанты являлись шпионами.
В декабре 1908 года Эдмондс представил в министерстве внутренних дел доклад. В нем он настаивал на сотрудничестве министерства внутренних дел и министерства почты в целях получения их «помощи в идентификации и слежении за немецкими агентами в Англии». Ссылаясь на некоего офицера территориальной армии, Эдмондс сказал, что немецким офицерам были выделены районы для их тщательного изучения, и что это продолжалось с 1900 года. Затем он добавил:
«Мы находимся в положении французов в 1870 году: наш враг готовится к войне, а мы – нет. У французов не было никакой секретной службы, и 16 июля 1870 года генералу Фроссарду приказали создать ее путем импровизации. Как он говорит, тогда это было уже «слишком поздно»; такая служба требует осторожной и тщательной подготовки в мирное время».
Начальник Эдмондса, генерал-майор Юарт, в некоторой степени был согласен с таким представлением, и попросил у министра разрешения попытаться назначить встречу представителей заинтересованных ведомств. В следующем году Генри Дэйла Лонга послали в Восточную Англию, чтобы попробовать поддержать дело Эдмондса, подкрепив его несколькими современными отчетами. 5 марта 1909 года Лонг предоставил доклад о предполагаемых «шпионах» в городе Линн, написав, что один местный немец, Зоммерфельд, был человеком «солидным и с благородной репутацией», тем самым, отвергая предположение, что он мог быть шпионом. Мелвилл заметил, что «репутация» никогда не препятствует тому, чтобы человек был «ТR» или «тарифным реформатором» (Tariff Reformer), как агентство называло немецких агентов. «Я думаю, что скорее бывает как раз наоборот», сказал он. На самом деле Мелвилл был больше склонен видеть повсюду «тарифных реформаторов», в отличие от многих других, и не придавал при этом никакого значения «респектабельности».
Лонг сначала обосновался в Норидже, его следующая цель состояла в том, чтобы узнать то, что происходило в Ярмуте. Там было предположительно три «ТR», пребывавших на ферме около Дерхэма, и еще двое в Фэйкенхэме. 10 марта Эдмондс написал Лонгу запрос об источнике этих сведений с просьбой о более точной информации. 23 марта 1909 года, после сообщения, что тайные агенты «обработали район», Лонга отозвали назад.
Частично основываясь на этих очень слабых доказательствах, Эдмондс сообщил Комитету, что немцы занимаются шпионажем в 50 местах на линии от Уоша на Линкольншире в Восточной Англии до южного побережья. В предыдущем году они проявляли большой интерес к новому железнодорожному узлу в Хитер-Грин. Кроме того, были сообщения, что в 1908 году 68 немецких офицеров – слишком много для комфортного отдыха – охотились с местными сворами гончих в Англии.
Из более раннего (ноябрь 1906 года) сообщения британского военно-морского атташе в Берлине Эдмондсу было ясно, что, хотя немецкое вторжение и оставалось маловероятным, совершенно невозможным оно не было. Его можно было бы осуществить скрытно при условии, что посадка войск производилась бы не в Гамбурге, где был английский консул и многочисленная английская община, а местное население было дружественно настроено по отношению к Англии. Банкиры Ротшильды чувствовали, что в случае непосредственной подготовки к вторжению на финансовых рынках будет отмечено активное движение, достаточное для них, чтобы обнаружить будущую мобилизацию. Сэр Джон Пендер из телеграфной компании «Eastern Telegraph Company» утверждал, что изменения в телеграфной связи тоже будут скоро обнаружены: «Наши клиенты столь же постоянны как клиенты мясника». Но, как рассуждал МО2с, немецкий отдел военного министерства, если бы немцы смогли остановить шифрованные телеграммы и газетные отчеты, так же как имели бы возможность управлять перемещениями пассажиров по железным дорогам во Францию, Бельгию и Голландию, то: «Ничто не пробудило бы наши подозрения, пока какой-то дружески настроенный к нам человек, который сбежал через голландскую границу, не послал бы нам телеграмму из Голландии».
Военное министерство хотело создать систему, способную предупредить его о мобилизации противника в течение часов, а не дней. Поэтому Эдмондс начал вербовать еще больше агентов. Но шпионаж по-прежнему оставался любительским занятием. Друзей Эдмондса, едущих в Германию, просили заходить в отделения полиции и спрашивать, проживают ли в этих районах англичане, под предлогом, что им нужен документ, засвидетельствованный англичанином. Затем найденных таким образом людей просили сообщать о военных и военно-морских приготовлениях. Удивительно, но и немецкая разведка в Великобритании использовала точно такой же неуклюжий метод вербовки.
Начитавшись Ле Кё, Эдмондс стал одержим намерениями Германии и вторжением в Англию немецких шпионов. Он начал нажимать на военного министра, лорда Ричарда Холдена, чтобы тот всерьез занялся вопросами немецкого шпионажа внутри Британии. В нескольких аспектах следующая книга Ле Кё, «Шпионы кайзера», где была описана немецкая агентурная сеть, работающая в Великобритании, стала для этого решающим доводом. Публикация книги с продолжениями началась в начале марта 1909 года, а в последний день этого месяца была созвана подкомиссия Комитета имперской обороны при лорде Холдене. Участники, включая министра внутренних дел, первого лорда Адмиралтейства, министра почты, адмирала Александра Эдварда Бетелла – директора военно-морской разведки, генерал-майора Джона Юарта – директора Управления военных операций, и объекта постоянной ненависти Ле Кё, специального уполномоченного столичной полиции – сэра Эдварда Генри, приступили к рассмотрению «вопроса об иностранном шпионаже в Соединенном Королевстве». Теперь у Эдмондса появился шанс обрисовать в общих чертах свои доказательства. Но доказательств, за исключением книги Ле Кё, некоторых неподтвержденных историй в газетах, и сообщений Мелвилла, было слишком мало. Впрочем, как ни соблазнительно было бы высмеять Эдмондса, в его убеждениях было что-то очень важное, а именно: Англия действительно нуждалась в функционирующей секретной службе.
Эдмондс представил свою оценку ситуации, основываясь на опыте деятельности немецкой разведки в мирное время, и сослался на консульского чиновника графа Виктора Ойленбурга, которого в 1904 году обнаружили в шлюпке, с которой он, очевидно, наблюдал за десантированием войск на маневрах близ Клактона. Эдмондс утверждал, что Брюссель, Женева и Нью-Йорк были немецкими шпионскими центрами и в этом, по крайней мере, он был прав.
Большей частью «доказательства», приводившиеся Эдмондсом, были анекдотичными. Например, он рассказывал историю о том, что когда немецкий военный атташе майор Роланд Остертаг (по прозвищу «Пасхальное Яйцо»), пожаловался в театре Уиндхэма в январе 1909 года на то, что актеры, играющие немецких офицеров в пьесе Гая дю Морье «Дом англичанина» (о вторжении в Англию), говорили «хриплыми голосами», генерал-лейтенант Уильям Твэйтс, поднял монокль и сказал: «Нечистая совесть, Остертаг, нечистая совесть». Преувеличенное значение также придавалось сообщениям, основанным на рассказах от Ле Кё, сообщениям друга Эдмондса Фреда Джейна, который издал военно-морской справочник «Все боевые корабли мира Джейна», полученным письмам, некоторые из которых просто пересказывали истории из «Шпионов кайзера», и газетным сообщениям. Кроме того, как он сказал, ему мешали равнодушие и апатия населения: например, одна владелица пансиона в Уэллсе отказалась помочь ему, говоря, что немецкие деньги ничуть не хуже любых других.
Некоторые сомнительные статистические данные помогли поддержать дело Эдмондса. Он сказал комитету, что в 1907 году было пять шпионских инцидентов; в 1908 году произошел гигантский рывок – до 48 в общей сложности; в то время как за первые три месяца 1909 года были отмечены 24 случая шпионажа. Эдмондс также показал карту, на которой 77 случаев шпионажа были отмечены красными точками. Они были, главным образом, сконцентрированы на юго-востоке, из чего можно было сделать вывод, что любое вторжение начнется именно там.
Кроме сообщений людей, которые написали о своих наблюдениях Ле Кё или Фреду Джейну, некоторую поддержку Эдмондс получил от капитана Р.К. Темпла из военно-морской разведки, рассказавшего о серии объявлений, помещенных человеком по имени Триану в газете «Дэйли Мэйл» в предыдущем году, с просьбой к британским военным морякам писать для американских газет и журналов, выходящих в Брюсселе. Было предположение, что это могло быть немецкой разведывательной операцией, но никаких прямых доказательств не нашли. В отделе Темпла совершенно не было никакой работоспособной контрразведки и любую информацию, которую он получал, оттуда передавали Эдмондсу.
Ни Холдена, ни лорда Эшера, командующего территориальными войсками лондонского округа, представленные Эдмондсом дела не впечатлили. Эшер считал, что Эдмондс был «глупым свидетелем из военного министерства. У охотников на шпионов шпионы заводятся в мозгах. Крысы повсюду – за каждым гобеленом».
Холден хотел получить больше доказательств прежде, чем начать действовать, и отправился в отпуск в Германию, где, что неудивительно, его друзья сказали ему, что за разговорами о шпионаже не стоит ничего реального. На второй встрече подкомиссии 20 апреля, Холден сообщил, что прусский Генеральный штаб действительно собирал некоторые разведывательные сведения, но они не были связаны с каким-либо вторжением, а скорее направлены на то, чтобы помочь с саботажем до или в начале любой войны. Это, несомненно, было правильно и, следуя идее Мелвилла о контроле над перепиской иностранцев, подкомиссия провела большую часть времени за внесением соответствующих изменений в Закон о государственных тайнах 1889 года.
Однако, когда подкомиссия встретилась в третий и последний раз 12 июля того же 1909 года, Холден передумал. В тот момент ему срочно нужно было прикрыть зад. Он попал под сильное давление со стороны восходящих политических звезд, таких как Уинстон Черчилль, и в парламенте ему задали вопрос, знал ли он, что в Англии было 66000 обученных немецких солдат с оружием и боеприпасами, спрятанными около Черинг-Кросс. Ему также рассказали о французе, которому удалось увидеть официальный немецкий план вторжения, скопированный им для британских властей. Хотя план почти наверняка был фальшивкой, генерал Юарт и генерал Мюррей, глава Управления военного обучения, убедили Холдена отнестись к нему серьезно.
В этом вопросе следовало действовать по принципу: «Семь раз отмерь, один отрежь». Подкомиссия теперь решила, что действительно существовала обширная немецкая система, работающая в стране, и у них не было средств и возможностей, чтобы это проконтролировать или предотвратить. В качестве подачки Церберу, было решено сформировать отдел – первоначально на двухлетний срок, который должен был заняться этим. По прошествии двух лет, если бы отдел ничего не нашел, на что они с уверенностью рассчитывали, решение могло бы быть пересмотрено, но оппозиция в парламенте, по крайней мере, не смогла бы критиковать правительство за то, что оно ничего не предпринимает.
Несколько лет спустя в своей автобиографии Эдмондс писал:
«Я сомневаюсь, действительно ли немцы в 1906-1914 годах всерьез рассматривали возможность вторжения. Намерение это было запугиванием. [Немецкий генерал] Мольтке, который не решился форсировать узкий морской залив шириной в четверть мили во время войны с Данией, сказал в аудитории германской Военной академии: «Я всегда могу высадить пару армейских корпусов в Англии, но у меня нет надежды, что мне удастся снабжать их там или вывезти их оттуда назад».».
Эдмондс полагал, что цель «угрозы вторжения» состояла в том, чтобы напугать британское военное министерство, чтобы оно отказалось отправить какие-либо войска на континент, если вспыхнет война между Францией и Германией. Это была, конечно, именно та тактика, которую позже использовала Германия, чтобы не допустить вступления Америки в войну.
Итак, на улице Виктория-Стрит сняли еще несколько комнат, и было положено начало существованию MИ5 и MИ6.