В 1910 году тогда еще полковник Джордж Макдоног, отвечающий за MO5, структуру, созданную для решения множества задач, включая защиту секретов и цензуру почты и телеграфа, начал составлять список подходящих кандидатов в агенты: преподавателей университетов, художников, журналистов и учителей, но главным образом людей, которые говорили на французском и немецком и предпочтительно еще на каком-то другом языке. Он не пытался установить контакты с ними до войны, но как только она началась, каждый из них, к их удивлению, получил телеграмму, приглашающую их присоединиться к специально созданному Разведывательному корпусу. Планы относительно создания такого корпуса появились еще в 1904 году, но практически ничего не делалось. Позже майор штаба главного командования Уолтер Кирк писал: «Мне приказали немедленно заняться мероприятиями Секретной службы для Экспедиционных войск и организовать Разведывательный корпус. Страница эта была абсолютно чиста, и было совершенно непонятно, как ее заполнить».

Новый корпус в первые несколько недель своего существования, кажется, почти не отличался по уровню дилетантизма от довоенных британских шпионов. Первым его командиром был майор Т. Дж. Дж. Торри, родственник Макдонога. Служивший раньше в кавалерии в Лакноу, Торри просто хотел быть на войне, и боялся, что, вернувшись в Индию, упустит возможность принять участие в боевых действия, ведь, по мнению обоих сторон, война должна была «закончиться к Рождеству». У Торри не было никакого опыта в разведке – а у кого он тогда был? – и прошло целых шесть недель, пока он подал прошение перевести его снова в строевую часть. Прошение удовлетворили, и Торри стал командиром 2-го Лейб-гвардейского кавалерийского полка, сражавшегося под Ипром. Корпус вначале состоял из командира и 20 старших офицеров, 25 офицеров-разведчиков с мотоциклами, 6 водителей, 4 поваров – им платили один шиллинг и шесть пенсов ежедневно – и 25 детективов из Скотланд-Ярда, преимущественно из Специального отдела. Привлечение полицейских сыщиков не было таким уж странным, как казалось на первый взгляд: они порой приносили очень большую пользу, например, когда Корпус действовал во Франции, они успешно разоблачали немецких агентов. Впоследствии этой работой им пришлось заниматься в Италии, в Салониках, на Ближнем Востоке, а затем и в России.

Процесс набора людей в Корпус был бессистемным. Практические знания автомобилей и мотоциклов считались полезными у будущих офицеров Корпуса, но, по крайней мере, от них «требовалось уметь удержаться на лошади в течение приемлемого отрезка времени». Лошадь, на которой нужно было показать мастерство верховой езды, была не какая-нибудь: используемые кони были «позаимствованы» с Графтонской охоты на лис. Уолтер Кирк считал, что «скромность относительно их достижений не была характерной чертой многих из успешных кандидатов».

Новички бывали самые разные. У лейтенанта Данкелса один из «роллс-ройсов» его семьи был покрыт особой броней. Майор Малькольм Генри Мортимер Лэмб был раньше начальником тюрьмы в Шрюсбери. Как человек, понимающий важность картотек и списков, он собрал регистр «нежелательных проституток», хотя его «регистр желательных проституток», правда, не сохранился и неизвестно, был ли он.

Другой рекрут, капитан У. Л. Р. Бленнерхэссет, прибыл вооруженный мечом его отца и с двумя запасными рубашками. Он, возможно, был замечательным охотником, но, как оказалось, никудышным мотоциклистом. Когда лейтенанту Джеймсу Маршалл-Корнуоллу, ожидавшему, что ему доведется скакать на графтонском коне по кличке Санбим, сказали, что вместо лошади нужно будет оседлать мотоцикл, он признался, что не умеет на нем ездить. Тогда Бленнерхэссет разрешил ему сесть на заднее сиденье его мотоцикла, но тут же потерял управление, и их поездка продлилась всего 50 ярдов. У другого мотоциклиста, лейтенанта Фэйрберна, каким то образом винтовка попала между спиц колеса, и он вылетел из седла. У А. Дж. Эванса не был времени снять мерки для униформы, и он купил мундир Миддлсекского полка, который увидел на манекене в витрине на Риджент-Стрит.

Майор Джон Лоуренс Бэйрд, впоследствии виконт Стоунхэйвен, написал в своем дневнике от 12 августа: «После завтрака мне пришло в голову, что хорошо было бы взять сюда Джиллинга, моего дворецкого, как денщика». В тот момент, когда это решение было принято в его пользу, Джиллинг был поглощен работой, разбирая яхту своего хозяина «Гертруд». Позже Бэйрд написал «Торри одобрил, Джиллинг согласен».

Бэйрд посчитал увольнение 12 офицеров еще до того, как они прибыли во Францию, «несправедливым». Они уже купили свои комплекты обмундирования и сдали экзамены по французскому языку. В конце концов, военное министерство знало об их квалификации «прежде, чем взять этих людей». Но у Корпуса не было времени для долгого процесса увольнения. Некоторых уцелевших описывали такими словами как «ненадежный», «бесполезный», «неуравновешенный» и «нервный». Некоторые, включая лейтенанта Марка Артура Блюменталя, были прохвостами; хотя, на самом деле, возможно, как раз такой тип людей мог бы оживить и активизировать Корпус. Блюменталь вступил в Корпус в октябре 1914 году как майор. В несколько неспортивном духе его бывшие начальники тогда раскрыли, что он был как-то признан виновным в мошенничестве, и тогда он был лишен офицерского звания. В марте 1916 года, все еще в Корпусе, он получил звание лейтенанта, но в октябре следующего года поступили донесения, что он проводил свои ночи в Амьене с дамой из французской миссии. Несмотря на его просьбы, ему пришлось лишиться офицерского звания во второй и последний раз в декабре 1917 года.

Однако уцелевшие новички были полны инициативы. Один обменял свой мотоцикл на автомобиль, позже обменял и его, затем его преемника, все время получая машины более дорогих марок, во время отступления из Монса, пока не закончил «роллс-ройсом», но тут-то его и конфисковал Главный штаб. Взамен ему тогда дали другой мотоцикл.

Разведывательный корпус, к тому времени состоящий из 12 кадровых офицеров или офицеров запаса и 42 офицеров-разведчиков, прибыл во Францию 12 августа 1914 года. К 21 августа Главный штаб установил обязанности Корпуса. Они должны были допрашивать военнопленных, заниматься шифрами, и контролировать пропуска и документы. Они также должны были распространять ложные слухи. Не занятых этими задачами офицеров прикрепили к Королевскому авиационному корпусу или к кавалерийским полкам, где с учетом их владения французским языком, они использовались в качестве курьеров.

Первым членом Корпуса, удостоенным награды, был второй лейтенант Роджер Роуллстон-Уэст, тогда прикомандированный к штабу 19-й бригады. Он был награжден Орденом за боевые заслуги. Он прибыл во Францию 13 августа и был тут же задержан солдатами Собственного Ее Величества Королевы Кэмеронского полка шотландских горцев по подозрению в шпионаже и находился под арестом два дня. 31 августа, во время наступления первой армии фон Клюка, выяснилось, что из трех мостов в Понтуаз-ле-Нуйаен разрушены только два. Роуллстон-Уэст вызвался на самоубийственную, по мнению командира бригады, операцию и отправился назад, чтобы взорвать мост. Вместе с сапером лейтенантом Дж. А. Ч. Пенникьюиком, сидевшим на заднем сиденье его мотоцикла, держа коробки со взрывчаткой, они проехали много миль по плохим и частично уже занятым немцами французским дорогам и выполнили задание. Пенникьюик тоже был награжден Орденом за боевые заслуги.

Первым погибшим офицером Корпуса стал Джулиан Хорейс Мартин-Смит, который уже раньше помог спасти оружие 9-го Уланского полка, попавшего под внезапный обстрел. Он получил пулевое ранение близ Песи 6 сентября 1914 года и умер два дня спустя.

Многие французские дороги тогда не были ни гудронированными, ни мощеными. Это были обычные грунтовки, превращавшиеся в болото при каждом сильном дожде, что и случилось той осенью. 7 сентября Макдоног, Торри и майор Уолтер Кирк упали в канаву, когда их водитель не смог вписаться в поворот и врезался в дерево. Макдоног сломал ключицу, Торри потерял сознание, но Кирк взял велосипед и поехал за помощью.

Две недели спустя произошел инцидент, породивший легенды. Мэнсфилд Камминг и его сын Элистер, лейтенант Корпуса, ехали на «роллс-ройсе» около Мо, когда автомобиль врезался в дерево. Элистер погиб, а Мэнсфилд Камминг потерял ногу. В 1916 году на основе этого случая появилась история, рассказанная романистом Комптоном Маккензи. Он утверждал, что Камминг взял перочинный нож и отрезал свою зажатую упавшей машиной ногу, чтобы выползти из нее и накрыть сына своей шинелью. Драматург и разведчик Эдвард Ноблок, который позже тоже работал на Камминга, описал, как Камминг обрубал остаток своей ноги. Вернувшись в Англию, Камминг в ходе собеседования с потенциальными агентами, чтобы проверить нервы претендентов, имел обыкновение втыкать у них на глазах перочинный ножик в свой протез, и если претендент вскакивал, Камминг говорил ему: «Ну, боюсь, у вас тут ничего не получится». Правда это или нет, но Камминг, конечно, выздоровел быстро и нашел в себе силы вернуться к работе. Позже он приобрел что-то вроде маленького самоката с моторчиком, на котором катался по коридорам Уайтхолла.

Торри сменил Арчибальд Уэйвелл, получивший временное звание майора 24 сентября 1914 года. Первоначально Уэйвелла оставили в военном министерстве заниматься задачами, переданными ему Макдоногом и Кирком на десятиминутном совещании. В его новой роли он тут же проявил инициативу, изменив оказавшийся под угрозой вскрытия шифр, не обращаясь к вышестоящим начальникам. Но фактически работа разведки его не интересовала:

«Как только я разобрался с задачами Разведывательного корпуса, организовал его работу, уладил один или два незначительных скандала, и уволил одного или двух неподходящих людей, я посчитал, что работы там хватало только на один – два часа в день».

Другой офицер, Сигизмунд Пэйн Бест, свидетельства которого, правда, слишком часто своекорыстны и хвастливы, описывал более хаотический сценарий:

«У них не было никаких карт Франции, которые можно было использовать. Случайно я взял с собой путеводитель по Франции фирмы «Мишлен», и он превратился в библию Главного штаба. Это была единственная четкая карта, которой они обладали. Они и понятия не имели о стране».

Ответственным начальникам не сразу стало ясно, что делать с 25 детективами Скотланд-Ярда. У них не было никакого армейского опыта, и инструкции для них не были согласованы с французами, чтобы использовать их во Франции в качестве полиции, потому некоторые стали телохранителями важных лиц, и эту работу они выполняли в течение всей войны. Других же перевели в Ле Като-Камбрези близ Сен-Квентина, где к ним присоединились сотрудники французской полиции безопасности Сюрте, и начали совместную проверку и контроль гражданского населения, на основе которого были сформированы основы системы контрразведки.

Некоторые из детективов подтвердили свою полезность при допросах пленных. Во время сражения пленных солдат содержали в нескольких «клетках» – небольших «загонах», огражденных колючей проволокой. Как можно ближе к перевязочному пункту устраивали дивизионный лагерь для военнопленных, чтобы офицеры-дознаватели могли допрашивать раненных военнопленных, не тратя времени. Еще дальше в тылу находился лагерь Корпуса, обеспеченный всем необходимым для более длительных и подробных допросов и проверки показаний. Но лучшие результаты, как считалось, удавалось получать на эвакуационных пунктах для раненых. Фредерик «Бутс» Хотблэк выяснил, что немецкие военнопленные отвечают на вопросы лучше, когда к ним хорошо относятся. Полбанки говяжьей тушенки и галеты творили чудеса. Часто, когда их выводили в тыл в корпусной лагерь военнопленных, был слышен артобстрел, и пленные, кто с гордостью, а кто с пренебрежением бросали свои замечания по поводу эффективности немецкой артиллерии. Хотблэк также узнал, что баварцы не были высокого мнения о саксонцах или вюртембержцах, а пруссаки презирали всех.

Что касается допроса немцев, то был сделан вывод, что постоянные повторные допросы приводят только к отрицательным результатам. Там требовался более изобретательный и гибкий подход. Зато повторения приносили успех при допросах латиноамериканцев и прочих представителей романских народов. С. Т. Фелстед приводил пример аргентинца Конрада Лейтора, задержанного в середине 1915 года, когда судно, на котором он плыл, подверглось проверке в Фалмуте. Лейтора направили для допросов в Лондон, и он был «сломан» во время повторного допроса Уильямом Реджинальдом Холлом, известным по прозвищу «Моргун» (или «Семафор»). После каждого объяснения, которое не отвечало на вопрос и занимало несколько минут, Холл повторял: «Скажите мне, сеньор, зачем вы едете в Испанию?» Потом, после новой серии объяснений Холл спрашивал: «Скажите мне, почему вы избрали такой окольный путь?» Уставший и измученный, Лейтор сдался и признал, что вез сообщения князю Максу фон Ратибору, немецкому послу в Мадриде. Так как Лейтор попал в Англию недобровольно, в шпионаже его не обвинили, но он был интернирован.

Данные, полученные от пленных немцев, вскоре оказались жизненно важными. В октябре 1914 во время «Бега к морю» сэр Джон Френч, чтобы освободить Антверпен, приказал начать наступление к сердцу Бельгии. Макдоног из информации, полученной на допросах немецких военнопленных, узнал, что немцы подтянули три корпуса резервных войск, готовых к удару по левому флангу британской армии, который привел бы к ее разгрому, если бы только план Френча начал выполняться. Узнав об этом, Френч отменил наступление и занял оборонительные позиции в районе Ипра.

14 ноября Уэйвелл ушел из Корпуса, когда его назначили начальником штаба 9-й пехотной бригады в Хооге. (16 июня следующего года он был тяжело ранен, потеряв глаз.) Теперь адъютант Джон Александр Даннингтон Джефферсон заменил его в Корпусе. Он сначала получил звание майора, а затем был назначен командиром 7 декабря 1914 года. Он оставался командиром Корпуса до 17 февраля 1916 года. 2 марта того года командиром был назначен капитан А. А. Фенн и оставался на этой должности, пока Корпус не был расформирован в сентябре 1919 года.

В конце августа вторая группа военнослужащих Разведывательного корпуса выгрузилась в Сен-Назере, собрала свои мотоциклы и была подчинена «Гранд-Отелю» в Париже. Они, как оказалось, тоже не блистали в искусстве вождения мотоциклов, но, справедливости ради, нужно вспомнить, что и сами машины того времени были все еще очень несовершенными.

Постепенно обязанности Корпуса расширились:

«В первые бодрящие и воодушевленные месяцы маневренной войны их обязанности включали услуги переводчиков для конницы, допросы немецких пленных, организацию отрядов для гражданских работ, получение провианта для отступающей пехоты, перевод просьб французских и фламандских крестьян о возмещении ущерба, понесенного по вине войск, и, по меньшей мере, в одном случае, офицерам Корпуса пришлось командовать отрядом саперов, намеревавшихся взорвать мост после того, как их собственные офицеры были убиты или ранены».

За шесть месяцев войны необходимость и важность Разведывательного корпуса получили признание.

Офицеры были прикомандированы к другим полкам, и некоторые присоединились к Королевскому авиационному корпусу генерала Дэвида Хендерсона. Корпус также внес некоторый вклад в развитие и усовершенствование новых видов техники в современном военном деле. В сентябре 1914 года впервые решающую роль сыграли результаты аэрофотосъемки. С самолетов были сфотографированы биваки всех корпусов 1-й армии фон Клюка по ту сторону реки Марны, что помогло реконструировать организацию и боевое расписание его войск. Поражение немцев на Марне было ключевым поворотным моментом в пользу союзников в первые недели войны.

Воздушная разведка тех лет была опаснейшим делом. Сначала в дне кабины вырезали отверстие, куда вставляли складывающиеся мехи с фотоаппаратом. Потом появился метод, оказавшийся более эффективным, но очень опасным под огнем противника: фотограф с аппаратом высовывался из кабины, а летчик держал его за ремень. К следующему лету технику улучшили, и фотокамера была установлена на самом самолете.

Корпус занимался и анализом и сопоставлением информации, доставлявшейся почтовыми голубями из-за немецких линий. Эту службу организовал капитан Александр Уэйли в 1914 году, и к январю 1915 года у нее уже было 500 обученных голубей. Спустя шесть месяцев подготовили уже 1500 птиц, причем их дрессировка включала уменьшение их чувствительности к грохоту артиллерийских орудий.

Начиная с марта 1917 года воздушные шары, перевозящие голубей в плетеных клетках, выпускали по нашу сторону траншей ранним вечером. Специальный запал пережигал проволоку, которая отпускала корзинку, и голуби в ней плавно спускались вниз на парашюте. К ноге птицы прикрепляли вопросник, где перечислялись интересующие разведку данные: например, о немецких фортификационных сооружениях, войсках и т.д. Иногда такая анкета насчитывала до восьми страниц, которые мог заполнить каждый патриотично настроенный бельгиец или француз. Голуби также несли обрывок недавнего номера одной из парижских газет, чтобы получатель был уверен, что это не ловушка. После заполнения анкеты, ее закрепляли на голубе, который уносил ее назад к своей голубятне (голубятни иногда делались подвижными – на повозке, которую тянули лошади, а позднее и на грузовике). Птицы могли пролетать 50 километров со скоростью более 60 км в час; очень часто голуби, сброшенные с воздушных шаров в 11 часов ночи, возвращались уже к 9 часам следующего утра. Проходило сорок процентов сообщений, при изначально ожидавшихся всего лишь пяти процентах.

К сожалению, среди голубей была высокая смертность, многих из них подстрелили – немецкие солдаты получали отпуск за их успешное «убийство» – или иногда просто съели. По одной оценке соотношение потерь среди голубей было семь из восьми.

Большие потери были и среди тех французов и бельгийцев, кого немцы ловили с сообщениями или даже с голубями. Один такой случай произошел 4 октября 1915 года, когда Поля Бюзьера, шахтера из Льевена, застрелили, заметив у него птицу. Дело еще более осложнил жуткий промах, когда в марте 1918 года, голубей отправили не только с вопросниками, но и с карандашами, четко помеченными «издательство Его Величества». К концу войны подсчитали, что было использовано 20 тысяч птиц. За один двухмесячный период голуби доставили 4500 донесений.

С разрастанием Корпуса контингент офицеров, сержантов и солдат в нем стал более разнообразным, в том числе и в этническом отношении. Многие из них были «простые бездельники, научившиеся понимать множество языков из-за своей склонности к путешествиям». Один из них был хозяином цирка, известным как «маленький капрал» или «ловкач», раньше путешествовавшим по Европе с бродячим цирком с русскими медведями. Другой, сержант, наполовину англичанин, наполовину армянин, родившийся во Франции, как говорили, мог легко читать на любом европейском языке за исключением баскского, венгерского и албанского.

В 1916 году в составе Корпуса в качестве его службы была создана т.н. Разведывательная полиция. К концу войны она насчитывала приблизительно 80 офицеров и 460 сержантов и рядовых. Это отделение не занималось поддержанием порядка в войсках – это оставили Военной полиции. Их задачей была контрразведка – исключительно, если не просто. Трудно понять, как эти люди смогли бы действовать быстро, если бы обнаружили шпиона. Норман Шоу описал, что должен был нести с собой полицейский Разведывательной полиции:

«неприкосновенный запас, бутылку с питьевой водой, перевязочный материал и ампулу йода, противогаз с коробкой и респиратор для защиты от дыма, водонепроницаемую накидку, вторую пару ботинок, одеяло и ранец, дорожную карту передовой, пропуск, подписанный помощником начальника военной полиции с фотографией, блокнот с листами копировальной бумаги и карандашом, 12 конвертов полевой почты, специальное оборудование, включавшее револьвер и патроны, компас, ручной фонарик, цепь и замок для велосипеда, красный и зеленый идентификационные медальоны, а для тех, кто ездил на мотоцикле, еще комбинезон, гетры, защитные очки и перчатки».

Больше всего Разведывательную полицию беспокоили кабачки и бордели, а также гражданские лица, репатриированные из Германии. Они получали информацию от беженцев, а также наблюдали за незнакомцами в окрестностях. В последние месяцы войны было разоблачено несколько предполагаемых немецких дезертиров, оказавшихся двойными агентами, которые собирались присоединиться к трудовому подразделению, а затем снова убежать, прихватив накопленную ими за это время информацию. Разведывательная полиция также расследовала мятеж в пересыльном лагере в Этапле в сентябре 1917 года и ловила дезертиров, включая Перси Топлиса, прозванного «мятежником в монокле» – хотя потом он снова убежал.

В 1917 году появился так называемый «Клуб самоубийц», задуманный частично Уолтером Кирком, под девизом «Жизни в их руках, пистолеты в их карманах». Это были агенты-добровольцы из Корпуса, проникавшие на вражескую территорию (пешком, на лошади или на мотоцикле), когда конница прорвала линию фронта во время наступления на реке Сомме. Другим войскам они не нравились, и хотя было несколько возможностей, было трудно выбрать правильный момент для агентов, когда им можно было «пойти». Командовал ими англичанин из Южной Африки капитан Р. Г. Пирсон, прикомандированный к Кавалерийскому корпусу. Он провел июль, август и сентябрь с конницей, но «Клуб самоубийц» развалился; агенты были расформированы, а Пирсон возвратился в Лондон. В конечном счете, когда в августе 1918 снова началась маневренные боевые действия, члены повторно собранного Клуба начали поставлять интересную, хоть и ограниченную информацию и, в результате враждебность к ним начала смягчаться. Но в целом инициатива не была успешной.

В начале 1917 года генерал Хью Тренчард, командующий Королевским авиационным корпусом, пришел к выводу, что забрасывание агентов в тыл противника на самолетах было слишком дорогим точки зрения потерь и людей и машин. Авиационный корпус ограничил заброски агентов в тыл противника дистанцией в 15 миль от линии фронта, а погодные условия и фазы Луны еще больше ограничили количество забрасываемых по воздуху агентов. Скрытность такой метод не обеспечивал: если немцы слышали шум двигателя самолета, но не слышали разрывов бомб, они легко догадывались, что самолет приземлился и высадил агента. Был необходим альтернативный метод. Одна идея была в десантировании агентов на парашюте, называвшемся «ангел-хранитель». Сигизмунду Пэйну Бесту приписывают родившуюся осенью 1916 года идею использования неуправляемых воздушных шаров. После испытаний и обучения, которыми занимался воздухоплаватель и адвокат Поллок, которого прозвали «розовое трико», после того, как однажды его брюки треснули и все увидели, что он носит розовые кальсоны, было решено, что с помощью таких воздушных шаров перебрасывать через линию фронта агентов вполне возможно.

Сначала агенты брали с собой голубей, чтобы отправлять информацию назад. Потом капитан Раунд, главный изобретатель фирмы «Маркони», создал портативную радиостанцию весом 60 фунтов, которую, как полагали, немецкие пеленгаторы не могли засечь. Однако, как только агент, пользовавшийся ею, был пойман и казнен, использование этой радиостанции было прекращено.

Три агента: Фо, Лефебр и Жюль Бар были отобраны для первого полета и прошли обучение в Уормвуд-Скрабз. Прошла почти неделя ожидания прежде, чем благоприятный западный ветер позволил взлететь Фо и Лефебру. Мужчины происходили из окрестностей Валансьена, и план состоял в том, что они высадятся недалеко оттуда, проберутся в надежные явочные квартиры и спрячутся. После этого им предстояло организовать разведывательную сеть, связанную с майором Эрнестом Уоллингером через Голландию. Ночью воздушный шар с командой для его запуска перевозили поближе к линии фронта, чтобы уменьшить расстояние и время полета, так же как и возможность ошибки в определении направления. Позже, когда воздушный шар был надут, агента вызывали из соседнего кабачка, пожимали ему руки, и в зависимости от его национальности, на граммофоне проигрывали либо бельгийский гимн «Брабансон» либо французскую «Марсельезу». В конце полета воздухоплаватели должны были сидеть на краю корзины, пока она не приблизилась к земле, а затем спрыгнуть. Большая проблема состояла в управлении шаром и в посадке точно в нужном месте.

Первые полеты успешными не были. Фо и Лефебр после приземления потеряли самообладание и почти ничего не сделали, разве что послали одно сообщение голубиной почтой. Жюль Бар сломал ногу, попался немцам и был расстрелян. Еще семеро агентов были заброшены этим способом, и четверо из них были пойманы. Только один, офицер бельгийской армии, оказался удачливым разведчиком и посылал важные донесения из Люксембурга. Он был награжден Орденом за боевые заслуги.

Поскольку война затянулась, штат Разведывательного корпуса увеличился. Британские Экспедиционные войска, состоявшие в 1914 году всего из двух корпусов по две дивизии и кавалерийской части в каждом, к июлю 1916 года превратились в пять армий, и в каждой из них было теперь разведывательное подразделение. Люди, постоянно занятые разведывательной работой, включались в штат Разведывательного корпуса, которым руководил теперь глава разведывательной службы в Главном штабе Верховного командования. В декабре 1917 года численность личного состава Корпуса с 24 офицеров, сержантов и солдат, прибывших во Францию тремя годами ранее, выросла до 1225 человек, включая 12 женщин из Женского вспомогательного корпуса.

С увеличением штата стало возможно использовать Разведывательный корпус и на других театрах войны. Например, в Турции во время катастрофы у Галлиполли в 1915 году вообще не было никакой работоспособной разведки на театре военных действий. Позже, генерал сэр Йэн Гамильтон прокомментировал это так:

«В ящичках для документов кроме обычных учебников не было ровным счетом ничего. Для всей военной разведки Дарданеллы и Босфор, куда мне предстояло идти, могли бы быть хоть на Луне».

В конце 1917 года отдельный корпус был сформирован для македонского фронта. Похоже, и там ему пришлось пережить межведомственную борьбу. Но и без того средства на его существование выделялись очень скудные, раз однажды подчиненному Комптона Маккензи, Эдварду Ноблоку пришлось заплатить из собственного кармана 200 фунтов, лишь бы миссия удержалась на плаву. Зато Маккензи действительно удалось завербовать группу талантливых, хотя и несопоставимых агентов, включая портье из немецкого дипломатического представительства, получившего агентурный псевдоним «Дэйви Джоунс». Он близко сотрудничал с французской разведкой, которой руководил капитан Анри де Рокфёй, противостоя немецкой разведке во главе с бароном фон Шенком. Агенты Маккензи получили доказательства шпионской деятельности как немецкого, так и турецкого военных в Афинах и в январе 1916 года одним удачным ударом был произведен арест группы агентов: адвокатов, болгарских дворян и «дам полусвета». В целом 22 шпиона македонской национальности, хотя, судя по именам, их предки были турками, были осуждены военными трибуналами в Салониках и Кираисси с мая по август 1917 года. Девятерых из них казнили, а четырем смертные приговоры смягчили, заменив тюремным заключением.

Одним из самых успешных агентов Египетского бюро был агент 4-го класса Александр Ааронсон. На Ближнем Востоке сионисты хотели построить еврейское государство в Палестине, и агроном Аарон Ааронсон, еврей родом из Турции, учебу которого финансировал барон Эдмонд Ротшильд, считал, что если евреи докажут свою способность получать и передавать информацию о передвижениях турецких войск в этом регионе, то после победы в войне, англичане в знак признательности помогут созданию сионистского государства. Потому вместе с сестрой Сарой, братьями Александром и Зивом и близким другом, Авшаломом Файнбергом, он создал агентурную сеть, известную как Нили. Это название было придумано как акроним известного библейского выражения из книги пророка Самуила: «Вечный дух Израиля не обманет». Нили стал своего рода духовным предшественником Моссад.

Файнберг отправился, чтобы связаться с британцами. В августе 1915 года, путешествуя с фальшивым паспортом, ему удалось добраться до Порт-Саида, где он встретился с археологом Леонардом Вулли, работавшим там в разведке. Сеть Нили, которая насчитывала приблизительно 40 агентов, действовала в течение полутора лет, и Александр Ааронсон много раз пробирался через турецкие линии в Иудею и Самарию. Нили также организовала наблюдение за поездами на анатолийской железной дороге вокруг залива Александретты, включая железнодорожный узел Аффула в Сирии. Позже Файнберг исчез во время миссии в Египет.

31 октября 1917 года, используя разведывательную информацию, собранную Т.Э. Лоуренсом до войны и сведения, полученные от Нили, Эдмунд Алленби застал турок врасплох в решающем наступлении на Беэр-Шеву в сегодняшнем южном Израиле.

Есть разные версии о причинах провала Нили. Согласно одной гипотезе, в сентябре 1917 года турки перехватили голубя, который доставлял сообщение, подтверждающее контакты с английской разведкой. По другой версии, организацию выдал Перл Апплебаум. По третьей, турки арестовали одного из членов группы Нааманда Белкинда, жестоко избивали его, применяли наркотики, и заставили дать показания. Он был позже повешен в Дамаске. Другим человеком, выдавшим после жестоких побоев имена членов группы, был, вероятно, Иосиф Лишанский. Сестра Аронзона Сара вынесла три дня пыток, пока ей не удалось покончить с собой 9 октября 1917 года. Как полагают, ей разрешили заглянуть в дом ее родителей, перед тем как отправить ее в тюрьму в Дамаске. Она застрелилась из пистолета, который взяла из тумбочки в спальне, и умерла четыре дня спустя. Ее отца тоже убили. Александр Ааронсон был награжден Орденом за боевые заслуги.

Куратором Ааронсона был майор Ричард Мейнерцхаген из полка Королевских стрелков, который, наряду с майором Питером Дж. Преториусом, руководил шпионажем на территории, что теперь является материковой частью Танзании, но тогда была Германской Восточной Африкой. За четыре года войны у них на службе было несколько сотен информаторов и много местных охотников на крупную дичь в качестве агентов. В июле 1915 года как раз Преториус, сам охотник на слонов, выслеживал немецкий легкий крейсер «Кёнигсберг», прятавшийся в дельте реке Руфиджи после поломки поршневого крейцкопфа и исчерпывания запасов угля.

Точно следуя пословице «Мотовство до добра не доведет», Мейнерцхаген довел до крайности метод проверки содержимого корзин для бумаг – тот самый метод, который когда-то привел к позорному «Делу Дрейфуса». Из-за нехватки туалетной бумаги депеши предыдущего дня часто использовались немцами вместо нее, и это позволило непрерывно получать несколько «загрязненные» депеши и заметки для шифровок.

Мейнерцхаген также утверждал, что придумал «обман с рюкзаком» – преднамеренную потерю рюкзака с ложными британскими планами, которая привела к британской победе над турками в сражении у Беэр-Шевы и Газы в октябре 1917 года. Несмотря на его хвастовство, недавнее исследование показало, что автором идеи был не он.

Куда более подлинным героем был полковник Джерард Личмен, до Первой мировой войны политический чиновник гражданской администрации, который совершил путешествие на муле от Багдада до Алеппо и обнаружил долину Вади Кхар. С темными семитскими чертами лица он походил на араба. В марте 1916 года он благодаря силе характера добился признания своего лидерства среди бедуинов в занятой турками Месопотамии, получая с их помощью информацию для британцев. Дети, которым он платил немного денег, использовались им в качестве курьеров. «Никакая информация не была для него слишком тривиальна».

После того, как он пробрался в турецкий опорный пункт в Дуджайле, Личмен сообщил, что укрепление занято только сорока солдатами. Его командующий бригады, бригадир Кемболл, передал информацию генерал-лейтенанту Эйлмеру, который, однако, отказался вносить какие-либо изменение в свой план сражения. И к тому времени, когда он напал на Дуджайл, турецкий гарнизон получил сильное подкрепление, и Эйлмер потерял 3500 своих солдат.

Получить разведывательную информацию – это один вопрос, а вот убедить тех, кто принимает решения, действовать с учетом ее – совсем другой.