«Обратная сторона медали»

Летом 1941 года дальние подступы к Ленинграду прикрывали Северо-Западный и Северный фронты, входившие в межфронтовое объединение — Северо-Западное направление под командованием Маршала Советского Союза К. Е. Ворошилова.

Северный фронт был создан 24 июня 1941 года и прикрывал территорию Кольского полуострова, Карелии, а также разворачивал Лужскую оперативную группу (Лужский рубеж) в тылу отступающего на восток Северо-Западного фронта. Так как фронт разворачивался на базе Ленинградского военного округа, комфронта стал командующий округом генерал-лейтенант М. М. Попов, а начальником штаба — генерал-майор Д. Н. Никишев.

Северо-Западный фронт, созданный на базе Прибалтийского Особого военного округа, с началом войны вел бои на территории Эстонии, Псковской и Новгородской областей. 2 июля германские войска нанесли контрудар в стык 8-й и 27-й армий и прорвались в направлении Острова и Пскова. За неумелое управление войсками командование Северо-Западного фронта в полном составе было снято со своих постов. С 4 июля в командование фронтом вступил генерал-лейтенант П. П. Собенников. Членом Военного совета был назначен корпусной комиссар В. Н. Богаткин, а начальником штаба стал генерал Н. Ф. Ватутин — заместитель начальника Генерального штаба, который находился на фронте с 22 июня 1941 года.

Успехи немецких войск в первые три недели войны привели к тому, что их командование настолько уверовало в слабое сопротивление советских войск, что надеялось, начиная наступление с 10 июля, в 4 дня преодолеть 300-километровое расстояние до Ленинграда. 4-я танковая группа противника с рубежа реки Великая и реки Череха возобновила свое наступление на лужском и новгородском направлениях. Однако уже на второй день наступления командующий 4-й танковой группой генерал Гепнер понял, что на лужском, то есть кратчайшем к Ленинграду направлении, из-за упорного сопротивления русских прорваться без значительных потерь и в короткие сроки не удастся.

Подвижные соединения 41-го моторизованного корпуса 12 июля были остановлены упорной обороной правофланговых соединений 11-й армии Северо-Западного фронта и передовых отрядов войск Лужской оперативной группы юго-западнее Луги. Не сумев прорваться на Ленинград через Лугу, командование 4-й танковой группы повернуло основные силы 41-го корпуса на север с задачей прорваться к Ленинграду через леса западнее Луги и Копорского плато. 14 июля противник вышел к реке Луга в 20–35 км юго-восточнее Кингисеппа и захватил переправы у Ивановского и Сабека. Дальнейшее его продвижение здесь было также остановлено контратаками резервов Лужской оперативной группы, выдвинувшихся к этому времени из Ленинграда.

56-му моторизованному корпусу вермахта из 4-й танковой группы, который действовал против левого фланга Лужской оперативной группы, тоже пришлось пробиваться на восток с боями. На новгородском направлении корпусу генерала Манштейна удалось прорваться вдоль левого берега реки Шелонь и передовыми частями выйти к лужской полосе обороны западнее Шимска.

В связи с тем что 16-я германская полевая армия наступала на Холм и Старую Руссу, между ее соединениями и 56-м моторизованным корпусом образовался 100-километровый разрыв. Эту брешь советское командование решило использовать с целью срыва наступления врага на Новгород и разгрома прорвавшихся к Шимску частей его 56-го корпуса.

13 июня по приказу Главкома Северо-Западного направления маршала К. Е. Ворошилова часть соединений Северо-Западного фронта (включая три дивизии, переданные из Северного фронта) должны были нанести контрудар с целью разгрома частей 56 мк, прорвавшихся в район юго-западнее Шимска. Командующий Северо-Западным фронтом в своей директиве № 012 от 13 июля приказал войскам 11-й армии генерала В. И. Морозова осуществить задуманный план.

Главной ударной силой операции должны были стать три свежие дивизии, переданные из состава Северного фронта. 70-я стрелковая дивизия генерал-майора А. Г. Федюнина (военком — полковой комиссар Б. О. Галстян) из состава Лужской оперативной группы считалась одной из лучших в довоенном Ленинградском ВО, была прекрасно укомплектована и сколочена. 237-я стрелковая дивизия генерал-майора Д. А. Попова (военком — полковой комиссар B. C. Давидович), переброшенная из района Гатчины, а также 21-я танковая дивизия полковника Л. В. Бунина (военком — полковой комиссар П. И. Калашников), ранее входившая в состав 10-го механизированного корпуса, тоже привлекались к контрудару.

Для проведения наступления командующий 11-й армией решил создать две группировки: северную — в составе 70-й и 237-й стрелковых и переброшенной сюда 21-й танковой дивизий (120 Т-26, 28 огнеметных — всего 148 танков на 8 июля 1941 года) и южную — в составе 183-й стрелковой дивизии. Войскам были поставлены следующие задачи:

237-й стрелковой дивизии — нанести удар из района Городище, ст. Каменка в юго-западном направлении на Болоцко (фронт наступления — 15 км);

183-й стрелковой дивизии — перейти в наступление с рубежа Илемно, Сухлово (фронт 12 км), нанося удар в северо-западном направлении на Замушки, и во взаимодействии с 237-й дивизией окружить и уничтожить прорвавшиеся в район н/п Сольцы и западнее Шимска части противника (8-я танковая и часть сил 3-й моторизованной дивизий);

70-й стрелковой дивизии — нанести удар из района южнее Любач на юг в направлении н/п Сольцы, рассечь окружаемую группировку противника и во взаимодействии с 237-й и 183-й стрелковыми дивизиями уничтожить ее. Готовность войск устанавливалась на 14 июля.

Таким образом, замысел командующего 11-й армией состоял в том, чтобы ударом по сходящимся направлениям во фланг и тыл противника окружить его войска, рассечь и уничтожить их. С целью не допустить отхода противника на юг за Шелонь командующий армией по южному берегу реки развернул 202-ю моторизованную дивизию. Для обеспечения ударных группировок с запада 237-я стрелковая дивизия должна была одним полком организовать надежное прикрытие со стороны населенного пункта Большой Звад, и 182-я стрелковая дивизия 22-го стрелкового корпуса — перейти в наступление и овладеть городом Порхов.

На этот раз наступление решили прикрыть с воздуха. Авиаподдержку осуществляли четыре авиационные дивизии Северо-Западного и Северного фронтов и 1-й дальний бомбардировочный корпус.

Командир 70-й стрелковой дивизии генерал-майор Федюнин принял следующее решение: ударами с рубежа Пирогово, Багрово, Скирино (фронт наступления 17 км) в двух направлениях — Пирогово, Большое Заборовье, Молочково и Скирино, Муссцы, Сольцы — окружить и уничтожить 8-ю танковую дивизию противника. Главный удар планировалось нанести силами двух полков — 68-м и 252-м (на фронте 10 км); третьему — 329-му полку одним батальоном обеспечить правый фланг дивизии, а двумя батальонами составить резерв командира дивизии в готовности для наступления на Сольцы. Глубина задачи 70-й стрелковой дивизии составляла 12 км (ближайшая задача — 8 км, дальнейшая — 4 км).

8-я танковая дивизия вермахта на 22 июня 1941 года на вооружении трех батальонов своего 10-го танкового полка имела 49 легких танков Pz.Kpfw.II, 118 машин чехословацкого производства Pz.Kpfw.38(t), 30 Pz.Kpfw.IV, 7 командирских машин Bef.38(t) и 8 командирских танков на гусеничном шасси немецкого производства. Конечно, к середине июля 7 из этого числа уже была выведена из строя, но германское бронетанковое соединение все равно представляло из себя грозную силу.

Основу нашей 21-й танковой дивизии составляли танки Т-26 различных марок: пулеметный двухбашенный Т-26 образца 1931 г., пушечный с цилиндрической башней образца 1933 г., пушечные с коническими башнями образцов 1938 и 1939 г.; огнеметные (химические) ОТ-26, ОТ-130, ОТ-133. Читателя, конечно, интересует вопрос: могли ли наши танки на равных сражаться с германской техникой из 8 тд, представленной на этом ТВД? При ответе на этот вопрос необходимо проанализировать ТТХ линейного пушечного Т-26, сравнивая его по трем оценочным параметрам: подвижности, защищенности и огневой мощи.

Легкий танк поддержки пехоты Т-26, являвшийся «дальним родственником» британской разработки «Виккерс» 6-тонный, по-хорошему требовалось снять с производства уже в 1936–1937 годах. Но основательно устаревшую и концептуально (к этому времени уже были созданы пехотные танки с мощной бронезащитой: R-35 и Н-35 во Франции, а также «Матильда I» в Великобритании; впрочем, они отличались крайне архаичным вооружением) и технически машину продолжали выпускать до 1941 года. Начать массовый выпуск танка сопровождения Т-50, имевшего броню на уровне среднего Т-34, так и не удалось.

С подвижностью, первым из оценочных параметров, у Т-26 дело обстояло довольно плохо — он уступал всем танкам вермахта, за исключением чехословацкого 35(t). Последний был вообще близок по своим ТТХ к Т-26, поскольку создавался в рамках той же концепции и по образу и подобию «Виккерса» 6-тонного.

Защищенность у Т-26 была еще хуже — даже германский Pz.Kpfw.I (по сути, танкетка с вращающейся башней) имел более толстую броню, чем Т-26. Все остальные немецкие легкие (в том числе и чехословацкого производства) танки 1941 года защищались лобовой броней в 25–30 мм против 15 мм у Т-26, а средние и тяжелые (напомню читателю, что до 1942 года немцы делили танки на классы не по боевой массе, а по калибру артсистемы) — до 50 мм.

Нельзя, впрочем, сказать, что не предпринимались никакие шаги для усиления бронирования Т-26. Введение конической башни (образец 1938 г.), а затем и наклонной брони подбашенной коробки (образец 1939 г.), безусловно, способствовало повышению пулестойкости брони. Но только пулестойкости! От снарядов такая броня по-прежнему не спасала. Кардинальное же усиление бронезащиты было конструктивно невозможно. Неизбежно возраставшую при этом массу не выдержала бы ни ходовая часть, ни двигатель, ни трансмиссия. Масса Т-26 к концу серийного производства и без того возросла до 12 тонн, что самым негативным образом сказалось на его технической надежности.

Пожалуй, только с вооружением у Т-26 было все в порядке. Мощная (для 1941 года) 45-мм пушка в определенной степени компенсировала недостаточность бронезащиты Т-26 и уравнивала его шансы в огневой дуэли с танками вермахта.

Впрочем, отнюдь не недостатки этой боевой машины снижали наши шансы в наметившемся противостоянии. Проблема была в первую очередь в организации боевой деятельности бронетанковых соединений. Достаточно проследить историю использования техники в 21 тд с 22 июня по 13 июля 1941, чтобы понять, почему к началу нашего контрудара дивизия была лишь частично боеспособна.

22 июня 1941 года находившийся в местах зимнего расквартирования (управление соединения находилось в г. Пушкин) 10-й мехкорпус РККА, к которому относилась 21-я танковая дивизия, был поднят по тревоге. В этот же день поступило распоряжение: «Выступить своим ходом и сосредоточиться в районе Антреа, Киипен-Йоки, Хейнть-Йоки (так в документе. — Примеч. авт.). Танковым частям сосредоточиться к 5.00 24.06 (потом этот срок был перенесен на 25 июня. — Примеч. авт.), а пехоте — к 5.00 29.06».

21-я танковая дивизия к началу войны дислоцировалась в районе Сертолово, Черная речка, насчитывая в своих рядах 177 линейных Т-26, 38 огнеметных танков на базе Т-26, 9 транспортеров и бронетранспортеров на гусеничной базе Т-26, 41 бронемашину и 417 автомобилей. В первый день войны дивизия выдвинулась маршем по маршруту: Слуцк, Ленинград, Агалатово, Киркомяки, Кивиниеми, Ряйсяла, Сапрала, Антреа. В 175-километровый путь выступило 160 линейных Т-26, 38 огнеметных танков, 7 гусеничных бронетранспортеров и 39 бронемашин (автомобили пошли другим маршрутом). За 48 часов непрерывного движения со средней маршевой скоростью 4 км/ч, «сжигая» и без того невысокий моторесурс, к 8.00 25 июня 21 тд сосредоточилась в районе Хянныкиялянниеми, Полила, Иля-Наскуа. Из-за технических неисправностей в пути было брошено 35 танков и одна бронемашина (они подтягивались еще несколько дней подряд. — Примеч. авт.).

До 5 июля танки 10-го мехкорпуса поддерживали войска 23-й армии, обороняющей Карельский перешеек. Основу 10 мк составляли 21-я и 24-я танковые дивизии, 198-я моторизованная дивизия, 7-й мотоциклетный полк, 386-й отдельный батальон связи, 2-й отдельный моторизованный инженерный батальон, 65-я полевая касса Госбанка.

С утра 5 июля из оперативного отдела Северного фронта пришло указание: 21 и 24 тд отобрать по 100 танков каждой и подтянуть их к железнодорожным станциям для переброски в район Красногвардейска в резерв фронта. Подобный приказ был обусловлен необходимостью принять меры в связи с угрозой прорвавшихся моторизованных соединений противника, которые 4 июля захватили г. Остров.

Такой скороспелый и непродуманный приказ буквально развалил функционирование 10-го мехкорпуса. Командование соединения гадало: надо ли брать штаб корпуса или штабы дивизий, нужно ли с собой брать полки или другие подразделения? Танкисты возмущаясь, говорили, что лучше и целесообразнее было бы отдать приказ о переброске танковых полков в 100 танков. Сюда вошли бы все подразделения полка. Командование, штабы — все материально-техническое обеспечение — было бы уже готово, ранее сколочено. А так мехкорпус «раздваивался» — ведь кому-то нужно командовать и танками, оставшимися в 23-й армии.

Бардак продолжал нарастать. Задержки с погрузкой в эшелоны происходили из-за того, что назначенные к отправке танки вели сражения на Карельском перешейке. Необходимо было выводить их из боя, сосредоточивать и подводить к станциям погрузки. Такие действия были обусловлены идеей оставить перед финскими войсками гораздо более изношенные танки, а относительно новые боевые машины отправлять в район Красногвардейска для борьбы против более сильного противника.

На 7 июля ситуация прояснилась. 10 мк, хоть и чрезвычайно медленно, отправлялся в новый район сосредоточения Луга, Толмачево. А оставшиеся в 23 А танки свели сначала в два, а потом в пять отдельных батальонов. К 18 часам 7 июля все 19 необходимых к отправке эшелонов были загружены и отправлены.

8 июля прибыло и было разгружено всего 6 эшелонов. Из первых двух выгрузившихся эшелонов танковый разгружался 25 минут, а тыловой — около 7 часов. Начальник второго эшелона капитан Е. В. Озеров не организовал разгрузку, и каждое подразделение занималось исключительно своим имуществом. Те, у кого было много людей, закончили работу и пошли спать, в то время как боеприпасы, запчасти к танкам никто не разгружал. А вышеупомянутый начальник эшелона играл в это время в шахматы. Только когда он был «отловлен» представителем отдела АБТУ Северного фронта, это безобразие с разгрузкой удалось прекратить.

К исходу 9 июля было получено приказание — передать 21 тд Северо-Западному фронту. В 2.30 10 июля соединение было поднято по тревоге, а в 4.30 дивизия прошла Лугу с задачей: следовать по маршруту Луга, Лудоми, Заречье и сосредоточиться в районе Порхова в готовности действовать в псковском и островском направлениях. Дойдя до Заполья, 21 тд получила приказ вернуться обратно. Проделав 100-километровый марш совершенно впустую, соединение возвратилось на исходные позиции. Несколько ранее пришла шифровка об отправлении ж/д транспортом 24 тд, и поэтому помощник начальника отдела АБТВ капитан Литвинов поехал с этим приказанием в Лугу. Но в штабе Северного фронта опять передумали: теперь уже на новые позиции перебрасывалась 21 тд. И не железной дорогой, а своим ходом. Между тем 24 тд, вытянувшись на ж/д станцию для погрузки, получила приказ оставаться на месте.

В 9 часов 10 июля 21-я танковая дивизия вновь получила указание выступить «по вчерашнему» маршруту. Но в связи с только что проделанным маршем, отсутствием бензина и сильной жарой командир 10 мк решил задержать дивизию до вечера — до 21.00. Надо было заправить танки, провести техосмотр, а тогда выступать. О своем решении он донес в штаб фронта. Сильного противодействия не было, и в 21.00 соединение выступило по ранее указанному ему маршруту.

Во время марша в 21-ю танковую дивизию на самолете был доставлен приказ: с ходу вступить в бой с танками противника, прорвавшимися в 45 км северо-восточнее Пскова. В оперативном отделе СЗФ думали, что она выполняет эту задачу, но соединение ни в какую атаку не ходило, а вернулось в Лугу в соответствии с указаниями из оперативного отдела Северного фронта.

12 июля 21-я танковая дивизия в составе одного танкового полка, 1 мсп, 1 гап и других дивизионных частей и подразделений к 18.30 сосредоточилась в районе Боровичей, где и поступила в подчинение 11-й армии Северо-Западного фронта.

13 июля 21-я танковая дивизия достигла н/п Николаево в 60 км юго-западнее Луги, где по просьбе командира 90 сд была сразу введена в бой с противником, наступавшим вдоль шоссе из Пскова. Комдив Бунин развернул соединение и четыре часа сдерживал противника, тем самым дав возможность 90 сд перейти к обороне и окопаться. Затем командир 21 тд вывел дивизию по маршруту Николаево, Городище, сосредоточив в лесах юго-восточнее Серебрянки все танки. В этот день 21-я танковая дивизия поступила в подчинение командира 1-го мехкорпуса Северо-Западного фронта.

Из этой «хроники неудач» становится понятно, что бронетанковое соединение совершенно не имело времени для подготовки к контрудару. Из-за бестолкового руководства танкисты были физически измотаны и морально истощены маршами и боями.

И все-таки наступление началось. Уже 14 июля, как самостоятельно, так и поддерживая части 237-й и 70-й стрелковых дивизий, танкисты на своих легких машинах нанесли контрудар. Особенный ужас на врага наводили огнеметные танки, действовавшие во втором эшелоне по уничтожению тылов противника. В основном это были новейшие ХТ-133, строившиеся на шасси Т-26 образца 1939 года с наклонной установкой бронелистов подбашенной коробки и конической башней.

Танк нес огнеметное оборудование КС-25 (дальность огнеметания 45–50 м; число выстрелов — 40; за один секундный выстрел огнемет выбрасывал до 9 литров огнесмеси из мазута и керосина) и 2 пулемета ДТ — спаренный в единой маске с огнеметом и в шаровой установке в корме башни. Башня ХТ-133 также была смещена вправо, а слева смонтировали резервуар на 400 л, баллоны и другие элементы огнеметной аппаратуры. Так же как и другие огнеметные танки, ХТ-133, пошедший в производство с сентября 1939 года, не оборудовался радиостанцией, но некоторые машины получили экранировку из дополнительных 30–40 мм бронелистов.

Когда огнеметные танки использовались по своему прямому назначению, противник обращался в бегство. В одной из атак, завидев ХТ-133, немецкие войска поспешно отступили, оставив нам в качестве трофеев несколько десятков автомашин с горючим и боеприпасами.

После 16-часового боя 70-я стрелковая дивизия во взаимодействии с 237-й стрелковой дивизией 15 июля сломила сопротивление врага и отрезала ему пути отхода на запад. 17 июля части дивизии овладели городом Сольцы.

180-я эстонская стрелковая дивизия 15 июля нанесла удар в северном направлении из района Дно на Ситню. В течение двух следующих дней она продвинулась на 20–25 км, захватила пленных и трофеи и вышла на южный берег реки Шелонь. В то же время 183-я латышская (временно подчиненная эстонскому корпусу) и 182-я эстонская стрелковые дивизии сдерживали натиск врага с запада, прикрывая левый фланг корпуса.

В четырехдневных боях 8-я танковая дивизия и инженерный полк противника были разгромлены. Хотя 8-й дивизии и удалось вырваться из окружения, но для восстановления ее боеспособности потребовался целый месяц, так как советскими войсками было уничтожено около 50 немецких танков 8 тд, стоявших без бензина и ожидающих заправки. Части 56-го моторизованного корпуса были отброшены на 40 км к западу. Большие потери понесли тылы корпуса.

Германское командование, напуганное контрударом советских войск, 19 июля приказало прекратить наступление па Ленинград и возобновить его только после того, как к реке Луга подойдут основные силы 18-й армии.

В книге «Утерянные победы» генерал Манштейн писал: «Нельзя было сказать, чтобы положение корпуса в этот момент было весьма завидным… Последующие несколько дней были критическими, и противник всеми силами старался сохранить кольцо окружения».

Одной из причин успеха контрудара 11-й армии было возросшее умение наших командиров частей и соединений находить и использовать в своих интересах слабые стороны наступательной тактики врага. Противник прорывал нашу оборону на узком фронте, глубоко вклинивался своими подвижными соединениями, преимущественно вдоль дорог, слабо обеспечивая фланги и тылы своих ударных группировок. Удар войск 11-й армии был нанесен с учетом этой тактики врага, то есть во фланг и тыл по прорвавшимся частям противника, в результате они были отрезаны от основных своих сил и разгромлены.

Однако следует отметить, что наши дивизии получали слишком широкие полосы наступления, имели неглубокое построение боевых порядков и не имели достаточных резервов. В силу этого они не могли в ходе наступления своевременно наращивать силы, а потому темпы их наступления были низкими.

Но локальная победа имела и обратную сторону. Бросая в бой указанные соединения, маршал К. Е. Ворошилов одновременно лишил себя единственного боеспособного резерва. И когда германские войска в составе более двух полноценных корпусов перешли в наступление на новгородском направлении, им противостояла только вновь сформированная из «остатков» 70, 128, 237, 1-й горнострелковой дивизий, 21-й танковой (уже практически без танков!) дивизии 48-я армия, имевшая всего 6235 человек личного состава, 5 тыс. винтовок, 104 пулемета и 31 орудие.

Дальнейшее известно: имея «такого противника», ударная подвижная группировка 16-й немецкой армии не только заняла Новгород, перерезала все магистрали Москва — Ленинград, но и вышла в конце августа на ближние подступы к Ленинграду (именно тогда Северный фронт был разделен на Карельский и Ленинградский; реорганизация произошла 23 августа. — Примеч. авт.), а в начале сентября замкнула кольцо блокады города. Так тактическая победа обернулась стратегическим поражением.

Танкисты маршала Кулика

Германское руководство, по достоинству оценивая успехи немецких войск на северо-западном ТВД, стремилось придать операции по захвату Ленинграда не только военное, но и политическое значение. 21 июля 1941 года во время посещения группы армий «Север» Гитлер говорил, что Ленинград является одним из символов большевистской революции и что «дух славянского народа в результате тяжелого воздействия боев будет серьезно подорван, а с падением Ленинграда может наступить катастрофа». 12 августа в дополнении к Директиве ОКВ № 34 было записано: «До начала наступления на московском направлении следует завершить операции против Ленинграда». Таким образом, судьбу города на Неве нацисты намеревались решить в ближайшие недели. Осталось только претворить планы в жизнь.

Когда германские войска захватили Мгу и вышли к Неве у ее излучины, а финская армия пробилась к реке Сестре, в немецкой ставке посчитали, что Ленинград можно будет взять буквально в течение нескольких дней. Нацисты были так уверены в его захвате, что уже назначили своего коменданта города. А этот инициативный и исполнительный немец (порядок же прежде всего. — Примеч. авт.) поспешил заготовить и раздать высшим чинам группы армий «Север» специальные пропуска на автомашины для проезда по Ленинграду.

Верховное германское командование настолько было уверено в быстром падении города на Неве, что на совещании генералитета 4 сентября Гитлер заявил о достижении немецкими войсками своих целей под Ленинградом (а через день он подписал директиву о подготовке генерального наступления на Москву. — Примеч. авт.). После этого совещания 5 сентября в дневнике у начальника генерального штаба сухопутных войск (ОКХ) генерала Гальдера появилась следующая запись: «1. Ленинград. Цель достигнута. Отныне район Ленинграда будет второстепенным театром военных действий». Также «всегерманский фюрер» распорядился, чтобы командование группы армий «Север» не позднее 15 сентября передало группе армий «Центр» часть находящихся у него в распоряжении танковых, механизированных и авиационных соединений.

Но, как показали последующие события, германское командование переоценило возможности своих войск.

Политическое руководство страны и защитники города (в отличие от руководства Генштаба РККА и Ленинградского фронта) в большинстве своем в августовский период и не помышляли о возможности того, что «колыбель большевистской революции» может быть так быстро сдана врагу.

Учитывая угрозу продвижения противника к востоку от Волхова и необходимость восстановления связи с Ленинградом, 2 сентября 1941 года Ставка ВГК издает директиву № 001563 о формировании 54-й армии и ее задачах. Вновь формируемое объединение сосредоточивается в районе Новая Ладога, Волховстрой, Городище, Тихвин и подчиняется непосредственно Верховному Главнокомандованию. Руководство 54-й армией возлагалось на героя Гражданской войны, бывшего заместителя наркома обороны, маршала Г. И. Кулика. Начальником штаба армии был назначен начальник оперативного отдела штаба Северо-Западного фронта генерал-майор A. B. Сухомлин.

В самом руководстве Ленинградского фронта, который в начале сентября отбивался от немецко-финских войск сразу на четырех направлениях, также произошли изменения. В связи с ликвидацией Северо-Западного направления 5 сентября комфронта стал товарищ Кулика по Гражданской, бывший нарком обороны Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов (возможно, Сталин полагал, что двум боевым соратникам при налаживании взаимодействия будет легче достигнуть положительного результата. — Примеч. авт.).

54-я отдельная армия под командованием Маршала Советского Союза Г. И. Кулика начала свое срочное формирование со 2 сентября 1941 и предназначалась для действий на северо-западном ТВД. Предполагалось, что основной задачей 54 А должно было стать преграждение дороги на восток немецким соединениям, «оседлавшим» Октябрьскую магистраль и вышедшим на ближние подступы к Ленинграду в районе Колпина.

В новое армейское объединение, формировавшееся на базе управления 44-го стрелкового корпуса, первоначально предполагалось включить 285, 286, 310, 314-ю стрелковые (все из 52 А) и 27-ю кавалерийскую дивизии, 122-ю танковую бригаду, 119-й танковый батальон (в боевых действиях сентября 1941 года не участвовал, вероятно, охранял штаб 54-й отдельной армии. — Примеч. авт.), 881, 882, 883-й корпусные артполки, другие части и подразделения.

Но занятие 39-м моторизованным корпусом вермахта Мги и тем самым прерывание последней железнодорожной связи Ленинграда со страной заставили Ставку изменить задачи армии. Согласно директиве Ставки от 2 сентября, уже 6 сентября 1941 года 54 А силами одной стрелковой дивизии при поддержке танковой бригады, наступая вдоль железной дороги Волхов — Мга, должна была овладеть станцией Мга и не дать нацистам возможности осуществлять блокаду Ленинграда.

54-ю отдельную армию стали срочно усиливать. В ее состав передали соединения и части реорганизуемой 48-й армии, а также резервы для этого объединения: 1-ю стрелковую дивизию войск НКВД и прибывшую 5 сентября из резерва Ставки 286-ю стрелковую дивизию. Видимо, также из резерва, в 54 А несколько позже передали 3-ю и 4-ю гвардейские дивизии Красной армии. Только что назначенный командующим 48-й армией генерал-лейтенант М. А. Антонюк в связи с расформированием армии был переведен командующим оперативной группой в составе 54-й отдельной армии — ее ударным «кулаком» в будущем наступлении.

Фактически первые свои контрудары по врагу 54-я армия стала наносить со дня формирования штаба — 7 сентября 1941 года. Да по-другому и быть не могло: Сталин надеялся, что бывшие герои Гражданской войны не подведут его на самых опасных участках советско-германского противостояния, тем более что значительная и более образованная часть руководства Красной армии уже была уничтожена вождем во время «чисток» конца 30-х годов.

Григория Ивановича Кулика репрессивная машина не коснулась. Сложно объяснить, почему так произошло, но, скорее всего, перипетии его судьбы напрямую связаны с биографией и психологическими особенностями характера нашего героя.

Итак, Г. И. Кулик родился 28 октября (9 ноября) 1890 года на хуторе Дудниково Полтавской области в Малороссии (ныне Украина). Все его образование составили двухклассное училище в 1904 году и ознакомительные военные курсы советского периода: ВАК высшего комсостава РККА в 1924 году, особая группа Военной академии им. М. В. Фрунзе с 1930 по 1932 годы. Так как военную службу в царской армии (с ноября 1912 года) он начал рядовым в артиллерии эта «специализация» закрепилась за ним и в рядах РККА.

Во время Гражданской войны территория Малороссии прославилась тем, что дала стране не столько героев белого и красного движений, сколько различных банд и локальных режимчиков, постоянно дравшихся между собою и решавших проблемы собственного материального обогащения. Тем ценнее был для революции Кулик, который уже в ноябре 1917-го стал «организатором и командиром красногвардейского отряда в районе Полтавы». Затем он занимал в Красной армии несколько различных должностей, но карьеру его определила служба начальником артиллерии 10-й армии при обороне Царицына (1918–1919) и Первой Конной армии (июнь 1920 г. — июль 1921 г.), где он близко познакомился со Сталиным, Ворошиловым, а затем и с Буденным.

Однако до 1937 года судьба не особо баловала Григория Ивановича карьерным ростом. Только после начала массовых репрессий в РККА командир-комиссар 3-го стрелкового корпуса Красной армии вдруг неожиданно в мае 1937 года назначается начальником артиллерийского управления РККА. В условиях продолжающихся репрессий влияние Кулика постепенно растет. Уже с января 1939 года его должность стала именоваться иначе — заместитель народного комиссара обороны СССР и начальник Главного артиллерийского управления (на этой должности он находился по август 1941 года. — Примеч. авт.). Тут же как из «рога изобилия» посыпались награды — 3 ордена Ленина (в 1937, 1938 и 1940 годах), звание Героя Советского Союза (указ от 21 марта 1940 года). Звание Маршала Советского Союза Г. И. Кулик получил 7 мая 1940 года.

Что же это был за человек? В целом его можно охарактеризовать как достаточно типичного советского управленца конца 30-х годов. В этот период Сталин руководил различными сферами жизни Советского Союза практически единолично, поэтому ему были нужны помощники-исполнители умеренно компетентные для претворения его решений в жизнь, но ограниченно образованные (или не имеющие соответственного политического веса) для реализации собственных идей общественного мироустройства. Григорий Иванович с его двухклассным образованием (а ведь мировоззрение формируется прежде всего в семье) в эту схему вписывался идеально.

Создатель знаменитой дивизионной пушки ЗиС-3, известнейший отечественный артиллерийский конструктор В. Г. Грабин, сам обладавший сложным характером, так писал о своих взаимоотношениях с Куликом: «Нужно отдать ему должное. Властность и нетерпимость не исчерпывали характер Кулика. В отличие от некоторых своих подчиненных он не боялся ответственности и порой, исходя из своего собственного понимания интересов дела и задач повышения обороноспособности страны, принимал решения более чем рискованные».

За время его руководства артуправлением, несмотря на многочисленные скандалы и нервозность взаимоотношений армии и промышленности, наша артиллерия достаточно интенсивно развивалась. За короткое время были разработаны и приняты на вооружение: 76,2-мм дивизионная пушка образца 1939 г. (Ф-22УСВ), 107-мм корпусная пушка образца 1940 г. (М-60) и 210-мм пушка образца 1939 г. (Бр-17), 280-мм мортира образца 1935 г. (Бр-5) и 305-мм гаубица образца 1939 г. (Бр-18).

Важнейшим достижением, в том числе и Кулика, следует считать усовершенствование и полное освоение поступивших в войска перед войной минометов: 50-мм ротных образца 1938 г. и образца 1940 г., 82-мм батальонного образца 1937 г., 107-мм горно-вьючного образца 1938 г. и, наконец, одного из лучших в мире 120-мм полкового миномета образца 1938 г. В 1939–1940 гг. завершилась разработка и было налажено производство новых артиллерийских боеприпасов различного назначения. Войска начали получать новые приборы наблюдения, управления огнем, подготовки исходных данных для стрельбы. Была создана и полевая реактивная артиллерия (артиллерия залпового огня). Каждая такая боевая установка, самая распространенная версия которой имела индекс ВМ-13 и название «Катюша», залпом за 8–10 секунд выпускала 16 снарядов калибра 132 мм, а батарея из 4 установок — 64 снаряда. Серийное производство реактивных снарядов и боевых установок началась за несколько дней до начала войны.

Кто-то может возразить, что вся эта положительная работа была проведена вопреки мнению Кулика, и только личное вмешательство Сталина позволило внедрить в РККА новые образцы артвооружений. Наверное, такие доводы не лишены оснований. Но весь объем проведенной деятельности не мог быть проконтролирован вождем, поэтому даже «исполнительский» вклад начальника артуправления в дело развития орудий и минометов в предвоенные годы довольно значителен.

Решения Кулика часто давали веские основания для критики. Дважды Герой Советского Союза, Маршал Советского Союза A. M. Василевский в своих воспоминаниях «Дело всей жизни» отмечал: «Генеральный штаб и лица, непосредственно руководившие в Наркомате обороны снабжением и обеспечением жизни и боевой деятельности войск, считали наиболее целесообразным иметь к началу войны основные запасы подальше от государственной границы, примерно на линии реки Волги. Некоторые же лица из руководства наркомата (особенно Г. И. Кулик, Л. З. Мехлис и Е. А. Щаденко) категорически возражали против этого. Они считали, что агрессия будет быстро отражена и война во всех случаях будет перенесена на территорию противника. Видимо, они находились в плену неправильного представления о ходе предполагавшейся войны. Такая иллюзия, к сожалению, имела место».

Очевидно, что подобное поведение связано со многими причинами: наивной верой в сталинские идеи, узким историко-политическим кругозором и слабом представлении о военном потенциале нацистской Германии.

В августе 1941 года, вслед за своими соратниками по Первой Конной К. Е. Ворошиловым и С. М. Буденным, Маршал Советского Союза Г. И. Кулик был отправлен на фронт реализовывать свой обширный опыт гражданских войн в России и в Испании (его псевдоним там был генерал Купер). Участие в нескольких военных кампаниях само по себе является «капиталом», поэтому предполагалось, что 54-я отдельная армия выполнит поставленную ей важнейшую задачу и не даст немецкому командованию окружить и изолировать Ленинград от остальной территории Советского Союза.

Пока формировался штаб 54 А и определялись задачи переподчиняемым соединениям, боевые действия на мгинском направлении не прекращались ни на минуту. 20-я моторизованная дивизия из 39-го корпуса вермахта продолжала рваться вперед, расширяя свой контроль над участком у излучины Невы и далее по южному берегу Ладожского озера. С 1 по 6 сентября 1-я стрелковая дивизия войск НКВД полковника С. И. Донскова и 1-я горнострелковая бригада, поддерживаемые огнем крейсера «Максим Горький» и эсминцами «Строгий» и «Стройный», стрелявших с Невы, отражали непрерывные вражеские атаки в районе Мги. Усилив свою группировку танками, противник при мощной поддержке авиации нанес удар в северном направлении и 8 сентября захватил Шлиссельбург (впоследствии Петрокрепость), блокировав Ленинград с суши. С этого дня сообщение города со страной стало возможным только через Ладожское озеро и по воздуху. 8 сентября также официально считается началом 900-суточной Ленинградской блокады.

В этот же день Гальдер записал в свой дневник: «Корпус Шмидта занял Шлиссельбург. Финны подошли к Лодейному полю». Действительно, между немецкими и финскими армиями лежало расстояние всего в 60 км. Однако преодолеть его врагу так и не удалось: все попытки немцев переправиться через Неву были отбиты 1-й дивизией НКВД и частями 115-й стрелковой дивизии (в ночь на 4 сентября была переброшена из резерва фронта в район деревни Манушкино) генерал-майора В. Ф. Конькова; финны не смогли взять Карельский укрепленный район 23 А.

Но положение было очень тяжелым, тем более что с 4 сентября противник начал обстреливать Ленинград из дальнобойных орудий.

Уже 10 сентября после двух-трех дней советской активности в дневнике начальника главного штаба сухопутных войск (ОКХ) генерала Гальдера появляется следующая запись: «…южнее Ладожского озера атаки противника и ожесточенные бои».

Развертывание двух новых советских армий (54-й и 52-й) к востоку от реки Волхов не стало секретом для германского командования. Так, в «летописи» генерала Гальдера за 11 и 12 сентября появились следующие фразы:

«Севернее ж/д магистрали Москва — Ленинград отмечены две новые армии»;

«В районе нижнего течения р. Волхов замечены бивачные костры и передвижение войск противника» [13] .

Естественно, германское командование стало принимать контрмеры и усилило свою группировку войск.

Ударным «кулаком» наступающей группировки — а она называлась Оперативной группой войск под командованием генерал-лейтенанта Антонюка, являлась 122-я танковая бригада. Это соединение было сформировано по штату № 010/78, утвержденному 23 августа 1941 года. Оно состояло из одного танкового полка трехбатальонного состава, мотострелкового батальона и пяти отдельных рот. Всего в отдельной бригаде насчитывалось 93 танка — 7 KB, 22 Т-34, 64 Т-30/Т-40С. В 122 тбр имелось 92 танка (не хватало одного штатного Т-40С). Но даже в таком «усеченном виде» подобная бригада по своей боевой мощи была эквивалентна танковой дивизии вермахта. Только 6 сентября 122 тбр (командир — подполковник М. И. Рудой) прибыла на станцию Войбокало под разгрузку, а на следующий день наши войска уже атаковали врага.

Фронт 54-й армии протянулся на 35 км — от деревни Липки, что находилась между Старо- и Новоладожскими каналами, до Пчевы, что в 12–13 км севернее Киришей. Ударная группа под командованием генерал-лейтенанта Антонюка состояла из 128, 310-й и 286-й стрелковых дивизий, 1-й горнострелковой бригады, а также частей 3-й и 4-й гвардейских стрелковых дивизий. 128, 311 сд, 21 тд без танков, 1 гсбр были переданы в 54 А из 48-й армии и «представляли из себя нумерацию и только». Их наскоро пополнили л/с и командирами и снова ввели в сражение. Остальные соединения оперативной группы Антонюка были достаточно неплохо укомплектованными. Танки 122 тбр придавались пехотным соединениям мелкими группами в пределах численности взвода.

По докладам Г. И. Кулика стало известно, что против частей 54-й армии действовали с севера 20-я моторизованная, 12-я танковая (район Мги), 21-я пехотная (южнее Мги) дивизии и что в район Турышкина прибыла 8-я танковая дивизия вермахта.

Совокупно на этом участке германские войска имели около 250 танков. В 12 тд на 26 августа 1941 года было 96 боеспособных танков: 7 Pz. Kpfw.I, 25 Pz. Kpfw.II, 42 Pz. Kpfw.38(t), 14 Pz. Kpfw.IV и 8 командирских машин. 8 тд на 10 сентября 1941 года имела 154 боеспособных танка: 8 Pz. Kpfw.I, 36 Pz. Kpfw.II, 78 Pz. Kpfw.38(t), 17 Pz. Kpfw.IV и 15 командирских машин. Выполняя собственную задачу по недопущению прорыва войск 54-й армии, немецкое командование группы армий «Север» разворачивало на этом участке в составе 16-й полевой армии вермахта 39-й моторизованный (в различных советских и зарубежных изданиях нередко германские моторизованные корпуса именовались танковыми. — Примеч. авт.) корпус. Стратегические маневры сторонами были выполнены, началось банальное тактическое противоборство.

7 сентября 122 тбр прибыла в район действий 54-й отдельной армии. Только танкисты разместились и замаскировались, пришел приказ — батальону средних танков Т-34 уничтожить «30 прорвавшихся на путиловском направлении танков противника». Причем генерал-лейтенант Антонюк прибыл на КП бригады и отдал этот приказ лично.

Спешно организовав разведку и боевое охранение, батальон выдвинулся искать врага, но немцев на указанном участке не было. Как впоследствии выяснилось, никакого прорыва танков противника не имелось вовсе. Зато наши танкисты обнаружили себя, и вражеская авиация в течение 9 сентября методично и беспрерывно бомбила расположение танкового полка бригады. К счастью, потерь в материальной части бригада не имела, а убитых было всего двое.

10 сентября войска 54-й армии начали наступление. В нем участвовали 128, 310, 286-я стрелковые дивизии, 1-я горнострелковая бригада, 3-я и 4-я гвардейские дивизии Красной армии. Все эти соединения усилили небольшими группами танков (не более взвода) из 122-й танковой бригады. Доводы комбрига о неправильном использовании танковой бригады с дроблением соединения на мелкие «отряды» до двух танков включительно генерал-лейтенантом Антонюком во внимание не принимались. Маршал Г. И. Кулик, также присутствующий при этом разговоре, прекратил прения, сказав: «Снимем танки, не устоит пехота».

В наступлении на Синявино танки с пехотой использовались в составе трех эшелонов. Пехота скрытно преодолела полосу охранения и расположилась вблизи главного узла сопротивления — н/п Гонтовая Липка. После того как артиллерия и реактивные минометы М-8 произвели огневой налет, красноармейцы при поддержке танков бросились в атаку.

В этот день удача сопутствовала нашим войскам. Боевые машины 122-й танковой бригады, уничтожив противника в Гонтовой Липке, освободили Рабочий поселок № 7, который и удерживали самостоятельно в течение трех часов, пока танковые командиры не организовали наступление пехоты из 128-й стрелковой дивизии, остановившейся в километре от Рабочего поселка № 7.

11 сентября наши войска закреплялись на достигнутых рубежах и пытались уяснить обстановку на вверенном им участке фронта, В этот день лично генерал-лейтенант Антонюк послал в разведку 2 тяжелых танка КВ. Последние выдвинулись по лесной дороге Вороново — Турышкино и пропали. Вторая группа из двух Т-34, также отряженная для выполнения разведки Антонюком, выдвинулась для оценки обстановки по дороге Вороново — Карбусель. Из этого отряда только на 5-й день после убытия вернулся один танк. Оказалось, что группа из двух Т-34 наткнулась на противника и приняла неравный бой. Причем в штабе генерал-лейтенанта Антонюка к утру 12 сентября уже были сведения, что два наших танка в районе н/п Карбусель разгромили до роты противника и ведут бои в окружении, так как один из танков был подбит, а другой экипаж прикрывал товарищей. Но штаб группы немедленно этих сведений в АБТВ или бригаду не передал и сам не организовал помощи по выводу «тридцатьчетверок» из окружения.

12 августа случилась новая беда. Германские войска атаковали наши позиции на различных участках и на одном из них добились успеха. После их дальнейшего давления на нашу оборону случилась катастрофа — полностью разбежались два полка 286-й стрелковой дивизии. Войдя в прорыв, пехота и батальон танков врага последовательно захватили деревни Вороново, Поречье, Хандрово. Маршал Кулик приказал начальнику АБТВ полковнику Старокошко восстановить положение. Для контрудара выдвинулись 3 KB и 8 Т-34, на которых разместились две роты мотострелково-пулеметного батальона бригады, а также бронепоезд № 82.

Взаимодействие было организовано в течение 20 минут по следующей схеме: короткий огневой налет бронепоезда и танков с места, атака двух рот мотопехоты с разных направлений совместно со взводом танков.

Успех наших войск был полным. Батальон пехоты противника был частично перебит, частично разбежался. Только на поле боя наши войска захватили 21 легкий и средний танк врага. Так как контратака 122 тбр началась в 18.30, преследование противника шло до наступления темноты и закончилось захватом Хандрово и аэродрома. 13 сентября была проведена аналогичная операция, но с меньшими трофеями, по овладению Гайтолово.

По итогам четырех дней боев можно сделать вывод: войска 54 А сражались в общем-то неплохо (только 122 тбр за эти бои наградили 24 человека), а руководство армией достаточно твердо руководило вверенным ему объединением.

Между тем катастрофическая ситуация складывалась по периметру обороны Ленинграда. Наши войска оставляли одну оборонительную линию за другой, и кольцо вокруг города сжималось. Казалось, еще день, и город будет сдан.

Вот в такой сложнейшей обстановке Ставка ВГК, убедившись в неспособности комфронта выправить положение, вечером 11 сентября издала директиву об освобождении маршала Ворошилова от обязанностей командующего Ленинградским фронтом и назначении на эту должность генерала армии Г. К. Жукова (с освобождением последнего от обязанностей командующего Резервным фронтом). Начальником штаба Ленинградского фронта назначался заместитель начальника Генерального штаба генерал-лейтенант М. С. Хозин.

Такая рокировка последовала не случайно. Жукова вместе с группой опытных генералов (М. С. Хозин, И. И. Федюнинский, П. И. Кокорев и др.) прислали в Ленинград для буквального спасения города. Позднее Георгий Константинович вспоминал, что «… всю ночь с 10 на 11 сентября мы провели с A. A. Ждановым, К. Е. Ворошиловым, адмиралом И. С. Исаковым, начальником штаба фронта, некоторыми командующими и начальниками родов войск фронта, обсуждая дополнительные меры по мобилизации сил и средств на оборону Ленинграда».

13 сентября передававший дела К. Е. Ворошилов связывался с Куликом. При разговоре присутствовал и Жуков. Кулик проинформировал Ворошилова о том, что его 54-я армия четыре дня вела ожесточенные бои с противником, имея продвижение в среднем на 2–3 км. Район Синявина и Рабочие поселки № 5 и № 1, по словам командарма 54, были сильно укреплены, и он проводил перегруппировку войск для нового наступления.

Во время этого разговора К. Е. Ворошилов сообщил, что рядом с ним находится новый командующий Ленинградским фронтом Жуков и начальник штаба Хозин, «оба вчера прибывшие в Ленинград» (?), и он от лица всех троих советует Кулику «мощным ударом опрокинуть противника на вашем левом фланге и, овладев Шлиссельбургом, бить врага в направлении Мга и далее за Запад».

Без сомнения, это был «жуковский» план. Но поскольку Кулик был ему не подчинен, генерал армии Г. К. Жуков мог только просить маршала о согласованных действиях. Так и не дождавшись какой-либо активности в течение 14 сентября, в ночь на 15 число Жуков сам позвонил Кулику.

После взаимного информирования об обстановке на Ленинградском фронте и положении 54-й армии Георгий Константинович в твердом, «жуковском», тоне сказал: «Григорий Иванович, спасибо за информацию. У меня к тебе настойчивая просьба — не ожидать наступления противника, а немедленно организовывать контрподготовку и перейти в наступление в общем направлении на Мгу».

В ответ на возражения Кулика, что ему надо подтянуть артиллерию, проработать на месте взаимодействие, вывести все части на исходные позиции, а поэтому в наступление 54-я армия сможет перейти только 16–17 сентября, Жуков ответил: «Я понимаю, что у вас большие заботы о благополучии 54-й армии и, видимо, вас недостаточно беспокоит создавшаяся обстановка под Ленинградом… Для меня ясно, что я рассчитывать на активный маневр с вашей стороны не должен. Буду решать задачу сам».

Так как Жуков несколько раз в сутки докладывал о положении Ленинграда в Ставку, там, видимо, по его просьбе, тоже решили поторопить Кулика, одновременно донельзя упростив ему задачу. 16 сентября Г. И. Кулик получает от Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина и начальника Генерального штаба Б. М. Шапошникова новое указание. Сообщив, что они изучили его предложение о нанесении удара сначала на Шлиссельбург, затем о выходе на реку Мга, Сталин и Шапошников считали, «что вам необходимо оставить заслон со стороны Шлиссельбурга, главными силами ударить в направлении станции Мга, прикрывшись одновременно на своем левом фланге со стороны Шапки, Сологубовка. И не задерживать подготовку к наступлению, а вести его решительно, дабы открыть сообщение с Жуковым».

Что оставалось делать Кулику? Только «щелкнуть» каблуками и ответить: «Главный удар наношу тремя дивизиями и горнострелковой бригадой в направлении Мги, прикрываясь справа в направлении Шлиссельбурга, обеспечивая себя слева в направлении Турышкино».

Одновременно Кулик информировал Ставку, что, по сообщению штаба Карельского фронта, «противник форсировал р. Свирь в районе Подпорожье и захватил железнодорожный мост через р. Свирь… Противник также навел мост через реку Важенка у устья» (примерно 12–15 км от Подпорожья, вниз по течению реки Свирь. — Примеч. авт.).

В заключение разговора начальник Генштаба Б. М. Шапошников сообщил, что 54-я армия получает из Калинина еще две боевые дивизии после укомплектования (возможно, это и есть ранее указанные 3-я и 4-я гвардейские стрелковые дивизии. — Примеч. авт.), а И. В. Сталин обещал «в случае прорыва или обхода обороны Мги» дать «от нас две кадровые дивизии и, может быть, новую танковую бригаду» (16-я танковая бригада. — Примеч. авт.).

Видимо, наступление опергруппы генерал-лейтенанта Антонюка (128, 310, 286 сд; 1 гсбр; 3, 4 гв. сд; 122 тбр)началось 17 сентября 1941 года. Наступавшие войска поддерживали артиллерийским огнем бронепоезда № 60 и № 82 (последний из состава войск НКВД). Атакуя, наши танки строились в специальный боевой порядок — «углом вперед», дающий хорошие результаты при прорыве германской обороны: впереди шли «прорывные» 1–2 KB, за ними 3–4 Т-34, а фланги на «расширении угла» охраняли 5–6 Т-30/Т-40С. Бронепоезда придавались стрелковым соединениям, наступавшим вдоль железной дороги.

Однако немецкие войска оказывали ожесточенное сопротивление. У них было достаточно много противотанковой артиллерии, и они уничтожили советские танки, в том числе и тяжелые KB, «термитными» (кумулятивными) снарядами. Авиация врага непрерывно бомбила наши боевые порядки и нанесла существенный урон танкистам и бронепоездам (было разбито два бронепаровоза и одна бронеплощадка).

20 сентября маршал Г. И. Кулик сообщал в Ставку, что целый день вел бой за взятие Синявино и Вороново, и что противник контратакует. По его словам, враг заменил 20-ю моторизованную и 21-ю пехотную дивизии на «свежие» 126-ю и 122-ю дивизии и отдельную бригаду, которые дерутся лучше. По советским оценкам, их поддерживали до 100 самолетов люфтваффе.

И здесь Григорий Иванович впервые категорически высказывает свое мнение, во многом определившее, по-видимому, его дальнейшую военную карьеру: «Докладываю, что наличными силами, без ввода новых частей, станцию Мга не взять. За 4 дня боев у нас убыло около 10 тысяч убитыми и ранеными. Поэтому я сегодня приказал закрепиться на существующих позициях, зарыться в землю».

Между тем в это же время Г. К. Жуков продолжал активно действовать. В ночь на 20 сентября части 115-й стрелковой дивизии генерал-майора В. Ф. Конькова и 4-й бригады морской пехоты генерал-майора В. П. Ненашева форсировали Неву, захватили на ее левом берегу плацдарм в районе поселка Московская Дубровка. Так возник легендарный впоследствии «Невский пятачок».

Быстро продвигаясь на восток, к Синявину, указанные части должны были соединиться с войсками 54-й армии и тем самым деблокировать Ленинград.

Уже на второй день нашего наступления противник при поддержке танков и авиации начал контратаковать смельчаков, засыпая их градом мин и снарядов. В отдельные периоды защитники «Невского пятачка» отражали по 12–16 контратак противника в день. На них обрушивалось до 50 тысяч снарядов, мин и авиабомб в сутки. Лишенные поддержки танков, надлежащего авиационного прикрытия и налаженного взаимодействия с артиллерией, высадившиеся на левый берег части несли большие потери.

Для упорядочения организации сил на «пятачке», координации усилий наших войск 22 сентября учреждается Невская оперативная группа (НОГ) под командованием генерал-майора В. Ф. Конькова. 22–23 сентября активные наступательные действия опять начала 54-я армия, которой сначала сопутствовал успех. Так, 24 сентября 310-й стрелковой дивизии под командованием полковника Н. М. Замировского при решительной поддержке подразделений 122-й танковой бригады удалось отбить у немцев утерянный ранее поселок Гайтолово — важный в тактическом плане пункт вблизи восточного склона Гайтоловских высот — и оттеснить противника за речку Черную.

Как раз в это время в состав 54 А прибывает обещанная Сталиным 16-я танковая бригада. В отличие от 122-й это соединение было организовано по «усеченному» штату № 010/87 от 13 сентября 1941 года, согласно которому танковый полк состоял из двух батальонов и имел 61 танк (7 KB, 22 Т-34, 32 легких танка, в данном конкретном случае БТ). Но из-за нехватки боевых машин во 2-м батальоне танкового полка легкие танки БТ-7/БТ-7М на 50 % были заменены на отремонтированные БТ-2 и БТ-5. Бригаду, сформированную во Владимире, сначала возглавлял подполковник Пибин.

25 сентября 16 тбр выгрузилась на станции Войбокало и стала сосредотачиваться в районе н/п Бабаново, Вейпола, Компы. В этот же день ей было приказано поддержать огнем 4-ю гвардейскую дивизию, которая контратаковала германские соединения, прорвавшиеся в район Гонтовой Липки и н/п Синявино.

И тут с 16-й танковой бригадой стали происходить малообъяснимые вещи. В отчете о боевой деятельности танковых войск 54-й армии прямо сказано: «Были факты перед вступлением в бой: отказы экипажей участвовать в бою по причине неисправности танка, умышленное сворачивание с дороги в болото при следовании на исходные позиции, трусость и невыполнение приказа командующего бывшим командиром бригады». Возможно, обычное неумение в условиях той нервозной обстановки принимали за злой умысел, но у 16 тбр появился новый командир — полковник Барышников. Танковое соединение поддержало 4 гсд в контратаке на немецкие позиции, и врага удалось остановить.

Причем немцы размещали свои оборонительные позиции прямо перед домами и в домах населенных пунктов. Чтобы уничтожить врага, наши танкисты нередко таранили «хаты» с помощью тяжелых танков КВ. В боях выяснилось, что сносить танком надо только угол дома, после чего и происходило его обрушение. Ранее несколько наших танков КВ на полном ходу проламывали стену дома и въезжали в центр строения. Падающая крыша тут же накрывала танк, и его приходилось откапывать целому взводу красноармейцев.

26 сентября Ставка ВГК, сознавая, что между Ленинградским фронтом и 54-й отдельной армией нет должного взаимодействия, издает две директивы. В первой из них она извещает генерала Жукова, что срочно отзывает Кулика и поручает командующему войсками Ленинградского фронта руководство 54-й армией. Второй директивой № 002357 Ставка ВГК приказывает 54-ю армию с 26 сентября подчинить командующему Ленинградским фронтом, включив ее в состав фронта; командующим 54-й армией назначить начальника штаба Ленинградского фронта генерал-лейтенанта М. С. Хозина.

В принципе, если объективно оценивать ситуацию, Г. И. Кулик неплохо управлял армией (но надо учитывать, что его своевременно пополняли существенными для того времени резервами. — Примеч. авт.): наступление немцев успешно отражались, у врага было отбито несколько важных в тактическом отношении населенных пунктов. Но личностного взаимодействия с Г. К. Жуковым достигнуто не было.

Локальные успехи войск 54 А и создание «Невского пятачка» на левом берегу Невы встревожили высшее германское командование, так как они (успехи) ставили под угрозу план осады Ленинграда. 26 сентября Гитлер приказывает немедленно отправить самолетами в Южное Приладожье 2 полка парашютистов, 20 тысяч мин, передислоцировать из группы армий «Центр» 250-ю испанскую пехотную дивизию («Голубую дивизию»), из Франции — 227-ю и 212-ю пехотные дивизии. С их прибытием и в район Ленинграда борьба стала еще более напряженной и ожесточенной.

Обе танковые бригады, несмотря на ежедневное участие в боях, сохраняли боеспособность. На 1 октября в 122 тбр были исправны один KB, четыре Т-34 и 11 легких Т-30/Т-40С. 16 тбр располагала 7 KB, 5 Т-34 и 25 легкими танками семейства БТ. Что же касается судьбы маршала Г. И. Кулика, то здесь все сложилось совсем не просто.

После снятия с должности командарма он попадает в опалу у Сталина. 19 февраля 1942 года Кулика лишили звания Маршала Советского Союза. Началась его «генеральская эпопея». 17 марта 1942 года он стал генерал-майором и находился в распоряжении народного комиссара обороны. Через год, 15 апреля 1943 года, — генерал-лейтенантом, назначенным командовать 24-й (4-й гвардейской) армией (с апреля по октябрь 1943 года), а затем до конца 1944 года находившийся в распоряжении Главного управления кадров НКО СССР.

В годы войны Кулик был лишен своих наград, и лишь постановлением Президиума Верховного Совета СССР от 3 июня 1944 года ему были возвращены два ордена Ленина, полученные в 1937 и 1938 гг., и три ордена Красного Знамени, полученные в 1919, 1920 и 1930 гг.

С января по апрель 1945 года Г. И. Кулик — второй заместитель начальника Главного управления формирования и укомплектования войск Красной армии. В наградном листе начала 1945 года он был представлен своим начальником генерал-полковником Смородиновым как «опытный и всесторонне подготовленный генерал».

Однако через несколько месяцев этот же генерал-полковник, докладывая заместителю народного комиссара обороны генералу армии H. A. Булганину, придерживался уже другого мнения: «…изучая внимательно на протяжении года работу и личное поведение т. Кулика, прихожу к выводу о необходимости немедленно снять его как несоответствующего должности…»

Сначала он был отстранен, а в начале июля 1945 года — и освобожден от занимаемой должности и зачислен в распоряжение ГУК НКО. Тут же, 9 июля 1945 года, вышло постановление СНК, где генерал-лейтенант Г. И. Кулик был «восстановлен» в звании генерал-майора.

С 19 июля 1945 года по 26 июня 1946 года он являлся заместителем командующего Приволжским военным округом, но 28 июня был уволен из рядов армии в отставку. В 1947 году Г. И. Кулика арестовали.

По справке Главной военной прокуратуры, он был расстрелян 24 августа 1950 года и похоронен в Куйбышеве.

28 сентября 1957 года постановлением Президиума Верховного Совета СССР Г. И. Кулик был посмертно восстановлен в звании Маршала Советского Союза.

«Ледяная переправа»

О ледяной трассе, заслуженно и очень метко названной «Дорогой жизни», которая спасла многих ленинградцев от голодной смерти, пожалуй, знает большинство граждан нашей страны. А вот о том, что рядом, параллельно с нею, пролегла дорога-переправа для боевых танков, слышали лишь немногие. Об уникальной истории функционирования танковой переправы, мужестве и риске экипажей боевых машин мне и хотелось рассказать читателям.

Особенностью диспозиции армий Ленинградского фронта в конце 1941 года было то, что 54-я армия Ленфронта, находясь на другой стороне Ладожского озера, не имела сухопутной связи с войсками этого объединения, а смыкалась с 4-й отдельной армией, впоследствии ставшей основой новообразованного Волховского фронта. Суть такой сложной организации была обусловлена множеством объективных и субъективных причин, результатом которых стало следующее явление — бронетанковой техникой 54 А снабжалась из отрезанного от остальной страны Ленинграда. Поэтому к середине октября танковый «кулак» 54-й армии составляли 16-я и 122-я танковые бригады, а также 119-й отдельный танковый батальон, которые на тот момент волей обстоятельств были укомплектованы в основном только легкими и средними танками. Тяжелые танки KB, ремонтировавшиеся в Ленинграде, в более теплое время переправляли за Ладогу на баржах. Но с наступлением зимы и появлением льда судоходство прекратилось, a KB же из-за своего большого веса лед не выдерживал.

Проблему стали решать военные инженеры. В конце ноября 1941 года на реке Неве при толщине естественного льда 40 см стали проводиться эксперименты по транспортировке танков КВ по построенному бревенчатому настилу, специально уложенному по льду. Когда 48-тонная машина продвинулась по импровизированному мосту несколько метров, лед под ней с хрустом начал вдавливаться, и стало ясно, что тяжелый KB вот-вот провалится в воду. Но танкисты не растерялись и буксиром буквально выдернули боевую машину на берег.

По результатам подобных экспериментов были приняты два решения. Первое — транспортировка танков типа KB своим ходом по льду Ладожского озера (протяженность маршрута 32 км) практически невозможна. Поэтому штаб специальной танковой переправы, занимавшейся переброской боевых машин KB и Т-34 через Неву в районе плацдарма на Невской Дубровке по воде (в ноябре были переправлены 23 KB и 11 Т-34), начал разработку вариантов проекта по переброске тяжелых танков КВ по льду Невы путем создания «ледяного моста» из наращенного льда. Устройство такой сложной переправы под систематическим артиллерийским и пулеметным огнем противника при неустойчивой погоде (мороз не опускался ниже -12°, а в основном был от -3°до -8°), и ввиду того, что активные боевые действия на этом участке фронта были прекращены, было просто «нерентабельно». Все свернули на самой начальной стадии работ. Теоретические расчеты и практическое осуществление подобной переправы оказались настолько сложными, долгосрочными и зависимыми от погоды (для наращивания льда требовался мороз в пределах от -20° до -30°), что решили больше на Неве этим не заниматься, а при организации переброски гусеничных боевых машин через Ладожское озеро для легких танков учитывать температуру окружающего воздуха при определении толщины льда, и в зависимости от состояния ледяного покрова отправлять их в «путешествие» своим ходом. С тяжелыми KB поступили иначе. Инженерно-саперные подразделения стали сооружать «ледяной паром» — это были громадные сани, которые должны были буксировать два тяжелых артиллерийских тягача «Ворошиловец». На такую конструкцию в зависимости от температуры воздуха (и следовательно — толщины льда) устанавливался или весь танк KB «в сборе» (температура воздуха в пределах от -20° до -30°) или танк без башни и боеукладки (температура воздуха в пределах от -3° до -12°), а затем боевая машина буксировалась тягачами к месту назначения. Однако подобную переправу «запустили» только 15 января 1942 года — когда лед на Ладоге стал достаточно толстым. А легкие танки и САУ Т-26 двигались своим ходом через Ладожское озеро уже в декабре и начале января, не дожидаясь, пока лед на Ладожском озере будет достаточно прочен и надежен. И вот в декабре 1941 года своим ходом пересекли Ладогу и влились в состав 54 А семь однобашенных танков Т-26 и три Т-26 САУ (так называлось 76,2-мм орудие образца 1927 г., установленное в полуоткрытой рубке на базе танка Т-26. — Примеч. авт.). Перед наступлением с 1 по 8 января 1942 года было переправлено еще 6 двухбашенных Т-26, три Т-26 образца 1933 г., пять огнеметных Т-26, 2 БТ-5, 3 БТ-7, 8 бронеавтомобилей БА-10. Всего 27 единиц, но (из-за тонкого льда) без тяжелых KB, так нужных при наступлении.

Но в условиях войны даже выработанные ранее проверенные алгоритмы работы нередко нарушаются в угоду боевой обстановке. Так, наступательные действия 54-й армии стали катализатором беспримерного человеческого подвига — «форсирования» на танках KB своим ходом Ладожского озера.

Такая рискованная операция была проведена не случайно.

В ходе нескольких локальных наступлений на протяжении второй половины 1941 года войскам Ленинградского фронта так и не удалось прорвать блокадное кольцо. Надежду на деблокаду города на Неве Ставка связывала теперь только с новообразованным (создан 17 декабря. — Примеч. авт.) и более успешным Волховским фронтом под командованием генерала армии К. А. Мерецкова, а также 54-й армией Ленинградского фронта.

Общий план намеченной на начало января 1942 года Любанской операции заключался в том, чтобы одновременными ударами войск Волховского фронта с рубежа реки Волхов и 54-й армии Ленинградского фронта от Погостья (25–36 км южнее Шлиссельбургской губы Ладожского озера) по сходящимся на Любань направлениям окружить и уничтожить противостоящую им вражескую группировку и в дальнейшем выйти в тыл силам, блокировавшим Ленинград с юга. Войска Ленфронта, находившиеся в кольце, должны были наступать в юго-восточном и южном направлениях с целью сковать находившиеся там соединения врага.

Под этот план, а также в связи с тем, что существующую в Ленинграде армейскую и флотскую группировку было просто нечем кормить (может, это и учитывалось при планировании операции. — Примеч. авт.), заставили командование фронта просить Ставку о выводе из Ленинграда ряда соединений. «Через Ладогу на Волховские рубежи были отправлены семь стрелковых дивизий, две бригады морской пехоты и танковая бригада». Они влились в так называемую Волховскую оперативную группу 54-й армии. Для защиты Южного Приладожья и действий на синявинском направлении в декабре 1941 года была создана Синявинская оперативная группа (СОГ), в которую вошли 128, 294, 286-я стрелковые дивизии и 1-я горнострелковая бригада. Командовал СОГ генерал-майор Ф. Н. Стариков. Ранее он руководил частями Восточного сектора Лужского рубежа. Соединения Синявинской ОГ заняли оборону к югу от Ладожского озера, преградив немецким войскам путь от Мги в сторону Волхова.

С 6 по 12 января 1942 года 54-й армия пыталась наступать, ведя бои с противником бои за н/п Лодва и станцию Погостье. Пехоту поддерживали 9 танков из 122 тбр, В пятидневных боях, потеряв всю участвующую в боях матчасть, танковая бригада подбила и уничтожила 4 танка Pz. Kpfw.IV, 2 танка Pz. Kpfw.III, 5 легких танков, 3 бронемашины, 13 ПТО, 10 ДЗОТов (из них 2 пушечных).

Простой подсчет только подбитых и уничтоженных огневых пушечных средств противника (не считая уцелевших) показывает, что на каждый участвовавший в бою наш танк приходилось 3 орудия оборонявшихся. Войск для наступления катастрофически не хватало, поэтому и положительного результата в этом наступлении достигнуто не было.

После начала 7 января 1942 года наступления силами армий Волховского фронта стало довольно быстро ясно, что продвижение идет очень медленно. Поэтому 13 января 1942 года штаб Ленинградского фронта представил начальнику Генштаба новый план наступательной операции 54-й армии, утвержденный Военным советом фронта. Согласно плану, операция начиналась 13 января и через 5 дней заканчивалась овладением Октябрьской железной дорогой в районе Тосно. Темпы наступления предполагались просто «ударные».

В первый день операции войска наступательной группировки в составе 281, 3-й гвардейской, 11, 285-й и 80-й стрелковых дивизий должны были овладеть пос. Березовка, Веняголово, Кондуя, Зенино, имея лыжные батальоны на рубеже Шапки, Любань.

Во второй день наши войска должны были овладеть рубежом Шапки, Костово, Вериговщина, имея лыжные батальоны на рубеже Саблино, Тосно. И, наконец, на четвертый — пятый день овладевают Октябрьской железной дорогой в районе Тосно, выдвинув лыжные батальоны к северо-западу на 6–8 км. В армейском резерве оставалась 177-я стрелковая дивизия.

План этот, конечно, не был реализован. Большинство указанных выше населенных пунктов были освобождены нашими войсками только в январе 1944 года в ходе проведения Ленинградско-Новгородской наступательной операции. Но в тот момент об этом никто, естественно, не знал, и план пытались реализовать любыми способами.

Видя, что наступление 54 А «не идет», Ставка ВГК решила перегруппировать силы.

26 января 1942 года Ставка ВГК выпускает директиву № 170045, согласно которой из состава 54-й армии выделены 128, 294-я и 265-я стрелковые дивизии, 21-я танковая дивизия, 16-я танковая бригада, 6-я морская бригада, отдельная стрелковая бригада и 882-й армейской артполк, которые вошли в новую 8-ю армию. Командармом 8 был назначен генерал-майор A. B. Сухомлин.

В составе 54-й армии под командованием генерал-майора И. И. Федюнинского были оставлены 11, 80, 115, 177, 198, 281, 285-я и 311-я стрелковые дивизии, 122-я танковая бригада, 60-й бепо, другие части и подразделения.

Разграничительная линия между 8-й и 54-й армиями Ленфронта устанавливались по линии: станция Малукса — Тосно, между Волховским и Ленинградскими фронтами — по линии Холм — Посадников остров — Любань — Сиверская.

Этой же директивой санкционировалось создание 4-го гвардейского корпуса под командованием генерал-майора H. A. Гагена. В состав корпуса вошли 3-я гвардейская стрелковая дивизия и 4 стрелковые бригады.

Но дела у наших войск не особенно ладились. В результате наступления в январе 1942 года 3-й гвардейской, 11-й и 177-й стрелковых дивизий станция Погостье была занята, части Красной армии пересекли «железку» и приблизились к поселку Погостье.

Для развития успеха нужны были свежие резервы, в первую очередь танковые. Поэтому в конце января 1942 года командованием Ленфронта было принято рискованное решение о переброске по льду Ладожского озера танковой бригады. Подробности этого беспримерного перехода автор приводит со слов его участника, тогда командира танковой роты — Дмитрия Осадчего.

На основании Директивы командующего бронетанковым и механизированными войсками фронта № 064049 от 30.01.1942 г. 124-я танковая бригада из Ленинграда передислоцировалась на «внешний» фронт и поступала в распоряжение командующего 54-й армией генерал-майора И. И. Федюнинского для развития наступления советских войск юго-восточнее Ленинграда, Это было смелое и не лишенное риска решение. Во-первых, «внутренний» Ленинградский фронт лишился своего ударного броневого «кулака», каким являлась танковая бригада, имевшая на вооружении 31 тяжелый танк KB, Во-вторых, предстояло своим ходом переправиться по льду Ладожского озера под воздействием авиации и артиллерии противника. Предстоял марш из района Колпино, Рыбацкое в район Ваганово, Коккорево. Местом сосредоточения танков на противоположном, восточном берегу озера был выбран район Кобоны.

Пройти 100 километров по шоссейной или грунтовой дороге для наших танкистов было делом привычным. Но на сей раз от н/п Коккорево тяжелым танкам предстояло двигаться по льду. Ширина Ладожского озера на участке переправы равнялась 32 километрам.

В пяти километрах южнее Осиновецкого маяка, у рыбацкой деревни Коккорево, наши тяжелые танки KB спустились на берег озера. День выдался суровым. Тридцатиградусный мороз дополнялся порывистым северным ветром, подымавшим клубы снега. В воздухе висела белая мгла, видимость была ограничена. Единственное, что утешало экипажи в сложившихся условиях, — это нелетная погода. Исключалась воздушная разведка, а также возможное воздействие авиации и артиллерии противника по району сосредоточения бригады.

Началась интенсивная подготовка к переправе. Гидрологической разведкой было установлено, что толщина льда на первых восьми километрах колебалась от 55 до 80 см, а на девятом, пятнадцатом и двадцать первом была равна всего лишь 40 см. Лед к тому же был густо изрезан трещинами и воронками. Командование и инженерно-технические службы знали, что лед такой толщины в состоянии выдержать нагрузку лишь до 30 тонн. Вес же наших танков значительно превышал допустимую норму. Вот тут-то и возникла задача: что делать? Как уменьшить удельное давление танков?

Было предложено несколько вариантов. По одному из них, предполагалось поставить танк на сани и тянуть трактором. Но под тяжестью танка сани разваливались. Тогда обратились ко второму варианту: уменьшить вес танка примерно на одну треть и двигаться своим ходом.

Для танковых экипажей этот вариант оказался рискованным и наиболее трудным. Работы по демонтажу требовали много различных приспособлений: блокоустановщиков, мощных подъемников, тросов. С танка снималась башня с вооружением и приборами, трансмиссионная и надмоторная стальные крыши, вынимался боевой комплект и другие детали. Все это укладывали на специально смонтированные сани-волокуши, которые прикреплялись к танку при помощи троса длиною 50–60 метров. Сверху корпус танка покрывали брезентом.

Демонтаж танков осуществлялся силами экипажей, которые к тому же были изрядно истощены. Одному человеку было не под силу отвинтить болт надмоторной или трансмиссионной крыши, а их насчитывались десятки, на помощь приходили другие члены экипажа. Командиры подразделений работали вместе с экипажами танков.

Люди трудились без передышки, падали от усталости, но подымались и работали снова. Неоценимую помощь танкистам оказали бригады ленинградских рабочих Кировского завода и группа ЭПРОНОВцев.

На выполнение всех работ отводились одни сутки. К полудню 31 января первый танковый батальон готовился к форсированию.

Лед на опасных участках был усилен методом намораживания, маршрут отрегулирован условными ориентирами и комендантскими постами. Трасса пролегала параллельно с «Дорогой жизни», правее нее на 3–5 км.

Комендантская служба доложила о готовности трассы. Наступил кульминационный момент. У каждого на уме был один вопрос: выдержит ли лед? Ровно в 16 часов танк № 4900 под командованием лейтенанта Семенова, управляемый старшиной Ларичевым, прошел исходный пункт. С затаенным дыханием все следили за его спуском на лед и движением по нему. Лед выдержал. Танк медленно двинулся вперед.

По условиям переправы, спуск на лед второго танка намечался после достижения первым танком противоположного берега. Прошло два расчетных часа. Но первый танк на противоположный берег не вышел. Связь с ним прекратилась. Прошел еще час в неведении. На поиск затерявшегося танка были посланы разведчики. Однако ожидать их возвращения командование не могло. На лед спустили второй танк. На этот раз через два часа он благополучно достиг противоположного берега. За вторым двинулся третий, четвертый KB и все другие…

Что же касается первого танка, то его удалось обнаружить только при помощи самолета на вторые сутки. Экипаж танка сбился с пути и оказался на льду Ладоги в нескольких десятках километров севернее намеченного пункта.

Надо сказать, что все подготовительные работы к переправе проводились в условиях, когда каждую минуту можно было ожидать огневого удара вражеской артиллерии. Поэтому командование принимало все меры к ускорению темпов работы. Полковник А. Г. Родин, командовавший в то время 124-й танковой бригадой, лично ставил задачу и инструктировал каждого командира танковой роты. Самому Осадчему, например, была поставлена задача приступить к форсированию несколько южнее намеченной трассы, по самостоятельному и не оборудованному маршруту. Это решение вызывалось тем, что на ледяной трассе, где прошли первые танки, лед дал трещины, и двигаться последующим боевым машинам было уже рискованно. Танкам роты предстояло следовать колонной с интервалом 2–3 километра со скоростью 15 км в час. При этом категорически запрещалось делать остановки, резкие повороты и двигаться по одному следу. Лед на новом участке обследовать не успели, так как не было ориентиров и комендантских постов.

Для большей безопасности экипажам было приказано управлять танком стоя, при помощи стальных труб, надетых на рычаги управления. Командир танка должен был сидеть рядом с механиком-водителем на броне танка. Он следил за маршрутом, особенно за состоянием льда, чтобы в любую минуту мог предупредить экипаж, находящийся на крыльях танка, об опасности.

В назначенное время командирский танк, пройдя исходный пункт, спустился на лед. Треск льда, напоминавший разрывы артиллерийских снарядов, заглушал шум мотора, лед прогибался под многотонной ревущей стальной коробкой, и складывалось впечатление, что танк карабкается в гору. Когда прошли 500–600 метров от берега, случилось непредвиденное — лопнул стальной трос, соединяющий танк с санями-волокушами, на которых лежала башня и другой груз.

В общем-то, ничего страшного, конечно, не произошло. Строго выполняя указания старшего начальника, следовало продолжать движение, но… не бросать же на льду часть своего танка. И Осадчий рискнул остановиться. Плавно затормозили, сдали назад по новому следу. В считанные минуты усилиями экипажа и сопровождавших саперов трос был связан, и танк с прикрепленным грузом, набирая скорость, снова двинулся вперед по заданному маршруту.

Позже, на противоположном берегу, Осадчему рассказали, что наблюдавшие за этим эпизодом предрекали неминуемый провал танка под лед. Судьба распорядилась по-иному — танк благополучно достиг того берега.

Приближался девятый, опасный километр. Треск и прогиб льда усиливался, на его поверхности появилась вода, которая сочилась из трещин и воронок, образовавшихся от недавней вражеской бомбежки. От воронок и ледяных глыб тянулись снежные сугробы. Двигаться становилось все труднее, Лавируя между воронками, танк пробивал сугробы высотой до метра. Не раз приходилось на ходу соскакивать с танка и сопровождать его между воронками. Механик-водитель выбивался из сил. Более тридцати минут один человек за рычагами управления не выдерживал — сказывались истощение организма и чрезмерная физическая и психологическая нагрузка. Опытного механика-водителя Павла Веремеенко подменял не менее опытный дублер, радист-стрелок Владимир Петросьян.

Взаимозаменяемость в экипажах роты способствовала успешному решению поставленной задачи. Но каждый метр пути давался с трудом. К тому же ухудшилась погода. Если вблизи берега было относительно тихо, лишь тридцатиградусный мороз пронизывал насквозь, то на открытом месте дул такой ветер, что на гладких участках льда относил в сторону груженые сани-волокуши. Управлять танком стоя, при помощи труб, было непривычно и очень тяжело. Механики-водители отбрасывали эти приспособления и управляли танками обычным способом, но при открытом люке. Снежная пурга ограничивала видимость, лицо водителя покрывалось ледяной коркой. Дублер механика-водителя сидел рядом на броне с полотенцем и периодически вытирал водителю лицо от жгучего снега. Потом менялись местами, и танк продолжал двигаться вперед.

…Исчез из поля зрения берег; вокруг лежала белая непроглядная мгла, да свирепый ветер гнал заряды снега. Изредка просматривались черные точки танков, двигавшихся, словно в лощинах, за первыми машинами. На льду все чаще попадались замерзшие, занесенные снегом трупы людей. Они уходили от голодной смерти и здесь, на льду, были скошены огнем вражеской авиации или падали от истощения. Сердце танкистов сжималось от боли. В этой серой безбрежной мгле единственным и надежным ориентиром для них служили огни подфарников автомашин, двигавшихся по «Дороге жизни»: к намеченной цели колонны бригады шли параллельным курсом.

Особенно опасным оказался участок на двадцать первом километре. Из трещин льда вода била фонтаном, гусеницы и катки танков были залиты водой…

Рота переправилась через Ладогу по льду за три часа. Такое же время показала рота 2-го танкового батальона под командованием капитана Ивана Чистякова. Другие подразделения затратили на это 4–5 часов. Капитан И. Чистяков и Д. Осадчий за храбрость и мужество при организации «ледяной переправы» были отмечены именными часами Военного совета Ленинградского фронта.

Уже было темно, когда 124-я танковая бригада в полном составе сосредоточилась на противоположном берегу вблизи деревни Кобона. С линии фронта доносилась артиллерийская канонада.

Взору танкистов открылась незабываемая панорама: на берегу штабелями лежали мешки с мукой, упаковки с мясной тушенкой и другими продуктами питания, предназначенными для голодных ленинградцев. Дорога жизни работала с большим напряжением. Всех охватило чувство горячей благодарности за заботу о ленинградцах. Но одновременно возникла непредвиденная задача: как удержать изголодавшихся людей от соблазна немедленно досыта поесть. По строгим советам врачей и приказу командования, увеличение продовольственного пайка должно было идти постепенно. Сила убеждения и высокая сознательная дисциплина сыграли свою роль: удалось войти в норму. Однако не обошлось без курьеза: не раз смотревший смерти в глаза сержант Петр Костылев, инженер-радист по образованию, не нашел в себе силы воли сдержаться от соблазна; поел досыта и в тяжелом состоянии был отправлен в госпиталь.

Вспоминался случай, приключившийся с П. Костылевым в декабре 1941 года: на огневой позиции в селе Рыбацкое, что южнее Ленинграда, под танком возник пожар. Во время его ликвидации на Костылеве воспламенилась куртка. Превозмогая боль, с сильными ожогами, он не оставил своего поста до прихода смены. А здесь вот сплоховал…

Итак, 124 тбр — на противоположном берегу Ладоги. Не теряя времени, танкисты совместно с теми же рабочими завода (для которых выход на «Большую землю» был спасением от голодной смерти) приступили к сборке танков в сооруженном под открытым небом цехе. Застучали молотки, заработали лебедки. В считаные часы необходимо было собрать и укомплектовать танки, выверить орудия. Пристрелку же переносили прямо на бой. Исчезло понятие о времени суток, об отдыхе, даже кратком, — об этом можно было только мечтать. Перекур у костра — и снова за работу. Примеры трудолюбия и мужества показывали офицеры М. А. Вольхин, Н. М. Рыбаков, Е. Г. Пайкин, И. И. Смирнов и многие другие.

Сборка танков подходила к концу. Выверяя прицельные приспособления на очередном танке, Д. Осадчий, внезапно потеряв сознание, свалился на землю. Причина обычная — переутомление и истощение организма. В чувство его привел неразлучный друг и помощник, политрук роты Михаил Вольхин. Идти в медпункт они не рискнули, направились в ближайший крестьянский дом. Просторный дом оказался до отказа набит беженцами, на полу вповалку лежали старики и дети. С трудом отыскалась табуретка. Трех часов отдыха в тепле оказалось достаточно, чтобы прийти в себя и снова приступить к работе.

Вскоре на помощь л/с 124 тбр пришли саперы — неразлучные спутники танкистов. Они всегда были там, где трудно. Это они крепили сани-волокуши, усиливали лед, сопровождали танки по трассе. Неоценимую помощь танкистам оказали в эти дни лейтенанты Сергей Бурыхин и Борис Левин. Около 50 саней-волокуш изготовил 23-й армейский ремонтно-восстановительный батальон под руководством Л. Т. Волошина. Нельзя не отметить самоотверженный труд сержантов В. Х. Петросьяна, Ю. В. Пионтковского, H. A. Веремеенко, рядовых П. Н. Семенова, A. A. Скударева и многих других.

И вот бригада в полном составе сосредоточилась на противоположном берегу озера. Ни один танк не провалился. История войн и военного искусства не знала подобного, — это был беспримерный в истории бронетанковых войск случай переправы танков по льду.

Действительно, все танки были переправлены через озеро. Но из 31 машины исправных KB было только 20. Остальные танки нельзя было использовать в бою, они нуждались в ремонте. А вот этого л/с 124 тбр, да и других соединений и частей, переброшенных с «внутреннего фронта», совершенно не умел. Весь ремонт KB осуществляли там специальные бригады, сформированные из неэвакуированных специалистов Кировского завода. Но к февралю 1942 года большинство рабочих умерло от голода. Даже на этот «ледовый поход» с трудом удалось наскрести специалистов с ЛКЗ, которых вскоре увезли в Челябинск. Пришлось с помощью АБТВ 54 А формировать и обучать ремонтные службы заново. Кроме 20 KB на 15 февраля 1943 года в 124-й бригаде имелось: 5 исправных Т-26, 14 боеспособных бронеавтомобилей БА-10 (8 БА-10 в ремонте).

Совершив марш по лесам и болотам, бригада во взаимодействии с войсками 54-й армии 16 февраля 1942 года вступила в бой с противником на любанском направлении в районе Погостье, Жарок, Веняголово (в некоторых источниках пишут Виняголово. — Примеч. авт.).

Локальный успех был достигнут. Во второй декаде февраля 1942 года 198, 311-я и 11-я стрелковые дивизии при поддержке 16, 122-й и 124-й танковых бригад заняли деревню Погостье и вели ожесточенные бои за лежащий западнее пункт немецкой обороны Веняголово, что «запирал» единственную в этих местах большую грунтовую дорогу Оломна — Погостье — Костово — Шапки. А 24 февраля 124 тбр уже была выведена из боя для восстановления матчасти.

«Танк-агитатор»

С нападением Германии на СССР мы сразу стали вести с немцами пропагандистскую войну. Этим занимались многие государственные ведомства и общественные организации Советского Союза: ГлавПУРККА, Народный комиссариат внутренних дел (НКВД), исполнительный комитет Коммунистического интернационала (Коминтерн), компартии республик СССР, коммунистические союзы молодежи республик СССР, Всесоюзный радиокомитет. Координировали всю эту многоплановую деятельность Центральный комитет ВКП(б) и находившееся на правах отдела ЦК ВКП(б) Главное политуправление РККА (ГлавПУРККА).

При ГлавПУРККА, в свою очередь, имелся отдел, который координировал проведение всей пропагандистской работы на языках стран антисоветской коалиции, а также на языках союзников, которые в любой момент могли стать врагами, — польском и персидском. Вышеописанное подразделение называлось отделом по работе среди войск противника при ГлавПУРККА. Порядковый номер отдела в 1941 году был седьмым, поэтому для сохранения секретности его стали именовать «7-м отделом», а впоследствии как имя собственное это название расползлось по всем пропагандистским органам Красной армии.

Штатные работники аппарата пропаганды на войска противника и на население в его тылу (штат 6 человек до конца 1942 года, а впоследствии 7 военнослужащих. — Примеч. авт.) имелись и в политотделах армий. Как уже говорилось, по аналогии с 7-м отделом ГлавПУРККА большинство армейских отделений по работе среди войск противника в несекретной переписке получили кодовое название «7-е отделение». Однако на Ленинградском фронте в 1941–1943 годах такие подразделения в армиях назывались «6-е отделение», что было связано с порядком очередности этого подразделения в политотделе армии (на некоторых других фронтах встречалось еще одно название — «4-е отделение». — Примеч. авт.).

После короткого исторического экскурса представим, как же происходило агитационное воздействие на войска противника. Листовки с призывами сложить оружие разбрасывались с самолетов, а также «доставлялись» на территорию противника с помощью специальных агитснарядов и агитмин (наиболее распространенным был гаубичный 152-мм агитснаряд, вмещавший около 1 кг листовок — 1000 экземпляров в 1/32 долю печатного листа).

В устной агитации применялись мощные громкоговорящие установки МГУ-39 и позже МГУ-44, окопные громкоговорящие установки (ОГУ), а также простейшие средства для усиления голоса (рупоры, мегафоны).

Мощность установки МГУ-39 составляла 300 ватт, а МГУ-44 — 500 ватт, что позволяло вести устные передачи на расстоянии 3–4 км продолжительностью до 30 минут. МГУ-39 имела ряд приспособлений, которые давали возможность вести передачи через микрофон и ретрансляцию с приемника. При помощи установки можно было самим производить запись пропагандистских или шумоимитационных передач. МГУ применялись во всех видах боя, в любое время года и при любой погоде.

Но на передовой использовать МГУ было сложно — мешали большие габариты, существовали ограничения по проходимости (как правило, МГУ-39 монтировалась на шасси грузовика ГАЗ-AAA), конструкция была уязвима от осколков и пуль противника.

Участник Великой Отечественной войны Н. В. Звонарева, впоследствии подполковник в отставке, вспоминала: «Тяжелая МГУ часто не проходила по дорогам, пользовались переносной окопной громкоговорящей установкой — ОГУ. Однажды чуть не погибли наши люди. Как-то ночью МГУ поднималась на возвышенность — и вдруг фургон на базе грузовика ГАЗ-ААА покатился назад. Мелькнула мысль: сейчас машина, развивая скорость, раздавит людей, и сама разобьется вдребезги. Как нашей маленькой группе удалось удержать эту машину, сейчас даже не представляю…»

Окопные громкоговорящие установки были одним из основных средств устного вещания политотделов дивизий. Они представляли собой переносные громкоговорящие установки, работавшие на аккумуляторах. Их мощность составляла 7 Вт, дальность действия — всего 1–2 км. Но даже такая станция состояла из 7 блоков-упаковок: две аккумуляторные батареи (по 6 «банок» каждая), преобразователь тока — умформер, собственно звукоусилительная станция, две катушки полевого телефонного кабеля по 600 метров и динамик. Имелось 2 запасных комплекта батарей. На одном таком комплекте (батарей) можно было работать не более двух часов. Вся система в тылу перевозилась на телеге лошадями, а на передовой ее носили бойцы.

На уровне полка пропаганда на врага велась простейшими техническими средствами — при помощи жестяных рупоров и мегафонов. Подобные передачи осуществлялись более или менее образованными бойцами, выучившими наизусть 3–5 лозунгов на иностранном языке. Причем агитация проводилась даже тогда, когда дела Красной армии шли отнюдь не совсем хорошо, что вызывало насмешки и иронию германских солдат.

Вот как вспоминал о своей агитационной деятельности в августе 1942 года писатель Вениамин Власов, в то время старшина 65-й Краснознаменной стрелковой дивизии Волховского фронта:

«„Агитаторов-громкоговорителей“ — так мы называли себя в шутку — собрали в штабе полка. Был короткий инструктаж. Потом раздали прокламации, в которых говорилось, что рабочие Германии не могут быть врагами нам, советским пролетариям, и поэтому им следует перейти на нашу сторону, где для них будут созданы хорошие условия жизни… Каждому агитатору вручили конусообразную жестяную трубу, с которыми мы завтра должны выйти, скорее всего, выползти на нейтральную полосу, чтобы закопаться как можно поглубже в землю и приступить к чтению обращения к сегодняшним нашим злейшим врагам.

Конечно же, каждый из агитаторов имел десятилетку [39] , и многие могли бегло со смыслом читать на немецком языке.

…Еще задолго до восхода солнца меня снарядили гранатами, едой, малой лопаткой. Саперы уже успели прорезать лазейку в проволочном заграждении, разминировать тропку, обставив ее вешками, пожелали ни пуха… Ребята из родной роты заверили, что мое местопребывание добротно пристреляно и будет под неусыпным наблюдением.

Обосновался я в мелком кустарнике, на небольшой высотке. Пришлось долго окапываться, маскироваться дерном, ветками.

За напряженной работой не заметил, как давно рассвело кругом. Пришел день. И тут моему взору представились будто на ладони, появляющиеся в окопах и траншеях немцы. Да как много их! Вижу, один забрался на блиндаж, снял нижнюю рубашку и выискивает вшей. „Э, — думаю, — и вас не обошли стороной паразиты…“

Пришло время и приступать к работе. Вынул из кармана гимнастерки листок с заветным текстом, уложил в амбразуру бруствера своего окопа трубу, собрался с духом и срывающимся вначале от волнения голосом начал:

„Геноссе солдатен!..“

Прокричав весь текст, вдруг сам испугался наступившей тишины. Все, казалось, замерло вокруг. Немцы, ошарашенные, должно быть, неслыханной в ту пору дерзостью русских, а наши — от теперь уже долгого ожидания, что будет дальше?

Произошло же то, чего и следовало ожидать. По моей цели обрушился шквальный огонь буквально из всех видов стрелкового оружия.

Затем так же резко, как и началась эта вакханалия, все умолкло. Наступила продолжительная тишина. Лишь изредка стрекотали пулеметы, да и то далеко, на правом фланге.

Где-то во второй половине дня я еще раз прокричал текст прокламации. На той стороне с вниманием выслушали мою небезупречную немецкую тираду, потом посмеялись, постреляли и утихли.

С наступлением вечерних сумерек я оставил свое убежище и пополз восвояси. Стоило ввалиться в траншею, как на мне повисли ребята. Они были безмерно рады моему возвращению.

— Начало сделано, — сказал комиссар батальона Колесников после моего доклада. — Теперь отдохнешь хорошенько, а после продолжишь.

На следующее утро, однако, прошла по окопам радостная весть: фрицы выбросили на своей передней линии по всему участку обороны белые флаги.

Я примчался по ходу сообщения до своего передка и увидел: на некотором расстоянии друг от друга стояли шесты с белыми вымпелами. „Неужели немецкие солдаты решили бросить оружие?“ — мелькнуло в моей ничего не соображающей голове.

— А что, — неподалеку говорил ребятам бывалый сержант, — в финскую войну вот так же маннергеймовцы выбросили белые флажки, а скоро и война кончилась.

Никто не мог понять, что происходит. Комбат Кулаков после хитрой улыбки многозначительно заметил:

— Вот старшина своей чудо-трубой сколько загадок преподнес. Ну, а теперь приказываю: всем по местам, поглубже закопаться. Скоро ждите нового сюрприза, теперь — от немцев.

Не прошло и часа, как с левого фланга вдоль нейтральной полосы зашли два „мессершмитта“ и лихо отбомбили, обстреляли наши передовые позиции.

А что же значили белые флажки? Чтобы не задеть свои передовые части, фрицы обставили свою линию высокими древками с белыми кусками материи. Летчики истребителей-штурмовиков знали о договоренности с пехотой и проутюжили неспокойный участок нашей обороны.

Скоро из политотдела дивизии пришло указание временно прекратить эксперимент с „громкоговорителями“. До конца же войны оставался еще ровно 991 день» [40] .

Но позиционная война Северо-Западного ТВД делала свое дело. Отделениям пропаганды на войска противника надо было отчитываться о проделанной работе, а для того, чтобы «наверху» оценили активную деятельность подчиненных, требовались нестандартные ходы. И они нашлись на Ленинградском фронте, тем более что рядом был город с мощнейшей научной и производственной базой в СССР.

Еще в 1941 году политорганы Ленинградского фронта располагали тремя мощными звуковещательными установками МГУ-39, тремя 100-ваттными установками на пикапах ГАЗ-М415 и 27 ОГУ. Действовали также 7 блиндажных установок с выносными динамиками, а при работе на переднем крае связисты, играющие важную роль в обеспечении работы и совершенствовании звуковещательных средств, производили установку динамиков и рупоров.

В начале же 1942 года с помощью отдела связи фронта на машинах МГУ-39 дополнительно были установлены аппараты типа «Шорифон» для воспроизведения записанных на пленку высказываний и выступлений военнопленных, а также музыкальных вставок. Наличие таких устройств позволило перейти к заблаговременной записи на пленку целой программы.

Но вершиной совершенствования пропагандистской звуковещательной техники стало появление звукостанции на танке.

Еще в довоенное время подобные устройства пытались монтировать на танкетке Т-27 и бронированном артиллерийском гусеничном тягаче А-20 «Комсомолец». В 1941 году Институтом связи РККА на базе Т-34 был создан экспериментальный «танк-агитатор». Для войсковых испытаний его направили в 6-й механизированный корпус Западного фронта. Не успев пройти испытания по звуковещанию, эта чудо-машина сгорела в первом же бою от прямого попадания. В дальнейшем танки из-за их высокой стоимости и нехватки на фронтах решили больше не использовать в качестве базы для агитационных звукостанций, тем более что в 1941 году агитировать немцев сдаваться в плен было бессмысленно.

После победы под Москвой настроения противоборствующих сторон изменились. Именно тогда, в мае 1942 года, в 55-й армии Ленинградского фронта на базе легкого танка Т-26 была смонтирована пропагандистская звукостанция. Мощность установки составляла 150 Вт, а питание осуществлялось четырьмя 12-вольтными аккумуляторами. Звукоаппаратуру разместили на башне танка, «излучатели» — на броне, по одному с каждой стороны башни. В корпусе Т-26 также был установлен пленко-прокатный автомат, что позволяло передавать тексты и музыку в записи. Танк имел на вооружении 45-мм штатную пушку и 7,62-мм пулемет ДТ, а его экипаж состоял из трех человек: командира танка воентехника 1-го ранга Е. К. Вихрова, механика-водителя старшины Кутузова и стрелка-радиста сержанта Трыкина. Эта боевая машина с переменным успехом провоевала до марта 1944 года. Танковая «крыша» давала возможность ближе, чем на обычной звуковещательной станции, подойти к переднему краю противника. К тому же, имея гусеничную базу, танк-агитатор обладал относительно высокой проходимостью, что являлось немаловажным фактором в условиях заболоченных почв северо-западного театра военных действий.

В 1944 году, уже в составе 67-й армии Ленинградского фронта, во время проведения пропагандистского «сеанса» немцы все-таки умудрились поразить агитационный Т-26 снарядом с дальнего расстояния из противотанкового орудия. Машина была разбита, сгорела и восстановлению не подлежала. О судьбе экипажа танка-агитатора автору ничего не известно.

Хотя новые звукостанции на базе среднего танка Т-34–76 и начали вновь монтироваться в 1943–1944 годах, на Ленинградском и Волховском фронте они более не применялись. Изменились тактические условия противоборства — позиционная оборона, или «великое сидение», на северо-западном ТВД закончилось, а в наступления нужны были агитационные установки на мобильном автошасси. Тем более что с врагом стали «работать» их соотечественники-антифашисты — представители национального комитета «Свободная Германия», речи которых неоднократно битые «супергерои» слушали более внимательно.

«Малютка» против «Тигра»

При проведении операции «Искра» (12–30 января 1943 года) по прорыву блокады Ленинграда во время боевых действий произошел уникальный случай: легкий танк Т-60 под командованием лейтенанта Д. И. Осатюка сразился сразу с двумя германскими тяжелыми «Тиграми» и вышел из этого неравного поединка победителем. Вот как это было.

Что такое танк Т-60? Это достаточно высокоподвижный (скорость до 42 км/ч), среднебронированный (толщина лобовых листов на ранних машинах — 15–20 мм, на поздних — 20–35 мм; толщина бортовых листов на ранних версиях — до 15 мм, на поздних — 25 мм; толщина кормовых листов на ранних танках — до 13 мм, на поздних — местами до 25 мм) танк с боевой массой в пределах 6–7 тонн. Подобная машина вооружалась 20-мм автоматической пушкой ШВАК, имевшей «авиационное» происхождение. Табличная дальность прямого выстрела артсистемы достигала 2500 м, прицельная — 7000 м, темп стрельбы — до 750 выстрелов в минуту. Масса секундного залпа пушки бронебойными снарядами составляла 1,208 кг. При определенных навыках можно было вести и одиночную стрельбу. Пушка имела ленточное питание емкостью 754 снаряда (размещены в 13 коробках). Также танк Т-60 был вооружен 7,62-мм пулеметом ДТ. Экипаж боевой машины состоял из двух человек.

Подобная конструкция могла появиться только во время воины. После больших потерь лета и осени 1941 года Красной армии позарез нужно было стабилизировать, а по возможности и нарастить свой танковый парк. Выпуск Т-60 с использованием автомобильных агрегатов не занимал мощности основных танковых производств страны, а боевая машина непосредственного сопровождения пехоты была необходима войскам. Тем более что в состав боекомплекта танка входили осколочно-трассирующие и осколочно-зажигательные снаряды со взрывателем мгновенного действия, а также бронебойно-зажигательные снаряды с карбидо-вольфрамовым сердечником и высокой начальной скоростью снаряда в 815 м/с, что позволяло эффективно поражать легко- и среднебронированные цели, а также пулеметные точки, противотанковые пушки и живую силу врага. Введение впоследствии подкалиберного бронебойно-зажигательного снаряда повысило бронепробиваемость до 35 мм. Как следствие, Т-60 мог бороться на малых дистанциях с немецкими средними танками Pz. Kpfw.III и Pz. Kpfw.IV ранних вариантов при стрельбе в борт, а на дистанциях до 1000 м — с бронетранспортерами и легкими САУ.

В целом по вооружению и подвижности танк Т-60 соответствовал немецкому Pz. Kpfw.II, широко применявшемуся в начале войны, и появившемуся позже разведывательному танку «Лухс» («Рысь»), несколько превосходя их по бронезащите, запасу хода и проходимости по слабым грунтам. Его броня была уже не только противопульной: она обеспечивала на дистанции до 500 м защиту от снарядов легких пехотных 75-мм орудий, 7,92-мм и 14,5-мм ПТР, 20-мм танковых и зенитных, а также 37-мм противотанковых пушек, распространенных в 1941–1942 годах в вермахте.

Но тяжелый танк «Тигр» был в сравнении с потенциальными противниками Т-60 «зверем» совсем другого рода. Конструкция Pz. Kpfw.VI Ausf.H1 соответствовала новой немецкой танковой философии — толщина брони и мощь артсистемы помогут победить любого врага. Машина имела простые, рубленые с виду, но технологичные формы корпуса и башни с мощной броней (лобовая броня — 100 мм, бортовая броня — 82 мм, верх корпуса — 26 мм). Вертикальное расположение бронелистов корпуса и башни способствовало увеличению внутреннего объема танка (а значит, и более удобному расположению в нем экипажа из 5 человек), а также делало производство элементов корпуса «Тигра» менее затратным. В качестве основного вооружения на Pz. Kpfw.VI Ausf.H1 была установлена самая удачная германская артсистема этого периода — длинноствольная (длиной 56 калибров) 88-мм пушка Kwk36. Это орудие было разработано на основе знаменитой зенитной пушки Flak 18/36 и в танковом варианте имело дульный тормоз и злектроспуск. В состав боекомплекта входили также бронебойные снаряды весом 10,2 кг, имевшие начальную скорость 773 м/сек и на дальности 1000 м пробивавшие броню толщиной 115 мм. Несмотря на большую массу (56,78 т), танк отличался легкостью в управлении и имел достаточно высокую скорость (37 км/ч) благодаря мощному двигателю «Майбах» HL210 Р30 (мощность 630 л.с.).

В момент своего появления и на протяжении еще некоторого времени «Тигр» являлся самым мощным танком в мире. Однако эта боевая машина была более эффективна при ведении обороны, чем при наступлении. Скорость поворота тяжелой башни была низка, и в случае действий на открытой местности экипаж был должен доворачивать на противника всю машину. Этой «ахиллесовой пятой» Pz. Kpfw.VI и воспользовался впоследствии экипаж нашей «малютки».

Возвращаясь к танкам Т-60, отметим, что во второй половине 1942 года подавляющая часть машин этого типа на Ленинградском фронте была сосредоточена в составе 61-й легкотанковой бригады. Другого подобного соединения не было не только на Ленфронте, но и в составе других объединений северо-западного ТВД.

Легкотанковая бригада была создана на основании постановления Военного совета Ленинградского фронта № 001052 от 7 июля 1942 года для маневренных действий (а зимой и для действий на труднопроходимой для тяжелых танков болотистой местности) и получила на вооружение 65 легких танков Т-60 и 46 средних бронеавтомобилей БА-10. Небезынтересна история доставки материальной части в осажденный город. Танки и бронеавтомобили решили перевозить на баржах с углем. Это было неплохо с точки зрения маскировки. Суда доставляли в Ленинград топливо, примелькались противнику, и не каждый раз за ними велась активная охота. К тому же уголь как балласт обеспечивал речным по конструкции баржам необходимую осторожность.

Грузили боевые машины с пирса выше Волховской гидроэлектростанции. На уголь укладывали брезентовые настилы, на них размещались танки и бронеавтомобили, и баржи отчаливали от берега. Вражеской авиации так и не удалось обнаружить перемещение нашего войскового соединения. Однако большая часть бронеавтомобилей (особенно БА-10) прибыли на доукомплектование бригады с ремонтных предприятий Ленинграда.

Организационно бригада состояла из управления (штат № 010345), двух танковых батальонов (штат № 010398), отдельного бронебатальона (проект дополнения к штату), мотострелково-пулеметного батальона (штат № 0103347), роты управления (штат № 0103350), медико-санитарного взвода (штат № 0103352), особого отдела НКВД (по особому штату) и полевой почтовой станции (штат № 014–69в).

Личным составом и вооружением 61 лтбр была укомплектована почти полностью, за исключением автопарка (насыщенность автомобилями 60 %). 27 июля 1942 года бригада приступила к плановой боевой подготовке, дислоцируясь в районе н/п Озерки-1 (в резерве фронта), а затем в районе н/п Колпино — Павлово (август — декабрь 1942 года).

Вероятно (по воспоминаниям ветеранов), осенью 1942 года в бригаду поступило несколько легких танков Т-70.

Командование и штаб бригады были укомплектованы в основном офицерами-ленинградцами, а также командирами, проходившими службу на Ленинградском фронте. Первый командир только что сформированной бригады — Александр Васильевич Шевлягин — вскоре тяжело заболел и выбыл из строя. В сентябре в бригаду был назначен новый командир — подполковник Владислав Владиславович Хрустицкий, человек, и до этого назначения воевавший под Ленинградом и хорошо знавший особенности «местного» ТВД.

В тактическом плане предполагалось, что легкие, маневренные и скоростные танки Т-60, а также бронеавтомобили БА-10 будут действовать в боевых порядках пехоты после прорыва глубокоэшелонированной обороны противника, активно подавляя очаги сопротивления врага, расположенные на вязкой, болотистой почве северо-западного ТВД.

Справедливости ради надо признать, что танкисты не особенно любили сравнительно легко бронированные и слабовооруженные боевые машины с пожароопасными бензиновыми двигателями, называя их БМ-2 — «братская могила на двоих». Главным достоинством этого достаточно легкого танка была дешевизна в производстве, подвижность и хорошая проходимость. Последняя позиция, «усиленная» твердым, промерзшим в холодное зимнее время грунтом северо-запада России, делала этот танк важной составляющей ударной группы в будущей операции.

Средние бронеавтомобили БА-10 и легкие танки Т-70, также находившиеся в составе 61-й легкотанковой бригады, были вооружены 45-мм пушками, однако их маневренность и проходимость оставляла желать лучшего (особенно бронеавтомобилей).

В отличие от управления бригады, а также командира подразделений, экипажи танков Т-60 прибыли с Большой земли. Это были молодые и необстрелянные, да и едва обученные солдаты, кое-как умевшие водить свои машины. Настороженно слушали они артиллерийскую канонаду, доносившуюся с Невской Дубровки, с опаской посматривали на небо, в котором шныряли германские самолеты. Стало ясно, что бросать бригаду в бой без основательной тренировки личного состава нельзя.

На первом командирском сборе комбриг Хрустицкий (до этого воевавший на KB), так оценил возможность легких танков Т-60: «Мал золотник, да дорог. Броня, верно, не ахти какая, да и огневая сила меньше, чем у среднего танка. Зато он пройдет там, куда среднему и тяжелому танку лучше не соваться». Впоследствии выяснилось, что комбриг оказался хорошим педагогом: перед началом обучения он давал возможность командирам танков подбирать себе механиков-водителей по желанию. Экипажи (состоявшие в Т-60 из двух человек) имели психологическую совместимость, что очень положительно сказывалось на успешном выполнении боевой задачи. Во время маршей комбриг учил экипажи самостоятельности и инициативе, а иногда, эмоционально ругаясь, (любимым словом Хрустицкого была фраза «ядрена качалка». — Примеч. авт.), сам занимал место механика-водителя и показывал подчиненным, как надо преодолевать крутой учебный холм под названием «Казбек». Под стать командиру были и подчиненные. Старший техник-лейтенант Кушниров из роты технического обеспечения бригады (до войны инженер крупного ленинградского завода) за несколько дней спроектировал оригинальной конструкции кран, который мог монтироваться на ремонтную летучку или башню танка Т-60 и служил для демонтажа (или установки) двигателя этой легкой гусеничной машины. Через некоторое время его изобретение позаимствовали и другие части Ленинградского фронта. Также в 61 лтбр была разработана подвижная (на прицепе) зарядная станция для зарядки одновременно 100 танковых аккумуляторов.

К концу осени 1942 года 61-я легкотанковая бригада была уже достаточно боеспособным соединением.

Структурно 61 лтбр, состоявшая из 548-го и 549-го танковых батальонов (31 и 30 легких танков Т-60 соответственно), а также отдельного батальона бронеавтомобилей (28 средних БА-10), была в соответствии с планом наступления Ленинградского фронта при осуществлении операции «Искра» по деблокаде Ленинграда придана стрелковым соединениям 67-й армии ЛФ. 548-й танковый батальон поддерживал 86-ю стрелковую дивизию, а 549-й — 136-ю стрелковую дивизию. Бронебатальон бригады сначала оставался в резерве, а затем был придан 86-й стрелковой дивизии, которая должна была участвовать в уличных боях в Шлиссельбурге.

На направлении главного удара разворачивалась 136-я стрелковая дивизия генерал-майора Н. П. Симоняка, сформированная из частей, в 1941 году героически оборонявших полуостров Ханко. Увидев воочию танки Т-60, генерал Симоняк с ужасом сказал: «Да их из рогатки горошиной перешибешь!» В утешение его «горя» 136 сд дополнительно получила мотострелково-пулеметный батальон 61 лтбр.

Сама операция «Искра» должна была начаться 12 января 1943 года.

Ночь перед началом сражения по прорыву блокады Ленинграда запомнилась многим его участникам на всю жизнь.

На данном участке наступления в безмолвном ночном лесу было тесно от людей и техники. Здесь уже изготовилась к бою 136-я стрелковая дивизия Симоняка, а за ней еще дивизия, еще и еще. Чуть ли не у каждой сосны можно было наткнуться на артиллерийское орудие. Еще бы, их было около двух тысяч на каждый километр фронта — около 150 стволов. Такая плотность в тот период была еще только под Сталинградом.

Несмотря на тишину, напряжение людей было необычайное. В 61-й легкотанковой бригаде, которой одной из первых нужно было двинуться на позиции врага, помпотех соединения вместе со своими подчиненными еще и еще раз проверил зарядку аккумуляторов. Специальные керогазы собственной конструкции в холодную зимнюю ночь обогревали моторы танков, чтобы те можно было запустить в любой момент.

Мотострелковый батальон бригады вместе с батареей 76,2-мм пушек КТ-27 занимал исходные позиции.

Артиллеристам бригады приходилось особенно туго. Лошадей в блокадном Ленинграде не было вообще — всех съели. Поэтому люди сами впряглись в специально затопленные лямки, а орудия поставили на специально изготовленные лыжи. Для перевозки снарядов на пересеченной местности были изготовлены необычные сани. Артбатарея МСПБ 61 лтбр под командованием старшего лейтенанта П. Романова должна была двигаться в боевых порядках мотострелков и вести по врагу огонь прямой наводкой.

Танкисты бригады тоже активно готовились к наступлению. Будущий герой прорыва блокады лейтенант Осатюк и старший сержант Нечипуренко деловито распихивали в свои Т-60 балалайку и гитару. Популярные в бригаде музыканты (особенно они любили исполнять песню Клавдии Шульженко «Синий платочек») готовились показать нацистам иную музыку.

В 9 часов 30 минут 12 января 1943 года более 4,5 тысяч орудий и минометов двух фронтов и Краснознаменного Балтийского флота обрушили свой удар по позициям противника. После мощного артиллерийского удара наступил период разрушения огневых сооружений, а также наблюдательных пунктов, блиндажей и землянок, траншей и ходов сообщения, длившийся 50 минут. В полосе 268-й и 136-й стрелковых дивизий орудия прямой наводки подавили огневые средства противника на переднем крае обороны, обеспечивая форсирование Невы с малыми потерями.

Несмотря на ожесточенное сопротивление немецкой армии, наступление развивалось успешно.

Соединения Ленинградского и Волховского фронтов в районе Рабочего поселка № 5 на вечер 15 января разделяла узкая полоска шириной 1 км, но германские войска сопротивлялись с отчаянием обреченных и неоднократно переходили в контратаки, тем более что наши силы — 136 сд при поддержке танков 61 лтбр (два стрелковых полка и два батальона танков) пытались обойти поселок с флангов и окружить немцев.

Во время осуществления этой операции 16 января 1943 года и произошел знаменитый бой легкого танка Т-60 с тактическим номером «164» против двух тяжелых «Тигров».

Экипаж машины состоял из командира роты Т-60 лейтенанта Дмитрия Осатюка и механика-водителя старшины Ивана Макаренкова. Еще во время учебы танкисты поняли важнейшее свойство «малютки» — ее великолепную подвижность. Лейтенант требовал, чтобы в бою машина «танцевала», и механик, ценой упорнейшего труда, в совершенстве достиг этого.

В тот день на поляну, где шел бой, выползли из леса два тяжелых немецких танка. Передний намеревался, очевидно, ударить во фланг пехотной цепи, поблизости которой находилась «малютка».

Первое, что мелькнуло в уме Осатюка: «Спасти пехоту». Но как? Идти на таран? Это было бы заведомым самоубийством. Завязать огневую дуэль? Снаряды 20-мм скорострельной пушки отскакивали от брони германского танка, как горох от стенки. Оставалось одно — отвлечь внимание на себя.

— Ваня, танцуй! — крикнул Оеатюк.

Сначала машина рванулась вперед и быстро приблизилась к немецкому танку. Тот остановился, оценивая добычу. Разбить маленький танк крупнокалиберной пушкой, казалось, не составляло никакого труда. Немцы ринулись в атаку. «Малютка» ловко уклонилась. Началась погоня. Танки противника шли один за другим. Повинуясь команде Осатюка, Макаренков кидал машину из стороны в сторону, выписывал замысловатые вензеля, но не уходил от немцев за пределы видимости. Осатюк вел огонь из пушки с единственной целью ослепить вражеский экипаж, не дать ему вести прицельный ответный огонь.

— Держи вдоль леса, к круглой опушке! — приказал лейтенант.

Никогда еще Макаренков не орудовал рычагами управления так быстро, действуя на пределе человеческих возможностей. Казалось, танк, совершая неожиданные повороты, вот-вот перевернется.

Чем ближе к круглой полянке, тем больше росло напряжение. Но вот танк выскочил на поляну. Осатюк коснулся плеча механика. Макаренков сразу понял команду — такие сигналы подавались еще во время учений. Он мгновенно выключил левый фрикцион. Машина, послушная своему хозяину, взревела и, поднимая снежное облако, развернулась. Казалось, не было более удобной мишени для противника, чем танк, повернувшийся к нему бортом. Но Осатюк внезапно повернул башню и мгновенно открыл слепящий огонь в упор по смотровым щелям тяжелого германского танка.

Мощным рывком Макаренков увел «малютку» вперед. Немецкий танк со скрежетом повернул вслед за нашей машиной. Борт тяжелого танка теперь был обращен к роще.

В это время из-за деревьев вырвалась острая сверкающая полоска. Грянул орудийный выстрел. Потом второй… Через мгновение сильный взрыв внутри вражеского танка сотряс воздух.

— Ваня! Заманили дуру! Готово! — со вздохом облегчения вырвалось у Осатюка.

Обтирая рукавом пот, сбегавший крупными каплями со лба, Макаренков ответил так, будто участниками события были не он и не Осатюк:

— Не подвела наша «малютка».

Не прошло и трех минут, как у круглой поляны появился второй тяжелый танк. В считаные секунды скрытая за деревьями батарея 61 лтбр расправилась и с другой вражеской машиной.

Скорее всего, это были «Тигры» из 502-го тяжелого батальона танков вермахта за номерами «250005» и «250006». По немецким данным, в первой машине снаряд пушки попал в моторное отделение, и танк сгорел, а во второй машине артснаряд попал в башню; кроме того, у этой машины сломалась трансмиссия, и немцы подорвали ее сами 17 января.

Осатюку повезло еще тем, что свидетелем его боя с «Тиграми» было командование бригады, которое находилось вблизи злополучного поселка.

Как раз в то время, когда наши артиллеристы поразили второй тяжелый танк, комбриг с замполитом подскочили на «малютке» к огневой позиции батареи. У орудия, которое только что выручило Осатюка, стояли возбужденные артиллеристы, громко обсуждая подробности боя.

— Обработали на славу, — заметил Хрустицкий, показывая рукой в сторону нацистского танка.

Артиллеристы, почерневшие от копоти, в изодранной, перемазанной торфяной грязью одежде, не скрывали радости.

Этот бой с «Тиграми» стал основной составляющей в присвоении экипажу легкого танка Т-60 (для всего экипажа это, скорее всего, единственный случай) с номером «164» званий Героев Советского Союза.

Так сложилось, что во многих историко-литературных произведениях о прорыве блокады Ленинграда экипажу танка Т-60 под командованием Осатюка кроме этого боя стали приписывать и несуществующие подвиги. Поэтому автор считает нужным изложить всю хронику боевой деятельности танкистов Осатюка и Макаренкова в этой операции, тем более что продолжалась она всего два дня — 16 и 17 января 1943 года.

На следующий день после вышеописанного боя упорное сражение развернулись за город Шлиссельбург, который освобождали 86 сд Героя Советского Союза В. А. Трубачева, 34 лбр и бронебатальон 61 лтбр. Рано утром 16 января 330-й полк подполковника Г. И. Середина из 86-й стрелковой дивизии начал штурм города. В каменных зданиях за прочными стенами немцы чувствовали себя уверенно и сопротивлялись с особым ожесточением. Большую помощь штурмовым группам подразделений оказывали орудия прямой наводки и бронеавтомобили БА-10. Они били по амбразурам, разрушали стены домов, уничтожали вражеские пулеметы. Дом за домом, квартал за кварталом переходили в руки наших бойцов.

В один из решающих моментов боя на побережье младший лейтенант А. H. Рядовкин с группой бойцов первым ворвался во вражеский ДЗОТ. Туда же вбежали еще несколько германских солдат. В этой схватке Рядовкин, расстреляв все патроны, уничтожил гранатой врагов и погиб при этом сам.

К 17 января войска Волховского фронта захватили Рабочие поселки № 4 и 8, станции Подгорная и Синявино и вплотную подошли к Рабочему поселку № 1. Коридор, разделявший войска Ленинградского и Волховского фронтов, стал совсем узким.

Командующий 67-й армией приказал командиру 136-й дивизии, усиленной четырьмя артиллерийскими и минометными полками, 61-й легкотанковой бригадой (2 батальона Т-60, МСПБ) и одним батальоном 138-й бригады, перейти в решительное наступление и соединиться с частями 2-й ударной армии в Рабочем поселке № 5. 123-я стрелковая бригада должна была встретиться с волховчанами в Рабочем поселке № 1. 102-й стрелковой бригаде совместно с 220-й танковой бригадой предстояло завершить окружение противника в городокском узле сопротивления.

Командир 26-го армейского корпуса противника решил вывести свои блокированные части из Шлиссельбурга, бросив в контратаку до двух пехотных полков, поддержанных танками. Но прорыв не удался. Враг потерял убитыми и ранеными около 500 солдат и примерно столько же пленными.

Однако во время борьбы с немецкими окружениями танк Т-60 с номером «164» был подбит. Это произошло на рассвете 18 января. В «малютку» попал снаряд, и на танке сорвало гусеницу. В ногу был ранен механик-водитель Т-60 Макаренков, которого Осатюк вытащил через нижний люк, перевязал и под обстрелом противника дотащил до санитаров. Звание Героя Советского Союза Иван Михайлович Макаренков получил уже в госпитале.

Через несколько части войска Волховского и Ленинградского фронтов соединились. Блокада Ленинграда была прорвана. 18 января 1943 года завершилась операция «Искра». Отличившаяся при ее проведении 61-я легкотанковая бригада впоследствии получила наименование 30-й гвардейской танковой бригады.

За бои по прорыву блокады звание гвардейской получило еще одно соединение Ленинградского фронта: 136-я стрелковая дивизия, с которой взаимодействовала 61 лтбр, стала 63-й гвардейской дивизией. Танкисты послали ханковцам, ставшим за 7 дней их боевыми братьями, самые сердечные поздравления.

После завершения операции «Искра» прошло еще несколько дней. Комбриг 61 получил записку от члена Военного совета Ленинградского фронта генерал-майора Штыкова.

«Тов. Хрустицкий!

Искренне поздравляю с наградой и гвардейским званием.

Будучи у тов. Сталина 6 февраля докладывал о действиях вашей бригады и поведении танкистов. Сталин сказал: „И на маленьких танках при желании тоже можно хорошо воевать“.

Надо теперь закрепить достигнутое и боевыми делами заработать орден. При желании это возможно».

В эти же дни вышел указ о присвоении Осатюку и Макаренкову званий Героев Советского Союза.

Макаренков, как уже говорилось, лежал в это время в ленинградском госпитале, в здании Педагогического института имени А. И. Герцена.

В день опубликования указа сосед по койке спросил Макаренкова:

— Иван, тебя как по батюшке величают?

— Михайлович.

— Указ есть: звание Героя присваивают Ивану Михайловичу Макаренко, не тебе ли?

— Не, моя фамилия Макаренков, а не Макаренко. Да и какой я герой!

Но в госпиталь уже явились танкисты, поздравляли боевого друга, объяснили, что в указ будет внесена поправка.

В Музее обороны Ленинграда с марта 1947 года экспонировался танк Т-60 с номером «164» лейтенанта Д. И. Осатюка. Правда, вероятность, что именно на этой машине его экипаж и совершил вышеописанный подвиг, весьма мала. Впоследствии при ликвидации музея в 50-е годы этот Т-60 бесследно исчез.

Но в памяти потомков надолго останутся стихи из произведения поэта Виссариона Саянова, посвященные 61-й легкотанковой бригаде.

«Недоросли»

Одной из причин, определяющих боеспособность танковой части или подразделения, является компетентность его командного состава. Германский офицерский состав был сложившейся многовековой кастой и в целом являлся более образованным, нежели наши доблестные командиры. Отечественная каста находилась, как тогда говорили, «в Париже», да и вообще после революции была рассеяна по всему миру. Однако нет худа без добра. Изменение социальной системы позволило сделать военную карьеру многим народным самородкам, которые в царской армии не пробились бы дальше унтер-офицера. Эта генерация умела побеждать за счет нестандартных тактических решений и морально-волевых качеств. Но иногда среди командиров РККА встречались такие экземпляры, от которых в ужас приходили даже наши «народные» военачальники. На 2-й технической конференции бронетанковых и механизированных войск Ленфронта, проводившейся 22 сентября 1943 года, было приведено несколько примеров «выдающейся компетентности», выявленных в результате проведения проверок и зачетов.

Работники АБТВ Ленинградского фронта подошли к сложным проблемам, характерным для всей Красной армии того периода, достаточно творчески. В течение нескольких месяцев, предшествующих конференции, они письменно и устно тестировали различные категории руководителей, непосредственно связанных с бронетанковыми войсками (фронта). Не ленились даже ходить на занятия в учебные подразделения и слушали, как проходит обучение новобранцев. Подобные подходы свидетельствовали о том, что кризис поражений первых лет войны начал постепенно преодолеваться, а также о том, что начала формироваться армия победителей, разгромившая впоследствии вооруженные силы немцев — народа, по своему психотипу наиболее склонного к военному делу.

Сам доклад был построен не в характерной для советской системы обличительно-запугивающей манере, а в достаточно ироничном ключе сравнения известных российских и советских литературных персонажей с их аналогами из бронетанковых частей Ленинградского фронта.

Докладчик, оценивая ситуацию, перенесся на год назад — в страшный 1942-й, когда решались проблемы выживания нашего государства. Но и в этих условиях находились нарушители дисциплины, которые возили дрова для бани на танках Т-26, ездили на бензозаправщике «на пьянку», делали караульную будку из кабины автомобиля ЗиС-5. Тогда с лицами, замеченными в порче скудного военного имущества, поступали по закону «сурового военного времени». Осенью 1943 года была совершенно другая ситуация, требующая кропотливого воспитания различных категорий командного состава. Тем более что уровень теоретических и практических знаний некоторых офицеров и сержантов оставлял желать лучшего.

Всех проверяющих просто поразил заместитель начальника штаба по спецсвязи 222-й танковой бригады техник-лейтенант Дубровин, который не знал, какие танки состоят на вооружении его соединения, и по внешнему виду не мог отличить танк KB от танка Т-34.

Среди командиров боевых машин было много таких, кто считал себя «великими полководцами», глупо уверенных в том, что знание материальной части им совершенно не нужно. Например, лейтенант Сайдуков из 46-го гвардейского танкового полка на вопрос, как устроен и как регулируется главный фрикцион машины KB, ответил: «Зачем мне это знать? Моя задача — командовать, воевать, а для регулировки, смазки и подготовки танка к бою есть техники и механики-водители».

Под общий хохот зала докладчик сравнил его с Митрофанушкой, В бессмертном произведении Фонвизина «Недоросль» мать Митрофанушки не советовала ему изучать географию, считая, что это не дворянское дело, — на то извозчики есть. Она, безусловно, поддержала бы своего «единоутробного дитятку» Сайдукова и не посоветовала бы, конечно, изучать материальную часть танков, забивать и без того свою слабую головку моторами, коробками, разными смазками, — пусть это техники да механики мучаются. Дело Сайдукова командирское — «впереди на лихом коне»: сесть в танк и сказать «повези меня туда-то», его и повезут.

Другой «самородок» — техник-лейтенант Маточкин — на вопрос о месте расположения ведущих колес танка БТ ответил: «Это смотря откуда смотреть и при какой скорости».

Докладчику невольно вспомнился… сам Митрофанушка, когда, показывая свои глубокие познания в грамматике, на вопрос Правдина: «Дверь — это что, имя существительное или прилагательное?» — глубокомысленно отвечал: «Это смотря какая дверь. Ежели вот эта, дак эта прилагательная, потому что она к своему месту приложена, а вот та, что у чулана шестую неделю стоит не навешена, дак это существительна». «Ну, а дурак? — спрашивал Правдин. — Что это, прилагательное или существительное?» — на это Митрофанушка, не задумываясь ответил: «Известно, прилагательное, раз к дураку приложено».

Наверное, нашим командирам (говорил литературовед-докладчик подполковник Федоров) надо было задать подобный вопрос товарищу Маточкину после его столь глубокомысленного дипломатического ответа на простой и прямой вопрос о количестве и расположении ведущих колес в танке БТ, с тем чтобы окончательно решить — какое «крепкое» имя существительное следовало бы приложить к фамилии товарища Маточкина после его ответа.

При проведении зачетов среди офицерского состава было обнаружено немало «изобретателей», которые «мгновенно» создавали и вводили новые изменения в конструкцию существующих машин.

Так, например, начальник химслужбы 46-го гвардейского танкового полка уверял, что на танках KB устанавливается один водяной радиатор в трансмиссионном отделении над мотором, а иногда и в боевом.

Командир роты радистов из 12-го учебного танкового полка старший техник-лейтенант Треньяков уверял, что на танке KB устанавливается аккумулятор с напряжением 144 вольта.

Командир танка младший лейтенант Михайловский не знал не только емкости водяной, топливной и масляной систем своей машины, но не мог показать, куда заливаются вода, масло и горючее. На вопрос: «Через сколько часов работы танка меняется смазка в КПП?» — отвечал, что через 5 часов.

Говоря о технических знаниях, нельзя не сказать пару слов о названиях и технических терминах, которые иногда фигурировали в совершенно официальных документах и повседневных разговорах.

Например, младший лейтенант Калинин из 12-го учебного танкового полка, проводя занятия с курсантами, заявлял: «Фрикцион стартера такой же, как на машине, он только поменьше и его назначение букснуть, когда двигатель захватило», Но оказалось, что малограмотные слушатели не очень понимают, чем захватило двигатель. По логике незадачливого преподавателя, — если назначение фрикциона стартера букснуть, то назначение мотора — крутнуть КПП, а пушки — пульнуть. Докладчик привел пример уже другой книги — Корнея Чуковского «От двух до пяти», где трехлетний Юра не стреляет, а пуляет из ружья и очень схож по своему уровню культуры с командиром Красной армии Калининым.

В той же учебной части служил лейтенант Кирьянов, который при обучении танкистов, объясняя задачи экипажа танка в засаде, говорил: «Как только мы с вами головной хвашистский танк поймали на нитку — огонь — и долбим, долбим его по борту».

Техник-лейтенант Рассказов также отличался «культурой» в изложении технических терминов, говоря: «Центрить КПП можно было либо по движку, либо по борточкам».

Рядовые танкисты и так толком не знали никаких технических терминов, а подобный сленг окончательно путал их «неокрепшее сознание».

Бестолковые объяснения командиров и начальников при обучении л/с танковых экипажей, скорее всего, были связаны с тем, что они сами весьма поверхностно знали материальную часть.

Только в этом случае на уровень Ленфронта из 46-го гвардейского танкового полка (помощник командира по технической части капитан Тышко) могло поступить следующее предложение народного умельца, красноармейца-изобретателя Бунина следующего содержания: «Так как наши танки часто застревают в канавах и болотах, что ни выехать ни взад, ни вперед, предлагаю на ведущие колеса крестом, как на кружале конного привода, привинтить бревна на 1–2 метра выше танка, чтобы машина могла выйти задним ходом из канавы или кювета. Для привертывания бревен, чтобы легче было экипажу, надо делать скобы вроде хомутов с гайками и привертывать вместе с колесом, когда машина засевши. До этого бревна возить на крылах танка.

Можно, что и другое придумать, чтоб машина не садилась в канавах, а сама вылазила из них и била гадов».

Конечно, понятно желание «народного Кулибина» облегчить участь танкистов, но дело-то не в этом. Один совершенно безграмотный человек написал совершеннейшую галиматью, а другой не разъяснил ему невозможность технической реализации его предложения, а направил это «творение» в управление БТ и МВ фронта — пусть разбираются там.

Для того чтобы эффективно эксплуатировать достаточно высокотехнологичную, особенно для того времени, бронетанковую технику, необходимо правильно вести документацию, отражающую техническое состояние гусеничных боевых машин. Однако и в достаточно стабильных условиях Ленинградского фронта командиры частей и соединений нередко без прочтения «подмахивали» акты и отчеты, порождая настоящие литературные шедевры. Например, в одном из актов-рекламаций, который подписал некий майор Кубраков, было написано: «Причина аварии, поломки — недобросовестный износ». Этот новый термин немало повеселил сотрудников ремонтного предприятия. Другая «литературная новинка» — извещение № 9 в вышестоящий штаб — имело следующую структуру:

«1, Округ Ленинградский… / почт. Ящик, пп № 86677./.

2. Город Ленинград.

3. Марка машины KB-1.

4. Завод изготовитель или ремзавод № 371.

5. Номер машины заводской… 5116.

6. Время получения машины с завода — 22 апреля 1943 года.

7. Машина проработала со времени получения с завода 48 часов…

8. Описание обнаруженного преждевременного износа, поломки или аварии — заклинение башни.

9. Причины преждевременного износа или аварии. Причина будет выяснена при вскрытии башни .

10.  Прошу отремонтировать представителя инспекции НКТП в части для составления акта-рекламации .

Подобные литературные опусы, несмотря на свою комичность, в немалой степени характеризовали уровень командно-штабной и технической культуры в Красной армии. К сожалению, фактор некомпетентности в отдельных случаях «крепко влиял» и на боевые операции, особенно на те, которые проводились в рамках «боев местного значения», где не всегда присутствовало всевидящее око фронтового начальства.

В феврале 1942 года 8-я советская армия сражалась в составе Ленинградского фронта, содействуя 54-й армии при проведении Любанской операции, направленной в конечном счете на прорыв блокады Ленинграда. На участке этого объединения и произошел анекдотичный случай, во «всю мощь» характеризующий достоинства и недостатки нашей родной армии.

Дело было в 16-й танковой бригаде. Следует сразу сказать, что в документах Ленинградского фронта (данные на 15 февраля) это соединение числилось за 54-й армией. Но в отчете 8-й армии указано, что 16 тбр передана в 54 А только к исходу 27 февраля 1942 года. А за 10 дней до этого срока и произошли указанные события.

10 февраля 16 тбр, отведенная во второй эшелон и не имеющая матчасти, начала получать отремонтированные танки Т-26 и БТ с заводов Ленинграда. На 12 февраля в бригаде было 3 БТ-5 и 2 Т-26, а в пути к месту дислокации находилось еще 13 боевых машин. Все прибывшие танки сосредотачивались в районе Александровки, где и приводились в порядок после марша.

18 февраля последовал приказ выделить из состава 16-й танковой бригады 4 танка Т-26 и один БТ-5 для совместных действий с 294-й стрелковой дивизией Красной армии. Десантно-штурмовые группы из танков и пехоты (тогда терминология была несколько другая — их называли блокировочно-штурмовые группы. — Примеч. авт.) ограниченными силами должны были провести наступление частного характера. В боевом приказе 294 сд задача была сформулирована так: «Танкам совместно с 294 сд, в составе блокировочно-штурмовых групп прорвать оборону противника на фронте — лес 0,5 км, юго-восточней отметки 68,2, река Светленькая и уничтожить противника, нанося удар в направлении озера Белое».

Такая задача была явно не по плечу 5 танкам и приданной ей пехоте. Целесообразно было поставить конкретную задачу каждой блок-штурмовой группе, и не по рубежам и направлениям, а конкретно по выявленным целям.

Необходимо сказать, что при постановке задачи присутствовали специалисты из отдела АБТВ 8-й армии — подполковник Петровский и майор Иванов. Они указали начштабу дивизии на структурные недостатки боевого приказа на наступление. Но тот уже ничего не хотел менять. Возникла перепалка. После скандала танкисты, бывшие «ближе» по своему положению к вышестоящему штабу, доложили суть проблемы начштабу армии. После «взбучки» сверху задача танкам была поставлена «более целеустремленно, отменявшая предыдущую задачу как некорректную и непосильную». Однако при постановке задачи начальник штаба имел дело с командиром и начальником штаба 16-й танковой бригады, а не собственно с командиром роты, танки которого и должны были прикрывать пехотинцев. Начштаба 294 справедливо полагал, что он (командир роты) получит задачу от командира бригады. Но все случилось, как в испорченном телефоне. Командир 16-й танковой бригады то ли забыл, что ему говорили в штабе дивизии, то ли имел какое-то свое видение на проблему, но боевая задача им была поставлена уже по-иному. «Произвести рекогносцировку подступов к полю боя и поля боя всем экипажам на участках полков 294 сд». Он не сказал командиру роты, каким методом, с кем и как будут действовать танки. И командир танковой роты (на тот момент старший лейтенант Кравченко) проходил весь день по указанной местности и вернулся с рекогносцировки только вечером.

Прибывший на следующее утро проверить знания, задачи и организацию взаимодействия танков подполковник Петровский установил удивительные вещи. Первое — без каких-либо существенных обстоятельств был сменен командир злополучной танковой роты: вчера еще ей командовал старший лейтенант Кравченко, а сегодня (19 февраля) — старший лейтенант Ярцев. Второе — новый командир вчерашней задачи танкам не знал и с пехотными начальниками, а тем более с блок-штурмовыми группами, никакой связи, естественно, не установил и никакого взаимодействия не организовал. Третье — новоиспеченному командиру роты никто так и не сказал, как действовать и каким количеством танков. Он предлагал «свои услуги» командирам пехотных полков 294-й стрелковой дивизии и обещал даже не пять, а все 10 танков из его роты, но пехотинцы гнали его прочь, говоря: «Я такой задачи не имею и о танках ничего не знаю». Слова комполков 294 сд также можно интерпретировать по-разному: то ли им тоже не довели боевой приказ, то ли речь шла только о пяти танках, и предложение 10 машин дезориентировало пехотных командиров.

После открывшейся горькой правды командира танковой роты товарища Ярцева «под конвоем» начальника 1-го отделения АБТВ армии майора Иванова отвели в штаб 294 сд, где он наконец узнал общую и частную задачу, а также увязал свои действия с пехотными штурмовыми группами.

Параллельно с подготовкой пехоты и танкистов инженерные войска до пределов возможного прорубали просеки в направлении ДЗОТов противника, чтобы наши танки могли маневрировать на открытом пространстве. Правда, специалисты-саперы в спешке забыли, что деревья надо спиливать не на уровне снега, а под самый корень — на уровне земли. Впоследствии во время атаки на германские позиции один из наших танков сел на такой пень, словно пароход на мель, и вертелся волчком под обстрелом противника, пока его не сдернули «с насеста» с помощью лебедки.

В 10.00 19 февраля, после уточнения всех деталей, началось неспешное наступление советских войск. Танки (5 машин) совместно с частями 294 сд, выдвинувшись на передний край, вели интенсивную стрельбу с места по укрепленным огневым точкам противника. За этот день пехота 857 сп захватила два ДЗОТа и несколько траншей противника севернее моста через реку Светленькая.

Но в ночь на 20 февраля противник перешел в контратаку и, оттеснив наши стрелковые части, занял свои прежние позиции. Надо было начинать все заново. Атакующую группировку стали усиливать: подошли новые подразделения 294 сд, мотострелково-пулеметный батальон 16 тбр, а также отдельный бронебатальон (22 средних бронеавтомобиля БА-10), с 4 февраля оперативно подчиненный 16-й танковой бригаде для действий в составе уже 54-й армии.

20 февраля наши войска опять двинулись в атаку. Танки активно участвовали в бою: разбили 6 ДЗОТов, уничтожили одну ротную минометную батарею, два пулемета и до 60 офицеров и солдат противника. Наши гусеничные боевые машины с блокировочно-штурмовыми группами из 294-й стрелковой дивизии в общей сложности действовали с 19 по 26 февраля. За этот период они уничтожили 8 ДЗОТов, минометную батарею, два станковых пулемета, 84 офицера и солдата противника. Потерь у танкистов почти не было (и этому немало поспособствовали пни, которые саперы сделали слишком высокими), так как танки и бронеавтомобили в основном осуществляли огневую поддержку на значительном расстоянии от пней и германских позиций. Потери 16 тбр составили: убитыми 3 человека, ранеными 14 человек. Также прямым попаданием тяжелого снаряда была уничтожена бронемашина БА-10 (ее экипаж и составил безвозвратные потери).

Малые потери 16 тбр помимо ряда тактических обстоятельств и факторов объясняются в том числе и хорошей организацией управления подразделением в бою. Но какими средствами это было достигнуто и что бы было, если бы сотрудники АБТВ 8-й армии поленились или физически не смогли проверить постановку боевой задачи танкистам?

Между тем приключения 16-й танковой бригады продолжались. Утром 20 февраля в расположение соединения через Ладожское озеро стали перегонять тяжелые танки KB, переданные из 123 тбр. Технология их транспортировки из Ленинграда была отработана еще в конце 1941 года, а сама ледовая переправа для тяжелых танков «официально» открылась 15 января 1942 года (см. предыдущую главу). В данном конкретном случае использовалась упрощенная транспортная схема: впереди трактор с башней на санях, за трактором по той же колее — танк KB с экипажем, но с демонтированной башней. Был февраль, поэтому лед на Ладоге достаточно прочен. Однако танкисты не уследили за впереди идущим трактором, который прокладывал колею (и одновременно тащил сани с башней), сбились с проложенного пути и на злосчастном 9 км от Коккорево (там проваливалось много боевых машин) один из KB проломил лед и кормой ушел под воду. Экипаж успел выскочить и остался «воевать» с одной башней — машина утонула. Последующие танки KB благополучно переправились через Ладожское озеро. К 27 февраля 16-я танковая бригада имела в своем составе следующую материальную часть: на сборном пункте находились 3 KB (все боеспособны), 4 Т-26 (все боеспособны), 3 БТ-7 (один боеспособен), 11 БТ-5 (8 боеспособны). Из двух танков KB, ремонтирующихся на месте поломки, один находился в Кобоне, а другой — в Лаврово. Два танка БТ-5 экипажи чинили в Коккорево.

26 февраля была получена шифровка, согласно которой к исходу 27 февраля 16 тбр должна была перейти в подчинение 54-й армии и сосредоточиться в районе н/п Малукса.

27 февраля в 06.45 управление бригады, танковые подразделения, бронебатальон, мотострелково-пулеметный батальон выступили в новый район сосредоточения, выбыв из состава 8-й армии.

Следующий достойный литературного описания случай «оригинального» взаимодействия пехоты и танков произошел уже в середине войны — в период проведения так называемой Войтолово-Мгинской наступательной операции Красной армии.

После прорыва блокады Ленинграда с 19 марта 1943 года войска Волховского и Ленинградского фронтов проводили новую операцию, направленную на разгром все той же злополучной мгинско-синявинской группировки противника, которую не удалось разбить в августе — сентябре 1942 года. Закончили наступление фронты в разное время: Ленинградский — в конце марта, Волховский — в апреле. Анализ имеющихся материалов позволяет сказать, что Войтолово-Мгинская операция проводилась как часть плана «Полярная звезда» — полностью неосуществленного действа по разгрому войск группы армий «Север», и прежде всего демянской группировки 16-й немецкой армии. В связи с неудачами «головного» в этой операции Северо-Западного фронта активность Волховского и Ленинградского объединений была необходима в целях недопущения переброски соединений группы армий «Север» на южные фронты, где решался исход войны.

Основанием для проведения Войтолово-Мгинской наступательной операции явилась директива Ставки ВГК № 30066 командующим войсками Ленинградского и Волховского фронтов, подписанная И. В. Сталиным 7 марта 1943 года. Отмечу основные положения этой директивы.

«Для проведения операции по разгрому мгинско-синявинской группировки противника Ставка ВГК приказывает:

1. Командующему Волховским фронтом силами 10 стрелковых дивизий и 4 стрелковых бригад с соответствующими средствами усиления (это прежде всего 55-я и 8-я армии Волховского фронта. — Примеч. авт. ) прорвать оборону противника на фронте Вороново, Лодва и овладеть районом Сологубовка, Муя, перерезать в этом районе грунтовую коммуникацию противника, с последующим развитием удара в тыл мгинско-синявинской группировке противника. В районе Войтолово соединиться с войсками Ленинградского фронта, с тем, чтобы двинуться на север, в район Мги, окружить мгинско-синя вине кую группировку противника, уничтожить или пленить ее.

На фронте 2-й ударной армии (директивой Ставки ВГК № 30065 от 7 марта 1943 года 2-я ударная армия в полном составе и со средствами усиления с 8 марта 1943 года возвращалась в состав Волховского фронта) временно перейти к обороне.

2. Командующему Ленинградским фронтом силами 8 стрелковых дивизий и 3 стрелковых бригад с соответствующими средствами усиления прорвать оборону противника на фронте Красный Бор, поселок Песчанка, нанести удар в направлении Ульяновки и овладеть железнодорожной станцией Саблино, перерезать железную дорогу и шоссейное движение на участке Ульяновка — Мга с последующим развитием удара на Войтолово, в тыл мгинско-синявинской группировке противника.

В районе Войтолово соединиться с войсками Волховского фронта и совместно с ним окружить мгинско-синявинскую группировку противника, уничтожить или пленить ее.

На фронте 67-й армии временно перейти к обороне.

3. Начало операции обоих фронтов — 14 марта 1943 года. Операцию по ликвидации мгинско-синявинской группировки противника закончить не позднее 23 марта 1943 года.

4. Руководство операцией возложить на командующих войсками фронтов» [61] .

Вроде бы документ предельно ясен и пора действовать. Однако 14 марта 1943 года маршал К. Е. Ворошилов, координирующий от лица Ставки ВГК действия Ленинградского и Волховского фронтов, доложил в Москву о неготовности фронтов к операции и необходимости ее переноса на 4–5 дней.

В силу указанных обстоятельств наступление ударной группировки Волховского фронта (55-я и 8-я армии) началось 19 марта 1943 года. Именно в этих боях и участвовал 50-й отдельный тяжелый гвардейский танковый полк прорыва, ставший объектом нашего военно-исторического исследования.

Эта часть прибыла в состав армии 17 марта 1943 года — за два дня до начала наступления. Она была оснащена 21 тяжелым танком британского производства MKIV «Черчилль III/IV», а для разведки и связи в полку имелось также 3 английских легких гусеничных бронетранспортера «Универсал-Керриер». Танки «Черчилль» по советским меркам представляли из себя достаточно оригинальную конструкцию.

Во время Второй мировой войны британское командование продолжало реализовывать собственную концепцию применения танков, разделяя их на пехотные и крейсерские. Пехотные гусеничные боевые машины должны были применяться для сопровождения стрелковых соединений и частей, поэтому наиболее важным параметром тактико-технических характеристик этого типа танков являлась бронезащита, способная сохранить неспешно двигавшуюся за цепями пехоты боевую машину. Крейсерские танки предназначались для маневренных действий в составе крупных бронетанковых и мотомеханизированных соединений, поэтому главным защитным параметром ТТХ танка этого типа стала скорость и маневренность. Про вооружение здесь не стоит говорить — британские танковые пушки по своим параметрам значительно уступали советским, германским или американским артсистемам.

Оценивая конструктивные и эксплуатационные характеристики 40-тонного «Черчилля», созданного именно для поддержки пехоты, необходимо отметить любопытный факт. Пытаясь создать абсолютно неуязвимый с точки зрения бронезащиты пехотный танк (толщина брони в пределах 175–177 мм против 95–75 мм у обычного KB и 82–60 мм у облегченного KB-1С), способный к тому же сравнительно легко преодолевать фортификационные сооружения, англичане запрограммировали целый ряд параметров, которые в одном случае приносили пользу, а в другом вред. Так, большая длина этого танка позволяла легко преодолевать рвы и траншеи, но при этом машина имела такое соотношение геометрических параметров корпуса, что (даже по сравнению с более тяжелым германским «Тигром») резко ограничивало ее маневренные качества даже при наличии весьма удачной трансмиссии. Охват гусеницей корпуса, с одной стороны, позволял машине преодолевать препятствия, недоступные для других танков, а с другой — привел к резкому повышению поражаемости лобовых ветвей гусениц. Почти все подбитые танки имели попадания в лобовые ветви. Кроме того, зимой салазки верхней ветви гусениц забивались снегом (это особенно проявилось в России), из-за чего гусеница поднималась выше погона башни и заклинивала ее.

57-мм артсистема, которой вооружались «Черчилли» 3-й и 4-й производственных модификаций, своей бронебойной гранатой пробивала броню двух бортов немецкого среднего танка Pz. Kpfw.III, суммарной толщиной в 60 мм, с дистанции 950 метров. Она по своим характеристикам значительно уступала советским 76,2-мм артсистемам Ф-32, Ф-34 и ЗиС-5, которые устанавливались на тяжелых KB и на средних Т-34. К тому же британская пушка в своем боекомплекте не имела осколочно-фугасных боеприпасов, а только бронебойные и осколочные (осколочных, правда, не было на советских танках). Последнее обстоятельство заметно снижало эффективность применения танков для поддержки пехоты.

Собственно, 3-я и 4-я модификации «Черчилля» отличались между собой конструкцией башни и 57-мм артсистемы.

Выпуск модификации «Черчилль III» начался в феврале 1942 года. 6-фунтовая (57-мм) пушка МКIII была установлена в новой сварной башне увеличенного размера. Кроме того, на этих машинах гусеницы закрыли крыльями.

«Черчилль IV» ничем не отличался от предыдущей модели, за исключением способа изготовления башни, — она была литой. На большинстве танков этой модификации устанавливали 57-мм артсистему MKV с более длинным стволом. Такая 6-фунтовая пушка легко отличима от более раннего варианта МКIII установкой противовеса-набалдашника у дульного среза.

Единственной иностранной армией (не считая Канады и, возможно, Австралии — стран Британского Содружества), получившей во время Второй мировой войны танки «Черчилль», стала Красная армия. Наши специалисты, конечно, понимали, что «Черчилли» уступают КВ по своим характеристикам, но из-за больших потерь на советско-германском фронте мы согласились получать и эту «не доведенную до конца машину», тем более что с танками Pz. Kpfw.III и Pz. Kpfw.IV большинства модификаций «Черчилли» вполне реально могли бороться на равных. В Советский Союз в рамках программы ленд-лиза было отправлено (нередко танки изымались даже из регулярных частей британской армии. — Примеч. авт.) 344 боевые машины модификаций III и IV, из которых до места назначения «доплыли» 253 единицы. «Черчилли», так же как и тяжелые танки KB и КВ-1С советского производства, поступали в отдельные гвардейские тяжелые танковые полки прорыва. В каждой такой части согласно штату № 010267 полагалось иметь 21 танк и 214 человек личного состава. Звание «гвардейский» присваивалось сразу после приказа о формировании полка, так что особых героических заслуг у 50-го тяжелого полка прорыва пока не было.

19 марта 1943 года войска 8-й армии Волховского фронта после 135-минутной артподготовки перешли в наступление. Дивизиям первого эшелона — 356-й (комдив генерал-майор Ф. К. Фетисов), 265-й (комдив полковник Б. Н. Ушинский), 286-й (комдив полковник A. A. Волков), 374-й (комдив полковник C. B. Коломиец) и 378-й (комдив генерал-майор И. М. Платов) — удалось прорвать немецкую оборону на участке Вороново — Лодва шириной 8 км и продвинуться вперед на 2–5 км.

Как проходили эти бои, хорошо видно из описания боевых действий 50-го танкового полка, который взаимодействовал с частями 374-й стрелковой дивизии.

К операции на этом участке фронта вроде бы готовились тщательно: была проведена рекогносцировка местности и созданы колонные пути для продвижения к траншеям противника, так как наступать наши танки должны были сквозь кустарник высотой 35–40 см. Но в 50-м полку, который прибыл за два дня до начала наступления, сделать этого не успели и решили двигаться по открытой, но более болотистой местности, видимо надеясь на русское «авось». Обвинять командование части в безответственности здесь, наверное, нельзя. Кто бы разрешил отменить запланированное Ставкой наступление? Понадеялись, что пронесет. Не пронесло.

«Черчилли» поддерживали пехоту 374 сд в атаке на участке урочище Пушечная гора (отм. 70,2). Из 21 боевой машины, участвовавшей в этом бою, 12 застряли на болотистой местности и подорвались на минах, а два были подбиты артиллерийским огнем. Семь оставшихся машин ворвались на германские позиции, но пехота атаку не поддержала, и танки, расстреляв боезапас, вернулись в исходное положение. Пока танкисты и пехотинцы приводили себя в порядок, понятно, что никакого продвижения на этом участке не было, в другом месте наступления 8 А (участок Вороново — Лодва) была введена в бой подвижная группа в составе полка 64-й гвардейской стрелковой дивизии (ранее 327-я стрелковая дивизия) и танкового батальона 122-й танковой бригады. Ей удалось обойти с севера мощный узел обороны Карбусель и продвинуться до железнодорожной платформы Турышкино.

В это время 374 сд опять собралась прорывать оборону противника. Эта акция должна была сопровождаться поддержкой танков 50 гв. оттпп.

22 марта пять «Черчиллей» под командованием гвардии капитана Белогуба, согласно боевому распоряжению штаба 374 сд, должны были атаковать противника в направлении развилки дорог в 400 м от озера Белое. Этим документом атака была назначена на 08.30. Сигналом для действий пехоты являлся проход танков через ее боевые порядки. В назначенное время «Черчилли» двинулись в атаку, но пехота вперед не пошла. Стрелки сидели в окопах и провожали танкистов удивленными взглядами. Оказывается, командование 374 сд операцию отменило, но танкистов об этом известить забыли. В это время «Черчилли» ворвались на немецкие позиции, где четыре машины были подбиты артиллерией, и лишь один танк вернулся на исходный рубеж атаки.

Толстая броня «Черчиллей» помогла экипажам выжить — танкисты сидели в обездвиженных танках и вели огонь с места. Эта эпопея началась около 11.00 22 марта и продолжалась три дня — до 25 марта 1943 года.

Каждую ночь автоматчики 50-го танкового полка из мотострелково-пулеметной роты доставляли танкистам боеприпасы и продовольствие, а перед рассветом уходили. За трое суток «Черчилли» уничтожили артиллерийскую батарею, 4 ДЗОТа, склад с боеприпасами и до двух взводов пехоты. Танк капитана Белогуба держал под обстрелом 105-мм батарею противника и не давал ей переместиться на другое место.

В это время командир танкового полка ругался с командованием 374-й стрелковой дивизии, требуя от пехотинцев продвинуть свои силы на рубеж, занятый танками. Немцы неоднократно предлагали экипажам подбитых машин сдаться в плен, на что танкисты отвечали мощным пулеметным и артиллерийским огнем. В связи с тем, что связь по радио между «окруженцами» и нашими штабами почему-то велась открытым текстом, немцам стало известно о том, что группой командует гвардии капитан Белогуб. 25 марта в радиообращении, повторенном через громкоговорители, они предъявили ему ультиматум: бросить танки и отойти к своим. Во время отхода германское командование обещало прекратить огонь. Белогуб ответил отказом. Тогда перед его танком был выставлен белый крест — «знак того, что они похоронят советского командира». На самом деле, вероятнее всего, подобной меткой был обозначен объект уничтожения, чтобы германская авиация разбомбила именно этот танк, а не немецкие позиции. Но авиация врага почему-то не прилетела. Тогда по нашим «Черчиллям» был открыт сильный артиллерийский огонь, после чего в атаку пошла германская пехота. Танкисты отбивались несколько часов. Когда кончились снаряды и патроны, они продолжали вести бой гранатами, выбрасывая их через левый бортовой люк (так как артиллерийским огнем противника верхние люки и люк правого борта на танке Белогуба были заклинены). Три соседних «Черчилля» огнем своих орудий также пытались прикрыть боевую машину Белогуба. Сам капитан Белогуб, связавшись по радио со штабом 374-й стрелковой дивизии, просил вызвать огонь на себя, чтобы смести наседающую пехоту противника. Но даже этого артиллерия 374 сд сделать не смогла — вовремя не подвезли снарядов! В это время командир танкового полка предпринял отчаянную акцию по спасению своих подчиненных — два отремонтированных «Черчилля», поддержанных мотострелково-пулеметной ротой 50 гв. оттпп и взводом из 374 сд, прорвались к окруженным, а главное — дали возможность двум тракторам С-65 зацепить танк Белогуба и эвакуировать его в тыл вместе с экипажем (л/с трех других подбитых танков отошел вместе с пехотой).

Ну что тут сказать? Хорошо, что танкисты за три дня «позиционной обороны» не потеряли ми одного человека убитыми — помогла толстая броня «Черчиллей». В отчетном докладе АБТВ 8-й армии говорится, что за такую организацию боевых действий комдив 374 был отстранен от должности. Но сколько еще подобных руководителей управляло ротами, батальонами, полками и дивизиями? Сколько человеческих жизней было потеряно благодаря их бездарности и некомпетентности? Ответ на эти вопросы можно искать вечно.

Похожей на этот бой была и судьба Войтолово-Мгинской наступательной операции.

Воспользовавшись тем, что войска 55-й армии к концу марта активные наступательные действия в основном прекратили, а войска 67-й и 2-й ударной армии стояли в обороне, немецкое командование 18-й армии перебросило против наступавших войск 8-й армии свои 21-ю и 121-ю пехотные дивизии, два полка 11-й пехотной дивизии. Со 2 апреля основные силы 8-й армии вынуждены были перейти к обороне. Противник же, подтянув дополнительно 5-ю горнопехотную и 69-ю пехотную дивизии, 11 апреля сам перешел в наступление, впрочем, тоже не слишком удачное.

Из жизни «реставраторов»

Особенностями работы ремонтной базы Ленинградского фронта являлись относительная оторванность его армий и оперативных групп от остальной страны и наличие большого количества ремонтных предприятий, позволявших вернуть в строй даже самые архаичные и редкие танки. Тем более что основные операции Ленфронта с 1941 по 1944 год носили локальный характер.

Самым тяжелым периодом для ремонтных служб стал 1941 год. Сначала выяснилось, что ремонтные летучки типа «А» и «Б» с вольнонаемным составом не в состоянии эффективно были обслуживать и эвакуировать бронетанковую технику. Тем более что основным видом танка Ленфронта (из-за близости до эвакуации Ленинградского Кировского завода — ЛКЗ) с 1941 по начало 1943 года являлся тяжелый KB, а не средний Т-34, как на других фронтах. Для эффективного полевого ремонта создавались ПТРБ — подвижные (иногда пишут передвижные) танковые ремонтные батальоны (в 1941 году их было три).

Не хватало тягачей и специализированных кранов. К началу боевых действий во всех бронетанковых частях фронта насчитывалось 2 тяжелых трактора «Ворошиловец», 7 тракторов типа «Коминтерн», 17 тракторов ЧТЗ-60 и ЧТЗ-65, 7 тракторов СТЗ и 3 трактора ХТЗ.

Из-за недостатка эвакуационных средств только в июле 1941 года было оставлено и подорвано 12 танков Т-28, 22 танка семейства БТ-2–5–7 и 11 танков Т-26. Всего же в 1941 году под Ленинградом на оккупированной территории из-за невозможности эвакуации оставили или подорвали 204 боевых и 2630 вспомогательных машин, что вполне хватило бы на оснащение одной полноценной танковой дивизии.

Чтобы хоть что-то спасти, еще в июле 1941 было принято решение о формировании фронтовой внештатной эвакуационной группы. Она имела 8 «Ворошиловцев», 4 «Коминтерна», 7 тракторов ЧТЗ-60/65, автомобилей ГАЗ и ЗиС — 35 машин. Что интересно, автомобили ЗиС-5 были бронированы Ижорским заводом и использовались для подвоза боеприпасов действующим частям и вывоза с переднего края АБТ имущества. За пять месяцев 1941 года этой группой было эвакуировано: 49 тяжелых танков КВ-1 и КВ-2, 21 танк Т-28, 11 танков Т-34, 101 танк БТ-2–5–7, 15 танков Т-26, 2 трофейных танка, 2 бронемашины, 46 тракторов, 1233 колесные машины, 137 мотоциклов. Эвакогруппа перевезла 1850 тонн имущества.

Осенью 1941 года по инициативе заместителя командующего БТ и MB фронта инженер-полковника Шестопалова ремзаводом № 4 была произведена бронировка нескольких тяжелых тракторов «Ворошиловец». Теперь последние под огнем противника легко могли буксировать легкие и средние танки, что прекрасно проявилось в боях на Невской Дубровке. Однако тяжелые танки (особенно КВ) вытаскивать одному «Ворошиловцу» было затруднительно. Тогда по указанию того же Шестопалова из некондиционных корпусов танка KB завод ВТУЗ им. Сталина изготовил тяжелые тягачи КВ-Т, которые отличались от линейных танков KB отсутствием башни, несколько повышенным клиренсом, дополнительными боковыми люками лаза и специальными рымами.

Эта конструкция прекрасно показала себя при эвакуации танков в условиях лесисто-болотистой местности (впоследствии подобные машины, переделанные на ремонтных заводах и полевых мастерских из поврежденных танков KB, появились и на других фронтах. — Примеч. авт.), поэтому к началу 1944 года в каждой из эвакорот фронта находилось от 4 до б тяжелых тягачей КВ-Т.

Большие проблемы у наших ремонтных служб были со специальным подъемным оборудованием. В начале войны только крупные ПТРБ фронтового подчинения комплектовались промышленными кранами «Январец». Однако подобная конструкция являлась малоэффективной, так как башню танков Т-34 и KB она была поднять не в состоянии. Это сильно затрудняло ремонт боевых машин, особенно в прифронтовой полосе.

Но наши бойцы и командиры не были бы россиянами в философско-мировоззренческом смысле этого слова, если бы не начали искать оптимальное решение подобного вопроса. Сначала использовались «козлы», сделанные из бревен. К ним с помощью тягачей подгоняли танк и производили необходимый ремонт с подъемом башни или двигателя. Но вскоре «отечественные Архимеды» стали проектировать и создавать собственные конструкции самоходного 10-тонного крана.

21 ПТРБ разработала и реализовала авторскую конструкцию танкокрана, установив свое самодельное оборудование на шасси легкого танка Т-50. Когда выяснилось, что шасси слишком маломощно, кран переставили на базу от Т-34.

23 ПТРБ использовала два типа кранов: подъемное устройство, сделанное по чертежам 21 ПТРБ, и кран-лебедку с трофейного тягача. Эти системы монтировались на базе танков Т-34.

Не хватало сварочных аппаратов — по всему фронту собирали трофейные. И благодаря «немецкой помощи» количество сварочных постов к 1944 году стало в два раза больше штатных.

К 1 января 1943 года Ленфронтом эксплуатировались танки 23 марок. Такого положения больше не было ни в одном фронтовом объединении! Поэтому ремонт «танкостарины» осуществлялся не только на фронтовых ПТРБ (3 — в 1941, 4 — в 1942, 6 — в 1943–1944 гг.), стационарных ремонтных заводах № 4 и 27, рембазой № 72, но и на уцелевших после эвакуации и бомбежек предприятиях Ленинградского фронта. На основании постановления Военного совета Ленфронта завод ВТУЗ им. Сталина, Вагоноремонтный завод им. Егорова, Завод подъемных сооружений им. Кирова перешли на ремонт танков, а также на изготовление танковых деталей и запчастей.

Был произведен переучет всех танковых деталей на заводе № 174 им. Ворошилова и Кировском заводе, остальные детали поступали с Большой Земли через специальную систему баз и складов. В целях обеспечения запчастей из центра в декабре 1941 года в поселке Сясьстрой был сформирован склад АБТ имущества № 971 и два перевалочных отделения на причалах — «Коса» и «Гостинополье», которые имели задачу отгружать имущество попутными судами через Ладогу; на юго-западном берегу Ладожского озера были созданы два отделения склада № 101 — «Ладожское озеро» и «Марья», которые прибывавший груз отправляли железнодорожным и автомобильным транспортом в Ленинград. Также в поселке Бергардовка в целях удаления фронтовых запасов АБТ имущества от непосредственного воздействия артиллерии и авиации противника параллельно со складом № 101 был организован склад № 1706.

Для обеспечения войсковых частей были созданы отделения в поселке Шувалово, Рыбацком и Ораниенбауме. Доставка имущества в последний производилась водным путем через Каменный остров или Лисий Нос. Обеспечение в разные периоды приданных Ленфронту 8-й и 54-й армий производилось непосредственно со склада № 971 Сясьстроя, который находился на Большой Земле.

Стационарные предприятия и полевые ремонтные мастерские являлись частью сложной системы по ремонту разнообразной боевой техники Ленинградского фронта.

Разветвленная сеть ремонтных мастерских была необходима фронту как воздух, тем более что значительная часть выхода из строя боевой техники была обусловлена человеческим фактором — невнимательностью, ленью, безграмотностью, а порой и откровенной глупостью.

Первые «небоевые сложности» с эксплуатацией матчасти начались осенью 1941 года с понижением температуры воздуха. По далеко не полным данным, количество аварий и катастроф в ноябре 1941 года равнялось количеству аналогичных происшествий всего летнего периода, начиная с июня и по сентябрь включительно.

Наступившие, как всегда для нас, внезапно, заморозки привели к большому количеству размораживаний. Первая пятидневка морозов дала сразу 6 случаев поломок водяных помп моторов В-2К, В-2В, М-17 и М-5; два случая расплавления подшипников и 3 пожара. В основном это стало результатом полной технической неграмотности экипажей танков.

Чрезвычайно характерный случай произошел в 118-м танковом батальоне с машиной № 057–24 (БТ-7) у которой был совершенно разморожен двигатель. Уроженец глухого украинского села механик-водитель Онещенко на вопрос специалистов-ремонтников, как же ему удалось так «убить агрегат», удивленно разведя руками, ответил: «Кто ее знает, чего она замерзла на анихфризе. Вчерась робил на ей, а сегодня поутру дивлюсь, а вона змерзла». На вопрос о том, когда же сей «доблестный» наследник трудовой славы Марьяны Бажан (фильм «Трактористы». — Примеч. авт.) заливал антифриз, он ответил: «Да я не помню, как-то поначалу». Его тут же спросили, не подтекает ли радиатор. Ответ поразил специалистов: «Не… Вин тек сначала помаленьку, а потом перестав». Хохоча сквозь слезы, механика стали спрашивать, доливает ли он воду в радиатор, и в каком количестве. Онещенко, после раздумья, ответил: «Перед заводкой всегда мало, ну и дольешь… Другой раз какую-нибудь литру-два зальешь, и все».

Как говорят одесситы, и не только они, — «картина маслом». В результате доливания воды от антифриза не осталось и следа, а механик-водитель с трехклассным образованием, веря в могущество этой чудесной незамерзающей жидкости, спокойно проспал всю ночь, а когда проснулся, то оказалось, что машина разморожена.

Уже через 2–3 месяца с проблемой эксплуатации в зимних условиях кое-как справились. Для этого механикам-водителям были прочитаны лекции об эксплуатации матчасти в холодное время, а ремонтники лично проверили состояние большинства танков Ленинградского фронта.

Самой главной труднопреодолимой «бедой» Красной армии были отцы-командиры: взводного, ротного, батальонного, а иногда полкового и дивизионного звена. В отличие от высшего командования Красной армии они здорово проигрывали немцам аналогичного уровня в компетентности и дисциплине, что, особенно в 1941–1943 годах, вело к большим потерям в различных условиях боевой деятельности. Эти «креативные» ребята иногда и себя-то не могли толком сберечь. Вот примеры.

13 сентября 1943 года командира взвода 51-го танкового батальона 220-й танковой бригады лейтенант Русскин без разрешения командира батальона, не имея на свои действия никаких оснований, вывел танк Т-34–76 в обкатку. Вопреки здравому смыслу товарищ Русскин переехал через Володарский мост, выехал на многолюдное одностороннее шоссе и «во весь опор помчался» по направлению к Ленинграду.

На обратном пути, проезжая на большой скорости мимо контрольно-пропускного пункта (уж не знаю, то ли девушек-регулировщиц они увидели, то ли решили покрасоваться перед боевыми товарищами. — Примеч. авт.), механик-водитель танка старшина Катосов потерял управление своей боевой машиной, сшиб металлический столб и врезался в угол дома № 15.

В результате «таких гонок» на танке Т-34 был погнут правый кривошип ленивца, погнут ствол пулемета ДТ и выведена из строя шаровая установка.

Сам командир взвода лейтенант Русскин и командир танка лейтенант Ивченко, по-молодецки сидевшие во время движения боевой машины на башне, при наезде получили ранения и были отправлены в госпиталь. А танк снова отправился в ремонт…

Ночью с 10 на 11 июля 1944 года тяжелый танк ИС-2 тащил на буксире самоходное орудие СУ-76. Дело было в окрестностях Выборга в трех километрах от переднего края. Дорога, по которой двигался «этот состав», пересекала междуозерная река шириной в 200 метров и глубиной 9 метров. В районе моста через реку оба берега были заболочены и каменисты. Трудно сказать, в каком состоянии находились в этот период наши танкисты, но при проходе через мост буксируемая самоходка в 40 метрах от берега отцепилась от танка и упала в реку. На танке этого даже не заметили. Он промчался еще 60–70 метров и также рухнул с моста, причем башней вниз, затонув на глубине 8 метров. Мигом протрезвевшие экипажи, которые находились в танке и на самоходке, вплавь выбрались на берег и вызвали ремонтные службы 91-й эвакороты. В этот же день на берег водоема прибыла машина ГАЗ-АА с персоналом и необходимым оборудованием, а также 5 тягачей: 2 СТЗ-65 и 3 «Ворошиловца».

С самоходкой СУ-76 наши ремонтники справились быстро, а вот со злополучным буксиром — танком ИС-2 — пришлось повозиться.

Боевую машину решили вытаскивать при помощи полиспастов и тракторов, причем сначала ИС-2 нужно было перевернуть с башни на гусеницы. К месту эвакуации привезли 2 полиспаста: один мощностью в 120 тонн, другой в 50 тонн, а также нужное количество тросов, серег, роликов и другого необходимого специального оборудования.

На следующий день закипела работа. Полдня солдаты таскали бревна и мостили ими берег, чтобы тракторы могли как можно ближе спуститься к кромке воды. После этого требовалось 45-мм тросы зацепить за танк, находившийся на 8-метровой глубине. Из-за отсутствия специального водолазного костюма было принято решение «произвести прицепку путем привязывания одного конца веревки за трос, который должен быть прицеплен к танку и находился на лодках и на плотах, а другой конец веревки подводился хорошо плавающим красноармейцем под гусеницу поддерживающего катка, затем вытаскивается опять наверх в лодку, после чего пропускался трос и производилось соединение концов». Далее «производилась зарядка» полиспаста и зацепление его за точку опоры — «мертвяк». Точкой опоры для полиспаста служило дерево диаметром 80–90 см, которое было дополнительно усилено врытым в землю бревном. Когда все необходимые подготовительные работы были закончены, за выходной конец полиспаста прицепили 2 трактора С-65 и один трактор «Ворошиловец». После этого по установленному сигналу все тракторы одновременно пришли в движение и в результате полученного тягового усилия через полиспаст танк перевернули с башни на гусеницы. По окончании этой операции у затонувшего танка вновь была произведена перецепка, и процесс вытаскивания ИСа возобновился. После 40–50 метров буксировки один из полиспастов не выдержал нагрузки, а мощность другого в 120 тонн стала недостаточна. Тогда бригада ремонтников смонтировала двух роликовый полиспаст, что дало возможность все-таки вытащить танк из водоема. Двое суток ушло у подразделения 91-й эвакороты на то, чтобы исправить «лихие подвиги» танкистов и самоходчиков. А ведь еще надо было ремонтировать эти боевые машины!

Незаметный труд л/с эвакорот подобен труду саперов. Приходится делать свою работу под огнем противника, нести потери, не нанося, в свою очередь, врагу никакого разрушительного урона. Это достаточно трудно психологически — у бойцов не происходит эмоциональной разрядки нервной системы. Однако, несмотря на все трудности, специалисты высокого класса у нас были, и делали они свою работу мастерски.

На подступах к Выборгу сражалась прославленная 30-я гвардейская танковая бригада (бывшая 61-я легкотанковая) Ленинградского фронта.

Ее 1-й батальон написал бойцам ремонтно-восстановительной роты боевой листок. В нем говорилось:

«Товарищи ремонтники! От вас зависит боеспособность машин, на которых мы бьем фашистов. Не жалейте сил, чтобы еще быстрее, еще лучше восстанавливать каждый танк, израненный в бою. Пусть ничто не помешает нашей боеспособности. Мы на вас надеемся…»

Ремонтники повесили у себя боевой листок с этим призывом, в ответ выпустили свой и передали его в батальон. Ответ состоял из трех слов, написанных красным карандашом: «Надейтесь, не подведем».

Не было случая, чтобы ремонтники подвели. Однажды, после одного из боев на Карельском перешейке, танк 30-й гвардейской бригады, нарвавшись на засаду, был подбит и отрезан от основных сил. Экипажу удалось уйти к своим. Нацисты водрузили на покореженной башне свой флаг. Однако на рассвете группа наших смельчаков подтянула к подбитому танку стальной трос, и другая боевая машина стала оттаскивать его в наше расположение. Противник вынужден был открыть огонь по собственному флагу!

Когда бригада еще только начала свое продвижение к Выборгу, произошел случай совершенно исключительный. Кумулятивный снаряд угодил прямо в ствол пушки нашего танка и подбил его. Танк без пушки — не танк. И хотя все остальное в нем цело и невредимо, ничего не поделаешь, надо увозить в тыл менять вооружение.

Через полчаса к несчастной боевой машине подобралась ремонтная «летучка» — полевая ремонтная мастерская, смонтированная в кузове грузовика. Из нее выскочили два техника — Алексей Каратаев и Александр Королев… Осмотрели танк — все ясно, надо эвакуировать. Но члены экипажа взмолились:

— Братцы, как же так… Придумайте что-нибудь. Такое наступление разгорелось, все наши вперед рвутся, а мы…

Королев с Каратаевым еще раз осмотрели танк, изуродованную пушку, переглянулись. Вдруг Королев говорит:

— А что если мы… просто отпилим поврежденный конец ствола…

Водитель танка рот открыл от удивления и, опомнившись, спросил недоверчиво:

— А стрелять будет?

— Должна, — сказал Королев, — только дальность будет не та. Придется стрелять с самой ближней дистанции.

Танкист подумал и ответил:

— Это можно. Действуйте…

Действовать пришлось и ремонтникам, и танкистам рука об руку.

Когда все было готово, механик-водитель Игорь Лукин дал полный газ. Танк рванулся вперед, вскоре он уже был в боевых порядках и вел огонь по вражеским окопам и ДОТам. Разумеется, точность огня была не ахти какой. Но важно, что танк оставался в строю, а еще важнее, что в этом необычном эпизоде сказался, на взгляд автора, тот российский подход к делу, который и дал возможность разбить германскую военную машину. Да, наш народ нередко ленив и нерасторопен. Но в пору суровых испытаний, объединенный общей целью, он, словно кризисный менеджер, показывает свои лучшие качества.

На Карельском перешейке в августе 1944 года в районе деревни Войпиала наш танк Т-34, достигнув противотанковых надолб, был подбит расчетом финской противотанковой пушки. Экипаж уцелел и эвакуировался из танка. Чтобы вытащить боевую машину с нейтральной полосы, к надолбам было направлено три линейных танка Т-34 и один спецтягач КВ-Т. Придвинувшись вплотную к надолбам, «тридцатьчетверки» открыли шквальный огонь по финским позициям. Под прикрытием взрывов и стрельбы к подбитому танку подполз прицепщик тягача красноармеец Зуев вместе с автоматчиком из группы прикрытия. Они подготовили и зацепили тросы, а к Т-34 рванулся тягач под управлением техника-лейтенанта Федорова, который, не разворачиваясь, передом подцепил танк. После прицепки мощный КВ-Т задом потянул Т-34 в укрытие, но финны заметили эвакуацию. Противник был не робкого десятка — с левой стороны дороги расчет врага выкатил противотанковое орудие и открыл огонь. Двумя попаданиями в тягач КВ-Т финны отбили поддерживающий каток и касательно сделали на броне вмятину. Затем расчет противника перенес огонь на буксируемую «тридцатьчетверку» и прямым попаданием в корму пробил бортовую передачу. Наши танки из группы прикрытия обнаружили пушку и открыли по ней огонь, после чего буксируемую машину переволокли в укрытие, где и была спокойно произведена пересцепка. Далее, уже «в стандартном положении», КВ-Т потащил «тридцатьчетверку» на ремонт.

Так и трудились наши ремонтные службы ежедневно и еженощно, исправляя и ремонтируя разбитые танки, А ведь производилось не только восстановление разрушенных машин, но и осуществлялся мелкосерийный выпуск специального оборудования, на освоение которого в гигантской Красной армии всегда не хватало времени. Так, с осени 1941 по октябрь 1944 года ремонтными предприятиями Ленфронта было налажено производство следующих единиц специальной продукции:

1. В 1942 году 72-й ремонтной базой была освоена зарядка тетрахлорных огнетушителей.

2. Было изготовлено 35 водомаслогреек, смонтированных на одноосных прицепах и санях.

3. 27-м ремзаводом на шасси ЗиС-5 был изготовлен один ВМЗ, работавший на твердом топливе (дровах).

4. Для обеспечения доставки ГСМ и боеприпасов действующим частям 4-м ремонтным заводом был создан бронетранспортер на шасси танка Т-26. Всего было изготовлено 20 таких бронетранспортеров, которые в период боев по прорыву блокады Ленинграда в 1944 году и освобождении Эстонии оправдали свое предназначение, доставляя боеприпасы и ГСМ танковым частям, далеко оторвавшимся от пехоты.

5. В 1941 году был создан тяжелый танковый тягач КВ-Т, также вполне оправдавший свое назначение. К середине 1944 года таких тягачей было построено 24 штуки (каждый десятый трак на гусенице такого тягача в 1944 году имел шип).

6. В 1942 году на шасси танка БТ-5 была смонтирована бронированная бензоцистерна емкостью 2,8 тонн.

7. За истекший период ПРБ и заводами промышленности было изготовлено 10 000 штук шпор для всех марок машин и отлито 2000 штук траков с шипами (причем траки со шпорами-шипами изготавливались на заводе «Большевик» даже для тяжелых танков KB и «Черчилль»).

8. Для эвакуации легких танков с поля боя 4-м ремонтным заводом в 1941 году было забронировано 2 трактора «Ворошиловец».

9. Смонтировано 45 ПЗС (пуско-зарядных станций).

11. Изготовлено 42 летучки типа «А» и «Б».

12. Смонтировано 2 компрессорных станции для накачки баллонов воздушного самопуска.

13. Изготовлено ПРБ и артелями 2500 печей для обогрева танков.

14. Изготовлено ПРБ и артелями 2000 комплектов светомаскировочных дисков для автомашин.

15. Изготовлено 200 штук снегоочистителей для танков KB и ИС.

16. Изготовлено 60 единиц 30–40-тонных полиспастов для обеспечения тяжелозастрявших танков.

17. Изготовлено 15 штук металлических и деревянных волокуш различных конструкций для десанта.

18. Изготовлено на ленинградских заводах 8779 аккумуляторов.

19. Изготовлено 2 крана на шасси Т-34 и Т-50 (грузоподъемностью 8–10 тонн), для монтажа башен и артсистем в полевых условиях и демонтажа машин, не подлежащих восстановлению.

20. На изготовление буксирных тросов для всех марок танков только в 1944 году было израсходовано 92 тонны тросов различного диаметра.

21. На ремонтных базах и 27-м ремзаводе было изготовлено более 1200 наиболее ходовых гаечных ключей для танков Т-34.

22. Отделом МТО изготовлялись и выдавались в воинские части воронки и мерная посуда.

23. Изготовлены и выданы войсковым частям чехлы для предохранения оптики от запотевания во время стоянки боевых машин на обогреве.

Подводя итог вышесказанному, следует сказать, что в период блокады ремонтные подразделения Ленинградского фронта «прыгнули» даже выше своих штатных возможностей и обеспечили бесперебойное функционирование пестрого гусеничного парка, частично представляющего собой бронетанковый музей. А уж в период наступлений 1944 года, когда фронт получил множество однотипной бронетехники современных конструкций, задачи ремонтников-реставраторов только упростились.

Синявинская операция (19 августа — 1 октября 1942 года)

 

Обстановка на ТВД

Всплеск активности бронетанковых войск Ленфронта во второй половине 1942 года был связан прежде всего с проведением Синявинской операции — очередной неудачной попытки деблокировать Ленинград.

В этот период в районе города на Неве сложилась парадоксальная ситуация — и советское и германское командования готовились к наступательным операциям, догадываясь, что противник, в свою очередь, предпримет что-то подобное.

После взятия в июле 1942 года Севастополя, главного бастиона нашей обороны на южном фланге советско-германского фронта, немцы готовились к уничтожению северного бастиона — Ленинграда.

По личному приказанию Гитлера от 17 июля 1942 года было решено перебросить из Крыма штаб 11-й полевой армии, штабы двух армейских корпусов (30-го и 54-го), пять дивизий (24, 72, 132, 170-ю пехотные и 28-ю егерскую) и большое количество частей РГК для направления их в группу армий «Север», где они должны были захватить город на Неве.

Первоначально германское руководство даже не помышляло о такой масштабной операции. Оно планировало наступление только на Ораниенбаумский плацдарм советских войск с целью его ликвидации. Однако подготовка этой частной операции была приостановлена в связи с решением самого фюрера, а затем и командования вермахта, предпринять более крупное наступление непосредственно на Ленинград. Также была отменена и другая частная операция, имевшая целью ликвидировать прорыв советских войск в районе Погостья (30 км северо-западней Киришей).

19 июля генеральный штаб сухопутных войск (ОКХ) информировал командование группы армий «Север», что в настоящее время имеются соображения «… вместо наступления на фронте Кронштадской бухты начать наступление на Ленинград с задачей овладеть городом, установить связь с финнами севернее Ленинграда и тем самым выключить русский Балтийский флот». А через день, 21 июля, уже в директиве главного командования вермахта (ОКВ) № 44 говорилось: «… Не позднее чем в сентябре будет взят Ленинград и благодаря этому высвобождены финские силы». В директиве № 45 от 23 июля группа армий «Север» получила конкретные указания о подготовке новой операции по захвату Ленинграда: «Операции, к которым сейчас ведется подготовка па участках фронта групп армий „Центр“ и „Север“, должны быть проведены быстро, одна за другой. Таким путем в значительной мере будет обеспечено расчленение сил противника и падение морального духа его командного состава и войск.

Группе армий „Север“ к началу сентября подготовить захват Ленинграда. Операция получает кодовое название „Фойерцаубер“ („Волшебный огонь“). Для этого передать группе армий пять дивизий 11-й армии (штурмовавшей Севастополь. — Примеч. авт.) наряду с тяжелой артиллерией и артиллерией особой мощности, а также другие необходимые части резерва главного командования».

Чтобы обеспечить полный успех операции, было решено привлечь к наступлению на Ленинград как можно больше финских войск. Но официальный ответ главнокомандующего вооруженными силами Финляндии К. Маннергейма на запросы немецкого командования, как отмечал германский представитель при штабе финской армии В. Эрфурт, «был весьма неопределенным. Он (Маннергейм) может в нужное время выступить с небольшими силами и только с ограниченной задачей». Немцам пришлось справляться самим.

За месяц подготовки к наступлению операцию успели переименовать. Планы по захвату Ленинграда теперь назывались «Нордлихт» («Северное сияние»).

23 августа 1942 года о штурме Ленинграда шла речь на специальном совещании в германской ставке. Планировалось в течение шестидневного активного периода обрушиться на город мощными силами авиации и артиллерии сверхтяжелых калибров, провести террористические акции против руководства города, фронта и основных промышленных предприятий, и таким образом нарушить всю организацию обороны Ленинграда, а также «парализовать массы рабочих и гражданского населения». Руководство операцией по штурму города было поручено «герою» взятия Севастополя, тогда еще генералу, но в скором времени генерал-фельдмаршалу фон Манштейну. Гитлер лично поставил перед ним задачи со следующими формулировками; «Операция „Нордлихт“ является лишь средством для освобождения Балтийского моря и овладения Карельским перешейком. Задача: 1-й этап — окружить Ленинград и установить связь с финнами; 2-й этап — овладеть Ленинградом и сравнять его с землей». Срок наступления ориентировочно планировался на 14 сентября 1942 года.

Несмотря на то что на августовском совещании присутствовал командующий группы армий «Север» генерал-фельдмаршал Г. Кюхлер и особых претензий у Гитлера к нему не было, все-таки было окончательно решено перебросить под Ленинград не только 11-ю армию, но и ее управление во главе с командующим армией «новоиспеченным» генерал-фельдмаршалом Э. Манштейном, которому была поручена операция «Нордлихт». Специалист по крепостям должен был решить сразу несколько проблем германской армии. Разработанный Манштейном замысел по захвату города заключался не в штурме городских улиц, а в операции по пресечению подвоза каких-либо припасов по Ладожскому озеру и даже Балтийскому морю. Взятый в плотное кольцо Ленинград без продовольствия и боеприпасов должен был вскоре капитулировать сам.

Основной замысел подобной операции заключался в том, чтобы после сильного артиллерийского и авиационного удара по советским войскам прорвать силами трех корпусов оборону Ленинградского фронта и выйти к южной окраине города. «После этого, — писал впоследствии Манштейн, — два корпуса должны были повернуть на восток, чтобы с ходу внезапно форсировать Неву юго-восточнее города. Они должны были уничтожить противника, находившегося между рекой и Ладожским озером, перерезать путь подвоза через Ладожское озеро и вплотную охватить город кольцом также и с востока. В таком случае захвата города можно было бы добиться быстро и без тяжелых уличных боев…»

Советская сторона, укрепляя оборону города, готовила свою наступательную операцию. Первые предложения по прорыву блокады Ленинграда посредством разгрома мгинско-синявинской группировки врага были направлены в Ставку Военным советом Ленинградского фронта еще в мае 1942 года. Ставка в принципе согласилась с этой идеей, но проведение наступления отложила, так как при создавшейся обстановке на юге выделить необходимые силы и средства не представлялось возможным. На тот момент главной задачей Ленинградского фронта являлось совершенствование обороны и проведение частных наступательных операций. Но после последовательных поражений под Керчью, Харьковом и Севастополем советское командование решило взять реванш у Ленинграда, разработав план по прорыву блокады, осуществляемой немецкой группой армий «Север». Оно намеревалось встречными ударами Ленинградского и Волховского фронтов при помощи части сил Краснознаменного Балтийского флота и Ладожской военной флотилии деблокировать город уже в конце лета 1942 года. Основная тяжесть операции, согласно советским планам, ложилась на восстановленный 8 июля 1942 года Волховский фронт (его было легче питать резервами), который активно насыщался артиллерией и танками, в том числе новейшими огнеметными тяжелыми КВ-8. Решение командующего Волховским фронтом опытнейшего генерала армии К. А. Мерецкова сводилось к тому, чтобы сосредоточенным ударом прорвать вражескую оборону на 15-километровом участке между Гонтовой Липкой и Вороновом, соединиться с Ленинградским фронтом в районе Мги и вместе с ним разгромить мгинско-синявинскую группировку врага. Ударный «кулак» Волховского фронта создавался из двух оперативных эшелонов: в первом должна была наступать 8-я армия генерал-лейтенанта Ф. Н. Старикова, во втором — переформированная 2-я ударная армия генерал-лейтенанта Н. К. Клыкова. Кроме того, генерал Мерецков сосредоточил сильный фронтовой резерв (5 стрелковых дивизий и стрелковую бригаду) в районе Волхова. Предусматривалось нанесение вспомогательных ударов в полосах действий остальных армий Волховского фронта. Ленинградский фронт с блокированной территории должен был силами 55-й армии и Невской оперативной группы сковать противостоящие дивизии противника, расположенные на шлиссельбургском выступе, и оказать содействие Волховскому фронту авиацией и артиллерией. Наступательную операцию ЛФ планировалось начать во второй декаде августа 1942 года.

Основными мотивами к проведению такого наступления являлись следующие проблемы: бедственное положение основной массы населения Ленинграда (за первую половину 1942 года в Ленинграде умерло около 600 тысяч обессилевших людей, или половина жертв обороны блокадного города); срыв германских планов по овладению Ленинградом; сковывание на ТВД основных сил группы армий «Север», чтобы не позволить перебрасывать их на южные ключевые в 1942 году фронты в район Сталинграда и на Кавказ.

Общая концепция всей комбинированной операции была в принципе аналогична замыслу операции 1941 года и состояла в том, чтобы встречными ударами двух фронтов при содействии Балтийского флота и Ладожской флотилии разгромить мгинско-синявинскую группировку противника и снять блокаду Ленинграда с суши. Советским войскам предстояло преодолеть хорошо подготовленную и сильно укрепленную оборону врага с большим количеством естественных и искусственных препятствий. Командующий Волховским фронтом К. А. Мерецков впоследствии вспоминал: «Всего лишь 16-километровое пространство, занятое и укрепленное противником, разделяло войска Волховского и Ленинградского фронтов. Казалось, достаточно было одного сильного удара, и войска двух фронтов соединятся. Но это только казалось. Я редко встречал местность менее удобную для наступления. У меня навсегда остались в памяти бескрайние лесные дали, болотистые топи, залитые водой торфяные поля и разбитые дороги. Трудной борьбе с противником сопутствовала не менее трудная борьба с природой. Чтобы воевать и жить войска вместо траншей вынуждены были строить деревоземляные заборы, вместо стрелковых окопов — насыпные открытые площадки, на протяжении многих километров прокладывать бревенчатые настилы и гати и сооружать для артиллерии и минометов деревянные платформы».

Замысел и план Синявинской наступательной операции были изложены командованием Волховского фронта 3 августа 1942 года в документе «План Военного совета Волховского фронта на наступательную операцию на мгинско-синявинском направлении». В нем главной оперативно-тактической задачей плана был четко указан «разгром мгинской группировки противника и выход на рубеж Дубровка / р. Нева, Красный Бор с целью соединения с войсками Ленинградского фронта».

Решить эту задачу планировалось в три этапа. Соответственно, командование Волховского фронта предусматривало построение ударных группировок в три эшелона.

На первом этапе войска 8-й армии генерал-лейтенанта Ф. Н. Старикова силами 7 стрелковых дивизий, поддержанными 7 танковыми батальонами и огнем около 600 орудий, полками реактивной артиллерии, должны были прорвать фронт обороны противника в промежутке 15 км (от Липок до Воронова), овладеть Синявином, пос. Михайловский, Сигалово.

На втором этапе войска 4-го гвардейского корпуса под командованием генерал-майора H. A. Гагена, имея в своем составе 2 стрелковые дивизии и 4 стрелковые бригады, при поддержке 3 танковых бригад, должны развивать наступление в общем направлении на Отрадное и выйти на линию Мустолово — Никольское. Эта группа также должна была овладеть укрепленным пунктом Мга.

На третьем этапе войска переформированной 2-й ударной армии (фактически в составе 2-й ударной армии по состоянию на 1 августа 1942 года числилась 19-я гвардейская и 327-я стрелковые дивизии, по состоянию на 1 сентября — 191-я и 374-я стрелковые дивизии) под командованием генерал-лейтенанта Н. К. Клыкова силами 4 стрелковых дивизий и 2 стрелковых бригад при поддержке 3 танковых бригад, должны соединиться с войсками Ленинградского фронта на рубеже Дубровка, Красный Бор; затем, перегруппировавшись в сторону фланга, овладеть районом Ульяновка — Красный Бор.

Прикрытие наступающих войск справа, на фронте Рабочий поселок № 7 — Дубровка, организовывал командарм-8 силами 6-го гвардейского корпуса.

Итак, планом операции предусматривалось использование в наступлении 16 стрелковых дивизий, 10 стрелковых бригад, 6 танковых бригад и 4 танковых батальонов из состава Волховского фронта.

В нашем плане указывалось, что непосредственно перед фронтом прорыва 8-й армии противник имел 3 дивизии: 227, 228-ю и 207-ю, но быстро может подтянуть еще 5–7 пехотных дивизий и одну танковую дивизию. Поэтому «успех операции будет зависеть, прежде всего, от темпа прорыва и успеха его развития». По мнению командующего войсками Волховского фронта генерала К. А. Мерецкова, советские войска могли прорвать оборону противника и продвинуться до реки Невы за 2–3 дня.

Как впоследствии писал К. А. Мерецков: «В указанном виде план операции… был одобрен в начале августа Ставкой ВГК. Для пополнения ослабленных соединений фронту выделялось достаточное количество маршевых рот, танков, гвардейских минометных частей, снарядов и материально-технических средств».

Шла интенсивная подготовка к операции. Начальник оперативного отдела штаба Волховского фронта генерал-майор В. Я. Семенов сообщал, что летом 1942 года «было переброшено 13 стрелковых дивизий, 8 стрелковых и 6 танковых бригад, 35 артиллерийских и минометных полков, большое количество специальных и обслуживающих частей и подразделений, 120 маршевых рот пополнения, конский резерв и крупные запасы боевого снаряжения, продовольствия, горючего и фуража». Всего для выполнения операции были сосредоточены силы (Волховский и Ленинградский фронты, часть сил КБФ и Ладожской военной флотилии) общей численностью около 190 тыс. человек.

Выполняя указания Ставки, командующий Ленинградским фронтом генерал-лейтенант Л. А. Говоров готовил свою часть Синявинской операции. Два главных удара наносили здесь 55-я армия и Невская оперативная группа, соответственно, одна — в направлении Тосно, другая — на Синявино с целью соединиться с войсками Волховского фронта. Остальные силы Ленфронта должны были вести наступательные действия на урицком и старопановском направлениях, сковывая как можно больше сил противника и не позволяя ему перебрасывать их на направление главного удара фронта. К операции привлекались малые корабли Балтийского флота. Им предстояло высадить десанты на противоположный берег Невы и Тосны, захватить мосты и переправы и обеспечить форсирование силами Ленинградского фронта водных рубежей и развитие ими наступления на Тосно и Синявино. А пока шли бои местного значения за улучшение позиций.

Иллюстрации

Обслуживание танков БT-2 и Т-26 образца 1939 года в 21-й танковой дивизии 10-го механизированного корпуса РККА. Ленинградский военный округ, май 1941 года (АВЛ)

Танкисты — защитники Ленинграда. Слева направо: И. Гнатюк, И. Матюхин, Н. Краснов. Северный фронт, июль 1941 года (РГАКФД)

Осмотр советскими специалистами трофейного немецкого танка Pz.Kpfw.35(t) bp из состава 6-и танковой дивизии вермахта (6.Panzer-Division). Северо-запад России, июль 1941 года (РГАКФД)

Экипаж танка Т-26 образца 1933 года из состава 84-го отдельного танкового батальона 55-й армии уточняет предстоящую боевую задачу. Ленинградский фронт, сентябрь — октябрь 1941 года (АВЛ)

Подготовка рабочими к передаче танка KB-1 представителям Красной армии. На надгусеничных полках установлены дополнительные топливные баки. Ленинград, сентябрь — октябрь 1941 года (АВЛ)

Тяжелые бронеавтомобили БА-10 из резервов Ленинградского фронта перебрасываются на один из участков боевых действий. Ленинград, осень 1941 года (РГАКФД)

Ремонтная машина на базе легкого танка Т-50 (АА)

Легкий танк Т-50 в обороне. Ленинградский фронт, весна 1941 года (АА)

Командующий 54-й отдельной армией (со 2 по 26 сентября 1941 года) Маршал Советского Союза Г. И. Кулик (довоенный снимок (АВЛ)

Тяжелый танк KB-1 (с упрощенной башней и усиленными катками) стоит в укрытии на Московском проспекте рядом с Дворцом Советов. В октябре 1941 года в этом районе Ленинграда в резерве командующего фронтом находилась 124 тбр (АВЛ)

Экипировка танка Т-26 на одном из предприятий Ленинграда. Осень 1941 года. Обратите внимание, что крепления для установки глушителя и буксирного троса приварены к дополнительной броне (РГАКФД)

Легкий танк Т-30, подбитый на подступах к Ленинграду. Возможно принадлежит 122-й танковой бригаде из 54-й армии. Сентябрь 1941 года (АВЛ)

Экипаж среднего бронеавтомобиля БА-10 уточняет боевую задачу. Ленинградский фронт. 42-я армия, январь 1942 года (АВЛ)

Минометные расчеты (82-мм минометы образца 1937 года) ведут огонь по врагу. Ленинградский фронт, январь — февраль 1942 года (АВЛ)

Экипаж специального звуковещательного танка Т-26, принадлежащего политотделу 55-й армии. В центре — командир танка воентехник 1-го ранга Е. К. Вихров. Ленинградский фронт, лето 1942 года (АВЛ)

Германские солдаты осматривают оставленный вследствие неудачного наступления советский огнеметный тяжелый танк KB-8 (АВЛ)

Увеличенное изображение маски пушки. Боевая машина имеет тактический номер «43». Волховский фронт, сентябрь 1942 года (АВЛ)

Эвакуация тяжелого танка «Тигр» после первого боя 29 августа 1942 года. У этой машины нет крепления для инструмента на кормовом листе корпуса, гранатометы на башне отсутствуют, хотя кронштейн для их установки уже есть. Группа армий «Север», 502-й отдельный батальон тяжелых танков, август — сентябрь 1942 года (АВЛ)

Подразделение легких танков типа Т-38 на марше. Ленинградский фронт. Невская оперативная группа, Отдельный батальон легких танков, сентябрь 1942 года (АВЛ)

Красноармейцы изучают материальную часть легкого танка Т-60. Ленинградский фронт, ноябрь 1942 года (АВЛ)

Личный состав мотострелкового батальона 61-й легкотанковой бригады на отдыхе. До начала наступления осталось несколько дней. На заднем плане виден ствол 76,2-мм полковой пушки KT-27 образца 1927 года. Ленинградский фронт, январь 1943 года (АВЛ)

Позиции наших войск в районе Невской Дубровки. На переднем плане виден легкий танк Т-26/33 в зимнем камуфляже. Ленинградский фронт, декабрь 1942 года (АВЛ)

Подбитый немцами легкий танк Т-60 из состава 61-й легкотанковой бригады. Ленинградский фронт, январь 1943 года (АВЛ)

Герой прорыва блокады Ленинграда, лейтенант Д. И. Осатюк из 61-й легкотанковой бригады. Ленинградский фронт, 67-я армия, январь 1943 года (АВЛ)

Тяжелый танк, захваченный советскими войсками. Испытательный полигон в Кубинке, 1943 год (АВЛ)

Ремонт танка Т-60. Волховский фронт, май 1943 года (РГАКФД)

Группа танкистов из 30-й гвардейской танковой бригады позирует на фоне танка Т-34–76, который был собран на УВЗ в январе 1943 года. Ленинградский фронт, лето 1943 года (АВЛ)

Колонна танков Т-26 выдвигается к месту сосредоточения в район Луги. На переднем плане Т-26 образца 1933 года с поручневой антенной. Северный фронт, июль 1941 года (АВЛ)

Тяжелый танк британского производства МК IV «Черчилль III» с собственным именем «Александр Невский» (тактический номер «61») совершает передислокацию на новые позиции. Ленинградский фронт, январь 1944 года (АВЛ)

Колонна боевых машин Т-34–76 1-й Краснознаменной танковой бригады с десантом на борту продвигается вглубь оборонительных позиций финнов. Нанесение тактических номеров на бортах башни и передней части корпуса характерно именно для частей Ленинградского фронта в период лета — осени 1944 года (АВЛ)

Тяжелый танк KB-1 выпуска 1941 года в освобожденном советскими войсками Выборге. Боевая машина имеет номер «630» и принадлежит 260-му гвардейскому отдельному тяжелому полку прорыва. Ленинградский фронт, июнь 1941 года (АВЛ)