За обедом у Дариных сидела ещё одна барышня, лет на пять постарше той, с которой познакомился утром Сергей Петрович. Заметно было, что эта старшая барышня больше привыкла держать себя свободно в этом доме, чем барышня младшая. Иногда старшая барышня посматривала на младшую несколько недоброжелательно, и тогда младшая чувствовала себя как будто немножко неловко, но немедленно оправлялась и бросала на старшую быстрый вызывающий взгляд; одно мгновение – и глазки младшей барышни скромно опускались, – она старательно резала рябчика и маленькими кусочками кушала.

Старик относился к обеим барышням одинаково внимательно и одинаково сдержанно за обедом.

Лакей подносил блюдо к старику и ставил на стол; Арсений Кондратьевич сам раскладывал куски всем на тарелки.

Грошев сидел рядом с младшей барышней и ухаживал за ней как будто в шутку.

Попугай молчал, сидя на жёрдочке, вне клетки. Канарейки пели.

Виссарион рассказывал, как он сегодня был у тёти Глаши и видел новую обстановку в её новом доме.

– Какие чудные гобелены на лестнице!.. Как всё выиграло в этом доме с этими гобеленами!.. Вот я и говорю тёте в шутку: «Когда вы, тётя, всё отделаете, обставите как следует, – тогда этот дом, вместе с обстановкой, подарите мне». И знаешь, папаша, что она мне ответила?..

– Что?

Виссарион сказал многозначительно:

– Она ответила: «Я подумаю»…

– Да, она так и сказала: «Я подумаю»… – повторил Виссарион. – Ещё тётя сказала, что она хочет с тобой, папаша, посоветоваться… узнать, – может быть ты пожелаешь принять участие в её затее: больницу какую-то она хочет устроить… благотворительную.

– Ты бы ей напомнил, что я никогда благотворительностью не занимался…

Сергей Петрович сказал:

– Я уверен Арсений Кондратьевич, что вы много добра делаете…

– Ошибаетесь… Я слишком эгоист, – ответил старик просто без рисовки, – я никому никогда никакого добра не делал…

– Начиная с того, что на ваших фабриках тысячи людей кормятся – возражал Сергей Петрович.

– А вы, батенька, подите к ним да спросите, кто кого кормит; они меня или я их… И считают ли они меня благодетелем?.. «Кровопивцем» они меня считают. И они, разумеется, правы.

«Что это: горечь, обида… или цинизм?» – подумал Сергей Петрович и не мог решить: старик говорил совершенно спокойно, как о чём-то самом естественном, простом, обыкновенном, о чём-то таком, что иначе и быть не может…

– Видел я доктора Сивцова, – завтра, папаша, он хочет к тебе заехать…

Старик поморщился:

– Надоедают они мне, – доктора… И без них знаю, что скоро помру.

– Будет вам на себя это напускать, – сказал Грошев, – поживёте ещё долго… Вам жить надо…

– Нет уж, моя жизнь прожита, – сказал старик, – всё я сделал, что полагается человеку: воспитал своих детей, обеспечил их – проживут безбедно… Могут и без меня обойтись.

Мрачный разговор о смерти постаралась замять старшая барышня: она стала рассказывать, какую видела смешную сцену на улице: извозчик зацепил санями за чью-то карету, – сани обернулись, – хорошо, что извозчик никого не вёз… прибежал городовой, собрались зеваки, повели извозчика в участок…