Грошев долил шампанским стакан Воронина и свой. Они чокнулись.
– Огромную сумму вы заломили за картину Зимина.
– Огромную? Если он заплатил за пуговичку шесть тысяч, то за картину великого художника должен заплатить шестьдесят. А я спросил две тысячи…
– Каждая вещь имеет свою цену. И каждый художник имеет свою, рыночную цену. Просить вы можете хоть миллион… Только никто вам больше трёхсот рублей за Зимина не даст. А Виссарион, пожалуй, даже пятьсот даст. А вы пользуйтесь, пока он не раздумал… Если вам нужно продать… А не нужно – оставьте у себя и тогда цените во что угодно…
– Да что вы, Кирилл Данилович, серьёзно это мне говорите? За пятьсот отдать картину Зимина?..
– Вполне серьёзно говорю и от души советую.
– Зимину две тысячи давали.
– На выставке давали… да и то денег не вынимали. А после выставки картине всегда другая цена бывает… Триста рублей вам за неё теперь дадут, не больше, – повторил Грошев, – а Виссарион уж очень хочет купить эту картину, – пятьсот не пожалеет.
– Позвольте… Или я уже охмелел… Никак не могу с мыслями собраться… Почему ж он тому же Зимину за портрет жены пять тысяч заплатил?.. Картина же более общий интерес представляет.
– Заплатил потому, что Зимин меньше не брал, а пришла тогда шальная мысль заказать портрет именно Зимину… А теперь он этот портрет за триста отдаст, не угодно ли купить?
– Купил бы с восторгом… Денег нет…
– Гм-да… пять тысяч заплатил, а за триста отдаст…
– Ручаюсь… А теперь сообразите: если Зимину приятно было доставить вам удовольствие своей картиной, – тем приятнее будет ему знать, что эта картина вам принесла огромную пользу, выручила из тяжёлого положения…
Сергей Петрович задумался: «сколько же он задолжает Зимину? Из пятисот рублей нужно отдать десять процентов, пятьдесят рублей, этому комиссионеру, – Грошеву… Остаётся четыреста пятьдесят… Да за проданные уже Дарину шесть вещей он получил, за уплатой комиссионных, сто пятьдесят три рубля… Всего останется шестьсот три рубля. Расходов на поездку рублей около тридцати… Кусанову четыреста пятьдесят… Останется для Зимина только около ста двадцати рублей… Значит, нужно будет ему уплатить ещё почти тысячу девятьсот рублей… Ведь это года три лишних придётся жить в Гавани, надрываться в работе без отдыха… Боже, неужели этот миллионер не даст больше за картину Зимина, – хоть тысячу… Ведь она же стоит гораздо больше»…
Вошёл Виссарион. Все чокнулись шампанским.
– Вы пошутили, Сергей Петрович, когда за картину Зимина две тысячи спросили? Это цена невозможная.
– А сколько же, по вашему, стоит эта картина?
– Я вам за неё могу дать пятьсот рублей и ни копейки больше.
«Что же мне делать? – подумал Сергей Петрович, – допустить до аукциона? Пусть за бесценок растащат всё, что сколочено годами… И почём я знаю, кто даст больше за картину Зимина, теперь, немедленно»…
– Извольте, я согласен.
Грошев даже подпрыгнул на кресле от удовольствия. Виссарион так же не сдержался и громко щёлкнул пальцами правой руки о ладонь, затем вынув пять сотенных, отдал Сергею Петровичу и весело воскликнул:
– А теперь, спрыснем… Кирилл Данилыч, – долей шампанского…
– Нет, я не буду больше пить… – сказал Сергей Петрович твёрдо, – и совсем никогда не буду… я и до сих пор только при случае, в компании пил… И на завтра мне скверно бывает… А теперь больше пить никогда не буду… Кирилл Данилович, за мной оставалось пятьдесят рублей… позвольте передать вам этот долг.
Грошев взял пятьдесят рублей и сконфуженно взглянул на Виссариона: тот улыбнулся: он понял, в чём дело.
– Кирилл, голубчик, – сказал Виссарион, – завтра идёт Гейша… Ты мне напомни, – я попрошу тебя поехать заказать букет… и чтобы цветы подобрать покрасивее…