Прошел день, два, неделя. Однажды отец сказал Маринке, что их позвал в гости его старый товарищ по училищу. Отец захватил кое-какие ее вещички, они сели в легковую машину и целый час, наверно, ехали между сопками по крутой, извилистой дороге. Машина подпрыгивала на камнях, проваливалась в колдобины, кренилась то вправо, то влево. Наконец они добрались до крошечного, из пяти домиков, поселка в сопках, неподалеку от моря. Поодаль стояло штук десять, а может, и все двадцать металлических мачт с проводами, оттянутыми к земле.

Товарищ отца оказался широченным дядей в морском кителе с погонами. Он подарил Маринке маленькие часики со стрелками. Сбоку находилось колесико; стоило его по крутить, как внутри часиков что-то трещало и по циферблату двигались стрелки. Дядя тут же надел на Маринкину руку часы и застегнул пряжку.

Они поели и разрешили Маринке одной выпить целую банку консервированного компота. Потом втроем вышли во двор.

Вокруг темнели большие, покрытые ржавыми пятнами осеннего мха камни, тоненько журчал ручей, а где-то не очень далеко, за громадной гранитной глыбой, прикрывавшей домики, грохотало Баренцево море.

— Здесь интересно, правда? — спросил отец

Маринка не знала, что ответить.

В это время в дверях ближайшего домика появился матрос.

— Товарищ капитан-лейтенант, — сказал он, — вас вызывает Матросск.

Отец с широченным дядей переглянулись. Отец вошел в домик, очевидно к телефону, и скоро вернулся.

— Контр-адмирал срочно требует, — сказал он устало. — Придется тебе дня два-три здесь побыть, дочка. А я скоро вернусь.

Маринка угрюмо смотрела на него.

— Хорошо?

Ну что тут можно ответить отцу, если его вызывает сам контр-адмирал? Опять, наверно, какой-нибудь приказ, который необходимо выполнять. На то уж морская служба…

— Хорошо, — сказала Маринка.

Ровно через три дня отец приехал за ней на той же машине. Он увидел у ручья Маринку с пароходиком в руке — его вырезал ей один матрос. Губы отца улыбнулись, но лицо было какое-то все черное, исхудавшее, и в глазах застыла горькая и резкая печаль.

Отец опустился перед ней на корточки, похлопал по спине, и у Маринки от радости, что наконец он приехал, неожиданно покатились по круглым щекам слезы.

— Что ты плачешь? — спросил отец удивленно.

— Ничего… А мама уже дома?

— Мама… — Он посмотрел в сторону грохочущего Баренцева моря. — Мама уехала лечиться, на юг уехала. И вернется весной здоровая… з-здо-ро-ровая, — здесь отец чуть заикнулся, — и веселая.

— Ой, как долго!.. Только весной!

Маринка подумала, что надо будет переждать длиннющую темную зиму, снега, вьюги, холода, прежде чем придет в этот край весна, и станут таять сугробы, и побегут ручьи…

По той же дороге они вернулись в Матросск, и для

Маринки началась одинокая и скучная жизнь, полная раздумий и ожиданий весны.

Женька бегал за ней по пятам, веселил ее, выдумывал разные игры. Тетя Маша по-прежнему готовила еду и, если отца не было дома, укладывала Маринку спать. Женькнн отец и муж тети Маши, дядя Петя, играл с ней в детский китайский бильярд и обещал сводить на свой корабль.

Как-то Маринка гуляла с Женькой возле дома. Рядом остановились две женщины с продуктовыми сумками.

— Ох и жизнь! — сказала одна. — Ну еще понятно, когда старый человек умирает, а вот в ту субботу одну хоронили. До чего же молоденькая! Только бы жить да жить.

Вечером Маринка спросила у отца:

— А почему молоденькие умирают?

Отец тревожно посмотрел на нее.

— Тетеньки две говорили.

— Это верно, — прервал ее отец, опуская голову, — бывает и так.

— А мама у нас тоже молодая, ведь правда? — вдруг спросила Маринка, присаживаясь на пол.

— Молодая, — проговорил отец, — молодая… — И совсем неожиданно плечи его с золотыми погонами дрогнули. Он тут же отвернулся, странно дернул головой, будто

отгонял надоедливую муху, и повернулся к Маринке.

— Папа, ты что? — вскрикнула она.

— Товарища вспомнил, — сказал он тихо, — погиб на войне. Лодка его не вернулась в базу.

— Жаль, — сказала Маринка. — Хочешь, я заплачу?

— Зачем же… не нужно…

Маринка помолчала, а потом спросила:

— Скажи, это очень жалко, когда лодка не возвращается в базу?

— Очень, — сказал отец.