У обрыва Двины я услышал шум. Там толпилась вся наша дворовая братия. Высоко на кривой липе, над самым обрывом, кто-то громко хныкал, а внизу творилось невесть что.

Тут же узнал я, в чем дело, от Левки. Оказывается, час назад вбежал он во двор и закричал, что видел в сквере белку: она прыгала с липы на каштан, с каштана на клен, а потом скрылась в дупле.

Левка был отменный враль, все это знали, один только Витек мог попасться на удочку.

— Ах, какая белочка! — не унимался Левка. — Летит с дерева на дерево — пушистый хвост рулем держит и управляет полетом, а сама такая маленькая, хорошенькая, ушки торчком, мордочка как у котенка, только рыжая…

У Витька прямо глаза разгорелись.

— А поймать ее можно?

— Почему ж нет. Хочешь, я помогу тебе?

Увидев в глазах Витька недоверие, Левка крикнул:

— Не веришь? Провалиться мне на этом месте! Хочешь, землю буду есть?

— Не надо, — сказал Витек. — Пойдем.

Ребята гурьбой помчались к обрыву. За спиной Витька Левка корчил разные рожицы, по-лягушачьи выпучивал глаза и показывал длинный, выпачканный черникой язык.

Он привел ребят к обрыву и показал на липу с небольшим дуплом.

— Вон туда она юркнула… Снимай ботинки и носки. Я тебя подсажу…

Кое-кто из ребят стал отговаривать Витька — можно сорваться вниз, в крапиву, и сломать шею, но Левка клялся и божился, что ничего не случится. Витек послушался его и, разувшись, полез на липу. Подбадриваемый криками, он добрался до самого дупла, сунул туда руку и…

Конечно, никакой белки там не было.

Слезать было трудней, чем взбираться. Витек испугался высоты, немного сполз, оцарапав живот, и стал реветь.

Он был еще мал и очень добр. Как-то у меня кончились пластинки от «Фотокора» и почему-то они исчезли из продажи, и я, вздохнув, сказал об этом ребятам; Витек вдруг пропал и через пять минут явился с пачкой пластинок. У его отца был такой же фотоаппарат.

— Стащил? — спросил я у Витька.

— Папа разрешил, у нас еще есть.

Он был очень маленький и худенький — не скажешь, что третьеклассник. Скорей детсадовец старшей группы. Личико и острый носик его пестрели от сыпи веснушек. Они были и на ушах и на шее. Не было их только на глазах. А глаза у Витька были большущие — не у каждого десятиклассника такие! — и очень-очень ясные.

Витек не мог врать. Я давно знал это и поверил ему.

— Спасибо, — сказал я. — Как появятся в продаже — верну.

— Не надо, — обиделся Витек, — папа купит себе еще.

— А твой папа не бьет маму? — спросил Левка, стоявший рядом со мной, и подмигнул своему дружку Оське.

— Что ты! — серьезно сказал Витек. — Разве это можно? Он только раз накричал на маму, и то из-за меня.

— Что ты говоришь?! — разыгрывая величайшее удивление, воскликнул Левка. — И ты это слышал? Расскажи, Витек, будь человеком…

— А чего там говорить, — отмахивался от него Витек, — случайно… Под горячую руку… Сам потом просил прощения…

— И получил?

— Мама ведь понимала, что он не нарочно. Когда бываешь не в себе, не то можно сделать.

Мне было досадно: ну зачем Витек откровенничает с такими типами, как Левка и Оська? Неужто не видит злорадства на их нахальных рожах?

— За что же? — допытывался Левка.

— Это давно было, когда я только в первый пошел… Зажег я на окне увеличительным стеклышком бумагу, от нее — свечу, и сам не заметил, как загорелись кружевные занавески. Мама почувствовала паленое, прибежала и побила меня. Я упал и посадил две шишки на лбу. А здесь папа домой пришел, увидел меня ревущего и так накричал на маму…

Левка едва сдерживался, чтоб не захихикать. Его рот так и напрягался, так и вздрагивал.

— А как он на нее кричал? Обзывал как-нибудь? — спросил он, фыркнув.

Витек почувствовал недоброе:

— А тебе не все равно?

И, обиженно двигая лопатками, ушел от нас к своему подъезду.

— Ну что ты прицепился к нему? — спросил я. — Не успокоишься, пока не доведешь человека до слез.

— А тебе что, жалко? Тебя-то не трогаю. Я, может, ум его хочу развить. За природу потрудиться. Уж больно ненормальный он.

— Над собой лучше трудись. Банки тебе надо поставить от воспаления хитрости.

— А пусть ушами не хлопает… Не грудной уже.

Сознаю́сь, кое в чем я соглашался с Левкой: нельзя же быть таким наивным, когда тебе перевалило за десять.

Витек был неизлечимым: одалживал на мороженое деньги и стеснялся просить долг; однажды при мне он отдал на улице свой завтрак Оське и, облизываясь, наблюдал, как бутерброд с ветчиной исчезает в прожорливом Оськином рту.

А теперь эта история с белкой!

— Товарищи-граждане! — вопил Левка на весь сквер. — Полюбуйтесь на отважного охотника! Он был у цели, да зверь сбежал!

Витек боязливо оглядывался по сторонам.

— Отдохни немного и спокойно лезь вниз! — крикнул я. — Здесь невысоко.

Витек не слезал. Витек хныкал, обняв руками и ногами ствол.

Левка торжествовал. Эта проделка была его коронным номером. Это и вправду было смешно: поверил байке, взобрался, а слезть боится.

— Сейчас за папочкой сбегаю! Один момент! — орал Левка. — «Скорую помощь» вызову! Пожарников с лестницей! Один момент!

Хохот внизу не умолкал.

Наконец Витек набрался храбрости, засучил ногами и стал потихоньку сползать вниз. Слез весь в слезах и сунул ноги в ботинки.

— Ты лжец, — сказал он гневно, — а еще клялся! Я тебе больше не верю!

И ушел, не завязав даже шнурки, наступая на них и спотыкаясь.

— Номер окончен! — крикнул Левка. — Расходись! Объявляется антракт, перерыв до следующего номера.

— Напрасно ты это, — сказал я Левке по дороге к дому, — ни за что обидел малыша. Он ведь хороший.

— Дурака пожалел? — сказал Левка. — Нечего с дураками чикаться.

— Откуда ты взял, что он дурак? Он просто добрый и еще наивный.

— Ну, а если не дурак — со временем исправится и станет нормальным человеком.

В этот день и на следующий Витек не выходил во двор: здорово, видно, обиделся. А когда на третий день подошел с перочинным ножиком к куче песка, я сказал ему:

— Витек, дай-ка ножичек, надо «чижика» подстругать.

— Свой принеси, — отрезал Витек и даже не посмотрел на меня.

А я ведь, кажется, ни разу не обидел его.

Он присел у кучи песка и стал играть со своими ровесниками в ножички. Лицо его потеряло живость, как-то странно напряглось и застыло. Даже глаза вроде стали поменьше.

«Не отошел еще», — подумал я с горечью и вдруг впервые по-настоящему разозлился на Левку: теперь надо ждать неделю-две, чтобы глаза Витька засветились прежней добротой и доверием.

Через месяц я забыл про эту историю и однажды в солнцепек на берегу попросил у Витька глоток холодной воды из термоса.

Витек посмотрел на меня исподлобья, передвинул поближе к себе термос и буркнул:

— А я что буду пить?.. У меня уже мало осталось.

И не дал.

Я больше ничего не просил у него. Чего просить? Ведь он наконец стал «нормальным» человеком.