В прошлом году, по просьбе Андрея, Вова принес в школу точно в такой же синей коробке настоящую, только маленькую, подводную лодку. Боря увидел ее и понял: вот оно — то, о чем мечтал он всю свою жизнь!
Уж кто-кто, а Боря понимал толк в технике. Часами мог смотреть, как вгрызается в землю разгоряченный экскаватор, прокладывая на улице траншею для труб, как хитро загребают и подталкивают снег лапы снегоуборочной машины; не отрывал он глаз и от экрана телевизора, когда во время парадов проходила военная техника и на особых платформах ехали умопомрачительные межконтинентальные ракеты.
И у Бори дома было кое-что. Пластмассовые и жестяные пушки, бронетранспортеры, амфибии и тапки: заведи на полный оборот — весь коридор проедут и уткнутся в дверь, продолжая вращать колесами; боевые самолеты разных систем — истребители, штурмовики, стратегические бомбардировщики дальнего действия, и эсминцы, и стремительные заводные торпедные катера.
Все, что крутилось, ездило, плавало, заводилось, взлетало, тарахтело, ныряло, постукивало и стреляло, — все это прямо сводило с ума Борю. Да, его нелегко было удивить в технике. Но…
Но принес Вова в тот день эту лодку, и Боря понял, что вся его военная техника — только детские игрушки… Узкая, ловкая, с изящно выгнутым металлическим винтом и тонким килем, она так и сверкала, так и лучилась на солнце!
После уроков они всем классом бегали испытывать ее на пруд — он был недалеко от школы. Чего только не проделывала эта лодка! Ныряла, исчезая из глаз, и пускала из-под воды ракету, которая круто врезалась в воздух…
Подумать только — из-под воды!
И ракета взрывалась!
И никаких заводных пружин, и пруд — не жалкая ванная, где Боря проводил морские бои, а почти океан, и плавать лодка могла хоть час, хоть два…
Ее построил Вове старший брат Геннадий, он-то и пришел после уроков к пруду, чтоб пустить ее, потому что Вова никак не мог запомнить, какие рычажки в ее двигателе надо было перевести. До чего ж Боре хотелось тогда получить ее: купить, выменять па что-нибудь и даже…, даже отобрать! Никогда ничего не отбирал Боря у ребят, а тут мелькнула такая мысль.
И пока Боря ломал голову, что бы такое предпринять, страдал и обвинял себя в трусости, лодка на следующий день уже была у Глеба. Вот так… И отдал ее Вова совершенно добровольно. И за что! За три пакетика гашеных марок с разными зверюга ми и рыбами. А еще за попугайчика…
Знал, на что менять! Ведь Вова жить не может без разных там птичек, жучков и ежиков; приходил в класс с собачьей шерстью на куртке, с каким-то пухом в волосах, а однажды — даже вспомнить смешно! — явился с пометом на колечке берета: это его наградил сверху кто-то из благодарных перна тых! А тут Глеб предложил ему не что-то пустяковое, а попугайчика, и какого! Голубенького! Да еще африканского! Как тут устоять?
Но как потом обрушились на Глеба ребята: это же, кричали они, сплошной обман и надувательство!…
К тому же оказалось, что попугай больной: через несколько дней он умер. Никто в классе не разговаривал с Глебом, и до сих пор многие не замечают его, а те, кто замечает, называют не Глебом, а Попугаем, а Андрей еще хлестче — Попкой-дураком.
Боря тоже хотел поссориться с Глебом, и поссорился бы, но в последнюю минуту опомнился: тогда ведь и лодку он больше не увидит, и ничего другого.
Пришлось не ссориться.
И до истории с лодкой не мог он обойтись без Глеба. Чего только не было у того! Папа Глеба работал в огромном универмаге, мог достать любую вещь и, наверно поэтому, ходил, важно выпятив грудь и сильно выдающийся живот, — и у Глеба будет такой! А важность у него уже была. И был он, как и папа, очень бодр и носил на руке плоские, изящные, очень точные часики и то и дело — особенно при людях — поглядывал на них. Он с удовольствием показывал Боре свои новые вещи, но голос у него чуть терял бодрость, когда Боря подкатывался к нему:
— Дай покататься на гоночном… Не сломаю ведь!
— Сейчас не могу, — отвечал Глеб.
Как-то Боре понадобилась масляная краска — подкрасить торпедный катер, а у Глеба был целый фанерный ящик с тюбиками, и Боря попросил:
— Мне чуть-чуть выдавить, незаметно будет.
— А если потом не хватит на картину?
— Еще останется! И ты ведь никогда не рисуешь.
— А если вдруг захочу?
Боря замолчал. Ведь совсем немножко было надо…
У Глеба еще была уйма «конструкторов», три, фотоаппарата новейших систем и в больших зеленых альбомах лучшая в школе коллекция марок английских и французских колоний; и еще был у него маленький, но очень сильный телескоп, и однажды вечером он направил его на Луну и разрешил Боре посмотреть в окуляр. И Боря увидел совсем рядом темные пятна лунных морей, пики гор и хребты…
— Ой! — крикнул вдруг Боря и подпрыгнул от изумления. — Там космический корабль! Прилунился!
— Муха села на линзу. Сгони, — сказал Глеб и громко зевнул.
И оказался прав. Боря прогнал муху и стал бродить глазами по Луне, потом перебросился на звезды, а рядом с ним нетерпеливо сопел Глеб.
— Посмотрел, и хватит, — сказал он минуты через три и стал закрывать особыми крышечками оба края трубы. — Хватит пылиться оптике… Луна — пустяки! Посмотрел бы ты на Марс…
— Он тоже виден? И каналы? И полюсы?
— Запросто. Скоро, между прочим, великое противостояние, отлично будет виден.
— Глебочка, хороший… Будь другом, покажи!
— Там досмотрим… Я тебе позвоню тогда.
— Ну спасибо, Только не забудь! Не забудешь?
— Нет. Ну хватит на сегодня, укатывай.
И Боря ушел, а мог бы до ночи проторчать у Глеба. Потом Боря каждый день спрашивал у него в школе: «Скоро позвонишь?» — «Скоро…» И Боря целый месяц подбегал на каждый звонок к телефону, даже с мылом на лице. И однажды Глеб бросил в трубку: «Приходи». И Боря понесся как угорелый к нему, чтобы увидеть этот самый знаменитый красноватый Марс, планету бога войны. Позвонил в дверь, а мама его очень вежливо сказала: «А Глеб только что ушел с папой в гости…» Боря опешил: «А как же Марс? Он ведь сам позвал!» — «Глебик у нас забывчивый… Успокойся, есть от чего расстраиваться!…» — И закрыла дверь.
Несколько дней Боря не смотрел на Глеба в классе, потом снова потянуло к нему. И Глеб опять с большой охотой рассказывал про свои марки и даже подарил несколько штук, правда с оторванными уголками и дырочками. А потом Глеб выменял лодку, и Боря один остался верен ему и снова зачастил в их дом. Но чего ни делал Боря, как ни смотрел в глаза Глебу, тот не показал лодку. Ни разу. А когда Боря неосторожно заикнулся: не обменяет ли он лодку на всю его боевую технику, Глеб засмеялся:
— И тебя в придачу не возьму!
— Но ты ведь ее не пускаешь! — в отчаянии крикнул Боря. — Не нужна она тебе!
— А ты откуда знаешь? — Глеб в упор посмотрел на него своими узкими глазами, и Боря словно впервые увидел, какой он сильный и, толстый. И отступил.
— Я… Я думал… Мне казалось… Я хотел…
— Договоримся, — прервал его Глеб, — чтоб о лодке больше ни слова.
«Почему?» — хотел было спросить Боря, но побоялся.
Да, один Боря не поссорился с ним, а надо было! Он один не называл его Попкой-дураком, а надо было! Он бегал к нему домой, рассказывал, что задали на дом, если тот болел, стойко сносил презрение класса, даже заступался за пего перед ребятами, а Глебу… Глебу на все наплевать!