Не ограничился великий князь Дмитрий Александрович этой встречей с Михаилом Тверским, отправился и в другие княжества, где, по его мнению, находились если не сторонники Андрея, то ему сочувствующие князья. К ним он относил почти всех, в конце концов даже свата своего, князя ростовского Дмитрия Борисовича, допек этими подозрениями.

Что делать?.. Никто не хотел усиления великого князя, кто бы им ни стал. Каждый старался усилиться за счет соседа — обманом ли, силой или выгодным сватовством. Все для этого годилось в раздерганной, растоптанной, униженной Руси.

В 1292 году в Тверь приехал сын князя Андрея Александровича Михаил. Поприветствовав хозяина и оставшись с ним наедине, гость предложил:

— Михаил Ярославич, я послан к тебе отцом, чтобы звать тебя вместе с нами в Орду.

— В Орду? Зачем?

— Жаловаться на великого князя Дмитрия Александровича. Он же никому покоя не дает. Даже новгородцев в дугу согнул.

— Но я не могу ехать.

— Почему?

— Я целовал крест Дмитрию Александровичу на приязнь и переступить через него не могу.

— Ну и что ж, целовал? Он-то сам сколь раз через крест переступал.

— Нет, Михаил Андреевич, он пусть переступает. Кто Богу не грешен, но я не могу. И потом, предстоит освящение первого каменного храма, только что оконченного. Не поеду я.

— Значит, ты выступаешь против всей нашей братии?

— Ни против кого я не выступаю, я просто не хочу нарушать клятву.

— Ты, Михаил Ярославич, наверное, думаешь, что едем только мы с отцом? Так ты ошибаешься. В Орду едут все князья Суздалыцины, князь угличский — Константин Борисович, ростовский — Дмитрий Борисович.

— Как? И Дмитрий Борисович? — удивился Михаил.

— Да-да, и сват великого князя, Дмитрий Борисович, да их двоюродный брат — Михаил Глебович, да тесть его — Федор Ростиславич Ярославский и Смоленский, и Иван Дмитриевич. Я ж говорю, почти все русские князья едут.

— А Московский Данила Александрович?

— Я у него еще не был, но, думаю, он тоже нас поддержит.

— Нет уж. Простите меня, но, даже если поедет Данила, я все равно не поеду.

Гость нахмурился, спросил с плохо скрытой угрозой:

— Так и передать отцу?

— Так и передай Андрею Александровичу. Через крест, мол, Михаил переступать не хочет. Не может.

— Ну гляди, Михаил Ярославич, кабы не пришлось посля каяться. С нами ведь и епископ едет.

— Епископ? — удивился Михаил.— А ему-то чего от Орды надо? Татары ведь иереев не трогают и данью не облагают.

— Вот то-то. Татары не трогают, а великий князь допек.

— А какой епископ?

— Епископ ростовский Тарасий.

— Ну что ж, как говорится, вольному воля, но у меня дома дел хватает. Только вот что я тебе скажу, Михаил Андреевич, вы же снова наведете Орду на Русь. Не боитесь греха?

— Мы не собираемся наводить, мы идем только жаловаться на великого князя, пусть хан ордынский накажет его.

Два дня прожил в Твери Михаил Андреевич, давая коням передышку и отдых, но так и не смог уговорить князя Михаила ехать с жалобой в Орду.

Из Твери вместе со своей свитой направился он в Москву к дяде своему, Даниле Александровичу. Однако и Данила отказался ехать к татарам.

— Но почему, дядя?

— А потому, Мишенька, чтоб и того не потерять, что имею. Старшие-то братья мои из-за чего склочатся? Догадываешься?

— Из-за чего?

— Из-за великого стола. А я сижу на Москве, в сторонке, мне уж великого стола не видать как своих ушей. Так зачем мне трепыхаться, Миша? Чтоб лишних шишек заработать от кого-то из них? И потом, у меня днями постриги сыну Ивану.

Мне моего Ивана Даниловича в седло сажать! Как же мне отъезжать?

— Ну, а что я скажу отцу?

— Скажи, мол, Данила тебе счастливого пути желает. Хотя где он ныне, счастливый путь? Налево пойдешь — пропадешь, направо пойдешь — волку в пасть попадешь.

— А прямо?

— А прямо — в яму, Мишенька, да такую, что и не выберешься.

— Выходит, кругом беда.

— Выходит, Миша, кругом. Вот вокняжишься, вкусишь, каково нынче князю на Руси.

— А куда ж мы поедем, ежели по твоей присказке?

— Это уж сам выбирай, что тебе по вкусу, Михаил Андреевич. Сам.

Князья отправились в Орду семьями — с женами, с детьми и конечно же с ценными подарками. Знали, что без этого и до хана не доберутся.

В это время в Золотой Орде правил Тохта, возведенный с помощью Ногая. Испытывал он, однако, к своему благодетелю не чувство благодарности, а скорее досаду должника на своего заимодавца.

Тохта принял князей в своем дворце, сидя на золоченом троне, милостиво принял подарки — ворох собольих «сорочек» и дюжину аксамитовых халатов.

— С чем притекли ныне наши русские голдовники?

— С жалобой к тебе, великий князь,— начал говорить Андрей Александрович,— на великого князя Дмитрия, который правит не по закону татарскому, а по своей прихоти.

— В чем вина его?

— В том, что под видом сбора выхода для тебя он ублажает свою корысть, а кто противится, того велит изгнать либо убить. При дворе своем он разрешает срамные песни о татарах петь.

— И что в тех песнях поется о татарах?

— Не смею, о хан, осквернять слух твой.

— Оскверни, оскверни, князь,— прищурился Тохта недобро.— Ну? Или, может, ты все выдумываешь?

— Как можно, великий хан,— смутился Андрей и сделал вид, что пытается вспомнить, даже сморщил лоб от усилия: — Сей, сейчас, вспомню... Да. Вот так: «У татарина брюхо толстое, жалко — хлудом не пробитое, засапожником не вспоро-но, грязью-вязью не набитое». Вот.

— Что брюхо у татарина толстое — это совсем неплохо,— усмехнулся Тохта,— значит, богато живет, сытно ест. Но вот хлудом... Это палка, по-вашему? Да?

— Да-да, великий хан. Хлуд — это палка.

— Засапожником не вспороно. Это уже плохо. А ты не врешь, князь Андрей?

— Что ты? Разве я позволю тебя обманывать.

— Ну что ж,— вздохнул хан, вновь щурясь нехорошо.— Придется призвать князя Дмитрия. Пусть он попробует оправдаться. Но если окажется, что ты оклеветал его, Андрей...

— Да что ты, великий хан, как можно,— испугался Андрей.— Вот видишь, сколько нас приехало, и у каждого обиды. Вот князь ростовский, вот угличский, ярославский. Если б я один, а то видишь, нас сколько. И у каждого на него своя обида. Ведь правда же? — обернулся Андрей к спутникам.

Некоторые вяло закивали, а ростовский князь промолчал, ровно и не слышал.

— Ну ладно, князь Андрей,— сказал Тохта,— Я пошлю за Дмитрием. Он приедет, и мы продолжим разговор. Если виноват, накажем. Если нет, то придется тебя или даже всех вас наказать. Ступайте, живите в кибитках, пейте наш кумыс, поправляйтесь и ждите. Я пошлю за Дмитрием.

Такой поворот не понравился князю Андрею.

— Он не приедет, великий хан.

— Приедет, если я позову. Куда денется? А не схочет, приведем бычка на веревочке. Хе-хе-хе. Ступайте.

Князья вышли от хана все мокрые, не столько от жары, сколько от волнения.

Появление здесь Дмитрия никого не устраивало, а особенно самого Андрея. С Менгу они были почти друзьями, а с этим Тохтой, поставленным с помощью Ногая, который благоволит Дмитрию, кажется, не очень ладится. «Чего он все щурится, черт узкоглазый? Зачем ему обязательно Дмитрий понадобился? А ну как поверит ему, а мне — нет. Что тогда?»

— Ты почему, Дмитрий Борисович, не кивал головой? — напустился Андрей на ростовского князя.

— Я что тебе, конь? — рассердился тот.

— Но мы ж договаривались заодно быть.

— Договаривались. А ты что понес? Какую-то срамную песню про татар выдумал.

— Как выдумал? Кто выдумал? В Переяславле на пиру у Дмитрия лицедей пел.

— А при чем Дмитрий? Сообрази. Мало ли что лицедей напоет. Здесь ты столько же виноват, сколь и Дмитрий, коли слушал лицедея. И поступил, прости, как базарная баба.

— Ты, князь Дмитрий, не зарывайся.

— Это ты, Андрей, зарываешься. Вот приедет Дмитрий, и увидишь, чем кончится.

— Чем? Чем?

— А тем, что, если Тохта поверит ему, нам всем лихо будет, и в первую голову тебе. А ты, чай, знаешь, как татары с виновными поступают.

Да, что-что, а татарский суд русские князья давно усвоили: провинившегося в чем-то князя, иногда и в пустяке, не щадят они, убивают мучительной и позорной смертью.

Обо всем этом думал Андрей Александрович, лежа в кибитке на колючей кошме. Спать не мог, ворочался, вскакивал, выходил на воздух, смотрел на луну, тревожился. Днем кусок в горло не лез.

В один из дней отправился на Торг, шумевший в центре города, где продавалось и покупалось все, начиная от лепешек и кончая рабами и верблюдами. Отыскал там бакшу1, сидевшего у костра, попросил его:

— Погадай мне.

Тот спросил вперед деньги и, получив три ногаты, попробовал их на зуб и, спрятав в поясе, приступил к делу. Взял баранью лопатку, сунул ее в огонь и, когда она наконец обуглилась, вынул и склонился над ней:

— Князь, трещины мне говорят, что ты очень переживаешь нынче. «Ты смотри, как точно гадает бакша»,— подумал Андрей.

— Ты даже плохо ешь, князь.

«Вот черт косоглазый, где он там чего видит?»

А бакша меж тем, вертя перед собой почерневшую кость, продолжал:

—...Но ты можешь успокоиться, князь. Скоро, скоро все разрешится к твоему удовольствию.

Как ни странно, гадание базарного бакши немного ободрило Андрея. Вернувшись к своей кибитке, он наконец поел пшенных лепешек и выпил кумысу. И что удивительно, даже

'Бакша — колдун и гадатель. немного поспал днем. Ночью не спал, а тут днем уснул. Вот что значит правильное гадание.

Епископу Тарасию, приехавшему в Орду вместе с князьями, велено было молиться за благополучие начатого дела. Улучив момент, когда они остались одни, князь Андрей спросил иерея:

— Святый отче, попроси Всевышнего, чтобы они не нашли князя Дмитрия Александровича.

Тарасий подумал: «Все-таки жалко ему великого князя, все же брат родной. Беспокоится». И невдомек было епископу, что Андрей беспокоится о собственной шкуре.

— Хорошо, князь, я буду молиться и за Дмитрия Александровича.

Но вот однажды во время завтрака явился посыльный от хана.

— Князь Андрей, хан требует тебя к себе.

Андрей едва не подавился лепешкой, закашлялся так, что княжичу Михаилу пришлось стукать отца кулаком по спине.

— Спасибо, сынок,— просипел Андрей, прокашлявшись аж до слез. Взглянул на князя Федора, трапезничающего с ним, сказал: — Ну что? Идем, Федор Ростиславович?

— Хан требует тебя одного, князь Андрей,— сказал посыльный.

«Господи, неужто Дмитрия привезли? — подумал со страхом Андрей.— Но как? Не могли же они за неделю обернуться. И почему меня одного? Почему не всех?»

Хан милостиво разрешил князю встать с колен и торжественно объявил:

— Князь, мы подумали и решили так. Ты поведешь нашего воеводу Дюденю на Русь с его отрядом. Он поймает нашего оскорбителя Дмитрия и привезет сюда на наш суд. В походе ты должен быть с Дюденей и заботиться о снабжении его отряда.

— Я постараюсь, великий хан,— отвечал Андрей, почти не скрывая радости.

«Ну, держись, братец, теперь ты у меня попляшешь».

Однако когда он воротился к своим и сообщил о решении хана, никто не проявил радости, а Дмитрий Борисович даже возмутился:

— Так мы что? За этим ехали сюда, чтоб привести Орду на Русь?

— Так решил хан,— оправдывался Андрей,— Не я же.

— Как хотите, а я немедленно возвращаюсь.

— Я тоже,— поддержал брата угличский князь Константин Борисович.

— Да вы что, братцы, меня одного, что ли, оставляете?

— Тохта вызвал тебя одного, ты и веди поганых,— сказал Дмитрий Борисович.— А мы все же христиане. Отец Тарасий, собирайся, тебя в Ростове паства заждалась уж.

— Но ты-то, Федор Ростиславич, неужто оставишь меня? — обратился Андрей к ярославскому князю.

— Нет, что ты, Андрей Александрович, я друзей не бросаю,— отвечал князь Федор.— Я с тобой до конца.

Но не преданность дружбе являл ярославец, нет. Он понимал, что татары, придя на Русь, начнут грабить города тех князей, кто будет не с ними. Чтоб иметь возможность хоть как-то спасти свой Ярославль, князь Федор и решил остаться с Андреем, повести с ним Дюденю на Русь.