Дабы иметь на левобережье свои глаза и уши, Дмитрий Михайлович отправил туда около двадцати разведчиков, строго наказав:

— Заметите новгородский полк, немедля сообщите мне. Где он? Куда направляется? И сколь велик?

Лазутчики засекли новгородцев еще на подходе к Торжку и с этого времени ежедневно сообщали в Тверь о их передвижении:

—...Торжок миновали, идут по направлению к Волге.

—...Уклоняются к полудню в сторону Старицы.

— Так,— гадал Дмитрий Михайлович.— Видимо, у Старицы будут переправляться, чтоб идти на нас правым берегом.

— Не пойму,— вздыхал Александр Маркович,— чего они затевают. Почему они не захватили Торжок, а прошли мимо?

Где им было проникнуть в планы князя Федора Александровича, когда он даже тысяцкому ничего не говорил. Но когда приблизились к Волге, приказал ставить шатры, а тысяцкому наконец-то сказал:

— Здесь и будем ждать тверской п элк.

— А почему бы не напасть на них?

— Нам лучше выманить их сюда.

— Почему, князь?

— Потом узнаешь, если сам не догадаешься.

Тысяцкий не стал ломать голову. За поход и успех отвечает князь, вот пусть и мудрит себе. А Федор Александрович, призвав к себе сотских, приказал:

— Ставьте шатры покрепче, обустраивайтесь надолго.

— На сколько?

— Там увидите,— увильнул князь от прямого ответа.

Сотские расходились в недоумении — экую даль отшагали для рати и вдруг встали на месте, да еще велено обустраиваться надолго.

— Что он думает, до зимы здесь отсиживаться?

— Мудрит что-то князь.

— А может, боится?

— Вряд ли. Он не из трусов. Наместника тверского так шуганул, что тот стрелой вымчался с Городища. Тут что-то другое.

— Да. Тут какая-то хитрость.

— Взял бы сказал об этом нам.

— Ага. Сегодня тебе скажет, завтра вся Тверь знать будет.

— Чего мелешь? Я что, переветчик?

— При чем тут ты? Князь правильно делает, что никому не сообщает. Тут не торжище, новостями делиться.

— Братцы, я догадываюсь, чего он задумал.

— Чего?

— Он хочет обмануть лазутчиков тверских. Они донесут, что мы стали крепким лагерем, и тверской князь клюнет на это.

— Ну клюнет, ну и что?

— Как что? Он явится нашей стороной и нападет на лагерь, скажем, ночью.

— Чепуха. Ты думаешь, наши лазутчики не донесут об этом вовремя? Не предупредят?

Сотские спорили, не подозревая, что тверская дружина уже на подходе.

На следующий день росным утром явилась, но не на левом берегу, как гадали сотские, а на противоположном, на правом. Тут же кто-то закричал оттуда:

— Эй вы, гущееды-долбежники, чего явились? Что потеряли?

Гущеедами новгородцев дразнили на Руси за их кушанье, которое они варили из обожженного ячменя и хлебали ложками гущу. Однако и новгородцы не оставались в долгу, кричали с левобережья:

— Эй, цвякалы, цуканы! Куда куницу зацуканили? — и хохотали довольные, что уели тверичан.

Это был намек на говор тверской, где налегали на «ц».

'Переветчик — изменник.

— Плотнички — хреновы работнички-и! — надрывались на правом берегу.

— Ряпучиники-и!' — неслось в ответ, и опять язвительный смех катился оттуда, разносясь далеко над водной гладью.

Отчего-то именно этот смех не понравился Дмитрию Михайловичу.

— Хватит зубоскалить,— распорядился он.

Но с ним не согласился Александр Маркович:

— Пусть срамятся. Все лучше, чем копья ломать.

Несмотря на преклонные годы, пестун пошел с дружиной, имея твердое намерение удерживать юного князя от необдуманных поступков, а именно от страстного желания скорее вступить в сечу. А если представится возможность, то, мыслил пестун, кончить миром с новгородцами, как когда-то было под Дмитровом.

Однако Дмитрий Михайлович ни о каком мире и слышать не хотел. Едва разбили лагерь, едва начали варить кашу, как он отправился проверять готовность дружинников к бою.

— А ну-ка, дай твой колчан.

— Пожалуй,— подавал дружинник не очень охотно свое туло.

Князь высыпал на землю стрелы и начинал пробовать пальцем остроту наконечников.

— И этим ты хочешь поразить врага? — вопрошал с издевкой,— Терпуг у тебя есть?

— Есть.

— Немедленно точи все стрелы. Завтра проверю. Будут тупые, получишь на орехи.

Он шел к следующему и от него требовал колчан, высыпал стрелы, щупал острие наконечников. Бросал коротко:

— Точи. Завтра проверю.

Вскоре после каши едва ль не половина дружины зашир-кала терпугами по стрелам. Это заметили на том берегу и не преминули съехидничать:

— Тоците, тоците, цвякалы, на свои задницы натоците.

Ох уж эти новгородцы. С ними свяжись — не рад будешь.

Поздно вечером, выставив дозоры вдоль берега, Дмитрий Михайлович наказывал:

— Не спать! Бдеть! Кого застану спящим, утоплю.

Дозорные после ухода князя меж собой переговаривались:

— Глянь, гроза какая. Еще и ус не вырос, а туда же: «Утоплю».

— И утопит, чего ты думаешь.

— Митя-то?

— Ну, а то кто?

— Да он комара не обидит.

— А чего ж грозится?

— Для виду. Считай, дите еще, как тут не погрозиться. Да и с нашим братом инако нельзя, лепш таской, чем лаской.

Воротившись в шатер и отужинав поджаренной на костре дичиной, Дмитрий Михайлович сам стал готовить себе ложе.

— Давай я, князь,— вызвался кормилец Семен.

— Отстань, я сам.

Положив на землю потник, а в головах седло, как это делал когда-то его легендарный пращур князь Святослав, Дмитрий лег, даже не отстегнув меча. Укрылся своим корзном.

Пряча в бороде усмешку, Александр Маркович посоветовал:

— Снял бы бахтерец, Дмитрий Михайлович, железки ночью холодить будут.

— А ну налетят новгородцы? — возразил князь.— Я буду как дурак возиться с бахтерцом.

— Ну хошь меч отстегни. А то ить он тебе переворачиваться не даст.

Ничего не ответил Дмитрий Михайлович, но уже в темноте, когда погасили свечу, слышно было, как под корзном у него щелкнула застежка. Отстегнул. И поскольку догадывался, что оба пестуна слышали этот звук, молвил умиротворенно:

— Ничего. Все равно пусть рядом лежит. А ну налетят?

Однако никто не налетел. Новгородцы на той стороне тоже дрыхли без задних ног, лишь на берегу бодрствовали их дозорные, следили за противоположным берегом.

К рассвету, когда сильно захолодало, и те и другие спустились к самой воде, над которой курился реденький туман. По притихшей зеркальной воде даже легкий кашель за версту слышно было.

— Кака холера вас сюда принесла? — спросили с правого берега.

— А вас? — спросили с левого.

— Мы-то дома. А вы?

— А мы к вам в гости,— загыгыкали славяне.

— В гости с мечами не ходют.

— А вы так что, с медами явились?

— Мы свою землю оборонить.

— А кому она нужна, ваша земля. У нас своей по ноздри хватает.

Так переговаривались вполголоса дозорные через чуткую реку. Сначала вроде с подковырками, а потом и вполне дружелюбно:

— А почем у вас хлеб?

— По ногате.

— Что по ногате? Кадь? Воз?

— Калач.

— Ёш вашу под микитки! У нас впятеро дороже.

— Неужто?

— Ужто, брат, ужто. Инда за каравай и полугривну запрашивают.

— Да, недешев хлебушко, недешев.

— Вам че обижаться-то, у вас — дармовой.

— Ничего себе «дармовой». Ране-то за ногатку я мог пять калачей взять. А ныне?

— Во, цуканы, они еще и обижаются.

— А ты че обзываешься?

— Эт я любя.

— Я ж тебя любя не дражню гущеедом.

— Эх, братец, я б ныне за эту ячменную гущу-то, кажись, полжизни отдал.

— Дык вы че, робята, и впрямь на голодное брюхо? В по-ходе-то? Вы ж тоже че-то варили днесь.

— Варили, брат, варили сочиво. В нем крупинка за крупинкой гонялись с дубинкой.

— Эх, бедные вы бедные, робята. Жалко вас.

— Ты б лепш калачом пожалел,— вздохнули на левом.

— А как?

— А кинь нам.

— Та я ж не докину и до середки.

— Ты кинь, мы пымаем.

На правом меж собой заговорили:

— А что, робята, може, кинуть? А?

— Ты что? Ну кинешь шагов за двадцать — рыбе на прикорм.

— Ну просят люди.

— Да смехом они, а ты и вправду поверил.

На левом вникли в спор супротивного берега, подали тут же голос:

— Какой смех, ребята? Вон Демка раздевается и плыть будет.

— Демка, дуй вверх, а то снесет тя.

Славянин голяком побежал по кромке берега вверх, там, покрякивая, вошел в холодную воду и поплыл к правому берегу. Его сносило течением, но рассчитал точно. Приблизился как раз в том месте, где стоял тверяк с калачом. Размахнувшись, он кинул калач и плюхнулся в воду. Новгородец подплыл, махнул тверичанину рукой благодарно:

— Спаси Бог вас, ребята.

Затем ухватил зубами калач и поплыл на левый свой берег.

Днем Дмитрий Михайлович разослал вверх и вниз по реке разведчиков с велением найти лодьи и гнать их сюда. На удивленный взгляд Александра Марковича пояснил:

— Для переправы. Наберем с сотню лодий — сможем внезапно напасть на них.

— Внезапно не получится, Дмитрий. Мы ж у них на виду.

— Все равно надо на чем-то переправляться.

— Хорошо. Представь, они переправляются сюда и нападают на нас. Что мы станем делать?

— Да мы их из воды не выпустим, сбросим назад.

— Вот и они нас так же. Еще на воде стрелами и копьями перебьют.

Князь поджал недовольно губы, наморщил лоб, что-то соображая. Наконец спросил:

— Что ж тогда делать?

— Ждать. Кто первый начнет переправляться, тот и проиграет рать.

— Ну да! А Ярослав тогда на Днепре под Лобичем первым стал переправляться и побил Святополка.

— Там сторожа прозевали переправу Ярослава. Точнее, проспали.

Князь рассчитывал на сотню лодий, а пригнали всего три. Одну даже с «козой» на носу, видимо приготовленную хозяином для лучения рыбы. На дне и острога лежала.

— Все. Будем с рыбой,— радовались тверичане.

И уже в следующую ночь отправились лучить рыбу, запасшись нарубленным сушняком, натащенным из леса.

Новгородцы, видя такое дело, тоже возгорелись ходить с лучом. Для этого им не хватало малого — лодьи. Поэтому, начав зоревой разговор над тихой водой, славяне попросили:

— Ребята, уступите нам лодейку.

— Зачем?

— А с лучом походить, нам же тоже рыбки хочется.

— А острогу где возьмете?

— Копье приспособим. Лодейки вот нет.

Тверичане посовещались: уступать — не уступать, все же супротивники.

— Князь узнает, башку свернет.

— Откуда он узнает?

— Что он, считать не умеет? Было б их с дюжину, не заметил бы, а то всего три лодейки.

А с левого берега ободряли:

— Ребята, мы ведь не за так. Заплотим.

С правого поинтересовались:

— А скоко?

— Скоко запросите.

Тверичане переглянулись, лодьи-то вроде ничейные, отчего ж не продать, раз покупник сыскался. А князю можно сказать: унесло, и все.

— Гоните гривну.

— Вы что, ребята, за такую рухлядь гривну?

— Она не рухлядь, ей года два-три, ну четыре от силы.

— Давайте за половину.

— Черт с вами, тащите десять ногат,— согласились тверичане.

И опять, зайдя повыше, голый Демка, взяв в рот серебро, поплыл через Волгу. Приплыл отдуваясь.

— Как ты терпишь? Вода-то ледяная.

Новгородец выплюнул на ладонь десять ногат.

— Так я наторенный на холод.

Тверичане посчитали деньги.

— Вообще-то мы продешевили. Ну да ладно, для хороших людей не жалко. Бери, Демка, вон ту, крайнюю. Там и весло. Да не знаешь, когда вы на нас сбираетесь напасть?

— А черт его знает. Князь не чешется.

— Так что? Так и будем в гляделки бавиться?

— А че тебе, жить, что ли, надоело?

— Да оно конечно, кому охота лоб под копье подставлять. Но оно знать бы хотелось, будете али не будете нападать.

— Пока не слыхать. А у вас?

— У нас князь молодой. Петушится, хоть счас в драку. Да вишь, река мешает. Близок локоть, да не укусишь.

Тут один из дозорных сверху громко прошипел:

— Кончайте, идолы! Сотский из шатра выполз.

Новгородец отпихнул лодью, прыгнул в нее, сверкнув гологузью, взялся за весло и ходко пошел вперерез течению. Когда он перевалил за середину, тверичане вздохнули облегченно. Один спросил того, на обрыве:

— Ну че там сотский?

— Отлил и опять в шатер уполз.

— Наполохал зазря. Не дал с человеком переговорить.

Три недели полки простояли друг против друга, разделенные рекой. Давно уж и Дмитрий Михайлович спал без меча и даже снял брони с себя и днем не вздевал их. Сечью-то не пахло.

А сторожа тверские и новгородские так подружились, что к концу втихаря договорились, что если чей полк начнет готовиться к нападению, то тихонько упредить супротивников. Не голосом, нет. За голос, если услышат, казнить могут. А просто воткнуть на берегу у воды пышную лозину. Это и будет тайным знаком: берегись, нынче нападем.

Однако втыкать тайную лозину не пришлось. Начались заморозки. К князю Федору Александровичу прискакал гонец из Новгорода с грамотой от бояр:

«Князь Федор! Снимайся и поспешай сюда. Корелы перебили во граде корельском наших людей и ввели немцев. Пойдешь на них с дружиной. Юрий Данилович с братом Афанасием уже прибывши. Поспешай как можешь».

Свернулись скоро. Скатав шатры, погрузили на телеги. Туда же котлы, брони, палицы, мечи тяжелые и тронулись. Тысяцкий на коне подъехал к князю, спросил:

— Федор Александрович, теперь-то, поди, можно сказать, зачем мы их сюда выманивали?

— А ты так и не догадался?

— Нет.

— Эх ты, а еще тысяцкий. Тверца-то в Волгу под самой Тверью впадает.

-Ну.

— Что ну? А хлеб-то на Торжок по ней везут. Ежели б тверской князь с дружиной в Твери сидел, он бы в любой миг мог перекрыть хлебу дорогу. Обязательно бы перекрыл в любой час, когда захотел. А он тут проторчал, карауля нас, а там хлебушек на Новгород тек. Поди, не один струг под носом у Твери проскочил.

— Ах, вон оно что,— разулыбался тысяцкий.— А я-то...

— Вот самое,— засмеялся князь и подстегнул плеткой коня.