Свадебный обряд состоялся в церкви Сен-Круа. Благословлял молодоженов и освящал церемонию епископ Арнуль. Торжественный кортеж, обилие благовоний, устланная розами и орхидеями, привезенными из Прованса, снежная дорожка на пути новобрачных, нарядные, усыпанные драгоценностями одежды придворных и членов королевской семьи – такое пышное зрелище орлеанцы видели впервые. Сопровождали шествие звон колокольцев, жонглеры, играющие на флейтах, и ликующие крики с пожеланиями счастья молодым.

Войдя в пиршественный зал, все расселись за столами, расставленными П-образно. Едва прозвучали поздравления и были осушены первые бокалы, как на импровизированную сцену вышли жонглеры, труверы, гистрионы и канатные плясуны. И началось, перемежаемое заздравными речами с поднятыми кубками, сопровождаемое музыкой выступление акробатов, танцовщиц, борцов и плясунов.

Когда выпито было уже достаточное количество, и тосты, не отличавшиеся разнообразием, перестали вызывать у присутствующих эмоционально окрашенные согласно случаю крики, решили устроить танцы. Музыканты и акробаты тотчас освободили «поле битвы» для высокородных господ, и те, допивая и дожевывая на ходу, потянулись из-за столов. Первой, как и положено, под возгласы приветствия вышла чета молодоженов, которая исполнила ритуальный свадебный танец. Им поаплодировали, оркестр взял новые аккорды, и по полу, усыпанному лепестками роз, душистыми травами и розмарином (всё из Италийских оранжерей), замелькали женские ножки в разноцветных башмаках с тупыми носками и мужские – в полусапожках с лентообразными повязками на ногах. Танцевали «три на три» – модный в те времена танец. Затем «кароле», без участия мужчин. Заиграли «цепочку». Но Сусанна уже выдохлась, подбородки стали поблескивать при свечах, ей все чаще приходилось утираться платком. Мило улыбнувшись Роберту, она отошла к пилястре и присела на банкетку. И тотчас, как мотыльки на свет, к ней порхнули верные приспешницы.

– Я порядком утомилась, мои милые, – окинула их веселым взглядом будущая королева. – Присядьте-ка рядом, поболтаем. С юнцом много не поговоришь, а танцующих и без нас довольно.

– Что вам сказал юный король? Вы ему понравились? – полюбопытствовала Ирэн. – Он должен быть весел и крайне почтителен с вами, папочка наверняка его научил, ведь он завладел неплохим приданым.

– Цыпленок не произнес ни слова, – стала обмахиваться веером Сусанна. – Да и поглядел на меня всего пару раз, и то тайком. Представьте себе глаза Персея, когда он смотрел в щит на отражение Медузы, прежде чем отрубить ей голову. Точно такие же взгляды я поймала на себе.

– Мадам, вам надо его приручить, как церковь язычников. Он должен стать верным псом у ног своей хозяйки.

– Бог знает сколько времени уйдет на это. Было бы ему столько же, сколько папочке… Но ведь он щенок и смотрит на меня, как на реликвию времен Карла Мартелла.

– Лишь постель поможет в этом деле, мадам, – промурлыкала рядом Агнес. – Верное средство к сближению и родству душ, вернее не придумал еще никто.

– Постель! О чем ты говоришь? Мне все кажется, что я сижу за столом со своим внуком, а наутро мой деверь епископ прикажет меня распять за растление малолетних.

– Вам надо пересилить себя, перестав думать об этом. Помните, у вас трон, а на голове корона франков! Ради этого скинешь штаны перед собственным правнуком.

– Неплохо бы при этом еще и забеременеть… – осторожно ввернула Ирэн.

Сусанна резко повернулась к ней.

– Милочка, я забыла это слово со времен падения Римской империи. Уверена, так же думают и Капет с Адельгейдой.

– Однако что-то необходимо предпринять в этом направлении. Ничто так не радует супруга, как наследник, и нет ничего, что помогло бы вам удержаться, едва свекор со свекровью произнесут это страшное слово – бесплодие! Гонец в Рим – и папа тотчас даст согласие на расторжение брака.

– Надо будет пошевелить мозгами. Во всяком случае, я королева, а это главное. И еще я женщина, мои милые, а это о многом говорит. Мой муж совсем еще юнец и не искушен в постельных баталиях, а потому я пущу в ход единственное – с начала сотворения мира – женское оружие, с помощью которого можно одержать победу над любым самцом, будь то сам Полифем.

– А король? Его отец? Как поступить с ним, коли удастся приручить Роберта и сделать его своим послушным орудием?

– Если Капет посмеет мне перечить, поеду к папе, лягу под него, говорят, он охоч до баб. Потом в союзе с Церковью – уверена, мне поможет деверь – сброшу Капета и заставлю его пасти свиней, а жену сделаю посудомойкой… Нет, она будет заправлять мою постель.

– А Роберт? А королевство? Кто будет наследником?

– Мой сын Бодуэн! Нынче он граф Фландрский, станет король Французский, а я при нем регентшей.

– Но ваш муж! Как посмотрит он на это?

– Он и пикнуть не посмеет. Впрочем, зачем он мне будет нужен тогда? Разве мало способов избавиться от неугодного супруга? В этом вы – мои верные помощницы. Потом, когда всё будет позади, я сделаю вас статс-дамами и найду вам богатых мужей.

– А пока, мадам, – осклабилась Ирэн, – перед вами одна из поставленных задач, самая первая и, боюсь, не самая легкая – покорить вашего мужа, влюбить его в себя.

– Именно этим я тотчас и займусь.

Когда Сусанна оставила супруга, сославшись на усталость, Роберт облегченно вздохнул. Видит бог, до какой степени неприятно было ему общаться с этой гарпией, как прозвал ее Можер, сидеть рядом с ней за столом и – о, ужас! – их заставили целоваться на виду у всех! Самую горячую молитву прошептал тогда Роберт, вверяя Богу душу и прося дать ему силы преодолеть отвращение. Его чуть не вырвало, когда ее влажные и алчные губы буквально впились в него, будто стремясь высосать всю кровь. Нормандец явно польстил фламандской вдове, назвав ее гарпией, а не Горгоной. Впрочем, обе хороши. Затем, когда начались танцы, ему все казалось, будто он танцует со своей бабкой Ришильдой, сестрой Гуго Великого, которой он приходился внучатым племянником. Он видел краем глаза, что Сусанна улыбается ему, но сам старался не смотреть на нее, хотя голос с небес и твердил, что отныне она его жена. Жаль, не разъяснил, для чего ему это, что он будет с нею делать?

Когда она отошла, Роберт почувствовал, как в его сердце стремительно, словно весенний, весело журчащий поток, ворвалась радость. И сразу же мысль устремилась к духовному, а глаза беспокойно забегали по сторонам, ища отца Рено. Да и где еще было найти ему утешение? Лишь Можер да этот монах – друзья юного короля, с которыми ему приятно делить радость и к которым он идет за советом или чтобы разделить его печаль. Но Можеру было не до брата: он с друзьями, оживленно беседуя, уписывал, раздирая на части, жареного поросенка, запивая вином. Бросив в этом направлении короткий взгляд, Роберт отвернулся… и просиял: отец Рено с улыбкой протягивал ему руки. Роберт, ликуя, едва не бросился в его объятия, до того он полюбил монаха, предпочитая его не только отцу, но порою и нормандцу, как, например, было сейчас. Однако в присутствии сына Гуго Рено остерегался высказывать свои атеистические взгляды, это был не Можер. Слишком набожный, юноша просто отшатнулся бы от него и замкнулся в себе, обуреваемый ужасом, терзаемый противоречиями. И Рено совсем ни к чему было ранить душу впечатлительного, одухотворенного юного короля.

Но они не успели наговориться: Роберта вновь попросили к столу. Оглянувшись, он недовольно сверкнул глазами: зачем? Разве он не сидел уже там? Неужели этого мало? Как!.. Он снова должен восседать во главе стола и целовать эту гарпию, которую навязали ему в жены?!

И Роберт бурно выразил свой протест. На миг в зале воцарилась тишина, все смотрели на него. Канцлер и Герберт, которых посылали за женихом, вопросительно уставились на Гуго. Отец, поглядев на сына, сдвинул брови, одновременно кивком указывая место. И Роберт поник головой. За что ему такое наказание? Почему он не может делать то, что хочет, а должен исполнять желания других? Разве он не король? И не обязан сам повелевать?

И тотчас в его сознании произошла революция. Он понял, что, несмотря на громкий титул, ничем не отличается от раба. Раба чужих прихотей, мыслей, дел, чужой любви, наконец! И эта корона, что венчает его голову, обязывает думать о других, делать для них. Своим желаниям и любви места под этой короной нет.

Теперь он, понуро шагая к столу и краснея под устремленными на него взглядами, мысленно воззвал к Богу. Поскорее бы закончилось это наказание, и он, помолившись перед сном с отцом Рено, отправился бы к себе в покои.

Так он и подумал поначалу и уже обрадовался, когда отец сказал, что ему с супругой пора на покой… Как вдруг увидел, что и она идет рядом и их обоих ведут к покоям этой женщины, взгляд которой неожиданно стал плотоядным, а из-за мясистых губ показались лошадиные зубы. А он думал, что идет к себе…

Бедный Роберт не успел еще ничего сообразить, как их оставили одних в опочивальне и затворили двери. Роберт огляделся. Окно, камин, удаляющиеся шаги за спиной, а впереди – широкая кровать под балдахином, и на тумбе у изголовья – три свечи в медном канделябре с колеблющимися язычками. Ничего не понимая, так и оставшись стоять с глупым видом посреди комнаты, юный король поглядел на невесту, увы, теперь уже супругу. Та тем временем, не тратя времени на лишние слова, стоя у ложа, поспешно расставалась со своими одеждами, бросая их на стул в изножье. Роберт совсем растерялся. Что все это значит? Что она делает, почему раздевается в его присутствии? Почему не скажет наконец, чтобы он тотчас ушел, ведь ей должно быть стыдно обнажаться перед ним!

Но фламандской вдове не было стыдно. Скорее наоборот. Она легла в постель и, раздвинув согнутые в коленях ноги и протянув вперед руки, страстно проворковала:

– Ну что же вы… Идите же ко мне скорее! Не видите разве, как я хочу ваших объятий и жду вашей любви!

Но Роберт не трогался с места. Только теперь он с ужасом догадался, чего от него хотят. Он вспомнил откровенные сцены с «дочерьми греха», которые показывал ему Можер, и понял, что нормандец хотел приучить его к этому, дабы он знал, как надлежит выполнять заданную работу. Но фрейлины были такими милашками – красивыми, стройными. Их очаровательные улыбки завораживали, молодая, розовая кожа блестела в свете факелов или свечей, их прелести притягивали, сводили с ума, а их тела были гладкими, совершенными, будто вышедшими из-под резца скульптора!.. А эта Медуза, что его зовет… Роберт пригляделся и, испуганно вытаращив глаза, непроизвольно сделал шаг назад. Пупырчатая кожа на бедрах супруги, местами будто в оспинах или обширных следах от ожогов, не вызывала взрыва энтузиазма, верного спутника любовных игр. Ее расплывшееся с боков по простыням рыхлое тело также не прибавляло вдохновения, а распластанные в стороны груди смахивали на две овальные лепешки с воткнутыми в них вертикально переспелыми желудями, что и вовсе гасило последний огонек вожделения.

С ужасом глядя на все это, Роберт несмело попятился к дверям.

– Куда же вы, мой повелитель? – привстав, заволновалась обманутая в надеждах будущая королева франков. – Ведь я супруга, и ваше место рядом со мной.

Роберт желал теперь только одного: поскорее удрать отсюда. И сделал еще шаг назад, за ним другой. Поняв, что за этим вот-вот последует бегство, Сусанна поднялась и, не гася улыбки, медленно двинулась на супруга, выбросив вперед руки с колыхающейся кожей на предплечьях:

– Что с вами? Куда вы?.. Любите же меня! Ведь я вас заставлю… Не верите? Ах, так!..

И она решительнее поплыла вперед.

Роберт от страха закричал, быстро достиг двери, выбежал вон и помчался по коридору. Он мечтал сейчас об одном: найти кого-нибудь из друзей и умолять спасти его от этой Паризатиды, которая наверняка гонится следом, собираясь завладеть его телом, а душу продать дьяволу. Ах, только бы кого-нибудь встретить, помоги Господь! А нет – так спрятаться куда-нибудь, чтобы она не нашла, не добралась, чтобы больше ее не видеть… Но куда же это он? Роберт остановился. Ведь пиршество продолжается, но это совсем в другой стороне, и если он хочет найти Можера или Рено, то надо вернуться… Подумав об этом, он похолодел, представив себе, как гарпия, поджидающая жертву в одной из темных ниш, внезапно схватит его за руку и утащит в эту ужасную комнату. И ему оттуда ни за что не выбраться, потому что она запрет дверь.

Тогда он быстро спустился по одной из лестниц и повстречал здесь двух фрейлин, на которых не обратил внимания. Потом он пробежал галереей и очутился в небольшом коридоре, одном из многих, выходивших в зал, откуда по-прежнему раздавались звуки музыки вперемежку с неумолчным гвалтом.

Здесь он остановился. В зал выходить нельзя, его тотчас водворят обратно, к этой Горгоне. Значит, надо позвать одного из двоих сюда. Роберт осторожно выглянул из-за колонны, вцепившись пальцами в каннелюры. Рено не оказалось нигде, сколько он ни вглядывался. Быть может, уже спит? Будить его Роберт не хотел, да и Можер был в это время нужнее, ведь он так нуждался сейчас в защите, а не просто в молитве, приносящей утешение.

Нормандец сидел за столом и пел песни. Роберт хорошо видел его. Внезапно он вздрогнул: послышались шаги, и в коридорчик из боковой комнаты вышли два трувера. Должно быть, они отдыхали; теперь вновь пора показывать свое мастерство. Когда они поравнялись с колонной, Роберт внезапно схватил ближнего за рукав. Тот, от неожиданности вздрогнув, остановился и воскликнул:

– Да ведь это жених!.. О бог мой, государь, простите, я забыл…

Но Роберт не дал ему договорить, закрыв рот ладонью:

– Тихо, приятель! Здесь тебе не сцена, незачем орать.

И убрал руку.

– Что прикажете, государь? – вполголоса пролепетал трувер. – Сдается мне, вы не хотите показываться гостям?

– Может, вам понравилась одна из танцовщиц? – так же негромко полюбопытствовал его спутник. – У нас их трое. Скажите только, приведем любую.

– А-а, тоже дочери греха?

– Все люди грешны, государь, и Богу то ведомо.

– Знаю. Но мне не это нужно. Позовите сюда одного человека, скажите, что я жду его здесь. Только осторожно, чтобы никто не слышал, вам понятно?

– Еще бы не понять, государь. Чего же проще? Кого позвать?

– Видите, вон тот, самый крупный среди всех, в темно-синей тунике, светловолосый…

– О, этого гиганта мы сразу приметили, потому что он кричит громче всех, а топает ногами так, что, будь пол деревянным, он непременно бы его проломил.

– Этот мне и нужен.

Труверы добросовестно выполнили поручение, и вскоре Можер, как всегда невозмутимый, предстал перед юным королем.

– Роберт? Что ты здесь делаешь? Почему не за столом? Впрочем, погоди-ка… тебя ведь с твоей красоткой повели в опочивальню… Э-э, брат, да ты, я вижу, не в себе. Вид у тебя такой, будто за тобой гналась царица Ночи.

– Можер, помоги мне, спаси меня! – бросился к нему юный монарх.

– Спасти тебя? Но от кого же? Разве ты не король? Кто смеет тебе угрожать? Покажи мне, и я размажу его по стене!

– Это гарпия, она преследует меня!

– Твоя жена? – Можер расхохотался.

– Да разве это жена? – вскричал Роберт. – Она же мне в матери годится!

– В матери? Ну нет, – хохотал нормандец, – она твоя бабка, а в матери, пожалуй, годится мне.

– Я ненавижу ее! Она паучиха! Чуть не набросилась на меня, я еле вырвался!

– Вот так так, – с улыбкой протянул нормандец, – хорошая же у вас получилась ночка.

– Скажи мне, брат, отчего она так со мной?.. Чего она от меня хочет?

– А ты еще не догадался? Она мечтает о том, в чем преуспели «дочери греха».

– С ее-то телом и лошадиными зубами? Ах, Можер, если бы ты видел ее, если бы знал, что произошло…

– Что же произошло? Рассказывай, брат, без утайки, а потом я постараюсь тебе помочь.

И Роберт поведал обо всем, что пришлось ему увидеть и пережить с того момента, как их оставили вдвоем, а также описал все «достоинства» своей незадачливой супруги.

– Вот так гарпия! – усмехнулся Можер. – Настоящее чудовище! Соткана, будто химера, из одних недостатков. Но неужто, малыш, помимо всего этого ты не заметил ничего такого, что вызвало бы желание отозваться о ней благосклонно?

– У нее не пахло изо рта, как у некоторых.

– Браво! Весомое очко в ее пользу.

– Увы, мой брат, – вздохнул Роберт, – ему суждено оставаться в одиночестве.

– Все это так, но что же теперь делать? Ведь возвращаться к женушке ты не собираешься, насколько я понял?

– Об этом даже и речи быть не может! Скорее я дам изрезать себя на куски, нежели подойду к этому исчадию ада, прислужнице сатаны! Но и в свою комнату я вернуться не могу, ведь меня найдут там и вновь потащат к паучихе! А она только и ждет, чтобы впиться в меня когтями и зубами и высасывать из меня кровь. Ах, Можер, это не женщина, не иначе как это сам дьявол в женском обличье!

– Ну, вряд ли дьяволу пришла бы охота влезать в такие телеса, которые ты описал. Боюсь, его бы вырвало при взгляде на самого себя. Нет, брат, мечтая превратиться в женщину, он принял бы образ Авроры или, скажем, красавицы Мессалины. Весьма подошла бы для этой роли Магелона, у нее дивный стан и совершенные формы настоящей богини. Ах, малыш, когда она раздевается, я любуюсь идеалом женской красоты! Вот бы тебе такую.

– Моя жизнь начинается с одних несчастий, Можер, – с грустью проговорил Роберт. – Помнишь, я едва не утонул, потом отцу вздумалось разлучить меня с Гердой… Да, да, я теперь понял: именно оттуда подул ветер. И вот теперь эта древняя сивилла, которую я должен называть своей женой…

– Ну, довольно хныкать, брат, не время, – огляделся по сторонам Можер. – Чего доброго, тебя увидят здесь и скажут отцу, а уж тогда… сам понимаешь, что тебя ждет.

– Ты что-нибудь придумал? – снова вцепился ему в руку Роберт. – Говори скорее, я пойду куда угодно, только бы уйти отсюда!

– Пока укроешься у нас. Ты ведь знаешь, как и в Париже, мы живем вдвоем с отцом Рено. Тебя, конечно, станут искать, но не посмеют ворваться в покои священника.

– Отлично, брат! – вскричал обрадованный Роберт. – Клянусь мечом моего славного предка Эда, лучшего и придумать нельзя!

– Но долго это продолжаться не сможет, – тут же погасил Можер взрыв энтузиазма юного монарха. – Так или иначе, но тебе предстоит объяснение и с женушкой, и с отцом.

– Последнее страшнее, – упавшим голосом промолвил Роберт.

– Но это в будущем, быть может, даже завтра. А пока идем со мной, уверяю, этой ночью гарпия тебя не найдет.

Оставшись одна, Сусанна задумалась. Бегство Роберта повергло ее в уныние, она не могла найти этому объяснения. Странный мальчишка… Неужели он не понял, чего от него хотят? Но ведь не маленький, все же пятнадцать лет, пора понимать что к чему, да и наставник должен был обучить его – тот, огромный, от которого он не отходит. Наверняка, это его ментор. Так в чем же дело? Может, она была слишком откровенна, не надо было так сразу? А как? Постепенно? Да ведь первая ночь, разве есть тут время разводить канитель? Но что как не в этом причина? Быть может, малыш выпил лишнего, и у него закружилась голова; до любви ли тогда? Такое не исключено. А что если он растерялся или испугался, что не справится, не явит должным образом свою мужскую силу, а за ней и умение? Глупый мальчишка, да разве она ему не помогла бы, не подсказала бы что и как, коли у него это впервые? К чему стыдиться и обращаться в бегство?

Это не входило в планы Сусанны. Во-первых, уязвляло ее женское самолюбие. Как! Ее, чьи руки целовали сиятельные господа знатных европейских домов, чью нежную кожу, блеск агатовых глаз и трепет бархатных ресниц восхваляли все поэты Прованса, а мужчины выходили на поединок за право обладать ею или хотя бы просто провести в ее обществе всего лишь один вечер… Ее отверг какой-то юнец?! Во-вторых, это не отвечало ее принципам. Женщина волевая и целеустремленная, она привыкла с ходу брать препятствия, сразу же подчинять себе одним взглядом, словом, мановением руки того, кого хотела, не обременяя себя излишними проволочками. До сих пор ей это удавалось, и она считала себя непревзойденной в этом, как вдруг такой афронт! И от кого же? И, главное, там, где она не знала поражений, где не от нее, а она сама могла уйти, открыто смеясь при этом над незадачливым ухажером.

Ей стало холодно, и она вспомнила, что так и не оделась, потрясенная произошедшей сценой. Нацепив платье, Сусанна, все еще терзаемая муками неудовлетворенной плоти и уязвленного самолюбия, решилась было уже отправиться на поиски сбежавшего супруга, как вдруг в дверь тихонько постучали. Она хищно осклабилась: вернулся-таки! Значит, природа взяла свое. Или вернули. Так или иначе, но он снова здесь, и ей не надо выставлять себя на посмешище, рыская по коридорам в поисках мужа. И тут ей подумалось: вдруг это не он? Но тут же она отогнала эту мысль. Кому могло взбрести в голову стучать в дверь, зная, кто внутри?

Да, но почему же он не входит? Ждет, пока ему откроют? Глупец, он лишает себя этим права на повторное бегство, ибо, схватив добычу, она уже не выпустит ее.

Нацепив на лицо подобающую случаю маску легкого смущения и сдобрив это трогательной улыбкой, Сусанна отворила дверь… и застыла. Потом в сердцах плюнула. У порога стояли обе наперсницы.

– Что случилось, мадам? – недоумевая, спросила Ирэн. – У одной из лестниц нам повстречался ваш супруг. Он бежал, не разбирая дороги; глядя на него, можно было подумать, что за ним гонится легион чертей. Вы прогнали его?

Сусанна впустила их, затворила дверь, уселась на кровати, приглашая подруг занять место на банкетке, и только тогда ответила:

– В роли легиона должна была выступить я; так, наверное, ему казалось. Но я не прогоняла его, скорее, наоборот. А он взял да и сбежал от меня.

И она рассказала, что произошло.

Подруги переглянулись.

– Недурная, однако, выдалась вам ночка, – хмыкнув, протянула Агнес. – Теперь ваш муж под надежной защитой своего Голиафа, который, надо полагать, уже надежно спрятал его.

– Так я и думала, что это его наставник, хоть они и троюродные братья. Но как вы узнали?

– Мы проследили за юным королем. Они побеседовали о чем-то с этим великаном, а потом быстро ушли куда-то. Мы хотели и тут проследить, но этот Цербер вдруг остановился и обернулся. Ах, мадам, у нас душа ушла в пятки от одного его взгляда. Хорошо, что он нас не увидел. Но дальше мы не пошли.

– Почему?

– Да ведь он убил бы нас обеих, как мух, если бы заметил, что за ними шпионят.

– Клянусь, мадам, мы даже помолились Богу, что остались незамеченными, – добавила Ирэн.

– Что ж, пусть так, – зловеще улыбаясь, проговорила Сусанна, – но завтра новый день, и ему от меня не уйти, так же как и от объяснений с отцом.

– То, что мальчишка сбежал, вызывает массу вопросов, на которые есть один вразумительный ответ, – сказала Ирэн. – Он попросту испугался. Ведь годами вы почти одногодки с его матерью. Как же должен был поступить сын, увидев мать голой, да еще и зовущей его к себе? Именно такую картину, думается мне, малыш и представил себе.

– Вопрос теперь в другом: что делать? – сказала Агнес. – Случай курьезный, огласка грозит скандалом.

– Я добьюсь своего во что бы то ни стало!

– Поступив так же?

– И не иначе. Ни к чему терять время, выжидая. Мальчишка сдастся, надо быть настойчивой.

Однако ей возразила Ирэн, всегда отличавшаяся рассудительностью:

– Позвольте заметить, мадам, но, предприняв это, вы совершите еще одну ошибку вместо того, чтобы исправить предыдущую.

– Ошибку? – с удивлением воззрилась на нее Сусанна. – В чем же она, по-твоему?

– Здесь не тот случай, когда дело решает стремительный натиск. Мы не на войне. В любовных делах такие действия часто приводят к поражению, что и случилось с вами.

– Но я не могу ждать, тебе ведь известны мои принципы.

– Если бы Пенелопа не умела ждать, не быть бы Одиссею больше царем Итаки. Как видите, терпение помогло царице сохранить любовь, вам же оно поможет ее завоевать.

– Что же, по-твоему, я должна сделать?

– Подружиться с мужем, найти путь к нему, дать ему время настолько привыкнуть к вам, чтобы любовь сама вспыхнула в его сердце как нечто вытекающее из этого. Тогда и придет время собирать камни и вить из мужа веревки. До той поры не советую предпринимать никаких решительных действий, иначе это приведет к тому, что юный король возненавидит супругу и станет искать способ избавиться от нее навсегда.

– Полагаешь, он сумеет найти такой способ? Посмеет прогнать свою жену? Но куда? Найдется ли место, где никто бы не знал, кто я такая и никому бы не было до меня никакого дела?

– Увы, мадам, такое место есть.

– Что же это?..

– Монастырь.

Сусанна вскрикнула и побледнела. Ирэн тем временем, выдержав паузу, продолжала:

– Тогда никто уже вас не спасет, даже ваш деверь. Капет сильнее епископа, ему покровительствует император, вернее, императрица Феофано, под каблуком у которой сам папа.

Сусанна тяжело дышала, брови были сдвинуты, взгляд устремлен в одну точку – на пламя свечей в канделябре; язычки этого пламени плясали в глазах фламандской вдовы.

Наконец, не поворачивая головы, она, усмехнувшись, произнесла:

– Нет… Этого не будет. Я слышала, конечно, что король франков – избранник Божий, но папа не пойдет у него на поводу. Да и с какой стати станет вмешиваться в это императрица?

Ирэн загадочно улыбнулась. Особа расторопная, она была посвящена в тайны, неведомые фламандской графине. И тут же поделилась одной из них:

– Здесь я вынуждена вернуться к этому гиганту, брату короля, который увел вашего супруга в неизвестном направлении.

– И который самым нахальным образом отчитал меня в присутствии двора в день нашего приезда? О, я отомщу этому Гераклу, надев на него плащ, пропитанный кровью кентавра.

– Вам не следует играть роль Деяниры, мадам; напротив, вы должны быть милы и обходительны с этим человеком. Любовным чарам он по вполне понятным причинам не поддастся, но вам это и не нужно. Важнее другое: расположив нормандца к себе, тем самым обезоружить его.

– Но с какой стати? Что за игру ты ведешь, Ирэн?

– Игра не сложная, а выигрыш завидный. Дело в том, что этот Голиаф в самых теплых отношениях… с императрицей Феофано. Он переспал с ней.

– Святые небеса… – пробормотала Сусанна, в недоумении глядя на верную подругу.

– Теперь вы, надеюсь, понимаете, что стоит ему сказать слово любовнице, и от вас не останется и следа.

– Час от часу не легче! Но откуда тебе это известно?

– Брат моего любовника живет в Ахене, где нынче двор императрицы. Оттуда до Гента не так уж далеко. Братья встречались месяц назад. Я присутствовала при их беседе и узнала, что ко двору Феофано приезжал нормандский граф.

– Фи! Из этого ничего не следует, он мог быть обычным послом.

– Обычного посла, мадам, императрица не стала бы провожать лично, да еще и мило улыбаясь ему при этом.

Графиня выглядела совсем обескураженной, ее угрюмое молчание служило тому подтверждением. Ирэн тем временем продолжала:

– Поэтому будьте поласковее с нормандцем, это для вашей же пользы. Что касается короля, то послушайте моего совета, который я дала вначале.

– Я помню. Совет, быть может, и хорош, но сколько это будет продолжаться: неделю, месяц, год? И все это время жена будет оставаться нетронутой мужем? Неплохая перспектива, милочка. А что я скажу его отцу? Что я вполне довольна супругом, ибо он не устает дарить мне незабываемые ночи любви?

– Именно так и надлежит себя вести, мадам, но для этого надо сначала договориться с Робертом, пусть и он ведет ту же игру. Таким образом, вы окажетесь с ним в одной команде, в этаком небольшом заговоре, что и должно в конечном счете сблизить вас. Остальное – дело времени и вашего терпения.

Благоразумный совет. Будь Сусанна столь же умна и дальновидна, как ее наперсница, она так и сделала бы и, можно быть уверенным, в конце концов добилась бы своего. Но эта женщина была чересчур нетерпеливой, желание немедленно затащить в постель собственного мужа, которому, кстати, она весьма симпатизировала, настолько завладело ею, что возобладало над разумом. Добавляла масла в огонь сладостная мысль, что она окажется первой у этого юноши, не познавшего еще, по-видимому, женщины. А ожидание может затянуться; как знать, не займет ли за это время место законной супруги другая – моложе, красивее, стройнее. И прощай тогда вожделенное право первенства, которое принадлежит ей.

Таким образом, страсть одержала верх, эмоции растоптали рассудок. Горькое похмелье от этого придет позднее, когда ничего уже нельзя будет исправить. Сейчас же, вся во власти любовного томления, выпроводившего за ворота разум, диктующий простую логику, она воскликнула, встав с постели и приняв горделивую позу:

– Нет, милые, не в моих это правилах. Не для того я вышла замуж, чтобы ждать, покуда Эол наполнит мои паруса. Я заставлю его это сделать.

Изогнув дугой брови, Ирэн только вздохнула, сожалея о неудавшемся повороте в сознании графини. Агнес же изрекла, думая о своем:

– Однако нелегко быть королевой: повсюду за тобой следят, вечно ты кому-то чем-то обязана. Вот мы с Ирэн птицы вольные, нам в любое время доступны мирские наслаждения, не то что венценосным особам. И выбор наш не ограничен одним мужем, а напротив – богат. Поглядите на здешних фрейлин, они не испытывают проблем в поисках любовников, которых меняют, когда им хочется, благо мужчин здесь предостаточно. Мне удалось переспать уже с тремя, следующим в мою постель я затащу святого отца, который у них при дворе.

– Как! Священника?! – вытаращилась на нее Сусанна. – В своем ли ты уме, милочка? Что ты мелешь?

– Ничего такого, что было бы противно человеческой природе. Что до священника, то, право, не понимаю, чем он хуже других?

– Да ведь он давал обет целомудрия, тебе это известно?

– Ах, мадам, – засмеялась Агнес, – вам не мешало бы побольше общаться с фрейлинами. Вы бы знали тогда, что они ничего не имеют против того, чтобы переспать даже со святым отцом. Так они и делают, невзирая на его обеты, которые он, надо полагать, давно забыл. На следующий день он самолично отпускает им этот грех.

– Недурно! Но кто же отпускает ему самому?

– Он монах, значит, беседует с Богом. Эти двое как-нибудь договорятся.

– А что же король? Неужто ему не известно о столь вольном поведении придворных? Как может он такое терпеть?

– Не забывайте, мадам, что мы у франков, о которых так много говорят. Дворы иноземных государей завидуют придворным французского короля, где всё так просто и естественно. Что же до Гуго Капета, то вы и сами, наверное, заметили, что он предпочитает закрывать на это глаза.