В это время дверь широко распахнулась, и в комнату вошел нормандец. Но не один. В вытянутой руке он держал за шиворот стражника. Бедняга, покраснев от удушья, сучил ногами в воздухе.

– Государь, прикажи повесить этого мерзавца! – взревел Можер. – А хочешь, я сделаю это сам, сей же миг! Вот только отпущу его куртку и ухвачу за горло.

– Что он натворил, Можер? За что ты его так? – с любопытством спросил король. – Только опусти его сначала… впрочем, не поздно ли, уж он обмяк…

Можер отпустил беднягу, и вовремя. Тот, рухнув на пол безжизненной грудой костей и мяса, вскоре пришел в себя и, пошатываясь и потирая шею, кое-как поднялся на ноги.

– Негодяй посмел преградить мне дорогу! – стал объяснять Можер. – Я говорю: «Король мне велел тотчас быть у него», а он в ответ: «Ничего не знаю, не пропущу и всё тут». Я повторил, а он опять за своё. Тут я и не выдержал.

Людовик от души рассмеялся:

– Он не виноват: стража недавно сменилась, откуда ему было знать о тебе?

– Чёрт знает что у вас тут за порядки, – пробурчал нормандец. – Разве один другого не предупреждает, что к королю будет знатный гость? В замке моего отца совсем не так. Там всегда известно, кто и к кому должен прийти. – Он повернулся к стражнику, участливо посмотрел на него сверху вниз: – Я не слишком зашиб тебя, приятель?

И положил руку ему на плечо. Тот охнул и, вероятно, снова упал бы, но Можер вовремя его поддержал.

– Что за хлипкие у тебя слуги, король! – воскликнул он. – Как же ты поведешь их в бой, если они даже от легкого удара по плечу едва не падают замертво? У моего отца таких нет. Мы, норманны, таких держим на конюшнях при лошадях.

Карл от души смеялся, качая головой. Людовик, нахмурившийся было во время речи нормандца, поглядев на дядю, тоже заулыбался.

Можер снова повернулся к стражнику:

– Не сердись, солдат, я же не знал ваших порядков. Но впредь, когда увидишь меня еще раз, знай, что перед тобой граф Можер Нормандский, сын Ричарда, герцога Нормандии… и друг твоего короля. Ну, надеюсь, запомнил? В следующий раз не дашь промаха?

Стражник, задрав голову и со страхом глядя на грозного сына герцога Ричарда, пролепетал:

– Да, господин… Прошу простить, ваша светлость…

– Ладно, ступай, – Можер махнул рукой, – король отпускает тебя. Ведь так, ваше величество? – он бросил взгляд на Людовика.

– Разумеется, – кивнул монарх. И стражнику: – Ты хорошо несешь службу, воин, король доволен тобой. Ступай и займи свое место.

Стражник откланялся и вышел.

– Вижу, тебя одели, как подобает князю, – сказал Людовик, подходя к Можеру и оглядывая его с головы до ног.

– Всё, как у вас, франков, – пожал плечами нормандец, – рубашка, короткая туника, штаны в обтяжку, прямоугольный плащ с застежкой на груди и полусапожки с повязками у колен. Вообще норманны многое у вас переняли, мы даже говорить стали на вашем языке. Скоро перестанем жениться при живой жене и заведём, как у вас принято, обряд венчания.

– С выбором одежды не возникло трудностей? – улыбнулся король.

– Черта с два! Им там изрядно пришлось попыхтеть, прежде чем нашли что надо. Да и то только после моих угроз.

– Можер! Ты посмел угрожать моим слугам?

– Я пообещал выпороть всех до одного. И они зашевелились. Что же мне было делать, государь, не мог же я прийти к тебе без штанов!

Король рассмеялся, затем подошел к нормандцу и с любопытством спросил:

– Скажи, отчего ты столь силён? И почему огромного роста? Ведь таких людей не бывает. Я не встречал. А вы, дядя?

Карл Лотарингский сознался в том же.

– Такого как Роллон Великан тоже никто не видел, государь, – ответил нормандец. – А ведь он мой прадед. Его еще прозвали Пешеход.

– Почему это?

– Потому что его не выдерживала ни одна лошадь. Проковыляв кое-как с четверть мили, она падала на колени. Вот он и вынужден был ходить пешком, за что и получил свое прозвище. А когда он впервые высадился на берег Нормандии и взмахнул мечом, местные жители попадали на колени. Они решили, что настал конец света и им предстал сам архангел Гавриил, чтобы судить их за грехи.

– Любопытно… Этого я не знал. А ты, верно, ростом в него? И силой?

– Похоже, что так, государь… ваше величество… Ты уж прости меня, я тебя зову то так, то этак… Не пойму, как у вас, франков, принято.

– Обращайся ко мне по-простому, – весело воскликнул Людовик, – как самому нравится. И будто бы я не король, а всего лишь равный тебе. Да и мне будет легче говорить с тобой, словно с приятелем. Ведь мы почти одногодки, ты старше всего на несколько лет.

– Что ж, коли так… – Можер бросил взгляд на Карла. – Ей-богу, вот славный король, другой бы держал себя этаким петухом. – Людовику: – Что до моего прадеда, государь, то он был викингом, одним из сыновей Ренгвальда, и звали его Хрольф, это по-вашему он Роллон. Так вот, этот Хрольф до того досадил своими набегами вашему королю Карлу, что тот заключил с ним договор. Ей-богу, умное решение, иначе мой предок разорил бы всё Франкское королевство. Ну да, ведь он доходил до Парижа и даже дальше…

– Постой, я вспомнил, – перебил его Людовик. – Ведь меня обучали монахи, кому как не им известны все тайны истории? Король Карл – тоже, кстати, мой прадед – отдал Роллону в жены свою дочь, кроме того, подарил Бретань и Руан с Каном. Взамен твой знаменитый викинг принял христианство и принес вассальную присягу. Так образовалось герцогство Нормандское, северо-западный щит Франкского королевства. А при крещении Хрольф поменял имя.

– Неплохой обмен, надо сказать, – добавил Можер, – и провалиться мне на месте, если кто-нибудь об этом жалеет. Нормандия нынче – самостоятельное герцогство, и это теперь наша земля, родина потомков викингов!

– Выходит, статью ты в своего прадеда. А его жена?

– Моя прабабка? Ее звали Поппа де Байе.

– Поппа? – король был удивлен. – Что за странное имя?

– По-латинскому оно звучит как Поппея, что значит «бабочка». Однако она была крупной и крепкого здоровья, – словом, не хилого десятка.

– В вашем роду кто-нибудь еще похож на тебя? Из твоих братьев, сестер? Из детей Роллона?

– Ни один. Да и прадед мой рожал почему-то всё больше баб. А сын был единственный – Гийом по прозвищу Длинный Меч. Однако и он не вышел в отца. Замечу мимоходом, что у него была сестра… Впрочем, почему была? Она и сейчас жива, моя двоюродная бабка, проще – тётка, ведь я ее внучатый племянник. Любопытно, помнит ли она еще меня? Отец говорил, души во мне не чаяла, когда я был мал.

– Сколько же ей теперь может быть? И где она сейчас?

– Настоятельница какого-то женского монастыря, не помню названия. В миру ее звали Кадлин, ныне же она – мать Анна. А лет ей… – Можер подумал, – семьдесят, не больше.

– Тебе надо навестить ее, – посоветовал Людовик. – Представь, как она будет рада увидеть внучатого племянника.

– Как-нибудь при случае, – согласно кивнул Можер, – вот только узнаю у отца, где этот монастырь. Впрочем, спрошу у герцога франков, эта обитель в его владениях. Сестра Гуго много лет назад устроила это.

– Беатриса? – удивленно спросил Карл. – Герцогиня Верхней Лотарингии?

– Ну да, что ж тут удивительного, ведь мой отец дружит с герцогом, они часто встречаются.

– Удивительно то, что мы заговорили о сестре Гуго, ведь я послезавтра отправляюсь к ней.

– Какого черта, герцог! Что ты забыл в Верхней Лотарингии?

– Герцогиня нужна королю франков как посредница при заключении мира.

– Так ты хочешь заключить мир с империей? – обратился Можер к королю. Потом почесал в затылке: – Что-то мне не нравится это. Лучше все же самому быть сувереном, нежели отдать себя под власть другого.

– Под опеку, – поправил Карл.

– Королевство франков не нуждается в опеке германца. Как и Нормандия в опеке франка. Такой мне видится власть короля. Но коли уж ты так решил, государь… что ж, тебе виднее.

– Так нужно, Можер, – произнес король, – этого требует моя политика.

– Значит, нечего мне совать нос в это дело.

– Ты предпочитаешь другие занятия? – спросил Людовик. – Какие же?

– Любить женщин и убивать врагов! Это мне больше подходит. Во всяком случае, здесь не требуется ломать мозги.

– Как раз то, чего не хватает вашему посольству, дядя, – воскликнул Людовик. – Ум в соединении с силой – это ли не залог успеха вашего путешествия?

– Согласен составить мне компанию, граф? – спросил Карл. – По дороге вдоволь наболтаемся, и мне, ей-богу, не будет так скучно.

– И ты еще спрашиваешь, герцог! – вскричал Можер. – Я приехал сюда, чтобы помогать тебе. Какого черта мне торчать в этом городе, если ты отправляешься в путешествие? Ведь я и сам жуть как люблю странствовать. А это далеко?

– Мец. Чуть дальше Вердена. Мы быстро туда доберемся. Впрочем, торопиться не будем, в пути можно заночевать.

– Вот и прекрасно! – сказал король. – А мы с Вией будем терпеливо дожидаться вашего возвращения.

При этих словах Карл Лотарингский бросил на Можера испытующий взгляд. Тот даже и ухом не повел. Карл осторожно произнес:

– Признаться, граф, не думал, что ты останешься невозмутим.

Можер шевельнул плечом:

– А с чего бы мне подымать бурю? Ну-ка выкладывай, герцог.

– Да ведь она глаз с тебя не сводила. Или ты не заметил?

– Пусть себе таращится, это ее дело, – махнул рукой нормандец. – Мое время любить еще не пришло. Пока, должен признаться, я обуреваем лишь пороком, хоть и не служу Ваалу.

– А если она в тебя влюблена?

– Мой отец всегда говорит: в любви теряют рассудок. Не хотелось бы мне потерять то, чего у меня, ворчит мать, не слишком-то много. А когда я ее спрашиваю, она отвечает: «Бог дает человеку всего поровну, но уж если где-то переборщил, то в другом месте обязательно отымет». Отец по этому поводу приводит в пример дочерей Евы: вид спереди – выше пояса, и сзади… ниже спины.

Беседа закончилась дружным хохотом.