Перед тем, как выдать деньги, Второв провел экскурсию по территории деревообрабатывающего завода (соучредителем и гендиректором которого являлся). Он поведал о том, что его «пробрал девелоперский понос»: цеха и ангары планирует освободить от старого оборудования и всякой мутатени и сдавать в аренду. На вырученные деньги строить новые ангары и тоже их сдавать,

– … потому что места мегадохуя.

– Мегадохуя это лучше чем мегадопизды, – отметил Андрей.

Когда осматривали большой цех на главной аллее завода, захламленный чуть ли не до потолка, Второв спросил:

– А ты не хочешь взять себе под аккумуляторный склад? Разгребешь все гавно, если не нужна такая большая площадь – сам поставишь перегородку, а я тебе скидку по аренде сделаю.

– Ага, я отремонтирую, и ты мне аренду повысишь как за уже отремонтированное помещение, то на то и выйдет.

– Какой ты грамотный, мазафака!

Когда все осмотрели, прошли на заводоуправление, выглядевшее чуть получше, нежели все остальное. И только кабинет гендиректора был отремонтирован и туда завезена мебель, которая кочевала вслед за Второвым из офиса в офис вот уже четвертый год.

Деньги ему принесла бухгалтер – доверху набитый пакет, это были принятые от арендаторов платежи.

– Ничего, что мелкими купюрами, пересчитывать будешь? – спросил Второв.

Андрей не стал пересчитывать, поджимало время, и, выждав сколько нужно для приличия, выпив чашку кофе и покалякав о том о сем, взял пакет и откланялся.

* * *

В банке конечно же деньги приняли, зачислили на расчетный счет, и Андрей подписал все необходимые бумаги. Управляющая, Нина Степановна Заболотнева, посетовала, что в последнее время обороты Совинкома упали.

– Нам очень понравился июнь-июль, мы с надеждой смотрим в будущее.

Андрей пробормотал что-то обнадеживающее, «то ли еще будет», и провел встречу, расписывая свои грандиозные планы.

– Как там наш дорогой Сережа Верхолетов? – неожиданно спросила Заболотнева.

– В смысле… юрист?

Андрей не нашелся что сказать, и некоторое время глупо переспрашивал, пока Заболотнева не проговорилась, что Верхолетов напел в банке, что переходит на работу в «петербургский офис компании Совинком». (такие собеседники Андрею нравились – сами отвечают на заданные ими вопросы; не то что Винц – молча сидит и ждет на чем бы подловить).

– А-а-а… «петербургский офис компании Совинком», – важно закивал Андрей, – есть такое дело.

Кировский филиал Волгопромбанка находился недалеко от кардиоцентра, и логичнее было бы заехать туда по дороге, но там запросто можно увязнуть, закопаться в делах, и опоздать к Сташину, поэтому Андрей решил сначала заехать в прокуратуру.

Сташин любезно принял на два часа раньше назначенного времени.

– Мы так и не упрятали за решетку злодеев, – сказал следователь после дежурного обмена любезностями, и его тон не предвещал ничего хорошего.

Андрей вспомнил осень 1996 года – тоже, кстати, дело было в октябре.

– Ну-у… рад бы помочь…

Сташин вынул из тумбочки папку, медленно развязал веревочки:

– Помощи от вас никакой. Сколько прошу вас – никаких эмоций. А тем более улик. Есть что на Капрановых?

– Мы ведь обсуждали с вами – я выложил всё что знал.

Поморщившись, как бы нехотя Сташин вынул из стола документ и положил перед собой:

– Мне нужно чтобы вы подписали эту бумагу – видите, всё за вас уже написано насчет участия Капрановых, отца и сына, в заказном убийстве гражданина Еремеева Дениса Игнатовича. Или же, если вам не нравится моя версия, давайте обсудим вашу, и вы ее подпишете, и поедете работать в Петербург.

Андрей видел много раз эти свидетельские показания – в прошлом году, в этом кабинете, но тогда он отказался их подписывать, туманно пообещав «придумать что-то другое». Очень нужен прокуратуре Капранов, раз они столько носятся с добычей улик любыми способами.

– Ну так что – будем подписывать, или мне уже открыть папку? – поторопил следователь.

Андрей опасливо взглянул на папку – как на гранату, у которой выдернули чеку. Он вошел в ступор, не зная, что сказать.

Тогда следователь открыл ее, и вынул несколько фотографий:

– Ладно, не буду мытарить, удовлетворю ваше законное любопытство.

От неожиданности Андрей охнул:

– Ни хуя себе жара!

На фото были запечатлены некоторые яркие моменты пребывания двух девушек, привезенных Шавликовым, на съемной квартире по улице Марата.

– Задокументированные эпизоды более чем вольного обращения с несовершеннолетними, одной из которых нет и пятнадцати лет, – пояснил следователь. – Помимо статьи, предусматривающей ответственность за незаконное познание плоти, я знаю как минимум двух женщин, которым эти снимки не понравятся.

Сташин развил тему, принялся смаковать детали. Видимо, и сам был не прочь понянчиться с двумя кисками.

«Убить! Заколбасить Шавликова, Верхолетова, расчленить и скормить свиньям», – мысли стучали, Андрей был взбешен, и одновременно раздосадован, что польстился на халявное мясо. Действительно, с какого перепуга жадный как свинья Шавликов приволок из Волгограда двух девок – прибалтывал, кормил, поил, обеспечивал трансфер. Всё что угодно можно ждать от этих шакалов, не обремененных совестью.

– Это не мне надо педофилию шить, а девочкам – геронтофилию, – пытаясь выглядеть непринужденно, сказал Андрей. – В своем возрасте они уже достаточно опытные, Камасутра для них – свод банальностей.

Сташин кивнул в сторону телевизора:

– Еще есть видео – не хотите освежить в памяти некоторые острые моменты?

– Можно мне… немного подумать? – глухо прорычал Андрей.

– Нет проблем – будем сидеть и думать столько сколько нужно, времени у нас вагон. Вы ведь никуда не спешите, не опаздываете на самолет?

– У меня рейс в 19–20.

– Я к тому говорю, что вы не выйдете отсюда, пока не подпишете бумагу.

Пререкаться было бессмысленно, но Андрей попытался – напомнил про адвоката, про общегражданские права. На Сташина это не подействовало, ему параллельно, ведь в этот раз за свидетеля (которой в пять минут может превратиться в подследственного) никто не впряжется, как в 1996 году – Юрий Рубайлов находится в Москве, в Госдуме, и конечно может надавить по линии Генпрокуратуры, но у него ничего не получится, этот вариант обсужден с зампрокурора Кекеевым. Сташин пробил всех, к кому может обратиться А.Разгон, и вычислил, что свидетелю дергаться некуда. И если бумага не будет подписана сегодня, то 100 % А.Разгон подпишет её завтра, после ночи, проведенной в СИЗО. Кроме того, фото– и видеоматериалы будут переданы упомянутым женщинам – дабы они смогли ознакомиться с его растленной деятельностью.

Андрея немного покоробило сравнение с маменькиным сынком:

– Что вы мне тычете Рубайловым – не в моих правилах прятаться за чужими спинами.

– Да-а-а! – саркастически усмехнулся Сташин – Это ты своим ссыкухам расскажешь.

– Но почему Капрановы, – спохватился Андрей. – Неужели больше некого подтянуть? Вам ведь нужен фигурант, все равно какой.

– Ты за кого меня держишь? У нас тут прокуратура, а не Поле Чудес – на кого покажет стрелка, тот виноват. Сведения, содержащиеся в протоколе, добыты большим трудом, десятки оперативников пахали день и ночь в три смены. Чтобы вы находясь в Петербурге и занимаясь любимой работой смогли приехать и походя подписать бумагу. Ну, приедете потом еще пару раз – на очную ставку и на суд. Подумав, прибавил:

– Да, кстати, вам надо поработать с нашим звукоинженером – записать ваш разговор с заказчиками убийств, чтоб всё выглядело натурально.

– Звуко… Что?

– Звукоинженер. Вы что, неграмотный? Это человек, конструирующий нужные предложения из отдельно записанных фраз: хочу, убить, заплачу, тебе, за убийство, и так далее. Кроме ваших устных показаний, потребуется конкретная запись разговора.

Андрей испросил позволение высказать свои скудные мысли:

– Простите, голова идет кругом. Но были другие попавш… преступники, злобные подельники. Они тоже могли заказывать Еремеева, давайте их накажем. Капранов-старший в кардиоцентре находится, сердце шалит, совсем плохой – я его видел на днях. Боюсь, что на суд его не выпустят по медицинским показаниям.

– Что вы там мелете, какие еще «другие преступники»? Ты Закревского имеешь в виду?

Андрей стукнул себя по лбу – как же он мог забыть про Закревского и про подосланных им гопников:

– Закревский угрожал мне, силой пытался выбить показания – якобы я убил Еремеева, его бойцы приходили ко мне в офис в кардиоцентр, есть пятеро свидетелей. Чует мое сердце, это он, погон в оборотнях, то есть оборотень в погонах, завалил…

– Ближе к делу, догадки я сам буду строить, – перебил Сташин, для него такая версия тоже годилась, поскольку Закревский, едва ли не больше чем Капрановы, являлся врагом номер один для зампрокурора. – Что конкретно произошло, кто эти свидетели, и почему не обратился сразу по факту насилия над личностью?

Андрей вспомнил жалких парней-гопотырей, которым Трезор настучал по почкам:

– Чисто боялся – бандиты, все дела. Здесь, в стенах родной прокуратуры я черпаю нравственную силу, и теперь готов всё рассказать.

И они занялись. Полтора часа понадобилось, что описать прошлогодний случай – приход в офис Совинкома двух милиционеров, ГАИшника и СОБРовца, представившихся оперуполномоченными ГУВД, расследующими убийство Еремеева, и пытавшихся заставить Андрея подписать какие-то протоколы. И этих людей прислал Закревский, пообещав по пять тысяч рублей каждому, если бумага будет подписана.

Андрей подписал протокол, передал Сташину, и тот, заново перечитав, сказал:

– Вот козел! Это же я расследую убийство Еремеева-младшего, а не ГУВД. Надо же такую херню придумать.

Отложив бумагу, посмотрел в глаза Андрею:

– Можешь идти… пока. Будь на связи, не пропадай, я позвоню, как только… понадобится твоя помощь… На фотографии не смотри – материалы побудут у меня… пока.

И прибавил с устрашающей ласковостью:

– Помни мою гуманность.

Андрей поблагодарил следователя за его доброту, равную бездонному морю, и учтиво откланялся.