Известие об убийстве Першина застало Давиденко и Уварова на охоте.

– Собаке – собачью смерть, – удовлетворенно прокомментировал событие Уваров. – А вообще, я слышал, гуманизм начинается с обращения к мертвецам.

– Кекеев будет отрабатывать новых акционеров ВХК и Госкомимущество, – ответил Давиденко. – Гетманов как обычно выкрутится, а кто-то с химкомбината сядет. Следуя ленинской логике – искать того, кому это выгодно – если проанализировать, кому выгодна смерть Дениса Еремеева и Виталия Першина, то в первую очередь всплывает зампрокурора Кекеев. Никто никогда достоверно не ответит на вопрос: «Кто убил Першина?» И «Зачем?» У подавляющего большинства людей и вопросов-то таких не возникнет. Эту лакуну заполнит следственное управление прокуратуры, задав свои вопросы, и подобрав к ним нужные ответы.

Стоя на сопке, они обозревали угрюмый и бесконечный океан тайги, пронизываемый светлыми лентами заледеневших рек, видны были застывшие озера. На сотни километров раскинулся лес, то редкий, стелющийся по маристым низинам, то сплошным ковром покрывший возвышенности и широкие поймы рек.

Под охотниками из узкой расщелины вырывалась одна из рек; раздвинув плечи скал, она в бешеном разбеге неслась на север по довольно широкой, сплошь залесенной долине и терялась в сумрачной дали.

Уваров, красный, потный, но довольный, уселся на выступе скалы и, закурив, продолжал любоваться панорамой. Бойка, его собака, пристроилась около него и отдыхала.

– Дальний Восток гораздо дороже Сейшел, Григорьевич.

– Согласен, Слава. Но и удовольствие гораздо больше. На Сейшелах так не постреляешь.

Вечерело. Неприветливо смотрели все в багровых отсветах вершины гор. Темнело в ущельях. Сумерки окутывали далекое нагорье. Заметно холодало. Уваров предложил спуститься до южной террасы – вдруг там зверь. Они спустились по скользкому надувному снегу рывками, от россыпи к россыпи. За терраской – крутой склон, усеянный мелкими скалами, свободный от снега.

Когда подошли к краю террасы, Бойка вдруг вырвалась вперед, и, натягивая поводок, замерла.

– Где-то рядом дичь, – прошептал Уваров, и полез за сигаретами.

Закурив, он по дыму определил течение воздуха.

– С того края набрасывает запах. Должно быть, из-за террасы, – проговорил он, огорченно поглядывая на солнце. У него задрожали веки. – Держи её, я посмотрю места.

Давиденко с овчаркой отошли в сторону.

Бойка встревожилась. Она пристально всматривалась в зубчатый срез склона, освещенный закатом, и медленно шевелила ушами, как бы настраивая слух. Её влажные ноздри беспрерывно втягивали холодный воздух, текущий со склона. Там кто-то ходил. Давиденко посмотрел туда, прислушался, но ничего не заметил. А Бойка нервничала, тянула поводок, ноги, как пружины, готовы были бросить вперёд гибкое тело.

Уваров достал из-за пазухи бинокль, приготовился к обзору. В естественных условиях чаще всего зверь встречается во время его кормежки или переходов, но увидеть без оптического приспособления отдыхающих баранов или медведя даже на открытых горах практически невозможно. Вот почему биноклю и отведено первостепенное место в охоте на зверя, но нужно уметь пользоваться им и обладать терпением.

На охоте лучше иметь бинокль с шести-, максимум с восьмикратным увеличением. Его преимущество – большой угол зрения – пять-шесть градусов, тогда как восьмикратного – всего полтора градуса. Легко подсчитать, какой выигрыш во времени дает просмотр участка с помощью шестикратного бинокля. К тому же он гораздо легче других, а это тоже имеет значение при горной охоте.

Уваров достал из кармана фланелевую тряпочку, бережно вытер ею стекла бинокля, затем уселся на камень, прижимаясь спиной к скале, локти положил на приподнятые колени и коротким взглядом определил, с какого места начать обзор. Прильнув глазами к стеклам, замер. Теперь – ни камень, ни кустик, ни тень, ни выпусклость не ускольнут от его взгляда. Подозрительные предметы он осматривал более тщательно. Когда видимая местность хорошо проверена и никаких сомнений не осталось, он передвигал бинокль вертикально или горизонтально, но всего лишь на половину поля зрения. Такой прием позволяет каждый участок осмотреть дважды. Уваров терпеливо прощупывал весь шероховатый склон террасы, совсем забыв о том, что солнце уже у горизонта и что нужно торопиться.

Неожиданно взмахом руки он подозвал Давиденко к себе. Стоило ему пошевелиться, как Бойка рванулась и чуть не сбила его с ног.

– Звери пасутся за крайним гребешком, посмотри, – шепнул Уваров, освобождая место и прицыкнув на Бойку.

Но разве вытерпит собака, когда её ноздри наполнены запахом зверя, когда до слуха долетает шорох камней под копытами! Бойка даже не пошевелила ухом в сторону Уварова, словно не слыша сердитого требования стоять смирно, и продолжала нетерпеливо повизгивать.

Через окуляры бинокля Давиденко ясно видел на каменистой проталине трёх небольших баранов. Они копытили землю, доставая корм. Снизу появился четвертый. Это старый бородач, почти белый, с роскошными увесистыми рогами. Он взмахом головы отпугнул одного из молодых и стал тоже копытить, часто опуская голову к лунке. Давиденко залюбовался красавцем.

– Хватит. Надо что-то делать, времени не остается, – сказал Уваров, тормоша товарища за плечо. – Ты пристраивайся пониже, а я попробую забежать и пугну их сюда.

Последние слова он бросил уже на бегу. Бойка неудержимо тянула его за собой, и они быстро скрылись в котловине. Давиденко осторожно стал спускаться до скалистого гребешка, укладываясь меж камней с ружьем наготове.

Солнце, задержавшись на склоне зубчатого отрога, на минуту выхватило из синих теней снежные рубцы откосов, на которых должны появиться бараны. Из ущелья тянуло ледниковым холодом.

Уварова не слышно. Тишина. Вдруг ухо уловило странные звуки – не то отдаленную музыку, не то шорох тяжелых глыб. Давиденко оглянулся в неясной тревоге. Подножия гор уже сжимала тьма. По ущелью к вершинам полз туман. Давиденко показалось, что он один в целом мире встречает эту холодную и чужую ночь. Не зря ли он послушался Уварова? Не лучше ли было спускаться к табору?

До слуха долетел смутный шум, напоминающий ворчание зверя. Давиденко прижал к плечу ружьё. Прошло две-три минуты, казавшиеся бесконечными. Туман бесшумно, воровски подкрадывался к вершинам.

Вот стукнули камни, и сердцу вдруг стало тесно в груди. Холодок пробежал по телу. Стук приближался. Сомнений не было – на него бежали бараны. Давиденко напряг зрение, боясь прозевать, не прошли бы стороной к нижней террасе. Из дальней лощины вырвались белые комочки и замерли на скалистом пригорке, метрах в пятиста от Давиденко. Звери стояли неподвижно, откинув назад головы.

Но вот опять послышался стук камней. Бараны бежали гуськом по косогору вкось от Давиденко. Их шесть. Старый круторог заметно выделялся среди молодых одногодков. Он вёл табун осторожно, часто останавливался и, ломая направление, бросался то вверх, то вниз: видимо, ещё не мог определить, с какой стороны опасность. Круторог проявлял изумительную осторожность и, казалось, намеренно обходил охотника. Давиденко по очереди следил за всеми, теряясь в выборе цели.

Звери, перемахнув последнюю лощину, выкатились на гребешок и по нему рванулись вниз. Как ловко они скакали короткими прыжками с камня на камень, ставя почти вместе ноги! С какой гордостью старый вожак нес голову, бросая по сторонам беспокойные взгляды! Теперь табун почти вне опасности. До него метров триста… В бегущего зверя на таком расстоянии не попасть. Какая досада!

Вдруг вперед выскочил один из молодых баранов, неожиданно свернул в сторону Давиденко и увлёк за собой остальных. Вот они уже близко – метров полтораста. Давиденко прицелился. В кого? Он никак не мог решить, по ком стрелять. У молодого барашка лучше мясо, но старый вожак уж больно хорош собой. Круторог, будто предчувствуя роковую развязку, упорно увертывался от мушки, показывая охотнику из-за камней то спину, то голову. Бараны уже проходили по освещенному склону, вот-вот нырнут в лощину. Как их остановить?

Давиденко свистнул. Табун остановился, а встревоженный круторог вскочил на камень, окинул беспокойным взглядом вершины гор.

Давиденко всё ещё колебался в выборе цели. Табун скучковался, и выше всех, словно на пьедестале – старый красавец-вожак.

От выстрела вздрогнули скалы, заметались в теснине раскатистые звуки. Круторог вздыбился, отбросил назад тяжелую голову, словно прощаясь с небом, и тяжело рухнул с высокого камня на россыпь. Внезапно опомнившись, он поднялся, хотел прыгнуть, но снова упал и вместе с камнями покатился вниз. Табун круто повернул назад и, пугливо шарахаясь из стороны в сторону, понесся на запад, к высокой скале. Там он и скрылся.

На горизонте догорал багровый закат. Вершины кутались в синий завечерок. Давиденко встал, не сводя глаз с лощины. К тому месту, где скрылся табун, поднимался раненый круторог. Он брёл тяжело и медленно, с трудом удерживая на ослабевших ногах полутораметровую тушу. Но голова по-прежнему гордо несла могучие рога. Теперь он даже не оглядывался, тревожное предчувствие гнало его дальше от рокового звука, отнявшего у него силы. Ему, видимо, хотелось добраться до скалы. Кто знает, может быть, там, в тени её карнизов, он родился, и, открыв первый раз глаза, увидел эти угрюмые вершины скученных гор, скользкие стены провалов, полосы многолетних снегов, и полюбил их на всю жизнь. И вот сейчас он, может быть, торопится взобраться на скалу, чтобы в последний раз взглянуть с высоты на окружающий мир, на родные утесы и на этом закончить свой беспокойный жизненный путь.

Эти мысли проносились в голове Давиденко в то время, как круторог, теряя последние силы, взбирался на первый карниз, нависший над пропастью. Давиденко видел, как баран медленно поворачивал голову и долгим, испытующим взглядом смотрел в его сторону. Давно затих стук камней под ногами убежавшего стада. На дне глубокого ущелья затаился туман. Настороженно приподнялись утёсы. Круторог, не отрывая от охотника своего взгляда, вдруг беспомощно оборвался, и заскользил серым комком по карнизу. Давиденко слышал рокот сползающих в пропасть камней и удары тяжелых рогов о скалы.

Ещё минута – и всё затихло. Ничто уже не напоминало о погибшем крутороге.

Из ущелья давила тьма. В кровавую зарю зубцами впился почерневший хребет. Давиденко окликнул Уварова, но тот не отзывался. Постоял несколько минут в раздумье: что делать? Решил пробраться к скале, откуда упал круторог. Давиденко осторожно крался по россыпи. На скалистые вершины, спокойно отдыхавшие в вышине, легли тяжелые тучи. За резным краем скалы ещё розовела полоска неба, но свет быстро мерк. Неслышно падала ночь.

Давиденко потемну добрался до скалы. Уварова не было и там, вероятно, он где-то в стороне. Разыскивать бессмысленно. Включив фонарик, Давиденко принялся чертить лучом света затейливые фигуры. Тут высоко над ним протяжно загремела россыпь и послышался голос Уварова:

– Григорьи-и-ич!

Он спускался осторожно, ощупью:

– Чертовка, куда тащишь? Не видишь – обрыв! – ругал он Бойку.

Из темноты сначала появилась овчарка, отпущенная Уваровым, а затем и он сам с огромной охапкой сушника за спиной.

– Где это ты набрал?

– Там, где бараны паслись. Из-за этого и задержался. Сейчас как мясцо поджарим!

– Насчет мясца, Слава, баран велел тебе низко кланяться.

– Как так? Сам слышал – пуля попала в зверя.

– Попала, да не задержалась: он выбрался отсюда на выступ и свалился вниз.

Уваров, сбросив сушняк, подошёл к краю обрыва и долго смотрел вниз, хотя там, конечно, ничего не видно.

– Неужели не найдём? Жаль.

Стланиковые дрова горели жарко. В печи готовили еду, ею же отапливался небольшой охотничий домик. Поужинали остатками медвежатины, досадуя на то, что упустили барана.

– Надо было молодняк стрелять, – сокрушался Давиденко. – Круторога тяжелая башка потянула вниз.

– Да уж, – согласился Уваров. – Был бы один зверь, ты бы прицелился вернее. И баран никуда бы не ушёл.

И он поинтересовался, как Иосифу Григорьевичу работается на новом месте, у Шарифулина.

– Да всё то же самое, – откликнулся тот, – только с нефтяным уклоном, и в границах отдельно взятого кооператива. Слежу, как бы кто чего не спер, воюю с незаконными врезчиками. В районах многие этим балуются. Плюс договора – Госкомимущество, земельный комитет, областная администрация. Административный ресурс у меня ого-го!

– Клиентов всех растерял, с коммерсантами не работаешь.

– Это да, разбрелось стадо, иные уж прибиты, клиентскую базу надо набирать заново. Высокая зарплата развращает. Это как бы если сейчас у нас с тобой не было охотничьего домика с запасами еды, мы бы ночевали под открытым небом – клянусь шайтаном, полезли бы в пропасть за бараном.

– Да-да, заодно бы согрелись.

Утро подкрадывалось медленно, в глубоком молчании гор. Робкий рассвет сдирал с угрюмых вершин густой мрак. Выплывали грозные контуры скал. Высоко над ними зашумел ветер – предвестник бурана.

Охотники спустились ниже по скале – узнать, что сталось с круторогом. Бойка бежала вслед за ними.

На уступе, откуда он упал, нашелся только кровавый мазок величиной с ладонь. Ниже, на последнем снежном прилавке, была заметна глубокая вмятина от удара тяжелого тела, но барана нигде не видно. Он скатился в пропасть, и в этом последнем затяжном прыжке, вероятно, и оборвалась его жизнь.

Серое и очень холодное утро широко раздвинуло горы. Ветер забивал туманами лощины. Слышился отдаленный гул скал. Давиденко взобрался на верх террасы и с тревогой посмотрел на тучи, сплошным фронтом двигающиеся к востоку.

Место, где паслись бараны, представляло собой большой корытообразный склон, с солнечной стороны отрога пересеченный оврагами и длинными гребешками развалившихся скал. Сверху склона шла звериная тропа, хорошо заметная даже на россыпях. На глаза попадались пучки высокогорной травы да пятна различных лишайников.

Давиденко задержался у лунок, выбитых копытами животных на припеке. Видны остатки недоеденных корешков каких-то многолетних растений. Их и добывают бараны в мелкой дресве отогретых склонов. Они оставили следы кормежки и на ягеле, местами сплошь покрывающем россыпи. Да и сухая трава кое-где ощипана – тоже их работа.

Давиденко продолжил продвижение к западному краю ската. Наткнулся на баранью тропу. Она глубокой бороздкой пересекала снежное поле и привело к скалам, беспорядочно разбросанным за изломом. На карнизах видны лежбища баранов, клочья шерсти, старый и свежий помет. Животные здесь находились, видимо, долго, добывая корм по склонам солнечных террас.

Кое-где на каменистых пригорках разбросаны мелкие кусты стлаников. Их корни, очень толстые и длинные, расползлись далеко по щелям и соседним уступам; это даёт возможность такому неприхотливому растению, как стланик, получать необходимое количество влаги для существования на скупой каменистой почве.

Под навесом большого камня Давиденко разжег небольшой костер. Подошёл Уваров. Он во что бы то ни стало хотел идти искать убитого барана.

– Мало что сверху не видно. Скатиться баран мог и в доступное место. Нельзя бросать убитого зверя. Спущусь на табор, стану на лыжи и ущельем проберусь на ту скалу. Может, и найду.

Они вышли на верх гребня и там разделились: Уваров с Бойкой отправились на поиски упавшего барана, Давиденко пошёл искать новых.

Ветреная погода не предвещала ничего хорошего. Хмурились отяжелевшие тучи, готовые упасть на землю. В тумане прятались подножия скалистых гор. Давиденко шёл, как в продушине, оставляя на снегу хорошо заметный след; ставя на россыпях торчмя приметные камни, чтобы не сбиться на обратном пути, если застигнет туман или пурга.

Гребень был сплошь завален разрушенными скалами. В поисках подхода меж ними извивался след. Приходилось по нескольку раз взбираться на промежуточные высоты, опускаться на дно седловины.

Давиденко подошёл к намеченному гольцу с северной стороны. Теперь эта горная вершина представилась в виде провисшего стога, с двумя вершинами по краям. Ветер то и дело менял направление. Туман уже перехватил последнюю седловину на пути и готов был окутать голец. Подъем не очень крутой, и вскоре удалось взобраться на верх. Оказалось, это одна из значительных вершин в этом районе.

Туман, незаметно подкрадываясь, окутывал горы. Уже исчезли цирки и глубокие ущелья, на поверхности торчали только горбатые вершины, словно острова неведомого архипелага.

Достав бинокль, Давиденко принялся осматривать местность. Не оправдалась его надежда увидеть с гольца хребет развернутым планом, со всей сложной сетью его отрогов, лощин, подробнее разобраться в рельефе. Но и сейчас, при беглом знакомстве с хребтом, уже ясно, что лежащее на запад пространство – это очень сложное нагромождение гор и, несомненно, самая приподнятая часть хребта. Здесь еще много уголков, куда не ступала нога человека.

Гольцы, как бы отдаляясь друг от друга, медленно погружались в туман. Сквозь него слева слабо видна знакомая вершина, у подножия которой находится домик. Она заметно возвышается меж двух сопок, округлая, увенчанная причудливыми зубцами руин. Эта вершина служила надежным ориентиром среди беспорядочно разбросанных гор.

В тумане спрятались последние отроги. Резко похолодало. Сильно продрогший, Давиденко покинул голец. Снежный ветер замел след. Хорошо, что догадался поставить камни в развилках гребней – это позволило без приключений возвратиться к дому.

Уваров еще не вернулся, и это беспокоило. Выпив кружку чаю, Давиденко встал на лыжи и отправился на поиски.

Шумел разгулявшийся в облаках ветер, густел мрак, падал снег. С трудом различалась лыжня Уварова. Давиденко шел медленно, прислушиваясь.

Из темноты доносился странный звук, будто кто-то поблизости прилёг на мягкий снег и затаился. Давиденко остановился. На голову бесшумно падали пушистые хлопья снега, ветер дул в лицо. Звук повторился более ясно. Давиденко узнал скрип снега под тяжелыми лапами зверя. Он почувствовал, как отяжелели ноги, и рассердился на себя, что оставил в домике ружье. А зверь явно подкрадывался к нему; было слышно, как пробирался он по чаще всё медленнее, всё ближе. Давиденко сбросил с ног лыжи, укрепился поустойчивее на снегу, выхватил из-за пояса нож. Пальцы до боли сжали рукоятку. А зверь уже рядом, было слышно, как его ноздри шумно втягивают воздух.

Из-за камня показалась собачья морда.

– Фу ты, дьяволица! Бойка! – с облегчением вырвалось у Давиденко.

Собака бросилась к нему, стала ластиться и визжать.

– Ого, подруга, раздуло-то тебя как! Значит, нашли круторога! – радовался он, ощупывая бока овчарки.

На его крик где-то недалеко отозвался Уваров. Скоро послышлася шорох лыж, а затем и учащенное дыхание. За плечами у него было ружье, рюкзак с мясом, а поверх него привязана тяжелая голова круторога.

– Ты с ума сошел, Слава – такую тяжесть тащить ночью. К чему надрываешься? Можно ведь сходить за всем этим завтра утром.

– Да вот думал: поднесу поближе и брошу, а утром прибегу. С километр прошел – вроде ничего. Дай, думаю, еще немного пронесу, а там – ещё. Так вот и дотащился сюда, – оправдывался Уваров, сбрасывая с плеч груз и усаживаясь передохнуть.

– Устал?

– Малость, но ведь без этого не бывает. А зверя стреляного бросать не положено, – сказал Уваров он с явным упреком в адрес товарища.

– Где нашел? Далеко?

– Там же под скалой, где упал. Не докатился донизу, завяз в щели. Не будь со мной Бойки, ни за что бы не найти. Место неловкое: уступы, надувы. Кое-как вытащил. Только пользы от этого зверя почти никакой, если не считать рогов: кости, мясо и внутренности превратились в винегрет. С десяток киллограммов взял собаке, и всё.

– Что в желудке, не смотрел?

– Говорю, всё смешалось, не разберешь. Даже шкура полопалась.

– Жаль. Рога-то, кажется, хорошие.

А снег всё шёл и шёл. Давиденко набросил на плечи груз. Уваров привязал к сворке Бойку, и она вывела их сквозь тьму на стоянку.

Сняв с себя отяжелевшую от сырости одежду, умылись и сели за еду. Уваров налил по стопке коньяка.

– С удачей! – сказал он, и улыбка осветила его обветренное лицо.

Сквозь тишину доносился до слуха тихий шорох снегопада. Рассуждая вслух, Давиденко пытался привести в какой-то порядок свои наблюдения над жизнью снежных баранов. Его собеседники внимали ему, причём, казалось, что Бойке было гораздо интереснее, чем Уварову, время от времени прикладывавшегося к коньяку.

Эта местность (обширный край, прилегающий к Охотскому морю и пересеченный громадами хребтов Джугджура и Джугдыра), плотно заселена снежными баранами. Эти животные удивительно приспособлены к невероятно трудным природным условиям. Суровая зима здесь длится, как правило, около шести месяцев, из них добрая половина заполнена ветреной погодой. Жгучие морозы, глубокие снега и затяжные бураны подвергают всех четвероногих обитаталей хребта непрерывным испытаниям. Тяжелее всех приходится снежным баранам, жителям открытой гольцовой зоны гор.

Закружатся над горами осенние метели, обледенеют по скалам тропы, снегом прикроются альпийские лужайки, ягель, трава, и бараны покинут курчавые вершины, излюбленные места летних кочевий. Они спустятся ближе к лесу, в котловины, на второстепенные отроги, где теплее и тише. Тут они и проводят долгую зиму, предпринимая небольшие вылазки на соседние гребни в поисках корма. Зимою пищей им служат кора и молодые побеги кустарников, лишайники да сухая трава, которую они добывают, разгребая копытами снег.

Всё холоднее становится в горах, продолжительные бураны иногда надолго приковывают животных к одному месту, и они, сбившись небольшими стадами, отлеживаются под защитой холодных скал. Даже плотная зимняя шерсть плохо греет голодного барана. Но где найдёт он в непогоду корм – всё занесено снегом или затянуто заледеневшей коркой надува, и копытить становится труднее и труднее. Дождавшись относительного затишья, стадо перекочевывает на свежее место с более мелким снегом.

Но солнце всё дольше и дольше задерживается над горами. На южных склонах хребта днём становится теплее, хотя весенние ветры, более губительные для снега, долетают сюда только в начале апреля. Бараны покидают места зимовок, подолгу нежатся на весеннем солнце, выходят на припеки. Медленно обнажаются россыпи, лбы отрогов, открывая доступные места кормежки. Проносятся последние метели, слабеют заморозки, вот-вот появится зелень, которую ждут с нетерпением снежные бараны. Они с жадностью набрасываются на корни многолетних растений, уже напитавшиеся соком, готовые скоро выбросить первые ростки.

– Ну так что, завтра завалим барана? – дождавшись паузы, сказал Уваров.

– На здравоохранение выделяют бешеные деньги, – отвлекшись от охотничьих тем, задумчиво произнес Давиденко. – И ведь эту тучную ниву кто-то плотно окучивает.

Конец четвертой книги. Продолжение следует.