Не нравилось Штруму это чурбанье бистро «Анталья», несмотря на то, что в интерьере винтажных бордовых обоев и европейской мебели не было ничего турецкого, так же как в играющих нон-стоп англоязычных карамельно-сладких балладах, расллабленных до обморока, эйфоричных и расплывающихся во все стороны. Его раздражала и кухня, хотя в ней тоже не было ничего специфично-чурбанского, – сам он кушал плов и баранину-гриль с овощными салатами, так же как и его сотрапезники, Андрей Разгон, Винцас Блайвас и Богдан Радько; а у девушек же, Марины и Марианны, было свидание с форелью под укропным соусом.

В противоположность Штруму, Андрея и Марину это заведение полностью устраивало по соотношению цены и качества, а также по расположению – угол Большой Морской улицы и Невского проспекта. Вот уже три года они были тут завсегдатаями и их абсолютно не угнетали ни японо-бурятские официанты, ни общее засилье жостко-парфюмированных и пригламуренных чурбанов. Что касается Блайваса и Радько – им было безразлично, где питаться, лишь бы побесплатнее. Так выпала карта, что сегодняшний счет оплачивает Андрей, и надо быть идиотом, чтобы кочевряжиться насчет выбранной точки общепита.

Блайвас, чтобы не ходить самому к прилавку со снедью, отправил мальчика-турчонка принести новую тарелку плова и продолжил начатую тему:

– Бармалей заливает, как девятый вал, ёпта, тёр вчера, будто летал с младшим сыном на Гавайи и океанские волны перекатывались через крыло самолёта и били в иллюминатор.

(Бармалеем за глаза называли Хозяина – Владислава Коршунова).

Андрей хмыкнул:

– А я верю. Есть такие аэропорты, как в Ларнаке на Кипре, которые расположены рядом с морем. Самолёт заходит на посадку невысоко над водой, пассажирам видны лодки и купальщики на расстоянии вытянутой руки, и такое впечатление, что самолёт садится на воду. Кто не знает эту фишку, начинает верещать. Я сам первый раз был напуган – борт снижается и пикирует на море! Бац – через секунду самолёт бежит по твердой взлетно-посадочной полосе! Ну а если Бармалей летал между островами на гидросамолёте – тут вообще все вопросы снимаются.

– Бармалей купил бронированный Рено, который принадлежал Шарлю де Голлю, – сообщил Радько. – Я позавчера сопровождал до хазы. Я хуею сколько миллионов он стоит, это пиздец и в рот его ебать.

Марина повела плечами:

– Он коллекционирует машины, его можно понять.

Официант-турок протянул руку к бутылке, чтобы разлить по бокалам, но Штрум его отогнал: «Пшёл вон, вино само будет литься!»

– Расскажи про музыканта, Бог, – рассмеялся Блайвас.

Радько заметно оживился.

– А, йобаный пагалаве у Бармалея на днюхе выступал английский музыкант Брайан Ино, он коллекционирует запахи – невьебенно-уникальные запахи. Он хранит их в огромных коробках, которыми уставлена вся его комната. Кроме него, в Англии этим занимается королева, и вот они собираются вместе, и если у Елизаветы не оказывается какого-то образца, он его в коробочке во дворец везёт. Брайан Ино привез Бармалею аромат полевых цветов – и Бармалей так усердно нюхал, что ночью у него температура сорок установилась.

За Блайвасом никогда не заржавеет – посыпались ласкающие слух сравнения:

– … или запах говна пожилой негритянки, накануне обожравшейся тухлой рыбой, выловленной в низовье Миссисиппи в девятую фазу лунного противостояния.

Штрум с грохотом поставил бокал на стол:

– Приезжал Бармалей?

Блайвас кивнул и важно засопел. Штрум уточнил, когда. На что Блайвас ответил:

– Сегодня мы его проводили в аэропорт.

Радько мельком посмотрел на девушек и сказал:

– А чокак, правда штоле что некрасивых тёлок ебут чаще чем красивых? В чём подвох? Только девчат, не берите на себя, то не про вас ваще. ОК?

Марина, устремив свой пылающий взгляд на Андрея, скромно заметила:

– По теме не знаю, я красотка и ебут меня ежедневно.

– Кто бы сомневался, – промурлыкал Радько.

– Ну хз. кто дает – тех ебут, – предположил Андрей.

Марина звонко рассмеялась, на её шее зазвенело монисто, в ушах беспокойно качнулись серьги.

– Кто грамотно просит, тем дают.

– В итоге выбор за девушкой, – сказал Радько. – Но некрасивые дают без выебонов. Или наверное сосут лучше.

Блайвас возразил.

– Ой не факт! Некоторые себя такими королевами считают, что мама дорогая!

И расхохотался:

– Гыгыгы. Бог никак крокодила выебать собрался и никак не решится, совета хочет.

Заметив недовольство на лице Марианны, Радько поднял бокал:

– Поднимаю тост за двух прекрасных жемчужин, которые украшают наш стол!

Марианна чокнулась бокалом вместе со всеми, но не притронулась к вину. Сверкнув синими глазами, она поставила бокал и вышла из-за стола. Она рассматривала любовь как серьёзный жизненный выбор, который требует иной обстановки, чем эта простота нравов.

Могучее туловище Штрума накренилось. Он сказал, обращаясь к Радько:

– Видимо тебе не хватает любви, не иначе.

– Вообщем-то мы здесь с вами собрались только потому, что кто-то кого-то когда-то полюбил и поимел.

– Я думал, мы здесь по другим причинам.

– По другим причинам ты был бы в унитазе с миллионом твоих братьев, – живописал Радько. – Так что ты – победитель. Давайте выпьем за любовь!

– Всегда уважал тебя за стойкость характера и мастерство тонкости юмора. – Штрум поднялся и пошёл вслед за своей подругой. Она выбирала десерты.

– Марьян, что случилось?

По её взгляду он понял, что ей тут надоело. Как и ему. Незаметно подобрался Блайвас.

– Бармалей приедет на той неделе. Я скажу ему насчет тебя. Может, организую встречу.

Штрум неоднократно слышал от неповоротливого, как правосудие, Блайваса, подобные обещания «решить вопрос», «поработать на перспективу», они утратили прелесть новизны и пахли как то негритянское говно, о котором говорили за столом. Но в этот раз обещание прозвучало убедительно, тем более что сейчас Блайваса никто за язык не тянул.

Радько продолжал свой трёп:

– Вот интересно: людей можно ебать, но нельзя есть, и наоборот – животных можно есть, но нельзя ебать…