Штрум был утомлён и никак не мог отдохнуть: ночью он раз по двадцать внезапно просыпался, преследуемый кошмарами. Ему удавалось забыться в объятиях Марианны, но ненадолго. Во сне он разговаривал, кричал и будил её, но она не понимала его слов.

Однажды утром, после того, как ночью ему приснились убитые чурки, он пробудился, измученный страшными видениями и слабый, как ребёнок. Бледные стрелы зари уже пронизывали оконные занавеси. Марианна, сидя у изголовья, массировала ему виски. Она смотрела на него с сестринской нежностью и платком вытирала ему со лба холодный пот. В ней была вся свежесть ранней юности. Он любил её больше, чем кого бы то ни было, и, конечно, больше, чем себя, и вот, раз в жизни, в силу этого жадного чувства он приблизился бы к евангельскому идеалу – если бы Евангелие говорило о такой любви. «Вспомните, что Христос был неизменно печален». Всё то, что составляет её сущность, принадлежит ему, только он знает всё то душевное и физическое богатство, которое он получил от неё, как дар – и так будет всегда.

Надо сделать так много, чтобы обеспечить их безоблачное будущее. Главное затруднение, вставшее на пути Штрума, заключалось в сложности совмещения материальной и идейной составляющих его деятельности. Он ощущал потребность в обсуждении этих вопросов с успешными людьми, которые чего-то добились в жизни и могут дать практический совет. Хороший человек – не профессия, и он был готов обсуждать свои проблемы даже с…

Неизбежно его мысли тяготели к Андрею Разгону. С первого взгляда Разгон казался обычным скучным очаровательным недоделком в костюме от Hugo Boss, но постепенно становилось ясно, что у него с окружающими людьми есть дистанция. Хрена с два поймёшь, чего от него ожидать. И может зря затеялись со Смирновым? Чем закончится их игра против коммерсанта, которого даже Блайвас побаивается – отщипывает по маленькому кусочку, а по-серьезному наехать не осмеливается. И чем дольше Штрум размышлял над этим, тем больше запутывался. Видит черт, надо было по-другому строить взаимоотношения с «настоящим арийцем».

Куда проще было с родными Фольксштурмовцами. Прибыв в лес народного ополчения – в Невский лесопарк, Штрум широкими штрихами набрасывал перед бойцами картину заговора, организованного коварными чурбанами, с целью утопить Россию в крови патриотически настроенных граждан. Наказание черномазых шайтанов необходимо для блага нации, и они сами должны желать для себя смерти как единственного средства искупить свою вину.

Он начал молотить кулаками по воздуху – хук слева, хук справа.

– … мы находимся в состоянии войны с этим зверьём. Война – наша единственная надежда, наш смысл жизни, наше единственное желание, гигиена мира. Милитаризм, патриотизм – прекрасные идеи, за которые идут на смерть. Мы будем резать и резать чурбанов, пока не вырежем их всех!

Потянулся круг привычных забот: тренировки, набеги на мамлюков, отправка оных к их разнообразным богам. Смерть! Для чурбанов она стала своей, компанейской, запросто заходила к чурко-гукам во дворы, в палатки торгующие шаурмой, встречала черномазого шайтана на базаре и уводила его с мешком урюка, вмешивалась в игру в нарды, заглядывала в автомастерскую, где замасленные азеры, напевая, спешили починять ара-мобиль для своего авторитета, стояла в очереди в отделение Федеральной миграционной службы, подсаживалась к таджикам в электричке, пристраивалась к уличной гадалке…

Смерть делала своё будничное дело, а чурки – своё. Иногда она давала докурить, дожевать чурчхелу, иногда настигала зверька по-приятельски, грубо, с глупым гоготом, хлопнув ладонью по спине, либо с интеллигентным приглашением: «не соизволите подставить для ножа ваше горло?» Особое обращение стало чарующе привычным.

Казалось, мамлюки, наконец, стали понимать её, она открыла им свою будничность, детскую простоту. Уже очень легок был этот переход, словно через мелкую речушку, где переброшены деревянные кладки с берега, где стоит табор, на пустынную луговую сторону, – пять-шесть шагов. И всё! Чего же, казалось, бояться? Вот по мостушке, шурша юбками, прошла цыганка, вот, ударяя тапками, пробежали цыганята.

… Ближайшей задачей для Штрума являлась подготовка воинов к масштабной акции – набегу на цыган, вставших табором в лесу под Всеволожском. Для этого привлекались дружественные бригады, всего планировалось задействовать до двух сотен бойцов. Он торопился. Все ждали этот день с нетерпением. Сама земля уже плакала по цыганам, которые должны погибнуть под Всеволожском.

Впрочем, разгром нелегальных цыган, которых, если не Фольксштурм, разгонит милиция, Штрум считал делом решенным, и думал уже о следующей акции, которая неизбежно должна состояться в день футбольного матча Зенита с чеченским Тереком. Питерский околофутбол штормило, подписанное тысячами фанатов требование об отмене матча не было удовлетворено, и день матча обещал быть горячим.