То, что должно было случиться, случилось. В начале января позвонил Солодовников, и уже с первых слов Иосиф Григорьевич с мучительной отчетливостью снова ощутил толчки надвигающейся катастрофы, которые впервые почувствовал тогда, на дне рождения Арины. Да, в тот вечер он инстинктивно почувствовал неизбежность того, что предатель предаст, но почему не выразил это до того, как это предательство произойдёт?! Почему только теперь прояснилось то, что и так было ясно? Что можно ожидать от того, кто когда-то заказал компаньона и друга? Изменничество – это ведь не временное состояние, что-то вроде простуды, которую можно вылечить. Это диагноз на всю жизнь.

Моничев наслаждался жизнью не деликатно и боязливо, а грубо и совершенно открыто. Он неприлично много тратил, но почему это неприличие не резало глаз?

Множество «почему», и все без ответа.

На одну из закрытых вечеринок для приватного общения вызвали эскорт-girls, и среди них была та самая звезда Алла, влезшая на столик к Арине, 25-летняя кокотка, якобы 15 лет прожившая в законном браке с Моничевым. Узнав её, Солодовников попытался собрать у неё анамнез, но та, не уразумев серьёзность ситуации, ответила идиотическим гоготанием. Кстати собравшиеся мужчины все как один оказались джентльменами, умеющими найти подход к любой женщине. Удар по печени оказался комплиментом, от которого она растаяла по полу и в таком распластанном положении призналась, что Моничев пользовался её услугами, они там шоркались, но чаще он в оплаченное время таскал её по разным местам, заставляя одеваться как леди и представляя своей женой. А действительно, без боевой путанской раскраски и в приличной одежде она выглядела как леди. Но дело не в этом, это его личные вопросы – где его настоящая жена, и зачем ему понадобился весь этот маскарад. Моничев наврал, а кое-кто из «офисных» ссудил ему деньги под процент. Ему позвонили, но абонент был недоступен. Ни дома, ни по другим известным адресам его не оказалось.

– Ответ такой, Юра, – выслушав, произнёс Иосиф Григорьевич голосом, который, как ему показалось, предательски задрожал. – Ищите его по своим каналам, а я зараз организую федеральный розыск. Одного не пойму: если он шваркнул банк, на кой чёрт ему наши трудовые копейки?!

– Пять старушек – уже рубль, Иосиф Григорьевич. Вместе с вашей с Ариной сотней, с нашими четырьмя набегает пол-лимона.

Первым делом Иосиф Григорьевич связался с начальником уголовного розыска и передал данные Моничева, объяснив, что дело срочное, все необходимые бумаги будут. Вызвав Станислава Закревского, объяснил, как собрать материалы для передачи следователям ГСУ, чтобы те возбудились уголовным делом по факту мошенничества в особо крупных размерах. После этого вместе с Солодовниковым отправился в жилище собаки. Как и предполагалось, квартира оказалась пустой. К тому же выставленной на продажу вторым по счету хозяином после сбежавшего Моничева. Такая же ситуация была с частным домом на Цыганском поселке, где проживали родственники Моничева, на которых когда-то был совершен налет.

Сложив пальцы в виде пистолета, Солодовников напомнил про подвал и отстрел кабанчика, не нагулявшего жирок. Обозвав себя старым дураком, Иосиф Григорьевич поклялся, что достанет пиндоса из-под земли.

Тут все, не только он один, оказались попавшими, доверившись внешнему шику жулика. Все думали, что он успешный коммерсант, и снабжали деньгами его предприятие. Он изображал движение, но не двигался. Точнее двигался, но совсем не в ту сторону, куда смотрели все. Между его частной жизнью и внешним рисунком его деятельности существовал огромный разрыв. Единственное, что их объединяло, это общий ритм, пронизывающий всю картину – ритм красивой жизни. Моничев решил, что жизнь будет красивой только у него, но остальные были не согласны с такой постановкой вопроса.

Сперва Давиденко с Солодовниковым скинулись по двадцать пять тысяч, чтобы вернуть Арине её полтинник. Затем приступили к поискам – каждый на своём участке.

Уголовный розыск разыскивал, а Иосиф Григорьевич, как статист, обзванивал людей и констатировал то, что видел уже своим мысленным взором. Фирма «Allied Services», фигурировавшая в технико-экономическом обосновании кредита как поставщик оборудования, оказалась карманной структурой Моничева. Гендиректору Заводовскому и финансовому директору Воропаеву было дано следующее объяснение: кредитные деньги пойдут на разные нужды, а банку нужна одна прямолинейная красивая история, как будут использованы эти средства. Если расписать, как будет всё на самом деле, денег под эту историю никто не даст. Поэтому кредитные деньги сначала поступят на расчетный счёт «Allied Services», прописанной в бизнес-плане и технико-экономическом обосновании, – это же своя контора и дилер «ВХК» – а оттуда распределятся по заводским нуждам. В итоге средства распределились на помойки, где и были обналичены. Моничев умело вёл челночную дипломатию – с каждым говорил отдельно, кивая при этом на остальных, внешний вид которых указывал на то, что всё в порядке. Все и думали, что всё в порядке.

Пятидесятитысячный заем оказался не единственной проблемой для Иосифа Григорьевича. Как акционер он терпел убыток, вызванный дебиторской задолженностью «Allied Services», которой была отгружена продукция на сумму семьсот тысяч долларов, и этот долг, судя по поведению Моничева, так и останется непогашенным. И если насчёт своих денег он был уверен, что вытащит их рано или поздно, то по поводу кредитных денег двух мнений не было: недобрый был тот день, когда «ЛОСС-Банк» подписал кредитный договор с «ВХК». Даже залоговое имущество, халупу о четырёх стенах, вряд ли завод отдаст банку, и договора о безакцептном списании денежных средств с других заводских счетов так до сих пор не подписаны. Конечно, безопасники банка дулись на Иосифа Григорьевича, так опрометчиво поручившегося за неясного клиента, но они сами не без глаз, обязаны были что-то думать, а полученные комиссионные должны были смягчить их переживания по поводу взбучек от руководства.

Иосифа Григорьевича волновала другая сторона вопроса. Как мог недочеловек затмить разум и незаметно скрыться с деньгами?! Создавался опасный прецедент, и если не разрешить вопрос, недолго превратиться в чучело, на которое мочатся все собаки. Надо во что бы то ни стало отловить беглеца и публично наказать, иначе всякая обезьяна перестанет считаться со старым седым полковником.

Три дня потребовалось Иосифу Григорьевичу, чтобы дойти до философски спокойного состояния. Хоть и слабо, но всё же успокаивало то, что он не был одинок в своём горе. Семьдесят пять тысяч (свои пятьдесят и те двадцать пять, отданные Арине), а также заводские семьсот, в которых есть его доля, он будет взыскивать совместно с целым коллективом заимодавцев, каждый из которых, хоть и ощущал себя ослом, но все вместе они были возмущенные граждане, которых обманули. Методично проводимые поисковые мероприятия и надежда на то, что беглец прокололся где-то и оставил следы, а также упование на чудо, вдруг где-то сам объявится, – ну, что еще тут можно предпринять.