3 февраля 2000 года следователь ГУВД Рашид Галеев выехал на место происшествия по сообщению о двойном убийстве. Свидетели, вызвавшие милицию, сообщили, что на лестничной клетке их этажа обнаружили двух истекающих кровью женщин. Первой на месте происшествия оказалась «Скорая помощь». Одна из женщин была ещё жива, но по приезде в клинику скончалась. Труп второй находился в полушаге от входной двери в квартиру, в которой, как тут же установили оперативники, и проживали обе жертвы. Ими стали мать и дочь Рукавишниковы.

Версию разбойного нападения следователь отверг сразу. Сорокалетняя Людмила Рукавишникова, страдавшая психическим расстройством, и её мать работали уборщицами в библиотеке; жили, как говорится, божьей милостью, у погибших попросту нечего было похищать. Кроме того, преступник не попытался даже проникнуть в квартиру, хотя Людмила уже держала в руках ключи от входной двери. Смерть настигла женщин на пороге собственного жилища. Это напоминало больше почерк наёмного убийцы, нежели грабителя с большой дороги. Так устраняют неугодных политиков, конкурентов по бизнесу, нерадивых должников. Но какая корысть в убийстве двух беззащитных женщин, одня из которых больна, а другая достигла преклонного возраста? Напрашивался один ответ: убийство из-за квартиры. В последнее время этот способ разрешения жилищных проблем стал, увы, одним из самых распространенных.

Следователь опросил соседей, но те мало что знали об обстоятельствах жизни покойных. Вспоминали, правда, что не так давно Людмила собиралась замуж, но её избранника так никто и не увидел. Сразу же было установлено, что третьим лицом, прописанным в квартире, был муж Людмилы, Макар Подчуфаров.

Биография Подчуфарова говорила сама за себя: он был трижды судим за ношение оружия, за мошенничество, и за нанесение тяжких телесных повреждений, повлекших смерть потерпевшего. Отсидев в общей сложности больше пяти лет, Подчуфаров вышел на свободу всего за полгода до драмы, разыгравшейся на лестничной клетке.

Когда следователю стали известны все эти подробности, Подчуфаров сразу же стал подозреваемым номер один. Людмиле Рукавишниковой было около сорока, личная жизнь у неё не сложилась. Её мать, Раиса Рукавишникова, тяжело переживала судьбу дочери. Со временем желание выдать её замуж стала идеей фикс. И внезапно появившийся на горизонте Подчуфаров показался подходящей кандидатурой. Вскоре состоялась их свадьба.

Что же привлекло в этом альянсе Подчуфарова? Квартира, полагал следователь. Получив прописку, Макар тут же покинул новоприобретенную супругу. Но Раиса Рукавишникова мечтала о реальном, а не о фиктивном браке для дочери. Как знать, может быть, в грёзах она видела себя окружённой на старости лет внуками и заботой дочери и зятя. Осознав, что её мечты рухнули, мать с согласия дочери обратилась в суд с иском о расторжении её брака с Подчуфаровым и принудительной выпиской из квартиры. Подчуфаров знал, что в случае естественной кончины старшей Рукавишниковой ему не составит труда отправить душевнобольную супругу на длительное лечение. Но судебный иск выбил у него почву из-под ног.

Итак, мотив следователь для себя определил. Древняя мудрость гласит: хочешь узнать, кто это сделал, пойми, кому это выгодно. Смерть Рукавишниковых могла понадобится только одному человеку – Подчуфарову. Он становился единственным наследником покойных и полноправным собственником квартиры по улице Калинина. Следователю уже казалось, что дело раскрыто. Оставалось собрать материальные доказательства, а за ними далеко ходить не пришлось. На месте преступления убийца оставил следы ботинок с характерным протектором, микроволокно из своей одежды, и отпечатки ладоней. Нужно было их сверить с отпечатками Подчуфарова.

Результат экспертизы подействовал на Галеева как холодный душ: все следы принадлежали одному человеку, но это был не Подчуфаров. Ну что же, Подчуфаров мог поручить исполнение задуманного подельнику, – рассуждал следователь, – благо за время, проведенное за решеткой, он приобрёл обширные связи в криминальной среде. Предстояло отработать эти связи.

Но ни среди знакомых Подчуфарова, ни среди тех, с кем он сидел на нарах, не оказалось человека, чьи следы были изъяты на месте убийства. Мало того, убийца вообще не числился в картотеке и никогда ранее не был дактилоскопирован.

Мерой пресечения для Подчуфарова был избран арест. Его поместили в следственный изолятор. Но со своим тюремным опытом подозреваемый чувствовал себя в камере, как рыба в воде, и упрямо повторял в ответ на все вопросы: «Не знаю, не видел, не виновен». Подчуфаров знал: если в течение тридцати суток следствие не предъявит доказательств вины подозреваемого, его придётся освободить из-под стражи. Следователь знал это не хуже.

Подчуфаров не мог не понимать, что подозрение сразу же падёт на него, поэтому предпочёл совершить преступление чужими руками. Но чьими? Следователь Галеев поставил себя на место преступника. Итак, ему нужно найти исполнителя убийства. Знакомые и коллеги отпадают, на них розыск выйдет в первую очередь. Среди готовых на всё маргиналов искать убийцу небезопасно: нет гарантии, что, сделав своё дело, исполнитель не станет шантажировать заказчика. Как же быть? Не подашь же, в самом деле, объявление в газету: «Ищу убийцу, оплата сдельная»!

Хотя, обратная ситуация, когда исполнитель предлагал свои услуги в прессе, в следственной практике встречалась, причём в его собственной.

Тогда это казалось невероятным! Газеты бесплатных объявлений, они связывают покупателей и продавцов, потребителей и производителей; информируют об услугах, причем наравне публикуют о продаже сотен тонн металла и пары персидских котят. А главное, газета – это биржа труда. Ежедневно тысячи людей находят работу, или работа находит их по объявлению в газете. Правда, требуются в основном специалисты и красивые девушки без комплексов. А тысячи безработных, не соответствующие этим условиям, помещают объявление в разделе «Любую», подразумевая под этим порой противозаконную. Контрабанда, торговля наркотиками, разного рода мошенничество стали обыденным делом для наших сограждан. Но то, что газета может стать звеном в организации убийства, до недавнего времени не могло прийти в голову даже опытным специалистам уголовного розыска.

Галееву вспомнилось дело, которое по горячим следам он раскрыл год назад. Мотивом, как и в этом случае, выступала квартира. В квартире на улице Козловской взорам оперативников предстала жуткая картина. На кровати, накрытой одеялом, лежал труп пожилой женщины. Эксперты насчитали на её теле более тридцати ножевых ранений. В комнатах царил беспорядок, характерный для ограбления: шкафы раскрыты, вещи валялись на полу. Однако на вопрос следователя, что именно похищено, дочь покойной Клавдия ответить затруднилась. Её поведение показалось следователю подозрительным, и он решился пойти ва-банк. Он сказал ей:

– Я знаю, что вы причастны к убийству! Пока доказательств нет, но мы их найдём. Не в ваших интересах тянуть с признанием.

И Клавдия созналась, что задумала и организовала убийство собственной матери. Нанятый ей убийца беспрепятственно проник в квартиру, выдав себя за массажиста, визита которого ждала мать. Он провёл с жертвой сеанс массажа, а затем изрешетил её кухонным ножом. Произошедшее так потрясло убийцу, что на лестнице его вырвало. В тот же день Клавдия выплатила киллеру гонорар. Когда наутро следующего дня убийца вернулся к себе домой, его уже ждали оперативники. Полгода назад он потерял работу, и буквально сходил с ума от невозможности прокормить семью. Его очередное объявление в разделе «Ищу работу» попалось на глаза Клавдии. Она давно искала способ избавиться от матери, с которой конфликтовала.

– Мне нужен киллер! – сказала она парню, когда они встретились.

Сумма, предложенная за услугу, решила его сомнения.

Таким образом, заказчицу с убийцей связала газета. Выйти на него оперативными методами было просто невозможно.

«Ищу работу» – объявления вроде этого публикуют сотни людей, и десятки из них готовы на любую работу.

Подчуфарову ничто не мешало пойти тем же путём. Убийство Рукавишниковых совершил дилетант. Профессионал не оставил бы столько следов и не пролил бы столько крови. Следователь понимал, что это лишь догадка, не обоснованная ничем, а её проверка потребует титанических усилий, и всё-таки он рискнул. Следствие проверило тысячи отчаянных объявлений о поиске работы в волгоградских газетах за последние полгода. За десятками молодых людей, ищущих работу, установили наблюдение. Убийцу и заказчика мог связывать всего лишь номер телефона, а при обыске на квартире Подчуфарова с определителя его телефона оперативники сняли несколько номеров. И вот один из них совпал с номером, помещенным в конце газетного объявления, а само объявление в разделе «Ищу работу», гласит:

«Любую, разовую, опасную», и номер телефона с подписью: «Никита».

Следователь понял, что его догадка была верной, но предстояло найти доказательства. За автором объявления установили наблюдение.

Никита Морозко, 22 года, нигде не учился, и не работал. Есть приводы в милицию за мелкое хулиганство. Круг общения – такие же, как он, гопники с Красного Октября. Странным оказался тот факт, что с него ни разу не сняли отпечатки пальцев.

Конечно, подозреваемый своим поведением давал повод для допроса. Но подозрение основывалось лишь на совпадении номеров, и Никита, имея опыт общения с милиционерами, мог пойти в отказ.

– Зачем вы звонили Подчуфарову?

– Не знаю никакого Подчуфарова.

Вот такой мог бы состояться разговор у Морозко со следователем, пойди он в открытую. Вот если б он узнал, что Подчуфаров в тюрьме, его поведение сразу бы прояснило, причастен он к убийству, или нет. Кроме того, следовало получить отпечатки его пальцев и ладоней; но так, чтобы не спугнуть подозреваемого.

Было решено, что оперативные работники явятся к Морозко и попросят его проехать в управление для беседы. По дороге следовало завести между собой разговор об убийстве Рукавишниковых и упомянуть Подчуфарова как арестованного по этому делу.

На следующее утро оперативники Малинин и Григорьев прибыли на квартиру Морозко. Здесь их подстерегала первая неожиданность: мать Никиты оказалась дома. Она вызвалась ехать вместе с сыном.

Чтобы усилить впечатление от разговора, оперативники остановили машину у здания следственного изолятора на Голубинской улице. Малинин на несколько минут покинул машину. Григорьев тем временем наблюдал за Морозко в зеркало заднего вида. Тот оставался невозмутимым.

Вернувшись в машину, Малинин, как и было задумано, рассказал Григорьеву, что подследственный Подчуфаров во всём сознался, и даёт подробные показания. Морозко и на это никак не отреагировал. Оперативникам оставалось лишь доложить о неутешительных результатах и отпустить подозреваемого. Когда подъехали к ГУВД, Малинин направился к Галееву, мать Морозко, сославшись на то, что её укачало, вышла из машины. Подозреваемый и Григорьев остались в автомобиле.

Недовольный Галеев напомнил Малинину, с кем имеют дело, и потребовал срочно вести подозреваемого снимать отпечатки пальцев.

Тем временем, Морозко внезапно выхватил из кармана перочинный нож и нанёс Григорьеву удары в щёку и шею, а затем выскочил из машины и пустился в бегство. Григорьев бросился в погоню.

Малинин отсутствовал меньше пяти минут. Выйдя из здания, он увидел пустую машину и перепуганную мать Морозко.

– Куда подевались остальные? – спросил он у неё.

На что она ответила:

– Ой, вы знаете, мой сын напал на вашего сотрудника, и они убежали в ту сторону.

Малинин сел за руль оставленной машины, и двинулся в направлении, указанном матерью Морозко.

Григорьеву тем временем почти удалось догнать беглеца. Но неожиданности ещё не кончились. Морозко поднял руку, в которой держал предмет, напоминающий гранату, и крикнул:

– Мент, жить хочешь? Давай ствол сюда!

Григорьев совершил головокружительный прыжок, и укрылся от взрыва за стоявшим неподалёку автомобилем. Но настоящего взрыва не последовало, это было безобидное пиротехническое устройство типа дымовой шашки. Воспользовавшись замешательством Григорьева, Морозко скрылся во дворах.

Не стали выносить на обсуждение промахи обоих оперативников, хотя Галеев метал гром и молнии. Теперь он сам не знал, огорчаться или радоваться. То, что фигурант убежал, конечно, своим поступком он подтвердил подозрение, а также развязал органам руки. Теперь за нападение на сотрудника милиции можно получить ордер на его арест, объявить в розыск, и провести на его квартире обыск. На него следователь возлагал главную надежду. Логическое построение, пусть даже самое безупречное – ещё не доказательство. Если дома у Морозко не будет найдено материальных улик, то его причастность к убийству Рукавишниковых так и останется догадкой.

Улики нашлись: и одежда, на которой сохранились пятна крови потерпевших, и ботинки, следы которых обнаружили на месте преступления. Экспертиза также подтвердила, что следы рук, изъятые на месте убийства, принадлежат Морозко. Не было только самого Морозко.

Зато в полном распоряжении следствия находился другой подозреваемый. Может, на этот раз он будет разговорчивей?

– Вынашивая план завладения квартирой Рукавишниковой, вы наткнулись на объявление Морозко, – сказал следователь Подчуфарову. – Вы пообещали ему вознаграждение, и он под вашим руководством совершил убийство Рукавишниковых. Теперь он арестован и дал на вас показания.

Но Подчуфаров, если и испугался, то не подал виду. Старого воробья на мякине не проведёшь. А срок содержания его под стражей истекал. Морозко надо было найти, и найти немедленно.

– День, два, три, семь дней, мы найдём его, обязательно найдём! – говорили оперативники руководству.

Галеев понимал, что Морозко напал на оперативника от страха, а значит, на убийство пошёл, не отдавая себе отчёта о последствиях. Деваться ему было некуда – дома его караулили оперативники, адреса друзей отрабатывались. Его задержание было вопросом лишь времени. Но как раз времени у следствия не было.

Спустя два дня его нашли. Самым первым адресом, на который обратили внимание, был адрес одного из приятелей Морозко, учившегося на химическом факультете сельхозинститута – учитывая применение подозреваемым самодельного взрывного устройства. Там он и был обнаружен, и на этот раз оперативники сработали без осечек.

При первой же личной встрече Рашид Галеев изменил своё первоначальное мнение о Никите Морозко. Мордочка, как говорится, замечательно красивая, но с несомненными признаками неврастении. Налицо неадекватность и ущербность сознания.

После недолгих увиливаний он подтвердил своим признанием версию следователя – выстроить стройную линию защиты ему бы не хватило мозгов.

Подобно многим своим сверстникам, Никита Морозко испытывал материальные затруднения. Но нельзя сказать, что его положение было беспросветным. Ещё Никиту мучила скука и жажда острых впечатлений. Поэтому в своём объявлении в газете «Всё для Вас» он добавил к словам «любую разовую» слово «опасную».

Первым на объявление откликнулся Подчуфаров. Он предложил встретиться – мол, у него есть для юноши именно такая работа – разовая, опасная.

Познакомились. Без лишних предисловий Подчуфаров перешёл к делу. Морозко нужны деньги, а ему, Подчуфарову, нужен наёмный убийца.

– Ему нужно убить, значит, тёщу и жену, – говорил Никита следователю, – а за что, короче, что они, что там, плохие отношения, с головой у них не всё в порядке.

Морозко согласился. Соучастники сразу отправились на место готовящегося преступления. По плану Подчуфарова Морозко должен был дождаться, когда женщины выйдут на лестничную клетку, и оглушить их ударами молотка. Однако в тот день ни старухи, как Морозко называл старшую Рукавишникову, ни её дочь, из квартиры не вышли.

На следующее утро заговорщики встретились непосредственно у дома на улице Калинина. Морозко прихватил из дома нунчаки, японское боевое оружие. Подчуфаров одобрил выбор. Морозко занял позицию у дверей лифта, Подчуфаров ждал его на лестнице.

Час спустя женщины вышли из лифта на площадку, где их поджидал убийца.

Заказчик понимал, что в роли наёмного убийцы найденный по объявлению соискатель, мягко говоря, неубедителен. Никиту толкала на риск жажда острых ощущений, а также обещанные шесть тысяч долларов, которых, к слову, у заказчика, в помине не было. Поэтому Подчуфаров сам спланировал преступление по минутам. Морозко лишь надо было точно выполнить его указания.

Но с самого начала всё пошло не по сценарию. Заметив у лифта незнакомца, Рукавишникова-старшая попыталась закрыть за собой дверь тамбура, чтобы убийца не вошёл на площадку. Но Морозко оказался сильнее. Тогда она бросилась к двери квартиры в надежде успеть укрыться там. Но Морозко был уже рядом. Он поочерёдно бил женщин по головам тяжёлыми чушками нунчак.

Когда жертвы перестали подавать признаки жизни, Морозко бросился к Подчуфарову, поджидавшему его на лестничном пролёте. По замыслу последнего, оба трупа предстояло сбросить с балкона. Тогда, мол, решат, что душевнобольная Людмила в припадке столкнула свою мать вниз, а затем бросилась следом.

На месте преступления следователь уточнил:

– То есть ты наносишь женщинам удары по голове, оглушаешь их, переходишь к Подчуфарову, говоришь, что всё в порядке; вы возвращаетесь к квартире, и поочередно скидываете их с 12-го этажа?

Морозко подтвердил, и показал, как было изначально запланировано, и как всё происходило на самом деле. От первоначальной идеи пришлось отказаться.

– Я просто сказал, там что плохо получилось, сказал, крови полно, он сказал: ну, уходим, – объяснил Никита.

Морозко с головы до ног выпачкался кровью, и Подчуфаров не мог себе позволить просто прикоснуться к нему, не то, чтобы помогать тащить трупы. Исполнитель заикнулся было о деньгах, но заказчик оборвал его: «Созвонимся!»

Один из этих звонков и позволил распутать дело.

Следствие было закончено, но у Галеева остался вопрос, но который он так и не мог найти ответ: как Никита Морозко (сразу же прозванный «отморозко»), фактически уже состоявшийся преступник, разгуливал на свободе, и его, после всех задержаний, ни разу не дактилоскопировали? Двадцать семь эпизодов – угон машин, кражи со взломом, уличные ограбления. Оказалось, он был дилетантом только в убийствах. И каждый раз он каким-то мистическим образом избегал наказания, отделываясь максимум исправительными работами. То шёл в группе, и на нём не оказывалось должного количества вины, то активное вмешательство матери. А может, внешность заставляла искать более виноватого среди других соучастников, а его, отморозко, обеляла, делала невинной жертвой, которого плохие парни заманили на место преступления?

Но почему же всё-таки не сняли отпечатки пальцев, ведь должны были? Это сэкономило бы время, усилия, и средства налогоплательщиков! На этот вопрос Галеев так и не нашёл ответ.

Из материалов дела:

Следователь Галеев: «Мотивы совершения преступления?»

Морозко: «Деньги были нужны, кроме того, как бы ответственность больше на заказчике».

Следователь Галеев: «Ты считаешь, что в этом повинен больше Подчуфаров, заказчик?»

Морозко: «От него всё исходило, я-то в общем-то палач».

Таким образом, убийца никак не мог сказать, что же его заставило пойти на преступление, он просто говорил (не без некоторой гордости) следующую фразу: «Что я? Я – киллер!»

Подчуфаров, в свою очередь, когда его прижали к стенке, также попытался переложить вину – с себя на исполнителя:

«А киллер – это престижно, говорит он мне. Вы представляете?! Нормальный человек может так сказать?!»

Морозко и раненый им оперативник Григорьев почти ровесники. Увы, нынешней молодёжи фигура преступника кажется куда более романтической и притягательной, нежели страж закона.

* * *

Слово было за судом. Следствие предоставило в его распоряжение исчерпывающие доказательства. Макара Подчуфарова городской суд приговорил к 15 годам лишения свободы за соучастие и подстрекательство к убийству. Никиту Морозко медицинская комиссия признала невменяемым. Диагноз: шизофрения.

И, возможно, следователь Галеев остался бы доволен результатами своей работы, если бы не два обстоятельства. Во-первых, Морозко вышел на суд как сложившийся рецидивист.

Во-вторых, суд превратился в шоу благодаря стараниям профессора Синельникова, бывшего предпринимателя, который с некоторого времени активно включился в работу партийного движения «Интеллектуальный резерв России», и завоёвывавшего электорат левацкими лозунгами. Узнав о предстоящем процессе, он добился, чтобы это был суд присяжных, и привлёк грамотных адвокатов.

Не имея возможности что-либо возразить против предъявленных улик, защитник приводил доводы, которые могли подействовать на кого угодно, но только не на профессионального судью.

«…Никита рос без отца, а тех многочисленных мужчин, которые приходили к его матери, глубоко презирал. В детстве он часто заставал мать в сильном опьянении. Но он остался с ней, даже после того, как его брат и сестра ушли из дома. Ему пришлось бросить школу, чтобы пойти на работу…

…Как знать, может болезнь толкнула его на преступление; а может, наоборот – преступление, спланированное и совершённое Подчуфаровым, спровоцировало развитие недуга. Медицине предстоит разобраться в скрытых причинах произошедшего…

…во всяком случае, в отличие от Подчуфарова, продолжающего отрицать свою вину, Никита Морозко, возможно, болен, но не безнадёжно. Посмотрите на него, он раскаивается, и его раскаяние искренно…»

И эта речь, рассчитанная разве что на плаксивых дур, сработала. Присяжные забыли о предыдущих двадцати семи эпизодах, где обвиняемый Морозко был в деле, так же как забыл о двух залитых кровью жертвах на лестничной площадке. И не приняли во внимание, что если исполнитель и не был профессиональным убийцей, то скоро станет. Морозко был отправлен на принудительное лечение, хоть обвинитель и настаивал на переосвидетельствовании, справедливо полагая, что результаты медкомиссии – дело рук Синельникова, всё-таки он профессор медакадемии. После процесса никто не стал подавать кассацию – родственников, или других заинтересованных лиц, у Рукавишниковых не оказалось. А газеты запестрели заголовками:

«Справедливость восторжествовала благодаря Интеллектуальному резерву России», «Ещё одна жертва произвола властей спасена», и т. д.

У сотрудников милиции, видевших Морозко, было стойкое ощущение, что когда-нибудь произойдёт другой эпизод, эпизод его борьбы против того мира, в который ему закрыт доступ, потому что он недоучившийся, недоразвитый, потому что все вокруг говорят человеческим языком, который ему непонятен. Ему хотелось туда проникнуть оттого, что там были деньги, хорошие квартиры и автомобили, там были недоступные женщины. И его побуждало даже не только это, а ещё и какое-то смутное осознание того, что есть другая, лучшая жизнь, для перехода в которую достаточно перешагнуть через трупы неспособных защищаться людей. В этом заключалась его отвлечённая ошибка – в этом желании уйти от тех условий жизни, в которых он родился и вырос. Он наивно полагал, что для осуществления этой цели у него в руках есть оружие – нунчаки. Он рассчитывал, что случайное вмешательство провидения в лице Синельникова введёт в заблуждение следователя, суд, и всех остальных. Партийный функционер, взявшийся его защищать, даже не удосужился встретиться с ним – ему это было совершенно незачем. Синельников рассматривал обвиняемого Морозко только как удобный предлог для того, чтобы раздуть шумиху в прессе и продвинуть свою оппозиционную партию, а самому стать медийной фигурой. В конце концов, что значит для профессора, живущего в удобной квартире, хорошо зарабатывающего и уважаемого человека, имеющего нормальную семью, читающего книги современных авторов, разбирающегося в искусстве, регулярно отдыхающего за границей, – что значит для этого далёкого господина судьба какого-то гопника.

И Морозко не мог понять, что не только убитые им мать с дочерью Рукавишниковы были беззащитны, но и он сам беззащитен перед миром, как ребёнок, и что за эту отчаянную и незаконную попытку изменить существующий порядок вещей в конце концов заплатит своей собственной жизнью. Он был осужден заранее, и судьба его была давно предрешена, каковы бы ни были обстоятельства его существования. Конечно, так же как и в этом случае с газетным объявлением, всё покажется случайным: возможно, другое объявление или заказ бригады, другой уголовный эпизод. Но внутренний смысл этих случайностей останется неизменным, и будет таким же, если вместо них будут другие. Это не изменит ничего, или почти ничего.

И позже, наверное, люди, которые отправят его на тот свет, не испытают к нему ненависти, и не будут воодушевлены жаждой мщения. Просто в том, что он перестанет существовать, будет легко доказуемая справедливость, – того же порядка, что и своеобразная логика его жизни. Конечно, она чрезвычайно далека от классического торжества положительного начала над отрицательным. Но никто никогда не терял времени на объяснение Никите Морозко разницы между добром и злом и глубочайшей условности этих понятий. И тем более не станет объяснять его неправоту, отправляя в небытие.

«Зачем судить, отстреливать, как бешеных собак!» – сказал Малинин после процесса. Галеев в ответ цыкнул, но в душе поддержал мнение оперативника.