«За мамой заезжать не будем», – Таня и не ожидала, насколько откровенно произнесет эту фразу, на деле означавшую, что третий лишний нам не нужен.

Накануне они с Ариной заглянули к Иосифу Григорьевичу в гости, что выглядело совершенно естественно, подобные визиты случались и раньше, и он пригласил их в свой загородный дом – также явление обыденное. Формальным поводом послужил осмотр недавно купленной картины Бердслея.

И вот теперь, когда он подобрал сначала Таню в центре, и, согласно договоренности, должен были забрать Арину с Кириллом, оказалось, что всё произойдёт именно сегодня – то, к чему с такой неохотой готовилась Таня, и чего так жаждал и боялся Иосиф Григорьевич.

Вначале, после того, как Таня сообщила, что за мамой заезжать не будем, разговор принял несколько игривый характер.

– А что, вы Бердслея в спальне повесили?

– Ответ такой: чтобы посмотреть моих Бердслеев, нам придётся пройти в спальню.

– Так прямо в спа-а-альню… – последнее слово Таня протянула максимально долго, чтобы оно звучало как можно более порочно.

Их искрящиеся весельем глаза столкнулись, и смех охватил собеседников.

После чего, сделавшись серьёзной, Таня заговорила про учебу, про диплом, про работу на Совинкоме, которая уже неинтересна, и про занятия фортепиано. Иосиф Григорьевич совершенно естественным образом поддержал разговор и проанализировал все трудности, с которыми сталкиваются молодые люди при выборе профессии.

– Вам, 20-летним, повезло гораздо больше, чем вашим родителям. Вы можете начать работу по той специальности, которую получили в институте, тогда как старшее поколение, застигнутое развалом России под названием «перестройка», который затеял этот пятнистый урод горбачев – эти люди, с высшим образованием, некоторые и не с одним, были вынуждены податься в продавцы, перекупщики, чтобы хоть как-то заработать на жизнь. Но всё равно ситуация такова, что очень часто не мы выбираем работу, а наши родители или хорошие знакомые находят и предлагают нам какое-то занятие, и на этом рабочем месте мы реализуем свои возможности, делаем карьеру, меняем это рабочее место по своему вкусу. Везет тому, у кого рядом есть близкий человек, который поможет раскрыть творческий потенциал и реализовать себя в какой-то деятельности.

Таня слушала его по-профессиональному, активно – ушами, ртом, глазами, руками, ногами, примерно как её сценическая Эмилия, переживающая стремительный роман с Отелло:

– И близость такого человека заставляет чувствовать себя живой! Не просто креветкой из тёплого течения, а большой такой Акулой, которой и течения-то все неважны, и весь океан – тесен! Это будоражит кровь, как ничто другое, и дарит острое ощущение жизни вместе с силами сделать её действительно прекрасной.

Оставив позади себя пыльный город с вечными пробками, в которых стоят люди, рабочий день которых еще не закончился, черный Паджеро, такой же, как у Андрея, только без тонировки, мчался по шоссе; а собеседники в салоне заинтересованно разговаривали, осторожно проникая в мысли и чувства друг друга. Перед въездом на участок Таня сказала:

– Мы здесь будем вдвоём…

– Как бы да.

– И может что-то произойти…

– Осмотр Бердслеев…

– Не люблю музеи, в них нельзя ничего купить и унести домой… чтобы стать хозяйкой галереи.

– Ты часто была в этом доме – как гостья. Уверен, что сегодняшний день кардинально изменит твой статус.

Такой ответ её устроил. Она выбралась из машины и уверенно направилась к дому.

Центральным помещением в загородном доме, который Иосиф Григорьевич называл «симфонией дерева, стекла, свежего воздуха и света», была большая гостиная, или лофт, вмещавший собрание красивых, причудливых и просто занятных предметов. Сочетание всех этих разнообразных вещей совсем не казалось беспорядочным, а, напротив, выглядело искусно продуманным и простым одновременно. Во всём чувствовалась очаровательная импровизация. Пушистые ковры из овечьих шкур соседствовали с прямыми линиями коктейльного стола из тика и молочного стекла. Предметы дизайна Джо Понти и Casa Armani, венская ширма 30-х годов, китайский лакированный шкаф уравновешивались чисто декоративными предметами. Коробки, миски, подносы расположились в задуманном хозяином порядке, на стенах ассиметрично развешаны картины.

Две раздвижные стены из стали и стекла отделяли спальню от остальной части лофта и зрительно усложняли пространство. А ощущение высоты возникало благодаря стеллажам, заполненным книгами в белых переплетах. Вид у них немного нереальный в потоках солнечного света, льющегося через три огромных, от пола до потолка, окна. Гости признавались, что, когда заходят с улицы, у них создаётся впечатление, что попадают в засыпанный снегом сад. Иосиф Григорьевич много работал именно здесь, а не в кабинете. Лофт заполнялся солнечным светом в первой половине дня и отраженными золотыми лучами – во второй.

В этом помещении Иосиф Григорьевич после развода дополнительно расположил со вкусом и определенным расчетом канапе, софы, диваны разных форм.

При входе взгляд, переходя слева направо, прежде всего натыкался на канапе Delta Salotti, обитое нежно-кремовым бархатом с изогнутыми локотниками, напоминающими по форме лебединые шеи; дальше – другое канапе того же производителя, пошире со спинкой и прислонами, обитое бежевой кожей; затем небольшой ажурный в стиле арт-деко диванчик San Marco; за ним банкетка с тройным сиденьем от LCI STILE; наконец поместительный низкий мягкий диван обитый кожей цвета кофе с молоком опять же от San Marco. А уж дальше виднелась только груда расшитых узором подушек на очень низком восточном диване, который был погружен в розовый полумрак и непосредственно примыкал к спальне, где висели картины Бердслея.

Так как ещё при входе можно было охватить взглядом все эти сидения, то каждой посетительнице предоставлялась возможность выбрать то, которое больше всего соответствовало её душевному складу и настроению минуты. Иосиф Григорьевич присматривался к новым подругам с первого же их шага, следил за их взглядами, умел угадывать их вкусы и старался, чтобы они уселись там, где им хотелось сидеть. Более застенчивые направлялись к канапе № 1 с изогнутыми локотниками. Имелось там даже серебрянное кресло от Гаэтано Пеше. Девушки без высшего образования, такие как бухгалтерша Ермолина, спокойно усаживались на канапе № 2. Богемные интеллектуалки направлялись обычно к ажурному диванчику San Marco. Пользуясь этим хитроумным расположением салонной мебели, Иосиф Григорьевич тотчас угадывал, как ему надлежит поступить. Он имел возможность тщательно соблюдать приличия, избегая слишком резких переходов от одной из неизбежных стадий к другой и избавляя посетительницу и себя самого от излишних длинных пауз между первым обменом учтивостями и осмотром Бердслеев. Благодаря этому его приемы приобретали уверенность и мастерство, делавшие ему честь.

Когда приехали в дом, Таня тотчас же обнаружила такт, за который Иосиф Григорьевич был ей признателен. (боже ты мой, какие комедии тут устраивали иные куда более зрелые дамочки!) Даже не взглянув на канапе и пройдя мимо серебрянного кресла и ажурного диванчика, она сразу направилась вправо и опустилась на трехместную банкетку. Таня так устала от умственных усилий, затраченных на решение головоломки, кто же будет заботиться о её ребёнке, что ей хотелось поскорее развязаться с этим. И вместе с тем эти затруднения заметно обострили её ум, и она начала постигать сущность общественного долга. Иосиф Григорьевич не был ей противен. Выглядевший как постаревший Андрей, он вызывал в ней лёгкое желание рассмеяться и соответствовал комической жилке, которую она проявляла в выступлениях в актерской школе. Разумеется, она предпочла бы более молодого Рената, но… как говорит мама: «нужда правит миром». Непритязательная шутливость Иосифа Григорьевича пришлась ей по душе и приперченные остроты (вот уж не ожидала от старого седого полковника!!!) доставили ей удовольствие. После первого момента естественной неловкости она почувствовала, что ничего страшного и даже слишком скучного тут не будет.

И действительно, всё сошло очень хорошо. Переход от банкетки на большой диван совершился самым приличным образом. Сочли излишним задерживаться на восточных подушках и прямо перешли в спальню.

Влюблённость и чувственность сделали Иосифа Григорьевича настойчивым и нежным. Пока он шёл к своей цели, Таня вела себя просто, не нарушая хорошего тона. С превосходным тактом устраняла всё, что могло вызвать неудобство и походило на слишком затянувшееся сопротивление или на слишком быструю капитуляцию. А когда успехи Иосифа Григорьевича стали ощутимы и неоспоримы, она воздержалась как от выражения иронического равнодушия, так и от активного содействия. Она была безупречна. Она, впрочем, и не питала никакого неприязненного чувства к старому седому полковнику, которого мысленно сравнивала с породистым псом с непростой судьбой.

Когда Таня вздумала, наконец, взглянуть на цель визита – полотна Бердслея, по всей комнате, как на картинах этого эротического художника, были разбросана женская одежда и нижнее бельё.

– А, вот они, ваши Бердслеи! У вас их два.

– Да.

Достигнув поставленной цели, Иосиф Григорьевич сделался похожим на вальяжного кота. Он взглядом знатока, уже почти спокойно и даже слегка меланхолично, рассматривал тонкую, изящную и гибкую фигуру этой девушки; её красота щекотала его самолюбие, и всё сильнее по мере того как она, облекаясь в свои одежды, восстанавливала и свой общественный облик.

Вынув из сумочки телефон, чтобы посмотреть время, она обнаружила СМС от Рената.

– Только половина четвертого, мы успеваем в ЗАГС!