– Обойдусь без помощи, сам спущусь, – прохрипел Лечи Вайнах, неохотно выбираясь из постели.

Кровать, на которой он возлежал, находилась в глубине захламленной спальни трехкомнатной квартиры, находящейся над его рестораном. Окна комнаты были плотно занавешены. Обои, которыми оклены стены, изображали винтажную текстуру тяжело-бордового цвета. Лечи только что перенес воспаление легких и гемопневмоторакс, на его груди, в правой части, красовался рубец и шов – следы огнестрельного ранения. Впервые за последние два месяца он чувствовал себя настолько хорошо, чтобы подняться на ноги. На вид он вполне крепок, но ступал по полу с большой осторожностью. Стрелявший в него конкурент давно отправлен к праотцам, а Лечи всё ещё боялся новых подстав.

Спустившись по внутренней лестнице, он задержался в кабинете, чтобы переговорить с Зазой.

– Пришёл иудей, принёс заказ, – доложил Заза, оторвавшись от мониторов, на которых можно было видеть всё, что творится внутри и снаружи английского паба «Гудермес».

– Тот самый, за которого звонили из Бнай Брит? – уточнил Лечи.

– Где-то я уже видел эту губастую рожу – ты только посмотри как глаза таращит, – Заза вытянул руку в сторону монитора, на котором пришедший заказчик, прохаживающийся по залу ресторана, выглядел немного по-другому, нежели на экране телевизора.

– Конечно же видел – это правозащитник, наш человек, он борется за права ичкерийских повстанцев.

Заза в ответ вскинул руки – ну да, кто же не знает Исмаила Троханова, благополучие его дому! За полевых командиров можно только порадоваться, когда их проблемами занимается видный со всех сторон правозащитник. Спектр его деятельности очень широк, но в основном его активность сосредоточена в области защиты прав человека и борьбы против тоталитарных режимов вкупе с крупными корпорациями (преимущественно российскими), чья деятельность небезопасна для населения. А ещё его беспокоит тема отчуждения, дегуманизации человеческих отношений, а также возможная гибель океанов и исчерпаемость нефтяных ресурсов, способная спровоцировать конец света. По его собственному признанию, не проходит и дня, чтобы он с горечью не думал о том, сколько пластиковых бутылок плавает в мировом океане. Однако, на всех не угодишь, можно очернить кого угодно, даже носителей таких светлых идей. Официальная пресса не жалует Троханова и пустила слух, будто правозащитник куплен Западом, чтобы раскачивать хрупкую лодку суверенной демократии, и существует на деньги ЦРУ, передаваемые в виде грантов Greenpeace и Freedom House.

Заза, выйдя в зал, проводил гостя в отдельный кабинет, через несколько минут, после того, как официант принёс напитки, там появился Лечи.

После дежурного обмена любезностями Лечи как бы между прочим спросил, может ли чем-то помочь уважаемому гостю. Троханов в ответ вытащил из внутреннего кармана пиджака конверт, вынул оттуда несколько фотографий и положил их на стол перед собеседником. Зазе и Лечи одного только беглого взгляда было достаточно, чтобы узнать изображенного на снимках человека – то был Андрей Разгон, приходивший сюда, в этот ресторан вместе с Лейзером Вексельбергом. Ничем не выдав осведомленности, они сделали вид, что внимательно разглядывают фото; выждав несколько времени, Лечи сказал:

– Твоё желание – наше желание, твои враги – мои враги. Считай, что этот человек мертв. Но удостой мой слух – чем прогневал тебя этот симпатичный на вид паренёк?

– Не меня. Меня привела к тебе боль других людей, которую я принимаю как свою. Мне тесно на одной земле с этой мразью. Такие, как он, загрязняют мир. Тут много аспектов. Профессиональная этика. Профессиональные интересы. Личное оскорбление. Месть.

Лечи поднял вверх обе руки, как бы призывая в свидетели небо:

– Иншаллах! Одного пункта достаточно, зачем терпел и набирал столько много боли?

Проговорив всё, что нужно, чтобы заказчик остался доволен и принёс поскорее деньги, Лечи быстро завершил встречу, и, поддерживаемый Зазой, поднялся в свои апартаменты. Заза помог ему раздеться и лечь в кровать, и, выслушав распоряжения по поводу приема пищи, лекарств, визита медсестры, оставил пациента. Лечи в этот день ничего не интересовало, кроме собственного здоровья, поддержания своей физической оболочки. О деле он не думал.

Об этом пришло время думать на следующий день, когда поверенный Троханова принёс деньги, $50,000 и данные по Андрею Разгону, включая маршрут предполагаемых междугородных поездок. Лечи облачилася в полосатый костюм, повязал галстук, надел лакированные туфли, и в таком виде принял Зазу и Умара в кабинете – самой большой комнате своей квартиры, напоминающей антикварный салон. Оплату заказа – пять пачек стодолларовых банкнот, и фотографии Андрея Разгона, лежали на стоявшем посередине комнаты столе в стиле барокко, за которым расположился шеф и двое его сподручных.

– Мы получили деньги, – с этого очевидного факта Лечи начал планёрку.

Заза шумно заговорил, всем своим видом демонстрируя готовность скорее отправиться на задание. Умар почувствовал некий подвох и промолчал. Выслушав горячего Зазу, Лечи сказал, что Бнай Брит, от лица которой пришел Троханов – могущественная организация, объединяющая евреев всего света, но в этом деле, как сам признал заказчик, содержится много аспектов. Один из которых – то обстоятельство, что заказанный связан с ними важным коммерческим делом, сулящим доход $500,000, поэтому должен задержаться на этом свете как минимум до конца сделки.

– Пятьсот тысяч больше пятидесяти, а, Заза, дать калькулятор посчитать?

– Лечи, я понимаю что есть дело, но векселя – это побочное дело, а заказы – наш основной бизнес. Ты сам злился, что Разгон тормозит и торопил нашего поручителя, Вексельберга.

– Он больше не поручитель – это раз, – поправил Лечи. – Мы могли грохнуть Разгона, если бы Вексельберг оставался поручителем – причем вместе с ним самим. Но мы не можем трогать человека, за которого поручились люди Коршунова.

Умар смекнул, в чём дело – три дня назад приезжал человек из Петербурга по имени Винцас Блайвас, его привезли люди Коршунова на личном лимузине этого магната, бронированном Мерседесе стоимостью полмиллиона долларов. Приехавший заявил, что Вексельберг выходит из игры, доля его переходит ему, Блайвасу, и попросил сделать скидку, так как в деле встретились неожиданные трудности. Умару стало ясно, что скорее всего Троханов отправится рейсом Taliban airlines за свои же деньги, но у Зазы оставались вопросы:

– Я бы не хотел разбираться с Бнай Брит. Мы получили деньги и обязаны выполнить заказ.

Лечи почувствовал недомогание, и подытожил встречу в следующих словах:

– Потому я взял с Троханова 100 % предоплату, а не половину, как обычно. А то мало ли что с ним произойдет и он не донесёт нам остальное. В любом случае я поставлю в известность Блайваса – пусть он решает, что делать с его человеком. Его хозяин, Коршунов, в Бнай Брит весит больше чем Троханов – хоть сам и русский.

Тут же, в присутствии Умара и Зазы, он набрал Блайваса и сообщил, что у Андрея Разгона возникли проблемы, и поинтересовался, насколько он дорог офису господина Коршунова. Блайвас ответил – а Лечи оторвал трубку от уха, чтобы его товарищи слышали ответ – что Андрей Разгон контролирует вексельный проект, и кроме того, у него, у Блайваса, с ним серьёзный бизнес.

– Пятьдесят тысяч зеленых, Винц, пятьдесят тысяч лежат передо мной плюс фотография Разгона, всё это мне принёс один малосимпатичный идеолог гиперсионизма, но это серьёзные вещи – я имею в виду наличность.

После секундного колебания Блайвас сказал, что выезжает в Москву для личной беседы.

– Ну, вы слышали, – спокойно произнёс Лечи, закончив телефонный разговор, – подождём, что нам скажут питерцы.