…В приёмном отделении я принимал 25-летнего пациента с направительным диагнозом «Состояние после впервые возникшего эпилептического приступа». Согласно должностной инструкции, я был обязан осмотреть его, сделать компьютерную томограмму головного мозга для исключения инсульта или опухоли, после чего, при исключении угрожающих жизни состояний, направить в лечебно-профилактическое учреждение по месту жительства. После тщательного сбора анамнеза выяснилось, что парень прибыл из Калмыкии, ему негде жить, и он кочует по больницам, умело изображая приступы потери сознания с судорогами, что называется, профессиональный больной. Несколько дней назад, например, он был выписан из КБ № 16. Получалось, что, если в тот день и был некий приступ, то далеко не первый, и показаний для госпитализации сына степей в нашу БСМП не было никаких.

Установив всё это и выполнив компьютерную томограмму головного мозга, я пришёл в смотровой кабинет и сказал пациенту, чтобы он встал с лежачей каталки, забрал свои вещи и покинул наше медучреждение. Он приоткрыл рот, обнажив выступающие вперёд, как у кролика, два верхних резца, посмотрел на меня долгим немигающим взглядом, закатил глаза и сделал вид, что отключился. Что произошло потом, я не помню, и, сколько бы ни пытался восстановить по памяти ход событий, у меня ничего не получалось. Припоминаю, как обнаружил себя в ординаторской со следами крови на костяшках пальцев, как долго мыл руки и замазывал тональным кремом ссадины. Потом пообедал, осмотрел нескольких пациентов, а в конце дня, когда расписывался в журнале за отказы в госпитализации, моя медсестра попросила дооформить историю болезни калмыцкого пациента. Тут я вспомнил про него и поинтересовался, где он, – я же не видел его в смотровой после того, как велел ему убраться. И она рассказала следующее: с ним случился настоящий судорожный приступ, в результате чего он упал с каталки лицом вниз и разбил себе нос, кроме того, выбитыми оказались два верхних резца, которые так портили прикус. После чего ему сделали повторную томограмму и передали нейрохирургам.

Я невольно посмотрел на свои руки и спросил:

– А что, были свидетели? Кто-нибудь видел приступ?

Медсестра ответила:

– Нет, никто. Я зашла в смотровую, вижу, лежит на полу в луже крови. Позвала санитаров.

– А что нейрохирурги?

Она пояснила, что дежурный нейрохирург отписал его, то есть, обработав рану, и, не выявив показаний для экстренной госпитализации в своё отделение, выпроводил его, порекомендовав обратиться в отделение челюстно-лицевой хирургии ЛПУ по месту жительства.

Я осведомился, возмущался ли пациент, остался ли недоволен нашим приёмом. Медсестра пожала плечами и сказала, что парень ушёл, не дождавшись выписки с результатами исследований и рекомендациями:

– Он просто исчез…

Удовлетворившись таким ответом, я стал закрывать его историю болезни – оформлять выписку, в которой были указаны его паспортные данные, протокол отказа в госпитализации, эпид. анамнез.

…То, что случилось и чего я был свидетелем и участником, долго не доходило до моего сознания, хотя я помнил все подробности событий… за исключением обстоятельств падения пациента с каталки. Мне как-то не думалось об этом; и всякий раз, когда я пытался восстановить этот день, у меня в памяти всплывал яркий визуальный акцент – кроличьи зубы больного, а также его имя: Валерий К.