Шел дождь. По стене замка Ордена Белого Меча прогуливались двое мужчин. Теплые струи мочили одежду и волосы, заставляя последние липнуть ко лбам. Один — высокий, черноволосый и сильно прихрамывающий — дождем наслаждался, он подставлял каплям лицо и щурился, пряча под смоляными ресницами светлые глаза. Второй, наоборот, был раздражен, на простом безбровом лице, писалось неудовольствие от подобной погоды и места его пребывания, пухлые руки с широкими запястьями стискивали край рукава свободной куртки, не скрывающей некоторой полноты этого человека. Разговор тоже не слишком радовал души, с каждым словом приобретая легкое ощущение ирреальности.

Если свести к малому всю получасовую беседу, за которую оба промокли насквозь, в том смысле, что насквозь промокла вся одежда, доставляя своими липкими прикосновениями множество неприятных эмоций, то верховный архимаг Велмании Горан Вирицкий уговаривал Майорина де Морра занять пост первого советника. Майорин слушал, кивал, но постоянно задавал неприятные вопросы, смущая Горана.

— Ты же меня терпеть не можешь! — окончательно избавился от церемоний Майорин.

— Могу. Но с трудом. — Архимаг поддернул рукав, тот был скользким и мокрым. Тонко выделанная замша походила на линялую тряпку.

— Так зачем тебе подобный коллега?

— Мне? Ты нужен Велмании! Твой брат так говорит.

— Нужен? — изумился Майорин, он стоял, задрав голову, и глотал капли. — Нет. Не нужен. Так брату и передай.

— Легко сказать! Требует вас обоих. И тебя и своего новоявленного бастарда.

— Ивен уехал. Сбежал в Луар. Ночью

— Почему не остановил?

— А должен? Он маг, я колдун. Мы не можем занимать посты у власти.

— Ты не колдун. Ты исток, умеющий управлять источаемой тобой силой посредством драконьей крови.

— Я — колдун. — С нажимом повторил Майорин.

— Нет. Ты только хотел им быть, ты — Марин де Морр, сын Вигдиса де Морра. Брат государя, и он требует стать его первым советником. И нет такого закона, чтобы помешать занять причитающееся тебе место. Это почетно!

— Плевать я хотел на почет!

— Ты же так хотел быть при троне! — бессильно рявкнул архимаг.

— Больше не хочу. — Майорин усмехнулся, глотая очередную каплю. Он немного замерз, но ему нравилось то неудобство, которое он причинял Горану этой прогулкой.

— Почему? — разговор приобретал известную тривиальность бесед детей и взрослых. Горану было пять, и мама отказалась покупать ему леденец на палочке.

— Я устал. Просто оставьте меня в покое. Я не хочу больше никем жертвовать, никого хоронить. Мне хватит могил Люты Молчуна и Филиппа, сына Ерекона. С меня хватит Орника Мадеры, а у Летты и могилы нет! Только пепел, в который ее превратили. Откуда тебе знать, чего я хотел!

— Я тебе соболезную. Ты потерял многих в этой войне, как и я. Но ты нужен Редрину. Сейчас надо собрать страну, восстановить из руин Инессу, принять решение с Цитаделью, отреставрировать Вирицу, усмирить крестьян. В Долине опять бунт.

— Вот и занимайся им сам! Или пусть Ильма займется!

— Это твой долг, Майорин!

— Я свой долг выплатил! Пока ты сидел в теплом дворце и плел интриги, я стоял среди снега и огня. Я отражал огневики, я мерз, я закрывал глаза мертвым друзьям. Я унижался перед оппозицией Цитадели, уговаривал помочь разгромить Хенрика Аарского. Я ничего не должен! Никому!

— Не кричи. Смотрят.

— Пусть смотрят! — и на тон тише. — Я устал Горан. Оставь меня.

— Не могу, приказ! — Горан опять дернул себя за рукава. — И я распинаюсь перед тобой, когда Яриний на свободе.

— Не нашли?

Горан помотал головой:

— След обрывается в Грионе. И его, и его клана. Как отрезало, никаких документов, никаких свидетелей… Пустота… Я охочусь за ним почти полгода. И ничего.

— Так бывает, Горан. Брось это дело.

— Он государственный преступник. А ты мог бы мне помочь…

— Как?

— Изобразить из себя того, кого ты изображала всегда, и задавать вопросы. Ты же трактовый колдун, ты знаешь разбойников, наемников, они чувствуют в тебе своего.

— Так первый советник или шпион?

— Ты нужен в Вирице. — Буркнул архимаг. Было видно, что у государя и верховного колдуна разные планы на Майорина.

— Пошли другого. У тебя довольно людей. А Алимарн Яриний не появится, он не дурак, Черному мечу нужен новый хозяин, теперь вместо Цитадели они будут служить кому-нибудь другому. А меня оставь в покое… Очень тебя прошу, дай мне хотя бы пару лет.

— Пару лет? А потом?

— А потом посмотрим.

— Потом это место займут прочно и навсегда.

— Значит, так тому и быть. — Сказал колдун, улыбаясь, он поймал в рот несколько капель, дождь утихомиривался, становился ласковей. Горан провел рукой по мокрым волосам, поморщился и действительно оставил Майорина, в этот раз. Но колдун знал, раз не последний.

В своей комнате колдун со злостью стащил с себя мокрую одежду, а потом будто не узнавая отражения, застыл у зеркала. На груди шрам старый, на боку свежий, хоть уже и побелевший. На правую ногу страшно смотреть — полоски рубцов кривых и уродливых ползли от щиколотки к колену. Может, станет лучше, но маловероятно — сказал ему лекарь. Нога подламывалась, стоило хоть немного напрячь ее. Болела даже в седле. Болела в дождь и в туман, ныла каждое утро. Но Майорин бы отдал ее целиком, лишь бы зайти еще раз к Орнику Мадере на бутыль грионского. Отдал, чтобы обнять Летту, посмотреть в драконьи глаза, почувствовать связь между ними. Неразрывную связь побратимства. Услышать мысли, поймать полуулыбку, жест, касание.

Смерть отлично рвет связи. Хотя именно эта связь чуть не утянула его вслед за Леттой. Может, в самом деле, было лучше умереть?

— Тебя не учили стучаться?

— Было дело. Да забылось.

— Как дела в столице?

— Хотят тебя. — Велор сел в свободное кресло. — Ильма прибыла неделю назад, требует крови. Говорит, что оппозиция виновата не меньше остальных магов.

— Ильма требует не крови, а власти.

— В столице поговаривают, что некий чародей, устроился в Луарскую высшую школу на пост преподавателя стратегии, и за месяц подсидел главу кафедры. Чародея зовут Ивен. Не твой племянник?

— Откуда мне знать? — раздраженно бросил Майорин, натягивая сухую рубашку, влажная кожа липла к ткани, и колдун запутался в рукавах.

— Принял бы предложение. Будешь пить и охотится. Как это делают многие при дворе.

— А если я не хочу ни пить, ни охотится? — донеслось из глубины рубашки, потом из ворота показалась всклоченная голова.

— Заведешь себе армию любовниц. — Засмеялся эльф.

— И надолго меня хватит?

— На год, может на полтора. Потом ты протрезвеешь, отдышишься и бросишься наводить свои порядки на вверенной тебе территории.

— Боюсь, я начну делать это уже спустя седмицу.

— Это плохо?

— Скажи мне, друг, а много ли твоего интересу в моем приближении к трону?

— Немало. Тебе понадобится личная охрана — раз, тебе понадобится каратель — два, может, найдется и три, если подумать.

— Всем выгодно. — Колдун хмыкнул. — Так что там за сплетни про Ивена? Как устроился? С кем живет?

— Не выяснял.

— Врешь.

— С какой-то бабой живет. Ничего примечательного. Травница. А чего спрашиваешь?

— Любопытства ради. Горан еще здесь?

— Здесь, его отпоили горячим вином, так трясло беднягу после вашего разговора.

— Все дождь. Наверное, промок.

Но Горан не только опустошал орденские погреба, оборотистый архимаг, разозлившись на строптивого колдуна, решил задействовать то, что в Инессе называли оружием полной силы. И хотя колдуны имели в виду заклинания той мощи, что опустошает единым залпом весь резерв, а при необходимости вырывает часть жизненных сил, здесь, в случае политической деятельности, архимаг призвал силу из высшей власти. И на ужин, на первый взгляд беззаботные и доброжелательные явились Редрин Филин и Владычица Инессы Ильма. Колдун, пережевывающий на левой стороне челюсти кусок жареной баранины и гневающийся на правую, лишенную части зубов, чуть этой самой бараниной не подавился. Ильма, величественно лаская длинным подолом болотного платья не слишком чистые орденские полы, проплыла к свободному месту за длинным столом, дождалась, пока подскочивший не ниже Майоринова Велор не отодвинет ей стул, и основательно уселась, всем видом сообщая, что не встанет, не услышав согласия от упрямого колдуна. Государь сел сам, по-хозяйски окинул стол, снял с пояса нож и весьма точно насадил на него кусок тушеного мяса. Молоденький паренек, прислуживающий за столом, ничему не удивляясь, сбегал на кухню за тарелками и приборами, а потом с раскрытым ртом наблюдал, как изящно воспарившая тетеревиная нога перемещается к владычице. Вино с хлюпаньем убыло в кувшине и прибыло в кубках. Государь кивнул. Дождавшись запоздавшего куска хлеба, владычица принялась есть.

Единственным, кто сохранил лицо невозмутимым, сдержавшись от глупой гримасы полной растерянности, являлся Горан, чья мина исполнилась восхищенным злорадством. Первым в себя пришел Велор, он поприветствовал незваных гостей и вежливо осведомился, как те добрались.

— Если вы спрашиваете о качестве нашего путешествия, то сносно. Если о методе, — тут она промокнула губы салфеткой. — Посредством портального переноса. Впрочем, вы и без меня об этом догадались. Так же вам известна цель.

— Ильма! Ред! — Майорин отшвырнул нож в сторону, хотя хотелось метнуть во Владычицу или в брата. Он еще не решил.

— Предпочту, чтобы ты выражал свое негодование наедине. Не предложишь нам пройти в более уединенное место? — сказал Редрин.

— Предложу.

— Только сначала я доем. — Сообщил государь, нанизывая на нож еще один кусок.

Несмотря на смену исполнителей, песня была та же. В этот раз Майорин ее мужественно выслушал от начала и до конца, не раскрывая рта. Колдун все больше чувствовал себя сказочно красивой девственницей, растлить которую рвалось полгорода, поспорив при том между собой на городскую казну.

В отличие от архимага Редрин и Ильма говорили спокойно, лишь владычица изредка выдавая покачивающейся ногой нетерпение. Майорин сидел беспощадно немой и наблюдал, как нога все ритмичней движется вверх-вниз. Дослушав до конца, колдун вымолвил только одно слово:

— Нет.

— Почему? — искренне удивился Редрин.

— Не могу, не хочу.

— Ты не ребенок, Майорин, хотя ведешь себя схоже. Тебе простили отказ от поста архимага двадцать лет назад, но сегодня дело намного серьезней. Сегодня дело не в твоем личном интересе… — Теперь Ильма, важно, вкрадчиво.

— Я знаю, в чем дело. И знаю, что Раддарт уже занимает это место. Оно ему подходит.

— Ответь мне почему. — Приказала Ильма.

Колдун нахмурился.

Как объяснить то, что не можешь осмыслить сам? Только чувствуешь, что так лучше.

Где найти слова, если в голове проносятся только размытые образы, мало похожие на мысли?

И только в глубине разума, зазвучит тихий издалека доносящийся голос. Яростный крик, раздосадованной девушки, так отважно стремящейся доказать ему…

Что?

— Я не хочу ни за кого решать. — Ответил он.

Долго Ильма смотрела в его лицо.

Майорин сидел, мысли подхлестнутые криком обретали плоть слов, выстраивались в предложения, наполненные смыслом. Смыслом, имеющим значение только для него.

Велор рассказал обо всем, произошедшем в Вирице, пока колдуны штурмовали Цитадель. О замыслах Орника Мадеры, о действиях Горана Вирицкого, о поведении Редрина Филина.

И всё это Майорину не нравилось. Выслушав, он чувствовал себя выпачканным в экскрементах такой вони, на которую был способен только человек. И он не хотел вступать в этот дворцовый свинарник. Слишком был брезглив.

— Что намереваешься делать дальше? — спросил его брат.

— Исчезнуть. — Улыбнулся колдун.

— Что ж. — Ильма встала. — Думаю, вы хотите поговорить?

— Да. — Редрин тоже встал. — Прогуляемся.

Они вышли на стену, где давеча его воспитывал Горан. Дождь кончился, стена лоснилась драконьей чешуей, вечерний свет играл на камнях-чешуйках. Майорин поглядел на восток. Было странно. Когда находишься так далеко от Урмалы, и Инесса и Цитадель оказываются в одном направлении. И Вирица тоже. Всё вместе: дом, школа жизни, враг, горе — просто слилось в единое. В прошлое.

Обнаружив пустой город, маги с досады сожгли Инессу. Их настигла армия Редрина с отрядом инесских колдуний, проявивших небывалую отвагу. Разъяренными волчицами показали ведьмы, что они ничем не уступают в доблести мужам. Магов похоронили на Инесской земле.

Колдуны взяли Цитадель. Пролив там свою кровь, остались в Лусоре навсегда мертвецами, став частью северной твердыни.

Одни вышли героями, другие побежденными. А на деле проиграли все. Проиграли его брату. Редрину Филину — государю Велмании.

Редрин, как ни в чем не бывало, ковырялся заточенной палочкой в зубах:

— Мясо волокнистое, — объяснил он. — А зубы уже не те, вроде лекарь хороший, не рвет — восстанавливает, а не то. Раньше, казалось, мог камни грызть, а теперь после мяса десны ноют.

— А ты ешь поменьше. — Посоветовал Майорин и встал рядом с братом.

— Хорошо тебе, жрешь в три горла, а сам как мальчишка. — Буркнул государь. — Здорово мы вас разыграли?

— Ага, я думал, этому гаду горло перегрызу, когда он мне сообщил, что ты мёртв.

— Перегрыз?

— Перерезал. — Хмыкнул колдун. — Но не я.

— Льена. — Эхом отозвался Редрин.

— Ред, а Ильма знала?

— Да. Я ее вразумил, напомнил кое-что.

— Что же?

— Да так… бумажка одна, от деда нашего осталась. Скажи, Май, почему ты не соглашаешься? Они ведь так тебя уговаривали… И я прошу.

— Я уже сказал.

— Да вижу, но не понимаю. Всё дело в девчонке? — Редрин выкинул палочку и внимательно проследил ее полет до густых травинок, где она потерялась в зелени.

— Нет. Она не причем. Она уехала. — Буркнул Майорин.

— Знаю.

— Ты забрал у Ильмы землю. Магией теперь правишь тоже ты?

— Да. Хватит с меня одной Цитадели.

— И как Ильма это подписала?

— Хм… у меня на неё много что есть.

— Гад ты, Ред!

— Это семейное. Государей воспитывают циниками, чтобы мир на прочность не проверяли.

— Вот не надо мне меня цитировать! — хмуро буркнул колдун.

— Я получу ответ на свой вопрос?

— Стал романтиком.

— Ты?

— Я рад, что ты жив.

— А я рад, что ты. Говорят, тебя дочка Ильмы на этот свет выдернула.

— Говорят, что у колдунов хвосты есть.

— А есть?

— Сдери штаны с Горана, посмотри.

Редрин рассмеялся, напомнив Майорину того шестнадцатилетнего балбеса, который провожал его со слезами на глазах. Ред хлопнул брата по плечу и пошел по стене к башне.

— Кстати он женится. На Арне. Приезжай на свадьбу — вся Вирица гулять будет.

— Нет, Ред. Не поеду. Да и Горан мне не обрадуется.

Когда они растворились в свете портала, Майорин вздохнул с облегчением.

Власть меняет людей, делает их сильнее или ломает, умнее или доводит до безумия, бесстрашней или превращает в трусов. Вот только жаль, что власть не делает людей лучше и добрее.

Портал мигнул и погас,

— Прощай, брат. Велмания у твоих ног.

За дверью затопотали, зашумели. Не спрашиваясь, распахнули створку, и в комнату ввалился низенький толстячок с мышиным лицом и жидкой бородкой.

— Вот он где! — провозгласил гость, озираясь. — Милсдарь Марин?

— Майорин. — Зачем-то поправил колдун.

— Сие неважно! — толстячок простер указательный палец к потолку, начисто игнорируя юных карателей-учеников, дежуривших сегодня в коридорах. Отроки пыхтели и блестели глазами. — В договоре указано имя Марина де Морра. Это вы?

— Я. А вы кто?

— Старший лекарь Вирицкой лечебницы. Вот бумага, садитесь.

— Это ошибка. — Колдун задумчиво отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

Но лекарь принялся совать ему под нос сначала бумагу, доказывающую его принадлежность к гильдии лекарей-колдунов, потом непонятный договор на имя Марина де Морра.

— Всё уплачено! — повторял этот безумец, крутясь вокруг колдуна, как толстый бурундук с торчащими вперед зубками. — Всё уговорено и уплачено. Вот в этом абзаце вы значитесь как клиент, вот имя заказчика — его-с Величество, государь Редрин-с, вот я — исполнитель.

— Да чего вы от меня хотите?

— Как? — изумление наполнило комнату, искреннее и возмущенное. — Опросить! Осмотреть! Выявить недуги! И исцелить!

Последнее слово, произнесенное с истинной гордостью, повисло над изумлением. Майорин оглядел отроков, лекаря, заметил стоящего в дверях Велора с раскрытым ртом и расхохотался.

— Не хватает трех коренных зубов в нижней челюсти слева. Сломаны! — сообщил лекарь. — А смех говорит о расстройстве души и усталости духа. Не переживайте, я вас излечу.

Майорин хохотал как безумец, до слабости в мышцах. Так что даже не смог толком сопротивляться, когда навязчивый врачеватель принялся изучать его дырявый рот, повторяя, чтобы болезный перестал смеяться и мешать ему работать.

Велор увел отроков и вежливо прикрыл дверь. А у колдуна свело живот от смеха, и он только всхлипывал и икал.

Лекарь пользовал его еще неделю, как ни странно, здорово поправив больную ногу, хотя и вопил, что шили конечность коновалы. Зубы теперь тоже были на месте. Искусно воссозданные из осколков и корней, их Майорин так и не дал выдернуть цирюльникам, которых к своему стыду боялся

— А вы зубки не подобрали? — удивился лекарь.

— В смысле? — удивился в ответ колдун.

— Когда выбили, не подобрали?

Майорин вспомнил, как он с хрустом впечатался в стену, и как кровь наполнила рот. Он испугался, что сломал скулу, и на сплюнутые с красной слюной зубы внимания не обратил. В скуле, кстати, лекарь обнаружил заросшую трещину и поцокал над той языком.

Добившись улучшений, лекарь отправился в Вирицу с Гораном, сетуя на порталы, вызывающие в его нутре позывы вывернуться наружу.

Но избавились еще не от всех скоморохов. За несколько дней до переноса лекаря с архимагом из столицы пожаловал другой гость. Он приехал на породистом крупном жеребце, которому трудно дался крутой подъем к замку. Хотя сам всадник, слегка запыленный и не выспавшийся, лучился здоровьем и наглостью. Менестрель, овеянный славой после похода на Цитадель почище колдунов, не пропускал ни одного званого ужина, присутствовал на балах, свадьбах и похоронах, происходивших в столице чаще обычного. Напуганный войной народ заспешил жить и любить, некоторые переусердствовали и не выдержали ритма жизни, присовокупив к двум счастливым событиям одно скорбное. Помост, поставленный на центральной вирицкой площади, так и не понадобился — ни одного из магов, причастных к созданию химер и организации провокации живыми до столицы довезти не удалось. Рубить головы было некому. Поэтому помост облюбовали пророки, скоморохи, артисты и менестрели. Не преминул им воспользоваться и Валья. Он собрал многотысячную толпу, исполняя свои баллады посвященные войне за магию. Баллады были отобраны самим Редрином Филином, подправлены и одобрены. Валья произвел фурор, его имя не сходило с уст горожан, его стихи скупали во всех книжных лавках всех городов Велмании, ему прислали десять запросов на переводы из сопредельных стран. И менестрель стал одним из самых известных людей Велмании всего за два месяца. На наглость это тоже повлияло.

Валья въехал во двор, пустил коня кругом, демонстрируя прекрасную выездку животного, стоившего небольшое состояние, и с недоверием отдал конюху, удостаивая того чести прикоснуться к «божеству».

— Милсдарь Велор, — поклонился менестрель, мазнув полой короткого плаща по брусчатке двора. — Милсдарь первый советник!

— Вижу, новостей наш индюк еще не знает. — Прошептал эльф, мужчины переглянулись, сговариваясь. — Отчего это первый?

— Второй?! — растерялся менестрель, но дублет застегнул, позвякивая ониксовыми пуговками. — Значительно лучше выглядишь! В последний раз, когда я тебя видел у тебя была синяя рожа и что-то кровавое из ног и рук.

— Ты тоже, вижу, переоделся.

— Дела идут хорошо. — Поведал менестрель. — А не нальют ли мне с дороги кружку пива?

— Нальют. — Эльф махнул рукой в сторону дверей.

— А ополоснуться с дороги… — Продолжил наглеть Валья.

— Легко. Там речка, вон за воротами к ней тропинка идет. Ополоснись!

— Но!

— Никто не будет таскать воду для тебя. — Отрезал Велор.

— Я тебя провожу. Пойдем, прогуляемся. — Предложил колдун.

За три месяца пребывания в Ордене Майорин неплохо здесь освоился. Быт карателей был немного странен, но привык он к нему быстро, на занятия Велор просил его не заходить. Остались запрещенными некоторые башни и часть внешнего двора за деревянным забором в два человеческих роста.

Колдун с менестрелем спустились к воротам внешней стены и, свернув с дороги, полезли по узенькой тропинке к шумящей внизу речке.

Отсюда замок напоминал исполинского зверя, прикорнувшего на склоне горы. Видно было, как перед внутренней стеной копошится отряд отроков, их отправляли на летнее испытание в горы, где каратель должен был показать ловкость, умение выживать и адаптироваться в любых условиях.

Менестрель отстегнул плащ, скинул дублет, закатал рукава батистовой рубахи и принялся, фырча умываться в ледяной воде.

— Зачем ты приехал?

— Э? Так я не сюда, я проездом.

— Один? Не боишься?

— А чего мне бояться?

— Наемники, воевавшие на стороне магов, объявлены вне закона. Часть пленили и теперь вешают, но большинство успело разбежаться. Одни ушли в Луар или Хордрим, но кое-кто остался и теперь разбойничает на дорогах.

— Будто я не знаю. — Менестрель вышел из воды и заплясал босыми ногами. — Холодная зараза! Одну шайку разгромили прямо здесь, на подходе к перевалу. У этих упырей хватило ума вылезти на западный тракт. С ними был маг, его скрутил Борец, правда, перед тем маг убил троих из разъезда.

— Борец не в Инессе?

— От Инессы остались головешки. Уцелел Илнесс, но там как ты знаешь, не слишком много места, кто побойчее и без семейств теперь в Вирице, большинство ловят наемников и магов. Давно ты тут сидишь. Вернулся б в столицу, знал бы сам.

— Как-то не тянет.

— Дело твое. Ерекон подписал договор с гномами из Уралака, те выслали отряд строителей — реставрировать крепость. А сам городок отстраивают колдуны и хордримцы. Шутят, что в следующем году новорожденные будут черноглазые и хитрозадые. Вдов теперь много, и не все отказываются от утешения. А Ильма не вылазит из Вирицы. После того, как Редрин лишил её большей части прав, владычица бьется за остальные на смерть. И Филин уступает. Видно проще отдаться…

— Валья, а…

— Ты действительно хочешь знать? — не дал задать вопрос менестрель. Он плюхнулся на плащ и растянулся на солнце. — Потому если я отвечу, я, может быть, поломаю все планы и тебе, и нашим колдунам.

— У меня нет планов, Валья. Я отказался от поста.

— Серьезно? — менестрель повернул голову, и сквозь солнечные лучи, лезущие в глаза, посмотрел на колдуна.

— Представь себе, только не спрашивай почему.

— Больно надо, ты меня не удивил.

— Ты такой единственный.

— А как же.

Помолчали.

Колдун смотрел на блестящую ленточку речки, где то и дело затяжками вставали белые барашки. А менестрель грелся на солнышке и мурлыкал очередную мелодию, сочиненную в дороге, но так и не проигранную на лютне.

— Поехали со мной. Я рассчитываю за две недели добраться до Туриса. А потом медленно продвигаться к Алак-Луару останавливаясь попеременно в корчмах и борделях. Поедешь?

— И что ты собрался делать в корчмах и борделях?

— Как? Петь разумеется. Ну и все остальное.

— Мы не доедем. Мы сопьемся. — Майорин припомнил количество замков, городков, городов и селений на берегах Туриса. Луарцы любили селиться плотно, на счастье Велмании они так же любили грызться между собой из-за небольших кусков земли, и до восточных соседей добирались не так часто, как могли бы.

— Тогда я оставлю тебя в Сокольем Крыле. Он конечно не совсем на Турисе стоит, но бешеной собаке сорок верст не крюк.

— Шестьдесят. От Туриса до Сокольего Крыла шестьдесят семь верст. Откуда ты знаешь про этот город, Валья?

— Что за секрет, если он есть на каждой карте.

— Не увиливай!

— В Сокольем Крыле, сиречь Арастуре по-луарски, обитает наш знакомый маг — Ивен. Он обитает там с начала лета и, поговаривают, прочно пустил корни.

— И всё?

— А что еще? — улыбнулся менестрель. И Майорину опять показалось, что Валья его дурит. — Если не брать в расчет, что теперь все знают, чей он сын. И чей племянник. И живёт он не один, а с некой девушкой. Так что, поедешь?

— Не уверен.

— Думай. Пойдем в замок, у меня в животе бурчит.

— Хэ! На кусок хлеба надо еще заработать.

— На голодный желудок не пою. Что за бред про творца должного быть голодным! — Валья перебросил плащ через плечо и довольно резво, хоть и прихрамывая, полез вверх. — Это вопиющая глупость! Когда я голоден, хочу лишь кусок мяса и хлеба, какая тут музыка. То ли дело…

Майорин поднимался следом, тоже хромая. «Если так и дальше пойдет, то я и петь научусь», — подумал он и, закусив губу, перестал жалеть больную ногу.

После плотного ужина менестрель все же спел. Он исполнил несколько новых баллад, потом перешел на старые — более светлые.

— Нет, ты погляди, что этот хитрец с ней делает! А сама сидит дура-дурой, хоть бы рот прикрыла.

— Велор, прекрати ворчать. — Майорин отсалютовал кубком вошедшему Билдиру.

— И чего светится! Сколько месяцев она его не видела?

— Вот именно!

— А ты думаешь, он в это время исключительно пел?

Майорин припомнил «по корчмам и борделям» и промолчал. Ему, в общем, было все равно, кто, где, с кем и как. В конце концов, каждый обманывается как хочет или как хочет распоряжается правдой. Моральный облик менестреля волновал его мало, Раджаэль могла убить троих мужиков разом, что говорить о защите чести?

Менестрель же перестал кривляться перед полуэльфкой и торжественно объявил:

— Я хочу исполнить свою новую балладу, и пусть она еще не окончена, но прозвучит сегодня здесь.

Майорин сглотнул, а потом развернулся и поспешил покинуть замерший в предвкушении зал. Но вслед за ним бросился, догоняя, припев. Четкий рычащий речитатив менестреля перешел в мощный раскатистый голос, сделавший Валью знаменитым:

Струны лютни жалобно стонали под жестокими пальцами.

Колдун быстрыми шагами удалялся от зала. Не много ума у того, кто болтает с менестрелем, еще балладу сложит…

Сложил гад!

Но злости не было. Уже у себя колдун задумался, почему Валья не закончил балладу.

Позже — за полночь, когда Велор волевым решением разогнал свой орден спать, Валья ответил Майорину:

— Баллада это не только история, рассказанная менестрелем. Это замкнутый круг, где конец отвечает на вопросы, заданные в начале. А я пока не знаю, ответов на эти вопросы. Узнаю — закончу.

— Жизнь — не стихосложение! — буркнул Майорин из кресла, он курил трубку и не поворачивался к друзьям, уютно устроившимся за столом в его комнате. Но эльфа с менестрелем это нисколько не смущало. Валья был больше занят вопросами стихосложения и ощупыванием Жаркиного бока. Велор пристальным наблюдением за нахальными пальцами певца. Стоило пальцам сползти на пядь ниже талии, как каратель выдавал старческий кашель, и полуэльфка двигала руку менестреля на разрешенное место. Сама девушка особо не думала, ей хотелось поскорее вытащить Валью из демагогических разговоров и перейти к вещам более конкретным и не менее возвышенным.

Но менестрель никуда не торопился, из-за чего Велор начинал нервничать сильнее и кашлять чаще. С другой стороны ускорять процесс он тоже не желал, потому и сидел тут, наблюдая, как менестрель упоенно дразнит колдуна.

— Жизнь и поэзия не так далеки друг от друга, как тебе кажется. Жизнь поэтична, потому и воспета. А юные сердца, слыша хорошие стихи, вдохновляются на деяния и свершения. Сколько мальчиков отправляются в ратные, ведомые идеей подвигов!

— Или наборщиком рекрутов и хорошей платой за риск.

— Ремесленникам тоже неплохо платят.

— И облагают неплохим налогом. А твоя поэзия только мифотворчество! И не надо мне плести про замкнутую композицию. Про вопросы и ответы!

— Я не плету…

— Кхе!

— Не плету, я стремлюсь объяснить тебе, что это очень важно, важно знать конец истории.

— Все выдумка! Вот и придумай конец! Придумай такой конец, который понравится юным дурачкам, чтобы, когда они надираются в стельку, им казалось, что надираются они со смыслом. Запивая твою чушь дрянью!

— Все-таки ты редкостный хам!

— Кхе!

— Хам.

— Кхе-кхе!

— Велор, ты заболел?

— Я устала!

— Нет, не заболел.

— Тогда прекрати кашлять. Ты знаешь, что я хам, Валья.

— К твоему сведенью я придумал три конца.

— Может, споешь? Кхе…

— Я пошла спать! — разозлилась девушка.

— Спокойной ночи. — Насмешливо пожелали из кресла.

— Жар, подожди… — Валья притянул Раджаэль к себе.

— Давай, менестрель, спой! — настаивал Велор, протягивая лютню.

— Какая нездоровая любовь к музыке. — Язвило кресло.

— Кхе! Жарка, если ты устала…

— Да! Я устала. Я не вижу смысла слушать неготовую балладу. Споешь, когда закончишь!

— Кхе-е-е… — очень жалобно.

— А как же любовь к музыке? — Всем троим захотелось кресло перевернуть или задвинуть в пылающий камин. Кресло хмыкнуло.