Ревун терпеть не мог тех попоек, когда память отказывала возвращаться. Да вот только накануне он не взял в рот ни капли хмельного, но вспомнить вчерашний вечер никак не мог.
Помнил, что расседлал и стреножил коня, помнил, что Ошек разжег костер, помнил что Бажай опять ругался с Малым из-за какой-то безделицы. А после все застилало белесой пургой.
Тоже случилось и с остальными — пустота в памяти и дурное настроение. Из хорошего была только Емела, дремавшая по правую руку от него. Вдова куталась в суконное одеяло и обнимала спящую рядом Вессу. Ревуна что-то насторожило. Нечто странное, незаметное глазу, но…
Рука девушки была скрыта одеялом…
Но… Рука держала меч.
— Мне, кажется, я вчера выпил ведро самогона… — простонал Ошек вблизи, он сидел у костра.
— Лошадей кто-то попортил — дикие. — Малой запахнул доху, перепоясался.
Весса открыла глаза. Откинула одеяло.
Ревун ждал, когда появится клинок.
Рука была смуглая, узкое запястье, длинные пальцы. Меча не было.
— Кто-нибудь помнит вчерашний вечер? — зевая спросила она, сердце у девушки скатилось в пятки и там бешено и неровно колотилось.
— И у тебя то же? — вернул вопрос Малой.
Она кивнула. Сердце колотилось так, что пятки согрелись. Весса достала сапоги с изголовья и обулась. Вчерашний вечер действительно помутился…
Бересклет. Бересклет, как же так…
Опять. Опять исток напился крови. И опять она была с ним согласна. Опять что-то в душе кричало: убивай! Убивай, чтобы выжить, не бойся смерти — она твоя подруга…
Так уже бывало.
В замке, спрятанном в Долине Источников, несколько месяцев назад. И во дворце в Вирице, совсем недавно.
— Куда это ты? — колдун вынырнул из двери, будто призрак.
Айрин уткнулась в преграду на своем пути, остановилась.
— Так куда? — Майорин придержал её, но девушке нужно было идти дальше, она попыталась высвободиться.
— Айрин? — Хватка стала стальной.
Она замерла, тяжело дыша.
— Ты можешь ответить?
Исток думал рвано. Рвано, но отчасти логично. Он встал на ее пути. Враг. Можно его убить, а можно обмануть. Обмануть лучше, надо только заставить себя сказать хоть слово.
— Отпусти меня.
— Айрин, куда ты идешь? Ответь мне, и я тебя отпущу.
А куда я иду?
— Отпусти меня, пожалуйста.
— Ответь мне!
Куда?
— Мне больно.
— Отвечай.
— Не смей мне приказывать!
Не смей! Никто не смеет! Исток не подчиняется приказам — он свободен!
— Айрин. — Ладони, держащие ее локти, начали гореть. Она почувствовала жалящую силу драконьей крови. Боль.
Хватка ослабла. У Майорина были красные белки, сколько он не спал? Три дня? Четыре? Почему?
— Куда ты идешь, Айрин?
Если так горячо, почему одежда не загорается?
Руки жгли, будто раскаленный металл.
— Куда?
— Я… — язык оторвался от неба, по телу прокатилась волна слабости. Мышцы расслабились. — Я не знаю…
Айрин почувствовала, как по щеке сползает слезинка. Ладони перестали жечь, колдун ослабил хватку и обнял ее.
— Пойдем, Айрин, пойдем. — Горячие пальцы прикоснулись к ладони. Айрин сжала их и неожиданно отшвырнула мужчину чистой силой. Колдун упал, приложившись спиной о каменный выступ в стене, изображавший расцветающую лилию.
— Я просила меня убить!
— Айрин! — крикнул он ей вслед. — Это не ты! Это исток!
— Нет никакой разницы! — услышал он. — Никакой!
Она беспрепятственно покинула дворец, потом так же легко вышла за ворота. Никто даже не попытался её остановить, может потому, что все считали Айрин человеком — так, любовница брата государя, мало ли у кого какие любовницы.
Облака над Вирицей окрасились в темно-сиреневый цвет и висели так низко, что хотелось протянуть руку и их потрогать. С рассветом потеплело настолько, что можно было легко скатать снежок. Один такой полетел Айрин в лицо, но звериная реакция истока позволила поймать и раздробить снаряд в полете. Мальчишка, бросивший снежок в понурую девку, удивленно застыл с раскрытым ртом, в котором не хватало двух зубов.
Девка зачерпнула снег голой ладонью и вернула хулигану подачку. Мальчишка отпрыгнул, но снежок вильнул по немыслимой траектории и угодил в солнечное сплетение. Мальчишку швырнуло назад, он закричал. На крик из лавки выскочил отец, забывший бросить чашку, которую натирал для продажи.
Но обидчица уже исчезла, а захлебывающийся рыданиями отпрыск объяснить ничего не мог. Гончар на всякий случай прихватил сына за ухо и увел от бесов подальше в лавку, где поручил тому размачивать подсохшие горшки.
Айрин вынырнула из-за угла и целеустремленно зашагала вперед, не особо выбирая направление.
Она шла так довольно долго. Солнце за это время покрыло положенный круг и завалилось под снежное одеяло на западе. В Вирице стемнело, загорелись масляными светильниками окна, потом погасли. Ей не было холодно, она не чувствовала усталости. Но когда очнулась, оказалось что ноги ноют, а кончики пальцев побелели. Айрин стояла около их с Майорином дома. В окошечке горел свет. Робкий и дрожащий свет свечи, боящейся каждого порыва ветра. Айрин заглянула в окно, заметила там двигающийся мужской силуэт. Мужчина нервно расхаживал от стены к стене, дымя трубкой. Черные волосы прибывали в беспорядке, будто он раз за разом запускал в них пальцы. Он остановился и сделал ожидаемое движение, стряхивая наваждение.
Айрин оторвалась от окна, отворила незапертую дверь. Здесь было тепло — натоплено, в печи трещали дрова.
— Ты меня ждешь?
— Я искал тебя.
— Не нашел? — криво улыбнулась Айрин.
— Нет. Решил, что ты пойдешь домой. Туда где, как тебе кажется, тебя защищают даже стены.
— До Инессы далеко.
— Ты провела здесь почти два года. — Он подошел к Айрин и присел на корточки. — Я испугался.
— Я знаю. — Она коснулась ледяными пальцами теплой шершавой кожи. — Я уже не понимаю, где начинается исток, и где кончается разум…
— Это был исток, ты только наблюдаешь.
— Я хотела тебя убить, а не наблюдала. Я и есть исток, Майорин, ты видно просто забыл… Это будто… ты в какой-то миг хочешь одного, а потом сразу другого, но это все равно ты.
Трещенки на ладонях стягивались, заживая. Пальцы согревались.
— Пыльно здесь. Почему мы больше здесь не живем?
— Редрин попросил переехать во дворец, да и жить там удобнее.
— Тебе. — Горько сказала Айрин, она скучала по этому дому. Скучала по самобытности этих стен. По тому, что можно выйти ночью на кухню и пошарить по полкам, выйти во дворик, посидеть на крылечке. Скучала по домашней еде, приготовленной своими руками, горящей печке, по кухонному одиночеству.
— Чего ты хочешь? — Прервал ее размышления колдун. Он отошел от нее, отвернулся. — Чем я могу тебе помочь?
Чуть сутулая спина не выражала ничего, как это обычно бывает со спинами. От того с ней было легче говорить. Айрин подошла почти вплотную, почувствовала запах, родной, привычный.
— Побудь со мной. Побудь, пока это возможно. — Попросила она, ощущая, как ее дыхание, отражаясь от спины Майорина, возвращаясь к ней теплым влажным ветерком. Отставленная кружка забалансировала на донышке, не устояла и покатилась по столу, упала на пол и раскололась.
— Хорошо. — Хрипло ответил колдун.
Нет никакой разницы. Никакой.
И не к кому бежать. Нет ни Майорина, ни храма, где ей становилось лучше. Есть только холодные безразличные горы и незнакомые люди, которым не откроешь души. Которые не напомнят, что ты еще человек.
И волчий холод вокруг. Исток согреет ее в любой мороз, но взамен заберет последние крупицы разума. И пусть нет Бересклета, будет другой.
Кто?
Ревун посмотрит косо?
Ошек заругает? Малой обидит?
Мальчишка карманник в Луаре решит сдернуть кошель у зазевавшейся девки…
И ему ты отрубишь руку?
Емела положила ей на плечо горячую ладонь, вдавила пальцы в тело.
— Не смей. — Услышала Весса в мыслях. — Не смей даже думать так. Ты человек, пусть другой, пусть тебе сложнее, чем им, но ты человек и ты всегда останешься человеком. Помнишь, что тебе сказал Борец?
Ты наша.
Еще?
Не поздно ли?
* * *
Говорят, по ту сторону ждут предки, они стоят на другом берегу реки, рассекающей мир живых и мир мертвых, смотрят на поступки своих потомков и решают, кого встречать с распростертыми объятиями, вести к очагу, поить сладким медом. Но бывает так, что придет душа к пустому берегу, и никто не выйдет к ней навстречу, потому как нерадостно ее встречать — больно душа черная.
Ошек очень боялся, что скоро и он окажется один по ту сторону и никто не затеплит для него очага. А кровь шла горлом все чаще. Он долго кашлял по утрам и утирал окровавленную ладонь снегом.
— Тебе хуже. — Весса вышла из-за дерева, за которым пряталась. — Тебе надо в тепло.
— Поздно уж. Следишь за мной?
— Видела, как в кусты бросился, думала может с животом худо.
— Лжешь!
— Лгу. — Согласилась девушка. — Ты у Волчатника еще худо себя чувствовал.
— Слишком зоркий глаз, бывает, выбивают, а любопытный нос защемляют дверью.
— Только если к ним не прилагается руки, протягивающей помощь. Я заварю травы, не вылечу, но дышать станет легче.
— Знахарка что ли?
Весса улыбнулась и пошла к становищу, где стояли уже оседланные кони.
— Чего тебе надо? — вдогонку спросил наемник.
— Ничего, просто мимо не люблю проходить.
Ошек не очень понял ответ, он боялся бескорыстной помощи, как любой, кто привык искать во всем умысел.
А эта девка и без того была странной. Не ее ли рук дело — вчерашний странный сон, сморивший весь обоз?
Может она их опоила?
Весса, не подозревая о мыслях спутника, взлетела в седло, оправила сумки, разобрала повод.
— По коням! — крикнул Малой для замешкавшихся.
— По коням. — Себе в усы повторил Ошек.
К вечеру они спустились с хребта. Дорога стала положе. В нее влился наезженный Грионский тракт, да и снега здесь столько никогда не наметало, как в горах.
Пограничную заставу пересекли легко, досматривающие посчитали сани, поглядели в бумаги, взяли пошлину и отпустили в добрый путь.
Две беженки на санях не привлекли особого внимания, а лишние заводные лошади… Мало ли в лесу случится, падет, волки схарчат…
Чем глубже уходил обоз в Луар, тем становилось теплее. Снег здесь глядел уже по-весеннему, сырой и жесткий от наста, ложившегося за ночь. В твердой корочке виднелись талые бреши первых капелей, которыми плакали золотые сосны, стряхивая с веток зимнюю шубу.
Сани по дороге катились сами собой, бодро рысили кони, повеселели обозники. Стоило пересечь границу, как свалилась с глаз тяжелая пелена страха, который в Велмании почти и не замечали. Да только спала, и стало легче дышать. В корчмах говорили на ином языке, по-другому произносили звуки, Вессу веселило, что все жители этой страны будто немного шепелявили и чуть гнусавили. Но стоило ей попытаться примерить на себя их речь, как губы занемели и запутались от незнакомых слов.
Емела же говорила бойко, легко мешая велманский с луарским, толмачом объясняясь то за Малого, то за Бажая. Купцы даже шутливо предложили вдове работу. Но та отказалась. Обозники ехали в сторону столицы, их несказанно удивило, когда две осиротевшие бабы, слезли в маленькой деревушке на восемь домов.
— Вот тут моя тетка живет. — Врала Емела, указывая пальцем на занесенный снегом поворот. — Благодарствую за подмогу.
Весса лихо поклонилась мужчинам. Утром она приготовила Ошеку мех со взваром наказав пить три раза в день.
Бабы встали на лыжи и заскользили по снегу, увязая на полпяди.
Обоз пошел дальше, им предстояло еще семь дней пути по Луарским землям, и надо было торопиться, больно сильно пахло в воздухе весной, пришедшей сюда раньше обусловленного срока.
Село было небольшим, но весьма оживленным. Близь реки их встретила кузница, в которой звонко стучал молот, над крышей курился дымок. Молодуха кузнеца препиралась в воротах с отроком в драной шапке, наказывая ему купить что-то в селе. Отрок отчаянно спорил, притопывая ногой в кожаном боте.
Емела подъехала первая и что-то спросила у кузнечихи, та весело ей ответила и ловко отвесила зазевавшемуся отроку пинок, задавая путь. Весса крутила головой, ища различия, но находила не слишком много. Не живи она в Вирице, может больше бы удивлялась, но Велмания по западную сторону Урмалы мало отличалась от восточного Лаура.
— Луар — значит страна рек. — Ответила на незаданный вопрос Емела. Ей, похоже, уже совсем не нужны были слова, чтобы понимать Вессу. — Дина говорит у тебя печальные глаза и зовет переночевать у них, нам еще день ходу.
— Ты знаешь ее? — удивилась девушка.
— Знаю. Ты приехала ко мне домой, Весса. И Емелой меня больше не зови.
— Хорошо, Летта не буду.
— Пойдем в дом, мне хочется провести эту ночь в тепле.
У кузнеца было большое подворье, сама кузница стояла поодаль от остального хозяйства. Своих сыновей Дина еще не родила, но воспитывала двух мужнинных от первой жены. Одного из них как раз послали в село, за редким белым медом. В избе Летта развязала платок, высвободив длинную белую косу, и блаженно запустила пальцы в волосы.
— Вот счастье-то…
Дина что-то залепетала звонко и радостно, живо показывая Вессе руками.
Девушка разгадала, что ее рады видеть.
Из-за печи заскрипел старческий голос, то ли жалуясь, то ли бранясь. Мальчишка лет пяти, усердно тер в ступке яичную скорлупу. Увидев гостей, он первым делом показал им язык.
Дина мимоходом цапнула его за ухо, тот фыркнул, будто котенок, и продолжил, пыхтя, орудовать пестиком.
Женщины говорили, смешно пришепетывая на странном языке, Весса прислонилась к теплой стене и тихонечко уснула, убаюканная сладким ощущением безопасности. Завтра им предстоит пройти еще пару дюжин верст. Завтра Весса познакомится с человеком, ради которого она преодолела Черные горы и границу. Но все это должно было случиться завтра, а пока девушка дремала, наслаждаясь временным покоем.
Две черные морды со странными глазами, переливающимися от красного к зеленому, водили влажными носами из стороны в сторону.
Весса опустила голову и передернула плечами, под взглядом этих тварей ей было неуютно.
— Зубка, Коготок, брысь оттуда. — Прикрикнул на них Мастер. Твари спрыгнули со стропил, оказавшись в холке по бедро взрослому человеку. Они льнули к ногам хозяина, будто две огромные кошки. Гости казались тварям подозрительными настолько, что, похоже, приравнивались к добыче. Мастер подвел Зубку и Коготка к двери и, помогая ногой, выставил на улицу.
За дверью тут же жалобно завопили. Твари хотели назад в тепло и к миске.
— Пускай погуляют.
Мастер — коренастый, широкий в плечах, дать бы ему топор и кольчугу походил бы на высокого гнома. Но Мастер был одет в хламиду из дорогого сукна, а рыжая борода, расчесанная и ухоженная, лежала двумя косицами на широкой груди.
Жил он в тереме один, но с многочисленной челядью и двумя тварями.
— Значит пришли из Велмании… — под нос пробормотал он поглядывая на Летту. — Дракон привел исток. И хотите вы от меня известно чего.
— Хотим, — Летта по-домашнему забросила ноги на лавку и поджала под себя.
В горнице догорал вечер, ласковым светом разлегшись на полу, в подполе тихонечко скреблись мыши, к ночи они разойдутся и непонятные твари будут настороженно прислушиваться к жизни маленьких соседей.
— Ты ведь не посреди леса ее подобрала. — Он подошел к Вессе ближе. — Как тебя зовут, дитя?
— Весса. — Соврала она, пропустив "дитя" мимо ушей.
— Весса… Исток… Крашеные волосы, новое имя. Но глаза никуда не спрячешь, а слава забывается нескоро… У нас поговаривали про один исток, который удалось заполучить Агнию Фарту. И говаривали, старый маг еще сто раз пожалел, что польстился на подобную добычу. Что скажешь Весса?
— Я не знаю, о ком вы говорите, сударь.
— Летта, где ты откопала эту упрямицу? Марин нашел подружку себе под стать? Помнится, он тоже убеждал меня, что он проходил мимо и случаем решил зайти.
— Айрин, ему можно доверять.
Девушка гневно нахмурила брови.
— Ага, я это уже слышала. И иногда даже верила, чаще всего зря.
— Я буду редким исключением, Айрин дочь Ерекона и Ильмы. Ты знаешь, как тебя называют в Цитадели?
— И знать не хочу.
— Убийцей магов… Даже смех берет, как некоторые тебя боятся. Бродят слухи, что ты взяла тот замок одна, а Инессцы подоспели позже. Так чего хочет от меня столь могучая дева?
— Хочу… овладеть колдовством. Хочу заключить договор с драконом, как это сделал ранее Марин.
— Марин приходил ко мне давно, сколько лет прошло Летта? Не напомнишь?
— Двадцать девять.
— А тебе и двадцати нет, девочка. — Улыбнулся Мастер. — Ты видела высшего дракона? Кроме Летты?
— Нет.
— Их мало…. очень-очень мало. — Продолжил он. — И редок дракон, позволивший себя увидеть, а еще более редок решившийся на подобную глупость, как братание с Истоком.
— Угум… — вяло кивнула девушка, Летта рассеяно смотрела в окно, будто видела в нем своих собратьев.
— Потому дракона искать будет весьма сложно… Тут тебе конечно поможет Летта. А вот дальше…
— Я знаю. — Весса-Айрин вскинулась всем телом. — Майорин, Марин мне объяснял. Я всё знаю.
— Он не всё знал, цена несколько изменилась…
— Цена?
— Двадцать тысяч луров, в пересчет на велманские короны выйдет двенадцать тысяч.
— Что? — невозмутимая Летта удивленно приоткрыла рот.
— Не думали же вы, что я работаю бесплатно? И даже если за работу я возьму не так уж и много, то молчание мое стоит дорого.
— Мастер! — драконица села прямо, напрягшись. — Мастер вы же…
— Я единственный, кто делает подобные вещи. И мои услуги стоят дорого.
— Но Майорину…
— За него заплатил отец, и цена тоже была не малой.
— Но… он не знал…
— Он знал. — Перебил Летту Мастер. — Но вам не сказал, видно у него были причины.
Айрин сложила подбородок на сцепленные руки и задумчиво прикрыла глаза, слушая разговор драконицы с колдуном.
Летта злилась. Сдержанная, спокойная Летта шипела на Мастера змеей.
— Айрин не селянская девка, и ее семья способна выплатить подобную сумму. — Отвечал ей Мастер.
— И Майорин об этом знал, весь расчет заключался в том, чтобы выслать меня из Велмании, а потом матушка пришлет дитятку деньги. Может чуть позже, может не матушка… — Проговорила Айрин, больше обращаясь к печи, нежели к собеседникам.
— Верно. — Согласился Мастер. — Инесса сейчас воюет, но думаю… надежда есть, стоит написать домой.
— Инесса может проиграть. — Встряла Летта. — А ведь от этого зависит ее жизнь.
— И поэтому тоже цена столь высока.
— Вы несправедливы!
— Я…
— Я достану требуемую сумму. — Айрин прервала спор на полуслове. — Полагаю, я могу заранее договориться с драконом. А концу марта привезу деньги.
— И где ты собираешься достать двенадцать тысяч корон?
— Мы даже не друзья. — Айрин повернулась лицом к драконице. — Ты лишь выполняла просьбу своего побратима.
Они были одни. Мастер пустил их в комнатку с двумя лавками и высоким ларем, на котором сейчас мерцала единственная свечка.
Летта сидела на своей лавке полностью одетая — она не собиралась оставаться на ночь, ей давно уже хотелось принять истинное обличие и поохотиться.
— И все же я тебя спрошу. — Продолжила Айрин. — Ты можешь мне помочь. Захочешь ли?
— Смотря, какой будет эта помощь.
— Не той, которую оказывают бесплатно. И не той, которую оказывают шапочным знакомым. Права у меня такого нет просить у тебя подобную помощь… но больше со мной никого нет.
— Не томи!
— Надо найти дракона, готового рисковать шкурой ради интереса. Но и тебе надо будет рискнуть своей шкурой. Я заплачу. Думаю, я могу пообещать тебе еще столько же, сколько просит Мастер. И, пожалуй. дракону…
— Откуда ты возьмешь столько денег?
Айрин прикрыла лицо одеялом, она долго молчала, и Летте даже показалось, что девушка уснула.
Бессилие валит с ног не хуже удара под дых. Колени больно ударяются о землю, какой бы та не была. Воздух вылетает из легких, а вдохнуть новый не дает дикий спазм, скручивающий все тело в один болезненный узел. И даже голову поднять невозможно.
Айрин усмехнулась.
Когда хочешь жить, нет дела до бессилия. И всегда под ногой находится уступ, в бурлящем потоке пальцы нащупывают корягу, а смятые в ком легкие упрямо расправляются, чтобы набрать в себя новую порцию воздуха.
Решение было столько отчаянным, сколько и остроумным.
А еще опасным.
И она ответила. Очень тихо, но драконица расслышала ее очень хорошо и не поверила собственным ушам.
Пожалуй да, пожалуй Майорин был прав насчет нее, а Летта ошибалась.
— Ее непросто сломать, Летта. — Сказал ей колдун перед отъездом. — Айрин не из тех, кто ломается, убить ее намного проще.
Но она молчала всю дорогу от Вирицы до Сокольего Крыла, так назывался ближайший город в переводе на велманский. Айрин плакала, оглядывалась назад и ожила лишь, когда появился Борец. Летта была уверенна — Айрин не помочь. Не выдержала, не выдюжила напора жизни и сдалась, отдавшись на волю судьбы.
Ей досталась такие испытания, что и посильнее люди склоняли головы от бессилия. И впервые за очень долгий срок драконица была по-настоящему удивлена.
Может потому, едва справившись с удивлением, Летта улыбнулась и выдохнула:
— Я пойду с тобой!
— Тогда завтра начнем готовиться. — Айрин отвернулась к стене, и только стене улыбнулась. Сама не веря своему плану, но чувствуя, как за спиной с тихим шелестом расправляются крылья.
Жаль отнюдь не белые…
Летта тихо вышла, спустилась по ступеням всхода и выскользнула на улицу. За оградой двора она прикрыла глаза и выдохнула густую струю пепельного дыма. Из образовавшегося облака вылетела некрупная серебристая драконица и сорвалась в небо, сияющее колкими зимними звездами.
А Айрин лежала и задумчиво смотрела на бревенчатую стену. Ей многое предстояло обдумать, ведь то, что родилось в этой голове, выкрашенной в черный цвет, тоже было темным делом.
* * *
Дождь видно начался ночью, замочив крону раскидистой сосны, под которой устроились ночевать путники. К утру морось не прекратилась, и Майорин, посмотрев на рыдающее небо, предложил остаться на дневку.
— Если погода испортилась, то завтра будет ничуть не лучше. — Ворчала Айрин, она натянула на голову кожаный капюшон плаща и варила в котелке кашу.
— Зато кони счастливы.
— И где они? Пошел бы пригнал поближе, а то сожрет их кто…
— На обоих обереги, отпугивающие зверье, висят, никуда они не денутся.
— Гайташка счешет. Твою мать! — костер плюнул в лицо девушки дымом, Айрин зажмурилась, но поздно.
— Не счешет. — Майорин сам делал эти обереги и сам вплетал в гривы коней. — Ладно, пойду, сгоню их поближе, чтобы душу твою успокоить.
Девушка проводила мужчину долгим задумчивым взглядом. За ночь кони частенько убредали в даль-дальнюю, так что искать их приходилось уже с помощью колдовства.
Дождик моросил, каша кипела, а день только начался.
Айрин сняла котелок с тагана.
Из перелеска, у которого они остановились, раздался разбойничий свист. Первым показался Гайтан, здоровый жеребец боялся колдуна, будто заяц волка, и удирал от него так же прытко, смешно вскидывая стреноженные передние ноги. За ним, никуда не торопясь, трусила Потеха. Поросячья розовая морда выражала презрение и непонимание — ну почто ее гонят, бедняжку? Злой колдун шел следом, перекидывая из руки в руку крепенький грибочек.
В кармане оказался еще пяток.
— Будет нам обед. Или пожарим, или так сгрызем.
Айрин грибочки тут же прибрала, от греха подальше, Гайтан любил пошарить по сумкам и карманам, а уж оставленное на воздухе почитал своим по праву.
Колдун оттащил котелок под сосну, достал миску и ложку. Айрин копошилась у костра, прилаживая новое полено. Дождик продолжал кропить землю, в сером небе мелькнул чей-то хвост.
— Майорин!
— Вижу. — Колдун невозмутимо продолжил жевать.
— Дракон!
— Я вижу. Дракон, серый лесной дракон. И что?
— Первый раз… Живой…
— Еще бы, у вашей Инессы их на снадобья перебили, а здесь Инесса далеко, а лес глухой.
— Я хочу на него посмотреть.
— Смотри. Ты есть будешь? Или это все мне? — Колдун положил себе добавки.
— Вблизи!
— Так он тебе и покажется. Он вылетел-то только потому, что облака сегодня низкие.
— Майорин, вон! Он приземляется в тот лес. Если мы сейчас…
— Айрин, успокойся. Это просто здоровенная зубастая ящерица, охотящаяся на оленей, козлов и прочую копытную живность. Поговорить с тобой о природе-погоде она не сможет.
— Я знаю, что разумом обладают только высшие драконы. Но я никогда…
— А теперь видела. Так я доедаю?
… дождь все шел, уже пронизывая намокшую крону сосны, и некуда было от него укрыться, да эти двое не очень-то и пытались. Они оба привыкли к холоду и сырости, привыкли греться у живого огня да спать под промасленной кожей плащей, защищающей от воды.
— … считается, что первыми были они. Драконы, они были очень разные, высшие обладали магией и разумом, черные и красные зачатками и того и другого, а остальные просто ящеры, только крупные. Высшие, кстати, считают нас равными по разуму с черными и красными. Обижаться бесполезно, кое в чем они правы. Чары, доступные дракону нам могут только сниться, а продолжительность их жизни дает им возможность накапливать знания и опыт.
— А высшие отличаются внешне от лесного, например?
— Отличаются. Дракон растет всю жизнь, но в одном возрасте высший будет мельче, суше и ловчее. А еще все высшие драконы имеют яркий металлический отлив. Золотой, серебряный, медный… чешуя остальных драконов тусклая. Серый, коричневый, зеленый — это лесной вид, синий, бирюзовый, желтый — морской. Живет он на суше, но вот охотится в воде. Горные драконы: красный и черный, почти исчезли. Высшие с распространением людей забирались все дальше в горы и постепенно горный дракон исчез. Но стоит родиться глупому дракончику, как его нарекают черным или красным. Короче говоря, и драконы склонны к человеческому лукавству.
Летта ехала впереди и вряд ли подозревала, о чем думала ее спутница, вот уже два дня они двигались к старым, пологим и поросшим густым лесом горам. Горы эти были отрогом Черных гор, с которых они не так давно спустились. Но если в Черных горах, то тут то там, сияли острые пики, то здесь едва можно было заметить ленивые лесистые вершины, совсем не крутые. Два игреневых коня одинаково легко шли и в горку, и под горку, а их всадницы мало говорили.
Айрин вспоминала всё, что знает про драконов, а выходило, что толком не знает ничего.
— Да что такого в драконьей крови? — Айрин наблюдала, как гаснут руны на предплечье колдуна.
— Сила.
— Как моя?
— Наоборот. Твоя сила — хаос, драконья — порядок. Я не знаю, как лучше объяснить, никто не знает.
— Но почему оно сдерживает исток? Почему нет шрамов, но эти руны не тускнеют с годами.
— Ты задаешь очень много вопросов.
— Мне надо знать.
— Я сам не все понимаю.
— Но говоришь мне еще меньше!
— Тогда просто поверь.
— Во что? — Айрин подняла вверх растопыренную пятерню и придирчиво ее осмотрела. — У дракона золотая кровь… она действительно золотая?
— Гм… близко… Высыхает становится бурая. Барды склонны к преувеличению.
— Валья написал балладу, назвал Серебряный дракон.
— Он не собирается ее петь?
— Он сжег ее, Майорин. Говорит, что ему снится по ночам, что он поет "дракона" и вы с Леттой сжигаете его заживо.
— Валья выдумщик и дурак.
— Но он прав, Майорин. У вас слишком много тайн.
И из-за этих тайн она так толком ничего и не узнала про драконов. Как старательно они оберегали секреты друг друга, как скрывали даже от самых близких тайну своей связи.
"А может это связь делает их уязвимыми?", — подумала Айрин.
— Эй! — Летта придержала коня, — видишь дымок?
— Ну.
— Там оставим скотину. Дальше пешком.
— Завтра?
— Сегодня. Пошли галопом, на конюшне отдохнут.
Айрин только выругаться успела, её конь рванул за дружком, не дожидаясь понуканий.
Деревня была на семь домов, Летту здесь знали, она бросила отроку лет четырнадцати пару серебрушек, пообещала вернуться самое большее через седмицу. Паренек скрылся в сенях, откуда вытащил две пары лыж, и подхватил повода коней.
Тюки с вещами закинули на спины, привязали лыжи и очень быстро пошли дальше, не тратя ни секунды короткого зимнего дня.
Когда остановились, уже крепко стемнело, драконица отодвинула лапы старой ели и указала на устланную хвоей пещерку.
— Лыжи туда.
— А спать мы не будем?
— Потом поспим.
Еще пару верст шли пешком, увязая в снегу выше колена. У Айрин закоченели ноги, но она упрямо терпела. В конце концов, в Черных горах было хуже — холоднее.
Они вышли к просторной поляне, притаившейся среди елей.
— Достань веревку и тюк. И надень мой кожух.
— Заче…..м?
— А как ты собираешься держаться?
Перед ней сидел красивый серебристо-серый дракон с белыми каемками на каждой чешуйке.
— Залезай.
Замотанное платком лицо все равно жег ледяной ветер, а руки в варежках скользили по замерзшей веревке, судорожно пытаясь схватиться еще крепче. Айрин зажмурилась и старалась не дышать, каждый взмах мощных серебристых крыльев подкидывал ее вверх, а потом жестоко бросал вниз. Ей уже доводилось летать с Леттой, но тогда та подхватила ее лапами и несла от силы версту. Сегодня драконица затеяла пролететь все двадцать. И все двадцать Айрин думала только о том, как бы не свалиться с эдакой здоровенной животины.
— Прекрати пытаться меня раздавить! — возмутилась драконица, Айрин послушно расслабила ноги. Стало еще страшнее.
На востоке начало светать, когда Летта стала снижаться, закладывая широкие круги.
— Да открой уже глаза, посмотри как тут красиво. — Опять раздалось в мыслях. Девушка с трудом раскрыла смёрзшиеся ресницами веки.
По макушкам елей уже скользили ласковые солнечные лучи, снег посветлел и засветился, в плотном кольце холмов открылась просторная долина.
— Если сказать на вашем языке, то это Дом драконов, Айрин, Торрекье Лакуда.
— Похоже на бараалле.
— Это язык эльфов, и верно у них с бараалле общие корни. У нас нет языка, мы не говорим. Впрочем, мы заимствовали письменность у древних. То, что вы называете бараалле.
Они приземлились на скованную льдом реку, и долина неожиданно ожила. Откуда-то из чащи высунулась хитрая драконья морда и тяжелыми прыжками, взмахивая маленькими крылышками, заскакала к прибывшим. Увидев человека, дракончик замер и зарычал.
И тут на Айрин обрушилась вся мощь драконьей речи.
Поток сумбурных цветных образов, возмущения и испуга.
— Он тебя боится, не знает, что ты за зверь такой, и боится.
— Я в пять раз меньше.
— Но от тебя веет силой.
— Ты привела исток? — вопрос был задан больше для Айрин, потому что Летта ответила пустоте гулким рычанием.
Пока Летта сверлила глазами холм Айрин осторожно шагнула к дракончику, пытаясь думать как можно ласковей и теплее. Девушка сама не заметила, как из протянутой руки заструилась сила. Дракончик насторожился, чуть подставил удлиненную морду и фыркнул. Дыхание было горячим, и наледь на кожухе и шапке превратилась в мелкие капельки.
— Пойдем, я отбрехалась. Уж извини, людям здесь не рады.
— А черным драконам?
— При чем здесь они?
— Майорин говорил, вы сравниваете нас с ними.
— Майорин болтун.
* * *
Дракон был молодой, чуть меньше Летты. Как и она, серебристый.
— Ну, Шипом зови. — Представился он, изучая исток. — Сейчас Летте устроят нагоняй, а мы с тобой пока в тепло пойдем.
Драконица фыркнула и покосилась на недружелюбный холм, который продолжал ворчливо её отчитывать.
— Значит предложение как у Летты? Ты мне ваше рыло, я тебе силушку колдовскую?
— Да. А откуда вы знаете велманский?
— А я не знаю. Я просто думаю так, чтобы ты поняла, а ты сама слова подставляешь.
— И Летта так делает?
— Ей проще, она действительно знает ваш велманский. И что хорошего в человеческом рыле?
— Станешь пастухом, уведешь стадо, нажрешься… — задумчиво пробормотала Айрин.
— Ехидная девка.
— Я не знаю, какой вам в этом прок. Летта говорила я должна убедить себе дракона… Но если честно у меня только один довод. Любопытство.
— Хм… Подумай-ка о своих городах. Я посмотрю.
Айрин пожала плечами, прикрыла глаза и стала вспоминать.
Она еще раз бросила взгляд на стены храма, такие же серые, как и небо над ее головой. Стены, покрытые язвами и пигментными пятнами старости. Надо было прийти сюда раньше, еще по возвращению в Вирицу. Надо было…
Но Айрин казалось, что как только матушка Денера увидит ее, она все поймет. Поймет, какое Айрин чудовище.
Не то чтобы она верила в Трех богов и боялась их гнева… Но верила в матушку, и боялась ее… разочаровать.
— Айрин! — одна из сестер, неловко взмахнула пустым ведром, из которого только что выплеснула помои. — Айрин!
— Здравствуй. — Тихо проговорила девушка. — Здравствуй, Галла. Матушка здесь?
— Да. Тебя не было… довольно долго… Куда ты пропала? Мы думали…
— Я… — Айрин помедлила, собираясь солгать. — Я ездила домой.
— Домой? В Инессу? — когда-то Айрин сказала им, что родилась человеком в семье колдунов. И ее бездарную, обучили лечить травами. Это было правдой, просто правдой не всей. — Говорят там сейчас неспокойно.
— Да, неспокойно. — Медленно проговорила Айрин. — Пойдем в храм, Галла. Я давно не была там.
Они прошли вдоль разрушенной храмовой стены, поднялись по обветшалой лестнице. Дома милосердия, где управляла матушка Денера, не пользовались особой любовью у богатых горожан, а бедняки не могли пожертвовать большие деньги… Если вообще могли жертвовать что-то помимо своей жизни. Внутри ничего не изменилось. Все та же беднота и чистота. Тщательно подметенные полы, аккуратно подшитые занавески из дешевой небеленой ткани. Грубо срубленная деревянная мебель на просторной и холодной кухне.
— Айрин? — матушка оторвалась от листа пергамента, на котором писала ровным четким почерком, — очередное прошение Консату — поняла Айрин. Не первое и не последнее и, скорей всего, бесполезное. Матушка посылала эти прошения раз в месяц, не смотря на отсутствие ответов. Один раз Айрин спросила у нее, зачем она тратит пергамент и чернила на того, кто не потрудится даже прочитать ее послание. Тогда матушка ответила ей, что смиренная просьба всегда будет услышана… Но и смиренная просьба может быть настойчивой.
Есть вещи, в которые сложно поверить. Айрин всегда было сложно поверить, что все ее поступки продиктованы чьей-то волей. Что все с ней случается, находится в чьей-то власти.
— На все воля Божия. — Сказала матушка, когда они остались одни и девушка, было, открыла рот, чтобы поведать той о своих прегрешениях. — Ты не тот человек, кому исповедь принесет облегчение. Думаю, мне не нужно об этом знать. Сколько раз ты спорила со мной о значении слова грех? Помнишь?
— Да, матушка.
— Не надо, дочь моя. Не надо каяться. Тебе не надо. Покаяние не принесет тебе облегчения.
— Мало кто в храме скажет подобное. — Пробормотала Айрин.
— Я не стала бы матерью настоятельницей, если бы была слепа. Вера часто слепа, Айрин. Но слепая вера, не годится для целителей.
— И вам свойственна мудрость. — Улыбнулась Айрин, поднимаясь со скамеечки стоящей под ликом Матери Богини. У лика были такие же хитрые и добрые глаза, как у Денеры.
— Гордыня — это грех, дочь моя. Избави меня Богиня от него.
— Мне уйти?
— Скоро полуденная молитва. Пойдем.
— Я не верю в…
— Молитва еще никому не вредила. — Оборвала ее Денера. — Если тебе так будет проще, то думай, что сие очистительный транс, к которому прибегают колдуны, чтобы восстановить свои силы.
— Хорошо, матушка.
— Хитрюга. — Усмехнулась Денера. — Ты надеешься после поболтать с сестрами, и знаешь, что я тебя к ним не пущу, пока ты не почистишься от мирской грязи. Пойдем. Не гоже опаздывать.
В молельне пахло свечами и ладаном. Айрин тут же захотелось чихнуть, она прикрыла нос рукавом, стараясь скрыть несвоевременный недуг. Тихо чихнула.
Как назло в носу продолжало свербеть, и чихать хотелось все больше.
"У меня непереносимость веры", — подумала она, делая вид, что склоняется перед фресками на стенах, молитвенно прижимая руки к губам. Чихнула.
Матушка Денера заметила все ухищрения девушки, но лишь улыбнулась. Эту Айрин она знала.
Не ту, что пришла к ней с больными глазами, готовая покаяться будто смиренная монашка. А такую — чихающую в молельне от острого и вязкого запаха ладана, глядящую на лики богов, будто находится с ними в преступном сговоре. Так словно потом они вчетвером пойдут в город пакостить, развешивая нижние портки на вывесках корчм.
Жрец дождался, пока на башне запоет колокол. Сестры выстроились на хорах. Звонкие голоса прорезали пустоту храмового свода, рассекая высокую молельню, будто водяные струи под напором.
— Не молись, раз не умеешь. Но моли. — Говорила матушка Айрин, впервые вталкивая упрямицу в молельню. — Моли о пощаде, о любви, о надежде, моли за меня и за своего колдуна. Моли. И тебе будет легче.
Айрин не знала молитв. Не верила в волю Божию.
С хоров, пронзительным криком рвалось пение.
Лики на фресках сочувственно смотрели на малочисленных прихожан. Горели свечи, совсем не чадя.
Тонкие, темные длинные свечи. Так не похожие на обычные.
— Моли о тех, о ком думаешь. — Шепнула ей матушка, ласково поправляя сбившийся платок на волосах Айрин.
— Разве они ответят? — одними губами спросила Айрин, смотря на фрески. — Разве они существуют?
Кто знает…
Моли. Не молись, но моли.
Тонкие пальцы сплелись на груди, судорожно сжались…
… Если меня хоть кто-нибудь слышит… духи вы или призраки… те, кто принял смерть от моей руки… стоящие в том проклятом зале… химеры, которые когда-то были людьми… Лоренц Фарт…
На хорах повисла тишина.
…молодой маг, набросившийся на меня со спины… если меня кто-нибудь из вас слышит…
Одинокий чистый голос взлетел вверх.
…я не молю о прощении… ибо такое нельзя простить… но отпустите меня… дайте жить дальше… пустите… и простите…
К голосу один за другим с небольшим опозданием начали присоединятся другие. Из-за за сбивки слова мешались, так что понять, о чем поет хор было сложно. И все же Айрин понимала. Хор молился и благословлял. Хор плакал и ликовал. Хор верил, надеялся, просил, и ничего не ждал.
И Айрин плакала, уже не стыдясь своих слез, потому что в хоре ей мерещились голоса тех, кого она умоляла отпустить ее.
Выходя из молельни, она вопреки обычаям не развернулась, чтобы осенить себя треугольником, а просто пошла дальше. Жадно дыша, прогоняя смолистый храмовый дух из легких. Морозный зимний воздух обжигал, но казался упоительно сладким.
Во дворике перед молельней переговаривались прихожане, многие разбивались по парочкам и шли по своим делам.
— Дочка… — услышала девушка за спиной. Худая невесомая рука легла на ее плечо. — Дочка… Ты плакала в молельне. Плакала о смерти, не о жизни.
Айрин обернулась и дико уставилась на сухую, будто ветка, какого-то узловатого дерева, выбеленная морем и годами, женщину. Совсем не старую, но какую-то древнюю.
— Черно у тебя за душой дочка. Богиня мне сегодня наказала сюда прийти, встретить тебя.
Сумасшедшая поняла Айрин. Очередная рехнувшаяся на вере сестрица, слышащая голоса Богов.
— Не веришь ты мне, вижу. Но ты послушай, Сюшу. Старая Сюша с тобой повидаться пришла. На тебя посмотреть. Ты думаешь ты одна. Все тебя бросили. Так оно и есть. Права ты, хоть и верить в это не хочешь. За смерть молишь, о мертвых больше, чем о живых думаешь. Потому и одна. Мертвые тогда тебя простят, когда живые простят. Мертвым все равно. Слушай, старую Сюшу Богиня прислала. Слезы больше не лей. Хватит лить слезу. Сюшу слушай! Мертвые пусть молчат! О живых думай. Живые они в тебе нуждаются. Тому человеку больно, плохо, он тоже все о мертвых думает!
— Кому? — выдавила из себя Айрин, с трудом глотая ком в горле.
— Покалечили его, побили ему судьбинушку. Вот и думай о нем. Помоги ему. Он на твоем пути стоит.
— Кто? Имя скажи!
— Сюша не знает… Сюшу Богиня предупредить послала, благословить. Не знает Сюша.
Сумасшедшая медленно побрела дальше, оставив Айрин стоять с открытым ртом. Девушка со стукам сомкнула челюсти, наблюдая как худая фигурка в лохмотьях ковыляет по храмовому двору.
Небо постепенно затягивало облаками. Пошел мелкий сухой снежок.
Айрин вернулась в трапезную, где уже разливали по мискам похлебку. Девушка нашла свободное место между двумя сестрами, поставила миску и пошла за куском хлеба и ложкой. Сестра на раздаче весело ей подмигнула, приветствуя.
Похлебку сварили из осенних кабачков, отрастивших толстую трудно пережевываемую шкуру. Сестры сплевывали ее и складывали около мисок, самые же отважные глотали целиком. Еще в похлебке плавал лук, морковь и репа. Айрин поймала на черенок длинную луковую соплю и брезгливо повесила ее на край тарелки. Сестра по соседству удивленно на нее покосилась — она только что со смаком всосала такую же.
— Хочешь? — сердечно предложила Айрин. Монашка сморщила нос и фыркнула в ложку. — Как хочешь. — Девушка пожала плечами, складывая к одной вялой лучине другую.
А вот хлеб в храме пекли чудесный. Пекли в маленькой глиняной печке, сложенной прямо во дворе. Раньше Айрин всегда прихватывала домой краюху, оставляя в жертвенной миске рыночную стоимость хлеба.
Майорин смеялся, что она единственный человек, который честно обворовывает храм.
После трапезы посуду сложили горками, со стола смели крошки и непрожеванную кожуру кабачков. Монахини принесли глубокие ушаты, послушницы ведра с горячей водой. Застучали миски, завозились тряпки и, наконец, раздались веселые женские голоса. Будто простые горожанки, монахини говорили о новостях и сплетничали.
— Нынче на площади собаку камнями закидали, думали оборотень. Жалко псину… — вздохнула одна, проводя пальцем по вымытой тарелке, проверяя чистоту.
— Оборотень-выворотень! — пробурчала другая. — Дурни!
— Дурни-дурнями, но тварь какая-то по улицам бегает.
— Что-то не видно этой твари в наших краях.
— Какая же нечисть рискнет зайти на святую землю? — задала провокационный вопрос сероволосая послушница. Раздалось всеобщее согласное мычание. Только Айрин едва заметно усмехнулась, но спорить не стала. Она-то хорошо знала, что лучшее средство от нечисти — это рогатина или острый меч, а святую водицу эти твари полакают с превеликим удовольствием, наслаждаясь ее чистотой и вкусом. И в ответ разве что благодарно рыгнут — перепив.
— А государыня, говорят, брюхатая ходит. — Поддала Айрин жару.
— Ох! Слава богам, наконец-то наследник у Его Величества!
— Слышали, что про его брата говорят? Он открыто живет с любовницей! — Айрин принялась усердно мыть собственную миску.
— Ну и ладно, откуда он вообще взялся брат этот? Может он и есть оборотень?
— А архимаг вчера опять к матушке приезжал, я собственными глазами видела, как она его во дворе встречала.
— Ох… девоньки… матушка услышит, мало нам не покажется.
— И верно… что ты там, Айрин, про государыню говорила?
Последняя миска устроилась на длинной тряпице для сушки. Вода из ушатов потекла в сточную канаву, сестры разбрелись кто куда. Одни надели полушубки и отправились чистить снег или помогать в центральном храме. Другие вернулись в лекарню, заниматься немногочисленными больными, большинство из которых страдало от обморожения, заработанного спаньем в сугробе. Третьи занимались еще чем-то — как обычно работы в храме было много.
Айрин обтерла руки рушником, не одеваясь, вышла во двор, где нырнула в неприметную дверцу замшелой башенки. Винтовая лесенка пронизала три этажа кладовых. На четвертом было тепло. У матушки Денеры трещала печка, сама настоятельница стучала спицами, вывязывая нечто длинное и серое.
— Айрин. — Кивнула она.
— Матушка, мне пора уходить. Я зашла попрощаться.
— Помогла тебе молитва? Не отмахивайся, вижу, что помогла. Заходила бы почаще, Айрин.
— Матушка, ко мне подошла странная старуха… Сюша…
— Сюша… она не старуха, доченька, чуть старше тебя. Когда она переболела Луарским тифом, стала такой. Осинья — ее звали. Помнишь? Ты тогда приходила со своим колдуном.
— Осинья? Осенька? — Айрин прижала ладонь к губам и прикусила указательный палец. Дурная привычка, которая никак ее не оставляла. — Она тогда сильно болела…
— Да сильно. Осенька так и не оправилась, она была тогда только послушницей, и я отправила ее домой. Думали, помрет к лету. — Матушка справила священный треугольник. — А она живет. Вот только странная стала, говорит божьими голосами, видения ей приходят. Да всегда по делу. А на Осю больше не отзывается. Зовет себя Сюшей. Мы уже и привыкли. Божий человек наша Сюша. Что она тебе сказала, запомни.
— Матушка… а вам не интересно, что она сказала?
— Айрин, Айрин… это неважно. Для тебя важно, а мне знать незачем. Иди с Богом, пусть тебя Богиня хранит, а сын их дорогу указывает, освещая путь во тьме. И не убоишься ты зла, потому что они с тобой.
Айрин спустилась по лесенке, считая ступеньки, она уже выходила за храмовые ворота, когда впервые оглянулась. Посмотрела на серые стены, замшелые, нуждающиеся в ремонте.
— Да не убоюсь я зла… — прошептала она и улыбнулась — Да убоится зло меня, раз я такая страшная.
— Я больше узнал о тебе, чем о людях… Но ты забавная, а почему ты считаешь себя чудовищем?
— Видно так оно и есть.
— Расскажи.
Рассказывать дракону оказалось необыкновенно легко, не надо подбирать слов и выражений. Воспоминания сами скользят в голове седыми змеями. И Айрин отпустила их на волю, позволяя Шипу узнать все от начала до конца. О том, кем она родилась и как росла, о том, как стала истоком и как она училась им быль, как попала в плен к Фарту и как боялась сойти с ума, как приготовилась умереть, забрав с собой весь замок. Как спаслась и еще долго не могла поверить, что не бредит, как познакомилась с Леттой, как они добирались до Вирицы, и как она из Вирицы ушла. А Шип, смежив тяжелые веки, казалось, видел каждый миг жизни девушки, которая сидела прислонившись к стене его пещеры на двух толстых кожухах, протянув бледные руки к распаленному для нее костерку.
* * *
Айрин задумчиво склонилась над картой, чуть покусывая губы, поводила пальцем по нарисованной Урмале.
— В Милрадицы с Роканкой соваться не стоит, мама наверняка дезактивировала телепорты… А вот Кордер не подчиняется ни Вирице, ни Инессе… Как думаешь?
Летта приподняла голову, лежащую на вытянутых лапах, сейчас драконица напоминала девушке огромную чешуйчатую кошку.
— У тебя есть деньги на портал? Может проще тогда заказать точечный перенос?
— Не проще. Точечный перенос вещь весьма подозрительная, а так приспичило богатой горожанке к родственникам в гости.
— Рис-скуешь. — Айрин уже начала привыкать, что мысли Шипа для нее звучат приятным мужским тенором с легкой хрипотцой и змеиным присвистом. Леттины высказывания были обычными, тем самым голосом, который девушка слышала от драконицы в человеческом обличье. Шип продолжил: — До Цитадели еще надо добраться, опас-с-сно!
— А я и не надеюсь, добираться в крытых санях со слугами и охраной.
— А мы значит полетим…
— Боитесь? — хмыкнула Айрин. Шип негодующе изрек:
— До чего мерз-ский ис-сток!
— Трусливый дракон. — Ввернула "мерзкий исток", заработав два неприязненных взгляда драконьих глаз.
— Вот и все. Все старания насмарку. — Вслух подумала Летта, но Шип похоже вошел в азарт и не собирался отказываться от рискованного плана истока. Что привлекало дракона больше: возможная перспектива обращаться в человека или процесс добывания денег было не ясно, но Айрин ему явно нравилась, Летта даже немножко приревновала, глядя как эти двое одухотворенно спорят из-за какой-то мелочи. Кого именно она приревновала драконица не знала, с одной стороны это она привела Айрин из Велмании, спасла от смерти и хандры, а та отчего-то живо болтает с Шипом, а Шип знай наслаждается, когда девичьи пальчики поглаживают нежную чешую шеи. Потом Летта подумала, что вроде именно этого и добивалась, но в разговор все равно вмешалась, помешав выяснению, кто все-таки сильнее боевой маг или дракон.
На претворение плана Айрин в жизнь ушло три дня, не считая дороги до Сокольего Крыла. Айрин купила себе длинный плащ, скрывший лохматую доху, ножны с мечом и страшненькие, но теплые сапоги. Плащ оказался слишком длинным — пока девушка шла до портальной башни она три раза запнулась и один раз все-таки упала. В башне она довела старичка мага до бешенства, по серебрушке высчитывая оплату и трижды перепроверив. Маг до того злился, что позабыл спросить на кой бес такой молоденькой особе приспичило телепортироваться в Кордер, где рядом если еще не идет, но назревает война.
Летта убедившись, что Айрин благополучно отбыла в Велманию, поспешила к месту встречи в Шипом, где тот попытался сожрать ни в чем не повинную лошадь драконицы. Иначе как к еде Шип к этой животине не относился и страшно удивлялся, почему подруга столь трепетно оберегает тепленький и вкусный кусок мяса и беспрепятственно позволяет ему скрыться в лесу.
Ревун терпеть не мог тех попоек, когда память отказывала возвращаться. Да вот только накануне он не взял в рот ни капли хмельного, но вспомнить вчерашний вечер никак не мог.
Помнил, что расседлал и стреножил коня, помнил, что Ошек разжег костер, помнил что Бажай опять ругался с Малым из-за какой-то безделицы. А после все застилало белесой пургой.
Тоже случилось и с остальными — пустота в памяти и дурное настроение. Из хорошего была только Емела, дремавшая по правую руку от него. Вдова куталась в суконное одеяло и обнимала спящую рядом Вессу. Ревуна что-то насторожило. Нечто странное, незаметное глазу, но…
Рука девушки была скрыта одеялом…
Но… Рука держала меч.
— Мне, кажется, я вчера выпил ведро самогона… — простонал Ошек вблизи, он сидел у костра.
— Лошадей кто-то попортил — дикие. — Малой запахнул доху, перепоясался.
Весса открыла глаза. Откинула одеяло.
Ревун ждал, когда появится клинок.
Рука была смуглая, узкое запястье, длинные пальцы. Меча не было.
— Кто-нибудь помнит вчерашний вечер? — зевая спросила она, сердце у девушки скатилось в пятки и там бешено и неровно колотилось.
— И у тебя то же? — вернул вопрос Малой.
Она кивнула. Сердце колотилось так, что пятки согрелись. Весса достала сапоги с изголовья и обулась. Вчерашний вечер действительно помутился…
Бересклет. Бересклет, как же так…
Опять. Опять исток напился крови. И опять она была с ним согласна. Опять что-то в душе кричало: убивай! Убивай, чтобы выжить, не бойся смерти — она твоя подруга…
Так уже бывало.
В замке, спрятанном в Долине Источников, несколько месяцев назад. И во дворце в Вирице, совсем недавно.
— Куда это ты? — колдун вынырнул из двери, будто призрак.
Айрин уткнулась в преграду на своем пути, остановилась.
— Так куда? — Майорин придержал её, но девушке нужно было идти дальше, она попыталась высвободиться.
— Айрин? — Хватка стала стальной.
Она замерла, тяжело дыша.
— Ты можешь ответить?
Исток думал рвано. Рвано, но отчасти логично. Он встал на ее пути. Враг. Можно его убить, а можно обмануть. Обмануть лучше, надо только заставить себя сказать хоть слово.
— Отпусти меня.
— Айрин, куда ты идешь? Ответь мне, и я тебя отпущу.
А куда я иду?
— Отпусти меня, пожалуйста.
— Ответь мне!
Куда?
— Мне больно.
— Отвечай.
— Не смей мне приказывать!
Не смей! Никто не смеет! Исток не подчиняется приказам — он свободен!
— Айрин. — Ладони, держащие ее локти, начали гореть. Она почувствовала жалящую силу драконьей крови. Боль.
Хватка ослабла. У Майорина были красные белки, сколько он не спал? Три дня? Четыре? Почему?
— Куда ты идешь, Айрин?
Если так горячо, почему одежда не загорается?
Руки жгли, будто раскаленный металл.
— Куда?
— Я… — язык оторвался от неба, по телу прокатилась волна слабости. Мышцы расслабились. — Я не знаю…
Айрин почувствовала, как по щеке сползает слезинка. Ладони перестали жечь, колдун ослабил хватку и обнял ее.
— Пойдем, Айрин, пойдем. — Горячие пальцы прикоснулись к ладони. Айрин сжала их и неожиданно отшвырнула мужчину чистой силой. Колдун упал, приложившись спиной о каменный выступ в стене, изображавший расцветающую лилию.
— Я просила меня убить!
— Айрин! — крикнул он ей вслед. — Это не ты! Это исток!
— Нет никакой разницы! — услышал он. — Никакой!
Она беспрепятственно покинула дворец, потом так же легко вышла за ворота. Никто даже не попытался её остановить, может потому, что все считали Айрин человеком — так, любовница брата государя, мало ли у кого какие любовницы.
Облака над Вирицей окрасились в темно-сиреневый цвет и висели так низко, что хотелось протянуть руку и их потрогать. С рассветом потеплело настолько, что можно было легко скатать снежок. Один такой полетел Айрин в лицо, но звериная реакция истока позволила поймать и раздробить снаряд в полете. Мальчишка, бросивший снежок в понурую девку, удивленно застыл с раскрытым ртом, в котором не хватало двух зубов.
Девка зачерпнула снег голой ладонью и вернула хулигану подачку. Мальчишка отпрыгнул, но снежок вильнул по немыслимой траектории и угодил в солнечное сплетение. Мальчишку швырнуло назад, он закричал. На крик из лавки выскочил отец, забывший бросить чашку, которую натирал для продажи.
Но обидчица уже исчезла, а захлебывающийся рыданиями отпрыск объяснить ничего не мог. Гончар на всякий случай прихватил сына за ухо и увел от бесов подальше в лавку, где поручил тому размачивать подсохшие горшки.
Айрин вынырнула из-за угла и целеустремленно зашагала вперед, не особо выбирая направление.
Она шла так довольно долго. Солнце за это время покрыло положенный круг и завалилось под снежное одеяло на западе. В Вирице стемнело, загорелись масляными светильниками окна, потом погасли. Ей не было холодно, она не чувствовала усталости. Но когда очнулась, оказалось что ноги ноют, а кончики пальцев побелели. Айрин стояла около их с Майорином дома. В окошечке горел свет. Робкий и дрожащий свет свечи, боящейся каждого порыва ветра. Айрин заглянула в окно, заметила там двигающийся мужской силуэт. Мужчина нервно расхаживал от стены к стене, дымя трубкой. Черные волосы прибывали в беспорядке, будто он раз за разом запускал в них пальцы. Он остановился и сделал ожидаемое движение, стряхивая наваждение.
Айрин оторвалась от окна, отворила незапертую дверь. Здесь было тепло — натоплено, в печи трещали дрова.
— Ты меня ждешь?
— Я искал тебя.
— Не нашел? — криво улыбнулась Айрин.
— Нет. Решил, что ты пойдешь домой. Туда где, как тебе кажется, тебя защищают даже стены.
— До Инессы далеко.
— Ты провела здесь почти два года. — Он подошел к Айрин и присел на корточки. — Я испугался.
— Я знаю. — Она коснулась ледяными пальцами теплой шершавой кожи. — Я уже не понимаю, где начинается исток, и где кончается разум…
— Это был исток, ты только наблюдаешь.
— Я хотела тебя убить, а не наблюдала. Я и есть исток, Майорин, ты видно просто забыл… Это будто… ты в какой-то миг хочешь одного, а потом сразу другого, но это все равно ты.
Трещенки на ладонях стягивались, заживая. Пальцы согревались.
— Пыльно здесь. Почему мы больше здесь не живем?
— Редрин попросил переехать во дворец, да и жить там удобнее.
— Тебе. — Горько сказала Айрин, она скучала по этому дому. Скучала по самобытности этих стен. По тому, что можно выйти ночью на кухню и пошарить по полкам, выйти во дворик, посидеть на крылечке. Скучала по домашней еде, приготовленной своими руками, горящей печке, по кухонному одиночеству.
— Чего ты хочешь? — Прервал ее размышления колдун. Он отошел от нее, отвернулся. — Чем я могу тебе помочь?
Чуть сутулая спина не выражала ничего, как это обычно бывает со спинами. От того с ней было легче говорить. Айрин подошла почти вплотную, почувствовала запах, родной, привычный.
— Побудь со мной. Побудь, пока это возможно. — Попросила она, ощущая, как ее дыхание, отражаясь от спины Майорина, возвращаясь к ней теплым влажным ветерком. Отставленная кружка забалансировала на донышке, не устояла и покатилась по столу, упала на пол и раскололась.
— Хорошо. — Хрипло ответил колдун.
Нет никакой разницы. Никакой.
И не к кому бежать. Нет ни Майорина, ни храма, где ей становилось лучше. Есть только холодные безразличные горы и незнакомые люди, которым не откроешь души. Которые не напомнят, что ты еще человек.
И волчий холод вокруг. Исток согреет ее в любой мороз, но взамен заберет последние крупицы разума. И пусть нет Бересклета, будет другой.
Кто?
Ревун посмотрит косо?
Ошек заругает? Малой обидит?
Мальчишка карманник в Луаре решит сдернуть кошель у зазевавшейся девки…
И ему ты отрубишь руку?
Емела положила ей на плечо горячую ладонь, вдавила пальцы в тело.
— Не смей. — Услышала Весса в мыслях. — Не смей даже думать так. Ты человек, пусть другой, пусть тебе сложнее, чем им, но ты человек и ты всегда останешься человеком. Помнишь, что тебе сказал Борец?
Ты наша.
Еще?
Не поздно ли?
* * *
Говорят, по ту сторону ждут предки, они стоят на другом берегу реки, рассекающей мир живых и мир мертвых, смотрят на поступки своих потомков и решают, кого встречать с распростертыми объятиями, вести к очагу, поить сладким медом. Но бывает так, что придет душа к пустому берегу, и никто не выйдет к ней навстречу, потому как нерадостно ее встречать — больно душа черная.
Ошек очень боялся, что скоро и он окажется один по ту сторону и никто не затеплит для него очага. А кровь шла горлом все чаще. Он долго кашлял по утрам и утирал окровавленную ладонь снегом.
— Тебе хуже. — Весса вышла из-за дерева, за которым пряталась. — Тебе надо в тепло.
— Поздно уж. Следишь за мной?
— Видела, как в кусты бросился, думала может с животом худо.
— Лжешь!
— Лгу. — Согласилась девушка. — Ты у Волчатника еще худо себя чувствовал.
— Слишком зоркий глаз, бывает, выбивают, а любопытный нос защемляют дверью.
— Только если к ним не прилагается руки, протягивающей помощь. Я заварю травы, не вылечу, но дышать станет легче.
— Знахарка что ли?
Весса улыбнулась и пошла к становищу, где стояли уже оседланные кони.
— Чего тебе надо? — вдогонку спросил наемник.
— Ничего, просто мимо не люблю проходить.
Ошек не очень понял ответ, он боялся бескорыстной помощи, как любой, кто привык искать во всем умысел.
А эта девка и без того была странной. Не ее ли рук дело — вчерашний странный сон, сморивший весь обоз?
Может она их опоила?
Весса, не подозревая о мыслях спутника, взлетела в седло, оправила сумки, разобрала повод.
— По коням! — крикнул Малой для замешкавшихся.
— По коням. — Себе в усы повторил Ошек.
К вечеру они спустились с хребта. Дорога стала положе. В нее влился наезженный Грионский тракт, да и снега здесь столько никогда не наметало, как в горах.
Пограничную заставу пересекли легко, досматривающие посчитали сани, поглядели в бумаги, взяли пошлину и отпустили в добрый путь.
Две беженки на санях не привлекли особого внимания, а лишние заводные лошади… Мало ли в лесу случится, падет, волки схарчат…
Чем глубже уходил обоз в Луар, тем становилось теплее. Снег здесь глядел уже по-весеннему, сырой и жесткий от наста, ложившегося за ночь. В твердой корочке виднелись талые бреши первых капелей, которыми плакали золотые сосны, стряхивая с веток зимнюю шубу.
Сани по дороге катились сами собой, бодро рысили кони, повеселели обозники. Стоило пересечь границу, как свалилась с глаз тяжелая пелена страха, который в Велмании почти и не замечали. Да только спала, и стало легче дышать. В корчмах говорили на ином языке, по-другому произносили звуки, Вессу веселило, что все жители этой страны будто немного шепелявили и чуть гнусавили. Но стоило ей попытаться примерить на себя их речь, как губы занемели и запутались от незнакомых слов.
Емела же говорила бойко, легко мешая велманский с луарским, толмачом объясняясь то за Малого, то за Бажая. Купцы даже шутливо предложили вдове работу. Но та отказалась. Обозники ехали в сторону столицы, их несказанно удивило, когда две осиротевшие бабы, слезли в маленькой деревушке на восемь домов.
— Вот тут моя тетка живет. — Врала Емела, указывая пальцем на занесенный снегом поворот. — Благодарствую за подмогу.
Весса лихо поклонилась мужчинам. Утром она приготовила Ошеку мех со взваром наказав пить три раза в день.
Бабы встали на лыжи и заскользили по снегу, увязая на полпяди.
Обоз пошел дальше, им предстояло еще семь дней пути по Луарским землям, и надо было торопиться, больно сильно пахло в воздухе весной, пришедшей сюда раньше обусловленного срока.
Село было небольшим, но весьма оживленным. Близь реки их встретила кузница, в которой звонко стучал молот, над крышей курился дымок. Молодуха кузнеца препиралась в воротах с отроком в драной шапке, наказывая ему купить что-то в селе. Отрок отчаянно спорил, притопывая ногой в кожаном боте.
Емела подъехала первая и что-то спросила у кузнечихи, та весело ей ответила и ловко отвесила зазевавшемуся отроку пинок, задавая путь. Весса крутила головой, ища различия, но находила не слишком много. Не живи она в Вирице, может больше бы удивлялась, но Велмания по западную сторону Урмалы мало отличалась от восточного Лаура.
— Луар — значит страна рек. — Ответила на незаданный вопрос Емела. Ей, похоже, уже совсем не нужны были слова, чтобы понимать Вессу. — Дина говорит у тебя печальные глаза и зовет переночевать у них, нам еще день ходу.
— Ты знаешь ее? — удивилась девушка.
— Знаю. Ты приехала ко мне домой, Весса. И Емелой меня больше не зови.
— Хорошо, Летта не буду.
— Пойдем в дом, мне хочется провести эту ночь в тепле.
У кузнеца было большое подворье, сама кузница стояла поодаль от остального хозяйства. Своих сыновей Дина еще не родила, но воспитывала двух мужнинных от первой жены. Одного из них как раз послали в село, за редким белым медом. В избе Летта развязала платок, высвободив длинную белую косу, и блаженно запустила пальцы в волосы.
— Вот счастье-то…
Дина что-то залепетала звонко и радостно, живо показывая Вессе руками.
Девушка разгадала, что ее рады видеть.
Из-за печи заскрипел старческий голос, то ли жалуясь, то ли бранясь. Мальчишка лет пяти, усердно тер в ступке яичную скорлупу. Увидев гостей, он первым делом показал им язык.
Дина мимоходом цапнула его за ухо, тот фыркнул, будто котенок, и продолжил, пыхтя, орудовать пестиком.
Женщины говорили, смешно пришепетывая на странном языке, Весса прислонилась к теплой стене и тихонечко уснула, убаюканная сладким ощущением безопасности. Завтра им предстоит пройти еще пару дюжин верст. Завтра Весса познакомится с человеком, ради которого она преодолела Черные горы и границу. Но все это должно было случиться завтра, а пока девушка дремала, наслаждаясь временным покоем.
Две черные морды со странными глазами, переливающимися от красного к зеленому, водили влажными носами из стороны в сторону.
Весса опустила голову и передернула плечами, под взглядом этих тварей ей было неуютно.
— Зубка, Коготок, брысь оттуда. — Прикрикнул на них Мастер. Твари спрыгнули со стропил, оказавшись в холке по бедро взрослому человеку. Они льнули к ногам хозяина, будто две огромные кошки. Гости казались тварям подозрительными настолько, что, похоже, приравнивались к добыче. Мастер подвел Зубку и Коготка к двери и, помогая ногой, выставил на улицу.
За дверью тут же жалобно завопили. Твари хотели назад в тепло и к миске.
— Пускай погуляют.
Мастер — коренастый, широкий в плечах, дать бы ему топор и кольчугу походил бы на высокого гнома. Но Мастер был одет в хламиду из дорогого сукна, а рыжая борода, расчесанная и ухоженная, лежала двумя косицами на широкой груди.
Жил он в тереме один, но с многочисленной челядью и двумя тварями.
— Значит пришли из Велмании… — под нос пробормотал он поглядывая на Летту. — Дракон привел исток. И хотите вы от меня известно чего.
— Хотим, — Летта по-домашнему забросила ноги на лавку и поджала под себя.
В горнице догорал вечер, ласковым светом разлегшись на полу, в подполе тихонечко скреблись мыши, к ночи они разойдутся и непонятные твари будут настороженно прислушиваться к жизни маленьких соседей.
— Ты ведь не посреди леса ее подобрала. — Он подошел к Вессе ближе. — Как тебя зовут, дитя?
— Весса. — Соврала она, пропустив "дитя" мимо ушей.
— Весса… Исток… Крашеные волосы, новое имя. Но глаза никуда не спрячешь, а слава забывается нескоро… У нас поговаривали про один исток, который удалось заполучить Агнию Фарту. И говаривали, старый маг еще сто раз пожалел, что польстился на подобную добычу. Что скажешь Весса?
— Я не знаю, о ком вы говорите, сударь.
— Летта, где ты откопала эту упрямицу? Марин нашел подружку себе под стать? Помнится, он тоже убеждал меня, что он проходил мимо и случаем решил зайти.
— Айрин, ему можно доверять.
Девушка гневно нахмурила брови.
— Ага, я это уже слышала. И иногда даже верила, чаще всего зря.
— Я буду редким исключением, Айрин дочь Ерекона и Ильмы. Ты знаешь, как тебя называют в Цитадели?
— И знать не хочу.
— Убийцей магов… Даже смех берет, как некоторые тебя боятся. Бродят слухи, что ты взяла тот замок одна, а Инессцы подоспели позже. Так чего хочет от меня столь могучая дева?
— Хочу… овладеть колдовством. Хочу заключить договор с драконом, как это сделал ранее Марин.
— Марин приходил ко мне давно, сколько лет прошло Летта? Не напомнишь?
— Двадцать девять.
— А тебе и двадцати нет, девочка. — Улыбнулся Мастер. — Ты видела высшего дракона? Кроме Летты?
— Нет.
— Их мало…. очень-очень мало. — Продолжил он. — И редок дракон, позволивший себя увидеть, а еще более редок решившийся на подобную глупость, как братание с Истоком.
— Угум… — вяло кивнула девушка, Летта рассеяно смотрела в окно, будто видела в нем своих собратьев.
— Потому дракона искать будет весьма сложно… Тут тебе конечно поможет Летта. А вот дальше…
— Я знаю. — Весса-Айрин вскинулась всем телом. — Майорин, Марин мне объяснял. Я всё знаю.
— Он не всё знал, цена несколько изменилась…
— Цена?
— Двадцать тысяч луров, в пересчет на велманские короны выйдет двенадцать тысяч.
— Что? — невозмутимая Летта удивленно приоткрыла рот.
— Не думали же вы, что я работаю бесплатно? И даже если за работу я возьму не так уж и много, то молчание мое стоит дорого.
— Мастер! — драконица села прямо, напрягшись. — Мастер вы же…
— Я единственный, кто делает подобные вещи. И мои услуги стоят дорого.
— Но Майорину…
— За него заплатил отец, и цена тоже была не малой.
— Но… он не знал…
— Он знал. — Перебил Летту Мастер. — Но вам не сказал, видно у него были причины.
Айрин сложила подбородок на сцепленные руки и задумчиво прикрыла глаза, слушая разговор драконицы с колдуном.
Летта злилась. Сдержанная, спокойная Летта шипела на Мастера змеей.
— Айрин не селянская девка, и ее семья способна выплатить подобную сумму. — Отвечал ей Мастер.
— И Майорин об этом знал, весь расчет заключался в том, чтобы выслать меня из Велмании, а потом матушка пришлет дитятку деньги. Может чуть позже, может не матушка… — Проговорила Айрин, больше обращаясь к печи, нежели к собеседникам.
— Верно. — Согласился Мастер. — Инесса сейчас воюет, но думаю… надежда есть, стоит написать домой.
— Инесса может проиграть. — Встряла Летта. — А ведь от этого зависит ее жизнь.
— И поэтому тоже цена столь высока.
— Вы несправедливы!
— Я…
— Я достану требуемую сумму. — Айрин прервала спор на полуслове. — Полагаю, я могу заранее договориться с драконом. А концу марта привезу деньги.
— И где ты собираешься достать двенадцать тысяч корон?
— Мы даже не друзья. — Айрин повернулась лицом к драконице. — Ты лишь выполняла просьбу своего побратима.
Они были одни. Мастер пустил их в комнатку с двумя лавками и высоким ларем, на котором сейчас мерцала единственная свечка.
Летта сидела на своей лавке полностью одетая — она не собиралась оставаться на ночь, ей давно уже хотелось принять истинное обличие и поохотиться.
— И все же я тебя спрошу. — Продолжила Айрин. — Ты можешь мне помочь. Захочешь ли?
— Смотря, какой будет эта помощь.
— Не той, которую оказывают бесплатно. И не той, которую оказывают шапочным знакомым. Права у меня такого нет просить у тебя подобную помощь… но больше со мной никого нет.
— Не томи!
— Надо найти дракона, готового рисковать шкурой ради интереса. Но и тебе надо будет рискнуть своей шкурой. Я заплачу. Думаю, я могу пообещать тебе еще столько же, сколько просит Мастер. И, пожалуй. дракону…
— Откуда ты возьмешь столько денег?
Айрин прикрыла лицо одеялом, она долго молчала, и Летте даже показалось, что девушка уснула.
Бессилие валит с ног не хуже удара под дых. Колени больно ударяются о землю, какой бы та не была. Воздух вылетает из легких, а вдохнуть новый не дает дикий спазм, скручивающий все тело в один болезненный узел. И даже голову поднять невозможно.
Айрин усмехнулась.
Когда хочешь жить, нет дела до бессилия. И всегда под ногой находится уступ, в бурлящем потоке пальцы нащупывают корягу, а смятые в ком легкие упрямо расправляются, чтобы набрать в себя новую порцию воздуха.
Решение было столько отчаянным, сколько и остроумным.
А еще опасным.
И она ответила. Очень тихо, но драконица расслышала ее очень хорошо и не поверила собственным ушам.
Пожалуй да, пожалуй Майорин был прав насчет нее, а Летта ошибалась.
— Ее непросто сломать, Летта. — Сказал ей колдун перед отъездом. — Айрин не из тех, кто ломается, убить ее намного проще.
Но она молчала всю дорогу от Вирицы до Сокольего Крыла, так назывался ближайший город в переводе на велманский. Айрин плакала, оглядывалась назад и ожила лишь, когда появился Борец. Летта была уверенна — Айрин не помочь. Не выдержала, не выдюжила напора жизни и сдалась, отдавшись на волю судьбы.
Ей досталась такие испытания, что и посильнее люди склоняли головы от бессилия. И впервые за очень долгий срок драконица была по-настоящему удивлена.
Может потому, едва справившись с удивлением, Летта улыбнулась и выдохнула:
— Я пойду с тобой!
— Тогда завтра начнем готовиться. — Айрин отвернулась к стене, и только стене улыбнулась. Сама не веря своему плану, но чувствуя, как за спиной с тихим шелестом расправляются крылья.
Жаль отнюдь не белые…
Летта тихо вышла, спустилась по ступеням всхода и выскользнула на улицу. За оградой двора она прикрыла глаза и выдохнула густую струю пепельного дыма. Из образовавшегося облака вылетела некрупная серебристая драконица и сорвалась в небо, сияющее колкими зимними звездами.
А Айрин лежала и задумчиво смотрела на бревенчатую стену. Ей многое предстояло обдумать, ведь то, что родилось в этой голове, выкрашенной в черный цвет, тоже было темным делом.
* * *
Дождь видно начался ночью, замочив крону раскидистой сосны, под которой устроились ночевать путники. К утру морось не прекратилась, и Майорин, посмотрев на рыдающее небо, предложил остаться на дневку.
— Если погода испортилась, то завтра будет ничуть не лучше. — Ворчала Айрин, она натянула на голову кожаный капюшон плаща и варила в котелке кашу.
— Зато кони счастливы.
— И где они? Пошел бы пригнал поближе, а то сожрет их кто…
— На обоих обереги, отпугивающие зверье, висят, никуда они не денутся.
— Гайташка счешет. Твою мать! — костер плюнул в лицо девушки дымом, Айрин зажмурилась, но поздно.
— Не счешет. — Майорин сам делал эти обереги и сам вплетал в гривы коней. — Ладно, пойду, сгоню их поближе, чтобы душу твою успокоить.
Девушка проводила мужчину долгим задумчивым взглядом. За ночь кони частенько убредали в даль-дальнюю, так что искать их приходилось уже с помощью колдовства.
Дождик моросил, каша кипела, а день только начался.
Айрин сняла котелок с тагана.
Из перелеска, у которого они остановились, раздался разбойничий свист. Первым показался Гайтан, здоровый жеребец боялся колдуна, будто заяц волка, и удирал от него так же прытко, смешно вскидывая стреноженные передние ноги. За ним, никуда не торопясь, трусила Потеха. Поросячья розовая морда выражала презрение и непонимание — ну почто ее гонят, бедняжку? Злой колдун шел следом, перекидывая из руки в руку крепенький грибочек.
В кармане оказался еще пяток.
— Будет нам обед. Или пожарим, или так сгрызем.
Айрин грибочки тут же прибрала, от греха подальше, Гайтан любил пошарить по сумкам и карманам, а уж оставленное на воздухе почитал своим по праву.
Колдун оттащил котелок под сосну, достал миску и ложку. Айрин копошилась у костра, прилаживая новое полено. Дождик продолжал кропить землю, в сером небе мелькнул чей-то хвост.
— Майорин!
— Вижу. — Колдун невозмутимо продолжил жевать.
— Дракон!
— Я вижу. Дракон, серый лесной дракон. И что?
— Первый раз… Живой…
— Еще бы, у вашей Инессы их на снадобья перебили, а здесь Инесса далеко, а лес глухой.
— Я хочу на него посмотреть.
— Смотри. Ты есть будешь? Или это все мне? — Колдун положил себе добавки.
— Вблизи!
— Так он тебе и покажется. Он вылетел-то только потому, что облака сегодня низкие.
— Майорин, вон! Он приземляется в тот лес. Если мы сейчас…
— Айрин, успокойся. Это просто здоровенная зубастая ящерица, охотящаяся на оленей, козлов и прочую копытную живность. Поговорить с тобой о природе-погоде она не сможет.
— Я знаю, что разумом обладают только высшие драконы. Но я никогда…
— А теперь видела. Так я доедаю?
… дождь все шел, уже пронизывая намокшую крону сосны, и некуда было от него укрыться, да эти двое не очень-то и пытались. Они оба привыкли к холоду и сырости, привыкли греться у живого огня да спать под промасленной кожей плащей, защищающей от воды.
— … считается, что первыми были они. Драконы, они были очень разные, высшие обладали магией и разумом, черные и красные зачатками и того и другого, а остальные просто ящеры, только крупные. Высшие, кстати, считают нас равными по разуму с черными и красными. Обижаться бесполезно, кое в чем они правы. Чары, доступные дракону нам могут только сниться, а продолжительность их жизни дает им возможность накапливать знания и опыт.
— А высшие отличаются внешне от лесного, например?
— Отличаются. Дракон растет всю жизнь, но в одном возрасте высший будет мельче, суше и ловчее. А еще все высшие драконы имеют яркий металлический отлив. Золотой, серебряный, медный… чешуя остальных драконов тусклая. Серый, коричневый, зеленый — это лесной вид, синий, бирюзовый, желтый — морской. Живет он на суше, но вот охотится в воде. Горные драконы: красный и черный, почти исчезли. Высшие с распространением людей забирались все дальше в горы и постепенно горный дракон исчез. Но стоит родиться глупому дракончику, как его нарекают черным или красным. Короче говоря, и драконы склонны к человеческому лукавству.
Летта ехала впереди и вряд ли подозревала, о чем думала ее спутница, вот уже два дня они двигались к старым, пологим и поросшим густым лесом горам. Горы эти были отрогом Черных гор, с которых они не так давно спустились. Но если в Черных горах, то тут то там, сияли острые пики, то здесь едва можно было заметить ленивые лесистые вершины, совсем не крутые. Два игреневых коня одинаково легко шли и в горку, и под горку, а их всадницы мало говорили.
Айрин вспоминала всё, что знает про драконов, а выходило, что толком не знает ничего.
— Да что такого в драконьей крови? — Айрин наблюдала, как гаснут руны на предплечье колдуна.
— Сила.
— Как моя?
— Наоборот. Твоя сила — хаос, драконья — порядок. Я не знаю, как лучше объяснить, никто не знает.
— Но почему оно сдерживает исток? Почему нет шрамов, но эти руны не тускнеют с годами.
— Ты задаешь очень много вопросов.
— Мне надо знать.
— Я сам не все понимаю.
— Но говоришь мне еще меньше!
— Тогда просто поверь.
— Во что? — Айрин подняла вверх растопыренную пятерню и придирчиво ее осмотрела. — У дракона золотая кровь… она действительно золотая?
— Гм… близко… Высыхает становится бурая. Барды склонны к преувеличению.
— Валья написал балладу, назвал Серебряный дракон.
— Он не собирается ее петь?
— Он сжег ее, Майорин. Говорит, что ему снится по ночам, что он поет "дракона" и вы с Леттой сжигаете его заживо.
— Валья выдумщик и дурак.
— Но он прав, Майорин. У вас слишком много тайн.
И из-за этих тайн она так толком ничего и не узнала про драконов. Как старательно они оберегали секреты друг друга, как скрывали даже от самых близких тайну своей связи.
"А может это связь делает их уязвимыми?", — подумала Айрин.
— Эй! — Летта придержала коня, — видишь дымок?
— Ну.
— Там оставим скотину. Дальше пешком.
— Завтра?
— Сегодня. Пошли галопом, на конюшне отдохнут.
Айрин только выругаться успела, её конь рванул за дружком, не дожидаясь понуканий.
Деревня была на семь домов, Летту здесь знали, она бросила отроку лет четырнадцати пару серебрушек, пообещала вернуться самое большее через седмицу. Паренек скрылся в сенях, откуда вытащил две пары лыж, и подхватил повода коней.
Тюки с вещами закинули на спины, привязали лыжи и очень быстро пошли дальше, не тратя ни секунды короткого зимнего дня.
Когда остановились, уже крепко стемнело, драконица отодвинула лапы старой ели и указала на устланную хвоей пещерку.
— Лыжи туда.
— А спать мы не будем?
— Потом поспим.
Еще пару верст шли пешком, увязая в снегу выше колена. У Айрин закоченели ноги, но она упрямо терпела. В конце концов, в Черных горах было хуже — холоднее.
Они вышли к просторной поляне, притаившейся среди елей.
— Достань веревку и тюк. И надень мой кожух.
— Заче…..м?
— А как ты собираешься держаться?
Перед ней сидел красивый серебристо-серый дракон с белыми каемками на каждой чешуйке.
— Залезай.
Замотанное платком лицо все равно жег ледяной ветер, а руки в варежках скользили по замерзшей веревке, судорожно пытаясь схватиться еще крепче. Айрин зажмурилась и старалась не дышать, каждый взмах мощных серебристых крыльев подкидывал ее вверх, а потом жестоко бросал вниз. Ей уже доводилось летать с Леттой, но тогда та подхватила ее лапами и несла от силы версту. Сегодня драконица затеяла пролететь все двадцать. И все двадцать Айрин думала только о том, как бы не свалиться с эдакой здоровенной животины.
— Прекрати пытаться меня раздавить! — возмутилась драконица, Айрин послушно расслабила ноги. Стало еще страшнее.
На востоке начало светать, когда Летта стала снижаться, закладывая широкие круги.
— Да открой уже глаза, посмотри как тут красиво. — Опять раздалось в мыслях. Девушка с трудом раскрыла смёрзшиеся ресницами веки.
По макушкам елей уже скользили ласковые солнечные лучи, снег посветлел и засветился, в плотном кольце холмов открылась просторная долина.
— Если сказать на вашем языке, то это Дом драконов, Айрин, Торрекье Лакуда.
— Похоже на бараалле.
— Это язык эльфов, и верно у них с бараалле общие корни. У нас нет языка, мы не говорим. Впрочем, мы заимствовали письменность у древних. То, что вы называете бараалле.
Они приземлились на скованную льдом реку, и долина неожиданно ожила. Откуда-то из чащи высунулась хитрая драконья морда и тяжелыми прыжками, взмахивая маленькими крылышками, заскакала к прибывшим. Увидев человека, дракончик замер и зарычал.
И тут на Айрин обрушилась вся мощь драконьей речи.
Поток сумбурных цветных образов, возмущения и испуга.
— Он тебя боится, не знает, что ты за зверь такой, и боится.
— Я в пять раз меньше.
— Но от тебя веет силой.
— Ты привела исток? — вопрос был задан больше для Айрин, потому что Летта ответила пустоте гулким рычанием.
Пока Летта сверлила глазами холм Айрин осторожно шагнула к дракончику, пытаясь думать как можно ласковей и теплее. Девушка сама не заметила, как из протянутой руки заструилась сила. Дракончик насторожился, чуть подставил удлиненную морду и фыркнул. Дыхание было горячим, и наледь на кожухе и шапке превратилась в мелкие капельки.
— Пойдем, я отбрехалась. Уж извини, людям здесь не рады.
— А черным драконам?
— При чем здесь они?
— Майорин говорил, вы сравниваете нас с ними.
— Майорин болтун.
* * *
Дракон был молодой, чуть меньше Летты. Как и она, серебристый.
— Ну, Шипом зови. — Представился он, изучая исток. — Сейчас Летте устроят нагоняй, а мы с тобой пока в тепло пойдем.
Драконица фыркнула и покосилась на недружелюбный холм, который продолжал ворчливо её отчитывать.
— Значит предложение как у Летты? Ты мне ваше рыло, я тебе силушку колдовскую?
— Да. А откуда вы знаете велманский?
— А я не знаю. Я просто думаю так, чтобы ты поняла, а ты сама слова подставляешь.
— И Летта так делает?
— Ей проще, она действительно знает ваш велманский. И что хорошего в человеческом рыле?
— Станешь пастухом, уведешь стадо, нажрешься… — задумчиво пробормотала Айрин.
— Ехидная девка.
— Я не знаю, какой вам в этом прок. Летта говорила я должна убедить себе дракона… Но если честно у меня только один довод. Любопытство.
— Хм… Подумай-ка о своих городах. Я посмотрю.
Айрин пожала плечами, прикрыла глаза и стала вспоминать.
Она еще раз бросила взгляд на стены храма, такие же серые, как и небо над ее головой. Стены, покрытые язвами и пигментными пятнами старости. Надо было прийти сюда раньше, еще по возвращению в Вирицу. Надо было…
Но Айрин казалось, что как только матушка Денера увидит ее, она все поймет. Поймет, какое Айрин чудовище.
Не то чтобы она верила в Трех богов и боялась их гнева… Но верила в матушку, и боялась ее… разочаровать.
— Айрин! — одна из сестер, неловко взмахнула пустым ведром, из которого только что выплеснула помои. — Айрин!
— Здравствуй. — Тихо проговорила девушка. — Здравствуй, Галла. Матушка здесь?
— Да. Тебя не было… довольно долго… Куда ты пропала? Мы думали…
— Я… — Айрин помедлила, собираясь солгать. — Я ездила домой.
— Домой? В Инессу? — когда-то Айрин сказала им, что родилась человеком в семье колдунов. И ее бездарную, обучили лечить травами. Это было правдой, просто правдой не всей. — Говорят там сейчас неспокойно.
— Да, неспокойно. — Медленно проговорила Айрин. — Пойдем в храм, Галла. Я давно не была там.
Они прошли вдоль разрушенной храмовой стены, поднялись по обветшалой лестнице. Дома милосердия, где управляла матушка Денера, не пользовались особой любовью у богатых горожан, а бедняки не могли пожертвовать большие деньги… Если вообще могли жертвовать что-то помимо своей жизни. Внутри ничего не изменилось. Все та же беднота и чистота. Тщательно подметенные полы, аккуратно подшитые занавески из дешевой небеленой ткани. Грубо срубленная деревянная мебель на просторной и холодной кухне.
— Айрин? — матушка оторвалась от листа пергамента, на котором писала ровным четким почерком, — очередное прошение Консату — поняла Айрин. Не первое и не последнее и, скорей всего, бесполезное. Матушка посылала эти прошения раз в месяц, не смотря на отсутствие ответов. Один раз Айрин спросила у нее, зачем она тратит пергамент и чернила на того, кто не потрудится даже прочитать ее послание. Тогда матушка ответила ей, что смиренная просьба всегда будет услышана… Но и смиренная просьба может быть настойчивой.
Есть вещи, в которые сложно поверить. Айрин всегда было сложно поверить, что все ее поступки продиктованы чьей-то волей. Что все с ней случается, находится в чьей-то власти.
— На все воля Божия. — Сказала матушка, когда они остались одни и девушка, было, открыла рот, чтобы поведать той о своих прегрешениях. — Ты не тот человек, кому исповедь принесет облегчение. Думаю, мне не нужно об этом знать. Сколько раз ты спорила со мной о значении слова грех? Помнишь?
— Да, матушка.
— Не надо, дочь моя. Не надо каяться. Тебе не надо. Покаяние не принесет тебе облегчения.
— Мало кто в храме скажет подобное. — Пробормотала Айрин.
— Я не стала бы матерью настоятельницей, если бы была слепа. Вера часто слепа, Айрин. Но слепая вера, не годится для целителей.
— И вам свойственна мудрость. — Улыбнулась Айрин, поднимаясь со скамеечки стоящей под ликом Матери Богини. У лика были такие же хитрые и добрые глаза, как у Денеры.
— Гордыня — это грех, дочь моя. Избави меня Богиня от него.
— Мне уйти?
— Скоро полуденная молитва. Пойдем.
— Я не верю в…
— Молитва еще никому не вредила. — Оборвала ее Денера. — Если тебе так будет проще, то думай, что сие очистительный транс, к которому прибегают колдуны, чтобы восстановить свои силы.
— Хорошо, матушка.
— Хитрюга. — Усмехнулась Денера. — Ты надеешься после поболтать с сестрами, и знаешь, что я тебя к ним не пущу, пока ты не почистишься от мирской грязи. Пойдем. Не гоже опаздывать.
В молельне пахло свечами и ладаном. Айрин тут же захотелось чихнуть, она прикрыла нос рукавом, стараясь скрыть несвоевременный недуг. Тихо чихнула.
Как назло в носу продолжало свербеть, и чихать хотелось все больше.
"У меня непереносимость веры", — подумала она, делая вид, что склоняется перед фресками на стенах, молитвенно прижимая руки к губам. Чихнула.
Матушка Денера заметила все ухищрения девушки, но лишь улыбнулась. Эту Айрин она знала.
Не ту, что пришла к ней с больными глазами, готовая покаяться будто смиренная монашка. А такую — чихающую в молельне от острого и вязкого запаха ладана, глядящую на лики богов, будто находится с ними в преступном сговоре. Так словно потом они вчетвером пойдут в город пакостить, развешивая нижние портки на вывесках корчм.
Жрец дождался, пока на башне запоет колокол. Сестры выстроились на хорах. Звонкие голоса прорезали пустоту храмового свода, рассекая высокую молельню, будто водяные струи под напором.
— Не молись, раз не умеешь. Но моли. — Говорила матушка Айрин, впервые вталкивая упрямицу в молельню. — Моли о пощаде, о любви, о надежде, моли за меня и за своего колдуна. Моли. И тебе будет легче.
Айрин не знала молитв. Не верила в волю Божию.
С хоров, пронзительным криком рвалось пение.
Лики на фресках сочувственно смотрели на малочисленных прихожан. Горели свечи, совсем не чадя.
Тонкие, темные длинные свечи. Так не похожие на обычные.
— Моли о тех, о ком думаешь. — Шепнула ей матушка, ласково поправляя сбившийся платок на волосах Айрин.
— Разве они ответят? — одними губами спросила Айрин, смотря на фрески. — Разве они существуют?
Кто знает…
Моли. Не молись, но моли.
Тонкие пальцы сплелись на груди, судорожно сжались…
… Если меня хоть кто-нибудь слышит… духи вы или призраки… те, кто принял смерть от моей руки… стоящие в том проклятом зале… химеры, которые когда-то были людьми… Лоренц Фарт…
На хорах повисла тишина.
…молодой маг, набросившийся на меня со спины… если меня кто-нибудь из вас слышит…
Одинокий чистый голос взлетел вверх.
…я не молю о прощении… ибо такое нельзя простить… но отпустите меня… дайте жить дальше… пустите… и простите…
К голосу один за другим с небольшим опозданием начали присоединятся другие. Из-за за сбивки слова мешались, так что понять, о чем поет хор было сложно. И все же Айрин понимала. Хор молился и благословлял. Хор плакал и ликовал. Хор верил, надеялся, просил, и ничего не ждал.
И Айрин плакала, уже не стыдясь своих слез, потому что в хоре ей мерещились голоса тех, кого она умоляла отпустить ее.
Выходя из молельни, она вопреки обычаям не развернулась, чтобы осенить себя треугольником, а просто пошла дальше. Жадно дыша, прогоняя смолистый храмовый дух из легких. Морозный зимний воздух обжигал, но казался упоительно сладким.
Во дворике перед молельней переговаривались прихожане, многие разбивались по парочкам и шли по своим делам.
— Дочка… — услышала девушка за спиной. Худая невесомая рука легла на ее плечо. — Дочка… Ты плакала в молельне. Плакала о смерти, не о жизни.
Айрин обернулась и дико уставилась на сухую, будто ветка, какого-то узловатого дерева, выбеленная морем и годами, женщину. Совсем не старую, но какую-то древнюю.
— Черно у тебя за душой дочка. Богиня мне сегодня наказала сюда прийти, встретить тебя.
Сумасшедшая поняла Айрин. Очередная рехнувшаяся на вере сестрица, слышащая голоса Богов.
— Не веришь ты мне, вижу. Но ты послушай, Сюшу. Старая Сюша с тобой повидаться пришла. На тебя посмотреть. Ты думаешь ты одна. Все тебя бросили. Так оно и есть. Права ты, хоть и верить в это не хочешь. За смерть молишь, о мертвых больше, чем о живых думаешь. Потому и одна. Мертвые тогда тебя простят, когда живые простят. Мертвым все равно. Слушай, старую Сюшу Богиня прислала. Слезы больше не лей. Хватит лить слезу. Сюшу слушай! Мертвые пусть молчат! О живых думай. Живые они в тебе нуждаются. Тому человеку больно, плохо, он тоже все о мертвых думает!
— Кому? — выдавила из себя Айрин, с трудом глотая ком в горле.
— Покалечили его, побили ему судьбинушку. Вот и думай о нем. Помоги ему. Он на твоем пути стоит.
— Кто? Имя скажи!
— Сюша не знает… Сюшу Богиня предупредить послала, благословить. Не знает Сюша.
Сумасшедшая медленно побрела дальше, оставив Айрин стоять с открытым ртом. Девушка со стукам сомкнула челюсти, наблюдая как худая фигурка в лохмотьях ковыляет по храмовому двору.
Небо постепенно затягивало облаками. Пошел мелкий сухой снежок.
Айрин вернулась в трапезную, где уже разливали по мискам похлебку. Девушка нашла свободное место между двумя сестрами, поставила миску и пошла за куском хлеба и ложкой. Сестра на раздаче весело ей подмигнула, приветствуя.
Похлебку сварили из осенних кабачков, отрастивших толстую трудно пережевываемую шкуру. Сестры сплевывали ее и складывали около мисок, самые же отважные глотали целиком. Еще в похлебке плавал лук, морковь и репа. Айрин поймала на черенок длинную луковую соплю и брезгливо повесила ее на край тарелки. Сестра по соседству удивленно на нее покосилась — она только что со смаком всосала такую же.
— Хочешь? — сердечно предложила Айрин. Монашка сморщила нос и фыркнула в ложку. — Как хочешь. — Девушка пожала плечами, складывая к одной вялой лучине другую.
А вот хлеб в храме пекли чудесный. Пекли в маленькой глиняной печке, сложенной прямо во дворе. Раньше Айрин всегда прихватывала домой краюху, оставляя в жертвенной миске рыночную стоимость хлеба.
Майорин смеялся, что она единственный человек, который честно обворовывает храм.
После трапезы посуду сложили горками, со стола смели крошки и непрожеванную кожуру кабачков. Монахини принесли глубокие ушаты, послушницы ведра с горячей водой. Застучали миски, завозились тряпки и, наконец, раздались веселые женские голоса. Будто простые горожанки, монахини говорили о новостях и сплетничали.
— Нынче на площади собаку камнями закидали, думали оборотень. Жалко псину… — вздохнула одна, проводя пальцем по вымытой тарелке, проверяя чистоту.
— Оборотень-выворотень! — пробурчала другая. — Дурни!
— Дурни-дурнями, но тварь какая-то по улицам бегает.
— Что-то не видно этой твари в наших краях.
— Какая же нечисть рискнет зайти на святую землю? — задала провокационный вопрос сероволосая послушница. Раздалось всеобщее согласное мычание. Только Айрин едва заметно усмехнулась, но спорить не стала. Она-то хорошо знала, что лучшее средство от нечисти — это рогатина или острый меч, а святую водицу эти твари полакают с превеликим удовольствием, наслаждаясь ее чистотой и вкусом. И в ответ разве что благодарно рыгнут — перепив.
— А государыня, говорят, брюхатая ходит. — Поддала Айрин жару.
— Ох! Слава богам, наконец-то наследник у Его Величества!
— Слышали, что про его брата говорят? Он открыто живет с любовницей! — Айрин принялась усердно мыть собственную миску.
— Ну и ладно, откуда он вообще взялся брат этот? Может он и есть оборотень?
— А архимаг вчера опять к матушке приезжал, я собственными глазами видела, как она его во дворе встречала.
— Ох… девоньки… матушка услышит, мало нам не покажется.
— И верно… что ты там, Айрин, про государыню говорила?
Последняя миска устроилась на длинной тряпице для сушки. Вода из ушатов потекла в сточную канаву, сестры разбрелись кто куда. Одни надели полушубки и отправились чистить снег или помогать в центральном храме. Другие вернулись в лекарню, заниматься немногочисленными больными, большинство из которых страдало от обморожения, заработанного спаньем в сугробе. Третьи занимались еще чем-то — как обычно работы в храме было много.
Айрин обтерла руки рушником, не одеваясь, вышла во двор, где нырнула в неприметную дверцу замшелой башенки. Винтовая лесенка пронизала три этажа кладовых. На четвертом было тепло. У матушки Денеры трещала печка, сама настоятельница стучала спицами, вывязывая нечто длинное и серое.
— Айрин. — Кивнула она.
— Матушка, мне пора уходить. Я зашла попрощаться.
— Помогла тебе молитва? Не отмахивайся, вижу, что помогла. Заходила бы почаще, Айрин.
— Матушка, ко мне подошла странная старуха… Сюша…
— Сюша… она не старуха, доченька, чуть старше тебя. Когда она переболела Луарским тифом, стала такой. Осинья — ее звали. Помнишь? Ты тогда приходила со своим колдуном.
— Осинья? Осенька? — Айрин прижала ладонь к губам и прикусила указательный палец. Дурная привычка, которая никак ее не оставляла. — Она тогда сильно болела…
— Да сильно. Осенька так и не оправилась, она была тогда только послушницей, и я отправила ее домой. Думали, помрет к лету. — Матушка справила священный треугольник. — А она живет. Вот только странная стала, говорит божьими голосами, видения ей приходят. Да всегда по делу. А на Осю больше не отзывается. Зовет себя Сюшей. Мы уже и привыкли. Божий человек наша Сюша. Что она тебе сказала, запомни.
— Матушка… а вам не интересно, что она сказала?
— Айрин, Айрин… это неважно. Для тебя важно, а мне знать незачем. Иди с Богом, пусть тебя Богиня хранит, а сын их дорогу указывает, освещая путь во тьме. И не убоишься ты зла, потому что они с тобой.
Айрин спустилась по лесенке, считая ступеньки, она уже выходила за храмовые ворота, когда впервые оглянулась. Посмотрела на серые стены, замшелые, нуждающиеся в ремонте.
— Да не убоюсь я зла… — прошептала она и улыбнулась — Да убоится зло меня, раз я такая страшная.
— Я больше узнал о тебе, чем о людях… Но ты забавная, а почему ты считаешь себя чудовищем?
— Видно так оно и есть.
— Расскажи.
Рассказывать дракону оказалось необыкновенно легко, не надо подбирать слов и выражений. Воспоминания сами скользят в голове седыми змеями. И Айрин отпустила их на волю, позволяя Шипу узнать все от начала до конца. О том, кем она родилась и как росла, о том, как стала истоком и как она училась им быль, как попала в плен к Фарту и как боялась сойти с ума, как приготовилась умереть, забрав с собой весь замок. Как спаслась и еще долго не могла поверить, что не бредит, как познакомилась с Леттой, как они добирались до Вирицы, и как она из Вирицы ушла. А Шип, смежив тяжелые веки, казалось, видел каждый миг жизни девушки, которая сидела прислонившись к стене его пещеры на двух толстых кожухах, протянув бледные руки к распаленному для нее костерку.
* * *
Айрин задумчиво склонилась над картой, чуть покусывая губы, поводила пальцем по нарисованной Урмале.
— В Милрадицы с Роканкой соваться не стоит, мама наверняка дезактивировала телепорты… А вот Кордер не подчиняется ни Вирице, ни Инессе… Как думаешь?
Летта приподняла голову, лежащую на вытянутых лапах, сейчас драконица напоминала девушке огромную чешуйчатую кошку.
— У тебя есть деньги на портал? Может проще тогда заказать точечный перенос?
— Не проще. Точечный перенос вещь весьма подозрительная, а так приспичило богатой горожанке к родственникам в гости.
— Рис-скуешь. — Айрин уже начала привыкать, что мысли Шипа для нее звучат приятным мужским тенором с легкой хрипотцой и змеиным присвистом. Леттины высказывания были обычными, тем самым голосом, который девушка слышала от драконицы в человеческом обличье. Шип продолжил: — До Цитадели еще надо добраться, опас-с-сно!
— А я и не надеюсь, добираться в крытых санях со слугами и охраной.
— А мы значит полетим…
— Боитесь? — хмыкнула Айрин. Шип негодующе изрек:
— До чего мерз-ский ис-сток!
— Трусливый дракон. — Ввернула "мерзкий исток", заработав два неприязненных взгляда драконьих глаз.
— Вот и все. Все старания насмарку. — Вслух подумала Летта, но Шип похоже вошел в азарт и не собирался отказываться от рискованного плана истока. Что привлекало дракона больше: возможная перспектива обращаться в человека или процесс добывания денег было не ясно, но Айрин ему явно нравилась, Летта даже немножко приревновала, глядя как эти двое одухотворенно спорят из-за какой-то мелочи. Кого именно она приревновала драконица не знала, с одной стороны это она привела Айрин из Велмании, спасла от смерти и хандры, а та отчего-то живо болтает с Шипом, а Шип знай наслаждается, когда девичьи пальчики поглаживают нежную чешую шеи. Потом Летта подумала, что вроде именно этого и добивалась, но в разговор все равно вмешалась, помешав выяснению, кто все-таки сильнее боевой маг или дракон.
На претворение плана Айрин в жизнь ушло три дня, не считая дороги до Сокольего Крыла. Айрин купила себе длинный плащ, скрывший лохматую доху, ножны с мечом и страшненькие, но теплые сапоги. Плащ оказался слишком длинным — пока девушка шла до портальной башни она три раза запнулась и один раз все-таки упала. В башне она довела старичка мага до бешенства, по серебрушке высчитывая оплату и трижды перепроверив. Маг до того злился, что позабыл спросить на кой бес такой молоденькой особе приспичило телепортироваться в Кордер, где рядом если еще не идет, но назревает война.
Летта убедившись, что Айрин благополучно отбыла в Велманию, поспешила к месту встречи в Шипом, где тот попытался сожрать ни в чем не повинную лошадь драконицы. Иначе как к еде Шип к этой животине не относился и страшно удивлялся, почему подруга столь трепетно оберегает тепленький и вкусный кусок мяса и беспрепятственно позволяет ему скрыться в лесу.