В подавленном настроении Шустов входил в кабинет Путилина. Плечи поникли, словно на них бросили несколько пятипудовых мешков. Руки висели плетьми. Видимо, тяжело давались раздумья.

– Ваш…

– Григорий, зови меня просто Иваном Дмитричем, – перебил Шустова начальник сыскного.

После некоторого молчания допрашиваемый, бросавший украдкой взгляды на Соловьёва, сообразил, что тот, шедший из «Заведения» за ним, тоже агент сыскного.

– Тут долго думать не над чем, – Шустов вытер вспотевшие ладони о штаны, – вижу, обложили вы меня, как щенка первогодку. – Иван Дмитриевич не перебивал, надо было, чтобы сам Гришка выговорился. Ему нужно больше всего, долго, наверное, держал в себе, прятал подальше. Ан нет, просилось наружу, вот и Ваське Пилипчуку рассказывать о Шуваловском начал не спроста. А созрел нарыв, требующий острого хирургического лезвия. – Как говорится, один раз оступишься, так можешь не удержаться. А вниз дорога длинная, остановиться будет нельзя. Вот я упал, пальцы кровавлю, но держусь. Вот вы, Ваш… Иван Дмитрич, спрашиваете про Тимошку, а у меня душа о другом болит. Вот погубили человека. А за что? За то, чтобы машну набить. Так, вы правильно заметили, я, как был простаком, так и остался. Мне от щедрот своих кинет кость Тимошка, я вроде бы и обижен, но утёрся и дальше пошёл. Нет уж, не хочу рядом с ним стоять, не я же за верёвочку тащил. Не я. В тот день, каюсь, знал. Что пойдём на смертоубийство, но до последнего часа не верил я. Казалось, так детские игрушки, на вроде салок. А вышло совсем иначе. – Гришка вздохнул полной грудью, – спрашивай, Иван Дмитрич. Не хочу больше греха на душе держать, покаяться хочу, ей Богу, – и осенил себя крестом.

– Ты помнишь, как дело было?

– Вовек не забыть.

– Тогда по порядку рассказывай.

– Тимошка прознал, что у торговца…

– Кого?

– Так, Тимошка сказал, что он чем—то торгует, и мы меж собою его торговцем и звали.

– Хорошо.

– Так у торговца денег куры не клюют, вот и задумал сперва залезть в дом. Но не получилось. Нет, залезть—то залезли, но с железным ящиком не справились. Так и ушли, не солоно хлебавши. Я успокоился, ну, не получилось, значит не наше дело. А Тимошка тот заводной, не остановится, пока своего не получит. Я ему тогда говорил: «Бросай, что зазря время переводить?» А он: «Доберусь до денег». И все тут. Он тому торговцу заказ сделал, вроде бы дом ищет под открытие нового дела. Сейчас не помню какого, да и при разговоре—то я не присутствовал. А потом Тимошка узнал, что торговец портфель новый купил и хотел деньги перевезти за город, целых тридцать тыщ. Вот ко мне и пристал Тимошка, упускать, говорит, такое нельзя. Само нам в руки падает, другого такого случая не предвидится.

– На чем в Шуваловский приехали? – подал голос Путилин.

– Так у меня знакомый, – Шустов повернул голову к Ивану Дмитриевичу, – служит в усадьбе под Петербургом. У него, как раз хозяин за границу уехал, так его за красненькую и отрядили. Он нас привёз и в усадьбу и уехал.

– Где он сейчас?

– У барина. Место хорошее, что ж ему бегать.

– Имя и фамилия у него есть?

– Да, есть. – Тихо произнёс Гришка, – его тоже след?

– Он нужен, как свидетель, ведь Тимошка все на тебя будет говорить. Что ты придумал, а не он.

– Пахом Игнатьев, усадьба в Сертолово.

– Найдём. А дальше?

– Как в парк вошли, торговец до последнего часа и не догадывался ни о чем. Тимошка на пару шагов отстал, верёвку, припасённую ранее, из кармана достал и на шею. Ногой еще в спину упёрся. Торговец—то росточком мал был, закряхтел. Глаза навыкате. Уж я тогда испугался, а тут ещё голоса какие—то рядом. Мы за руки и под кусты, а сами деру. Тимошка только портфель прихватил и до города пешком дошли. Боялись, что как разыскивать начнёте, так всех извозчиков проверите. А те, не дай Бог, нас вспомнят.

– Толково придумано, но отчего ты зол на Тимошку?

– Так он. Подлец, сунул мне четвертной и говорит, нам, говорит, затаиться надо. Пока шум стихнет, ты в столицу приедешь. Мы деньги и разделим.

– Почему сразу не поделили.

– Мне Тимошка сказал, что бумаги продать надо, там фамилии какие—то. По ним нас найти могут. Запутал меня, вот я и уехал сперва в Москву, потом в Киев, Одессу. В общем поколесил по России.

– Ну. Теперь самое главное. Как имя и фамилия Тимошки и где он ныне проживает?

– Зовут его Тимофей Синельников, он так же, как и я с Новгородской губернии. С ним, наверное, поэтому и сошлись. Живёт в Мытнинском переулке, там один каменный доме, так в нем.

– Это же… – начал Соловьёв, но Иван Дмитриевич на него грозно взглянул и тот умолк.

После того, как Шустов, оказавшийся не шибко грамотным, но все—таки свои подписи поставил под допросными листами, был препровождён на Офицерскую, в Литовский замок.

Путилин отхлёбывал порядком остывший чай и был чем—то озабечен.

– Иван Дмитрич, – Соловьёв теребил усы. – А ведь дело, кажется, движется к завершению?

– Я так пока не думаю, – отрывисто ответил начальник сыска.

– Отчего? – победное чувство на лице Ивана Ивановича сменилось недоумением.

– Посудите сами, – Путилин откинулся в кресле, – что против Тимошки мы имеем? Один пшик и только. То, что показывает Шустов, так с таким же успехом покажет и Тимошка, что, де, Гришка все придумал и верёвку на шею накинул, а на меня, честного, напраслину возводит, от себя подозрения убрать норовит.

– Так, – согласился сыскной агент, – а показания, – он заглянул в допросный лист. – Пахома Игнатьева?

– Ну и что? Тимошка скажет. Ну да, подвозил нас вышеупомянутый извозчик, так по дороге было, вот и взял со скуки. А что у Шуваловского парка вышли, так я дальше к Матрене или Параскеве пошёл. Куда Гришка с неизвестным господином, знать не знаю, и ведать не ведаю. Вот такая картина получается.

– Тогда что?

– Придётся далее копать.

Соловьёв нервически засопел, не ожидал такого от Путилина, но через некоторое время, успокоившись, понял, что Иван Дмитриевич прав. Любой, даже самый ленивый присяжный поверенный, которого назначат в защитники Синельникову, камня от камня не оставит от обвинения. И получится, что Шустов на каторгу, а Тимошка с оправданием на волю, где продолжит тратить деньги, вымоченные в крови господина Прекрестенского.

– Иван Дмитрич, что же тогда? Поиски впустую?

– Вот поэтому мы должны подумать. Прекрестенский, по словам Шустова, вез тридцать тысяч в процентных бумагах.

– Может, в деньгах? – перебил начальника Иван Иванович. – Ведь мы о них знаем только со слов Григория, а тому, якобы сказал Тимофей Синельников.

– Тоже верно, но ведь кому—то вёз эти якобы бумаги или деньги, наконец, Прекрестенский, тем более в новом кожаном портфеле. Вот с них нам надо и начинать. Ведь направо и налево отставной поручик не говорил, что повезёт такие деньги. Значит, Синельников мог узнать от того, кто знал. Может, он знаком с ним?

– Иван Дмитрич, может, Прекрестенский сам Тимошке сказал.

– Это навряд ли. Мы ж тогда узнали про поручика, что он осторожен и недоверчив, поэтому он сказать о большой сумме не мог. Поручик ехал в ту сторону, поэтому решил завершить и дело с Синельниковым, тот искал дом под открытие нового дела. Значит, человек должен жить в той стороне.

– Столько времени прошло, – пожаловался Соловьёв.

– Что ж поделать? Не всякое преступление можно довести до конца по свежим следам, сами, голубчик. Знаете.

– Может, мне наведаться на Мытнинскую, поговорить с полицейскими, дворниками?

– А вот этого делать не след, не дай Бог, кто проболтается? Тогда Синельников во сто крат осторожничать станет, затаится. Тут подход другой нужен. Не съехал ли, вот это разузнать стоит, но не более.