Гостиная, в которой в ту минуту, пребывала Мария, представляла собой не очень большую комнату, свидетельствовавшую, что не так часто гости появлялись в этом доме. Смешение мебели всевозможных стилей, несколько картин хорошей работы соседствовали с откровенной мазнёй, видимо, хоть и держал при себе Дорофей Дормидонтыч женщину, но не позволял ей ничего менять.

Невысокая полногрудая женщина в синем платье, на плечи накинутой пуховом платке встретила Мария сыскных агентов у дверей. Темные волосы аккуратно причёсаны, только по вискам были выпущены колечки вьющихся волос. Полная шея с бусами из маленьких матовых шариков виднелись из воротника платья. В лице поражала бледность и черные, потухшие, несколько припухшие безжизненные глаза.

– Добрый день, господа! – произнесла она напевным голосом.

Василий Михайлович перед красивой женщиной шаркнул ногой.

– Добрый день! Мы. Агенты сыскной полиции, меня зовут Василий Михайлович Орлов, это Михаил Силантьевич Жуков. Разрешите?

– Да. Господа, проходите, располагайтесь, – она указала на два кресла, стоящих по стороны низенького столика.

– Позволите? – штабс—капитан указал на пальто.

– Да, да, – торопливо добавила Мария и присела на краешек дивана, положив руки на колени.

– Сударыня, просим прощения за вторжение, но возникли некоторые обстоятельства, требующие вашего разъяснения.

– Вы с известиями о Дорофее, – она запнулась, – Дормидонтыче?

– Возможно.

– Говорите прямо, я не привыкла ходить вокруг да около, – губы её дрожали, лицо и без того бледно, побелело, как только что выпавший снег, – я привыкла к правде, какой бы она не была.

– Как нам стало известно, вам. Сударыня, не ведомо, куда уехал Дорофей Дормидонтыч?

– Мне это не известно. В четверг вечером Дорофей засобирался, сказал, что надо съездить по делам к Нарвской заставе, вернётся к полуночи и с тех пор я его не видела.

– Он говорил, к кому должен заехать?

– Сказал только, что к землякам.

– Может он говорил, с какой целью?

– Сказал, хочет посодействовать в каком—то деле. А вот в каком? Простите, не знаю.

– Он с собою не брал больших денег?

– Нет, при нем было рублей пятьдесят, не более.

– В последние дни перед отъездом Дорофея Дормидонтыча ничего странного не происходило? Он не был чем—то расстроен?

– Нет, он не таил от меня ничего.

– Скажите, часто он так исчезал?

– О, что вы? Он любил точность во всем, если говорил, что вернётся к полуночи, то непременно тогда и возвращался. Отъезды, конечно, бывали, но не часто и не на столь длительный срок, – женщина подняла на Василия Михайловича черные глаза, – Вы нашли его? Он убит?

– Почему вы думаете, что его убили?

– Полно, господа, Нарвская застава славится по всему Петербургу, как опасное место. Вы нашли его?

– Вам стоит проехать в Александровскую больницу для опознания.

– Значит, нашли. – Она словно не слышала последних слов штабс—капитана, на лице не дрогнула ни единая мышца, только сжались в щёлочку губы.

– В последние дни Дорофея Дормидонтыча не спрашивали?

– Что? – Мария была занята своими мыслями и не услышала вопроса.

– Никто не спрашивал Дорофея Дормидонтыча после отъезда?

– Нет, у меня никто, может быть, у Семена?

– Иволгина?

– Да, его.

Штабс—капитан поднялся с кресла, вслед за ним и Миша.

– Вы в состоянии проехать в Александровскую?

– Да, да, я только накину на плечи шубу, – безучастно отвечала Мария, приготовившись к самому трагическому финалу.

До Фонтанки доехали быстро, мороз хоть и щипал за щеки, но пошёл на убыль. Дворники почистили проезжую часть от выпавшего накануне снега тротуары, а тротуары посыпали, как предписывало указание городского начальства, песком, почерневшим под ногами пешеходов.

Мария не произнесла ни слова, уставилась в одну точку и думала о своём, казалось в санях сидит белая мраморная статуя, только выбившиеся из—под платка волосы трепались встречным ветром.

В морге больницы, где на металлическом столе лежало тело, было прохладней, чем на улице. Миша поправил воротник и шёл последним.

Мария едва передвигала ноги, боялась увидеть неизбежное, к которому приготовилась в первую ночь отсутствия Дорофея Дормидонтыча, когда не смогла сомкнуть от беспокойства глаз, и поутру побежала к околоточному, который только отмахнулся, отговорившись сальной шуткой. Сейчас на ее лице не было ни слезинки, все выплакала тогда, когда ёкнуло в груди, и к горлу подступил какой—то горький ком.

– Прошу, – их встретил служитель, – вам неопознанного показать с Курляндской?

Штабс—капитан так посмотрел на встретившего их, что даже тот, повидавший всякого, умолк.

Женщина обернулась к Орлову и вполне спокойным тоном произнесла:

– Не беспокойтесь, я насмотрелась всякого в деревне, поэтому меня уже ничем удивить нельзя, – глаза оставались на удивление сухими, но припухлость выдавала, что ещё миг и ручьями польются слезы.

Миша прошёл вперёд и сам открыл половину лица Ильешова, чтобы проломленная сторона оставалась прикрытой.

– Это он, – выдавила из себя женщина.

Василий Михайлович кивнул, и Жуков поспешно набросил на лицо простыню.

– Пройдёмте назад, – Орлов взял Марию за руку и повёл к выходу, но она остановилась, вновь обернулась и твёрдым голосом сказала:

– Когда я смогу забрать Дорофея Дормидонтыча?

– Я думаю, завтра, – теперь штабс—капитан настойчивее взял руку женщины, – а сейчас надо идти.

– Да, – торопливо поправила платок, – что это я?

– На Курляндсой улице были знакомые у господина Ельешова? – спросил, провожая к выходу, Орлов.

– Не слышала.

– Извиняюсь за настойчивость, но, будьте так любезны, ответить на последний вопрос.

– Да. Конечно. – Рассеянно сказала Мария.

– Не собирался ли Дорофей Дормидонтыч продать трактир?

– Трактир? – Изумилась женщина.– Нет, такого не могло быть. Дорофей собирался где—то у Казанского ещё и ресторацию для господ открывать.

– Да? – Теперь настал черед удивления штабс—капитана. – И он уже подыскал дом или помещение?

– Вот этого я сказать не могу, в новые дела Дорофей меня не посвящал. Всецело взвалил надзор за трактиром на меня и говорил, что мне такой обузы достаточно.

– Интересно, значит ресторацию, – задумчиво добавил Орлов, – сударыня, не смею вас больше задерживать.

– Теперь, когда восьмой убитый опознан, и мы получили кое—какие сведения, – надевая перчатки, говорил штабс—капитан, – надо бы в сыскное ехать.

– А, – начал Миша, но осёкся, не смея продолжить.

– Да, – ещё раз повторил Василий Михайлович, не слыша восклицания Жукова, – в сыскное.

Миша послушно шел сзади.

– Василий Михайлович, – раздался голос раздосадованного младшего помощника, – уж не собрались вы пройтись пешком до нашего учреждения?

– А что? – Штабс—капитан обернулся и в его глазах Миша уловил насмешливый блеск, – почему бы и нет? Погода благоволит сегодня нам, так что. Мой молодой друг, коней отпустим мы на волю, а сами в травы мы уйдём.

Жуков даже остановился.

– Поэзия и вы? Мне казались несовместимыми.

– О, Миша, увлечения молодости. Кто из нас не грешил стишками?

– Вы правы.

– Ладно, об этом мы поговорим в другое, более подходящее время. Вот, что ты вынес из сегодняшних бесед?

– Одно, что убитый Дорофей Дормидонтович Ильешов.

– И только—то?

– А что можно было понять ещё?

– Многое. Миша, многое. К примеру, никто, кроме околоточного, не слышал о продаже трактира, никто, кроме Марии, не знает, что господин Ильешов намеревался открыть ресторацию. Не где—нибудь, а у Казанского собора. Занятно, господин сыскной агент?

– Так точно, занятно.

– А еще занятней, что Степан—свет Иволгин, очень уж благоволит к Марии и по её приезде пытался с ней заигрывать в отсутствие хозяина. Ведь Степан – кровь с молоком, видный молодец, но получил от ворот поворот. Мария же о его ухаживаниях ничего Ильешову не сказала.

– Это из каких соображений следует?

– Миша, – штабс—капитан хитро улыбался, – подумай сам.

– Наверное, – Жуков сдвинул к переносице брови, потом повторил, – наверное, если бы Мария пожаловалась хозяину, тот бы выгнал Иволгина из трактира.

– Вот, Миша, – Василий Михайлович поднял указательный палец вверх, – сколько раз я тебе говорил. Верь не сказанному, а понятому, ни в коей мере не домысливай, а стой здание на фундаменте фактов, сопоставлений, ну, и поведения тех, с кем разговариваешь.

– Я стараюсь.

– Ты не стараешься, Миша, а упускаешь очевидное. Вот, как ты разобрался с тем убийцей, что нашёл по непереваренному картофелю у убитого. Вот ты же обратил внимание на это в отчёте доктора, делавшего вскрытие.

– Тогда просто было.

– Так и сейчас просто. Если бы ты обратил внимание, каким тоном Иволгин говорил о хозяине, а каким о Марии. Или как она отзывалась о Степане. Ты должен подмечать, ибо ты сыскной агент, а не простой обыватель. На твоих плечах весит обязанность разыскивать преступником и как можно быстрее, чтобы другие остереглись. Вот, мол, есть в сыскном Михаил Силантьич Жуков, так тот, по следу на месте преступления, определяет злодея.

– Василий Михайлович…

– Нет, Миша. Преступник должен знать, что наказание его настигнет, тогда он подумает – совершать его или нет.

– Наверное, вы правы.

– А ты говорил далеко идти? За разговором и дорога не кажется такой длиной.