Через четверть час после Миши в кабинет явился в самом мрачном настроении надворный советник Соловьев. Небрежно бросил на соседний стул шапку с перчатками, что ранее за ним не наблюдалось, и не решался первым начать разговор.

– Да, – произнес Иван Дмитриевич, – видимо, тяжелый сегодня выдался день.

– Вы правы, – Иван Иванович положил руку на стол, – тяжелый, – согласился с начальником и с придыханием выдавил из себя, – ну, ничего с Синельниковым не получается.

– Бывает, – буднично ответил Путилин.

Соловьев поднял на Ивана Дмитриевича приободренный взгляд.

– Сколько за Синельниковым не ходят агенты, – начал надворный советник, – никаких изменений в жизни. По нему хоть хронометр сверяй. Прогулка, обед. Прогулка и больше носа из дому не кажет. Никого у себя не принимает, живет затворником. Чем занимается в снимаемой квартире, одному Богу известно. – увидев недовольное выражение на лице Путилина, дополнил, – не удалось нам узнать… пока.

– Так никто и не ходит к нему?

– Совершенно верно, правда, на днях заезжал один господи и то на пять минут.

– Выяснили, как зовут господина?

– Да, – Соловьев не стал рассказывать, что агент покинул пост и поэтому неизвестно, выходил ли Синельников из дому или нет.

– Иван Иванович, – нетерпеливо произнес начальник сыскной полиции.

– Некто Задонский, проживающий на Большой Мещанской в доме Глазунова.

– Уж часом не Сергей ли Евграфович? – Прищурил глаз Путилин, а во втором так и сияли искры непонятной хитринки.

– Так точно, – изумился надворный советник, – Сергей Евграфович.

– Значит, в нашем деле появился Задонский Сергей Евграфович и проживает все по тому же адресу.

– Вам он знаком?

– А как же! – Иван Дмитриевич посмотрел в окно, прищурив глаза, словно припоминая, – в шестьдесят седьмом, нет в шестьдесят восьмом пришлось вести дело о мошенничестве, вот в том деле и принимал участие Сергей Ефграфович, тогда за недостаточностью собранных сведений ему удалось остаться вне всяких подозрений. Смотри—ка, лет прошло немало, а он, значит, с темными делами не покончил. И какими делами он нынче занимается?

– Я наводил справки, так господин Задонский посредничает. подыскивает дома, усадьбы, имения, не чурается торговых дел.

– Посредничает, стало, быть.

– Да.

– Понятненько, понятненько, – Иван Дмитриевич барабанил пальцами по столу, – стало быть, наш Синельников имеет намерение покинуть столицу и сделаться хозяином… Не думаю, чтобы он удовольствовался домом или усадьбой, скорее всего он замахнулся на имение там, где его никто не знает?

– Может быть, – пожал плечами Иван Иванович, – но я не вижу, к сожалению, наших дальнейших действий. Тимошка ускользает, как уж в высокой траве.

– Отнюдь, – Путилин смешно почесал пальцами левой руки нос, – нам в этом поможет господин Задонский.

– Каким образом и в чем может заключаться его роль?

– Вот какая штука, что Сергей Евграфович нам поможет, можете не сомневаться. Это мое дело, каким образом. А вот остальное – наше везение. Если Синельников собрался покупать, допустим, имение, ведь он хочет доживать век, не о чем не заботясь. Так?

– Допустим, – ответил в том же тоне Иван Иванович.

– Тогда он должен расплачиваться ассигнациями…

– Прекрестенского?

– Да.

– Иван Дмитрич, прошло столько времени и вы думаете, что он не использовал их?

– Синельников, как вы говорите, да и я успел его узнать, очень осторожный человек, лиса в человеческом обличье и, я не думаю, что он потерял осторожность и начал расплачиваться ассигнациям, о которых он знает, что их номера аккуратный Прекрестенский переписывал в журнал.

– Но мог поменять в других городах?

– Иван Иванович. Вы противоречите сам себе, ведь вы мне докладывали намедни, что за последние годы Синельников никуда из столицы не выезжал, так?

– Совершенно верно, но…

– Вот получит деньги за покупку Задонский и принесет их нам, а там мы уж посмотрим, совпадают номера ассигновок или нет.

– Что ж, будем уповать, что все получится, как задумано, иначе…

– Договаривайте, Иван Иванович, договаривайте. Не сумеем доказать вину Синельникова, уйдет от людского суда и будет проводить дни в неге и богатстве, проживая деньги, полученные кровавым путем.

Осталось пройти Василию Михайловичу самое неприятное место, меду строившихся двух доходных домов. Зима, поэтому приостановлено всякое действо до теплых деньков. Сторожа не стремятся выполнять возложенную работу. поэтому с наступлением темноты, не кажут носа на улице. Да и зачем? Никто не ходит, а если и прошмыгнет мимо домов, так ничего ж не случается. Фонарные столбы не так близко.

Штабс—капитан не каждый день, но бывало, ходил здесь. Все таки и ближе, и быстрее, нежели обходить улицу до следующего проспекта, чтобы возвращаться по параллельной улице. Сегодня он шел спокойно, не озираясь украдкой по сторонам. Да и кого бояться, рассудил он. И не заметил, как на некотором расстоянии следовал высокий господин в черном пальто с поднятым воротником и в шапке, натянутой по самые брови, и старался тот господин по большей части идти в тени домов, чтобы поменьше мелькать на освещенных фонарями улицах.

Господин шел давно, еще с Петербургской стороны, все подгадывал место, где можно напасть на Орлова. Он не думал убивать Василия Михайловича, но ежели придется, то рука не дрогнет. Слишком близко подобрался этот агент. Крутится рядом не с проста, то ли что—то знает, то ли начинает догадываться, поэтому стоит немножко ход следствия направить в другую сторону. Можно было застрелить, мороки меньше, но шум от выстрела господину не к чему. Могут выскочить люди и. не дай Бог, заметят его или еще хуже того, схватят.

Штабс—капитан шел, не подозревая о нависшем над ним, до дома оставалось саженей десять – пятнадцать, когда он скорее почувствовал, чем услышал, как что—то сзади происходит. Обернулся и в тот же миг ощутил, как за воротник кто—то схватил и резко потянул на себя. Василий Михайлович еще с юнкерских времен знал, что во второй руке нападавшего может находиться нож, на который он может напороться, как рыба на крючок. Поэтому выставил вперед руку и ощутил, как холодное лезвие вонзается в левую руку пониже локтя, но мгновенно становится горячим, словно ледяной стержень накалился до красна и мокрое побежало по руке. Не сразу сообразил, что собственная кровь льется чуть ли не ручьем, тяжелеет рука, намокший рукав тянет вниз. Орлов закусил губу и, превозмогая боль, не отпрянул, а повернул руку так, что нападавший лишился оружия. Правой штабс—капитан схватился за шарф и сорвал его с шеи господина, в темноте он не видел лица, а только шумное дыхание. Нападавший собрал силы и двумя руками толкнул Василия Михайловича в грудь, Орлов не удержался и рухнул на спину, только услышал удаляющиеся скрипучие по неубранному снегу шаги. Спустя минуту – две штабс—капитан сообразил, что надо бы подать сигнал свистком, но было поздно. Нападавший мог давно пробежать и на Малый, и на Средний, и его уже не поймать.

Штабс—капитан, опираясь на правую руку, поднялся на ноги. Боль была нестерпимой, но он не стал вытаскивать торчащий из руки нож, а пошел в сторону дома.

Приглашенный доктор явился через несколько минут, благо проживал по соседству.

– Что ж вы так, голубчик, – все время повторял, пока обрабатывал рану. – разве ж так можно. Хорошо. что нож прошел между локтевой и лучевой костями, к вашему счастью ничего не задето.

– Долго будет заживать?

– Вам бы пару дней покоя, но я вижу определенное нетерпение и вы уже завтра начнете ловить своих преступников, только прошу вас осторожнее с рукой. Не слишком уж усердствуйте…

Следующим утром Василий Михайлович взял извозчика, хотя до сыскного отделения было не так уж и далеко. Не стал вешать руку на перевязь, посчитал, что бывшему боевому офицеру не к лицу выставлять рану, полученную при таких обстоятельствах, на показ. Чувствовал себя штабс—капитан несмышленым кадетом, которому дали за провинность «березовой каши».

Путилин сидел за столом, словно и не уходил со вчерашнего дня, что—то сосредоточено писал.

– Иван Дмитрич, разрешите?

– Пожалуйста, – начальник сыскной полиции оторвался от бумаг, словно от ядовитых змей, – с чем сегодня пожаловали, милейший.

– Все с тем же, застряло дело, как в болоте. Не вижу, откровенно, просвета.

– Бывает, – Путилин тяжело вздохнул и снова добавил, – бывает. Что это вы за руку держитесь, Василий Михайлович? Ушибли?

– Не совсем.

– Рассказывайте, что стряслось?

И штабс—капитан рассказал кратко о вчерашнем происшествии возле родного дома.

– Что вы сразу с этого случая не начали?

– Может просто, незадачливый грабитель.

– Василий Михайлович, голубчик, сколько раз я говорил, докладывать обо всех случаях подобного рода?

– Иван Дмитрич…

– Сорок пять лет уже, как Иван Дмитрич, – Путилин поднялся из—за стола, штабс—капитан тоже хотел встать, но начальник сыска положил руку на плечо, – каждый подобный случай в первую очередь, камень в наш огород.

– Иван Дмитрич, мне показалось, что данное происшествие не связано с расследуемым делом.

– Сомневаюсь, подумайте сами, Василий Михайлович, если бы этот человек хотел вас ограбить, то действовал бы иначе. Вы не хлипкого сложения и можете дать отпор, поэтому излюбленное оружие у таких преступников – дубинка, палица. Удар по голове и ваши карманы в его распоряжении.

– Это так, но…

– Далее, зачем ему пытаться вас зарезать? Вы не задавали себе сего вопроса?

– Может, он хотел испугать?

– Испугать? – засмеялся Иван Дмитриевич, – в темноте, когда как вы говорите. Хоть глаз выколи?

– Я не прав.

– Из сего следует, что действо намеренное. Если бы не ваша счастливая, да, да, счастливая, я не берусь судить, чтобы с вами стряслось.

Василий Михайлович молчал.

– Теперь вспоминайте, кому вы могли перейти дорогу. Что он решился на столь крайнюю меру – убийство. Да, да, именно убийство.

– Кроме дела на Курляндской, ничего стоящего.

– Вспоминайте, Василий Михайлович.

– Нет, Иван Дмитрич, только Курляндская.

– А там что?

– Занимаюсь пока трактиром «Ямбург», пытаюсь разобраться в отношениях.

– И удачно?

– Не совсем, – признался штабс—капитан.

– Докладывайте.

– Не вижу я картины.

– Давайте разберемся вместе.

– По слухам, Мария Ильешова и Степан Иволгин давно являются любовниками, но самого слуха подтвердить пока или опровергнуть не могу.

– Хорошо. Но кто принес вам его?

– Местный околоточный Синицын.

– Ну, – улыбнулся Путилин, – эта братия знает, что говорит.

– Но кроме слов околоточного ничего нет, я начал проверять.

– Следили за ними.

– Не успел, но думаю, если они умны, то ни в коей мере отношения на показ выставлять не будут, а времени может утечь много.

– Хорошо, поставьте агентов.

Василий Михайлович достал из кармана нож и шарф.

– Это мне досталось от незадачливого грабителя или не столь удачного убийцы.

Иван Дмитрич взял со стола нож, посмотрел со всех сторон. Обычный нож с деревянной ручкой, никаких царапин, словно им не пользовались, а приобрели с вполне определенной целью.

– Да, такие в любой лавке продаются, здесь тупик, хотя проверьте. Пользуются такими в трактире и не покупали ли они недавно.

– Проверю.

– А вот шарф – вещь приметная. Даже ежели и встречается на многих, но стоит учесть наших участников этого спектакля под названием – убийство. Значит, кажется мне, вы встревожили убийцу и он посчитал, что сыскное отделение на верном пути.

– В трактире?

– Вполне, может быть.

– Но там я разговаривал только с Ильешовой и Иволгиным.

– Вам и карты в руки, вот их в первую очередь и проверяйте.

– Сомневаюсь в их причастности, Иван Дмитрич. При том разговор мог быть подслушан.

– Возникает вопрос – кем и неужели вы были столь неосмотрительны?

– Не думаю.

– Василий Михайлович, вы становитесь сродни Жукову, только тот в обратную сторону уперся в человека и видит в нем преступника. Вы сперва убедитесь в их непричастности, а уж потом столь категорично заявляйте.

– Виноват.

– Полно вам, Василий Михайлович, одним делом заняты и помогать должно друг другу.