Чиновник по поручениям сыскного отделения Санкт—Петербургской полиции титулярный советник Назоров перекладывал бумаги в папку, на которой каллиграфическим почерком было выведено:

«Дело №698. Убийство Василия Венедиктовича Вознесенского».

Василию Ивановичу с утра вручил папку господин Путилин, непосредственный начальник.

Бумаг, на самом деле, было три. Одна от судебного следователя о поручении дознания по поводу безвременной смерти присяжного поверенного, допрос, снятый с Вознесенского в больнице, и осмотр места преступления.

«Протокол допроса

1873 года Октября 15 дня г. Санкт—Петербург.

Пристав Суворова участка Васильевской части г. Санкт—Петербург Богданов, за отсутствием судебного следователя, на основании ст. 268 уст. уг. суд. при допросе в качестве потерпевшего под присягою, допрашивал нижепоименованного, находящегося в тяжко-болезненном состоянии, который показал: зовут меня Василий Венедиктович Вознесенский, 56 лет, присяжный поверенный, не судим, вероисповедания православного, вдов, Косая линия, дом Брусницыной.

При допросе пострадавший показал: 15 октября около часу ночи Вознесенский возвращался из клуба в свою квартиру по Косой линии в доме Брусницыной Он сошел с тротуара и расплачивался с извозчиком, из—за угла дома показались два каких—то человека. Они подошли на близкое расстояние и произвели из пистолетов несколько выстрелов. Затем они скрылись.

Вознесенский объяснил, что стрелявших он не опознал, но имеет догадку, что подстрекателями к покушениями на его убийство могут быть старшина из Парголова Вавилов и член Городской Управы Новосельцев, против которых он вёл гражданское дело.

Более показать ничего не имею».

Василий Иванович закрыл папку, придавив ладонью к столу.

Что ж, не в первый раз начинать с нуля, имея только раненного, умершего под утро в тот же день и смутные подозрения на счёт указанных персонажей.

Начинать надо, как гласит народная мудрость, от печки, а этой печкой в данном случае является участок Суворова Васильевской части, именно оттуда на место преступления прибыли полицейские во главе с приставом, но самое главное: почему не взяты показания у извозчика, городового и тех свидетелей, что могли оказаться рядом? Обычная нерадивость или всепоглощающее авось?

– Василий Иваныч, – покачал головой помощник пристава поручик Максимович, сам начальник был в отъезде, и начал отговариваться, – на ваши вопросы однозначно ответить не могу, но скажу, что я сам там не присутствовал и сути дела не знаю.

– Но вы же…

– Не было меня в городе.

– Но…

– Первым на место прибыл городовой Амосов. Он сегодня, кстати, на посту.

– Благодарю, – Василий Иванович поднялся со стула, более ничего путного узнать не удастся, мелькнуло в голове.

Городовой, ражий мужчина сорока лет, с казацкими усами и небольшим шрамом на левой щеке оказался более разговорчивым, нежели помощник пристава.

– Да как дело было, – Амосов шмыгнул носом, – стою я, значит, почитай на этом же месте.

– Здесь всегда стоишь?

– Так точно, определено мне находится здесь, передо мной, как на ладони и Большой, – он указал рукой, – и Косая линия. В тот день…

– Времени было сколько?

– После полуночи точно, так вот подходит ко мне незнакомец и говорит, что в доме Джунковского.

– Это каком? – Перебил городового сыскной агент.

– Видите каменный в два этажа, так это он.

– Далее.

– Подходит незнакомец и говорит, что в доме Джунковского, значит, идёт запрещённая игра в карты и хозяина с гостями можно взять с поличным. Ну я противиться не стал, час—то поздний, народу на улицах нет, происшествий быть не может, – и украдкой глянул на Назорова, – я туда, а там, значит, тишина, сонное царство, я уж будить не стал, а вернулся на пост.

– Запомнил незнакомца?

– В тужурке, как заводские рабочие ходят, сапогах, картузе.

– Лицо ты запомнил?

– Вот лицо—то и нет, здесь же лампа горит, да свету даёт, как кот наплакал.

– С усами он был? С бородой?

– Не, – задумался городовой, качая головой, – бороды точно не было, а вот усы всё—таки были.

– Так были или нет?

– Были, – выдохнул Амосов.

– Какого цвета тужурка и картуз?

– Чёрные.

– Говор какой у незнакомца был? – И увидев недоумённый взгляд, пояснил. – Окал, акал, с акцентом говорил, какие—нибудь особые приметы?

– Нет, мне показалось, что из местных он.

– Из василеостровских?

– Нет, столичных.

– Куда же незнакомец подевался?

– Поотстал, а потом я его не видел.

– Что дальше было?

– Вернулся на пост, – городовой пожал плечами.

– Если здесь всё, как на ладони, так ты должен был видеть, как в Вознесенского стреляли?

– В том и дело, что мне показалось, как в дом Григорьевой, который за Джунковского идёт, кто—то прошмыгнул, а я знаю, что хозяйки нет, за город уехала. Ну я бегом туда, вот в это время хлопки послышались, словно кто в ладоши стукнул. Это потом сообразил, что из револьвера стреляли, вот я бегом назад, а там… – умолк.

– Рассказывай.

– Василий Венедиктыч на дороге лежит, а рядом с ним испуганный извозчик. Толком ничего сказать не может, только мычит и в сторону кивает. Я туда, а там уж никого нет. Извозчика сразу к врачу отрядил, а потом в участок.

– Вознесенский тебе что—нибудь сказал?

– Нет, только стонал, я уж боялся, чтобы он на руках у меня не умер. Потом прибыл врач господин Готлиб, благо извозчик поспособствовал, ну и вслед за ним пристав и судебный следователь.

– Они тебя опрашивали допросный лист составляли?

– Расспрашивать—то расспрашивали, но бумагу не составляли.

– Понятно. Ты извозчика помнишь?

– А как же! Он Василия Венедиктыча частенько привозил.

– Может, знаешь, где мне его найти?

– На Михайловской площади у Дворянского собрания.

– Как его зовут?

– Вот звать, – городовой задумался, то ли Пётр, то ли Сидор, скажу прямо, не припоминаю, а номер жетона, пожалте, пять тысяч тринадцать.

Если уж нахожусь рядом с домом безвременно убиенного, рассуждал сыскной агент, то стоит побеседовать со слугами или кто там есть на квартире, кто обслуживал присяжного поверенного, живущего в одиночестве.

Назоров не ожидал, поднимаясь по широкой лестнице, что дверь откроет гладко выбритый мужчина с аккуратно зачёсанными назад волосами, отутюженной рубахе. Больше походил на хозяина, нежели на слугу.

– Чем обязаны? – Губы вроде бы не шевелились, а голос, вкрадчивый и спокойный, звучал, обволакивая сознания.

– Титулярный советник Назоров, сыскная полиция, – представился Василий Иванович, – хотелось бы поговорить о твоём хозяине.

– Прошу, – мужчина украдкой смахнул слезу и ступил в сторону, приглашая государственного чиновника в небольшую прихожую.

– Как понимаешь, мне надо задать несколько вопросов о Василие Венедиктовиче. Не здесь же нам разговаривать, – после минутной паузы и стояния в передней произнёс сыскной агент.

– Извиняюсь, но я готовлюсь к приезду наследника.

В гостиной вся мебель была под белыми чехлами.

– С тобой следователь или пристав беседовали?

– Нет.

– Н—да, – сказал Василий Иванович, осматривая комнату. Судебные власти даже не соизволили опечатать квартиру, мол, уничтожай все документы, уноси, что душе заблагорассудится. – Скажи, у господина Вознесенского враги были?

– Не имею возможности знать, господин Назоров, хозяин своими мыслями со мной не делился.

– Хотя бы ты слышал об угрозах в его адрес? Высказывал ли он какие подозрения? Может кто грозил? Письма приходили?

– Извиняюсь, господин Назоров, но ничем помочь не могу, – мужчина развёл руки в стороны.

– К Вознесенскому приходили дамы?

– Это, – и мужчина умолк.

– Хозяину твои откровения не повредят, а вот убийц найти помогут, так что я слушаю.

Слуга сжал губы, потом произнёс.

– Дама мужа имеет и в память Василия Венедиктовича не хотелось бы, чтобы её благоверный узнал.

– Не узнает, есть у нас в сыскной полиции один секрет, тайна следствия прозывается, но здесь могу сказать, если благоверный дамы замаран убийством, то не обессудь.

– Зовут барыню Ираида Карповна.

– А фамилия?

– Корф.

– Может быть, знаешь, где проживает?

– Господин Назоров, избавьте меня от…

– Назвался груздем, так что… где проживает госпожа Корф? Неужто думаешь, что имея в распоряжении Адресную Экспедицию, я не узнаю, только времени поболе нашего разговора потрачу.

– Набережная Екатерининского канала, дом господина Жуберта.

– Так бы и давно. Как выглядит барыня?

– Лет под тридцать, маленького роста, словно подросток, а не дама, всегда прятала лицо под вуалькой.

Титулярный советник Назоров отыскал извозчика не сразу. Тот не стоял на Михайловской площади, где находилась одна из трёхсот извозных бирж, а разъезжал по городу.

– Такое забыть, – видно, что крестьянин оторвался от семьи, чтобы привести с заработков копейку, постукивал деревянной рукоятью кнута по голенищу старого сапога, – город, что болото, засасывает и всю душу вынимает, вот звери здесь и живут.

– Что ты можешь рассказать?

– Я повёз господина Вознесенского из Дворянского Собрания по Невскому, Большой Морской, через Николаевский мост, Большой, а потом и на Косую. Подъехали к парадному крыльцу, там барин сошёл, я с другой стороны, чтобы, значит, плату взять. В этот час раздались выстрели. Мне страшно стало. И когда шаги бегущих людей услышал, выглянул.

– Ты видел, кто стрелял?

– Убегали двое, могу сказать точно. Один роста небольшого, коренастый такой, словно всю жизнь тяжести таскал, а второй – коломенская верста, мне показалось, что худой, тужурка на нём, как на палке висело.

– Лиц не видел?

– Я ж говорю, когда выглянул, эти двое убегали, а господин Вознесенский хрипел и изо рта кровь текла.

– Что было потом?

– Я спрыгнул с облучка и склонился над умирающим, в это время подбежал городовой.

– Значит, опознать тех двоих не сможешь?

– Нет, не смогу, темновато было.

Василий Иванович для предстоящей беседы с дамой сердца убиенного присяжного поверенного решил узнать, какова характером не только барыня, но и её благоверный. Догадки присяжного поверенного – это одно, а вот поведение мужа любовницы – это совсем иное. Если он к тому же и ревнив, то здесь получается классический разносторонний треугольник, та сторона, что поменьше, ближе к сердцу, а большая, чтобы мужа держать на привязи, но не так далеко.

Кто лучше знает хозяйку нежели слуги, горничная, кухарка. Хотя кухарка, может быть, и наврядли, но остальные…

Дворник о семействе Корф отзывался с почтением. Глава семейства Павел Леопольдович, сорока трёх лет, служил при Губернской Земской Управе председателем, имел титул барона и чин статского советника, находился на хорошем счету не только у вышестоящего начальства, но и Государя—Императора Александра Николаевича. Жена у него ладная, говорил дворник, но тут же осекся, прикусив язык от столь развязных слов. Но заметив, что Назоров не обращал на вольности внимания, продолжил, хотя больно уж хрупкая. Как она троих выносила, не понятно, вон моя корова шести пудов весу из пятерых только двоих Бог не прибрал, и в сердцах сплюнул на тротуар. Говорят живут душа в душу.

Более ничего добавить не мог.

Горничная, девушка лет двадцати двух—двадцати трёх, с румянцем на щеках и озорными карими глазками, только улыбалась и ничего рассказывать о хозяйке не хотела. Видимо, не торопилась потерять службу из—за хозяйских тайн.

– Не знаю, – повторяла она, – спросите лучше у Ираиды Карповны.

Господский слуга Корфа по имени Еремей, высокий, худой со впалой грудью и вытянутым пергаментным лицом, в отутюженной синей рубахе на выпуск, опоясанной тонким кушаком, хмуря тонкие светлые брови, скрывал улыбку под полоской усов.

– Дай Бог здоровья Павлу Леопольдовичу, душевный человек. Никогда голос не повысит, слова грубого не произнесёт, но скажет так, что сразу хочется выполнить порученное.

– Мягко стелет, да жёстко спать, – улыбнулся сыскной агент.

– Точно подмечено, господин Назоров, – согласился слуга.

– Видимо и семейная жизнь безоблачна, – закинул удочку сыскной агент, добавив, – ведь трое детей подрастают. Павел Леопольдович в них души не чает?

– Именно так, но, – и понизив голос, озирнувшись по сторонам, лучше б другой женой господин Корф обзавёлся, – и испугавшись, что сболтнул лишнее, прокашлялся.

– Говори, если начал, – подзадоривал мужчину Василий Иванович.

– Вы…

– Послушай, у нас в сыскном правило, что услышанное остаётся невысказанным. Не буду ж я ссылаться на тебя в разговоре с хозяевами, ведь всё тайное рано или поздно всегда выходит на свет Божий.

– Хахаль у барыни есть.

– Да ты что!

– Вот именно, да ты что, – расстроено махнул рукой слуга.

– Как ты узнал?

– Вы правильно сказали, что тайное найдёт щёлочку и выйдет наружу. Вышло случайно, отпустил меня хозяин на день, вот я к приятелю поехал, там рядом с его домом портерная. Вот мы сидим в ней, я к окну лицом, хотя глаз немного от пива хмельной, вижу, барыня моя едет в дрожках. Я на улицу и за ней, уж не знаю, что на меня нашло. Она остановилась у дома одного, там её господин ждал. Главное, что не молодой, а пенёк старый, так мне обидно за хозяина стало.

– Не обознался ли ты?

– Я барыню за версту узнаю.

– Дальше что.

– Что—что, – пробурчал мужчина, – вышла она часа через три.

– Может в гости к подруге ездила?

– Да нету у неё на Косой линии знакомых, – отмахнулся слуга, болезненно переживая за хозяина, – да и тот в пенсне. Она вуальку подняла, а господин к губам приложился. Хотел я хозяину доложить, но жалко его стало. Павел Леопольдович в барыне души не чает, а она, – и грязно выругался.

– Так ты говоришь на Косой линии?

– Да, в доме господина Кислицына на втором этаже этот нелюдь обитает.

– Может быть ты его имя и фамилию узнал?

– А то!

– Так как же?

– Василий Венедиктович Вознесенский.

– От кого имя узнал?

– От дворника, вестимо.

– Что можешь ещё добавить?

– Ничего, всё сказал.

– Да, – обернулся Назоров, уже направившийся к выходу, – способен ли господин Корф убить счастливого соперника?

– Что вы? Не способен даже пощёчину дать, а вы говорите, убить!

– Неужели честь дворянина не стал защищать?

– Господин Назоров, могу сказать точно, что Павел Леопольдович не стал бы бегать по улицам с пистолетом и ждать счастливого соперника у дверей дома.

– Благодарю.

Василий Иванович иногда дотошно проверял то, что было сокрыто от пути следствия. Вот и сейчас вместо того, чтобы бросится на поиски указанных перед смертью господином Вознесенским лиц, по его мнению причастных к делу, сыскной агент решил проверить другую сторону медали – личную жизнь покойного. Ведь чем чёрт не шутит, надо проверить всё, а не бросаться борзой за дичью, рассуждал Назоров. И порой был прав.

Разговор с баронессой Корф состоялся только на следующий день. Являться с визитом в дом статского советника не хотелось, итак слуги знают об интересе полиции. Не хотелось бы раньше времени, чтобы этот слух достиг ушей Павла Леопольдовича. Пусть пребывает в неведении относительно взаимоотношений жены и присяжного поверенного Вознесенского. Тем более, что за смертью последнего эта связь прекратилась.

Через горничную Василий Иванович послал записку Ираиде Карповне о крайне важном разговоре, на словах передал, чтобы барыня сама назначила место. Ответ не замедлил ждать, баронесса приглашала к себе на квартиру, муж находился на службе.

Ираида Карповна оказалась миниатюрной женщиной тридцати лет, хотя если бы Назоров встретил её на улице или театре, то с уверенностью мог сказать, что ей не более восемнадцати. Пышная причёска добавляла росту, но всё равно, казалось, что ребёнок хочет выглядеть старше своих лет.

Баронесса зло сверкнула карими глазами и сквозь тонкие алые губы процедила приветствие, ожидая, что скажет сыскной агент.

– Госпожа Корф, – Назоров расправил большим пальцем правой руки ус, – извините за столь внезапное вторжение, но меня привели к вам трагические обстоятельства.

Выражение лица ни на миг не изменилось, только чёрная тонкая бровь взлетела вверх и тут же опустилась.

– Я слушаю вас.

– Вы, видимо, уже знаете о безвременной кончине Василия Венедиктовича Вознесенского? – Сыскной агент не стал ходить вокруг да около.

Глаза женщины потемнели, но не дрогнул ни один мускул.

– Какое отношение имеет названный вами господин ко мне? – Голос звучал спокойно.

– Госпожа Корф, я служу в сыскной полиции, – только теперь крылья носа раздулись и барыня тяжело задышала, – и мне нет надобности говорить загадками, мне известны ваши отношения с господином Вознесенским, – баронесса хотела что—то сказать, но Назоров поднял руку и продолжил, – эта тайна останется между нами. Мне лишь надо выяснить, кто мог убить Василия Венедиктовича.

– Он убит? – Ираида Карповна не стала скрывать чувств и глаза затуманились слёзной дымкой.

– Да.

– Если вы пришли спросить, не причастен ли к этому Павел?

– И это тоже.

Женщина поднесла руки к вискам и помассировала пальцами.

– У меня не укладывается в голове. Как убили Василия Венедиктовича?

– Застрелили.

– Дуэль?

– У дома, в котором он снимал в наём квартиру, подошли на улице и выстрелили.

– Убийца задержан?

– Увы, сбежал.

– Нет, если вы думаете, что это Павел, то смею вас уверить. Он здесь не при чём, поверьте я знаю его уже десять лет и у него не хватило бы смелости на такой подлый поступок. Павел – человек чести, хотя никогда с оружием дело не имел, но вызвал бы господина Вознесенского, – Ираида Карповна говорила так искренне и с таким обаянием, что сыскной агент попал под влияние этого обаяния.

– Господин Корф не знал о вашем… – Василий Иванович запнулся, – увлечении?

– И даже не догадывался.

– Как бы Павел Леопольдович поступил, если бы получил известие о вашем увлечении.

– Просто бы не поверил, – по лицу женщины скользнула улыбка.

– Хорошо, тогда скажите, Василий Венедиктович говорил ли когда—нибудь об угрозах или чём—нибудь подобном?

– О нет, вы, наверное, не знали господина Вознесенского. Он никогда бы не признался в чём—то подобном, тем более женщине, – и добавила совсем слышно, – которую любил, – и тень утраты скользнула по лицу Ираиды Карповны. Только теперь Василий Иванович заметил, что черты женщины изменились и года брали своё.

– У Василия Венедиктовича есть в столице близкие приятели?

– Нет, хотя он и был очень общительным, но близко к себе никого не допускал.

– Разрешите откланяться, не буду вам более докучать своими вопросами.

Сыскной агент не привык полагаться только на полученные сведения от одного человека, ведь, как напутствовал Путилин, всякое действие и слово должно быть подтверждено, хотя бы ещё одним свидетельством, иначе на веру брать нельзя. Можно ошибиться.

В судебной палате, при которой состоял присяжный поверенный Вознесенский, о нём отзывались с уважением, как о хорошем знатоке своего дела и прекрасном человеке. Да, близких друзей не было, а вот приятелей, хоть отбавляй. Хлебосольный хозяин, которому доставляло удовольствие заботиться о других. О даме сердца никто сказать ничего не мог, только пожимали плечами. Дам не сторонился, но близких отношений избегал. Последнее дело, которым он занимался, о злоупотреблениях в Земельном банке.

– Сельский старшина Вавилов, какого вспомнить не можете, и член Петербургской городской управы Новосельцев говорите, – вспоминал один из чиновников, наморщив лоб, – с полгода тому Василий Венедиктович ими занимался, речь по—моему шла о земельном участке и довольно приличной сумме денег. Господа выступали ответчиками и дело проиграли. Но чтоб угрожать? Такого от господина Вознесенского не слышал и не жаловался он. Нет, не было.

Действительно, сельский старшина Вавилов и господин Новосельцев дело проиграли и вынуждены деньги в сумме пяти тысяч триста двадцать два рубля шесть копеек и земли сколько-то там десятин вернуть некоему Федяйкину. Переговорил Назоров и с последним, который проживал на том же Васильевском острове, что и убитый.

– О! – Улыбался пыщущий довольствием Егор Ефимович. – Конечно же жаль господина Вознесенского, но се—ля—ви, как говорят лягушатники, – и теперь рот скривился.

– Всё—таки убит человек, – вставил Василий Иванович.

– Что с того? – Пожал плечами Федяйкин. – Что я должен страдать по поводу кончины каждого встречного?

– Но о же…

– Господи, Василий Иванович, увольте меня от лишних слов. Вознесенский сделал своё дело, за которое получил немалые деньги, так что наши отношения на этом исчерпались Вот если бы новая тяжба, вот тогда бы я вновь обратился к Вознесенскому и не более того.

– Хорошо, пусть будет так, но вам, лично, угрожали Новосельцев и Вавилов?

– Господи, что не скажешь в сердцах? Иной раз говорим, я б тебя убил, но не воспринимаем слова всерьёз?

– Вы правы.

– Так что, господин сыскной агент, ищите убийцу в частной жизни присяжного поверенного, тем более что он был вдов.

– Годы…

– Бросьте вы! Годы, – Федяйкин хмыкнул, – мой родитель меня народил в шестьдесят три. А вы говорите годы!

Надо отдать должное, Егор Ефимович был в чём-то прав, но и слова присяжного поверенного о том, что к удачному покушению причастны проигравшие судебный процесс Вавилов и Новосельцев, отбрасывать нельзя.

Сыскные мероприятия – это не ежедневное следствие по одному и тому же делу, а постоянный розыск по многим преступлениям и вот сейчас к удавшемуся покушению на убийство Вознесенского Василий Иванович вернулся через три дня.

О статском советнике Корфе, председателе Губернской Земской Управы, отзывались в превосходных красках: и умён, и добропорядочен, и заботлив, и ко всему прочему честен, о чём не скажешь про членов Управы. Оказалось с лёгкой руки Павла Леопольдовича Федяйкин ввязался в тяжбу с Вавиловым и Новосельцевым, которые, как добавляли шёпотом, предлагали барону немалые деньги, чтобы тот закрыл глаза и не вмешивался в дело.

Назоров решил съездить в Парголово и на месте пораспрашивать о Вавилове. Кто такой? Каких лет? Местный ли уроженец или приезжий?

Коляску брать не стал, тем более, что переоделся в крестьянское платье. Посчитал, что не следует появляться в вотчине Вавилова городским щёголем. У Казанского собора сел в двенадцатиместный дилижанс, заплатил четвертак мелкими медными монетами и через час вышел на пыльную площадь возле почтовой Парголовской станции. Первым делом зашёл в трактир Егузинского, чтобы там расспросить местных о Вавилове и послушать новости. Охочи иной раз селяне на откровения с незнакомцами, которых один раз увидели, и может быть, в жизни никогда не встретят.

Проведённое время в трактире считать пустой тратой времени Василий Иванович не стал. Крестьяне, хоть народ немногословный, но если что скажут, так не в бровь, а в глаз. О Вавилове отзывались, как о человеке, который за грош мать родную продаст, купит, а потом снова выставит на продажу, но уже втридорога. Кроме вышеуказанного качества, сельский старшина обладал хваткой и прикупил в пользование все четыре мелочные лавки Парголова, что давало ему возможность драть три шкуры с крестьян, которые брали товары в долг. А раз человек попал в кабалу, то долг только имел возможность увеличиваться, но ни в коей мере сходить на «нет». В одно время подбирался к трактирному промыслу, но здесь постигла неудача, обломал зубы о господина Егузинского, но не успокоился, открыл портерную лавку. А здесь и подоспела тяжба с наследником Федяйкина, сам-то старший помер, а вот сын его нанял такого шустрого господина, что тот не только земли незаконно купленные Вавиловым вернул, но и такие деньжищи истребовал, что сельский старшина до сих пор не в духе. Грозил и Божьим судом, и кричал, что со свету сведёт, да кто воспримет всерьёз угрозы?

Теперь лучше к Вавилову не подходить. До сих пор зол, как чёрт. Потерять такие деньги! Ежели ты, говорили Назорову, хочешь наняться к сельскому старшине, то сейчас не подходящее время. Лучше вон к управляющему Федяйкина иди, тот расширяет хозяйство и работники, ой, как ему надобны.

Получалось, Вавилов на словах слишком имел большие связи в уезде и в столице, а на самом деле, кроме Новосельцева и обратиться ему не к кому. И чтобы организовать не то, чтобы убийство, а покушение, кишка тонка. Подтверждение этому нашлось там, где сыскной агент, не ожидал – в Городской Управе, где начал наводить справки про господина Новосельцева, который оказался не «человеком со связями», а трусливым, боящимся каждого шороха, чиновником, вцепившимся в место члена Городской Управы и отрёкшимся от своего компаньона, с которым когда-то путём махинаций отобрали земли у Федяйкина. Не так просто найти двух душегубов, чтобы нанять их для свершения гнусного дела. Их надо знать или, хотя бы знать тех, кто имеет приятелей, готовых ради денег на всё. Сомнительно, хотя чем чёрт не шутит. Сколько раз жена сговаривалась с полюбовником или муж с полюбовницей, чтобы извести законные половины, а здесь откуда может быть такой знакомец у члена Городской Управы? У сельского старшины, конечно, могут, но тогда можешь попасть, как рыба на крючок, постоянно будут за леску дёргать и деньги требовать за молчание.

Тогда овчинка выделки не стоит.

Таким образом получалось, что присяжный поверенный Вознесенский принял простую браваду проигравших тяжбу людей за чистую монету. Приходилось прокладывать новые пути следствия и искать того, кому выгодна смерть Василия Венедиктовича.

– У Василия Венедиктовича остался сын Иван, он же единственный наследник, —слуга присяжного поверенного говорил с непроницаемым лицом.

– Вот что, голубчик, – сыскной агент навис над сидящим на краешке стула мужчиной, – я не собираюсь тащить из тебя клещами сведения о новом хозяине. Ей богу, я могу узнать это и без тебя, повторюсь, что уйдёт немало времени и вылезут на поверхность такие факты, от которых не отмахнуться, поэтому рассказывай сам. Кто такой Иван? Где проживает? Сколько лет? Отношения с отцом, в общем всё, что знаешь.

– Василий Иванович, – взмолился слуга, – не моё это дело…

– Пока ты утаиваешь сведения, убийца следы заметает.

– Их же двое было? – Изумился слуга.

– Ты откуда знаешь?

– Говорили, – стушевался мужчина.

– Итак, я слушаю.

– Василий Венедиктович родом из тверской губернии, воспитывался в семье сестры матери, – начал мужчина, раздумывая над каждым словом, – вдовы, муж которой когда—то управлял каким-то большим имением, жил роскошно, открыто и оставил после себя трех детей: двух сыновей и дочь Надю, очень миленькую девочку, не очень умную, но бесконечно добрую. Она уродилась в мать. С густыми черными волосами, приветливой улыбкой на пухлых губах и ясными добрыми глазами, Так вот спустя некоторое время, когда скрывать стало трудно, маменька заметила, что Надя, это дитя, само скоро разродиться. Был семейный скандал и чтобы как—то его замять, Василий Венедиктович вынужден жениться на двоюродной сестре. Наденька при родах умерла, оставив сына, которого нарекли Иваном. Тогда же господину Вознесенскому было отказано от дома, а воспитанием мальчика, который рос слишком уж болезненным, занялась глава семейства.

– Когда—нибудь Иван приезжал к отцу?

– Ни разу, – покачал головой слуга, – только вот теперь едет вступать в наследство.

– Значит, говоришь, Василий Венедиктович ни разу не видел сына?

– Именно так.

– И узнать не мог бы?

– Не знаю, но мне не ведомо, чтобы господин Вознесенский, хотя бы один раз интересовался судьбой сына. Только отделывался посылкой денег.

– Значит и ты никогда не видел Ивана?

– Не видел.

– Тогда Ивану лет тридцать или около того?

– Тридцать четыре.

– Служит?

– В кавалерийском полку батальонным начальником.

– Когда, говоришь, он приезжает?

– Завтра.

– Иван имеет средства?

– Да, недавно умерла Мария Степановна и весь свой капитал, имение завещала внуку, поэтому он выходит в отставку.

– Братья Надежды были старше её?

– Да.

– Что я тянуть из тебя всё должен.

– Лет на десять.

– Какую фамилию он носит отца или матери?

– Отцовую.

– Способны они на убийство?

– Бог с вами, – открестился слуга, – лет—то сколько прошло, не то давно бы господину Вознесенскому не сдобровать.

Кажется, довольно простое дело превращалось из разряда формальных в запутанный клубок отношений. Оказывается, присяжный поверенный не так чист, как хотелось казаться. Хотя юношеские увлечения за образец жизни брать нельзя, но всё—таки отбрасывать нельзя. Этому учил и Иван Дмитриевич: нельзя, говорил он, отмахиваться от мелочей, ведь каждая из них даёт свой штришок, свой мазок картине.

По службе присяжным поверенным Вознесенский не мог, а именно имел врагов, ведь он отстаивал интересы одного, тем самым оставляя другую сторону проигравшей. Но чтобы за это убить? Сомнительно, да и не бывало в практике Назорова таких случаев. Муж с женой ссорились до крови, человек из мести лишал жизни другого, но чтобы та?

Значит, возвращаюсь снова к тому пункту, из которого вышел.

Проигравшие тяжбу Вавилов и Новосельцев, по последним перед кончиной словам, причастны к покушению. На самом деле попросту испугались бы, хотя… всё может быть.

Пробредший рога, благодаря стараниям присяжного поверенного, барон Корф. Все говорят, что Павел Леопольдович слишком мягкий человек, боящийся вида крови, не способен на столь дерзкий поступок. Никто толком не сказал, как повёл бы себя статский советник, узнав, что молодая жена является любовницей не совсем молодого мужчины?

Теперь сын. Никто из слуг и даже сам отец никогда в глаза не видел собственное дитя. Может быть, запоздалая месть за мать?

Странное покушение надо сказать, это на Кавказе ходят с кинжалами и по всякому поводу объявляют себя обиженными и пытаются отомстить обидчику.

На следующий день Василий Иванович так и не смог встретиться с сыном присяжного поверенного, отвлекли другие дела и заботы. Сперва пришлось заниматься кражей на Большом проспекте Васильевского, хотя и рядом был с квартирой убитого, но зайти не удосужился, под вечер решил зайти в Адресную Экспедицию, разузнать так, на всякий случай, не было ли в день покушения сына означенного господина в столице. Результат с одной стороны изумил, с другой озадачил.

Иван Васильевич Вознесенский, подполковник и кавалер нескольких боевых наград, в день убийства находился в Петербурге, и не где—нибудь а в гостинице «Излера», что находилась по 13 линии, близь Невы. Сразу же навело сие обстоятельство на размышления.

Василий Иванович через негласных агентов узнал, что в ночь покушения господин подполковник в гостинице не ночевал, пришёл под утро злой и весь перепачканный грязью. Становилось любопытным, но вслед получил сыскной агент новые сведения, что Иван Васильевич Вознесенский в столице бывает не часто, но с определённой периодичностью и останавливался всегда в гостинице «Демут», что в Большой Конюшенной.

– Разрешите представиться, – Василий Иванович наклонил голову, – чиновник по поручениям при начальнике сыскной полиции титулярный советник Назоров.

– Подполковник Вознесенский, чем моя скромная персона заинтересовала столь… – Иван Васильевич пытался подобрать слово, с иронией добавил, – почтенную организацию.

– Вы, видимо, получили телеграмму о безвременной кончине вашего батюшки? Примите мои соболезнования.

– Получил, но не буду скрывать, что сия новость для меня трагедией, отнюдь даже не огорчила.

– Ежели так.

– Именно так, я своего родителя никогда в жизни не видел и не жаждал лицезреть, но вот за помин его души пропустить чарку не прочь.

Вознесенский—младший, не вставая с кресла, протянул руку и налил коньяку в рюмки:

– Прошу, – указал рукой.

– Благодарю, – Василий Иванович посмотрел на стол, – если только за помин души.

Иван Васильевич опрокинул рюмку в рот, как—то хмыкнул и произнёс изменившимся до баса голосом:

– Вот судьба распорядилась, не позволила лицезреть ни матушку, ни отца. Так что задавайте свои вопросы, хотя предупреждаю, вашего брата полицейского на дух не переношу.

– Я чисто по формальной части, тем более вы отца не знали и никогда не видели, то мои вопросы не столь уж важны.

– Задавайте, раз уж пришли, – подполковник не церемонился с сыскным агентом.

– Когда вы приехали?

– Вчера, – не моргнул глазом батальонный начальник.

– Тогда вы ничем помочь не сможете. Вы где остановились?

– Прямо с вокзала на квартиру батюшки, – последнее слово прозвучало издевательски.

– У вас знакомые в столице имеются?

– Увы, – подполковник поднял бутылку, – ещё по одной?

– С удовольствием, но служба, – Василий Иванович поднялся со стула, – служба, – удручённо повторил он.

– Каковы результаты, Василий Иванович, по делу господина Вознесенского? – Спросил агента Путилин.

Назоров доложил не только то, что удалось узнать, но и свои соображения.

– Н—да, – произнёс Иван Дмитриевич, – оказывается господин Вознесенский был не так прост. Но вы правильно подметили, не годятся проигравшие тяжбу, как их, – начальник сыска щёлкнул пальцами.

– Вавилов и Новосельцев, – подсказал Назоров.

– Да, Вавилов и Новосельцев, не годятся в убийцы, слишком они, как вы говорите, боязливые, а вот Корфом заняться надо более тщательно.

– Как Корфом? – Изумился чиновник по поручениям, почти потеряв дар речи. – А Вознесенский-младший? Он же…

– Можете проверить, но на мой взгляд, пустое. – Путилин поднялся с места. – Посудите сами. Если бы он хотел отомстить за мать, то не стал бы ждать столько времени. Вы же проверили, что он часто бывал в столице, неужели вы думаете, что следил за отцом. Конечно же нет, а причина более прозаическая – дама, притом замужняя и они могли встречаться только здесь. Вы же говорите, что он не женат, а для мужчины честь дамы идёт после дворянской, так что… Проверьте, но я думаю, обнаружите только пустой след.

– Почему Корф?

– Не знаю, но мне кажется, что в тихом болоте не только черти водятся, но и не доступные пониманию поступки.

– Но всё—таки мне кажется, что подполковник имеет отношение к делу.

– Хорошо, завтра даю вам на проверку Вознесенского, но потом, – Путилин, улыбаясь, погрозил пальцем, – занимайтесь бароном.

– Иван Дмитрич, – обижено сказал Назоров.

– Всё, – махнул рукой начальник сыска, – через два дня продолжим наш разговор.

Путилин оказался прав. Подполковник Вознесенский со времён учёбы в Тверском Кавалерийском Училище, куда попал в первый набор, оказался влюблённым в дочь одного из офицеров. Но судьба распорядилась по—своему, не баловала благосклонностью. Сперва развела влюблённых, а потом спустя несколько лет позволила им случайно встретиться на балу в Офицерском Собрании, вот с тех пор и начали они тайно встречаться в столице, так что не до мести было подполковнику, тем более в средствах он никогда не нуждался.

Но время, потраченное на батальонного начальника, Назоров не считал пустым, всё—таки приятно осознавать, что любовь – это не только исключительное право романов и повестей, а и простых человеческих жизней, когда люди, стремящиеся друг к другу, в силу обстоятельств призваны скрывать истинные чувства под маской равнодушия.

Василий Иванович даже имел возможность познакомиться с дамой сердца подполковника, но не решился беспокоить, а только навёл справки, уточнил сведения. Зачем лишний раз тревожить лишними вопросами, а вот отлучка младшего Вознесенского из гостиницы в ночь покушения на присяжного поверенного тоже нашла своё объяснение.

В пятом часу пополуночи примчался из Москвы муж дамы сердца подполковника, давно подозревавший жену в адюльтере, но здесь представилась возможность уличить женщину. Вот и пришлось ретироваться батальонному начальнику со второго этажа дома и прямо в грязь. Обыденно и просто.

Хорошо приказывать – заняться бароном Корфом, на самом деле не так всё однозначно. Про Павла Леопольдовича говорят только хорошее, но… всегда есть маленькое непредсказуемое «но»: как поведёт себя мужчина, узнав, что его законная супруга имеет на стороне любовника, притом гораздо старше не только себя, но и мужа? Вопрос, на который не сможет ответить никто, даже самая способная предсказательница.

Но… должен ответить сыскной агент.

Повторный разговор с Ираидой Карповной ничего не дал. Говорила, что муж на такой поступок не способен, да и как мальчишка придти к дому, чтобы выстрелить и бежать, как нашкодивший щенок, это не в обычае людей благородной крови. Вот дуэль – это другое дело, здесь нужна и выдержка и хладнокровие. В конце добавила, что не там ищет сыскная полиция, идёт по ложному следу.

Еремей, корфовский слуга, заметно нервничал, скрывая под маской невозмутимости клокотавший вулкан чувств.

– Господин Назоров, не следует быть таким назойливым, – и прикусил язык, что сказал не только лишнего, но и дерзил, хотя и маленькому, но полицейскому чину, притом человеку из дворян.

– Еремей, – Василий Иванович не обращал внимания ни на тон, ни на слова слуги, – Павел Леопольдович бывает в раздражённом состоянии?

– Как и любой человек.

– На что способен в таком состоянии господин Корф?

– Господин Назоров, ежели вы говорите об убийстве, то Павел Леопольдович никогда не опуститься до того, чтобы с приятелем подстерегать человека у дома и потом бежать, как мальчишка, заметая следы.

– Значит, раздражение проходит быстро?

– Именно так.

– Что бы сделал барон, если бы узнал об измене жены?

– Защитил бы свою честь.

– Понятно, тогда спрошу об этом у барона, – в задумчивости проговорил вполголоса Василий Иванович.

– Лучше было бы, если вы не стали беспокоить Павла Леопольдовича, тем более, что соперник мёртв и лучше не вбивать клин между супругами.

– Но должна же истина восторжествовать.

– Должна, – согласился Еремей, – но хозяина лучше не беспокоить. Он один раз от одного подозрения впал в ипохондрическое состояние духа, – слуга без запинки произнёс последние мудрёные слова. – Неужели нет иного способа, как выплёскивать такую правду наружу?

– Думаю, есть. Почему, голубчик, ты так ретиво отстаиваешь покой барона?

– Я его с детства опекаю.

– Значит, своих детей нет, – вставил Назоров.

– Отчего же, – Еремей посмотрел в окно, – Бог не обидел и сына послал.

– Годки с бароном?

– О нет, – почесал щёку, – мой помоложе будет.

– Такой же высокий, стройный.

– Куда там, – усмехнулся Еремей, – сын—то в деда пошёл, низенький и коренастый, как говорится, не в коня корм.

– Он тоже в столице?

Слуга пожевал губу, прежде чем ответить.

– При конюшне он.

– Могу с ним поговорить?

– О чём? – Поинтересовался Еремей.

– О жизни.

– Только не надо о Павле Леопольдовиче.

– Хорошо.

– И…

– Что?

– Немного не в себе мой Андрюша, – и добавил, – как его мамаша в гроб сошла, так он умом немного и повредился.

Низенький, коренастый, казалось, что надень на Андрюшу доспехи и готовый Илья Муромец. Совсем детское лицо с редкими волосами и карие глаза, взирающие с такой беззащитностью, что по спине пробегала волна холода.

– Здравствуй, Андрей, – произнёс Василий Иванович.

– Здравия желаю, – улыбнулся молодой человек, которому можно было дать одновременно и шестнадцать лет от роду, и пятьдесят.

– Вот, Андрюша, – сказал Еремей, – с этим господином надо поговорить, – и красноречиво посмотрел на сына, сжав губы.

– Ты позволишь, поговорить с твоим сыном наедине?

Еремей постоял, переминаясь с ноги на ногу и сгорбившись, словно от непосильной ноши, пошёл в дом.

– Как лошадки? Не беспокоят?

– Это самые смирные и доверчивые существа, – обнажил в улыбке Андрей жёлтые зубы, – это люди злые, а они добрые.

– Почему люди злые? Не все же одинаковы?

Андрей с любопытством посмотрел на сыскного агента.

– Зло творят многие, – и спрятался, словно в улиточный домик, не отвечая ни на один вопрос.

Вечером Назоров докладывал начальнику сыскной полиции:

– Вы оказались правы. Подполковник Вознесенский приезжал в столицу на встречу с дамой и никогда не пытался встретиться с отцом, он для него попросту не существовал. Но вот слуга барона Корфа Еремей, воспитывавший с детских лет Павла Леопольдовича, так привязан к нему, что решил оградить хозяина от неприятностей, которые сулили в случае, если измена жены Ираиды Карповны станет явной. Поэтому он с сыном Андреем, который помешался рассудком после смерти матери, совершили покушение на присяжного поверенного, я бы сказал неумелое, иначе он скончался бы на месте.

– Есть доказательства, что это они совершили?

– Я могу найти оружейный магазин, в котором, думаю, опознают Еремея. Такую покупку он бы не стал поручать другому. Хотя свидетели видели убегающих со спины, но с городовым кто—то же разговаривал и наверняка полицейский узнает Андрея.

– Достаточно, – сказал Путилин. – Значит, слуга оберегал семейный покой барона?

– Именно так, – удручённо произнёс Назоров, – а значит, его попытки оградить Корфа от неприятностей оказались тщетными, в судебном процессе всё всплывёт.

– Это верно, – Путилин прищурил глаза, – но от пункта третьего тысячи четыреста пятьдесят третьей статьи Уложения, говорящей о нанесении смертельных ран, просто так не отмахнуться.

– Видимо.

– Ступайте.

– Брать под арест отца с сыном?

– Пока не надо.

Путилин долго ходил по кабинету, заложив руки за спину. Выражение лица постоянно менялось и губы шевелились, словно он разговаривал сам собой, что—то доказывая и что—то отвергая. Потом сел за стол, обмакнул перо в чернила, снял каплю и написал:

«В связи с недостаточностью собранных сведений и непричастностью указанных господином Вознесенским лиц, производство расследования покушения отложить до новых обстоятельств, позволяюших продолжить следствие».