8 января, вторник, обычный день. С утра большими хлопьями повалил снег, казалось, зарядил до вечера, темные до черноты, нависшие нал городом, тучи ничего не предвещали, но нет, к полудню снег стал мельче и редкими снежинками кружился на улицах, а к часу вообще прекратил падение. Дворники и их хозяева вздохнули с облегчением, значит, не надо нанимать телег и вывозить за город груды свежего пушистого снега.

Иван Дмитриевич Путилин, начальник столичного сыскного отделения, стоял у окна, заложив руки за спину, суетливые дворники скребли лопатами по тротуару, издавая при этом пронзительные звуки металла по камню. Суетились не без причины, в доме по Большой Морской располагался сам Федор Федорович Трепов, градоначальник, генерал, кавалер и прочая, прочая, прочая, в том числе и отвечающий не только за людей, проживающих в столице, но и за чистотой. А кучи снега непорядок, писано «убирать снег дважды в день, а ежели понадобиться, то и каждый час, буде снег не прекращать падения».

Путилин смотрел, как взопревшие в расстегнутых полушубках работают дворники, поглядывая изредка на окна градоначальничьего дома, вдруг он наблюдает? Вытрут со лба пот и снова за лопату, потом закинут на телегу, утрамбуют и снова бросают, едва не цепляя многочисленных прохожих.

Иван Дмитриевич не слышал, как в кабинет вошел помощник Миша Жуков, двадцатитрехлетний красавец. С правильными чертами лица и ямочкой на подбородке, подчеркивающей его обаятельную улыбку. Но сейчас лицо выражало озабоченность и сосредоточенность, словно произошло такое, о котором и говорить не хочется.

Путилин смотрел на Жукова, не произнося ни слова. Зная, что тот сам доложит о случившейся в городе неприятности.

– Иван Дмитрич, – Миша смотрел куда—то в сторону, – на Стремянной происшествие.

– Какого свойства?

– Я не понял от посыльного, путано говорит, но то ли убийство. То ли попытка совершения оного.

– Похвально, Миша, – усмехнулся Путилин. – Ты обязан знать все, может, там и нет ничего серьезного, только зря время потеряем.

– Нет, Иван Дмитрич, пристав Тимофеев, как вы знаете, такими вещами не шутит.

– Ну, ежели он, то поехали, в самом деле, он не привык попусту вызывать нас.

Стремянная небольшая улочка, идущая параллельно Невскому проспекту от Владимирского до Николаевского, недавно переименованного в честь почившего почти двадцать лет тому императора Николая. Застроена почти вся деревянными домами и то, в который направлялся начальник сыскной полиции, ничем не выделялся от окружающих, только может новой краской на металлической крыше и не деревянными столбами, подпирающими навес над входом, а вычурными коваными.

Иван Дмитриевич отпустил извозчика на Владимирском, решил пройтись к нужному дому пешком. После кабинета хотелось подышать свежим морозным воздухом, не так часто удавалось это сделать.

Дом оказался угловым и считался, стоящим и на Стремянной улице, и в Поварском переулке.

Перед крыльцом прохаживался полицейский, то и дело подносящий ко рту руки, хотя после снегопада было не слишком холодно.

– Здравия желаю, господин Путилин, – вытянулся полицейский.

Иван Дмитриевич кивнул и спросил:

– Василий Евсеевич в доме?

– Так точно, господин пристав находится на месте происшествия. – Громко доложил страж порядка.

Начальник сыскной полиции поморщился от громкого голоса, словно от зубной боли, и. помахивая тростью, начал подниматься по посыпанным песком ступеням, за ним следовал Жуков, отряхивая пальто. На него с крыши свалился снег. Именно на него, а не на кого другого. Он тихонько выругался.

– Что ты там шепчешь? – Не оборачиваясь, спросил Путилин.

– Ничего, – прошипел с досады Миша, – это я на себя.

Прошли коридором, из которого лестница вела на второй этаж, оттуда слышались приглушенные голоса. Путилин и направился туда, обходя валившуюся поперек тумбу или этажерку, резонно решив, что пристав с сотрудниками находится на месте, где совершено злодеяние.

– День добрый, Иван Дмитрич, – подполковник Тимофеев поздоровался с Путилиным крепким пожатием руки.

Приставу было немногим за сорок, бритое лицо, серые с белесыми прожилками глаза, словно выгорели на солнце, прямой нос и постоянно нахмуренные брови, между которыми образовалась глубокая морщина.

– Рассказывайте, Василий Евсеевич, что тут у вас стряслось?

– Час тому, начал по—военному подполковник, не отвыкший от точности и краткости докладов, – к купчихе Устинье Быковой явился прилично одетый молодой человек и вручил послание, якобы от ее знакомого, когда она распечатала письмо, то господин нанес несколько ударом железной трубой по голове, – он указал рукой на стол, где, в самом деле, лежал кусок ржавой трубы в вершок диаметром и длиной в пол аршина, – дело не доведено до конца только потому, что Быкова подняла крик и, видимо, преступник испугался и убежал, споткнувшись о тумбочку внизу и скорее всего ударился ногой. Соседи видели убегавшего хромавшего человека в черном пальто.

– Быкова, как я понимаю жива?

– Совершенно верно, находится в спальне с доктором.

– Она что—нибудь рассказала?

– Нет, я толком ее не расспрашивал, ждал вас, чтобы ей не повторяться.

– Тогда, если позволит доктор, хотелось бы поговорить с госпожой Быковой.

Пристав кивнул полицейскому, присутствующему в комнате, и тот вышел, чтобы поинтересоваться, в состоянии ли хозяйка принять господ из сыскной полиции.

Через минуту полицейский вернулся.

– У госпожи Быковой болит голова, но она готова рассказать все, что знает.

– Я думаю, стоит воспользоваться этой оказией, вы со мной, Василий Евсеевич?

Сквозь щели между штор в спальню проникал тусклый свет, в столице зимой рано наступают сумерки, сколько свечей горели на столике у изголовья кровати. Устинья лежала укрытая до подбородка легким цветным покрывалом, голова аккуратно забинтована, лицо в колеблющемся свете свечи казалось бледным и безжизненным, словно гипсовая маска.

– Разрешите? – заглянул в дверь Путилин, обращаясь к Быковой.

– Да, да, – слабым голосом произнёсла Устинья, судя по осунувшемуся виду ей можно было дать лет под шестьдесят, хотя только недавно она отпраздновала сорокалетие, – прошу вас, заходите.

– Не отнимайте много времени у госпожи Быковой, – предупредил тихим шепотом доктор, собирая в саквояж инструменты, – она очень слаба после перенесенного.

– Нет, – голос у потерпевшей слегка окреп, – я готова ответить на любые вопросы, лишь бы вы, господа, нашли злодея, покусившегося на мою жизнь.

Путилин взял стул и поставил ближе к изголовью.

– Вы в состоянии рассказать все, что произошло.

– Готова, – и высвободив руку из—под покрывала, потрогала повязку на голове, – спрашивайте.

– Как все произошло?

– В дверь позвонил молодой человек, высокого роста, красивый, мне показалось, он был чем—то смущен…

– Пришел же не с благими намерениями, – пробурчал пристав, но под укоризненным взглядом Путилина умолк.

– Прошу вас, продолжайте.

– Сказал, что с оказией принес мне письмо от сестры.

– От сестры?

– Да, я еще удивилась, ведь она отправляет письма почтою, и никогда, таким образом, не передавала.

– Далее.

– Я пригласила молодого человека войти и предложила чаю, он отказался, ссылаясь на нехватку времени, но предложил передать мой ответ и готовь подождать, пока я буду писать. Я повернулась к нему спиной и здесь почувствовала боль в затылке, потом еще удар, я громко закричала, что было, потом я не помню.

– Скажите, а вы живете одна?

– Нет, у меня есть служанка.

– А почему вы открыли дверь, а не она? И почему ее не было в доме?

– Сегодня я ее отпустила и осталась одна, поэтому открыла сама.

– Она давно вас спрашивала об этом дне?

– Да я уж не помню.

– Кто еще проживает в доме?

– Только я и моя служанка.

– Давно у вас служанка?

– Груша? Месяца с три будет.

– Вы ею довольны.

– О да, исполнительна, за чистотой я так не слежу, как она.

– Паспорт у нее имеется?

– Да, вон в той шкатулке, – указала рукой на изящный столик, стоящий под зеркалом.

– А прежняя ваша?

– Уехала себе в деревню.

– Скажите, какие—нибудь деньги вы храните в доме?

– В той же шкатулке, тысяч пять—шесть всегда лежат.

– А кольца, броши или другие золотые вещи?

– В шкатулке, что рядом с той, – она снова указала на столик, – которая поменьше, уточнила она.

– И на большую сумму?

– Не считала, но, пожалуй, тысяч на десять.

– Понятно, а где письмо?

– Мы его не смогли найти, – раздался голос пристава, – видимо, его успел забрать преступник.

– Конверт был подписан?

– Нет, я подумала, что сестра не стала этого делать.

– В само письмо вы прочли?

– Не успела заглянуть.

– Кто мог знать, что вы сегодня отпустили служанку?

– Никто, нет, постойте, вчера ко мне приходил племянник, сын мой сестры, он мог слышать. – Устинья удивленным взглядом посмотрела в глаза Путилина, – нет, нет, вы что, это очень воспитанный юноша, студент юридических курсов Университета. Нет, нет, я запрещаю вам думать о нем плохо.

– Не буду, – Иван Дмитриевич поднял к верху руки. – Но я обязан прояснить все обстоятельства дела, чтобы найти злоумышленника.

– Ищите, – буркнула Устинья. только мой Саша здесь не при чем.

– Скажите, у вас, наверное, есть доход?

– Есть, – все тем же тоном ответила хозяйка, – у меня торговля в Самарской губернии.

– Приносит большой доход?

– Достаточный, чтобы безбедно жить.

– Скажите. А кто наследует его при, – Иван Дмитриевич упорно буравил взглядом посеревшее лицо купчихи, – вашей…

– Так и говорите, кончине, – закончила за него Быкова. – Кто—кто племянник.

– Значит, он, может быть, заинтересован.

– Нет, я ни в чем ему не отказываю, так что забудьте о нем.

– Кто еще упомянут в духовном завещании?

– Сестра, но я ей отказываю незначительную сумму.

– И какую, позвольте полюбопытствовать?

– Пятьдесят тысяч.

Иван Дмитриевич в удивлении приподнял правую бровь.

– Сестра замужем?

– Нет, пятнадцать лет, как вдова, Саша рано лишился отеческого внимания.

Ваша сестра где, извините, проживает?

– Даша? Здесь же, в Петербурге.

– Она бывает у вас?

– Нет, мы в ссоре.

– Сам капитал сколько составляет?

– Семьсот тысяч, – и Устинья посмотрела на щель между шторами.

– Молодого человека вы способны опознать, если мы вам предъявим его?

– Конечно, – оживилась Быкова, даже потухшие глаза загорелись, – опознаю непременно, я его запомнила на всю жизнь.

– Голубые глаза и тоненькая полоска усов, словно начали только—только пробиваться и обретать цвет, тонкий прямой нос.

– Лицо круглое, худощавое?

– Скорее немного худое.

– Вы сказали высокий?

– Да, для меня все, кто выше меня, высокие.

– Он, кроме сестры, никого не упоминал или имя, какое называл?

– Увы, нет, он так невнятно представился, что я боюсь, не вспомню.

– Хотя бы попытайтесь.

– Нет, – покачала головой Быкова.

– Хорошо, тогда простите нас за вторжение, – поднялся со стула Иван Дмитриевич, подошел к столику, – вы позволите паспорт вашей служанки взять на время?

– Если надо.

– Сами понимаете, служба, – он развел руками, – и разрешите откланяться.

– Что вы об этом всем скажете? – поинтересовался пристав, когда начали спускаться по лестнице.

– Как говорится, ищите кому выгодно злодеяние, – Иван Дмитриевич о чем—то размышлял.

– Племянник?

– Не исключаю такой возможности и за более мелкие суммы люди отправляли родственников к праотцам.

– Значит, могу ехать за Сашей, как она его называет?

– Я бы не спешил, сперва стоит собрать о нем, хотя бы какие—то, сведения, какую жизнь ведет, не имеет ли долгов, кто ходит в его приятелях, а уж потом делать выводы и еще бы поинтересовался. Нет ли у него в знакомцах похожего на нападавшего человека.

– Да, Иван Дмитрич, а я все по—военному, команда «вперед» и на врага, а здесь в статской жизни все гораздо серьезней.

– Вот и сестрицей тоже не грех заняться, живет где, как и на какие средства. Это и есть следствие, Василий Евсеевич.

– Все—таки в армии проще.

– Тогда давайте, я поручу проверку племянника моим агентам, не обессудьте, но они все—таки имеют в этих делах хороший навык и никто ничего не заподозрит, в особенности тетушка.

– Ваше право, чем я могу помочь?

– Пусть ваши полицейские пройдут по улице и пораспрашивают о бегущем молодом человеке, может быть, он с дуру, здесь извозчика нанял?

– Я сообщу вам, если что узнаю.

Путилин приложил руку к шапке и вышел вон из дома.

Путилин вышел на Владимирский и пешком идти расхотелось, начала побаливать старая рана, полученная лет пятнадцать тому при задержании одного вора, который залез в дом и наткнулся на хозяина, с испугу пустил нож в дело. Пришлось долго его выслеживать прежде, чем заманить в ловушку. А там нерасторопность Ивана Путилина, тогда об отчестве и чине статского советника, и мечтать не приходилось, стоила ему распоротого бедра. Зажило быстро, но вот сейчас иной раз дает знать, когда меняется погода.

– Миша, давай извозчика.

Через некоторое время Иван Дмитриевич сидел в своем кресле на Большой Морской, но постоянно забывал, что в кабинете стоят напольные часы, подаренные одним купцом за быстро раскрытое дело о поджоге, когда купец мог лишиться всего капитала и пойти по миру.

Перед Путилиным сидели чиновники по поручениям – штабс—капитан Орлов и надворный советник Соловьёв, у окна стоял помощник Жуков.

– Итак, господа, мы имеем умышление на убийство, бедная женщина не растерялась и подняла со страху или боли крик, он—то и привлек внимание соседей и проходивших в эту минуту по улице. Мы имеем описание преступника, но госпожа Быкова, невзирая на нанесенные ей удары, описывает его, как молодого человека приятной наружности, высокого, стройного, с едва появившимися усами на лице. Госпожа Быкова из купеческого сословия, имеет немалый капитал. Что вы думаете об этом?

– Корыстное никто не отменял, – рука Орлова лежала на столе, и пальцы отстукивали в такт крутившуюся в голове мелодию, – кто наследует?

– Большую часть состояния она отписала племяннику Александру, которого, вам, – он обратился к Орлову, – предстоит проверить.

Штабс—капитан только кивнул головой, не в первый раз предстоит убедиться, мог ли наследник посредством друзей или приятелей друзей покуситься на жизнь тетушки.

– Тебе, Миша, – Иван Дмитриевич протянул помощнику паспорт, – необходимо выяснить все о девице, которая прислуживает купчихе, заодно и о прежней ее служанке, которая якобы уехала из столицы. Вот это «якобы» и проверь. Вам, Иван Иванович, – начальник сыскной полиции обратился к надворному советнику Соловьёву, – выяснить все о сестре госпожи Быковой, тоже упомянутой в духовном завещании.

Когда агенты ушли выполнять порученные задания, Иван Дмитриевич нахмурился и откинулся в кресле, постукивая костяшками пальцев по столу, как недавно делал штабс—капитан.

Слишком просто получается, если замешан в деле племянник, тем более он у тетушки бывает часто и, как говорит Быкова, ни в чем не знает отказа. Чужая душа не то, что потемки, а холодный без капельки света подвал, в который нет доступа. Пообещал приятелю долю малую и тот готов был тетушку трубой ржавой, но все равно не сходится, ведь племянник, все—таки будущий юрист, не мог допустить такой непростительной оплошности, если не особые обстоятельства. Может быть, он и не при чем? Это только досужие домыслы, не более? Вот сестрица, та, может быть, вдова, молодой ухажер, которого надо удерживать деньгами и подарками, тоже домыслы, но рассмотреть всякие варианты стоит. Даже прислугу нельзя оставлять в стороне, пять тысяч деньги немалые, иной за всю жизнь столько не имеет, а еще и украшения, не всяк устоит перед соблазном или тот, которому о богатстве, лежащем открыто, рассказали. И еще, кто—то должен знать, что именно сегодня служанки не будет, а останется хозяйка в одиночестве, опять нити сходятся на Саше, ведь он знал. Любопытно, но об этом от сына могла узнать и мать? Нет, все—таки не сходится. Надо подождать, чем обрадуют агенты, а уж потом двигаться дальше.

Год только начался, дело Левовского не доведено до конца, тоже тянет грузом вниз, а здесь новое, Слава Богу, что обошлось без смертоубийства.

Следующим утром первым явился с докладом штабс—капитан Орлов, как всегда с непроницаемым лицом, по которому невозможно было угадать – узнал ли он много или задание провалено. Иван Дмитриевич определял, что Василий Михайлович с хорошими вестями по едва заметной примете – у штабс—капитана почему—то слегка краснело правое ухо. Путилин долго ломал над этой особенностью сыскного агента голову, но так и не пришел ни к одному разумному объяснению.

После приветствия Орлов не стал присаживаться, а стоя начал рассказывать, что ему удалось узнать.

– Александр Петрович Ельский, православный, из дворян, студент юридических курсов Университета, где имеет репутацию серьезного, вдумчивого молодого человека, которому пророчат большое будущее на поприще юриспруденции, двадцати двух лет, уроженец Санкт—Петербурга, – Путилин терпеливо ждал. когда Василий Михайлович перейдет к более насущным вопросам, но штабс—капитан продолжал обстоятельно и подробно, – до смети отца Петра Григорьевича, последовавшего от апоплексического удара, проживал в Берлине. Затем вернулись в столицу, с тех пор здесь и проживает вместе с матерью на Итальянской улице в доме Овсянникова. Друзей не так уж много, никого похожего на нападавшего, я не заметил, приятелей же друзей пока проверить не успел. Господин Ельский играет в карты, но сколько проигрывает или остается в плюсе мне узнать не удалось, у них что—то вроде закрытого клуба, в который посторонним вход воспрещен, а я просто не успел стать своим, – первый раз за время доклада штабс—капитан позволил себе улыбнуться, – но судя по тому, что молодой человек одевается в дорогих магазинах, где ему открыты кредиты, можно было, предположить, что его дела обстоять блестяще и бездетная тетушка балует его, как родного сына, но в этих—то магазинах, господин Ельский имеет долги, а значит, и в карточных играх обстоят дела не столь блестяще.

– Вы думаете, у Ельского большие долги? – Поинтересовался Иван Дмитриевич.

– Я пока не уверен, но выгода от кончины тетушки прямая, он – наследник немалого состояния.

– Это так, но зачем присылать человека с якобы с письмом от сестры, тем более, что сестра могла приехать сама, ведь живет не так далеко?

– Это и показалось мне любопытным, вы же говорили, что сестры в ссоре, вот этим обстоятельством и воспользовался нападавший.

– Или человек не знал, что сестры живут в одном городе и не общаются друг с другом или предполагал, что Дарья Ельская проживает в другом городе.

– Возможно.

– Тогда, Василий Михайлович, как вы думаете, Александр Ельский не мог, чтобы отвести от себя подозрения, наоборот их на себя навлечь, ведь он юрист и должен понимать некоторые тонкости дела.

– Не исключено, ведь пока неизвестно ничего, как я понимаю, – штабс—капитан провел рукою по подбородку, – от Ивана Ивановича.

– Да, еще нет сведений и от Жукова.

– Вы думаете, любезный Василий Михайлович, я не исключаю ни кого из списка подозреваемых, дело вроде бы простое, но в нем множество неясностей. Вы же сами на часть из них указали.

Орлов только кивнул головой.

– Продолжу изыскания в указанном мне направлении.

– Жду вас с новыми сведениями..

Надворный советник Соловьёв не замедлил себя ждать, по его лицу с приятной мягкой улыбкой и блестящим глазам всегда можно прочесть чувства, которыми он владеет в данную минуту, хотя иной раз сосредоточенное лицо не давали ни единого шанса узнать, чем обогатит следствие Иван Иванович.

– Здравия, Иван Дмитрич, – кивнул он и, не ожидая приглашения, присел на стул.

– Сегодня у меня не так уж много накопилось нового, но кое—что есть, – всегда это «есть» давало обширный повод для дальнейшего размышления.

– Слушаю.

Соловьёв достал из кармана лист бумаги, развернул, он всегда записывал нужные сведения, хотя потерей памяти не страдал. Всегда мог припомнить подробности дела годичной давности.

– Дарья Ивановна Ельская, в девичестве Быкова, тридцати девяти лет.

– Тридцати девяти?

– Да, они с сестрой погодки.

Продолжайте.

– В шестнадцать лет сбежала из дому с капитаном, квартировавшей по соседству кавалерийской части, за что отцом Иваном Быковым лишена наследства, поэтому весь его капитал был отписан Устинье. Капитан Ельский обвенчался с Дарьей и вышел в тот же год в отставку. Они уехали в Берлин, где через год у них родился сын, которого назвали Александром, после смерти мужа, последовавшего через семь лет, вернулась в Россию, где к тому времени умер отец. Устинья взяла дело в свои руки и преумножила отцовское наследство на треть.

– Любопытно, хваткая особа.

– Да, вид бывает очень обманчив.

– Я слушаю.

– Капитала господина Ельского хватило ненадолго, но госпожа Быкова, повинуясь воле отца, до сих пор не встречалась с сестрой, обмениваются изредка письмами, хотя живут: одна – на Стремянной, вторая – на Итальянской.

– Четверть часа прогулочным шагом.

– Совершенно верно, у Устиньи судьба не сложилась, после того, как ее жених перед самой свадьбой уехал с молодой актрисой, она ни с кем более не пыталась более создать семью, хотя вокруг нее вертелось множество личностей. В племяннике души не чает и видит только его наследником. Это то, что касается госпожи купчихи, а вот, что касаемо Дарьи Ельской. После приезда из Берлина с год жила затворницей, никого не принимала, даже письма отсылала сестре, не читая, но потом множество связей, почти каждый год. Теперь содержит молодого любовника, который ей стоит дорого, поэтому постоянно нуждается в деньгах и, как вы говорили, те пятьдесят тысяч наследства были бы для нее отнюдь не лишними.

– Вы полагаете, что она может быть причастна к делу покушения.

– Может, судя по тому, что не видела сестры больше двадцати лет, то могли родственные связи ослабнуть и здесь не до жалости.

– Мотив, конечно, серьезный.

– Я полагаю, что мне стоит проверить Веревкина, это нынешняя привязанность госпожи Ельской, причастности на предмет покушения либо его самого, либо кого из его знакомых.

– Займитесь, Иван Иванович, это очень важно, тем более что, – и Путилин рассказал надворному советнику, что удалось узнать штабс—капитану.

Жуков явился последним, лицо выражало такое страдальческое выражение, что в пору было пожалеть сыскного агента, но Иван Дмитриевич имел специальное намерение посылать Мишу в Адресную Экспедицию, где помощник имел не совсем хорошие отношения с чиновниками и поэтому с большой неохотой ее посещал.

– Не томи, Михал Силантьич, рассказывай.

– Прислугу зовут Аграфена Иванова, приехала из Шлиссельбургского уезда три года тому, – Жуков протянул список Путилину, – это, где она проживала и в каких домах была прислугою.

– Молодец, я надеюсь, ты уже посетил их?

– Нет, – Миша покраснел, словно девица на выданье, – не успел.

– Миша, Миша, – покачал головой Иван Дмитриевич, – мог бы и успеть, ноги молодые, не в пример моим.

– Что еще узнал?

– В столице у нее нет родных, но сожительствует с неким Семеном Пожарским, тоже из Шлиссельбургского уезда, вот он личность подозрительная, паспорта не имеет и на какие деньги живет здесь, не известно.

– Ты его видел?

– К сожалению, прождал до поздней ночи, но так и не явился он на квартиру, где проживает.

– Что Аграфена в одиночестве прибывала?

– Когда я пришел, то да. Убирала, мыла, готовила ему, стирала.

– Миша, наверное, ты понял, что требуется от тебя?

– Конечно, поговорить с бывшими хозяевами Аграфены и узнать, чем вчера занимался Пожарский и кто он таков.

– Более тебя не смею задерживать.

Каждый из упомянутых имел желание смерти госпожи Быковой: племянник – наследство, его мать тоже не чужда корыстного мотива, вот добавился и Пожарский, которому Иванова могла рассказать о деньгах, что лежат почти на виду у купчихи. Соблазн велик, притом он знал, что Аграфены не будет и мог рассчитывать на быстрое дело, один удар по голове и никаких свидетелей, тишь да гладь, но удар не получился таким. каким хотелось бы. Крики испугали молодого человека, и он спешно ретировался, не доведя плана до конца. Вполне может быть, рассуждал Иван Дмитриевич, смотрел на часы, но не видел, сколько времени, ускользало мимо и все казалось, что упускает что—то важное, едва уловимое.

Все из головы не выходил студент, к тому же будущее светило юриспруденции. Он знаком со многими работами, делами старых времен, и мог запросто почерпнуть оттуда. Остаться под подозрением, но в то же время его отвести от себя и, при этом, не слишком подставляя под удар свою мать.

Пожарский. Пожарский, где мог слышать такую фамилию, теперь мысли перескочили на Аграфениного суженного, если таковым его можно считать, тоже слишком уж все гладко, хоть арестуй всех, но, увы, подозрения, невозможно присовокупить к делу, нужны твердые доказательства. Конечно, можно предъявить этого Пожарского купчихе, пусть посмотрит, если он подходит под описание, ежели нет, так и суда нет. Хотя постой, не спеши, Иван Дмитрич, оборвал свои рассуждения Путилин, приятелей Пожарского тоже отметать нельзя. Круг подозреваемых оставался прежним, не мог чужой человек знать о сестре, письмах и главное о том, что прислуги не будет в этот час дома, и если не наследство, то те деньги и драгоценности, что лежали на видном месте. Всего трое, который из них?

Миша был зол на себя, что потратил вчера время на ожидание Пожарского, хотелось самому взглянуть на него. Уж не тот это красавец, о котором с таким теплом вспоминала купчиха, чуть ли не закатывая глаза, не думая о том, что добрый молодец с ангельской внешностью мог запросто лишить ее, как казалось Жукову по молодости лет, дуру старую, жизни. Нет, она чуть ли не дифирамбы поет. Господи, как поймешь женщин—то, если так себя вести готовы.

Миша побывал в первой по списку семье, где начинала работать Аграфена, приехав из деревни. Жукова проводили в гостиную, где дама с высокой прической посмотрела на него, словно на пустое место.

– Не помню такой, – произнёсла она сухим писклявым голосом, не вязавшимся с обликом, не хватало, чтобы я помнила каждую прислуживающую мне… Записей? Да, упаси Боже, у меня хватает своих забот… – и продолжила пить чай, показывая тем самым, что высокая аудиенция окончена.

Помощник начальника сыскной полиции хотел на прощанье сказать нечто неприятное, но не осмелился. Эта чопорная дама сразу же помчится к градоначальнику с жалобой на все отделение, поэтому он уже у дверей спросил у молоденькой девушки в белоснежном фартуке:

– Она всегда такая?

Девушка обернулась, словно боялась, что ее могут услышать, поэтому только кивнула головой и мило улыбнулась.

Зато дворник оказался более разговорчивым:

– Аграфена? – Поначалу посмотрел он недоуменно на Мишу, – Аграфена Иванова, говорите? Нет, не помню… Груша? Так бы сразу и сказали, а как же помню, красивая девица, кровь с молоком, так и хотелось ее пощупать, – он подмигнул Жукову, – вся ладная, аппетитная. Месяца три помучилась у барыни со второго этажа, – этот тоже не стал называть фамилии, видно, побаивались ее не в шутку, – у нее, – он кивнул через плечо, – никто долго не задерживается. Грушка та и на что спокойная, да и та не выдержала придирок, хотя сказывали, что барыня заметила, как ее в темном углу молодой барин намеревался поцеловать, а может Грушка сама ушла, ведь после нее троих на двор выставили и всех с брюхом. постарался барин, хотя слухи пустили, что они на стороне сами нагуляли. А как тут нагуляешь, ежели из квартиры не выпускали. Святым духом, что ли? Не, больше я ее не видел… Запомнил? Так красивую деваху грех не запомнить.

У второй хозяйки Аграфена Иванова пробыла в служанках два года, пока та не уехала за границу, резонно решив, что там найдет себе иностранку в услужение и нечего будет с собой свою таскать. Она возвратилась домой на месяц, чтобы уладить какие—то семейные дела, еще день—два и не поговорил бы с ней Жуков.

– Помню, Грушу, помню, – хозяйка и не стремилась показать, что забыла свою прежнюю прислугу, – в служанках я ценю опрятность и аккуратность, а она и была из таких. Мне жаль с ней расставаться, но довелось, мой муж настоял, что за границей мы должны начать новую жизнь, понимаете, новый дом, новая обстановка и новые слуги. У Груши со старого места была нелестная рекомендация, но мне девушка понравилась и поэтому я не стала ей отказывать от места, тем более, что другая на ее месте обязательно бы сказала, что рекомендации не имеет, а не дала бы ту, которую имела.

– Выходные дни вы ей давали?

– Два раза в месяц, – она произнёсла, как будто вручила награду.

– Скажите, а вы не запрещаете, чтобы к вашей прислуге приходили гости?

– Нет, я не была против, но чтобы прислуга тоже знала свое место, нельзя распускать, поэтому несколько раз в месяц разрешалось.

– Вы видели, кто к ней приходил?

– Только один—два раза молодой человек.

– Высокий худой с красивым лицом?

– Да, мне он напомнил древнего римлянина. я поинтересовалась у Груши, кто это. Она ответила, что жених.

– Часто он бывал?

– Михаил Силантьевич, я уже вам сказала, что запрещала часто бывать у нас посторонним, а видела его, об этом уже говорила, раз или два.

– Письма Груша получала?

– Извините, но за перепиской своей прислуги я не слежу.

– Не помните, как звали молодого человека? – Хозяйка поморщилась, – может быть, Груша хотя бы раз произнёсла его имя?

– Не помню, постойте, кажется, Семен.

Оказывалось, что Аграфена из трех лет, проведенных в столице, согласно справки, из Адресной Экспедиции, полгода неизвестно на что жила, но паспорт выправлен правильно и открепительные талоны находились на месте

Любопытно, мелькнуло у Миши, весьма любопытно.

Жуков все—таки решил дождаться Пожарского, хотелось самому задержать преступника и хотелось, чтобы непременно им оказался Семен, чтобы сгладить вчерашнюю оплошность.

Надворный советник был крайне удивлен, когда из дома выпорхнула Дарья Ельская под руку с кавалером. Ее лицо светилось от счастья, и она не сводила восторженных глаз с высокого худощавого молодого человека с усами на лице и в черном пальто. У Ивана Ивановича даже екнуло сердце в предчувствии развязки расследуемого дела.

Но сразу же пришла другая мысль, что вот так в открытую, не таясь, разъезжать по городу, это надо быть либо полным идиотом, либо непричастным к покушению. Выходило второе, но сведения необходимо собрать, чтобы потом не возвращаться к этим персонажам разыгравшейся трагедии.

Штабс—капитан умудрился разговорить одного из приятелей Александра Ельского, ведь подозрение должно либо быть подкреплено доказательствами, либо отметено в сторону, как несостоятельное.

– Что Сашка? Азартен до крайности, может от этого и успехи его, надо делать любую работу, чтобы в пример ставили, иначе не может. Если в обучении, так в первых рядах, если доклад, так чтоб все языками цокали. А вот в другом, – приятель замолчал, то ли с мыслями собирался, то ли не хотел говорить, но понизил голос и почти в самое ухо прошептал, – в карты, так либо пан, либо пропал. Все, что есть в карманах в банк или сорвет, или без гроша. – Засмеялся, – тетка у него ужас, как до него неравнодушная, за сына почитает, его деньгами и потчует. Долги? А у кого их нет? Способен ли он на поступок? Наверное, даже уверен, что ради цели он на многое пойдет. Убийство? Кто его знает? Может и пойдет, вот намедни, проиграл, – и он назвал сумму на ухо штабс—капитану, – так на следующий день все до полушки отдал, ибо считает честь превыше «бумажного хлама», как он отзывается о деньгах.

Вечером агенты явились почти в одно и то же время на доклады Ивану Дмитриевичу, вроде бы не сговаривались, но так получилось. Первого начали слушать самого младшего – Жукова.

– Про Аграфену Иванову плохого ничего бывшие хозяева не сказали, только аккуратна, следит за чистотой, работает на совесть, – Миша припомнил первую даму и улыбнулся от того, что живут же такие барыни на свете, – но самое любопытное, что к ней давно захаживает некто Семен Пожарский, уроженец тех же мест, откуда и Аграфена. Я дождался этого молодого человека, и его портрет подходит под описание госпожи Быковой. Все сходится, он знал, где лежат деньги, видимо, от невесты, которой считается Иванова, знал, что в доме купчиха будет одна. Я думаю, можно его арестовывать и предъявлять для опознания.

– Хорошая новость, – кивнул головой Путилин.

– Я бы так не торопился, – подал голос Соловьёв, – сегодня мне довелось увидеть новое увлечение Дарьи Ельской, по сходству описанного купчихой портрета он очень походит на злоумышленника, поэтому стоит и его взять в расчет, хотя я сегодня наблюдал вполне идеалистические сцены между госпожой Ельской и молодым человеком, там нет ни намека на встревоженность.

– Вы выяснили, кто этот ловелас?

– Серафим Веревкин, двадцати шести лет, мещанин из Выборга, нигде не служит, живет на счет госпожи Ельской.

– Его мы тоже предъявим госпоже Быковой, этим займусь сам.

– Где проживает Веревкин?

– В квартире Ельской.

– Хорошо, что у вас, Василий Михайлович?

– Александр Ельский, по словам приятеля, азартен, много времени проводит за карточным столом, иногда проигрывает значительные суммы, но сразу же возвращает. Имеет долги в магазинах, где покупает платье, но там зная, что он всегда расплачивается с процентами, открыли неограниченные кредиты. По словам того же приятеля, способен в крайнем случае и на жестокость, это я к тому, что Ельский может быть организатором неудавшегося покушения.

– Да, господа, я посмотрю у нас в деле одни заинтересованные в смерти госпожи Быковой личности.

– Такова участь одиноких богатых людей.

– Вы правы, Иван Иванович, сегодня поздно и не хотелось бы подозрениями лишний раз тревожить людей. Завтра, Миша, с ранего утра берешь двух агентов и привозишь сюда Пожарского, я же навещу сестру нашей несчастной жертвы, с Александром Ельским разберемся позже. Вам, Василий Михайлович, снова предстоит заняться студентом на предмет, нет ли в его окружении похожих на преступника молодых людей.

– Выясню.

Часу в девятом утра Иван Дмитриевич стоял у дверей дома госпожи Быковой крутил ручку, а где—то в глубине звенел звоночек.

Дверь отворилась и выглянула красивая стройная девушка с русыми волосами и улыбкой на губах, на щеках виднелись ямочки, словно у младенца.

– Доброе утро, – произнёсла она, – Устинья Ивановна сегодня не принимает.

– Груша?

– Да? – удивленно произнёсла девушка.

– Будь любезна, передай госпоже Быковой, что ее хочет видеть Иван Дмитриевич Путилин, вчера днем беседовавший с ней о досадном происшествии, приключившемся с ней вчера.

– Подождите в приемной, – поворковала она, пригласив Путилина в дом. Через несколько минут она появилась вновь, – Устинья Иванова просила подождать ее в гостиной.

Сама хозяйка спустилась со второго этажа в черном платье и повязанным на голову платком, скрывавшим повязку, наложенную доктором.

– Иван Дмитрич, – Быкова выглядела гораздо лучше, чем вчера, но предательская бледность выдавала, что только сейчас она начала оправляться от трагического происшествия, – вы нашли преступника?

– К великому сожалению, нет, но я имею к вам большую просьбу, уж не откажите мне в любезности.

– Пожалуйста.

– Через три четверти часа я остановлюсь в коляске перед вашими окнами, так не сочтите за труд и внимательно посмотрите на молодого человека сидящего рядом со мною. Не опознаете ли вы его?

– С удовольствием, – произнёсла госпожа Быкова.

Веревкин оказался трусливым человеком, при визите начальника сыскной полиции так испугался, что казалось, проглотил язык, побледнел, едва не лишился чувств, как красна девица, поэтому Ивану Дмитриевичу не составило труда увести господина Веревкина на улицу и ровно в указанное время остановиться у дома купчихи. Молодой человек не выразил никакого беспокойства при приближении к дому и даже на него не взглянул, испуган был только визитом полиции.

Устинья Ивановна в Веревкине не признала нападавшего, но все—таки Путилин поручил Соловьёву проверить знакомых Веревкина, но таковых не оказалось, поэтому эту ниточку пришлось отложить в сторону, как несостоятельную.

Мише повезло, его подопечный Пожарский после трактирных посиделок, которые закончились далеко за полночь у какого—то незнакомца, отсыпался дома, а так как нигде не служил и не работал, спешить было некуда, был поднят с постели. Болевшая голова не давала времени сосредоточиться, он послушно оделся и только в экипаже спросил?

– В чем собственно дело и с кем имею случай быть представленным?

Видимо, господин Пожарский был либо из мелкопоместных, те хоть и не имеют за душой порой средств к существованию, но кичатся кровью и воспитанием, вот поэтому на службу не идут, считая ниже своего достоинства тянуть лямку государевой службы, либо воспитывался образованными родителями. такие пытались вырваться из своего круга, но не всем удавалось.

– Пожалуйста, – сказал Миша. – Я – помощник начальника сыскной полиции Жуков.

– Даже так? И чем собственно я смог привлечь к своей персоне столь представительный департамент? Вроде бы с политикой не дружу и противу Государя не бунтую?

– Господин Пожарский, вы собственно перепутали нас, политическими делами занимается жандармское управление, а мы исключительно уголовным делопроизводством.

– Уголовным? – Красивое лицо Семена скривилось в улыбке и маленькие усики, словно приклеенные поплыли за губами. – Этого мне не хватало, неужели я вчера казну ограбил? – Он потрогал лоб, на котором, несмотря на мороз, выступили капельки пота, – ничего не помню, даже то, как добрался до постели.

– Нет, господин Пожарский, спешу вас успокоить, мы только проверяем в следствии одно обстоятельство, в которое вы, наверное, по какой—то случайности оказались замешаны.

– Если так, то, господин Жуков, если не ошибаюсь, давайте покончим с этим вопросом побыстрее, извините, но голова слишком сегодня тяжела.

– Обещаю, если вы не замешаны в трагическую историю, то уже через час будете лечить голову, – Миша говорил неправду. Он был уверен, что Семен – это тот молодой красивый преступник, который с трубой в руке посетил госпожу Быкову.

У Путилина после того, как он отпустил на все четыре стороны ловеласа Веревкина. Настроение отнюдь не испортилось, а наоборот, стало гораздо лучше, ведь одна ниточка оборвана, значит, осталось меньше их, а это говорит о том, что на один шаг к преступнику стали ближе,

Иван Дмитриевич вернулся позднее, чем хотел, Миша томился в ожидании, разговаривая с дежурным чиновником, при появлении начальника вскочил, не иначе в ногах пружины спрятаны, мелькнуло у Путилина.

– Иван Дмитрич, я Пожарского в камеры определил, пусть пока потомится.

– Давай его ко мне, хотя… – Путилин остановился. – Пожалуй, ко мне, а сам приготовь экипаж.

– На Стремянную?

– Каков ты догадлив? – Сыронизировал начальник сыскной полиции.

Приведенный господин представлял точное описание госпожи Быковой, то же худощавое лицо, усики, редкими волосинками топорщились над верхней губой, черное пальто, хотя большинство в столице ходит именно в черных.

– Доброе утро, – Путилин стоял у окна, не хотелось выглядеть в кресле чиновником, не вылезающим из—за кипы бумаг, – господин Пожарский!

– Здравствуйте, – Семен кивнул рукой на Жукова, – как я понимаю вы начальник этого господина?

– Совершенно верно.

– Чем я обязан раннему посещению сего, – видимо, хотел добавить «богоугодного заведения», но сдержался и произнёс, – департамента.

– У меня по ходу следствия возникли несколько вопросов, которые должны прояснить ситуацию.

– Я готов ответить на любые, даже самые неприятные, лишь бы оказаться дома.

– Значит, у нас обоих такое желание.

– Тогда я слушаю.

– Вы знакомы с Аграфеной Ивановой?

– Грушей? Конечно, она моя невеста.

– Давно?

– Это имеет отношение к расследуемому вами делу?

– Непосредственное.

– Четыре года.

– Где вы впервые ее встретили?

– В Шлиссельбурге, мы оба из тех мест.

– Когда вы видели ее в последний раз?

– С ней что—то случилось? – резко спросил Пожарский и в голосе послышались нотки обеспокоенности.

– Спешу вас заверить, что она в здравии и хорошем настроении, итак вы не ответили?

– Вчера днем.

– И где?

– Ваши вопросы не выходят за рамки дозволенности?

– Отнюдь, поверьте, это не праздное любопытство.

– Хорошо, как я понимаю, все сказанное в этих стенах не покидает их?

– Вы правильно уловили, я не выношу подробности частной жизни на суд обывателей, если нет нарушения закона.

– Да, и какое нарушение, если встречаются два молодых влюбленных человека?

– Никакого, – просто ответил Путилин, абсолютно, вы не ответили на мой вопрос.

– У меня на квартире, – после некоторой паузы сказал Пожарский.

– Прошу прощения, за мою назойливость, но когда вы расстались?

– После полудня, думаю, а может и ближе к вечеру, – взгляд Пожарского затуманился воспоминанием.

– Потом чем вы занимались?

– Я должен был встретиться на Невском с одним человеком, но он не пришел, я только зря прождал его целый час.

– Где вы условились с ним встретиться?

– На углу Невского и Литейного, а точнее у Палкина, в трактире.

Иван Дмитриевич переглянулся с Жуковым, как раз в минуту преступления Пожарский был в двух шагах от Стремянной, мог на четверть часа покинуть трактир и незамеченным вернуться, а значит, официанты, подтвердят, что молодой человек никуда не выходил. Любопытная получается картина.

– Вы можете назвать имя господина, назначившего вам рандеву?

– Петр, а вот фамилию запамятовал, – Семен провел рукой по нахмуренному лбу, вспоминая, – не помню.

– По какому делу?

– Извините, – Пожарский запнулся, он даже не удосужился быть представленным господину, что так бесцеремонно вмешивается в его жизнь.

– Путилин, Иван Дмитрич.

– Простите, господин Путилин, но мое личное дело.

– Хорошо, значит, час прождали?

– Я уже сказал.

– Я слышал, вы не знаете, где в прислугах Аграфена?

– У какой—то купчихи, знаю, что на Стремянной.

– Вы там бывали?

– Нет, Груша мне запретила.

– Я попрошу вас проехать со мной в тот дом.

– Там что—то случилось? И я обещал Груше не появляться там.

– Сегодня особый день, она простит вас.

– Мне не хотелось бы нарушать данное Груше слово, – настойчиво повторил Семен.

– Господин Пожарский, от поездки зависит несколько жизней.

– Даже так, – после некоторого раздумья он обреченно произнёс, – если надо, то поехали.

Штабс—капитан решил на свой страх и риск поговорить с Александром Ельским, проверка друзей могла затянуться и, если среди них есть преступник, то будущий юрист не так глуп, чтобы встречаться с ним в открытую. Может быть, он дал неудачливому убийце денег и тот уехал на время, пока не утихнет шум вокруг покушения, из столицы, вполне допустимая возможность.

– Господин Ельский, – Орлов подошел к студенту, когда тот был один.

– Да, это я, – студент произнёс приятным баритоном, – извините, но мы не знакомы?

– Так точно.

– С кем имею честь разговаривать.

– Штабс—капитан Орлов, чиновник по поручениям начальника сыскной полиции.

– О! И в какое преступление я замешан? – Брови вскинулись вверх, и взгляд Ельского стал удивленно—насмешливым.

– Мы можем поговорить в более подходящей обстановке?

– Пожалуй.

Они прошли в пустующую аудитория.

– Я вас слушаю, господин чиновник по поручениям, – взгляд теперь превратился только в насмешливый.

– Вы знаете о печальном происшествии, – Орлов не стал скрывать, а наблюдал за лицом молодого человека, – случившемся с вашей тетей?

– Тетей? Что с ней? – обеспокоенность невозможно было так сыграть или Ельский обладал большой выдержкой и талантом прекрасного актера. – Не молчите, – Александр вскочил со скамьи.

– Успокойтесь, молодой человек, с ней все в порядке, небольшой ушиб головы.

– Вы что—то не договариваете, сыскная полиция не стала бы заниматься ушибами.

– Да, вы правы, – Орлов пожевал ус и продолжил, наблюдая за Ельским, – вчера на вашу тетю, госпожу Быкову, совершено покушение.

– Вы шутите? – Глаза стали большими, как блюдца.

– Такими вещами, к сожалению, у нас в сыскном отделении не шутят.

– Простите, но я вынужден покинуть вас.

– Господин Ельский, прошу несколько минут, с вашей тетей все в порядке, она не пострадала.

– Знаю я ваше не пострадала, что вам от меня нужно?

– Вы не можете подсказать мне, кому выгодна смерть госпожи Быковой?

Александр поднял удивленный взгляд на Орлова.

– В первую очередь мне, если вы это хотели узнать, я являюсь наследником всего состояния тети, поэтому, как вы выражаетесь: is fecit cui prodest. Вы знаете латынь или перевести.

– Сделал, кому выгодно.

– Именно, не там ищите, господин чиновник по поручениям, хотя не скрываю, что имею выгоду, но пока тетя жива, она более мне выгодна, а у нее золотой ум и за двадцать, тридцать лет жизни, дай Бог ей и больше, она способна преумножить капитал в два—три раза.

– Вы же, как юрист понимаете, что это только слова.

– Да, слова, думайте, как вам заблагорассудится, я понимаю, что сам у вас на подозрении, поэтому не хочу облегчать вашей жизни, ищите, я доказывать свою непричастность не намерен. Главное, что я сам знаю – я к этому непричастен.

– Хорошо, еще один вопрос.

– Слушаю, – уходящий Ельский остановился и повернул голову к Орлову.

– Скажите, из ваших друзей может быть, кто—то причастным к покушению?

– Каким образом?

– Чтобы вы получили наследство и стали сами распоряжаться им?

– Не думаю, здесь не вижу выгоды тому человеку.

– Может он слишком зависит от ваших, то есть от тетиных денег.

– Нет, таких нет.

– Тогда скажите, в вашем окружении есть человек с такой внешностью, – и Орлов словами Быковой описал преступника.

Ельский задумался, потом произнёс:

– Если только Иван Никоноров, он отдаленно напоминает описанного вами, но он никоим образом не зависит от меня, у него родители имеют большой капитал.

– И никто из ваших друзей не собирался покидать столицу? – Нет, прошу извинить, но мне надо ехать к тете.

Никоноров, в самом деле, напоминал преступника, но на щеке у него алел шрам, оставшийся от неудачного прыжка с забора. Более подходящих под описание в окружении молодого Ельского не было.

Штабс—капитан направился на доклад к Путилину.

Путилин немного опасался, как воспримет визит к хозяйке Аграфена, ведь он был не один, а с ее женихом, как он представился на большой Морской.

Но груша открыла на звонок дверь, ничем не выразила удивления, только глаза на миг расширились и она их опустила.

– Господин Путилин, извольте подождать, я доложу Устинье Ивановне о вашем приходе.

Через минуту она проводила Ивана Дмитриевича и Пожарского в гостиную, там, в кресле сидела в том же платье, что и утром госпожа Быкова, но сменила на голове только платок. Она скользнула по лицу Семена взглядом, ни на миг не задерживаясь, словно он ее не интересовал. Путилин был удивлен такой реакцией, но не показал виду.

– В коляске ехал с вами не тот господин, – произнёсла госпожа Быкова, – его я видела в первый раз. Может чаю, спохватилась она и крикнула, – Груша, принеси господам чаю.

– Значит, вы пока не нашли того негодяя.

– К сожалению, времени прошло мало, но мы делаем все возможное.

– Да уж, постарайтесь, – теперь Устинья выглядела более спокойной и былая уверенность вернулась к ней, теперь Путилин понимал, что такая женщина способна держать в хрупких руках собственное дело, и никто не способен сбить с намеченной цели.

Груша принесла поднос с чашками, вазочками под варенье, колотый сахар.

– Разрешите задать несколько вопросов вашей служанке? – Обратился Путилин к хозяйке.

– Пожалуйста.

– Груша, скажи, ты кому—нибудь говорила о том, что вчерашним днем тебя не будет дома.

– Нет, – ответила она, потом спохватилась, – нет, нет, третьего дня заходила Варвара, вот она интересовалась.

– Варвара? – переспросил Иван Дмитриевич.

– Варвара, – пояснила девушка больше для хозяйки, чем для полицейского чина, – та, что служила до меня.

– Варвара, Варвара, – госпожа Быкова пыталась что—то вспомнить, – Варвара Соловьёва, – наконец вспомнила хозяйка, – из Курской губернии, я ее Курским соловьем прозывала.

– Она не говорила, где остановилась и зачем заходила?

– Сказала, что с оказией приехала в столицу, вот решила зайти по старой памяти, мы с ней, – девушка бросила боязливый взгляд на Устинью, – я ее чаем попотчивала, она похвасталась, что приехала с мужем, что он красавец, стройный, словно гвардеец, что на посту на Дворцовой.

– Это становится любопытным, более ничего не говорила?

– Нет, – она украдкой бросала взгляды на хозяйку, – может это, она проговорилась, что остановились там, где много земляков.

– Позвольте отказаться от чая, – обратился Путилин к купчихе, – дела службы.

– Не смею задерживать.

– Хотя голова у меня до сих пор болит, господин Путилин, – произнёс Пожарский, когда шли к экипажу. – Но все—таки соображения имею. Значит, вы меня на показ возили, имея в подозрении, что я преступник.

– Господин Пожарский, я могу принести извинения, но врядле вы в них нуждаетесь, повторюсь, служба такая, преступников искать, а вы по всем статьям походили и на злоумышленника и во время совершения злодеяния были в двух шагах. Что вы прикажете с вами было, делать, об ордене хлопотать? – Иван Дмитриевич позволил себе пошутить.

– Нет, нет, господин Путилин, глупо с моей стороны зло держать, сам виновен.

– Вы видели когда—нибудь Варвару?

– Да и она меня видела, когда Груша пришла к госпоже Быковой устраиваться в служанки.

– И она вас видела?

– Да.

– Тот Петр, с которым вы должны были встретиться у Палкина, похож на вас?

– Я бы не сказал, что мы близнецы, но какое—то сходство есть.

– Он ничего не рассказывал о себе?

– Нет.

– Важна любая мелочь.

– Может это поможет, он сказал, что бывший артиллерист.

– Более ничего?

– Пожалуй, все. Надеюсь, теперь я лишен подозрения?

– Можете лечиться спокойно, я вас потревожу, чтобы вы опознали Петра.

– Вы его изловите?

– Непременно.

– Итак, господа, получилось так, что наши подозреваемые оказались непричастными к данному делу, – начал Иван Дмитриевич, ничего хорошего в сложившейся ситуации не было, но появился новый персонаж, – перейдем к новым обстоятельствам. Василий Михайлович, вы должны посетить Военное Министерство на предмет, не дезертировал ли из Четвертой резервной артиллерийской бригады, квартируемой в Курской губернии, согласно адрес—календаря, солдат в последние три, нет два месяца, заодно проверьте батарея, из которой сбежал наш молодец, не стоит ли в том же селении, откуда родом и Варвара Соловьёва. Я уверен – в нем, они могли познакомиться только там. Миша, в Адресную, может, что есть на девицу там, где жила, у кого служила и проверь, не было ли в последний месяц в этих квартирах краж.

– А может быть, – глаза Жукова загорелись, но под хмурым взглядом начальника радость испарилась.

– Вам, Иван Иванович, необходимо разузнать, где останавливаются курские, они не жалуют чужих и проживают у своих земляков. Надеюсь все понятно.

– Так точно, – не сговариваясь, в один голос произнёсли агенты.

В Военном Министерстве штабс—капитан бывал не часто, но каждый раз, когда дело касалось бывших или нынешних военных, а здесь дезертир, Иван Дмитриевич редко ошибается и здесь, по всей видимости, прав. Заморочил девице голову солдат, а она на радостях и рассказала у кого жила в столице, что видела, где лежит ценное, вот глаза и загорелись у военного, служить долго, а имея деньги, выправить новый паспорт пара пустяков. Вот и живи себе припеваючи, одна шкатулка у Быковой, это не меньше пяти тысяч и драгоценности почти на десять, и ты можешь жить припеваючи, купить домик, кто проверять будет, откуда ты явился. Живи, а что кровь на тебе, так в жизни не всегда гладко проходит, бывает и по голове приходится стукнуть, чтобы место под солнцем освободить.

Долгие препирательства с чиновниками и Василий Михайлович держал в руках бумагу: из 5 артиллерийской бригады, недавно переведенной в Путивль, в последние два месяца сбежал только один солдат из 2 батареи полковника Беренса, рядовой Фома Ильич Устрялов, двадцати трех лет, православный, уроженец Лужского уезда Санкт—Петербургской губернии и, в самом деле, батарея стояла в селе Берюхове, а родное село Варвары Соловьёвой Ореховка в полу версте, так что прав Иван Дмитриевич.

– Таким образом, – докладывал штабс—капитан, – Устрялов сбежал с Варварой и прибыл в столицу две недели тому, они присматривались к дому на Стремянной и выжидали подходящей минуты, наверное, не хотелось две невинные души губить, а Быкову списали со счетов, мол, пожила, хватит, да и опасно было двоих, может быть, второй проснется или что заподозрит, а крики – это привлечение внимания.

– Так и случилось.

– Не только присматривались, – подал голос Жуков, – я побывал по адресам, где прислуживала Соловьёва, так за последние две недели во всех совершены кражи.

– Значит, она рассказала Устрялову, а уже он решил не упускать своего.

– Вот и разгадка покушения, Устинья из дома не выходила, залезть в дом не представлялось возможным, вот отсюда и возник план убийства, – подвел итог Путилин, – они все еще в столице и я уверен, что они захотят повторить попытку кражи на Стремянной, только теперь у них, могут быть, обагрены руки двумя убийствами. У меня уверенность, что они где—то поблизости, наблюдают и выжидают, пока не утихнет шум, и мы не успокоимся.

– Может, приготовим им капкан, как на охоте? – Предложил штабс—капитан, любивший походить с ружьем в лесу.

– Мы не знаем когда.

– Отчего же? Он или они полезут ночью, днем не решатся, слишком рискованно.

– Это так.

– Они спешат, им в столице находиться нет резону, Устрялов из Лужского уезда, наверняка, знакомых много, а вдруг кто увидит? Нет, сидеть и ждать в какой—нибудь конуре не станут, ведь нужно наблюдать за домом Быковой, а вдруг она решит уехать на лечение или отдых после такого происшествия. Нет, они торопятся.

– Тогда можно их подстегнуть.

– Как?

– Аграфена пустит слух через дворника, что они на днях покидают город.

– Можно и так, – согласился Путилин, – но как обстоят дела с земляками из Курской, где они останавливаются?

– У Александро—Невской Лавры, на Тележной улице.

– Тогда попробуем пойти двумя путями, сегодня же Груша должна по секрету сказать дворнику, что хозяйка испугана, и завтра собирается покинуть город, тем временем, я поговорю с госпожой Быковой и, думаю, трех агентов вполне хватит. Дом угловой, надо посмотреть, каким путём злоумышленники попытаются попасть в него. Будем готовиться, а вы, Иван Иванович, возьмите двух агентов и займитесь Тележной улицей, может они там, хотя вероятность мала.

Ночь прошла в тревоге, каждый шорох привлекал внимание, каждая мелькнувшая тень воспринималась, как вот, наконец, пришли, еще мгновение и все закончится, но тень и оказывалась тенью, шорох суетящимся в поисках съедобного мышей, по утро начало смаривать в сон.

На самом рассвете раздался стук, хотя над входом была ручка звонка. Притаились за дверью, у Миши вспотела рука, держащая рукоять пистолета, открыла Груша. За порогом стоял малец лет шести, в рваном пальтишке и просящих каши башмаках.

– Что тебе? – Груша боязливо смотрела по сторонам.

– Мне сказано, что мне рупь дашь, – протянул грязную руку малец.

– За что? – искренне удивилась она.

– Мне велено, записку дяденькам передать.

– Каким дяденькам?

– Что в доме хоронятся.

– Давай записку.

– Сперва рупь.

Жуков сунул в руку Груши серебряный кругляшок. она протянула мальчишке, тот с такой быстротой схватил монету, вместо нее вложил небольшую бумажку, и девушка даже не заметила, как сверкнули пятки в рваных ботинках и мальчишку было не догнать.

Через полчаса Путилин читал присланное:

«Господин, не знаю Вашей фамилии, начальник сыскного отделения!

Я не думал, что Вы так легко найдете меня, поэтому не буду искушать судьбу, по добру и по здорову покину ваш гостеприимный город, свобода мне важнее купеческих денег. Можете нас не искать, не найдете, я не буду таким беспечным.

за сим прощайте, бывший Фома Устрялов и бывшая Варвара Соловьёва».