Вечер был тих и спокоен, казалось, ничто не предвещало беды, но иногда тишина бывает обманчивой и непредсказуемой.

Часов в десять в приемный покой Обуховской больницы привели девицу, которая едва передвигала ногами. У входной двери она упала на крыльцо, несколько ножевых ран уже перестали кровоточить, и она скончалась на операционном столе.

Врач был расстроен, руки дрожали от неудачи, ведь он опытный, не раз спасавший человеческие жизни, не смог спасти молодую девушку.

– Я счел своим долгом поставить вас в известность об этом событии, – говорил он околоточному, – когда умирают молодые, я чувствую, что сделал не все для их спасения, – ратовал доктор.

Утром Иван Дмитриевич Путилин, начальник сыскной полиции столицы, просматривал бумаги.

– Миша, – позвал он своего помощника Жукова, – быстренько в больницу при Александро– Невской части, туда вечером привезли девицу, – он заглянул в рапорт, – Акулину Сергееву с ножевыми ранами. Узнай, что произошло с нею?

– Хорошо, – удивленно посмотрел на начальника Михаил, – что там может быть? – пожал плечами.

– Не знаю, – просто произнёс Путилин, – но что– то гложет.

– Понятно.

– Я Вас слушаю, – приложился к козырьку форменной фуражки дежурный по участку.

– Помощник начальника сыскной полиции Жуков, – представился Михаил, – вчера вечером в приемный покой доставлена девица Сергеева, мне хотелось бы узнать об этом происшествии.

– Что ж, извольте. Девицу доставил дежуривший на этой улице городовой Климов, – просмотрел запись в журнале, – минут пять я его видел в участке.

– Мне хотелось бы с ним побеседовать.

– Хорошо, проходите в комнату допросов.

Комната была небольшой, но уютно обставленной – деревянный стол, несколько стульев, два шкафа, на стене три картины, на которых были изображены морские пейзажи. единственное зарешетчатое окно выходило во двор.

Жуков остановился у окна, заложив руки за спину. Скрипнула дверь и он обернулся к двери.

Городовой был немолод, но ладно подогнанная форма с каким—то блеском сидела на нем.

– Городовой Климов, – вытянувшись, представился он.

– Присаживайтесь, – указал рукою на стул помощник Путилина.

– Извиняюсь, Ваше Благородие, но мне сподручней стоять.

– Садитесь, – нахмурился Михаил, – как ваше имя, отчество?

– Тимофей Григорьевич.

– Так, Тимофей Григорьевич, присаживайтесь, – еще раз указал рукою на стул. – Я хотел бы поподробнее узнать о вчерашнем.

– О девице?

– Да, и давайте без Благородия, меня зовут Михаил Силантиевич.

– Ясно, Ваше Благор.., запнулся городовой и поправил себя, – Михаил Силантич.

– Так что произошло вчера?

– Я слежу за порядком на порученном мне посту, под моим надзором две улицы. Около десяти часов я повернул с Садовой на Мучной. У осветительного столба стояла девица, одной рукой держалась за него, второй прикрывала живот. Мне показалось, что она приняла лишку. Но когда подошел к ней, то увидел на животе красное пятно, сквозь пальцы руки капала кровь. Спросил: «Что стряслось?» Она слабым голосом ответила, что этот подлец Сашка из ревности ее ударил ножом. Сказала, что ее зовут Акулина Сергеева.

– А дальше?

– Я помог дойти до приемного покоя.

– Она не называла фамилию Сашки?

– Нет, все время, пока ее вел, говорила, что она жила с ним, близкий мне, мол, человек. Я не понял, но то, что он бил ее, когда выпивал, это могу сказать точно. Вот она от него и сбежала, а сегодня к своему несчастью столкнулась здесь же на улице. Он был сердит на нее, сперва ругать начал, а потом выхватил нож и нанес ей несколько ударов в живот.

– Возле какого дома?

– Почитай напротив дома Петрова.

– Статского советника?

– Так точно, Ваше… Михаил Силантич.

– Куда Сашка ушел – то?

– Она не заметила.

– А она откуда шла?

– Не знаю, – с сожалением ответил городовой и почтительно добавил, – не успел узнать. Ее от боли крючило, вот и было не до расспросов.

– Что еще говорила?

– Что из деревни года два как приехала, где —то работала на бумаго—прядильной мануфактуре.

– А где?

– Прошу прощения, не знаю.

– Не говорила – где жила?

– Нет, – покачал головою.

– Хорошо, – Михаил опустил с шумом руки на стол, – тогда у меня нет вопросов, но если возникнут или что вспомниться, то…

– Понял, Ваше… Михаил Силантич.

Город наполнился дневным шумом, по улицам проезжали нагруженные телеги, возницы понукали лошадей, которые только фырчали и послушно тащили грузы.

Михаил вздохнул полной грудью и решил дойти пешком до адресной экспедиции, чтобы там узнать, где проживала девица Сергеева.

С хорошим настроением Жуков возвращался к месту службы, иногда поглаживая карман, в котором на сложенном листе красивым почерком выведен адрес убиенной. Было откуда начинать.

– Иван Дмитрич, – начал Михаил с порога, – нашу девицу доставил в приемный покой городовой, несущий службу в Мучном переулке. Он же последний, кто с ней разговаривал. Сергеева была плоха, поэтому сведений от нее получено мало. Приехала из Олонецкой губернии Пудожского уезда Коловской волости деревни Грибки два года тому, сразу же поступила на мануфактуру господина Федотова, что на Обводном, где работала до последнего времени. Проживала там же в комнатах при мануфактуре, хотя некоторое время жила у полюбовников.

– Ясненько, – прищурил глаз Путилин, – Там не побывал?

– К сожалению, нет, – произнёс Жуков, – я спешил сюда, решил не торопиться, а посоветоваться по поводу дальнейших действий. С Сашкой, который нанес смертельные раны, она проживала ранее, поэтому я боялся его вспугнуть.

– Ясненько, – повторил Иван Дмитриевич, – что же мы имеем? – откинулся в кресле, – любовник и жертва. Неужели ревность?

– Точно так, – кивнул кудрявой головой Михаил.

– Ой ли, – хитро сощурил глаза начальник сыска.

– Сашка частенько выпивал, – помощник присел на краешек стула, – по словам городового, что смог услышать от нее, руку на нее поднимал, доставалось ей, битой бывала, вот она не вытерпела и сбежала.

– Если так, – то направляй стопы на мануфактуру господина Федотова и вези сюда этого господина…

– Будет исполнено, Иван Дмитрич.

На Обводном Жуков был растерян. Соседка Сергеевой сообщила, что убиенная сожительствовала поначалу с Сашкой Яковлевым, который сам от нее ушел, а потом с Сашкой Евсеевым, смирным малым, сдувавшим пылинки с девицы и выставленным Акулиной за дверь. Первого он разыскал в трактире на Тележной улице и с агентами сыскной отправил на Офицерскую, а Евсеева так и не нашел.

В одиннадцатом часу вечера Иван Дмитриевич отложил в сторону очки, потер пальцами переносицу. Он уже перестал понимать смысл прочитанного, перед глазами кружились черные мушки.

– Все, – опустил на стол руки – на сегодня хватит, – прошептал Путилин, – утро вечера мудренее.

Не успел он произнёсти последнее слова, как дверь звонко пискнула и на пороге появился, как привидение в заброшенном доме, Жуков.

– Иван Дмитриевич, – начал он, – я тут…, – и увидев уставший взгляд начальника, осекся.

– Что там?

– Я тут одного из Сашек привез.

Брови Путилина взлетели вверх.

– Их два нарисовались, – пояснил Михаил, – один в холодной, а второго я к сожалению не нашел. Прямо таки испарился, но землю изрою, но разыщу.

– Ладно, докладывай.

– Года полтора назад девица Сергеева начала сожительствовать с работником той же мануфактуры, где работала сама. Жили они с полгода, рукоприкладства и пьянства со стороны Яковлева, фамилия первого, не было замечено…

– Так что ж ты его привез?

– Иван Дмитрич, – оскорбился Жуков, – и для порядка, и для снятия показаний.

– Хорошо, хорошо, – махнул рукой, – продолжай.

– Про отношения он сам пояснит, но по расспросам работников, живущих при мануфактуре, Яковлев жутко ревновал, сам оставил девицу.

– Что ж веди, – начальник сыска откинулся на спинку кресла.

Помощник не успел развернуться, как в дверь раздался громкий стук.

В кабинет четким шагом ступил дежурный офицер.

– Господин Путилин, – хорошо поставленным голосом произнёс он, – у почтово—телеграфной конторы на Почтамтской убит чиновник, и украдены казенные деньги.

– Отдохнули, – выдохнул низким голосом Иван Дмитриевич, – коляску!

Улица была освещена газовыми фонарями. Перед конторой стояла пролетка, рядом с которой угадывались несколько городовых, человек в форменной тужурке почтового ведомства и извозчик с окладистою бородою.

– Здравия желаем! – приветствовали Путилина полицейские, который в ответ только кивнул.

– Показывайте, что стряслось.

Начал приземистый городовой.

– Убит чиновник почтово—телеграфной конторы Александр Никифорович Евсеев, отправляющий сегодня вечером мешки с корреспонденцией. Разъездной железнодорожный почтальон отказался принимать почтовую денежную сумку. Господин Евсеев вернулся в контору на пролетке Самохина, – полицейский указал кивком головы на извозчика, – вошел с черного входа, там за углом, – манул рукою за спину. – Потом подошел господин Коробкин….

– Это я, – выступил вперед чиновник, перебив городового, – я видите ли был не в духе после преферанса и шел домой, живу здесь недалеко, в доходном доме Заешникова. Иду, а супротив конторы коляска…

…«И дернул меня черт сесть с этим подлецом за стол, – горячился Коробкин, – знал, что мошенник оберет меня, как липку. Нет, не позволю ему», – передразнил себя чиновник.

– А это что за невидаль? – вполголоса проговорил себе.

У дверей конторы возвышалась коляска, на козлах которой дремал извозчик.

– Какого черта торчишь здесь? – с неприязнью набросился на попавшего под раздраженное настроение.

– Так Александр Никифорыч изволили его ждать.

– Он же должен отправлять корреспонденцию?

– Так были там и воротились то ли печать наложить, то ли бумагу какую—то взять. Мне не ведомо. Да вот задерживается – больше часа жду.

– Целый час? – Коробкин аж присвистнул от удивления.

– Так точно.

– А что вход закрыт?

– Так они через черный вход пошли.

– Да—а—а, дела– с? – еще раз присвистнул чиновник и направился в обход здания. Через минуту он выскочил с диким бегающим взглядом.

– Быстрей за полицией, убит Евсеев, быстрей…

– … сам я остался здесь, пока не прибыли городовые. За время, пока я был один, никого не видел, – окончил рассказ Коробкин.

– Так было, – тихо произнёс Самохин, – все так и было.

Путилин посмотрел на извозчик.

– Что было на вокзале?

– Так я толком – то не знаю, – шевелил губами Самохин. – На трех пролетках везли почту. Господин Евсеев, успокой Господь его душу, – он перекрестился, – со мною, а на других двух помощники из почтового. Как приехали, остановились у почтового вагона. Нам приказали начать погрузку. Дело привычное: почтальоны подавали, а мы переносили в вагон, где груз принимал вагонный, пока дело не дошло до денежной сумки. На ней то ли печати порушены были, то ли бумаги какой—то недоставало. Не знаю, но вагонный отказался принимать сумку. Господин Евсеев сказал, что, мол, в контору надо и возвернутся к отправлению поезда. Как приехали, так он сказал, что имеет ключи только от черного входа и вот я и сидел, ожидаючи.

– Михаил, – повернулся Путилин к помощнику, потом обратился к чиновнику, – где можно найти тех почтальонов, что были с Евсеевым?

– Наверное дома, – ответил Коробкин, – на сегодня была последняя отправка.

– Понял? – обратился к помощнику.

– Найду, – Жуков отправился выполнять поручение.

– Сколько денег могло быть в сумке? – Иван Дмитриевич с интересом смотрел на чиновника

– Сегодня должна была быть большая отправка. Так я думаю тысяч около ста.

Извозчик присвистнул.

– Дела!

– Михаил, постой! – крикнул начальник сыска, отошедшему шагов на десять помощнику. Тот остановился.

– Проверь, – тихо, почти на ухо, произнёс Путилин. – Ты сегодня искал Сашку Евсеева, не наш ли убитый чиновник.

Жуков молча кивнул.

Иван Дмитриевич воротился назад и обратился к Коробкину.

– Бывали ли еще случаи подобные нынешнему?

– Нет.

– Не смертоубивство, а история с денежной сумкой?

– Не могу припомнить, – чиновник в задумчивости посмотрел на двери конторы, – нет, на моем веку подобное не происходило. Нет, не было и не могло быть, – последние слова отчеканил, как военный на параде.

– Ясненько, – начальник сыска посмотрел на городовых, – показывайте убиенного.

Пока шли к черному входу, подъехал товарищ прокурора.

– Доброй ночи! – резво спрыгнул мужчина средних лет с коляски. – Иван Дмитриевич, наше вам! Снова вместе приходится сыском заниматься!

– Отчего ж не заняться, – ответствовал начальник сыска, – найдем татя, куда ж ему деться от бравых молодцев.

В прошлом году сыскная полиция землю носом рыла, когда в Озерках озорничали заезжие гости, а лавры обрел ныне приехавший прокурорский чиновник, переведенный за выгодно для него сочиненный доклад вышестоящему начальнику, почти в самый центр столицы, хотя, правды говоря, его участие заключалось в помехах, чинимых путилинским сотрудникам. Поэтому Иван Дмитриевич, хотя большого зла и не держал, но старался в знакомцах с прокурорским не ходить и дел с ним не иметь.

Но раз довелось, так не жалобы ж отписывать, а стоит заняться сыскным делом, не подпуская на пушечный выстрел нерадивого чиновника.

Во дворе, узким колодцем уходящим на четыре этажа к ночному небу, было темно, только фонари городовых давали тусклый свет, выхватывающий из сумрака желтые пятна. Евсеев лежал на спине, на левой стороне груди чернело пятно, выделяясь на белоснежной рубашке, широко раскрытые глаза и беззаботная улыбка на застывших губах указывали, что удар получен убиенным в нежданную минуту. В карманах, кроме кожаного бумажника с несколькими зелеными бумажками и серебряной мелочью, была и связка ключей, на которой, как оказалось, отсутствовал подходящий к черному входу.

– Свети пониже, – попросил Путилин городового и склонился над трупом, пиджак был расстегнут, осмотрел пятно на груди. Ничего примечательного: били ножом и с одного удара лишили жизни, не успел бедняга осознать приход своей смерти. Крови натекло немного, сразу видно, что ударил бывалый, имеющий в этих делах толк человек.

На булыжнике, застилающем двор, преступник следов не оставил. Пусто, только труп молодого человека, исчезнувшие казенные деньги и гнев начальства.

Иван Дмитриевич поднялся и отер вспотевший лоб белым платком.

– С чего начнем? – подлил масла прокурорский чиновник, до этого стоявший в стороне.

– С поисков виновных, – отвернулся начальник сыска.

Раздраженное сопение за спиною Путилина показало, что чиновнику не понравились слова. Он ожидал других, ощущая себя во главе данного следствия.

– Господин Коробкин, – повернулся Иван Дмитриевич к служащему почтового ведомства, – как вы обнаружили убитого?

– Когда мне извозчик сказал, что господина Евсеева нет больше часа, я заподозрил неладное, – теперь он говорил размеренно, не глотая слова, как давече перед центральными дверьми, – я прошел ко входу. Обычно мы пользуемся со стороны Почтамтской. Я прошел сюда, – указал рукою, – света здесь нет, поэтому зажег спичку. А когда увидел бедного Александра с ножом в груди, так сразу же послал за полицией.

– Благодарю, – начальник сыска посмотрел в верх на черные провалы окон и о чем—то задумался, – а вчерашним вечером не Евсеев ли занимался почтовыми отправления?

– Насколько я знаю, да, – сказал Коробкин, – и вчера был он.

Несколько минут стояли в молчании.

– Что, Иван Дмитриевич, – раздался позади голос товарища прокурора, – видно начало положено? А где же Ваш верный Санчо Панса? Уже послан с поручением?

– Совершенно верно, – улыбка сверкнула в свете фонаря, – наша доля, как у гончих, ножками все, ножками, а чтобы ножки не уставали то больше головой и нам редко удается посидеть в удобном кресле.

– Понимаю, понимаю, – чиновник не почувствовал сарказма в словах начальника сыска,

– Господин Коробкин, – обратился Путилин к стоящему в стороне представителю почтового ведомства, – скажите, а кто имеет ключ от заднего входа?

– Не могу в точности сказать, – на секунду он умолк, словно припоминая, – наверное, дежурный чиновник, хотя об этом больше может поведать столоначальник, ведающий отправкой почтовой корреспонденции.

– Как часто перевозятся крупные суммы?

– Да, почитай, каждый день.

Зажглась спичка, осветив лицо прокурорского чиновника, и по двору заструился запах дорогого табака от, недавно вошедших в моду, сигарет.

– Иван Дмитриевич, – помощник прокурора подошел ближе, окуривая клубами приятного дыма, – мне не хотелось быть Вам в тягость, вижу, что только отвлекаю, тогда с Вашего ведома позволю себе удалиться. Я заеду сегодня к Вам.

В ответ на тираду Путилин только кивнул головою, не заботясь, увидел его жест собеседник или нет.

«Баба с воза – кобыле легче, – мелькнуло у начальника сыска, – лишь бы не было помех.»

В свой кабинет на Офицерской начальник сыска вернулся только в четвертом часу, когда усталость брала свое. Предупредил дежурного офицера о том, чтобы разбудил в семь часов и уснул прямо в кресле. Утром поднялся до стука в дверь, привел себя в порядок и, хотя отдыхал несколько часов, но чувствовал не разбитым, а набравшимся сил. Бывало так всегда, когда появлялось новое дело, занимался им почти без сна, считая преступление, каким бы оно ни было: убийством, кражей или мошенничеством, личным оскорблением.

Раздался тихий едва слышимый стук.

Путилин улыбнулся, так никого не разбудишь, не то, что уставшего человека. Не успел открыть рот, чтобы произнёсти разрешение войти, дверь медленно открылась, и показалось осунувшееся лицо Михаила.

– Иван Дмитрич, – на лице появилась добродушная улыбка, – а я боялся потревожить.

– Заходи.

– Иван Дмитрич, – говорил Жуков, пока шел к столу, – разыскал наших почтальонов, пришлось…

– Миша, избавь меня от подробностей, давай по сути дела.

– Я не стал их расспрашивать. Они ничего не знают о случившемся вечером. Оба живут в Дыбуне, пока их разыскал, – Михаил махнул рукою, что, мол, не о том, – они в камере допросов.

– Веди сюда, – распорядился хозяин кабинета, – и вот еще что. Где Яковлев?

– А, – не сразу сообразил помощник, – в холодной.

– Ладно, – Иван Дмитрич посмотрел в окно, где уже солнце осветило проснувшийся город, – после них давай этого Сашку.

– Будет исполнено, – по военному Михаил щелкнул каблуками нечищеных ботинок, развернулся и совсем нестроевым шагом пошел к двери.

– Миша, – сказал вдогонку начальник сыска, – ты обувку—то почисть.

Робко ступая по дубовому паркету, в кабинет шагнул первый почтальон, накануне вечером занимавшийся погрузкой с убитым.

– Здравия желаю, – тихо после того, как прокашлялся в кепку, произнёс вошедший.

– Доброе утро! – ответил на приветствие хозяин кабинета, – проходите, присаживайтесь, – показал рукою на стул.

– Благодарствуйте, – смутился почтальон, – привычнее стоя.

– Садитесь, садитесь, в ногах правды нет.

– Благодарствую, – бочком придвинулся к стулу и присел на самый край, готовый в любую минуту вскочить.

– Скажите, любезный, – Иван Дмитриевич откинулся на спинку кресла, – вчера вечером вы грузили корреспонденцию?

– Так точно, – опрашиваемый в волнении сжимал в руках кепку, – вчерась три раза из почтового дома обозом ездили: два раза двумя колясками, а под вечер на трех едва поместилось.

– Сколько вас было?

– Как и положено, трое: Александр Никифорыч за старшего и мы с брательником. Трое было.

– Что за конфуз вышел с разъездным?

– Дак…

Пролетки остановились насупротив почтового вагона. Евсеев распорядился подчиненным почтальонам и извозчикам начать погрузку в вагон.

Привычное дело: из колясок подавали пакеты и мешки, которые переносили в вагон, где их принимал разъездной железнодорожный почтальон.

Александр Никифорович оформлял документы.

– Давайте, – говорил он, – шевелитесь, сегодня последний у нас.

Да и без понуканий подчиненные знали свое дело.

– Так, – произнёс довольный чиновник, – осталась только денежная сумка.

– Постойте, господин Евсеев, – поднял взгляд на него разъездной, – не порядок, – он показывал на печать, – посмотрите сами.

– Что?

– Печать – то порушена, – держал в руках тяжелую сумку, – в таком виде принимать отказываюсь.

– Что тут страшного, – возмутился Александр Никифорович, – поставьте пометку, что принят Вами в таком состоянии и дело с концом.

– Нет, – категорически заявил разъездной, – увольте, но принимать не буду. Это же деньги, а вдруг недостача?

– Открывайте мешок, – вспылил чиновник, – там бумага и в ней указана пересылаемая сумма. Пересчитаете и вся недолга.

– Нет и еще раз нет, – протестовал сопровождающий почтовый вагон, – представьте мне мешок в надлежащем виде, тогда другое дело.

– Хорошо, – процедил сквозь зубы чиновник, – я еду на Почтамтскую и к вашему отправлению вернусь. А вы, – обратился к своим сотрудникам, – можете быть свободны…

– … он уехал, – закончил рассказ допрашиваемый, – а мы собрались и домой поехали.

Второй почтальон рассказал почти тоже, что и брат.

– Запиши сказанное, – распорядился помощнику Иван Дмитриевич, – и отпусти домой. Вернемся к нашей Акулине. Пришло время закуски, подавай Яковлева, посмотрим, что за фрукт.

Александр Яковлев оказался красивым детиной под косую сажень ростом и немного неуклюжим.

– Здравствуй, молодец! – первым поприветствовал его Иван Дмитриевич.

– Здравствовать и Вам, – произнёс вошедший и присел на стул без приглашения.

– Не хотелось тебя держать в холодной, – в голосе хозяина кабинета чувствовались извинительные ноты, – но так уж стряслось.

– Да я и не в обиде, – покачал кучерявой головою, – у Вас служба такая.

– Если уж ты такой понятливый, то поведай мне об Акулине Сергеевой.

– А что требуется? – в голосе слышались нотки удивления.

– Наверное, все.

– Что о ней толковать? – сплошное безразличие и ни толики удивления. – Ну сожительствовали мы с ней. Что запрещено законом?

– Нет, – Путилин облокотился руками о стол, – ты, Александр, находишься в сыскном отделении, и я задаю вопросы не ради праздного интереса, а исключительно для проведения дознания.

– Я ж не супротив, мне удивительны слова Ваши.

– Что ж странного, если я, начальник сыскной полиции, веду с тобою беседы, то по нужде следствия.

– Хорошо. Сожительствовали мы с Акулиной. Баба она справная, работящая, но больно на парней заглядывалась и хвостом перед ними вертела. От этой напасти мне было худо, и я не утерпел и ушел от нее греха подальше. Меня всего переворачивало от ее любезностей с другими, – заскрежетал зубами.

– Зло до сих пор держишь?

– Полюбил я ее, терпел долго, но душа на части разрывалась, и я собрал свои пожитки и ушел.

– До сих пор, видать, она не отпустила?

– Видеть ее не могу, – рукой стукнул по груди, – все внутри переворачивается, так и подмывает взять нож в руки и… будь, что будет, – посмотрел себе под ноги

– Когда ты видел ее в последний раз?

– Не знаю, я старался не бывать там, где она.

– Однако?

– Месяц тому, два, не помню.

– А где два дня тому вечером был?

– Два дня?

– Да.

– Так большая поломка на мануфактуре была, так мы сутки безвылазно под машину чинили, чтобы она заработала.

– Ясно, – Иван Дмитриевич выбил мелодию на крышке стола, – не будет тебя больше Акулина мучить. Зарезали ее.

– Как? – вскочил Яковлев со стула, – Не может такого быть! Кто ж ее? Кто? – в глазах появились слезы и сжались пудовые кулаки.

– Знаешь, Саша, вот этим я и занимаюсь, – лицо Путилина стало серьезным, – ты знал Евсеева?

– Это нового полюбовника Акулины?

– Видал его, но не было особого желания знакомиться.

– От его?

– Тяжело, – сверкнул глазами, – встречаться с нынешним, тяжело.

– Так и не говорил?

– Что с ним лясы точить если сердце разрывается на части.

– Хорошо, – серьезно произнёс Иван Дмитриевич, – кто по твоему мнению мог лишить Акулину жизни?

– Сие мне не ведомо, – разочаровано сказал детина, – я б его собственными руками,

– он протянул Путилину свои громадные руки, – я б ему шею свернул.

– Верю, но я обязан найти этого злодея. Скажи, а кто еще был у Сергеевой?

– Она жила со мною да Сашкой Евсеевым, а больше я никого не встречал, я бы знал, – сверкнул глазами.

– Но кто мог зваться Александром, кроме вас двоих?

– М—м—м, – задумался Яковлев, – с ней сожительствовали я да Сашка Евсеев.

– И больше никто?

– Я бы знал.

– Да, Саша, я Вам верю, а кто еще был рядам с Акулиной?

В ответ качание головой.

– А с именем Александр?

– Кроме нас только ее брат.

– Брат? – брови Путилина взлетели в верх.

– Да, ее брат.

– Понятно.

– Какие у них были отношения?

– Он не приветствовал ее мужчин и был строг к ней.

– Где он проживает?

– Не знаю, он скрытен и нелюдим.

– Но где он может проживать?

– Я не знаю, но слышал, что он снимает жилье где—то у Николаевского вокзала.

– Хорошо, а когда ты его видел в последний раз?

– Пару дней тому?

– И о чем была беседа?

– Мы только поприветствовали друг друга.

– Где виделись в последний раз?

– На Невском у Гостиного.

– Беседовали?

– Нет, просто поприветствовали.

– Больше ничего не можешь добавить?

– Нет.

– Больше я тебя не задерживаю. Михаил, – позвал Иван Дмитриевич своего помощника, – проводи Александра.

Жуков бросил удивленный взгляд на начальника, тот незаметно кивнул в ответ.

Понятно, дал знак Михаил, проследим за данным господином.

– До свидания, – произнёс начальник сыска.

– Нет, – измученно улыбнулся Яковлев, – лучше с Вами, господин Путилин, не встречаться и сказать «прощайте», нет особого желания иметь дело с Вами.

– Надеюсь, что больше мы не встретимся, – произнёс Иван Дмитриевич, – и за тобой нет никаких серьезных дел.

– Об этом, господин Путилин, можете не беспокоиться.

– Мой помощник тебя проводит.

Через пять минут Михаил заглянул в кабинет и увидел сосредоточенный взгляд начальника, устремленный в окно.

– Иван Дмитрич, – сказал вошедший, затем несколько раз кашлянул для привлечения внимания.

– Я слышу, – произнёс Путилин, – ты узнал адрес убитого?

– Да

– Проедемся к нему в гости, – поднялся из кресла, застегивая пуговицы сюртука.

Евсеев жил недалеко от места службы на маленькой тихой Фонарной улице, близь Екатери; нинского кана; ла.

Узкая лестница с расшатанными перилами, скрипела под ногами и вела на второй, где на площадке, с трудом вмещавшей нескольких взрослых человек, было две двери. Одна вела в тесные комнаты убитого, вторая пустовала. Видимо не находилось желающих снять ее в наем.

Не верилось, что человек, получавший приличное жалование в почтовом ведомстве, может проживать в такой тесноте и убогости. Кушетка, служившая постелью, покрыта выцветшим покрывалом, потерявшим первоначальный цвет. На столе стоял графин и несколько стаканов с облупленными краями, у маленького окна, выходящего во двор, стоял стул, и на нем лежала потрепанная от частого чтения Библия. В углу под потолком икона, с закопченным маленьким кадилом. За святым образом синий конверт со ста рублями в мелких купюрах.

Запасная пара брюк и сюртук висели на втором стуле.

– Не густо, – рассеянным взглядом обвел комнату Путилин и показал присутствующим агентам и понятым, что больше здесь искать нечего.

– Что расскажите о жильце? – задал вопрос сперва хозяину дома.

То только пожал плечами, что платил, как полагается, в срок, не шумел, не пьянствовал. А что еще требуется?

Дворник был разговорчивее, но сказал немного. Жилец был справный, всегда был приветлив и всегда здоровался, одет опрятно, всегда с тростью и в шляпе, чтобы выпивши был, так не видел ни разу. К нему приходил несколько раз угрюмый неразговорчивый человек, видно из рабочих. Ждал долго и настойчиво. Узнать? Ну если увижу, то наверняка, а так. Да вроде бы и добавить нечего.

– Благодарю и на том, – Иван Дмитриевич одел свою шляпу, которую, не замечая, носил в руке. – Теперь к нашей Акулине, хотя там тоже будет пусто. – Помыслил, уткнул взгляд в потемневшую от времени стену, – а ты попробуй разыскать незнакомца, что приходил к Евсееву, может здесь ниточка потянется. А я лучше навещу почтовое ведомство, пока наш градоначальник не проснулся и не принял грозный вид.

Коляска остановилась супротив парадного входа. Путилин, словно вспомнил юные, когда и кости были крепче и стан стройнее, спрыгнул на булыжную мостовую и быстрым шагом прошел в здание. Услужливый швейцар отворил перед ним дверь.

Начальник почтово—телеграфного ведомства был в своем кабинете. Пока Иван Дмитриевич поднимался по золоченой лестнице на второй этаж, подчиненные доложили, что сам господин Путилин, взявшийся за расследование печального события, изволил посетить государево учреждение.

Начальник был маленького роста, лысоват, сконфуженное лицо выдавало растерянность. Он встретил Путилина у дверей.

– Здравствуйте, Иван Дмитриевич! – и тут же посетовал. – Какое печальное событие для нашего учреждения! В один день и покража государственных денег, и убийство одного из лучших сотрудников. Как жаль Александра Никифоровича! Он был так молод!

Начальник сыска отметил, что Евсеев поставлен вслед за деньгами, не слишком радеет за порученных ему людей.

– Ах, что это я, – засуетился чиновник, – ради бога, проходите, Иван Дмитриевич, присаживайтесь.

Кабинет напоминал размерами операционный зал этого же учреждения, где занимались корреспонденцией десятка два сотрудников. Резная мебель. Письменный стол, оббитый темно—зеленым сукном, массивные кресла с узорчатыми подлокотниками и спинкой.

– Иван Дмитриевич, – начальник почтового ведомства скрестил на груди руки, – голубчик, когда же вы этого изверга поймаете?

– Помилуйте, – в тон ответил Путилин, – милостивый государь, я занимаюсь данным делом только двенадцать часов и учтите, мне не пришлось ни на миг преклонить голову на подушку, – слукавил начальник сыска.

– Все понимаю, – качал лысою головою высокопоставленный чиновник, – все понимаю, но попробуйте войти в мое положение. Мой лучший сотрудник убит, похищены девяносто восемь тысяч казенных денег. Какой позор! И все эти напасти совершены у самого входа на оживленной улице, – несколько минут пришлось выслушивать то гневные тирады, то умоляющие просьбы. Напоследок он произнёс, – голубчик, чем я могу вам помочь?

– Мне хотелось поговорить с вашими сотрудниками, хорошо знавшими господина Евсеева.

– Да, да, я распоряжусь, чтобы вам, Иван Дмитриевич, оказывали содействие во всем. И нижайше прошу – спасите репутацию нашего ведомства.

Путилин поднялся с удобного кресла.

– Я постараюсь оградить ваше ведомство от излишних подозрений, но не обессудьте, если окажется, что к преступлению причастны ваши сотрудники, я не покривлю против правды.

– Нет, Иван Дмитриевич, я всецело доверяюсь вашему умению разбираться в подобном, и я уверен в своих сотрудниках, хотя…

– Разрешите откланяться!

– Да, да, Иван Дмитриевич, всего хорошего!

Через час Путилин покидал почтовое ведомство. Из опросов он ничего серьезного не узнал. Евсеев ни с кем из сослуживцев не приятельствовал, близких отношений на службе избегал, почти все получаемое жалование отсылал в Выборгскую губернию больной матери и младшей сестре. Спиртным не баловался, табачный дым не переносил. О его женщинах неизвестно. Как жил непознанной загадкой, так и прекратил земное существование в том же обличье. Странно бывает: только после смерти и замечаем человека, пронеслось в голове у Ивана Дмитриевича.

– На Офицерскую – постучал тростью по спине извозчика. Мысль о том, что ключ и слом печати мог совершить свой из почтового ведомства, пришла сразу по приезде на место убийства, но уединенность Евсеева давала основания подозревать третье лицо. Но исключительно в покраже ключа. Остается денежная сумка, а ее повредили только на службе. Александр Никифорович ехал на коляске с нею, из рук не выпускал. Получил от чиновника, ведающего сбором, счетом и опечатыванием, без каких бы то ни было повреждений. Все таки, большие деньги возил с собою. Содержание за триста лет безупречной службы. Соблазн, да еще какой! Но он не позарился и честно исполнял служебный долг.

Печать повреждена на службе, оттуда и надо начинать поиски. Перебрать причастных к отправке людей.

Жуков приехал вслед за начальником.

– Как продвигаются поиски черного человека?

– Похвастать большими успехами не могу, – спрятал загадочную улыбку помощник, – но думаю вскорости представлю перед Ваши светлые очи.

– Твоими устами, – отмахнулся Иван Дмитриевич, – так всех злодеев бы переловили, не выходя на улицы.

– Может когда и будет такое…

– Помолись, Михаил, за это, – Путилин взялся за потертую ручку двери своего кабинета и повернул голову к помощнику, – будь любезен стакан горячего чая.

– Сию минуту, – и Жуков скрылся за углом.

Начальник сыска с минуту постоял, нахмурив лицо, отогнал прочь не в месту пришедшую мысль об Акулине, но том, что же он мог упустить на квартире Евсеева, не покидала его и что—то смутное тревожило, вошел в кабинет, встретивший его открытым окном

Иван Дмитриевич сел в свое кресло, закрыл глаза и тщательно восстанавливал в памяти убогую обстановку убитого: стол, два стула, кушетка, покрывало, образ, лампадка, Святое Писание. Нет, ни чего не упущено, все по своим полкам.

Раскрылась дверь и на пороге показался помощник: в одной руке нес стакан с дымящимся чаем в металлическом подстаканнике, а во второй – тарелку со свежими баранками.

– Миша, – Путилин размешивал ложечкой с в стакане сахар, – поясни о нашем незнакомце. Таишься.

– Иван Дмитрич, – обижено произнёс Жуков, – сами твердите, чтобы головой думать.

– Хорошо, – отхлебнул с шумом глоток ароматного чая.

– Незнакомца, – не вытерпел помощник, – видел не только дворник, но и жилец с нижней квартиры. Рассказывал, что приходивший похоже из мастеровых. Когда тот проходил, заметил потемневшие от масла руки и лицо с примесью жирной гари. Я имею мысль, что он работает на резиновой мануфактуре… – Михаил задумался, вспоминая заковыристую иностранную фамилию хозяина.

– Фердинанд Краузкопф, – подсказал Иван Дмитриевич.

– Да, именно Краузкопф, это единственная фабрика, на которой варят резину и там же жирная неотмываемая гарь. Потом хотя и был незнакомец в кепке, но из под не торчали космы черных волос. Как бороды, так и усов не замечено.

– Если есть уверенность, то… А вдруг он трудится в кузнице? На Обуховском? На Невском или на Путиловском? Хотя… Поезжай на Обводный. Там на фабрике с полтысячи работников и к тому же хозяин не расположенный к общению с кем бы то ни было, подозревая в приходящих исключительно конкурентов, так что предвижу трудности, но однако же жду твоего мастерового у себя.

– Разрешите приложить умение и продолжить поиски?

– Не держу. Сегодня, кроме таинственного черного человека, поручений для тебя нет.

Извозчик не понукал лошадь, но она без кнута резво бежала.

Навстречу то и дело попадались груженные телеги с уставшими от долгого переезда седоками, везущими товар на продажу на какой—нибудь рынок.

Жуков смотрел по сторонам, но свербела мысль: с чего начать на мануфактуре. Там мало—мальски начальствующие места заняты сплошь иностранцами и прав Иван Дмитриевич. Хранение секретов – первейшая обязанность для господина Краузкопфа, чуть ли не единственный в России изготовитель галош, барыш такой, что куда там господам Рябушинским с Морозовыми.

Маленькие башенки остались позади, благополучно миновали Старо– Калинкин мост.

Чем ближе к фабрике, тем меньше решимости остается. Как же можно проверить рабочих? Как? Если иноземцы против.

Уже Курляндская улица, впереди Новый Калинкин мост, а там и мануфактура резинового товарищества. Что придумать? Мыслей нет. Тишина.

Честно говоря Путилин и не надеялся, что Михаилу удастся разыскать посетителя Евсеева, но он не хотел расстраивать помощника в его начинаниях, но подспудно были мысли о пустых поисках.

Комнаты Акулины были не обремены излишними вещами, по которым читались бы некоторые подробности жизни. По всей видимости, она проживала на квартирах сожителей. Та еще бабенка!

Обводный канал все ближе. Показался и мост, выехали на набережную мощенную булыжником. По правую руку возвышались четырехэтажные здания из красного кирпича.

У входных дверей Михаил был остановлен.

– Милостливый государь, извольте представиться, – перед Жуковым стояли два молодца косая сажень в плечах, – и по какой надобности посетили мануфактуру.

Михаил опешил и в первое мгновение не произнёс ни слова.

– Ежели dам не назначена встреча, то просим покинуть фабрику.

– Я – помощник начальника сыскной полиции Жуков, – представился полицейский чиновник, —и мне необходимо по делам службы встретиться с управляющим.

– Будьте любезны подождать несколько минут, управляющему будет доложено.

– Да, я подожду.

Через четверть часа, когда Михаил уже потерял всякую надежду на благополучный исход, спустился ушедший.

– Управляющий занят, но Вас сможет принять его помощник.

В сопровождении одного из молодцев Жуков поднялся на второй этаж, где прошел по длинному светлому коридору. Открыли услужливо дверь. За столом у окна сидел молодой человек в чесучовой паре темного цвета и ладного покроя. Он заулыбался и встал при появлении сыскного чиновника.

– Добрый день, господин Жуков, – с едва уловимым акцентом поприветствовал вошедшего, – меня зовут Иван Петрович. Чем могу быть полезен?

– Иван Петрович, по долгу службы я вынужден просить Вас об услуге нашему ведомству.

– Что в моих возможностях, – прижал руку к груди.

– Мне надо познакомиться с вашими работниками.

– О это невыполнимая просьба, – развел руками иностранец, – мы свято храним свои секреты и не можем никого допустить к сожалению.

– Ваша помощь требуется в поимке преступника, совершившего грех – убийство невинного человека.

– И в этом случае ничем не могу помочь. А теперь прошу извинить, дела.

Михаил попрощался и сопровождаемый молодцем вышел на набережную. Вздохнул полной грудью и только тогда осознал, что стыдно будет возвращаться к Ивану Дмитриевичу с пустыми руками и видом, словно битая за излишний лай.

– Как я понимаю, – Путилин писал и, не отвлекаясь, обратился к помощнику, – иностранцы тебя не жаловали и отговорились соблюдением тайны?

– Ваша правда, – опустился на краешек стула.

– Следовательно, посулы привести мастерового ни к чему не привели?

– Совершенно верно.

– Такого оборота я и ожидал. Вот телеграмма, – протянул лист бумаги, – отправь вот эту в Выборг, а вторую – в Колов.

Жуков вскочил, хотелось загладить недоразумение, происшедшее на резиновой мануфактуре, где помощник управляющего, если честно смотреть правде в глаза, отговорился от российского чиновника. Вот ежели произойдет преступление, то бегут со всех ног. Мол, что у вас в дикой стране творится. Помощи требуем, помощи, а как необходима их, так они зайцами в кусты.

А Иван Дмитриевич в то время сидел за столом, в ожидании вызова к вышестоящему начальству по вечернему происшествию на Почтамтской улице. За спиною стоял во весь рост Государь и назидательно взирал со стены нарисованным образом. Начальник сыска не видел царя, но затылком чувствовал, что тот его осуждает. Что, мол, сидишь, не ловишь супостатов, поднявших руку на ближнего?

Стук в дверь и на пороге возвышается дежурный офицер.

– Иван Дмитриевич, Вас просят прибыть в департамент к обер—полицмейстеру к трем часам.

Путилин грузно поднялся, громко сопя. Хотя и ожидал вызова, но сердце колотится от неминуемого страха предстать перед главным полицейским начальником столицы.

Вернулся в свой кабинет Иван Дмитриевич только к вечеру. Не то, чтобы был зол, скорее уставший. Вымотал из него всю душу глава полицейского департамента, а на последок напутствовал громким голосом, переходящим в совсем высокие немужские тона, не свойственные низкому голосу полицеймейстеру. Один убийца или шайка их должны быть пойманы, деньги возвращены в казну. Снова дано на все, про все семь дней. Любит главный чин эту цифру и жизнь делит на недельные куски. Видать наверху тоже ему досталось.

– Ответы получены? – проговорил, заходя в кабинет помощнику.

Михаил на носочках, чтобы не создавать излишнего шума, подошел к столу и положил бумагу.

– Пришла телеграмма из Выборга.

– И то хорошо, – углубился в чтение, – хотя, – подосадовал Путилин, – я ожидал из родных краев Акулины.

Жуков, переминаясь с ноги на ногу, остался стоять в ожидании дальнейших указаний.

– Кто ж помогать будет родным Евсеева? – исподлобья взглянул на помощника. – Единственный кормилец убит. Прочти, – протянул бумагу Михаилу, тот пробежал глазами.

– Да, – сказал, – кому помешал наш добросердешный?

– Вот именно, кому? —подхватил Путилин. – Не слишком уж руки у него чисты, не слишком. Я думаю, причастен к краже, а то, что лишился жизни, то не захотел его подельник делить деньги. Так я мыслю.

– Иван Дмитрич, – в последнее время начальник сыска приучал помощника возражать ему на представленные на суд суждения по следствию, – об убитом самые благоприятные отзывы. Воспитанный, застенчивый молодой человек, не замеченный в порочном образе жизни. Вот, – он потряс телеграммою, – и здесь извещают нас о том, что на свое жалование он содержал мать и больную сестру.

– Я согласен, но как быть с тем, то младшей сестре необходимо лечение в Италии. Это немалые деньги, а для получающего триста рублей годового жалования непосильная ноша. А Евсеев сообщает матери, что в скорости появится возможность выезда за границу.

– Да, он сообщает, но это не говорит о том, что он является преступником.

– Тогда скажи: где он мог взять крупную сумму?

– Не знаю, – глаза Жукова пылали огоньками, – одолжить у приятелей…

– …которых у него не было…

– …взять под проценты…

– …с его жалованием, когда проценты будут больше, чем он имеет ежемесячно…

– … выиграть в карты…

– … в которые он не играл…

– … выгодно жениться…

– … выгодная партия была Акулина, если уесть ее денежное состояние…

– … украсть наконец…

– …то – то, – подытожил Путилин.

– Он не заводил приятельских отношений, – Михаил вышагивал по кабинету, и в этом чувствовалось подражание начальнику, – трактиров не посещал, с преступниками не якшался. Где же тогда он мог сойтись с подельником? Где?

Иван Дмитриевич пожал плечами.

– Он должен иметь доверие к подельнику.

– Должен.

– Они должны близко сойтись?

– Должны.

– Я ничего не понимаю. Тогда где и когда?

– Хм, – выдавил из себя Путилин.

– Где же они могли близко сойтись? Где? – схватился двумя руками за голову, словно она переполнилась не столько мыслями, сколько вопросами.

– Не знаю, – тихо произнёс начальник сыска, подперев подбородок рукою и задумчиво рассматривая облака за окном.

Жуков с удивлением посмотрел на Ивана Дмитриевича.

Телеграмма из Колова пришла следующим утром.

Не успел Путилин войти, как дежурный офицер, зная с каким нетерпением, начальник сыска ждет пришедшую бумагу, протянул лист серой бумаги, сложенный вдвое.

Иван Дмитриевич тут же развернул и, не обращая внимания на взгляды присутствующих, принялся читать. Потом опустил руку, нахмурился и с сердитым видом начал подниматься на второй этаж, где был расположен его кабинет.

Через минуту заглянул Михаил.

– Утро доброе! – проговорила голова, выглядывающая из—за двери, и потом появился сам Жуков.

Хозяин кабинета стоял у окна, заложив руки за спину.

– Проходи, Миша, присаживайся, – повернул голову к вошедшему, – там на столе бумага прочти.

– Не ожидал, – раздалось за спиною Путилина.

– Я мыслил об этом и у меня все нити сходились на Сашке, он же и неизвестный посетитель господина Евсеева.

– Надо ехать к господам иноземцам на Обводный.

– Не так быстро, господин Жуков, – Иван Дмитриевич обернулся лицом к помощнику, – а ежели ошибка и он трудится в другом месте?

– Это—то и будет ясно, однако, – Михаил на секунду замолчал.

– Что «однако»?

– Может его уже нет в столице?

– И это вполне вероятно. Я так мыслю, – сощурил глаза Путилин, – не станет он скрываться. Ему же кажется, что опасности нет. Ну был он раз – два у Евсеева и то тайком. Никто толком его не видел, опознать не сможет. Связать в один узелок с убитым тоже не представляется возможным. Что ему таиться? Да, в этом ты прав, он будет ниже травы, на руках большие деньги. Он будет выжидать, не высовываться, чтобы, не дай Бог, его заподозрили.

– Мы же можем его арестовать?

– Позвольте полюбопытствовать, любезный Михаил Силантиевич, за какие такие грехи? Что Александр Трифонович является родным братом Акулины Сергеевой? Так это в нашей державе не является преступлением и при том мои домыслы к следствию о причастности данного господина к содеянному не пристегнешь?

– Что же делать?

– Думать, дорогой Михаил, думать. Можно ошибиться, видя только одну дорогу.

– Других– то нет?

– Вот я и говорю, думать надо.

– Так если мысли не идут? – помощник стал рядом с начальником у окна, так же заложив руки за спину.

– Ты в сыске, чтобы видеть и шире, и глубже, и по возможности идти на вершок впереди злодея.

– Легко Вам, Иван Дмитриевич, не первый десяток ловите супостатов.

– Я тоже когда– то был молод и начинал с первого шага, – улыбающееся лицо повернулось к Жукову. – Хватит, поговорили, теперь за дело. Чтобы больше не тревожить иноземцев, поезжай—ка в адресную экспедицию, отыщи них, где проживает наш предполагаемый убийца. Надо с ним познакомиться и в глаза взглянуть. Понять, что могло подвигнуть его на двойное злодеяние.

– Он и сестру?

– Не исключаю такого исхода, не исключаю. Может быть девица могла что—то знать и догадаться, что братец бывшего ухажера отправил к праотцам и при этом прихватил немалые деньги.

– Неуж—то родную сестру из—за денег?

– Михаил, не делай из него подлеца, пока явно не доказана его вина. Ты должен беспристрастно относится ко всем, чтобы, не дай Бог, ошибиться и невиновного осудить.

– Тогда с Вашего позволения я в адресную?

– Жду.

Дверь тихонько затворилась.

Путилин же остался стоять у окна.

До экспедиции помощник начальника сыска решил дойти пешком, благо было недалеко, да и погода благоприятствовала прогулке. Полчаса и он уже входил в здание в три этажа, где размещалась адресное учреждение.

С довольным видом Жуков вышел на свежий воздух, в кармане покоилась бумажица, где размашистым ровным почерком (умеют же в экспедиции!) написано место нынешнего проживания Александра Трифонова Сергеева, уроженца Олонецкой губернии, прибывшего в столицу двенадцать лет тому и тогда же поступившего на вновь образованную Российско– Американского товарищества мануфактуру господина Краузкопфа. Там и продолжает трудиться на благо иностранного подданного

Теперь его голову теснили мысли о преступлении. Ежели Акулина знала о намерениях брата и готова была либо донести, либо предостеречь Евсеева о грозящей опасности. Тогда выходит, что тот неповинен. Но печать повреждена на сумке нарочно и такое мог свершить только один человек – чиновник почтового ведомства господин Евсеев, получивший сей предмет от ответственного лица в целости и сохранности.

Михаил даже приостановился от непонимания. С одной стороны правилен первый посыл, а с другой – и второй кажется истинным. Запутанный кубок! Хотя теперь понятно, как господин Евсеев свел знакомство с Александром.

– Иван Дмитриевич, – из кармана Михаил достал бумагу, – в экспедиции я получил адрес Александра Сергеева.

– Прекрасно.

– Мне его привести?

– Я еще не решил, – Путилин сидел в кресле, закрыв ладонями лицо, потом с шумом выдохнул, – вези. Он же брат убитой, единственный родной человек в столице. Вези.

– Так точно.

Помощник начальника сыска взял с собою двух агентов и на коляске отправился по полученному адресу, но с первой минуты не заладилось, то на месте сказали, что Сашка направил стопы в трактир («Удивительно, как не встретились на лестнице?»), то уже успел покинуть его. Вечер был потрачен в пустую. Михаил воротился злой и тихий, не хотелось получать от Ивана Дмитриевича нагоняй за вполне простое поручение.

– Ничего. – только появилась улыбка на лице Путилина, – в каждом деле есть неудачи.

– Иван Дмитрич…

– Пустяки, – махнул рукою, однако зря. Знал бы, подстелил соломки.

– Утром он будет сидеть на этом стуле, – пообещал Михаил.

– Иди отдыхай.

Утром примчался взмыленный посыльный, едва отдышавшись, произнёс:

– Господин Путилин, там убийство, Сергеева жизни лишили. Вас просит Михаил Силантич прибыть.

– Сергеев, – только и сказал начальник сыска.

– Да, – просто ответил малец.

«Опоздал, – пронеслось в голове Ивана Дмитриевича, – опять начинать с первого шага! Еще одна смерть в этом деле.»

Александр Сергеев занимал комнату на третьем этаже. Пока Путилин поднимался несколько раз, споткнулся о выставленный из квартир ненужный скарб жильцов. Стояли запахи готовящейся снеди, и только теперь Иван Дмитриевич почувствовал, что зря не откушал чаю с утра. Впереди предстоял трудный день.

Дверь была открыта, на пороге стоял стушевавшийся Михаил.

– Ничего, – только и произнёс начальник, – всяко бывает и прошел в небольшую комнату Сергеева.

Внимательный взгляд остановился на убитом, лежащем лицом вниз. Затылок вдавлен во внутрь, зияя осколками раздробленных костей. Подле головы новая кепка, серый пиджак еще не слишком поношенный. Новые кожаные сапоги «гармошкой». Рядом валялся железный штырь в полвершка толщиной и длиной в пол—аршина.

– Здравия Вам, Иван Дмитриевич, – поприветствовал вошедшего начальника сыска доктор, – сразу же предвосхищу Ваши, мил– человек, вопросы. Удар невероятной силы, я таких в своей практике не встречал. Хватило одного, чтобы лишить жизни. Убиенный не успел почувствовать ни боли, ни досады, общем, ничего. Судя по нанесенному удару, я могу сказать, что преступник выше и крепче сложен.

– Выше? – поинтересовался Путилин.

– Да, милостливый государь, выше, – покачал головою доктор, – удар нанесен практически по прямой, если бы преступник был ниже, то удар производился сверху вниз. Человек хотел бить наверняка, а здесь он даже стену задел, – показал рукою на свежую борозду на стене, – высокому несподручно бить сверху, потолок, видите ли, здесь невысок и он бил с размаха, стена не стала ему помехой, поэтому я склонен предположить, что силушкой наш убийца не обижен.

– Благодарю.

– Можно выносить? – только сейчас появился из—за двери Михаил.

Иван Дмитриевич вместо ответа склонился к убитому, в карманах ничего не было, кроме медных монет, внутренний же был выворочен наружу.

– Пожалуй, можно.

Через несколько минут только подсохшее коричневое пятно напоминало о разыгравшейся недавно трагедии.

Комната была небольшой в одно окно, выходящее в сумрачный двор и никогда не знавшее солнечных лучей. Деревянная кушетка с тонким продавленным матрасом, две подушки. Стол с остатками засохшего хлеба, кувшин скисшего молока, несколько грязных стаканов, пустой полуштоф из—под хлебного вина, квашенная капуста в деревянной миске, несколько вареных картофелин. Пожалуй, и все. Не на чем остановить взгляд, только когда была отодвинута кушетка, бросилось в глаза, что подле стены на пыльном полу следы, словно кто—то недавно там ходил.

Когда подняли крайнюю у стены половицу, глазам открылось небольшое углубление. Там убитый сотворил тайник, в котором нашлись девяносто семь с половиной тысяч украденных накануне денег в холщовом почтовом мешке. Там же были нож с крашенной в черный цвет ручкой со следами почерневшей крови, кисет с десятком колец с камнями, броши желтого металла, в которых без труда угадывалось золото и иные безделицы немалой цены, что потом подтвердят привлеченные к делу ювелиры. А ныне Иван Дмитриевич был хмур, с утра не заладился день. Казна обрела утраченные деньги, а дело остановилось едва начавшись. Да, Сергеев причастен к безвременной кончине последнего полюбовника сестры, но какую роль он играл? Когда сошелся с Евсеевым? Когда вступил с ним в сговор (в этом Путилин был уверен)? Почему убит сам? И главное – кто его убийца?

Понятно, что молодец пришел за деньгами, но почему не искал? Следов не видать. Почему не востребовал денег от Александра, а сразу его кончил? Одни неясные вопросы.

Хорошо, что полицеймейстер теперь не будет вызывать по этому делу, ведь два преступника найдены, деньги возвращены, а то, что оба мертвы так на то воля Божья, знать повинны в злодеяниях и господин почтовый чиновник Евсеев, и раб Божий мастеровой Александр Сергеев, да успокоятся их души.

– Что можешь поведать? – Путилин пристально смотрел на Михаила, хотя в своем взгляде чувствовал собственную вину за то, что не сумел предвидеть трагический конец.

– Виноват! – только и произнёс сконфуженный помощник.

– Пустое, – махнул рукою, – давай по делу.

– Вчерашним вечером я только опаздывал, куда не приду, Сергеев уж ушел за мгновение до меня.

– А может ты искал призрак? Он был дома?

– Да нет, Иван Дмитрич, последнее, где я побывал – в этой самой квартире. Хозяин попался с понятием, открыл комнату убитого. Было это в двенадцатом часу. Комната была пуста.

– Верю, верю, а далее?

– Сегодня с самого раннего часа я направился с агентами, а здесь такая незадача. Он лежит с раскроенным затылком, кровь застыла, да и сам уже холодный.

– Ты говорил с соседями, хозяином?

Никто ничего не видел.

– Шапка– невидимка.

– Что?

– Нет? я так, никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Начинаем не с первого шага наш путь, а с первого падения в бездонную пропасть.

– Что? – неудомевающий взгляд Жукова буквально растворился в непонимании.

– Мысли, – со тяжелым вздохом соизволил произнёсти Высокоблагородие господин Путилин, – мысли.

– Иван Дмитрич, деньги найдены, убийца изыскан…

Начальник сыска метнул тяжелый взгляд на помощника, тот стушевался, покраснел и прервал речь.

– Полдороги – это не весь путь, опроси еще раз хозяина, дворника, мне ли тебя учить, – резко повернулся и пошел к выходу.

Пока возвращались, Путилин сидел в задумчивости, только иногда махнув рукой, отворачивался в сторону, играя желваками. Видно было, что его гложет вина за внезапную смерть последнего участника драмы. Он недоумевал: у Сергеева не могло быть сообщников, слишком рискованное дело, чтобы посвящать в намечавшееся дело посторонних. Единственно – могли во хмелю вырваться слова о больших деньгах, подслушанные неким лицом, смекнувшим какую выгоду сулит новый знакомец, а там… Кто может ведать о том?

Через час, когда ноги устали от ходьбы по ставшему тесным кабинету, воротился помощник.

– Бывали у Сергеева гости, но только редко и то либо сестра Акулина, с которой он бранился и соседи слышали, как он требовал от нее денег и поднимал руку, ходила с битым лицом, либо два—три раза приходил молодой господин, по описанию похожий на Евсеева.

– Это уже что—то, – наконец после долгого хождения остановился Путилин. Только сейчас почувствовал, как начинала ломить спина. – Куда ходил убитый? С кем дружбу водил? Часто ли бывал во хмелю? Мой интерес ко всему. Выкладывай.

– Недалеко от дома, где проживал убитый, два трактира, – Михаил тщательно подбирал слова, – Сергеев бывал в обоих, вином не баловался, но и от чарки не отказывался.

– У него на столе я заметил пустой полуштоф.

– Ни с кем близко не сходился, жил бирюком.

– Напомни о трактирах.

– Тот, что на соседней Лиговской улице, прозывается «Самовар». Публика сплошь с окрестных деревень, когда на продажу везут товары иль за покупками, в общем небогатая публика, а вот во втором «Золотой копейке» и артисты с театров захаживают, и заводские мастеровые, и иной городской люд, что населяет столицу. Эти хоть и не столь богаты, но в машне копейка имеется. Я думаю, искать надо там сергеевского душегуба, непременно должен быть там. Горькой неудачу заливать. Хотя рядом расположена небольшая портерная.

Иван Дмитриевич кивнул в знак согласия с помощником, но спустя секунду произнёс:

– И откуда такая уверенность?

– Жил– то Сергеев без приятелей…

– Откуда можешь знать? Ты не опрашивал работающих на мануфактуре? Не опрашивал, а исключать такую возможность не имеешь права. Обязан, милостивый государь, проверить.

– С превеликим удовольствием, но, – Михаил вопросительно смотрел на своего начальника, – меня же вновь на порог не пустят, храня секреты мануфактуры?

– А голова на что? – язвительно произнёс Путилин.

– Не знаю, – едва слышно признался Жуков, – с какого бока к ним подступиться.

– Я тоже не знаю, – Иван Дмитриевич улыбался своей добродушной улыбкой, словно стесняясь произнёсенных слов. – Полицеймейстер нам не поможет, не будет ссориться с господином Краузкопфом да ему это и не к чему. Преступники найдены, деньги возвращены. Есть о чем докладывать министру. В деле можно поставить точку и отправить к архивариусу.

– Иван Дмитрич, – обиженно произнёс Жуков, – я ущемлен тем, что преступник мог быть изобличен, а ушел от наказания и не важно убит он или нет, я хочу докопаться до правды, до виновного наконец.

– В этом ты не одинок. Придется сегодня вечером тряхнуть стариной и посетить, как ты говоришь название второго трактира?

Не нравилось Путилину актерство, когда приходилось примерять на себя чужое обличье, но если доводилось, то он вживался в нее с головой и никто не смог заподозрить его в фальшивом исполнении роли загулявшего купца, ремесленника или человека, опустившегося на самое дно жизни.

– Что делать мне?

– Ждать.

– Я буду с агентами рядом.

– Не стоит, я справлюсь сам.

– Но…

– Никаких «но», понимаю, что ожидание – тяжело занятие, – говорил Иван Дмитриевич, перекладывая бумаги на столе с одного края на другой, – я запрещаю появляться не только на соседних улицах, а даже на ближайших.

– Иван Дмитрич…

– Довольно, Миша, я прекрасно справлюсь сам.

– Опасен же душегуб Сергеева.

– Спорить не буду, опасен. Вот по этой причине мне будет сподручней одному раскусить орешек, если окажется по зубам.

Полицеймейстера успели оповестить об очередной удаче и он, не дожидаясь отпущенного недельного срока, видать спешил доложить министру подробности дела, изволил принять в своем кабинете начальника сыскной полиции господина Путилина. С интересом выслушал доклад Ивана Дмитриевича, ко всему прочему от хорошего расположения духа пригласил даже присесть, что не часто бывало.

А на сетования, что дело не доведено до конца, заметил, мол, на все Божья воля, деньги в казне, убийца наказан, а новый душегуб стараниями сыскной полиции рано или поздно не минует тюремной камеры, а там и виселицы за столь тяжкое преступление. Начальник полицейского ведомства столицы был в благодушном настроении.

По возвращении Путилин преобразился, на лице появилась небрежно расчесанная борода с усами, переодета рубаха, кургузый старенький пиджак с заплатками на рукавах. Поношенные сапоги со стоптанными каблуками дополняли облик рабочего одного из петербургских заводов, не чурающегося запустить руку при удачном случае в чужой карман.

До посещения мест, где бывал Сергеев, времени было в избытке, но Иван Дмитриевич решил выйти пораньше, пройтись улицами города и дойти пешком до трактира, как настоящий рабочий человек, считающий каждую копейку. Спустился черным ходом, которым пользовался только он один в таких случаях, когда не надо было привлекать излишнего внимания к своей персоне, хотя Путилина и так невозможно было узнать в новом наряде.

Город принял начальника сыска своей неспешной суетой. Горожане шли по домашней либо деловой надобности, коляски, телеги, запряженные то одним, то несколькими лошадями и понукаемые извозчиками, грохотали по булыжной мостовой, распугивая жителей, неосторожно вышедших на проезжую дорогу.

До Николаевского вокзала шел почти час. Потом по Лиговке дошел до Свечного, спешить особо было некуда. Особенных надежд на успех своего вояжа Иван Дмитриевич не питал, но чем черт не шутит, вдруг не было ни копейки, а тут алтын.

Вывеска, давным– давно разрисованная яркими красками, слегка потускнела от петербургской сырой погоды, но не потеряла привлекательного вида и своего первого названия «Золотая копейка», так и зазывала окрестную публику на чарку– другую хлебного и фруктового вина.

Путилин поднялся по каменным ступеням и протянул руку, чтобы открыть дверь, как она резко распахнулась, и в проеме показался низенький шатающийся человек в драном картузе и изношенной до дыр когда—то красной рубахе.

– Я еще приду, – пригрозил он кулаком в трактирный сумрак, из которого доносился низкий гул. – Когда будут у меня деньги, я вас всех куплю с потрохами.

Голоса сливались в одно жужжание, словно пчелиный рой ворвался большую комнату с закопченными стенами и висящими по ним лампам в стеклянным колпакам. Света было немного. Глаза не сразу различили сидящих за столами.

Путилин прошел к столу, за которым никто не сидел.

К нему подскочил парнишка лет двенадцати.

– Чего изволите? – рубаха на нем была хоть и старая, но чистая.

– Для сугреву косушку горькой, ну и закусь вестимо.

– Огурчиков, капуски или…

– И огурчиков солененьких, и капуски с клюквой, и щец горяченьких особливо, – перебил полового Иван Дмитриевич, облизнув сухие губы, – ну и мясца вареного с горбушкой.

– Сию минуту, – парнишку, как корова языком слезала; помчался за затребованным.

Путилин оглядел сидящих, только двое привлекли его внимание. Оба косая сажень в плечах. Тот, что постарше, со шрамом через все лицо, в руке держал деревянную чарку с явным намерением опрокинуть ее в рот, но словно забылся и тяжелым взглядом сверлил стол. Второй в одной поддевке и серебряным крестиком на груди был сильно пьян, пытался опереться на руку, с которой постоянно соскальзывал и бился головою о миску. Настойчиво раз за разом поднимал голову и снова опускал ее на непослушную руку.

Незримым призраком появился половой, неся в двух руках четыре миски, кусок пахучего ржаного хлеба и косушку, накрытую чаркой. Поставил все перед гостем.

– Благодарствую, – Путилин вытер руки о свою одежду, – благодарствую, – налил до краев чарку мутного стекла и опрокинул в рот, тепло побежало вниз, – хороша, – причмокнул губами и только тогда с хрустом откусил половину соленого огурца. Потом размеренными движениями разломил хлеб и начал трапезу с густых горячих щей, обжигающих рот. Вторая чарка отправилась вслед за первой. Квашеная капуста была хороша, лопающиеся ягоды клюквы добавляли кислинки.

Со стороны видно: человек оголодал, и хочет насытить побыстрее свое нутро, но впечатление было обманчиво цепкий взгляд Путилина никого не упускал из виду.

После съеденных щей Иван Дмитриевич вытер жирный подбородок рукавом. Налил остатки горькой в третью чарку и одним глотком выпил, со смаком почмокал губами и блаженно улыбнулся, показывая всем видом наступившее благодушное состояние духа. Как говорится желудок сыт, коркой хлеба собрал остатки с тарелки и направил в рот. Хмель блаженной волной слабости разлился по телу.

Косушка была пуста, но не успел Путилин повернуть голову в поисках полового, как тот возник, словно сидел под столом.

– Пополни, – постучал пальцем по сосуду.

– Сию минуту! – и так же неприметно исчез.

Не успел Иван Дмитриевич бросить взгляд на заинтересовавших его персон, как на столе появилась, словно по мановению волшебной палочки, наполненная хлебным вином зеленая бутылка.

Он только протянул к принесенному руку, как в неожиданности замер.

– Будь здрав, мил– человек, – напротив, на деревянной скамье сидел человек средних лет с испитым лицом и взглядом, буравившим бутылку, но было видно, что он готов в любую минуту ретироваться, если пожелает хозяин стола.

– От чего за здравие не поднять чарку– другую, – Иван Дмитриевич смотрел на сидящего напротив слегка осоловелым, понимающим взглядом.

– Так мы завсегда, – и перед ним поставил чарку услужливый половой наверняка привыкший к такому повороту событий.

Слегка трясущейся рукой Путилин поднял косушку и разлил.

Человек сглотнул слюну в предчувствии дармовой выпивки, но цепкий взгляд начальника сыска отметил, что присевший одет не в дешевую одежонку, а сшитую отменным портным, но слишком уж помятую, давно не знавшую ни щетки, ни стирки, кое—где виднелись застарелые пятна от небрежности хозяина, махнувшего на себя рукой.

– Кем будешь? – покровительственным тоном произнёс Иван Дмитриевич, подняв свою чарку.

– Пропащий, милостливый государь, – горестно вздохнул тот, – Дмитрием меня отец с матушкой, – начальник сыска отметил, с какой теплотой произнёс присевший последнее слово, – прозвали в честь защитника Земли Русской Донского, одолевшего иноземное иго.

– Славное имя, – поддержал нового знакомца Путилин, – грех его пятнать.

– Я б с радостью был бы достоин имени Святого Димитрия, – развел руками, – да к превеликому сожалению, жизненные обстоятельства складываются так, что вынужден вести паразитирующий образ. – Он поднял чарку, – вот эта жидкость, придуманная человеком для ухода от сиюминутного состояния духа в туманное забытье, где никакие людские заботы не тяготят бренное тело, непостижимым образом тянет на дно тяжким грузом. И является источником всех моих бед и несчастий, сопровождающих мою грешную погубленную жизнь, – и выпил медленно маленькими глотками, словно сладкий нектар, налитое в чарку.

Произнёсенная речь поразила высокопарным слогом начальника сыска, не каждый день встречаются философствующие люди, сознающие глубину своего падения.

– И который здесь день?

– В этом гостеприимном доме я, – собеседник начал загибать пальцы, но видно, что запутался, посмотрел удивленным взглядом на Путилина и произнёс, – извините, милостливый государь, но не ведаю.

– Да—с, – только и сумел вымолвить Иван Дмитриевич. – Похвально.

– Не судите строго, – Дмитрий не прекращал уважительно обращаться к собеседнику, соблюдая определенные приличия. Ведь это он непрошено подсел за стол, – моя чувствительная натура слепа и в такие судьбоносные повороты моей бренной жизни за текущим временем следить не имеет возможности, да и особого желания, ибо все в мире сущий прах, из коего мы вышли и в коей по истечении положенного срока земной юдоли уйдем.

– Что верно, то верно, – подхватил хозяин стола. – Малец, – крикнул Путилин, подзывая полового, – наполни сей сосуд греховным питьем и побыстрее.

– Не смею навязывать своего скромного мнения, но человек – сосуд Господен брошен в пучину существования бессловесным скотом и поэтому творит всякие непотребства, повинуясь зову желаний в первую очередь, а уж потом начинает размышлять о том, что сотворил. Вот я, – он поднес руку к груди и наклонил церемонно голову, – ваш покорный слуга. Дмитрий Серафимович Иваницкий, сын статского советника, почетного гражданина Самары, неизменного заседателя городской Думы, и прочая, прочая, прочая, бросил в былые года не только учение, но и службу, проживая за счет денежного довольствия, присылаемого отцом. Стыдно за такой образ жизни, стыдно, но, – удрученным видом добавил, – ничего с собой поделать не могу, ибо грешен перед всеми, особо перед матушкой, – перекрестился, – Царство ей небесное.

– И не гонят тебя за словоблудие?

– Нет, милостливый государь, – отвечал Дмитрий, – все Божьи твари мышление имеют одинаковое, только каждый в меру жизненных коллизий принимает ближнего либо как с дружелюбным, либо с отвергающим чувством…

– Постой, постой, – замахал руками Иван Дмитриевич, – уморишь меня своими словесами. Я – человек простого происхождения и не привык к барским измышлениям. Со мною надо запросто, не томи мудреным, не учен я.

– Хорошо, – присевший поник плечами и на лице появилась печать обреченности, что, мол, никто не понимает душу ближнего. – народ ныне злой стал. Вот Вы приняли меня за свой стол, а другие, – отвернулся в сторону, махнув рукой.

– Правильно говоришь, – Путилин облокотился грудью о край стола, – люди по своей сути разные. Вот я знакомца своего искал, прихожу к нему, а там мне поведали, что нет его.

– Съехал?

– Нет, – спрятал унылую улыбку в усах, – хуже, отправили его, успокой Господь душу его, на встречу с предками.

– Жизни лишили?

– Давай за него.

– За это можно поднять чарку, хотя я и не знал раба Божьего, но помянуть, помяну.

Путилин разлил до краев.

– Пусть земля будет Александру пухом, – ввернул начальник сыска имя убитого.

Дмитрий тихонько поставил чарку на стол, а Иван Дмитриевич поднес рукав к носу и с шумом втянул воздух, потом выдавил:

– Не то жалко, что денег должен, оно дело наживное. Мой давний знакомец, встретились случаем и тут такая незадача.

– Смертен человек, не сподобился Господь дать толику своего бессмертия.

– А я мыслю, душа вон из тела должна уходить, когда не нужна она становится на сем свете.

– Воистину так.

– Любил Сашка здесь бывать, может за этим же столом и сиживал.

– Вот судьба, – указал пальцем в потолок, потом опустил руку на стол, – может и со мною разговаривал, а я не ведал, – посетовал Дмитрий, – что человек одной ногой приближен к смерти. Как он выглядел, может и меня свела с ним судьба?

– Да какой, – Иван Дмитриевич показывал своим видом, что прилагает усилия, чтобы вспомнить, – роста небольшого, пониже меня будет, – он поднялся и показал рукою, все в кепке ходил, часто их менял и нравились ему новые, волосы короткие, цветом, как солома. Вот, работал он на этом, как там его, ну где галоши делают…

– На резиновой мануфактуре?

– Точно так, от этой копоти у него и лицо было под стать земле…

– Видел, – обрадовано произнёс Дмитрий, – но к великой скорби не был с ним знаком. Он компанию водил с другими.

– И с кем?

– Вот с теми двумя сиживал, – кивнул в сторону заинтересовавших ранее начальника сыска. – Да, честно говоря, я не присматривался, мне не было до других дела.

– И то верно.

Путилин не заметил, как его буравили подозрительным взглядом, и присматривался к нему нахмурившийся человек со шрамом. Потом он подозвал полового и тихо начал о чем—то спрашивать, указывая глазами на Ивана Дмитриевича и, чтобы никто не смог услышать их слов, склонили друг к другу свои головы.

Больше за вечер не появилось возможности вытянуть хоть что– то стоящее из охмелевшего Дмитрия, в конце беседы проигравшего в борьбе с проклятой горькой и теперь сполз на деревянную скамью и там с невозмутимо– детским выражением лица заснул.

Путилин расплатился, небрежно показав большую пачку банкнот, едва поместившуюся в кармане пиджака. Он поднялся, задев миску, которая с грохотом покатилась по полу, пошел, шатаясь из стороны в сторону к выходу. Уже у самой двери отметил, что половой подскочил к мужчине со шрамом и шепнул что—то на ухо. Тот поднялся, действительно оказался не малого роста, да и рука, как молот в кузне.

Сумерки начали завоевывать город, на небе появились первые звезды. На улице еще был люд, но не так, как днем, когда суетливая жизнь вступает в свои права и все отягощены заботами.

Иван Дмитриевич чувствовал себя не настолько опьяневшим, большая часть вроде бы выпитого зелья была действительно поглощена подсевшим Дмитрием. Благо чарки непрозрачные, а там дело за небольшим. Со стороны кажется, что собеседники пьют вровень и косеют одинаково, но голова начальника сыска остается довольно ясной.

В ту минуту, когда Путилин свернул из Свечного в проходной двор, он видел прижимающегося к каменной кладке и следующего вдоль стены за ним того здоровяка из трактира. Неприятный холодок пробежал по спине начальника сыска, хоть он и привыкший к любым поворотам событий, но все же нехорошее чувство начало подниматься изнутри и приятного становилось мало играть роль загоняемого зверя в такой охоте. Ускорять шаг нельзя, приходиться изображать выпившего лишку, иначе преследователь может заподозрить неладное. Может быть он и не виновен в трагедии, разыгравшейся в комнате Сергеева, зато появляется возможность задержать человека, оставившего по всей видимости без денег не одного забредшего с тугим кошелем в это не такое уж тихое место.

«Зря, – пронеслось в голове, – не поставил поблизости агентов! Зря! – посетовал на самого себя, – одному мне его не одолеть. Городовому долго объяснять, а этот видимо хорошо знает окружающие улицы и проходные дворы. Плохо!»

Хоть Иван Дмитриевич и изображал вполне пьяного человека, но не терял из виду темную фигуру, тихо скользящую вдоль холодных стен. Начальник сыска нащупал в кармане брюк и зажал в ладони стопку копеечных монет, зашитых в грубую ткань, единственное оружие, взятое с собой.

Чуткий слух улавливал позади дыхание, здоровяк уже не таился. Значит в сию или следующую минуту должен нанести с удар.

Путилин обернулся и перед собою увидел искаженное лицо, занесенную руку с чем—то длинным и черным. И в то же мгновение на плечах у преследователя повисли двое, третий упал под ноги и вся компания, перемежая звук борьбы с неприличными словами, грохнулись на булыжник. Спустя минуту они, тяжело дыша, поднялись.

– Иван Дмитрич, – прозвучал над ухом голос помощника, – слава Богу, Вы целы.

– Как? – только и сумел от изумления произнёсти Путилин.

– Мы ж за Вами с самого трактира идем и этого, – зло метнул взгляд на здоровяка, у которого руки были охвачены наручниками, – видели, как он следом тенью выскользнул и таился темными углами. Теперь на Офицерскую?

– Пожалуй, – сердце барабанной дробью стучало в груди. Молодец Мишка, хорошая растет смена.

Иван Дмитриевич распорядился, чтобы из трактира привезли полового и того пьяного соседа по столу.

На Офицерской начальник сыска привел себя в порядок, переоделся в свой цивильный костюм, выпил стакан крепко заваренного чая и только после велел к нему в кабинет доставить трактирного молодца.

– Ну здравствуй, – бросил взгляд в окно, за которым в права вступила петербургская ночь, – раз мы не сумели поздороваться и завести знакомство. Меня зовут Иван Дмитриевич Путилин, на сей час являюсь начальником сыскной полиции.

– Наслышан, – басом произнёс допрашиваемый.

– Тогда приступим без предисловий к делу. Для начала хотелось бы услышать твое имя, данное тебе, и фамилию.

– Допустим Иван Иванов, – скривил рот в ухмылке.

– Тогда и разговора у нас не получиться.

– Да я и не стремлюсь.

– Хорошо.

– За чем ты за мной шел?

– Как зачем? Домой я всегда этой дорогой возвращаюсь.

– Поверю, но почему таился?

– Дак края наши опасные, мало ли что, – пожал саженными плечами.

– Поверю, – уже улыбка появилась на губах Путилина, – а зачем прутом на меня замахнулся?

– Дак, от боязни, – с насмешкой смотрел в глаза начальнику сыска, – вижу, Ваше Благордие поворачивается ко мне, ну я с испугу и замахнулся.

– Складно.

– Чего складно, истинная правда, вот те крест, – он перекрестился лопатообразной рукой.

– Может я и поверил бы, да ты ведь и имя свое скрываешь, я мыслю: есть отчего.

– Нету на мне ничего, – насмешливость не исчезала, – чист, аки ангел небесный. Загулял, деньги артельные пропил, да и паспорт свой загубил, в этом—то и одном моя вина.

– Поверю, – позвал своего помощника, – вот Иван Иванов тебе поведает: откуда он родом, а ты телеграфируй, чтобы подтвердить твои слова, – он обратился к задержанному, – или не стоит бумагу переводить?

Назвавшийся Ивановым только засопел.

– Отведи его в камеру.

На том же месте, где четверть часа тому, сидел юркий хрупкий половой, утирая нос рукавом.

– Значит, Антошкой тебя прозывают?

– Угу, – сквозь всхлип протянул парнишка.

– Утрись, – нахмурился Путилин, – не след сопли распускать.

Склоненная голова была вровень с плечами.

– Откуда родом?

– Тутошний я.

– Давно при трактире.

– С самого младенчества.

– Понятненько, – Иван Дмитриевич придвинул к пареньку стакан на блюдце, – пей чай, пей пока горячий.

– Благодарствую.

– Не надоело целыми днями меж столов шнырять?

– Привык я да и без куска хлеба не бываю.

Без стука вошел Жуков, склонился и что—то прошептал. Путилин нахмурился.

– Ладно, Антоша, мы могли бы о многом поговорить, но нынче нет у нас времени. Сегодня трактире ты шептался с двумя персонами. Оба саженного роста, один из них со шрамом через все лицо.

– Я…

– Не надо, – Иван Дмитриевич поднял руку, – я все знаю. Ты попал в нехорошую историю, но меня больше интересуют эти двое и в первую очередь мне нужен дом, где они живут?

Половой съежился, словно от удара.

– Они опасны, и мне надобно их арестовать, один уже посажен в холодную.

– Я их боюсь.

– Не надо их бояться, их место в Сибири.

– Они, – в глазах мальчишки таился неподдельный страх, он умолк и у него от этого чувства перехватило дыхание.

– Нет времени ждать, – торопил его начальник сыска, – если второй уйдет, он постарается добраться до тебя, наверное, единственного свидетеля, который его знает.

Половой тихо, едва слышно произнёс адрес.

– Они там живут?

– Да, я их выследил и запомнил адрес.

– Миша, бери агентов и живо на место, – потом обратился к мальчишке, – как они себя величали?

– Одного Степка Кривой, – уже с некоторой смелостью говорил Антон, – это который со шрамом, а второй Тимофей Перекати—Поле, оба из Твери.

Через два часа, когда одолевал сон, и Иван Дмитриевич устал от борьбы с ним, он откинулся в кресле и беспокойно задремал. Прибыл Жуков с арестованным Тимофеем, не успевшим скрыться из дома, где они со Степкой остановились на постой, там же были найдены золотые вещи и деньги, которыми они сумели разжиться в столице, куда наведывались каждый год на «заработки», как потом поведал Тимофей.

– Иван Дмитрич, Ваше поручение исполнено, – с довольным видом докладывал помощник, – Тимофей, по прозвищу Перекати– Поле, арестован и сидит в холодной. В комнате произведен обыск, найдены украшения серого и желтого металла с камнями, деньги.

– Молодец, – похвалил Путилин.

– Меня терзает вопрос: они Сергеева отправили к праотцам или нет?

– Мне кажется, что они.

– По какой причине?

– Мне кажется, что Сергеев в трактире опрометчиво показал те деньги, которые стал носит собою. Половой шепнул нашим задержанным, а те в свою очередь не нашли ничего лучшего, как забраться к нему в комнату. Ведь у него пропали только то, что было в карманах.

– Тогда убийство не связано с кражей и Акулиной?

– Ни каким боком, простая случайность. Стечение тех обстоятельств, что преподносит нам жизнь.

– Иван Дмитрич, а как же Акулина?

– Она могла выдать брата, узнав о смерти полюбовника. Здесь нет сложностей. А наш господин Евсеев не нашел ничего лучшего, как самому нарушить печать. Вероятно они договорились с Сергеевым, что тот ударит его чем—то тяжелым. Лишит чувств и ограбит.

– Но ведь первое подозрение же пало бы на чиновника?

– Вот загадка. Я не понимаю, каким способом Сергеев сумел его убедить, но мне кажется, да я совершенно уверен, что так все и было. Притом самому Евсееву срочно нужны были деньги для поездки сестры с матерью за границу на лечение.

– Но как Вы догадались про тех двоих?

– Проще простого, у Сергеева выворочен был один карман, значит, кто—то видел, что он положил туда много денег. Его выследили, может удар не рассчитали, но хотели наверняка ограбить. А где такое могло произойти? На мануфактуре? Нет. Дома? Он был нелюдим, тяжело сходился с людьми, а за чаркой проще. Куда он заходил иногда? Два трактира да портерная. Портерная отпадала, в «Самоваре» ты сам говорил не очень богатая публика с окрестных деревень. Оставалась только «Золотая копейка», а там половой наводил на денежных клиентов … А дальше? Ты сам все видел.