Последний майский день начал свой бег с безоблачного неба и ярких лучей восходящего солнца.

Сходни пели глухим надсадным скрипом и прогибались под тяжестью, вереница людей медленными шагами поднималась на барку с мешками на плечах. Парнишка давно привык к тяжестям, с малых лет прибился к артели, благо Господь не обидел молодецкой удалью и силой. Скинул с широких плеч на подставленные руки мешок, отер лицо тряпицей и замер. По каналу плыло что—то обернутое холстиной.

– Глянь, – позвал он старшего артельщика, – что там в воде?

– Багор, быстро, – крикнул тот.

Только на третий раз сумел подцепить за веревку, завязанную с одного конца. Подтянул к берегу холстину, оказавшуюся тяжелым мешком. Чудно. Веревку пришлось перерезать, затянулся узел так, что невозможно было развязать. Но потом, когда разрезали и зеленую сатиновую юбку в красный горошек, вздрогнули даже отчаянные артельшики – перед ними лежало мужское тело без головы, рук и ног.

Начальник сыскной полиции Иван Дмитриевич Путилин прибыл с тремя агентами на место неожиданной находки к Ново—Каменному мосту через полчаса. Он много повидал на своем веку и душегубов, и убиенных, но впервые столкнулся с таким зверством. Человека могли убить, покалечить, но чтобы на куски…

Тело после осмотра было отвезено в анатомический театр для изучения.

– Если мешок плыл по течению, – говорил Иван Дмитриевич своему помощнику Михаилу Жукову, смышленому молодому человеку двадцати пяти лет, – проверьте все подходы к каналу, здания на набережной. Опросите городовых на окрестных улицах. Выясните: не проплывало ли какое судно сегодня ночью, опросите всех артельщиков, обойдите все баржи и суда, да и распорядись агентам, чтобы посетили мануфактурные лавки на предмет продажи сатина такой расцветки.

Сам же Иван Дмитриевич вслед за доктором поехал в анатомический театр.

– … Иван Дмитриевич, – развел руками доктор, производивший вскрытие, – нового ничего сказать не могу. На теле нет ни приметных пятен, ни родинок, ни шрамов. Чист, аки младенец, только могу одно добавить, что убиенный был невысокого роста, рыжеват и возраста от тридцати до сорока лет и судя по внутреннему состоянию печени очень любил водочкой побаловаться.

– Спасибо и на этом, – Путилин был обескуражен. Если в ближайшие дни не обнаружится пропавший с рыжеватыми волосами, то…? А если он к тому же и не местный?

Только в коридоре начальник сыска вздохнул полной грудью, не нравился ему насквозь пропитанный неприятными запахами воздух. Неуютно он себя чувствовал в царстве смерти.

В кабинете Путилина выстроились агенты, сам же хозяин прохаживался вдоль ряда агентов и казалось рассеянно выслушивал доклады.

– Ночью через Обводный не проходили ни суда, ни барки, ни баржи. Только с ранним утром артели грузчиков приступили к работе.

– Городовые, несшие службу от Борового моста и вниз по течению, ничего подозрительного не заметили.

– В притонах и сомнительных местах вдоль канала и за ним в сторону Купчина, Красного села никаких случаев рукоприкладства замечено не было.

– В мануфактурных магазинах сатин, из которого сшита юбка, не продавался. Продавцы не помнят такой расцветки.

С минуту Иван Дмитриевич постоял, заложив руки за спину.

– Значит, никто ничего не видел, никто не пропадал, никто не продавал. Плохо, – вздохнул Путилин, – нет ни одного кончика, чтобы начать распутывать клубок. Наш убиенный был умерщвлен ночью, он рыжеват и без особенных примет. Скорее всего о его пропаже будет известно через несколько дней. Употребите их на поиски рыжего мужчины, возрастом лет до сорока. Его бросили в воду, видимо, с часу до трех ночи, когда темнеет в наших краях, в остальное время более светло и не могли злоумышленники, их я думаю было не менее двух, принести опасный для них мешок открыто. Они должны были таиться. Опросите снова городовых, чьи участки прилегают к Обводному от Борового моста и до Невы. Пусть припоминают все, важна любая мелочь. Кого они видели, что заметили. Все подозрительное брать на заметку.

На следующий день Путилин был вызван в департамент.

За столом сидел глава полицейского ведомства столицы Российской Империи, просматривая циркуляры, присланные из канцелярии Его Величества, когда адъютант доложил о приходе начальника сыскной полиции. Кивнул, пусть заходит.

– Что творится в городе? Что за вандализм? Не столица, а притон убийц! – его лицо побагровело, днем состоялся неприятный разговор с Государем, которому недруги главного полицейского чина в красках доложили о зловещей находке у Ново—Каменного моста. Теперь молния, вылетевшая из уст царя, продолжила полет, нацеливаясь по нижестоящим на служебной лестнице, первым на ее пути оказался начальник сыскной полиции. – Вам неделя на поимку злоумышленников, неделя, – кричал обер—полицмейстер, – я повторяю, неделя… Через неделю, – он выделил это ставшее вдруг ненавистным слово, – я жду Вас с докладом о пойманных душегубах. Сударь, Вы свободны, – взял дрожащей рукой бумагу и сделал вид, что начал читать.

Путилин вышел, осторожно притворив резную дубовую дверь, и платком вытер высокий лоб.

– Суров, – только и сумел произнёсти Иван Дмитриевич.

Путилин вернулся от обер—полицмейстера мрачнее тучи, хоть и не кричал, не топал ногами, но сотрудники чуть ли не на цыпочках проходили мимо кабинета, в котором он расхаживал от окна к стене, от стены к окну. Через час после неприятного разговора дальше по течению Обводного канала у Варшавского моста был найден второй мешок, как потом оказалось с не менее зловещей находкой – головой, руками и ногами.

Голова сохранилась хорошо, присутствовали и особые приметы – рыжая аккуратная бородка и волосы.

– Иван Дмитрич, – Жуков уже без боязни заглянул в кабинет, лицо его сияло.

– Что тебе?

– Иван Дмитрич, – он вошел и закрыл дверь, – напротив Варшавского найден второй мешок.

Путилин на мгновение замер, обдумывая услышанное.

– Голова? – только и сумел произнёсти.

– Не ясно, но мешок похож на найденный у Ново– Каменного, – послышалось в ответ.

Потом, словно безусый юноша, схватил торопливо шляпу, трость и выскочил из кабинета. Вслед за ним большими шагами шел помощник.

Городовой, оповещенный о необычной находке, выловленной из канала, запретил развязывать мешок и сразу же известил участкового пристава, а тот по инстанции доложил на Офицерскую.

Путилин тростью тронул мокрую холстину.

– Брат—близнец вчерашнего, – потом велел, – режь веревку.

На камни набережной из мешка извлекли белую женскую блузку с большими перламутровыми пуговицами, на которой выделялись потемневшие пятна, а уже в ней взору предстали руки, ноги и голова. Действительно волосы и аккуратная бородка хоть и были мокрыми, темного цвета, но угадывалось, что человек при жизни был рыжеватым. На затылке сияла большая рана, скорее всего следы оставил топор.

– Голову на экспертизу, – распоряжался Путилин, – туда же художника, пусть сделает портрет для показа родственникам пропавших, показать городовым. Пусть посмотрят: проживал ли этот мужчина на их участках? Да, и предупредить обязательно приставов, пусть присылают родственников и знакомых на опознание в Обуховскую больницу, куда завтра перевезем голову.

– Не пойму, – произнёс после недолгого молчания помощник, – как можно было вот так разрубить, как барана на куски?

– Я думаю – дело было проще, чем ты думаешь. Убийцы, скорее всего две женщины, одна бы не управилась, но возможно и одна или здоровый мужчина. Наш рыжий не ожидал такого поворота событий, ведь били сзади и видно не один раз. Видимо убитый сильно кому—то насолил. Да и нести—то не приятно и тяжело такую ношу, вот и изрубили, чтобы и неприметно, и тяжесть поменьше была, а может чтобы невозможно было опознать. Ясно: они живут в близи от канала, надо проверить жилые дома от Ново—Каменного до Невы. Далеко нести бы не стали, опасно, вдруг кто заметит.

– И то верно, – Жуков поморщился, – фу, страсть какая. Неужели бабы?

Иван Дмитриевич только пожал плечами.

– Я в театр, возьму портрет, потом сам проверю дома, – сказал помощник.

– Хорошо, хотя проверь не до Невы, а в первую очередь до Екатеринославской улицы, дальше идут казармы, сомневаюсь, чтобы убийство произошло там, – Путилин, не думая долго, отмел в сторону пришедшую мысль, – нет, до Екатеринославской. Жду с хорошими новостями, а я кое—что проверю.

Вечер, десятый час пошел, а солнце не дает покоя, светит в окна, словно и не собирается опускаться за горизонт.

Первый из отпущенных дней катится к закату, но не это главное. Иван Дмитриевич чувствовал, что след найден, что убиенный из местных и при том жил на пересечении набережной Обводного канала и Предтеченской улицы. Там четырехэтажный дом, прекрасный выход к воде. Путилину самому хотелось проверить свое предположение, но он сдерживал себя, всецело полагаясь на дотошного помощника. Тот землю рыть будет, зубами грызть, но докопается до истины. Хорошая смена растет, хорошая, улыбнулся начальник сыска, есть кому передать охрану городского спокойствия.

Помощник и сопровождающий его агент появились перед очами Путилина без четверти десять. Лица у обоих хоть и уставшие, но довольные, без слов говорили об удаче.

– Иван Дмитрич, – от расплывшихся в улыбке губ сквозило удовольствие от хорошо выполненного задания, Михаил, не спрашивая позволения, не опустился, а прямо таки шлепнулся на стул. Мгновенно осекся, когда увидел строгое лицо начальника, вскочил, едва не растянувшись во весь свой саженый рост.

Строгое лицо не могло погасить блестящих глаз, Путилин уже не скрывал за суровой маской своего любопытства.

– Садитесь, – кивнул он, – и по порядку.

– Иван Сорокин, тридцать два года, – начал доклад помощник, – уличный торговец на Обводной набережной. Его опознал околоточный участка, на котором он проживал. Говорит, как о работящем и спокойном господине. Три года как женат на Альбине Петуховой из Новгородской губернии.

– Хорошо.

– Жену тревожить не стали, хотели посоветоваться сперва с Вами.

– Я думаю, завтра часам к десяти везите ее в анатомический на опознание, там и поговорим. Может клубок и начнет распутываться. В каком доме проживали наши супруги?

– На пересечении Предтеченской и Обводного.

– Понятно, – задумчиво улыбнулся Путилин.

Следующим утром Иван Дмитриевич прохаживался по широкому светлому коридору в ожидании приезда женщины и помощника, посланного за ней.

Альбина оказалась низенькой с круглым, словно полная луна, лицом. Бледные щеки говорили о проведенной без сна ночи, а воспаленные глаза свидетельствовали о слезах, оросивших опустевшую подушку. На плечи был накинут черный плат, словно она уже предчувствовала, что стала вдовой.

– Доброе утро, сударыня! – поздоровался Иван Дмитриевич.

Она только кивнула в ответ.

– Вы готовы к столь прискорбному событию?

– Да, – выдавила она осипшим голосом, – после двух бессонных ночей я готова ко всему.

– Мой помощник предупредил вас о…, – Путилин запнулся, подбирая слова, – жестокой находке.

Она подняла глаза на начальника сыска, в них были и грусть, и страх, и предчувствие неизбежной трагедии.

– Посмотрите, – он протянул рисунок, сделанный художником с головы. На нем на белый свет взирал открытым взглядом довольно молодой мужчина.

– Это мой муж Иван, – она осторожно взяла плотный лист бумаги, словно боялась обжечься. – Где он?

– Сударыня, успокойтесь, – Иван Дмитриевич передал рисунок помощнику, – сия процедура хоть и неприятна, но позволит нам установить истину. Пройдемте, только прошу, не надо слез.

Голова лежала изрубленным затылком на металлическом столе, до подбородка прикрыта белой простыней, под ней лежало свернутое одеяло и создавалось впечатление, что лежит целее тело.

Женщина охнула и с дикими глазами отшатнулась в сторону, бессмысленный взгляд скользнул по лицу и остановился на мнимом теле. Альбина попятилась назад.

– Господи! Ваня! Что с тобой сотворили? – женщина забилась в рыданиях, в руках появился белый платок, и она прожала его к лицу, чтобы не видеть мелового лица мужа. – Это мой Ваня! Это мой Ваня! – только и могла она повторять сквозь всхлипы и рыдания.

Ее увели. Путилин заранее договорился о том, чтобы побеседовать с новоиспеченной вдовой в отдельной комнате.

Стакан дрожал в руке женщины, она расплескала половину поданной ей воды.

– Сударыня, Вы готовы к разговору?

– Да, – едва слышно проговорила она, – я два дня лила слезы в ожидании мужа, предчувствовала, что добром не закончится.

– Извините, что не закончится?

– Он, нагруженный извозчичьими торбами, кнутами и рукавицами, уходил торговать вдоль канала до строящегося Морского канала, а там места нехорошие, слишком много там нехороших людей.

– Как часто он уходил на торговый промысел?

– Почитай каждый день. Как он говорил, что, мол, волка ноги кормят. С восходом солнца он на ногах.

– Так, – провел рукою по выбритому подбородку, – а два дня тому.

– Вышел из дома, как всегда, – женщина смотрела на подол платья, не поднимая глаз, только платок дрожал в руке, – я ему блинов напекла, он почайовничал и с того часа больше я Ивана не видела, – опередила очередной вопрос Путилина.

– С вашего позволения хотелось бы провести обыск в вашей квартире на предмет выявления дополнительных улик, которые могут пролить свет на столь запутанное дело, а может, и нет? Вы не против?

– Я? – Маленькая заминка в словах и промелькнувшая искра настороженности, – не против, только найдите этих изуверов.

– Постараемся сделать все, что в наших силах.

– В последнее время к вам никто не приезжал?

– Вообще—то нет.

– Нет или да?

– Да, из моей деревни Ирина Кузьмина, мы вместе росли, но она здесь чуть ли не с год живет.

– А к Ивану?

– Нет, он приехал из Псковской губернии и не любил, когда приезжали навестить родственники и знакомые.

Квартира Сорокиных была хоть и бедно обставлена, но все в ней сияло чистотой, не новые скатерти, но чистые, накрахмаленные, словно их застелили в ожидании прихода агентов сыскной полиции. Пока проводился обыск Путилин поговорил с Ириной Кузьминой, девицей двадцати пяти лет. Грубоватый облик не вязался с мягким приятным голосом.

– Давно приехали в столицу?

– Почитай год.

– Где проживаете?

– В этом же доме.

– Чем зарабатываете на жизнь?

– Я – швея, вот сегодня Альбина попросила, чтобы с дитём понянчилась, пока она к вам ездила.

– Вы знали ее мужа?

– Ивана что ли? Знала, а как же. Я ж частенько у них бывала, мы с одной деревни с Альбиной.

– Как они жили? – тихим голосом спросил Путилин.

– Да как мужик с бабой живут? Чтобы ссоры были, то я не видала, – она пожала плечами, стараясь не смотреть на Ивана Дмитриевича, а все себе под ноги, – но дитё он шибко любил, вечерами с рук не отпускал, все нянчился. А так. Вином Иван не баловался, как наши деревенские, ну там как всякий мужик потреблял, не без этого. Что добавить? Да, пожалуй, и нечего.

– Хорошо. А когда в последний раз встречали Ивана?

– Да в тот вечер, когда он сгинул.

– То есть позавчера? И где?

– Шел, как всегда, в чайную на Тамбовскую.

Путилин отметил это «как всегда».

– И часто туда захаживал?

– Нет, – поняла свою ошибку женщина.

– А что ищете? – бесцеремонно спросила Ирина.

Путилину не понравился вопрос, но сквозь улыбку он сказал:

– Следы преступления.

Собеседница вздрогнула.

– Иван Дмитрич, – подошел Жуков и шепотом произнёс, – слишком чисто, словно вымыли перед нашим приходом, даже полы отскоблили.

– Я думаю здесь искать больше нечего, – Путилин сжал губы, – у меня есть другие мысли. Топора не находили?

– Нет, – покачал головою помощник.

– Ну и ладушки.

В кабинете были двое – хозяин и его помощник Михаил Жуков, на них сурово со стены взирал Его Величество Император Российский, напоминая о проходящих днях и угрозах обер—полицмейстера.

– Иван Дмитрич, Вы говорили о двух женщинах…

– Я знаю, – резко перебил Путилин, – все наличествует и подозреваемые, и дом возле воды, но связать воедино, а я пока не могу, что побудило на такое зверство. Вот что, голубчик, проверь чайную на Тамбовской. Часто ли там бывал наш убиенный? Проверь и скобяные лавки близь от места жительства убиенного: не покупал ли кто топор в последние дни. В особенности женщины. Потом юбка и блузка. Иди, Михаил, – махнул рукой, – иди.

Сам же Путилин отправился в артели извозчиков, полдня потратил на опросы о Сорокине. Ни один из опрошенных не отозвался об убиенном ни одним хорошим словом. «Негодный человечишка» были самые лестные слова. Поговаривали, как он похвалился, что жена, как шелковая, приучил ее к изрядному послушанию кулаком и плетьми, которых у него было в достатке в продаже, хотя продавал мало, но деньжата водились. Ребёнка, вообще, не замечал, относился к нему не как к родному, а как к пасынку.

Иван Дмитриевич воротился в свой кабинет в отвратительном расположении, с одной стороны давила неделя, данная ему на раскрытие убийства обер– полицмейстером, с другой – несчастная женщина, теперь он не был уверен в ее виновности, хотя многое говорило об этом. Подробности семейной жизни вносили сумбур в рассуждения.

Через полчаса после Путилина явился Жуков с отсчетом о проделанном.

Чай в стакане давно остыл, начальник сыскной полиции позабыл о нем и от рассеянности едва не столкнул на пол.

– Рассказывай.

– На Курской улице в лавке Игнатьева третьего дня женщина купила топор, торговец очень уж был удивлен, когда она попросила заправить и без того острое лезвие, поэтому ее и запомнил, привередливая попалась покупательница. Я тайком показал Сорокину, он ее не признал. Потом я показал ему Ирину Кузьмину, а вот про нее он сразу же сказал. «Она, – говорит, – она!»

Иван Дмитриевич оживился, провел рукою по лицу.

– Так– так, а дальше?

– Оказывается, наш покойник посещал не только чайную, но и любил вечерком посидеть за графинчиком беленькой в трактире «Муром» на Малом проспекте, хотя есть питейные заведения поближе, и не стеснялся захаживать в дома терпимости. В окрестных его прекрасно знали, хотя дома ждала молодая жена.

Помощник видел, что начальника что—то беспокоит.

– Про юбку и блузку разузнать не удалось, – развел руками докладывающий.

– И на том спасибо.

– Убийцы они или нет.

– А вот это вскорости станет известно.

– Не сомневаюсь.

– Только навестим госпожу Сорокину.

– Может привести ее сюда?

– Не надо.

Альбина даже не встретила их, а только громко сказала, что дверь не заперта.

– Доброго вечера вашему дому, – поприветствовал хозяйку Иван Дмитриевич и через плечо сказал помощнику, – приведи ее.

Через несколько минут в комнату вошла Ирина, ее глаза горели недобрыми огоньками, сама будто бросала вызов Путилину своей независимостью. Помощник понял, что надо оставить начальника одного с женщинами.

– Не знаю с чего начать, – пожевал губу Иван Дмитриевич, – но мне многое известно.

– И что же? – прошипела Ирина.

– Многое, – просто ответил начальник сыска, не повышая голоса, – в особенности об издевательствах господина Сорокина.

– Тоже тайна, – съязвила Ирина.

– Почему мне сразу не сказали об этом?

– Какая вера жене, – наконец раздался голос Альбины, – если она должна быть покорна воле мужа да и не говорят плохо о покойнике, хотя как не страшна была его смерть, – она посмотрела Путилину в глаза, в ее словах не было ни злобы, ни отчаяния, ни каких чувств, полнейшая пустота, – я рада, что он умер. Я устала от страха быть выгнанной на улицу, хотя это уже было, он выставлял меня за дверь, а несколько дней назад он пришел домой пьяным, если бы поднял руку на меня, я стерпела бы, но он схватил ребенка и бросил об пол. Наверное, ангел сберег нашего сынишку, он не пострадал, только сильно испугался, но даже не заплакал. В ту минуту мне хотелось его убить, но ужас сковывал меня. Я – женщина, я – слабая женщина. Это Иван был негодяем! – произнёсла сквозь слезы Альбина.

– Зачем вы купили топор? – он обратился к Кузьминой.

– Так Иван просил купить, он же приказал хорошо заточить.

– На что он ему был нужен?

В ответ Ирина только пожала плечами.

– Понятно, – Путилин снова обратился к Кузьминой, – у Вас есть зеленая сатиновая в горошек юбка?

– Да, – искренне удивилась она. – Юбка старая, лежит на дне сундука и одевала ее в последний раз с полгода назад.

– Вас Иван видел в ней?

– Наверное, в первое время я ходила в том, то привезла с собою из дома.

– Кто мог ее взять?

– Не знаю.

– Я, – подала голос Альбина, – меня заставил взять юбку и блузку Иван.

– Для чего?

– Я не знаю. Я его боялась, и мне было страшно сделать что—то не так. Я боялась за сына.

Путилин вернулся к себе в кабинет задумчивым и рассеянным, присел за стол, не снимая шляпы, начал барабанить пальцами по поверхности стола.

– Иван Дмитрич, Иван Дмитрич, – рядом стоял Михаил Жуков, но начальник его не замечал, пока в десятый раз стоящий рядом громко не кашлянул.

– Да, да, – Путилин отвлекся от мыслей, – что тебе?

– Какие будут распоряжения, Иван Дмитрич?

– Присаживайся, – показал рукой на стул.

– Какие будут распоряжения? – повторил вопрос помощник.

– Пока надо подумать, – опять углубился в размышления, потом снова взглянул на собеседника. – Оказывается, наш покойник попросил купить топор Кузьмину, а украсть юбку у нее же свою супругу. Может быть это и ложь, но я склонен верить этим женщинам, хотя… Вот когда я пойму для каких целей Сорокину это было нужно, приблизимся к убийце.

Жуков едва дышал, боясь даже тихим своим сопением отвлечь начальника от размышлений.

– Ясно одно, – поднял голову Путилин, – наш убиенный не так прост, как хотел казаться. В его желании, чтобы за некое преступление пострадала Кузьмина, для этой цели и похищение ее одежды, и просьба о покупке топора. Только почему он поручил жене? Значит ли это, что она должна замолчать вовеки? Наверное, да. Но не сходится.

– Он хотел избавиться от семьи?

– Может быть, – в словах чувствовалось, что Иван Дмитриевич получил в руки маленькую ниточку. – С кем встречался наш покойник в питейных заведениях? Кроме случайных собутыльников, у него должен быть сообщник. Не дает мне покоя… Таится за всем этим что—то крупное.

Утром, едва солнце блеснуло первым лучом, Иван Дмитриевич вошел в кабинет и, не снимая шляпы, принялся рассматривать бумаги месячной давности. Только вчера поздно ночью пришло одно соображение, которое хотелось проверить. Полночи он не мог заснуть, ворочался с боку на бок, не давали покоя мысли и вот сейчас он проверял себя.

Месяц тому в Псковской губернии в деревеньке Семеновцы Порховского уезда близь станции Дно было совершено зверское убийство десяти человек. Вся семья торговца Семенова – он сам, его сын, сноха – были зарублены топором, а шестеро детишек и работник, живший у них, зарезаны. В доме беспорядка не было, словно убийцы знали все тайники местного богатея.

Путилин после проверки бумаг устало опустился на кресло. В бумаге значилось имя убитого работника Василий Сорокин, двадцати четырех лет.

Теперь можно начинать следствие не с нуля, а с маленькой единички, есть от чего двигаться. Случайное совпадение? Оба из одной деревни, братья? Родственники? Однофамильцы? Иван да Василий, Василий да Иван. Что ж придется навестить Псковский край и там из первых рук все разузнать.

В восемь часов сотрудники в ожидании указаний собрались в путилинском кабинете.

После приветствия Иван Дмитриевич выдержал паузу.

– Господа! Я хотел бы, чтобы сегодняшний день вы употребили для получения сведений о нашем покойнике, то есть об Иване Спиридоновиче Сорокине. Мне доподлинно известно, что он замешан в преступные дела, доказательств пока не имею, только умозаключения. Каждый из вас получит задание, жду с отсчетами вечером после девяти часов.

В полдень Путилин поднимался по лестнице, ведущей к квартире Сорокиных. Дверь отворила сама хозяйка, аккуратно причесанная и в накинутом на плечи черном плате.

– Проходите, – вместо приветствия произнёсла безучастная вдова и, не дожидаясь ответа, прошла в комнату, где махнула рукой, указав на стул, – присаживайтесь, раз пришли, – голос звучал глухо, без какой бы то ни было интонации.

– Спасибо, – осмотрелся Иван Дмитриевич, хотел положить шляпу, но присел, держа ее в руках.

– Я вас слушаю.

– Наверное, вам неприятен разговор о муже, но я вынужден побеспокоить Вас еще раз, чтобы уточнить некоторые обстоятельства.

– Ваше право, господин Путилин, ваше право.

– Альбина, скажите, господин Сорокин рассказывал о своей семье, откуда родом?

– Он был немногословен, но за годы прожитые с ним… У него в деревне, откуда он приехал, осталась мать и младший брат. Не знаю, но то ли Василий, то ли Викентий, не могу сказать. В Петербург Иван приехал к сестре задолго до нашего обручения, которая его позвала к себе, мол, здесь можно больше заработать, но я ни разу не видела ее.

– Хорошо. А часто из дома отлучался Иван Спиридонович?

– Не часто, но бывало, хотя больше одной ночи не отсутствовал. Говорил, что ездит по окрестным деревням для закупки товара.

– К нему кто—нибудь приходил?

– Нет, он гостей не жаловал. Только один раз появился неприятный человек за эти годы.

– И когда?

– Не знаю, – провела рукою по волосам, вспоминая, – недели две тому будет.

– Какой из себя?

– Что сказать? Тепло было, а он в теплой одежде, правда, без шапки, но взгляд какой—то не людской, а звериный, навроде хищника. Глазки такие маленькие и колючие, я запомнила это потому, что они с Иваном пошептались в коридоре и пришедший быстро ушел.– она замолчала, словно что—то вспоминала, Путилин ее не торопил, – вот еще, над глазом, – она провела левою рукою по лбу, – рваный шрам.

– Большой?

– Нет, с мизинец.

– Долго они разговаривали?

– Минут с пять, но Иван после разговора был очень сердит.

– Сестра где проживает?

– Где—то на Васильевском, вот точнее сказать не могу, не знаю.

– Спасибо, Альбина, – Иван Дмитриевич поднялся со стула, – за беседу.

Кузьмина ничего не могла добавить к тому, что говорила ранее. Не могла и ответить: зачем купила для Сорокина топор? Сама себе удивлялась. Не слишком хороший человек Иван Спиридонович мог подобрать ключик к женскому сердцу, которое таяло под его жаркими речами.

Вечером вернулись на доклад агенты.

Отправленные в трактир «Муром» удивили.

– Иван Дмитриевич, самое удивительное, что в сей трактир так просто не попасть. Стоит вроде бы на отшибе, завсегдатаев не так много, а пускают не всех, словно секреты оберегают.

– Может быть, так и есть.

– Хозяин – личность угрюмая, бывший моряк Серафим Матушкин. Высокий, двух аршин и десяти вершков, черные волосы.

– Особые приметы.

– Не заметили, но есть у него один помощник – мастер на все руки и дров наколоть, и трактир убрать, и посетителя нежелательного выставить, так у него над левой бровью косой шрам.

– С вершок?

– Да, – удивленно сказал докладывающий.

– Так, – постучал пальцами Путилин по столу, – завтра продолжайте наблюдение.

Через час пускающий в небо черные клубы дыма паровоз уносил Ивана Дмитриевича и его помощника с Царскосельского вокзала в город Порхов для изучения подробностей по делу убийства семейства торговца Семенова.

Михаил поначалу смотрел в окно, разглядывая проносящиеся деревья и изредка попадающиеся дома. Не выдержал:

– Иван Дмитриевич, убийство купеческой семьи и Сорокина одних рук дело?

Путилин, сидевший с закрытыми глазами, пошевелился. Приоткрыл один и тихим голосом произнёс:

– Угомонись! Приедем, будет видно.

Жуков опять повернулся к окну, спать не хотелось. Все мысли теребили, одна другой причудливей. То они с Иваном Дмитриевичем на месте арестовывают злодеев и возвращаются назад, где их встречает, если не министр, то по крайней мере обер—полицмейстер. Но спустя какое—то время мерный стук колес навеял сонное состояние и Миша задремал.

На маленьком перроне, где остановился паровоз, фыркающий молочными облаками, с тремя вагонами, петербургских гостей встречали четверо – начальник станции, урядник, судебный следователь и волостной писарь.

Уряднику принесли телеграмму с нарочным ближе к полуночи, хоть и не хотела прислуга будить своего хозяина, который отправился почивать, но он, несколько раз прочитав послание, послал за судебным следователем. Вместе решили, что неспроста едут петербургские чиновники, не иначе, как с проверкой состояния дел, поэтому приготовились к разным неожиданностям.

Гости выглядели не заносчивыми столичными чинами, а одеты в простое цивильное платье. Без настороженности поздоровались, лица светились открытыми улыбками, и не было заметно, что держат за пазухой камешек.

– Господа, – произнёс Иван Дмитриевич, – вы не будете возражать, если мы с Николаем Ивановичем и моим помощником Михаилом Жуковым проедемся в Семеновцы, а вас не будем утруждать своим присутствием.

Урядник зло посмотрел на судебного следователя, невооруженным взглядом была заметна их давняя неприязнь. Не хотелось ему оставлять этого чинушу наедине со столичными.

– Что ж, – сквозь зубы выдавил урядник, – Николай Львович свое дело знает. За сим разрешите откланяться, – наклонил голову, одел форменную фуражку. Хотел по военному повернуться, но получилось нескладно. Махнул с досады рукой и зашагал к своим бегункам.

Гостей же подвели к шикарной коляске, запряженной парой лошадей.

– Прошу, – судебный следователь церемонно протянул руку, приглашая садиться.

– Николай Иванович, – произнёс Путилин, когда тронулись, – чем знамениты Семеновцы?

– Да ни чем особенным, – пожал плечами следователь, край наш не богат. Только вот лен и сподобились выращивать, от него вся прибыль. Местные его выращивают, а булыни, так здесь купцов прозывают, скупают на корню весь урожай и за границу отправляют или в Лилль, или в Белфаст. Самое неприятное, что задарма. Крестьянину деньги к осени нужны на закупку товаров и для уплаты податей. Таким был и убитый Семенов, ближайшую округу в кулаке держал. Не было ни одного земледельца не задолжавшего нашему убиенному. Хватка была у него медвежья. Один раз, – разговорился Николай Иванович, – несколько человек подожгли его дом. Так он выстроил новый наподобие крепости, стены двухсаженные, с собачьей охраной на краю деревни. Поджигателей так и не смогли сыскать.

– Как же обнаружили убиенных? – удивился помощник.

– Узнали по случайности. Семейство купца поднималось рано, хозяйством занимались, печь топили, а здесь тишина с утра, даже собаки и те не лаяли. Соседка заподозрила неладное, решила проверить – может, в доме что случилось? А когда подошла к воротам, то они были приоткрыты. Сквозь щель заметила мертвых собак и работника, что выполнял всю грязную работу по дому.

– Вы прибыли в тот же день?

– Да, как получили известия, сразу же в деревню. Приехали засветло.

– Чужие могли к нему попасть?

– В том—то и дело, что нет. Никого из чужих дальше ворот не пустил бы.

– Странно.

– Вся невидаль, что странно. Взрослые были связаны и убиты ударами топора, а дети в одной комнате зарезаны ножом.

– Ничего странного не было?

– Странность была в диковеном узле.

– Чем?

– Подобие морского что ли, хотя господа, к морю касательства не имел. Сужу исключительно по литографиях в книгах.

– На том спасибо.

За беседой незаметно подъехали к дому убитого.

Дом действительно напоминал неприступную крепость. Огороженный двухсаженным забором он стоял, возвышаясь темной громадиной, навевая мысли о древних русских городищах, обнесенных бревенчатыми стенами.

Сестра купца не стала переезжать в освободившийся дом из—за суеверия, ведь десять душ покинули тела не по собственной воле, а только навела порядок, замыла кровавые следы.

Судебный следователь оставил гостей у ворот, а сам же вернулся через пять минут с новой хозяйкой, бойкой старушкой маленького роста.

– Доброго дня, – поздоровалась она.

Следователь развел руками, мол, одним нельзя.

Путилин понимающе кивнул головой.

Большой двор радостно зеленел травою. дом же производил гнетущее впечатление, не смотря на резное крыльцо и ажурные деревянные ставни.

– Там у колодца, – показал следователь, – и там, – показал рукою, – лежали зарубленные псы. На крыльце головою к ступеням Василий Сорокин, три раза ударили в спину ножом, на руках обрывки веревки.

Вошли в сени с низкими дверями, потом в светлую большую комнату с двумя лавками в углу и массивным столом для всей семьи.

– В этой комнате, – следователь подошел к двери и распахнул, – на полу рядком лежали связанные хозяин, его сын и сноха. А в той, – указал на двери напротив, – дети от трех до одиннадцати лет. Резали, как курят, по одному и всех точным ударом в сердце, – Николай Иванович перекрестился, – хоть не мучились. Здесь же на столе стояли две бутылки водки и закуска.

– Значит, хотя бы одного из убийц Семенов знал.

– Так точно.

– Да не пустил бы постороннего мой братец, – вмешалась в разговор нынешняя хозяйка дома, – очень был осторожный. На ночь супостатов выпускал, – Иван Дмитриевич понял, что старуха говорит о собаках, —так они не только лай поднимали, а кого хошь на части в миг растерзали бы.

– Скажите, – поинтересовался Путилин, – много денег у него здесь было?

– Почитай все его накопления, прижимист был, – перекрестилась на икону, – сколько ему говорила – отвези в банк, неровен час ограбит кто иль снова петуха пустит. Нет, говорит, под боком целей будут.

– У него были тайники?

– А как же, в сундуке он хранил немного, а остальное в подполе.

– Осмотрели весь дом и действительно были потайные места, но было видно, что в доме никто не искал, а сразу вскрыли места хранения.

– Сам хозяин, – дополнила сестра, – в жисть бы не сказал, где у него что лежит. На куски его режь, все одно молчал бы. О деньгах в подполе даже сын не знал, не то чтобы кто сторонний.

Иван Дмитриевич прошелся по комнатам, спустился в подпол.

На свежем воздухе вздохнул полной грудью, давило в доме непонятное чувство.

– Деревенских опрашивали?

– Давайте пройдем к дьячку, – предложил судебный следователь.

Дьячок, мужчина неопределенного возраста, с козлиной бородкой непрестанно крестился.

– Да, – говорил он, – уже под вечер возвращался я со станции. Меня обогнала двойка лошадей, в коляске сидело четверо мужчин. Одеты по—городскому. Никого из них раньше не видел.

– Вы долго здесь живете?

– Почитай с детства, так что всех знаю в округе.

– Запомнилось хоть что—нибудь?

– Нет, – усмехнулся дьячок, – да и времени прошло достаточно. Хотя, – он задумался, силясь вспомнить, – нет. Все, как на подбор, эдакие молодцы. Постой, постой, они меня обогнали, но в деревне я с ними сравнялся, их на коляске было двое и повернули к дому Семенова.

– Больше никого не видели.

– Нет.

Деревенские ничего к сказанному не добавили: Семенов был очень осторожным, постороннего не пустил бы, семью держал в строгости, любопытные заметили, как к воротам подъехали двое.

– Становится немного понятно, – проговорил Путилин, – приехало четверо, которых видел дьячок, когда его обогнали. Двое из них вышли ранее и спрятались в том лесочке, – показал рукою, – а двое поехали к дому Семенова. Их, наверное, уже ждали и знали, раз хозяин сам без боязни впустил убийц в дом. Возницу, с которым они добирались до деревни, гости отпустили, знали, что свидетель им не нужен. Незнакомцы вместе с хозяином отужинали, обсудили дела и легли спать. Когда все улеглись, один из ночных гостей вышел на крыльцо, вроде бы как покурить, убил собак, главное, что собаки не подняли лая, знали этого человека, он и впустил в дом тех двоих, что прятались в рощице. Во время ограбления работнику Василию Сорокину удалось освободиться, но далеко убежать не сумел и его зарезали во дворе. Убив Семеновых, душегубы забрали деньги из сундука и тайников, они знали, где он их прятал, запрягли лошадь хозяина и уехали, скорее всего, на станцию. Их следы следует искать там.

– Я тоже предположил так, – сказал Николай Иванович, – на станции я выяснил, с петербургского поезда сошли четверо, по виду купец с тремя приказчиками. Наняли извозчика до Семеновец, сказали, едут договариваться о покупке льна к знакомому булыни.

– Так и сказали?

– Да.

– Значит один из них местный, чужой бы не стал употреблять незнакомого слова.

– Я тоже так думал, но далее продвинуться не сумел.

– Василий Сорокин давно у Семенова был?

– Лет шесть – семь. Его брат Иван был у нашего купчишки на побегушках, но собрался и уехал в столицу к сестре, а вместо себя сосватал младшего брата. Про Василия говорили, что работящий и безотказный.

– Волостной писарь кому справлял паспорта для выезда из деревни?

– Двоим за последние годы – Ивану Сорокину и Егору Худякову.

– Проверяли обоих?

– К сожалению года три тому Егора зарезали в Москве в пьяной драке, а Иван Сорокин в Петербурге, торговцем стал, в края наши больше не заезжает.

– Был торговцем.

– Что с ним?

– Отправлен на встречу с Семеновыми.

– Да? – то ли удивленно, то ли вопросительно произнёс судебный следователь, – не подумал бы. Он же там женился, народил, по– моему, сына. Не подумал бы!

– Пути Господни, – горестная улыбка затронула губы Путилина, – а навел на вашего булыню– купца, скорее всего Сорокин– старший. Только он мог знать, где хранит деньги убиенный. Случайно увидел, и столько лет покоя не давало чужое добро.

– Но брат? – глаза Николая Ивановича округлились от удивления.

– Я думаю глупая случайность, когда Василий вырвался, об этом говорят обрывки веревки, его зарезал сообщник старшего брата.

– А дети?

– Опасные свидетели. Возможно Сорокину обещали никого не тронуть, хотя он наверняка догадывался, что живых после посещения купца не останется.

– Но дети? Какие они свидетели? Слишком малы.

– Когда пахнет большими деньгами, не то, что о чужой, о своей душе убийца не заботится.

– Если Сорокин один из них, а остальные?

– Об остальных есть только догадки и не более. К моему несчастью нет их примет и есть только одна зацепка – узел на веревке. Бывший моряк, в этом вы правы, а если прав и я, то искать надо преступников в Санкт– Петербурге и ваше местное преступление связано с нашим.

Брови Николая Ивановича взлетели в удивлении.

– Иван Сорокин был частями упакован в мешки и выброшен в реку.

– Ужасная смерть! – скривился судебный следователь

В столицу воротились только на следующий день около часу дня. По прибытии отправились на Офицерскую, извозчик попался молодой, разговорчивый, так и сыпал прибаутками.

Кабинет встретил взглядом Высочайшей особы, напомнившей об оставшихся трех днях.

– Знаю, – буркнул Иван Дмитриевич, обращаясь к портрету и стараясь на него не смотреть.

Дежурный офицер доложил, что агенты на выполнении заданий, поставленных перед отъездом: владелец «Мурома» неотлучно провел в своем заведении, зато поздним вечером отлучался со своим работником, но не смогли их проследить, проходными дворами они ускользнули, словно таились от кого—то. Вернулись они под утро. Трактир все это время был закрыт, окна занавешены, никакого движения внутри не наблюдалось.

Путилин же начал просматривать бумаги, привезенные из Порховского уезда по убийству в Семенцах, углубился в их изучение, хотя ничего нового почерпнуть не удалось. Потом Иван Дмитриевич взялся за отсчеты агентов.

Теперь на подозрении Серафим Матушкин, бывший моряк Выкупил не приносящий дохода трактир, к тому же имеет не так много посетителей, все постоянные и складывается впечатление, что там самое настоящее воровское гнездо, где возможно планируются преступления.

– Иван Дмитрич, – заглянул Жуков, – донесения с участков.

– Заслуживающее внимание есть?

– Как обычно.

– Неси, посмотрю.

Одно Путилина заинтересовало – налет на дачу доктора Смелкова в Озерках. Трое грабителей за полночь ворвались в отдельно стоявшую дачу, где подняли с постелей уже спящих проживающих, под дулом пистолета связали владельца и его сына приметным морским узлом, а женщин, жену и служанку, заперли в спальне. Громилы забрали деньги с драгоценностями и растворились в ночи. Лица прикрыты, но внимательный мальчишка заметил под козырьком фуражки небольшой шрам. Но самое удивительное, что точно такие же ограбления, происходили и в Царском Селе, и Стрельне, и Ораниенбауме, по всей губернии в последние несколько лет и никто не связывал их воедино, разные уезды, разные части: преступники всегда появлялись поздно вечером, но тогда их было четверо, угрожая оружием, связывали мужчин, изолировали женщин, забирали ценности и скрывались. Иван Дмитриевич сопоставил с приездом Матушкина. Сходилось. Стало ясно – моряк может стоять во главе маленькой шайки.

Вторым членом может являться его работник, более приметный из—за шрама. Третьим был убиенный Сорокин, который наверняка был с ними заодно, а вот четвертый – прямо невидимка. О нем знаешь, но не видел, он– то может быть и является истинным главарем.

Михаил Жуков явился через мгновение после вызова, показалось, что стоял за дверью в ожидании.

– Сестрицу нашего покойника разыскали?

– Да, – ответил вызванный, словно только и ждал этого вопроса, – на Рижском проспекте, в услужении владельца скобяного магазина Серпионова.

– Давай—ка прокатимся к ней.

– Коляска готова.

Путилин прикрыл глаза, дивясь расторопности своего помощника.

Дом был двухэтажным – первый занимал магазин, на втором же проживал сам владелец с женой, детьми и прислугой, заключавшейся в едином числе – сестре убитого Варваре, тридцати пяти лет от роду, бывшей при хозяине и кухаркой, и нянькой, и домработницей пятнадцатый год.

– Господа, – произнёсла Варвара, – прошу меня простить, но у меня много дел, поэтому я не располагаю свободным временем.

– Сударыня, я не склонен злоупотреблять вашим временем.

– Спасибо за понимание.

– Варвара Спиридоновна, по какой причине ваш брат уехал из деревни?

– Иван с малых лет был в услужении у Семенова, я отписала в письме, что в городе можно устроиться, ведь наш отец скончался давно, и забота о матери и младшем брате полностью легла на его плечи. Наш местный купец не баловал своих людей, а выжимал до последнего.

– Чем занимался Иван по приезде?

– У меня была небольшая сумма, и ее хватило, чтобы начать свою маленькую торговлю.

– Не знаете, как ваш младший попал к Семенову?

– Иван же и пристроил вместо себя. Вася был шустрым с детства, я ж уехала, ему девять лет было, он Ивану помогал.

– Чем Иван занимался помимо торговли?

– Не знаю, – упавшим голосом добавила Варвара. – Мы с ним и встречаться перестали, только в последний раз приезжал, с месяц, наверное, будет, убивался по смерти брата, все слезы лил, но на похороны не поехал, деньги матери передал. Меня хозяин отпустил, так я одна и ездила.

– Ваш брат что—нибудь говорил, вспоминал?

– Нет, – оживилась она, – он говорил, что собирается покупать дом.

– Дом?

– Да, говорил, что уже присмотрел.

– Где?

– Не скажу, не знаю.

– Больше ничего не говорил.

– Нет, просто странно прозвучали его слова, которые он повторил несколько раз, мол, на кровные деньги дом стоять крепче будет.

– Спасибо, не будем задерживать. Разрешите откланяться.

В коляске Михаил, невидящим взглядом, смотрел на проплывающие дома.

– На кровные, значит.

– Получается, что да, – Путилин, задумчиво провел рукою по щеке. – Дом, купленный кровью брата. – Потом добавил, – сегодня будем брать нашего трактирщика с его работником. Кстати, кто он?

– Георгий Попов из Одесской губернии прибыл в столицу четыре года тому, через месяц после покупки Матушкиным «Мурома».

– Шайка начинала собираться.

– Как в ту компанию попал Сорокин?

– Я думаю: он с приехал с единой мыслью, как куш отхватить.

– А жена? А сын?

– Для показухи, что, мол, он своим трудом для них деньги зарабатывает.

– Иван Дмитрич, я все могу понять, но топор, Кузьмина, юбка?

– Сестра убиенного сказала, что он собрался покупать дом, но, видимо, устал от семьи и захотелось стать безутешным вдовцом.

– Каков подлец! – гневно вырвалось у Жукова, потом добавил, – получил по заслугам.

Трактир «Муром» стоял на отшибе Малого проспекта. Двухэтажное здание с покатой крышей и двумя входами – парадным с деревянным крыльцом и черным, выходящим на задний двор. Неказистая двухстворчатая дверь с почерневшей ручкой при открывании издавала пронзительный скрип, словно он выполнял роль входного колокольчика.

Кроме двух бывших матросов были задержаны еще трое, разыскиваемых за налеты, совершенные на юге – в Мариуполе, Бердянске и Юзовке. При тщательном обыске в трактире нашли несколько тайников, в которых оказалась часть награбленной с дач добычи. Но Иван Дмитриевич понимал – шайка налетчиков взята, а мозг, ее голова на свободе.

Путилин не стал допрашивать арестованных после задержания, посадил в разные камеры, где уже сидели подсадные агенты. Матушкин повел себя, как фартовый вор. Его начали с самого начала сторониться, ночь ничего нового не добавила.

Часов в десять владельца трактира привели в кабинет начальника сыска.

– Ну здравствуй, Серафим Игнатич! – обратился к арестованному Путилин.

Тот только кивнул головою, не произнёся ни слова.

– Давненько хотел с тобой познакомиться, видно ранее была не судьба.

– Эх, судьба– судьбинушка, – улыбнулся бывший моряк, – я б, Иван Дмитриевич, имел бы желание, так не хотел с Вами знаться.

– Все мы в руце Божьей.

– Так —то оно так.

– А раз так, то веревочка сколько не вьется, кончик имеет.

– Иван Дмитриевич, везде люди живут.

– Везде—то везде, но душегубов детских на первой пересылке под нож пустят. Не любят у нас таких.

– Какой хвостик за мной не вился бы, но детей никогда не губил.

– Ой ли! – укоризненно покачал головою начальник сыска. – Пойди подумай, Серафим, посиди и подумай. Пока я не тороплю. Иди.

Привели Попова, тот вообще только кивал головою, либо «да», либо «нет». Отводил глаза в сторону.

К вечеру снова привели Матушкина. Он вошел помрачневший, было видно, что крепко задумался о словах Путилина, который попусту слов не бросал. Одно если ты вор, а если погубил шесть малолетних детей, то действительно на Сахалин не попадешь, зарежут на первом этапе. Таких убийц не только фартовые, но и мелюзга рядом не терпит. Серафим держался, но мысли не давали покоя, хотя думал он, откуда может петербургсий сыск знать о деревне.

– Покормили—то хорошо? – спросил Иван Дмитриевич, раскладывая перед собою бумаги.

– Что? – у Матушкина округлились от удивления глаза, не ожидал такого вопроса от начальника сыскной полиции, наслышан много, но…

– Покормили, говорю?

– Да.

– Хорошо. Серафим Игнатич, нового ничего не добавишь?

– Что говорить? Взяли вы нас горячими, не успели перепрятать вещички. Все казалось на отшибе, тайнички надежные, ан нет, ваши ребятки дело знают.

– На том и стоим, Государь нам доверие оказал искоренять людей, живущих неправедной жизнью, в особенности убийц.

– Так какие мы убийцы? – возмутился Серафим, – грабили, по дачам озоровали, по домам шарили, но чтобы смертоубийство. Этого не было, – провел перед собою рукой, словно отметая навет, высказанный Путилиным.

– А как же Семеновцы?

– Иван Дмитриевич, я через столько городов проехал, их—то не помню всех, не то, что деревень.

– Могу напомнить, как месяц тому, приехали вы вчетвером в Порховский уезд Псковской губернии, под видом купцов посетили местного продавца льна Семенова. Продолжать? Там ты приметный узелок оставил, Серафим Игнатич.

– Иван Дмитриевич, можно мне помыслить.

– Хорошо, через час продолжим разговор об этом происшествии.

Попов продолжал молчать, по всей видимости или небольшого ума человек, или терять нечего, на все вопросы бросал недоуменный взгляд белесых глаз. На Семеновцы и семью Семенова не повел даже бровью, словно не понимал о чем идет речь.

Час пролетел мгновением, Серафим сидел на железной койке, обхватив голову руками. Мысли путались, но в висках билось одно, что начальник прав, лучше идти по этапу вором, чем детоубийцей.

Матушкин вошел с горящим взглядом, было заметно, что для себя решение он принял.

– Да, Иван Дмитриевич, в Семеновцах наша работа, но дети… Когда брат нашего торговца сумел освободиться от веревок, выбежал на крыльцо, Жоржик…

– Геогрий Попов?

– Да, да, Жоржик ножом сделал в нем две дырки. Торговец помешался и купца с сыном, и его бабой топором. Жоржик у нас немного не в себе, пока возились со старшими, он детей ножом, что носил всегда с собою.

– Значит чист ты один?

– Я – не душегуб. Кого запугать, обчистить, ограбить, это могу, а кровь пустить. Извольте, не мое.

– Кто четвертый?

– Господин Путилин, ей Богу, – Серафим размашисто перекрестился, – истинный крест, мне не ведомо. Скрытный он, всегда в картузе, надвинутом на глаза, и всякий раз то с бородами разными, то с усами, то рыжий, то черный. Хотел я его выследить, где, кто, так довел он меня до первого двора и как сгинул. А потом зажал меня в чулане и тихо так говорит: «Я шутить не люблю и в следующий раз голову на обозрение выставлю!» По спине мурашки так и побежали, такой опасностью повеяло от его слов, что они надолго охладили мое любопытство.

– Кто Сорокина на части —то?

– Мы сами узнали из слухов, передаваемых по городу, да околоточный заходил и нам поведал. Потом в Озерках нас было уже трое, он сказал, что так надо.

– А кто подыскивал дома для разбоя?

– Наша голова

– Все мне понятно, но во всем повинен ваш старшина, а вы овечки нерадивые.

– Так точно.

– Верится с трудом.

Матушкин развел руками, мол, что поделаешь, так получается.

– Как он вас вызывает на очередное дело?

– Дак посыльного присылает, быть тогда—то и там—то.

– Значит о нем ничего неизвестно.

– Ничего.

– Как его величали в ваших кругах?

– Иваном Александровичем.

– Как? – переспросил Путилин.

– Иваном Александровичем.

– Он ничего не вспоминал, говорил?

– Нет, – пожал плечами Серафим, – один раз невзначай помянул Гоголя. Я сказал, моя мать в былые времена вкусно их готовила, а он засмеялся и ответил, что под миргородским соусом он хорош, особенно если приготовлен в Полтаве. Больше ничего, все молчком.

– Кстати, зачем приметным узлом вязали мешки?

– Так наш главный велел?

– Сам вязать умел?

– Да, я его учил.

На следующий день уже с утра Путилин был в департаменте. Четыре часа он прождал в приемной, пока Его Превосходительство господин обер– полицмейстер после двенадцатичасового чая изволит час провести в отдыхе от трудов праведных, да и зол он был на начальника сыска за выволочку, устроенную ему Государем. Иван Дмитриевич усердно ждал, с утра было нехорошее предчувствие в связи с поездкой на доклад. Сейчас он с неудовольствием вспоминал об оставленном на столе завтраке.

Наконец начальник сыскной полиции столицы Российской Империи Его Высокоблагородие господин Путилин был допущен в кабинет перед светлые очи главного своего начальника – обер—полицмейстера.

Адъютант, наслышанный от своего начальника о тех взысканиях, которые приготовил главный полицейский чин столицы, с сочувствием проводил Ивана Дмитриевича на предстоящую экзекуцию, но каково же было его удивление, когда обер—полицмейстер спустя час (на слух адъютант не жаловался, но из кабинета не доносился не то, чтобы рассерженный голос начальника, но ни каких звуков раздражения) самолично проводил подчиненного до выхода из приемной с добродушной улыбкой. Он был доволен проведенным расследованием, раскрыто дело месячной давности, когда прокатилось по газетам известие об убийстве целого семейства с малыми детьми. Да, глава не схвачен, но это надо думать, дело не займет много времени. Орлы из сыскной полиции из—под земли достанут этого душегуба. Теперь есть, что докладывать Государю.

– Так, господа агенты, нас можно поздравить, – Иван Дмитриевич сделал паузу, не нравилось ему наставлять своих сотрудников, сидя в удобном кресле, он стоял перед ними, – что раскрыто убийство семьи купца Семенова и торговца Сорокина, но нас не красит, что главный зачинщик этих злодеяний пока ходит по земле и готовит новые. Мы только отсрочили его планы. Сейчас он начнет подбирать новых послушных исполнителей. Известно только имя Иван Александрович. Я жду вас, господа, с любыми сведениями, даже самыми безумными. Может быть он уедет из города, может уже скрылся, но я сомневаюсь. Если мои предположения верны, то он из образованных, хорошего воспитания. Непростой бандит с топором в руке, как два задержанных нами бывших моряка, а человек с фантазией, начитанный человек. В качестве прозвища он использовал имя и отчество Хлестакова из пьесы литератора Гоголя, тот тоже выдает себя за другую персону. Я убежден – наш преступник в городе. За розыски, господа, но не забывайте и об остальных делах, которые ждут раскрытия.

Иван Дмитриевич попросил своего помощника задержаться.

– Сиди, сиди, – произнёс Путилин и сперва опустил руку на плечо собеседника, потом продолжил хождение, – меня тревожит одна мысль, она проста, но в ней есть идея.

Михаил приготовился не только слушать, но и возражать, что всегда делал начальник, высказывая вслух предположения.

– Наш разыскиваемый назвался Иваном Александровичем По тем обрывкам которые удалось получить у Матушкина, наш молодец упомянул Гоголя, посмеявшись над моряком, что тот знает только утку. Я предполагаю, что настоящая фамилия нашего главаря и есть Хлестаков, – Иван Дмитриевич остановился и посмотрел в глаза помощника. Тот на миг задумался, покачал головою.

– Не знаю, – неопределенно сказал он, – но мысль интересная. Я проеду по участкам и проверю списки проживающих.

– Начни с утра, но, – погрозил пальцем, – без самодеятельности, чтобы не вызвать излишних подозрений. Так, чтобы околоточные не побежали предупреждать нашего злодея, который может казаться законопослушным и поддерживать дружеские отношения с околоточным, а может и с приставом. Разыскиваешь мужчину среднего роста, высоких в шайке свидетели не заметили. Лет ему от тридцати до сорока, ну и с фамилией Хлестаков.

– Иван Дмитрич, усы, борода?

– Их у него нет. Он появлялся перед своими в разном обличье, а усы там или бородку приклеить легче к выбритому лицу.

– Верно, а может быть он вообще из театральных? – высказал предположение Жуков. – Раз так лихо меняет облик.

– Я думал об этом и склоняюсь к мысли, что он бывший военный, скорее офицерского звания. Его никогда не видели в истинном обличье, поэтому он спокоен за свою персону. Денег взято по дачам достаточно, порховский купец хранил немалую сумму.

– Иван Дмитрич, а если он отойдет от разбойничьих дел, мы ж его никогда не найдем?

– Верно, – заложил руки за спину, потянулся Путилин, – знаешь, я думаю, что наш разбойник подмял под себя не с проста не новичков, а матерых воров. Мне кажется – только из—за куража. Ему нравится быть на острие, это горячит его кровь. Он жаждет не денег, хотя и они играют свою роль, а приключений.

– Хороши приключения: десять трупов, – обронил помощник.

– Либо случайность, либо дело становилось взрывоопасным. Потеря власти для такого человека стоит чужой крови и даже детской.

– Хотелось бы взглянуть ему в глаза.

– Не спеши, – Путилин сел в кресло и с хитрой улыбкой добавил, – успеешь. Твое задание найти господина Хлестакова.

Следующий день Иван Дмитриевич потратил на изучение дел об ограблениях в окрестных уездах, граничащих с Санкт—Петербургом, выискивая общие детали для всех случаев разбоя.

К вечеру явился сконфуженный Михаил и с порога заявил:

– Господин Путилин, – официально начал он, – я требую наказания за ослушание, ибо я нарушил ваше распоряжение и сегодняшний день потратил на проверку актеров всех театров нашего города.

– Результат? – коротко произнёс начальник сыска.

– В пустую потраченный день.

– Когда закончится твое самоуправство? – голос звенел металлическими нотками, но в глубине души он был рад, что помощник, хоть и нарушает инструкции, но способен принимать разумные решения сам.

– Иван Дмитрич, – приложил руку к сердцу, – больно соблазнительно: фамилия, литератор, пьеса. Один к одному складывалось, словно кирпичик к кирпичику, потом я посетил…

– Неужели адресную экспедицию на Театральной? – перебил Путилин.

– Да, я подумал…

– Он же не работный человек, я же говорил – он офицер. Дождешься моего гнева,

– Иван Дмитрич, виновен по всем статьям, готов нести самое суровое наказание, – и наклонил голову, опуская на воображаемую плаху.

– Теперь за проверку участков

– Удаляюсь, Иван Дмитрич, – потом с хитрицой добавил, – а у Вас есть соображения: с какого участка начать?

– С Московского, – пробормотал Путилин и углубился в чтение документа, – я тебя больше не держу,

Дверь неслышно закрылась.

– Здравствуйте, господа! Чем могу быть полезен? – встретил вошедших дежурный по участку.

– Доброе утро! – ответил человек в цивильном платье. – Помощник начальника сыскной полиции Михаил Жуков, – представился он, – имею неотложное дело к господину Рейзину.

Пристава 1– го участка Московской части не оказалось на месте, уехал на доклад в Главное Управление. Спустя несколько минут воротился дежурный и хорошо поставленным голосом доложил:

– Старший помощник пристава Его Благородие капитан Сакс может Вас принять.

Помощник кивнул головою и прошел в дверь. За столом сидел седовласый господин с густыми бакенбардами, переходящими в пушистые усы. Он поднялся из—за стола и произнёс:

– Прошу, господа, присаживайтесь. Чем обязан визиту представителей сыскной полиции?

– У нас сугубо конфиденциальное дело к Вашему Благородию.

– Я слушаю, – произнёс капитан после того, как гости присели на стулья синего бархата.

– Мне поручено господином Путилиным разыскать на вашем участке одного человека.

– Если он проживает на подчиненной территории, то я думаю – сумею помочь. Итак, кто сия персона, которой интересуется столь уважаемая организация.

– Мы разыскиваем мужчину возрастом от тридцати до сорока, роста среднего, он без усов и бороды, – помощник остановился.

– Извините, господа, но под данные приметы подходит половина проживающих у нас, а конкретнее?

– Его фамилия Хлестаков.

– Хлестаков? – переспросил помощник пристава. – Я распоряжусь проверить книги учета.

– Ваше Благородие, – застенчиво улыбнулся Михаил, – мне хотелось бы, чтобы о нашем интересе знали только мы. Не могли бы мы сами просмотреть интересующее нас.

– Да, да, я понимаю, – капитан постучал пальцами по столу, – секретность прежде всего. Я прикажу дежурному предоставить вам комнату и требуемые документы.

– За сим прошу извинить, – развел руками, – дела.

Как ни велика столица, а персон, представляющих интерес, не слишком много. Проживающих на вверенном приставу участке оказалось трое, да и то один глубокий старик, второй студент, тоже не заинтересовал ни с какой стороны, а вот третий вроде бы и подходил, но тоже что—то смущало.

Второй участок даже удивил отсутствием каких бы то ни было Хлестаковых. Результат давал надежду на скорые розыски преступника, но на следующем участке, которым командовал старый знакомец коллежский советник Иордан, подходящих оказалось еще один.

Жуков почесал затылок, впереди его ждала июньская жара и тридцать пять участков, которые необходимо не только посетить, но перелистать множество рукописных журналов. Хорошо, что введен единый образец, иначе… Не хотелось думать о плохом. Но настроение все равно менялось, как петербургская погода от золотистого солнца до мрачной свинцовости, от восторженности за найденных людей до апатичного состояния.

К визиту на четвертый участок Выборгской части агент сыскной полиции Михаил Жуков изрядно устал, в глазах рябило от обилия разнообразных почерков и фамилий, опускались руки, но природное упорство двигало к заветной цели. Тридцать семь приставов остались позади, каждый со своим отношением, кто с улыбкой понимания, а кто и с гримасой недоброжелательности.

Заветная книжица заполнена именами подозреваемых. Чудно, ты добропорядочный господин, живешь ничего дурного не совершая, ан нет, благодаря одному случайному стечению, заключаемому в фамилии и возрасте, становишься кандидатом во вселенские злодеи.

Теперь на Офицерскую к Ивану Дмитричу, он – то своим опытным взглядом укажет – кто из списка наш разыскиваемый. Уж очень хочется посмотреть на него и, обязательно чтобы в железных «браслетиках» был, тогда поубавится гонора у бывшего офицера, любителя приключений. Когда остаешься в камере с толстыми стенами и решетками на окнах, задаешь себе один вопрос: а надо ли было вершить злодеяния? Стоят ли они этого?

Размышления прервал извозчик:

– Барин, приехали, сыскное.

Кабинет Путилина был пуст, только на столе одиноко возвышался в серебряной подставке стакан с торчащей из него изящной ложкой.

«Опять остыл, – промелькнуло у Жукова, – всегда так, только нальешь горячего пахучего чая, как кто—нибудь врывается с нежданной новостью и поминай, как звали.»

– Что там у нас, – прошептал, присаживаясь на стул в кабинете начальника, закинул нога за ногу, достал потрепанную не от времени, а от частого использования книжицу. Открыл на нужной странице, – не густо, – так же тихо проговорил, обращаясь к самому себе. Под красиво выведенными номерами значились четыре Хлестакова, – никогда бы не подумал, что в таком большом городе всего четверо, подходящих под наши поиски?

– Что там шепчешь? – раздался от двери голос Путилина.

– Да вот, да я, – вскочил Михаил и задел злополучный стакан, с грохотом покатившийся по полу, оставляя светло—коричневую лужицу.

– Не спеши, – хозяин кабинета присел в кресло, – я слушаю.

– Так, – вскочивший кивнул в сторону маленького озера.

– Пустое, – прикрыл глаза начальник сыска, – садись и докладывай.

– Иван Дмитрич, – виновато произнёс помощник, косясь на пол, – все участки я проверил и установил, что в столице проживают четверо Хлестаковых, подходящих для дальнейших проверок.

– Вижу по твоим красным глазам, не просто дался этот результат.

В ответ только кивнул.

– Оставь мне свои записи и иди отдохни, устал от поисков. Наверное в глазах мухи летают стаями. Оставь, я посмотрю.

Когда помощник ушел, Иван Дмитриевич пододвинул к себе книжицу и углубился в изучение строк, написанным мелким аккуратным почерком, буковка к буковке.

1. Дмитрий Львович, тридцати девяти лет, дворянин, уроженец Санкт Петербурга, ротмистр, два аршина семь вершков роста. Последние пять лет проживает в столице на Коломенской улице в меблированных комнатах господина Семенова.

2. Сергей Иванович, тридцати семи лет, дворянин, уроженец Санкт—Петербурга, поручик, два аршина шесть с половиной вершков. Вышел в отставку семь лет назад в результате темной истории

3. Трофим Никифорович, тридцати пяти лет, купец Дновского уезда, два аршина девять вершков, бывает в столице временами по торговым делам, проживает на время приезда в гостинице «Варшавской», что у вокзала.

4. Александр Павлович, тридцати лет, уроженец Одесской губернии, два аршина семь вершков. В городе десять лет, живет с доходов, получаемых с имения.

Путилин задумался, глядя на страницу. Потом достал составленную ранее таблицу ограблений по близлежащим уездам, вызвал дежурного офицера.

– Мне необходимы сведения, когда Трофим Никифорович Хлестаков, – протянул чиновнику бумагу, на которой были написаны известные сведения о купце, —останавливающийся в гостинице «Варшавская», приезжал в наш город и останавливался ли он в других?

– Есть, – взял под козырек офицер. Через несколько минут агенты разъехались выполнять указание начальника.

Перед столом Путилина стоял, вытянувшийся во фрунт, агент сыскной полиции,

– Ваше Благородие, – докладывал прибывший, – купец Трофим Никифорович Хлестаков, проживающий в уездном городе Дно, два раза в месяц бывает в столице по торговым делам. Вот, – он протянул бумагу Путилину, – прописаны дни его пребывания

Второй агент сообщил, что купец в других гостиницах не останавливался, меблированных комнат не снимал.

Изучение бумаг показало, Иван Дмитриевич сопоставил даты ограблений дач мирных обывателей и приезда в Санкт– Петербург купца, что он не подходит на роль главаря, да и рост слишком уж великоват.

Этой ночью Иван Дмитриевич заснул крепким сном, давно так спокойно не было на душе. Зато утро было прервано громовым голосом, раздавшимся за закрытой дверью кабинета.

– Я так не оставлю, – звучал бас, – что за интерес? Что такое? Сплошное безобразие!

Путилин не успел подняться с кресла, как дверь от резкого удара распахнулась и на пороге возникла мощная фигура с тростью в руке. Окладистая борода была взъерошена, глаза метали рассерженные взгляды.

– Вы господин Путилин? – вошедший тяжело опустился на стул, который пронзительно заскрипел под крепко сбитым телом купца, – тогда Вы мне и нужны.

– Доброе утро, Трофим Никифорович!

Хлестаков открыл было рот, но не произнёся ни слова, насупился.

– Вас возмущает повышенный интерес к вашей особе?

– Это безобразие!

– Согласен, Трофим Никифорович, полностью согласен с Вашей обеспокоенностью, но она вызвана чрезвычайными обстоятельствами, – Иван Дмитриевич поднял вверх палец.

– Но…

– Трофим Никифорович, – спокойно продолжал Путилин, – Вы случайно попали в круг наших интересов. Наверное, Вы не будете против помочь нам.

– Помочь – другое дело, но…

– Не сердитесь, если доставили Вам неудобство.

– Неудобство – мягко сказано, – успокоившимся голосом произнёс купец, – а моя репутация. Ваш агент приходит в гостиницу, в которой я останавливаюсь почти шесть лет, и расспрашивает обо мне, проверяет гостевые книги. Поневоле занервничаешь. Я честно веду дела, ни один человек не может сказать, что Трофим Хлестаков бесчестный человек, а здесь разговоры, шушуканья за спиной. Да, я не ангел и могу позволить себе лишнего, но на свои кровные.

– Нет ни малейшего повода для беспокойства, – Путилин смущенно улыбался, он знал, что такие громогласные богатыри на проверку оказывались добродушными и быстро отходчивыми.

– Ну да.

– Одна личность, которую мы разыскиваем, бросила тень на Ваше имя, поэтому я обещаю: больше Вас не потревожим.

– На мое имя? – удивленно вздернул бровями купец.

– Не волнуйтесь, все разъяснилось самым для Вас благополучным образом.

– А как же разговоры в гостинице? Они мне досаждают.

– Трофим Никифорович, я самолично приеду к управляющему, чтобы разъяснить создавшуюся ситуацию.

– Хорошо, – поднялся во весь рост купец, – и хотелось бы более не встречаться по таким поводам.

– Где мой помощник? – Путилин вызвал дежурного чиновника.

– В семь часов он отправился проверять сведения по уроженцу одесской губернии, как он сказал, появились интересные факты.

– Как только появится, пришлите ко мне.

Иван Дмитриевич листал документы, выискивая новые крупицы. Вот оно, как же раньше не заметил, и Александр Павлович Хлестаков, и Георгий Попов из одного и того же уезда Одесской губернии. Случайность? Совпадение? Или искомый факт?

Додумать не дал помощник, как всегда ввалившийся без стука, но с сияющей физиономией, словно получил нежданное наследство.

– Иван Дмитрич, – начал даже не поздоровавшийся помощник, – наш одессит не так прост.

– Выкладывай, не тяни.

– Александр Павлович снимает целый этаж в доме Амебелек на Михайловской площади. Самое главное, что он содержит подпольный игорный дом и вхож к нему не каждый желающий, а только избранные, в числе которых были, Иван Дмитриевич…

– Наши ограбленные дачники, – дополнил Путилин.

– Да, Иван Дмитрич, складывается, что наш душегуб не только промышлял разбоями, но и подпольной игрой, выискивая таким образом кандидатов на очередное ограбление.

– Думаю надо известить прокурора окружного суда о подпольной игре, но то, что он наш разыскиваемый, не согласуется. Попов и Хлестаков из одного уезда, я не удивлюсь, если вскроется, что они даже соседи. Но почему он пользовался накладными париками, усами и бородами?

– Не хотел, чтобы его узнали ограбленные.

– Верно. Но почему скрывался от сообщников?

– Мы их выследили, а он в стороне.

– Тоже верно, но его мог знать Попов, проболтаться остальным, а найти в Петербурге Хлестакова не составили бы труда. Значит наш одессит не главарь, а просто жулик, который нашел способ для обогащения.

– Иван Дмитрич, – помрачнел Жуков, – я так старался, а Вы в одну минуту в прах разбили мои соображения, но за то подозреваемых на одного стало меньше.

– Двое остались.

– Купец?

– Да.

– Я тоже так думал.

– Предстоит заняться оставшимися. Оба – офицеры в отставке, подходят ростом, теперь надо выяснить: на какие средства проживают? Где проводят время? С кем общаются? Пора познакомиться с ними поближе.

– А если ошибка и наш преступник приезжает только на день грабежа?

– Верно, но он готовится к каждому разбою и заранее выбирает жертву, так что живет он в наших краях.

– А все таки?

– Наши разбойнички поведали, что сразу без задержек ехали к дачникам и в разное время, словно наш главарь знал: сколько людей в доме и в каких комнатах. На это надо время. Просто так не заявишься, а вдруг гости, вдруг прислуга, да мало ли кто. Я уверен, что разбойничали со знанием о привычках хозяев.

– Тогда у нас – ротмистр и поручик. Кто из них?

– Время покажет.

– Иван Дмитрич, кто из двоих?

– Как кто? Кто из них числится за Московской частью?

– Оба.

– Вот один из них, – ответил Путилин, прикрывая губы ладонью, под которой прятал улыбку.

На звонок колокольца явился Михаил Жуков, верный помощник и достойная в будущем замена.

– Иван Дмитрич, – произнёс он, не дожидаясь слов начальника, – что с нашими подозреваемыми?

Путилин не поднял взгляда от стола, но четко сказал.

– Кого первым доставить? – повторно спросил помощник.

– Никого.

– А…, – начал Жуков.

– Можно конечно их сюда за этот стол, но я думаю, наш преступник ждет такого поворота. Он готов, да и улик против него нет. Каждый раз он появлялся в разном обличье. Остается голос, но он держал себя в руках, никогда не нервничал. Голос же мог изменять, он – не улика, – последнее слово Иван Дмитриевич произнёс, растягивая по слогам.

– Можно, – Михаил показал на стул.

– Да, да, присаживайся, – кивнул начальник сыска.

– Тогда каковы наши действия?

– Не знаю, – потом, глядя в окно, хозяин кабинета добавил, – пока не знаю. Наш разыскиваемый опасен, но не в этом главное. Он хитер, невероятно хитер. Его надо брать на горячем, а на это необходимо время.

– Иван Дмитрич, – с откровенным волнением в голосе начал помощник, – я вот прикинул, – замолчал.

– Не томи, – нетерпеливо сказал Путилин, – сколько раз тебе говорить, все, что не говорится, может быть к пользе. Не томи.

– Конечно мысль откровенно безумная, но… А не может у нашего знакомца быть еще одной шайки. Он человек деятельный, скорее всего, как Вы сказали, для него преступления – это кураж. Почему у него не может быть еще одной банды?

– Ну это уж слишком! У него что армия на посылках? – сразу же оборвал начальник, но подумав некоторое время, покачал головою, – а почему бы и нет? Все равно надо с чего—то начинать, соображение интересное, не лишено изящности. Грабежи свершались раз в месяц– два. Пусть агенты походят за ними и обо всех передвижениях, знакомствах, переодеваниях доводят до моего сведения, в особенности о посещении мест, стоящих под особым надзором. Я пока проверю твое предположение по нераскрытым делам.

Иван Дмитриевич велел дежурному по пустякам не беспокоить, а сам углубился в перечитывание кипы бумаг, в которых была возможность ухватить новую ниточку, но пока ничего заслуживающего внимания не попадалось.

Поздно вечером явились на доклад смененные агенты.

– Сергей Иванович Хлестаков, дворянин, православный, тридцати семи лет, проживающий в дворовом флигеле особняка Устинова на Моховой три. Сегодня целый день провел дома, никуда не выходил, около полудня видел, как он выглядывал в окно, в это же время ему принесли несколько бутылок вина, мясо, сыр, хлеб, – вытянулся молодой агент, недавно принятый на службу.

– Дмитрий Львович, тоже Хлестаков, православный, дворянин, проживает на третьем этаже дома господина Семенова, что на Коломенской улице. В час дня вышел из дома, прогулялся до Невского проспекта, где отобедал в новой ресторации господина Палкина, в половину четвертого воротился назад. Переоделся и к десяти часам уехал в купеческий клуб. Нам туда входа нет, поэтому мой сменщик ждет его на улице, – доложил второй.

– Хорошо, свободны, позовите Жукова.

Не прошло и минуты, как Михаил предстал перед светлые очи своего высокого начальства.

– Иван Дмитрич!

– Так, – поднял на помощника глаза Путилин.– Завтра поставь за нашими птицами по два агента, боюсь, один не уследит за двумя входами. Нет, отправь сейчас в купеческий клуб еще одного. Наш Хлестаков – хитрец, обведет вокруг пальца.

– Понял, – Жуков удалился для выполнения указаний.

Только под утро Дмитрий Львович вышел из купеческого клуба, взял пролетку и укатил домой на Коломенскую, где задернул плотные шторы на окнах, ограждая себя от петербургских белых ночей. В полдень ему постучал привратник, которого он просил разбудить. Снова неспешным прогулочным шагом на Невский, как в предыдущий день, потом вечером не в купеческий, а в Английский клуб. Агенты бесцельно прождали его. День Хлестакова протекал однообразно, менялись только места, которые он посещал вечерами.

Сергей же Иванович не показывался ни на улице, ни даже в окнах. Весь день провел дома. Возникла мысль, что по нехорошей привычке, набрав слишком много вина, загулял в одиночестве либо произошло что—то непоправимое. Не он ли искомый? Обманул агентов и скрылся. Под вечер сам Иван Дмитриевич прибыл на Моховую, послал с поручением привратника к господину Хлестакову, но тот вернулся и только развел руками. Путилину получать взыскания не привыкать, поэтому он приказал вскрыть дверь, и оказалось не напрасно. Были званы понятые в лице привратника и дворника.

Хозяин квартиры висел на крюке у стены, глаза были закрыты, только почерневший язык, торчащий из раскрытого рта, показывал, что господин Хлестаков не нуждается в докторе, а надо вести в холодную до похорон. На столе лежал лист бумаги, исписанный размашистым почерком.

Прибывший доктор осмотрел висящего и попросил снять.

– Судя по полосе на шее, спокойному состоянию покойного, он покончил с собою, – перекрестился.

– Добавить ничего не можете? – спросил Путилин.

– Иван Дмитрич, – доктор снял пенсне и начал протирать мягкой тряпицей, – везите в анатомический. У Вас какие—то сомнения?

– Сомнений– то откровенно нет, но Вы, голубчик, посмотрите по внимательней. Не дает мне покоя одна мыслишка. Можно ли проверить: пользовался ли наш висельник гримом или нет?

– Понятно, попробую, завтра с утра отчет будет у Вас, – он приподнял шляпу и удалился.

Иван Дмитриевич взял последнее письмо повесившегося, повертел со всех сторон. Углубился в чтение.

«Я устал от преступной жизни, меня повсюду преследует кровь, пролитая моими руками. Я сам вынес себе приговор».

Тщательный обыск показал, что в гардеробной стоит большой деревянный сундук, а в нем потертый баул, неумело прикрытый старыми вещами. Самое удивительное заключалось в чреве кожаного монстра – парики на разные фасоны, накладные бороды и усы разных цветов, театральные краски для грима, кисет с золотыми кольцами, брошами, серьгами, нитями жемчуга,

Путилин позвал агентов, следивших за квартирой повесившегося.

– Господа, вы были заняты слежкой за домом. Что вы можете поведать о необычном за время дежурства?

Молодой агент пожал плечами, словно забылся, кто перед ним стоит. Подобрался, расправил плечи.

– Ваше Благородие…

– Иван Дмитрич, – мягко перебил начальник сыска.

– Иван, – сразу же стушевался агент и быстро выдавил, – Иван Дмитрич. Я вел наблюдение с Моховой улицы. Сегодня только проживающие следовали через нее.

На лице Путилина читалось изумление.

– Через дворника, – затараторил опрашиваемый, – на втором этаже в услужении у госпожи Никитиной молодая горничная, так по интересу к ней я узнал об всех жильцах и слугах. Сегодня условились, что поздним часом я приду к дворнику с гостинцем.

– Так.

– Не было никого постороннего.

– Понятно.

– Иван Дмитрич, я нес службу с черного входа, – произнёс тот, что постарше, – привозили продукты к господам со второго и четвертого этажа, но это постоянный поставщик. Забрела нищенка, но ее выставил дворник.

– Когда это было?

– Без четвери пять пополудни.

– Больше никого не было?

– Нет, никого.

– Вы свободны.

Повернулись одновременно, но сразу сбились с шага, так и ушли, шагая в разнобой, в другую комнату.

– Чем занят наш второй? – начальник сыска обратился к помощнику.

– Выехал в купеческий клуб. – потом добавил, – снимать слежку?

– Нет, – обрывисто произнёс Путилин, – наоборот усилить.

– Но ведь преступник повесился и все в наличии баул, драгоценности?

– Я уверен, что стоимость украшений невелика. Письмо слишком гладко написано. Вот что, возьми несколько бумаг написанных нашим подозреваемым, записку и с утра поезжай в окружной суд, там организована судебно—фотографическая лаборатория, передашь бумаги Евгению Федоровичу Буринскому, пусть попробует ответить одной ли рукой они написаны? Завтра же узнаем – пользовался ли он красками для грима. Сомнение – вещь опасная, требует ясности, а ее как раз нет.

– Но второй—то под надзором, ни минуты не оставляли одного.

– Ой ли, – сказал Путилин, прищурив правый глаз, – а в клубах? Там догляда не было.

– Но за входами следили наши агенты?

– Значит, щелочку нашел, он приучен пользоваться гримом.

– Вы, все таки, уверены, что разыскиваемый – Дмитрий Львович?

– Больше – да, чем – нет.

Буринский много времени на исследование не потратил, сказался опыт. В ряд положил на стол несколько бумаг, в том числе и предсмертную записку.

Пальцами потеребил верхнюю губу, несколько раз склонялся над листами с лупой, рассматривая не то, что каждую буковку, каждую завитушку.

– Определенно могу сказать одно, что принесенные бумаги написаны одной рукой, а вот эта, – он указал на последнее письмо повесившегося, – подделка. По ряду букв могу указать, что в буквах немного изменен наклон, завитки человек старался повторить, но вот здесь, например, – он приблизил увеличительное стекло к одной из букв.

– Спасибо, – пролепетал Жуков, – я доложу Ивану Дмитриевичу.

– Передавайте мой поклон господину Путилину, рад буду его видеть в моей лаборатории.

По дороге на службу Путилин заехал в анатомический театр для получения отчета вскрытия.

– А ведь Вы, Иван Дмитрич, оказались правы, – после приветствия произнёс доктор, – если б Вы не выразили сомнения, голубчик, я просмотрел бы. На шее одна борозда, признаков борьбы и отравления нет, по всем приметам человек решил свести счеты с судьбою добровольно, ан нет, под волосами я обнаружил след. Данного господина сперва ударили длинным круглым предметом, подобием палицы или дубинки, завернутой мягкой тканью или кожей, и в бессознательном состоянии одели петельку. Гримовыми красками сей господин не пользовался. Более добавить не могу.

– Этого вполне достаточно. Теперь мне понятно, что произошло.

– Отчет, Иван Дмитрич, пока не готов, но к обеду пришлю с курьером.

– Не спешите, мне был важен результат, – Путилин пошел к выходу, – преступник хитер, у меня сейчас другие заботы, чтобы он не ускользнул от правосудия.

В кабинете Иван Дмитриевич не стал садиться, повесил шляпу и прошел к окну. День обещал быть жарким, без единого облачка. По булыжной мостовой проезжали груженые повозки, был слышен цокот подкованных лошадей. Мысли путались, не сходилось убийство со слежкой, либо Хлестаков заметил агентов и играет в рулетку с ними, либо он настолько хитер, что продумывает все наперед. Определенно он узнал от кого—то из участка о поисках его однофамильцев по определенных приметах, хотя он мог сообразить, слишком умен. Если это так, то он должен знать Сергея Ивановича. но может сталкивался с ним либо в купеческом, либо в английском клубах, а может быть и в ресторациях. Самое неприятное, что преступник известен, а взять его нет возможности, нет доказательств его вины. Его бывшие подельники не смогут опознать в лощенном господине своего главаря, слишком хорошо он может пользоваться гримом. Прямо таки артист!

– Иван Дмитрич, – заглянул Жуков, – есть новости.

– Заходи, раз голова вошла.

– Иван Дмитрич, – показал рукой на стул.

– Бить когда– нибудь тебя буду, садись.

– Евгений Федорович кланяться велел.

– Спасибо, а дело?

– Последнее письмо писал не наш покойник.

– Я так и думал, – сказал Путилин и повторил, – я так и думал, но связать наших Хлестаковых пока не могу.

– Я пораспрашивал своих агентов, – начал рассказывать Михаил, – так вот, они могли встретиться либо в купеческом клубе, либо у Александра Павловича, нашего третьего Хлестакова, у которого, к слову говоря, вчера судебный следователь с помощником прокурора провели арест играющих в рулетку. Я проверил, действительно в счетной книге встречаются их фамилии. Там они и могли познакомиться.

– Теперь понятно, – закусил губу Путилин, – добавь для слежки агентов. Я должен все знать.

– Сделаем.

Вечером Жуков докладывал: Дмитрий Львович живет по расписанию, днем к Палкину, вечером в клуб, но сегодня в руках нес портфель.

– Это интересно, завтра я хочу пообедать в ресторации Палкина и посмотреть на нашего подозреваемого.

Когда вошел в зал палкинской ресторации Хлестаков, Иван Дмитриевич сидел лицом ко входу и видел, как пришедший вальяжной поступью эдакого барина прошествовал к столу. Вышколенный официант в белоснежной рубашке склонился перед постоянным посетителем, расплываясь в приторной улыбке. Потом, словно за спиною выросли крылья, прямо таки улетел выполнять заказ.

К Путилину подскочил с полупоклоном помощник и прошептал что—то на ухо. Иван Дмитриевич отмахнулся от назойливого официанта и продолжил свою трапезу.

Через полчаса Дмитрий Львович поднялся из—за стола, держа за ручку коричневый кожаный портфель, скользнул взглядом по залу. Начальнику сыска показалось, что глаза недобро загорелись, соприкоснувшись с его взором. Хлестаков пошел по направлению к туалетной комнате. Путилин напрягся и показал глазами Жукову, смотри в оба. Подозреваемый вернулся через пять минут, но было ощущение, что портфель стал как—то легче.

Остаток дня прошел по заведенному Дмитрием Львовичем распорядку: послеобеденный отдых, переодевание и в клуб.

Иван же Дмитриевич посмотрел – куда смотрели окна из туалетной комнаты, куда вели коридоры и какие из дверей выходили на задний двор.

Следующим днем, когда господин Хлестаков зашел в парадные двери, Иван Дмитриевич приехал на Невский и занял пост у выхода, ведущего во внутренний двор. Много времени не прошло, когда из дверей вышел старый человек в поношенном пиджаке с нечесаной бородой и в картузе. Путилин дал указание его задержать.

– Ась, – причмокивая губами, приложил ладонь к уху задержанный.

– Приветствую Вас, Дмитрий Львович, – с улыбкой произнёс начальник сыскной полиции.

– Ась, – повторил старичок, – не слышу, мил– человек, глуховат я.

– Может быть не надо притворства, – спокойно продолжил Иван Дмитриевич, – я знаю, лицедействовать Вы умеете не хуже иного артиста. Приоделись Вы хорошо, но туфельки в портфель не вошли. Слишком они выделяются из Вашего гардероба, могли бы и грязью их покрыть.

– Надо бы вчера скрыться, – процедил Хлестаков, срывая бороду, – да что говорить. Скупой платит дважды.

– На Офицерскую.

– Давно хотел с Вами познакомиться, – произнёс Путилин, сидя за своим столом.

– Я перед Вами, могли бы в клубе встретиться, хотя, – серые глаза буравили начальника сыска, – Вы же не поклонник азартных игр, как Ваш покорный слуга, – приложил руку к сердцу и наклонил голову.

– Да верно, – кивнул в ответ Путилин, как и то, что я ловлю таких, как Вы.

– Не надо оскорблений, Иван Дмитриевич, – улыбка не сходила с губ Хлестакова, – Вами не доказано, что я – преступник.

– Ваше переодевание?

– Запрещен законом розыгрыш приятелей? – ответил вопросом на вопрос.

– Немалая сумма с собою?

– Запрещено? Могу сказать для игры, – помахал рукою в воздухе, – грешен, люблю, видите ли, в картишки поиграть.

– Вы знакомы с Сергеем Ивановичем?

– Я много знал людей с таким именем. Кто конкретно: Кочетов, поручик, Иванов, присяжный поверенный…

– Нет, меня интересует Ваш тезка Хлестаков.

– Ах этот, – пожал плечами, – встречались несколько раз, по—моему, в купеческом клубе да на Михайловской.

– У Александра Палыча?

– У него родимого.

– Приятный человек Сергей Иваныч, да в армии приключилась с ним нехорошая история, в связи с чем вынужден был выйти в отставку в чине, если не ошибаюсь, поручика. Он интересовал меня мало, только из—за фамилии. Оказалось, что мы не родственники.

– Вы у него бывали дома?

– Один– два раза, простой визит вежливости.

– А он у Вас?

– Бывал, но у нас не было ни общих знакомых, ни совместных интересов, кроме игры, в которой каждый за себя.

– Понятно.

– У Вас еще есть вопросы? Я, видите ли, спешу, дела.

– Вы собираетесь в ближайшие дни покидать столицу?

– Нет, в мои планы это не входило.

– Тогда Вы свободны.

– Спасибо, я могу получить свои вещи.

На душе было мерзко, чувствовалось неприятное опустошение, словно внезапно покинули силы. Хлестаков прав. Против него абсолютно ничего, кроме косвенного, что мог знать обворованных, что завитушки букв могут напоминать его почерк. Дома он не хранит драгоценностей, только наличные безымянные деньги, грима и иных театральных принадлежностей уже нет. Можно, может быть, найти кусок веревки, от которой отрезана часть, но предусмотрительность данного человека вызывает уважение. Туфли – это крайность, а не небрежность и его переодевание – явная попытка уехать из столицы, хотя бы на время, а это в свою очередь значит, что чувствует он в чем—то слабину, есть тонкое место. Но где? Надо время, а его к сожалению не хватает, но и оно может сыграть на руку. Наш драгоценный знает, что против него у сыска ничего нет, здесь может произойти самоуспокоение, и тогда неизбежны ошибки, а я, как завзятая борзая, только этого и жду.

В середине дня Иван Дмитриевич приказал подать пролетку.

– Надо навестить нашу безутешную вдову, – ответил на немой вопрос Жукова.

Альбина в черном накинутом на плечи платке выглядела не загнанной, как в прошлый раз, а посвежевшей, словно смерть мужа пошла ей на пользу.

– День добрый! – поздоровался Путилин и вошел в прихожую.

– Проходите, – с улыбкой произнёсла вдова.

В гостиной Иван Дмитриевич посмотрел по сторонам, словно прикидывая, куда положить шляпу, но так и остался держать ее в руках.

– Я вот по какому вопросу, – начал он, – не все мне в прошлый раз рассказала.

– Все, – искренне удивилась Альбина, – что Иван меня в могилу хотел с ребенком свести, это я сейчас поняла, а больше и добавить нечего.

– Хорошо. Когда Сорокин изменился?

– Он всегда такой был, я не замечала. Вот с месяц он стал, словно не в себе, заговариваться, сам себе бормотал что—то под нос.

– И так до последнего дня?

– Нет, – задумалась, теребя платок в руках, – а неделю тому, повеселел, мол, скоро все изменится и улыбался, ну как—то не хорошо что ли.

– С неделю?

– Около.

– А больше ничего?

Альбина старалась не смотреть Путилину в глаза.

– Тогда же я шла в лавку и заметила, как Иван прячется в подворотне. Я не стала к нему подходить, а он следил за хорошо одетым господином с тростью в руках.

– Так– так.

– Господин вышел из дома, что на углу Коломенской и Кузнечной, пошел к Невскому, где зашел в новую ресторацию. Иван его прождал, пока тот не вышел.

– Вы узнаете этого господина?

– Узнаю, через день я снова видела, как он шел за господином по пятам.

– В тот день, когда исчез Иван, он выгнал Вас из дому?

– Да, ту ночь я провела у Ирины.

– Так, – Путилин повернулся к Михаилу, – езжай за Дмитрием Львовичем и ко мне в кабинет. – А Вам, любезная Альбина, придется тоже проехать, но уже со мною.

Дмитрий Львович, не здороваясь с хозяином кабинета, вальяжным шагом прошел и сел, закинув ногу за ногу.

– Господин Путилин, я спокойный человек, но не терплю, когда мои планы рушат полицейские ищейки.

– Прошу извинить моих сотрудников, но они выполняют мои указания, так что жаловаться надо на меня.

– Я непременно воспользуюсь Вашим предложением.

– Раз я Вас побеспокоил, то позвольте воспользоваться случаем и задать несколько вопросов?

Хлестаков благосклонно склонил голову в знак согласия.

– Когда Вы в последний раз виделись с Сорокиным?

– Вчера в купеческом клубе мы сидели за одним столом, – не дрогнула ни одна черточка на лице, и голос звучал ровно без напряжения, – если Вы имеете в виде Прохора Ивановича?

– Нет, к сожалению не его.

– Тогда не знаю, что добавить.

– Ваш же знакомец Иван Спиридонович?

Дмитрий Львович сделал вид или задумался на самом деле.

– Нет, с таким именем я Сорокина не знаю.

– Как же так? Вы у него и дома бывали на набережной Обводного канала.

– В тех краях знакомых не имею.

– Я имею сведения, что вышеуказанный господин изволил несколько дней ходить за Вами, Дмитрий Львович, устраивая тайную слежку. У Вас ничего не пропало? – Путилин смотрел в глаза Хлестакову. – Времена нехорошие, вдруг решил человек Вас ограбить? А то и более тяжкое злодейство свершить?

– Могу Вас уверить, Иван Дмитриевич, у меня ничего не пропало, – выговаривая отдельно каждое слово, произнёс допрашиваемый, только появившееся тяжелое дыхание выдавало раздражение. – И слежки я не заметил.

– Может быть, что—то пропало? – настойчиво спрашивал Путилин.

– Нет, – резко обрубил Хлестаков, – драгоценностей больших не имею, а деньги… Я – игрок, сегодня не помещаются в бумажнике, а завтра он пуст. Не предугадать грабителю, когда можно влезть в мой дом.

– А это разве не Ваше? – Иван Дмитриевич положил на стол несколько паспортов.

Дмитрий Львович вздрогнул, лицо его исказилось и он вскочил со стула, который полетел на пол.

– Что Вы себе, господин Путилин, позволяете? – вскричал выпрямившийся во весь рост Хлестаков.

– Я спросил: Ваши ли это бумаги? – и добавил спокойным тоном, – указаны Ваши приметы и Вам выдавались эти бумаги, только в Одессе, Таганроге и Киеве.

– Мои жалобы не заставят себя ждать, – всегда хладнокровный допрашиваемый покраснел.

– Зачем нервничать, Ваши бумаги или нет, – не обращая внимания на высказывания вскочившего, продолжал хозяин кабинета, – и не их ли Вы искали на квартире убиенного Сорокина? Поставь господину Хлестакову стул и позови Альбину, – сказал Путилин помощнику.

Вошла сконфуженная вдова. У Хлестакова вздулись желваки.

– Альбина, Вы знаете этого господина? – спросил вошедшую Иван Дмитриевич.

– Не знаю, но видела, как мой Иван следил за ним. – Дмитрий Львович бросил хищный взгляд на женщину, которая продолжила, – во второй раз этот господин вошел в ресторацию и спустя четверть часа пришел со стороны дворов, наблюдал за моим мужем.

– Вы свободны, – кивнул Путилин вдове.

– Интересно получается, – Хлестаков присел на поставленный стул, только глаза поблескивали огоньками, – за мной…

– Полно Вам, Дмитрий Львович, не надо играть, Вы не на сцене, – хозяин кабинета поднялся с кресла, – Сорокин по своей алчности хотел стащить у Вас деньги, а нашел только подложные паспорта, которые Вы так опрометчиво оставили в своей квартире и хотел Вам же и продать. Кстати без них Вы не могли покинуть столицу. Как он Вас выследил, я не знаю, но догадываюсь, хотя Вы всегда бывали в гриме, когда шли на преступление.

Путилин, не моргая, смотрел в глаза допрашиваемому, тот еще чувствовал свою защитную броню и не снизошел до ответа, только хмыкнул, стуча пальцами по трости.

– Что не доступно моему пониманию, так это зачем детей было резать, они —то в чем виновны? – Иван Дмитриевич наклонился вперед, упираясь грудью в край стола. Глаза заблестели недоброжелательностью. – В чем? Это же варварство, убивать беззащитных маленьких детей. – чеканил, словно молотом по наковальне, слова начальник сыска, Хлестакова бросило в пот, лицо побелело выпавшим первым снегом. Путилин тем временем продолжал, указав рукою на входную дверь, – Сейчас войдет дворник, который покажет, что к нему заходил и интересовался Вами Сорокин, о чем он доложил Вам и за что получил «зелененькую». Его показания играют против Вас.

Выпавшая из рук трость с глухим стуком упала под стол, Дмитрий Львович охватил голову руками.

– Не надо больше никого, ради Бога, не надо. Прошу Вас, не надо. Мне страшно, по ночам мне не дают спать дети, я бегу от них и поэтому до утра засиживаюсь за ломберным столом, чтобы не видеть их лиц. Эти маленькие тела и кровь, кровь, кровь. Повсюду липкая отвратительная кровь и протяжные голоса.

Хлестаков вскочил, замахал руками и, как механическая игрушка начал двигаться три шага к окну, три – назад, три – к окну, три – назад.

– Вы оказались, – замер, словно наткнулся на невидимую стену, и пустым взглядом уставился перед собою, —нет не так, правильнее сказать, что это я оказался на Вашем пути. Все шло хорошо, нашим уделом были уезды, но Сорокин предложил выгодное крупное дело. Сперва казалось, что для приехавших издалека все кажутся богачами, – Дмитрий Львович огляделся вокруг, – оказалось, действительно, наши провинциальные купчишки богаче Креза, только хранят нажитое по кубышкам, чтобы пересыпать из сундука в сундук, как Скупой рыцарь.

На миг задумался, прикусил до крови губу, пытаясь вернуться из страшных воспоминаний к реальности.

– В той деревне вышла неприятность, с которой началось безостановочное мое падение, брат Сорокина разрезал об железный обруч бочки веревку, связывающую ноги, вырвался и побежал за помощью. Его догнал Жоржик, бывший моряк, и хладнокровно ножом… Я всегда предупреждал их, чтобы без крови, а здесь… – Дмитрий Львович вздрогнул, словно перед глазами промелькнула та жуткая картина. – Это произошло на глазах у Сорокина. Господин Путилин, я никогда в жизни не видел такого злобного лица, это был зверь без единого чувства, только с жаждой крови. Схватил топор, страшно даже рассказывать об этом. Я, офицер, видел и ничего не сделал, чтобы предотвратить зло. Стоял в стороне и наблюдал. Крови было много, везде красная липкая кровь, липкая дымящаяся кровь.

Хлестаков остановился и поднес свои руки к лицу, словно на них осталась та неповинная ни в чем кровь.

– В это мгновение кто—то из детей заплакал, а кто—то узнал Ивана, потянул к нему ладошки, ведь они знали его раньше, когда он служил у их деда и… дальше не хочется вспоминать, дети пошли под нож, – плечи опустились и лицо померкло дикой усталостью, он взглянул на Путилина, из—под бровей смотрели испуганные глаза, – Сорокин резал их, как скотину, отобранную на убой. Это была жуткая картина, и я понял, что мои подопечные становятся неуправляемыми. У меня было два пути либо их каким—то путём, – он запнулся и хриплым голосом добавил, – продать вам, либо выполнить роль палача.

На несколько минут воцарилась тишина, Жуков стоял у двери, боясь шелохнуться. Никто не пытался ее нарушить, только солнечный луч отражался от лица Государя, и оно от этого не то хмурилось, не то улыбалось. После тяжелого вздоха Хлестаков продолжил.

– Я заметил слежку Сорокина слишком поздно, остальные я пресекал, никто не шел против меня, боялись, а здесь упустил. Когда заметил, что за мной тайно ходит Иван, а в след за ним и его жена, понял, это еще один знак – пора избавляться от моих подопечных. Я сделал глупость, что спустил Сорокина в канал, надо было оставить в квартире. В тот вечер мы условились, что я приду к нему с деньгами, но он начал слишком нагло себя вести. Я хоть человек спокойный, но не выдержал.

– Для чего надо было, чтобы топор купила Ирина?

– Какая Ирина? – искренне удивился Хлестаков. – Я просил, чтобы топор приобрела жена Сорокина. Она должна была сыграть роль убийцы.

– Топор купила подруга нынешней вдовы, у нее же похищены юбка и блуза, в которые были завернуты части Сорокина.

– Иван Дмитриевич, я запаниковал после того, как несколько раз стукнул эту скотину по голове, схватил первые попавшиеся вещи, завернул его и к воде, это случайность, что попали чужие вещи.

– Я думаю, Сорокин готовил Ваше убийство и не последнюю роль должны сыграть нынешняя вдова и ее подруга. По его сюжету Сорокина: в ревности ли, а может по иной причине Кузьмина убивает Альбину и Вас. Топор покупала она, вещи в крови найдены у нее, она должна, ей бы помог Иван, по замыслу покончить с собой, терзаясь муками совести из—за свершенного злодейства. Я думаю, Вы его опередили всего на один шаг. А вот тело, сброшенное в канал, действительно, ваша одна из ошибок.

– Одна из? – удивился успокоившийся Хлестаков, тень улыбки мелькнула на изможденном переживаниями лице, – нет, Иван Дмитриевич, одна.

– Нет, смею Вас заверить, господин Хлестаков, что не одна. Вы имя неподходящее назвали своим бандитам, хоть они и не знакомы с произведениями литератора Гоголя, но на память не жалуются.

Дмитрий Львович выуженным из кармана платком вытер дрожащей рукой покрытый потом лоб.

– Неудачная шутка с птицей, к тому же все ограбленные Вами на дачах либо были вхожи в купеческий, либо английский клуб.

После казавшейся безмолвной тишины кабинет наполнился посторонними звуками, под окнами по брусчатке процокали лошади железными подковами, прошел уличный торговец, оглашая округу зычным голосом.

– Потом неумелая попытка подсунуть в качестве преступника своего однофамильца, – продолжил Путилин. – Не возражайте, – начальник сыскной полиции вытащил из пачки лист бумаги, – записка, признаюсь, написана очень умело, но вами. Это доказали в лаборатории, потом, как вы не старались, но на затылке повешенного, под волосами, остался след от дубинки, не успели опередить Сорокина, вы просмотрели слежку, достаточно или еще перечислять? – Иван Дмитриевич выглядел не победителем, поставившим точку в нескольких делах, а уставшим от людской подлости человеком.

Хлестаков сидел, не поднимая глаз, устремил пустой взгляд на свои изнеженные руки.