13 августа, когда полуденное солнце скрывало свой облик за бегущими по небу перистыми облаками, в гостиницу «Европейская, что на Невском проспекте вошел молодой человек с нервным дергающимся лицом но так, как он шел уверенной походкой, на него никто не обратил внимания.

Вошедший поднялся на второй этаж. Подошел к массивной дубовой двери и дернул за витой шелковый шнур с золоченой кистью. В глубине трехкомнатного нумера раздался звон колокольца и дверь отворила молодая женщина в коричневом платье с белоснежным передником и таким же белоснежным чепцом. Она приветливо улыбалась.

– Добрый день! – произнёсла она приветливым голосом с нотами какой—то нежности.

Гость в знак приветствия приподнял край шляпы.

– Я хотел бы видеть господина Ильина.

– Как доложить?

– Э—э, – на лице человека промелькнула тень смущения, но мгновенно исчезла, словно и не затронула красивое лицо нежданным чувством.

Девушка улыбалась и смотрела карими глазами.

– Я сугубо по личному делу и хотелось поговорить тет—а—тет.

– Подождите в коридоре, – девушка пригласила войти гостя, – сию минуту доложу, – а сама прошла в сторону кабинета, где в это время писал письмо хозяин номера.

Вошедший открыл закрытую служанкой на замок входную дверь и сунул руку в боковой карман пиджака.

Через некоторое время вышел господин Ильин в синем бархатном халате, перевязанном поясом.

– А это ты! – на его лице появилась гримаса разочарования.– Что угодно?

– Я… Вы – подлец, – негромко прошипел гость и выхватил из кармана пистолет. Ильин отпрянул, но почувствовал спиною холодную стену. – Не бывать Вашим планам, не бывать.

В маленьком коридоре громко прозвучали шесть глухих выстрелов.

Господин Ильин схватился руками за грудь и опустился на пол, гость с пистолетом в руке побежал к выходу из гостиницы, где стояла коляска в ожидании седока.

– Гони, – он ударил по плечу извозчика и назвал адрес.

Дежурный чиновник выскочил на крыльцо и затем подбежал к коляске, на которой приехал Путилин.

– Иван Дмитрич, – подбежавший старался привести дыхание к спокойному состоянию, но ничего не получилось и он, тяжело дыша, произнёс, – в «Еропейской» постоялец убит. Просили Вас прибыть.

– Слышал, – сказал Путилин извозчику, поудобнее устроившись в кресле и добавил, – поехали.

Ехать пришлось недолго, с Офицерской свернули на Вознесенский проспект, с него на Мойку и по набережной до Невского, а там через Казанский мост Екатериниского канала.

Четырехэтажное здание с большими окнами и семью арками, караульными солдатами, выстроившимися вдоль центрального проспекта столицы, появилось по левую руку.

У входа прохаживался в ожидании приезда начальника сыскной полиции управляющий гостиницей, не знающий, куда девать ставшие бесполезными руки. Он заметил Путилина, и на лице промелькнуло облегчение, словно некая тяжесть свалилась с плеч.

– Что стряслось? – вместо приветствия произнёс Иван Дмитриевич.

– Это ужасно! Неизвестный поднялся в нумер на второй этаж и стрелял в проживающего там господина Ильина, – прошептал управляющий.

– Он убит?

– Нет, но врач говорит, что недолго ему мучится, опасные раны.

– Простите, но кто таков этот Ильин?

– О это весьма богатый человек из харьковской губернии, – также тихо продолжил он.

– Где потерпевший?

– Отнесен в спальню нумера, там же врач.

– Проводите меня.

Шли, молча, только на втором этаже Иван Дмитриевич спросил:

– Как долго потерпевший проживал у Вас?

– В этот приезд недели с две.

– Часто бывал в столице?

– О да! Дольно часто, чуть ли не каждый месяц. По этой причине господин Ильин абоноровал нумер за собою.

– Как долго?

– Третий год.

– Хорошо.

Дверь нумера была приоткрыта, за ней на полу следы крови.

Из спальни навстречу вышел врач с маленькой бородкой клинышком и в пенсне, за ним шел помощник с саквояжем в руках.

– Иван Дмитриевич, – произнёс он, – вот так и приходиться встречаться в трагических обстоятельствах.

– Ce la vie! (Такова жизнь!) – сказал Путилин. – Как самочувствие Вашего пациента?

– Все в руках Господа, – врач снял пенсне и потер пальцами переносицу, – шесть пуль попали в грудь. Убийца стрелял с двух аршин.

– Можно к нему пройти?

– Ваше право, но он лишился чувств и я не могу предположить, что будет способен разговаривать до своей кончины, но в кабинете служанка Зинаида Милкова.

– Она приезжала с хозяином?

– Нет, она постоянно проживала в гостинице.

– Благодарю.

Девушка сидела на краешке кожаного дивана, закрыв лицо платком. Она не слышала, как вошел в кабинет Путилин. Только вздрагивающие плечи, говорили о том, что она рыдала.

Иван Дмитриевич присел рядом, скрестил руки на рукояти трости и застыл в ожидании, когда девушка сможет успокоиться.

Через некоторое время служанка убрала от лица платок, осмотрела с удивлением кабинет, на Путилине задержала взгляд.

– Прошу извинить меня за беспокойство, Зинаида, – произнёс, не поворачивая головы, Иван Дмитриевич, – но я вынужден задать несколько вопросов.

– Я готова, господин…

– Путилин, начальник сыскной полиции, но можно Иван Дмитриевич.

– Я готова, господин Путилин, – потом поправилась, – Иван Дмитриевич.

– Кто приходил сегодня к Ильину?

– Вы говорите о том, кто совершил насилие?

– Да.

– Он не представился, но выглядел несколько нервным.

– Ты ранее его видела?

– Нет, впервые.

– Как он выглядел?

– Высокий, красивый, в одежде от хорошего портного.

– Это ты сразу отметила?

– Я не знаю, как Вам объяснить.

– Хорошо, опиши его глаза, нос, лицо наконец.

– Лицо продолговатое, меня поразила, когда я открыла дверь, его бледность, глаза, – она говорила спокойно, щеки порозовели, – мне показалось, что карие, хотя могу ошибиться, ведь в коридоре не так светло.

– А волосы, усы?

– Усов и бороды не было, а цвет волос… Нет, – покачала головой, – на нем была шляпа и он ее не снимал.

– Ты сможешь его опознать?

– Думаю да.

– Что ж, злодей будет найден.

Иван Дмитриевич поднялся с дивана, собираясь попрощаться, когда в дверь кабинета раздался стук.

– Входите, – произнёс начальник сыска.

– Господин Путилин, – выпятил вперед грудь вошедший полицейский, – там извозчик прямо—таки рвется к Вам, говорит, что с неотложным делом.

У входа в гостиницу возле коляски стоял бородатый извозчик, нервно покусывающий губы.

– Слушаю, – подошел к нему Иван Дмитриевич.

– Господин Путилин, – наклонил голову к уху начальника сыска и зашептал, – с час тому ко мне подсел молодой человек с пистолетом в руках, я был напуган, но он просил отвезти в Свечной переулок, там он вышел у доходного дома Туляковых и с лихорадочной торопливостью в него вошел.

– А далее?

– Я поначалу на Офицерскую к Вам, там мне сказали, что Вы в «Европейской», ну я сюда, а тут узнал, что какой—то господин застрелен.

– Ты его узнаешь?

– Как же не спознать.

Путилин подозвал одного из полицейских, стоящих у входа.

– Вези, голубчик, нас к твоему молодому человеку.

Небольшая квартира, которую занимал в доходном доме молодой человек, носила следы поспешного бегства, только бросалась в глаза стоящая на столе бутылка французского вина в обществе одинокого фужера.

Привратник стоял у двери.

– Я слышал, как он извозчику говорил: «Гони на Николаевский», – торопливо говорил он, словно был в подозрении и стремился к своему оправданию, – я рядом стоял.

– У него в руках что—нибудь было, когда он приехал?

– Не заметил, он быстро пробежал мимо меня и сразу к себе.

– Закрывай дверь и вызови околоточного, чтобы никто сюда не имел доступа.

– Так точно.

Путилин показал сопровождающему его полицейскому следовать далее на вокзал.

Через час в комнате допросов сидел задержанный, проживавший в доходном доме Туляковых под фамилией Герца Ганса Францевича. Паспорт при нем оказался искусной подделкой. При осмотре ни на одежде, ни на белье не было ни одной метки, говорившей об первых буквах имени и фамилии владельца, небрежно срезаны острым предметом, как казалось в спешке.

На вокзале молодой человек не оказал никакого сопротивления, а был словно не в себе. Пистолет был найден в кармане брюк, готовый в любое мгновение выпасть. По всей видимости, положен по забывчивости.

Ни на один вопрос, задержанный не ответил, безучастно глядя на руки, лежащие на столе. Только когда попытались снять с его шеи крест, задержанный, словно ополоумел, поначалу бросился в драку, а потом слезно умолял вернуть золотой крестик с выгравированными буквами «Е» и «С».

– Иван Дмитрич, – Миша Жуков, помощник Путилина, барабанил пальцами правой руки по листам писчей бумаги, сложенной стопкой, – Герц молчит, словно воды в рот набрал, но не это важно, улик хватает. Служанка умершего его опознала, извозчик тоже.

Путилин молчал, устремив задумчивый взгляд в окно, где на столицу начинал опускаться ранний вечер.

– Иван Дмитрич, – повторно обратился к начальнику помощник.

– Так—то оно так, —вскинул брови и сжал губы, потом продолжил. – Посуди—ка сам. Идет человек на убийство, а для чего, скажи—ка, срезает метки с одежды.

– Не знаю.

– Не знаешь… А для того, мил—государь, чтобы мы не узнали истинного имени и фамилии. значит у задержанного есть своя тайна, которую нам предстоит узнать, тем более… Ладно, слушай свое задание по теперешнему делу, ты должен собрать все, что сможешь откопать о неком господине Ильине, как ты знаешь застреленном в одной из дорогих гостиниц столицы, а я займусь личностью задержанного.

Следующим утром Иван Дмитриевич был удивлен визитом родственника убитого Петра Серафимовича, который сам предложил взглянуть на задержанного, уж больно интересно было ему, кто соизволил покуситься на жизнь дражайшего Василия Иосифовича, в жизни мухи не обидевшего.

– Господин Путилин, мне сообщили, что вы занимаетесь поимкой злоумышленника, и я безумно удивлен происшедшим и не могу найти объяснения случившемуся злодеянию. Василий Иосифович в последнее время часто бывал в столице по настоянию родных, ибо после смерти жены Машеньки два года жил безвыездно в своем имении, а ведь он еще крепкий мужчина. К сожалению, Бог не дал ему наследника, но несколько месяцем я видел Василия в хорошем расположении духа.

– Господин Ильин не собирался жениться?

– Я думал об этом, но он бывал иногда скрытен и любил устраивать неожиданные сюрпризы. Так что вполне может быть.

– Скажите, у Василия Иосифовича написана духовная?

– После смерти Машеньки он написал, но об этом может знать его поверенный, кажется, им был господин Скарабеевский, проживающий здесь, в Петербурге

– Велико ли состояние Ильина?

– Я думаю, что все состояние около двух миллионов.

– Он путешествовал один?

– Нет, всегда со своим верным Санчо Панса, как я называл Ивана, слугу Василия, но в этот раз, как говорил Ильин, он слег с какой—то болезнью и не имел возможности быть рядом с хозяином.

– Вам не ведома причина приезда?

– Увы, – произнёс, задумавшись, родственник убитого, – даже предположить не могу. Василий обязательно дождался бы выздоровления Ивана, без сомнения. Это утверждаю с достаточной уверенностью.

– Вы бывали в «Европейской» у Ильина?

– А как же! В последний раз вчера вечером.

– О чем Вы с ним беседовали?

– Так о пустяках. Я пробыл у Василия с полчаса, так сказать визит вежливости. Мы выпили по чашке кофе и рюмке коньяку.

– Может быть, вам показалось что—то необычным?

– Нет, постойте, – задумался Петр Серафимович, – хотя… нет, он был в превосходном настроении.

– Хорошо, взгляните на убийцу.

– Я не хотел бы, чтобы он меня видел.

– Я это устрою.

– Господин Путилин, – жаловался родственник убитого, – я сбит с толку. Это же Константин Иванов – двоюродный племянник Василия. Я ничего не понимаю, я отказываюсь, что—либо понимать. Может, вы мне объясните? – глаза высказывали не только удивление, но и какое—то непонятное беспокойство.

– Что ж, – сказал Иван Дмитриевич, – я вам все поясню после того, как сам смогу разобраться в происшедшем.

Путилин держал в руках лист бумаги, где старательно было выведено:

«Константин Евграфович Иванов, двадцати трех лет, из потомственных дворян Харьковской губернии, студент Харьковского Императорского Университета, слушает курс юридического факультета».

Молодой человек ничем себя не проявивший, но и не запятнавший свое имя и вдруг в одночасье ставший убийцей собственного дядюшки.

Задержанный тенью прошел к столу и опустился на стул.

Иван Дмитриевич подал сигнал конвоиру, чтобы тот оставил их наедине.

– Константин, – произнёс Путилин, молодой человек оживился и поднял взгляд на начальника сыскной полиции и тут же появившийся в глазах огонек погас, – личность твоя установлена. Может быть, пришло время рассказать о твоем преступлении?

– Вам не понять, – вздохнул Иванов и плечи еще больше опустились, – Вам не понять, вы погрязли в суете обыденности, а она… Я ничего не хочу говорить, пусть меня уведут и оставьте меня в покое, я не хочу, чтобы грязными руками трогали самое дорогое и святое для меня, – и молодой человек умолк.

– С чем пожаловал, господин Жуков, – Миша всегда обижался, когда Иван Дмитриевич его так называл, но в данную минуту пропустил «господина» мимо, даже не наморщил высокий лоб, как делал всегда.

– Немножко, но кое—что есть.

– Слушаю, – Путилин откинулся на спинку кресла, приготовился к накопанному Мишей.

– Ильин Василий Иосифович, тридцати девяти лет, потомственный дворянин. Проживает, то есть проживал в Харьковской губернии в Старобельском уезде в собственном имении. Десять лет тому женился на Марии Петровне Ковтун, дочери владельца маслозавода, который вскоре по смерти отца перешел дочери, умершей три года тому. Два последующих года жил затворником, но вот год, как, по настоянию родственников, начал появляться в Москве и столице.

– Немного.

– Иван Дмитрич, – засопел от обиды Михаил, – времени—то мало. Сколько успел.

– Молодец, – похвалил Путилин.

– Рад стараться, – повеселел помощник, – а задержанный молчит?

– Молчит.

– Как же с ним?

– После твоего ухода пришел ко мне родственник господина Ильина. Он опознал взятого нами под стражу, им оказался двоюродный племянник убитого некто Константин Евграфович Иванов, двадцати трех лет. На вновь учиненном допросе он был немногословен, но любопытнейшие прозвучали слова. Поначалу Иванов проговорился «она», а потом о чем—то святом и дорогом ему сердцу. Поэтому начни искать женщину, которой предложил или собирался предложить свою руку убитый. Я думаю, эта тропинка нас выведет к более широкой дороге.

– А кто становится наследником Ильина? – просил Миша.– Ведь наследников он так и не дождался.

– Вот по этой причине нам стоит посетить поверенного в делах Ильина господина Скарабеевского, – Иван Дмитриевич начал листать книгу, из которой почерпнул, что поверенный в делах Александр Михайлович Скарабеевский проживает в меблированных комнатах Квернера, что на Невском проспекте.

Александр Михайлович принял сотрудников сыскной полиции в своем кабинете, за которым он посматривал конспект речи, что придется сегодня произнёсти в защиту одного не очень честного поставщика. Легкое раздражение охватывало его по этой причине. А здесь еще и полицейские.

– Господа, я очень занят, поэтому могу уделить Вам всего несколько минут

– Александр Михайлович, – сказал Путилин, – я знаю о Вашей занятости, – действительно Скарабеевский был одним из занятых поверенных не только в гражданских, но и уголовных делах, обладая энциклопедическими знаниями в избранной им деятельности, – но если бы не чрезвычайные обстоятельства, я не посмел вас потревожить.

– Слушаю Вас.

– Является ли вашим клиентом некий господин Ильин Василий Иосифович?

– Да, – сухо ответил он, – но дела господина Ильина я буду обсуждать только с его ведома.

– Другого я и не ожидал, – произнёс Иван Дмитриевич, – но к несчастью Василий Иосифович был вчера застрелен.

– Что Вы говорите, – изумился поверенный, снял очки и положил поверх читаемой им до сего мгновения бумаги.

– Вчера в него стрелял Константин Иванов.

– Невероятно, только дней пять тому, да, да, пять дней, – нахмурился Александр Михайлович, – Василий Иосифович был весел шутил, говорил, что, наконец, после смерти первой жены обретает новое счастье и вот такая напасть. Невероятно.

– Простите, а с какой целью приходил к Вам Ильин?

– Он приехал в Петербург, чтобы здесь у меня подписать завещание.

Путилин впился глазам в Скарабеевского.

– Мне хотелось бы знать, кто является наследником?

– Соблюдение тайны считаю излишним, тем боле, что мой доверитель мертв. Все состояние господина Ильина, за исключением незначительных сумм, переходит в полное распоряжение Эльжбеты Вацлавны Язвицкой, его невесты.

– Как он к ней относился?

– О! Я не видел счастливее человека, он прямо таки светился при упоминании даже ее имени. Смерть первой жены сделала Василия Иосифовича затворником, а новая любовь окрылила Ильина, вдохнула в него исключительный интерес к жизни. При последней встрече он строил планы, хотел уехать поначалу в путешествие вокруг Европы, а затем имел намерение совершить кругосветное путешествие, благо средства без всякого обременения позволяли ему это сделать. Это ужасно!

– Вы можете что—нибудь рассказать о Язвицкой?

– Увы, только со слов господина Ильина.

– И все же?

– То, что она сущий ангел и женщина прямо небесной красоты, с изумительным характером. Вот, пожалуй, и все, что я могу Вам поведать о самой Эльжбете Вацлавне.

– Вы не знаете, откуда она родом.

– Насколько я осведомлен, Язвицкая родом из Варшавы и происходит из древнейшего, но как бывает обедневшего рода.

– Благодарю, Александр Михайлович! Вам часом неизвестно, где ныне находится этот ангел?

– Не имею чести знать, но с Василием Иосифовичем ее не было.

– Извините за вторжение, но служба.

– Вы же сказали, что убийца задержан?

– Совершенно верно, но появились кое—какие обстоятельства, требующие боле тщательного подхода к происшедшему.

– Вы тоже меня просите, но ничем больше помочь не могу.

– Вот и новое лицо в нашей трагедии, – сказал по дороге Путилин под стук колес по булыжной мостовой.

– Притом лицо сущего ангела, как выразился господин поверенный, – дополнил слова начальника Михаил.

– Вот именно ангела, – задумчиво произнёс Иван Дмитриевич, потом, словно пробудившись ото сна, добавил, – стоит, Миша, тебе заняться дамочкой более серьезно.

– Вы думаете….

– Нет, ныне я ничего не думаю, но не верю в такие совпадения.

– Стоит тебе сегодня же ехать в Киев. Бумага бумагой, а там ты знаешь больше, чем смогут нам отписать из канцелярии полицмейстера.

Войдя в сыскное отделение, Путилин отдал дежурному чиновнику распоряжение, чтобы к нему в кабинет был препровожден задержанный Константин Иванов, что через некоторое время было исполнено.

Осунувшееся лицо и взгляд, скорее мертвый, чем потухший, выдавал душевные муки и сердечные переживания находящегося под стражей молодого человека.

– Что Вам от меня, господин полицейский, надо.? Я убил, я. Что Вам надо еще? Что? – голос почти с крика перешел на шипящий шепот.– Не смейте меня касаться грязными словами.

– Успокойтесь, Константин Евграфович, – Путилин, чтобы занять руки, перекладывал бумаги с одного угла на другой и подавил в себе раздражение к этому молодому человеку своими руками сломавшему собственную едва начавшуюся судьбу.

– Я спокоен, – поднял уставшие от бесконечных мыслей глаза Иванов.

– Мне хотелось бы по– человечески понять причины Ваших поступков, толкнувших Вас на преступление?

– Их нет, расстройство рассудка.

– Не скажите, – покачал указательным пальцем начальник сыска, – я не встречал людей, в порыве помрачнения рассудка поступали так разумно шаг за шагом.

– Что Вы имеете в виду? – в глазах задержанного появились искорки интереса.

– Насколько мне известно в Харькове у Вас не было пистолета?

– Ну и что?

– Следовательно, его приобрели сознательно.

– Может быть.

– Далее остановились в столице под чужим именем и с подложным паспортом.

– Это запрещено?

– Так точно, господин Иванов, – и Путилин показал большую книгу в кожаном переплете с золотым теснением «Свод Законов Российской Империи», Вам, как будущему юристу, должно быть известно, что гласит Устав о паспортах.

Молодой человек отвел взгляд.

– Я могу напомнить.

– Не надо.

– И напоследок поясните, зачем было срезать с одежды метки.

Иванов поднял голову, в глазах мелькнула тень удивления и так же неожиданно исчезла.

– Чтобы не могли меня опознать.

– А Вы говорите, расстройство рассудка, – молодой человек с интересом смотрел на Путилина. – На что похоже ваше поведение?

Задержанный молчал.

– В ваших поступках, Константин Евграфович, я не вижу никакого помрачнения, а шаг за шагом исполнение задуманного злого умысла. Или я не прав?

– К сожалению, вы правы, – спокойным тоном произнёс Иванов.

– Может поясните, какую роль в этой драме играет Эльжбета Язвицкая?

– Увы, я с ней не знаком.

– Полно вам, Константин Евграфович, мне доподлинно известно, что Вы гостили у дядюшки в имении в то время, когда там проживала госпожа Язвицкая, к слову сказать, невеста вами убитого родственника, – сказал наобум Иван Дмитриевич.

– Да, я гостил у него, – молодой человек боялся назвать имя убитого им дяди, словно страшился, что его призрак явиться за своим убийцей, – но с названной дамой не знаком.

– Хорошо, тогда поясните, почему вы решили совершить это злодеяние?

– Не знаю.

– Вы за что—то были сердиты на Василия Иосифовича?

– Нет.

– Вы обучались в Университете на деньги Ильина?

– Да.

– Он отказал вам?

– Нет, он никогда не был скуп.

– Тогда что же подвигло Вас на преступление?

– Ненависть… нет, не то… наверное, сам не пойму. Не знаю

– Может быть госпожа Язвицкая стала причиной ненависти к дяде?

– Что вам до Эльжбеты? – вскипел молодой человек, спокойствие покинуло его, словно гречишная шелуха ветром. – Я его убил, – он тряс рукой, – вот этой рукой, этой. Что вам еще надо? Что? Я бы снова его убил, если бы представилась такая возможность. Понимаете снова!

– Мне понятны ваши слова, но не ясна причина столь откровенной вражды по отношению к Вашему дяде, не сделавшему вам зла, а только добро.

– Я его ненавидел за то, что он меня лишил самого дорогого… Все, я устал, я не хочу слушать вас и тем более с вами разговаривать, мне надо отдохнуть. Пусть меня уведут. Если я преступник, то будьте хотя бы вы милосердны по отношению ко мне. Я устал, я болен, я хочу спать.

Пока Михаила уносил паровоз в западный край, столицу Царства Польского – Варшаву, Иван Дмитриевич подъезжал к гостинице, где накануне произошло убийство.

Ничто не напоминало о вчерашнем злодеянии, только Путилин видел, как швейцар что—то сказал посыльному и тот, видимо, побежал за управляющим.

Иван же Дмитриевич, постукивая тростью, начал подниматься по лестнице, чтобы пройти к нумеру несчастного господина Ильина.

Дернул за шнурок. Через минуту дверь отворилась, и за ней показалось посвежевшее лицо Зинаиды, служанки убитого.

– Добрый день, господин Путилин, – сказала она, на лице появилась тень улыбки.

– Разрешишь войти?

– Пожалуйста, – она отступила в сторону, пропуская начальника сыскной полиции.

– Я хотел бы задать несколько вопросов.

– Пройдемте в гостиную.

Иван Дмитриевич опустился в кожаное кресло, а служанка убитого на стул.

– Зинаида, ты встречала всех приходящих к Василию Иосифовичу?

– Да, это было одной из моих обязанностей.

– Хорошо. Когда приехал Ильин?

– Ровно две недели тому.

– Кто его навещал?

– Гостей было немного, – задумалась служанка, припоминая посетителей, – я бы назвала господина Скарабеевского Александра Михайловича, потом Петра Серафимовича, родственника хозяина, он был в предыдущий перед убийством вечер, но пробыл недолго.

– А дамы?

– Если Вы спрашиваете о госпоже Язвицкой, то в этот раз она не приезжала.

– Она часто здесь бывала?

– В прошлые приезды, – Зинаида стушевалась.

– Говори правду, хозяину ничем не помочь, а репутация дамы не пострадает. Я умею хранить тайны.

– В прошлые приезды Эльжбета Вацлавна проживала с хозяином.

– Я понимаю, а в нынешний приезд?

– Ее в городе не было.

– Где же она была?

– Я слышала, как Василий Иосифович говорил, будто она в Киеве.

– Зинаида, ты не знаешь, почему господин Ильин посетил Петербург именно сейчас?

– Нет, не знаю.

– Василия Иосифовича всегда сопровождал Иван. Почему в этот раз он не приехал?

– Мне было сказано, что он приболел.

– Но ведь Ильин никогда без него не выезжал из имения?

– Совершенно верно, вот и я была удивлена, что Василий Иосифович не дождался выздоровления своего слуги, никогда ранее такого не бывало, ведь без Ивана он был, словно дитя малое.

– Не знаешь, какая хворь одолела Ивана?

– Мне не ведомо.

Когда Иван Дмитриевич спустился в залу для ожидания, его ждал управляющий.

Путилин ответил на приветствие.

– Я слышал, убийца задержан, – тихим голосом произнёс управляющий, стремясь не привлекать внимания.

– Ваша правда, – начальник сыскной полиции, словно бы по секрету, добавил, – посажен под стражу и сознался в преступлении. Да и как не сознаться, при нем найден пистолет, и служанка убитого опознала. Дело за малым, передать прокурору.

– Такого щедрого постояльца лишились, – посетовал управляющий.

– Может быть, новый продолжит абонировать нумер.

– Дай Бог! Покойный внес плату до конца года, а там…

– Не беспокойтесь, огласит поверенный духовную, но Вы ж в накладе не останетесь?

– Надеюсь.

– Кстати о покойном никто не интересовался?

– Вчерашним вечером приходил высокий господин с бородкой, но не представился, а как узнал о смерти господина Ильина, так в одночасье покинул гостиницу.

– Ранее бывал у Вас?

– Нет, я видел его в первый раз.

– Если кто будет проявлять интерес к господину Ильину, надеюсь Вам не надо напоминать, куда необходимо сообщить, – уходя, сказал Иван Дмитриевич, приподняв шляпу.

Путилин решил пройтись до Офицерской пешком, а Михаила уносил выпускающий черный дым паровоз, отправившийся в путь длиной тысячу двести верст, каждый час, удаляясь от столицы на пятьдесят с гаком. Пока помощник Ивана Дмитриевича уныло смотрел на проносящиеся за оконным стеклом зеленные деревья, колосящиеся от ветра ржаные поля, деревни с людьми, занятыми своими повседневными делами. Жуков подсчитывал, сколько долгих часов предстоит слушать металлический стук колес, под который спустя некоторое время сморила дрема.

Иван Дмитриевич вызвал дежурного чиновника и вручил несколько телеграмм для отправки в Варшаву и Харьков. В первой он просил встретить своего помощника Михаила Жукова и оказать содействие в розыске необходимых секретных сведений о некой особе, рожденной в Варшаве, во второй же спрашивал о болезни Ивана, слуги Василия Иосифовича Ильина, и о происшествиях, связанных с вышеуказанным господином и особой по фамилии Язвицкая Эльжбета Вацлавна.

Паровоз приближался к дебаркадеру вокзала столицы Царства Польского Варшаве.

Михаил, ранее не бывавший в западных краях Российской Империи, с интересом взирал на проплывающие за окном аккуратные дома с искусно уложенной на крышах черепицей, которую в Петербурге не применяли из—за того, что не выдерживала морозов и трескалась.

Раздался пронзительный металлический скрип, и паровоз остановился. На дебаркадере стояли встречающие. Помощник Путилина не спешил покинуть теплое чрево вагона. С небольшим кожаным чемоданом в руке он спустился по трем ступеням, второй рукой держась за бронзовый поручень. Вздохнул полной грудью и собрался к выходу, где намеривался взять экипаж, для поездки в канцелярию обер—полицмейстера, где можно узнать адрес сыскного отделения.

– Господин Жуков! – раздался голос за спиною с легким акцентом, выдающим поляка.

– Так точно, – обернулся Миша к человеку в образцово– подогнанном мундире поручика с солдатским Георгием на груди.

– Поручик Мышевецкий, – представился человек в военной форме, щелкнув каблуками и поднеся руку к форменной фуражке, залихвацки сидевшей на голове, – товарищ начальника сыскного отделения.

– Рад встрече, – проговорил Жуков и представился с той же официальностью, как и подошедший, – Михаил Силантиевич Жуков, помощник начальника Санкт—Петербургской сыскной полиции, прибыл для проведения розыскных деяний.

Поручик насмешливо посмотрел на прибывшего.

– Полно Вам, Михаил Силантиевич, мы с Вами одного поля ягоды, сыскные, поэтому предлагаю без officialit; (фр. —официальности). Я приставлен для оказания всяческой помощи в Вашем деле.

– Я, господин Мышевецкий…

Поручик поднял вверх палец.

– Просто Анджей…, – потом поправил он, – Андрей Иванович.

– Я согласен с Вами, Андрей Иванович.

– Превосходно. Вы Варшаву посещаете в первый раз.

– Вы правы, впервые.

– Пройдемте, нас ждет экипаж.

Улицы, по которым катил экипаж, поражали исключительной чистотой, какой—то игрушечной опрятностью и казались декорациями в хорошем театре. Мише было любопытно и он то и дело крутил головою, с интересом поглядывая не только на дома, но и на людей в чистой одежде, без суетливой спешки, идущих по своим делам.

– Михаил Силантич, – произнёс поручик, – господин Путилин писал о некой особе, но фамилии не написал. Так о ком идет речь?

– Никакой тайны здесь нет, по расследуемому делу нас заинтересовала Эльжбета Вацлавна…

– Язвицкая? – удивленно вкинул брови Мышевецкий.

– Вы знакомы? – задал в ответ вопрос Михаил.

– О нет, я не был представлен нашей красавице, но наслышан о ее похождениях.

– Даже так?

– Я вижу, слава о нашей Клеопатре достигла берегов Невы?

– Не совсем верно, есть некоторые подозрения в адрес упомянутой дамы. А почему Клеопатра?

– О! Это была одна из историй, которые в конечном итоге превращаются в изящную легенду, но сколько в ней вымысла, сколько правды я не могу сказать, ибо знает это лишь наша Варшавская Клеопатра. Было это года три– четыре тому. В ту пору госпожа Чарторыйская, отец которой спустил состояние предков на карточные игры и, в конце концов, скрываясь от кредиторов покончил с собою, уже стала Язвицкой, выйдя замуж за сына одного из богатейших людей Царства, но и здесь злой рок настиг ее. Язвицкий —старший умер и оказалось, что сыну в наследство ничего не оставил. После больших денег, которые давали возможность оплатить любую прихоть, в одночасье стать почти нищей. Это был удар для Язвицкого—младшего, который скатился к банальному пьянству. Эльжбета была не такова, в нее влюбился молодой человек с хорошим состоянием. Так вот, как говорят, одним прекрасным днем они прогуливались по кладбищу, где их никто не мог увидеть, и она в разговоре предложила ему ночь любви, но за это он должен покончить с собою на следующее утро, но при этом, написав завещание на ее имя, и чтобы он поклялся в этом на могиле отца, рядом с которой они проходили. И что Вы думаете, через несколько дней молодой человек свел счеты с жизнью и навеки успокоился с пулей в виске, однако самое удивительное, я правда не осведомлен о ночи любви варшавской дамы, но состояние покойного незамедлительно перешло к нашей Клеопатре.

– Чем же госпожа Язвицкая приворожила молодого человека?

– Эльжбета Вацлавна необычайно высокого роста, слегка худощавая, но она не портила госпожу Язвицкую, а наоборот дающая неповторимый шарм, всегда элегантно одетая, с изумительными по красоте украшениями, с благородными чертами лица и сверкавшими огоньками, невероятно живыми глазами, всегда смеющаяся, кокетливая, находчивая в словах и разговорчивая даже в тяжелые минуты. Мне ее не описать, ибо по праву являлась первой красавицей нашего края.

Она поражала мужчин влюбленностью, словно неисцелимой болезнью.

– Невероятно, – Михаил был удивлен, – а в нынешнее время, где она проживает?

– Увы, это мне неизвестно. Она покинула наш город с года два тому и с тех пор здесь не появлялась.

– Была причина?

– Да, одно загадочное обстоятельство вынудило госпожу Язвицкую ретироваться из Варшавы прочь.

– В чем же оно выказалось?

– Эльжбета Вацлавна затеяла бракоразводное дело, но муж был против, тем более, что остался без средств, а наша Клеопатра пользовалась данной ей Богом сметливостью и красотой, обеспечивая себя деньгами, крохи перепадали мужу, но и им он был рад. Поверенным в делах госпожи Язвицкой стал некий Поляков Еремей Федорович из Москвы, имевший обширную клиентуру по России. Так вот до процесса в суде дело не дошло, господина Язвицкого нашли дома с разбитой тяжелым подсвечником головой.

– А Язвицкая?

– Она в это время была в Вольмаре Лифляндской губернии.

– Преступник так и не был найден?

– Совершенно верно, но мы выяснили, что младшего брата убитого видели в час, предшествующий драме у дома господина Язвицкого.

– И?

– Вот именно, что «и». младший брат покончил с собой, говорили, что этот восемнадцатилетний юноша состоял в любовной связи с нашей дамой, так что и здесь не обошлось без участия Эльжбеты, но слова они и остаются словами. Не было найдено ни одной улики, ни одного клочка бумаги, ни одного свидетельства об этих отношениях. Жена цезаря вновь осталась вне подозрений.

– Клубочек, – улыбнулся Жуков.

– Я бы сказал змеиный клубочек, а госпожа гидра вне досягаемости. И это еще не все. Добропорядочный поверенный Поляков, имевший в Москве большую семью, неожиданно бросает свою практику и со ста тысячами доверенных ему рублей скрывается в неизвестной стороне. Было это года полтора тому. Поговаривали, что видели его в обществе все той же Эльжбеты Вацлавны. Так—то, Михаил Силантич, не только у вас в столице страсти кипят, но и у нас, грешных провинциалов.

– Послушать вас, Андрей Иваныч, так она не женщина, а чудовище с жестоким сердцем и милой улыбкой на ласковых устах, преступница в облике неописуемой красавицы.

– Вы нашли правильные слова для описания госпожи Язвицкой. Жестокое сердце и милая красавица. Точнее сказать невозможно.

– Я смогу прочесть документы по тем делам, о которых Вы упоминали?

– Да, я приставлен к вам, оказывать посильную помощь, поэтому не вижу излишних помех к ознакомлению с тем немногим, что удалось собрать.

– Жаль, что Ивана Дмитрича нет.

– Наслышан, наслышан, вести к нам доходят хоть с опозданием, но уважение питаем к господину Путилину. Как мне известно, Вы, Михаил, – поручик испытующе посмотрел на Жукова, как он отнесется к обращению без отчества, но тот даже не повел бровью, – правая рука глубокоувжаемого начальника сыскной полиции столицы.

– Совершенно верно, Андрей, – также не уделяя особого внимания отчеству, произнёс Михаил, принимая игру поручика.

– Сработаемся, – рассмеялся офицер и стукнул Жукова по плечу, – приглашаю вечером на товарищеский ужин.

– Я не против Вашего предложения.

– Не знаю, как у Вас в столице, но у нас нравы проще.

– Особенно такая женщина, как госпожа Язвицкая, с простым и открытым характером.

– Не в бровь, а прямо в глаз.

– Мы тоже в столице не лыком шиты.

– Уел, – рассмеялся Мышевецкий открытым заливистым смехом.– Как я понимаю, первейшая необходимость углубиться в собранные документы?

– Так точно.

– В сыскное, – он наклонился вперед и похлопал по плечу возницу.

До позднего вечера Михаил корпел над бумагами, иногда обращаясь к поручику за некоторыми пояснениями. В конце концов, когда написанные синими чернилами строчки начали сливаться в единую вязь, Жуков произнёс:

– На сегодня достаточно.

– Мне показалось, – улыбался Язвицкий, – что до утра мы не покинем нашего архивариуса.

– Приучил меня Иван Дмитрич доводить дело до конца, в иных делах каждая мелочь на вес золота.

– Похвальная черта.

– На том и стоит петербургский сыск.

Иван Дмитриевич в тот же час читал первую телеграмму из Харькова, в которой говорилось, что слуга покойного Иван, пятидесяти трех лет от роду, взят в услужение, будучи крепостным, но так и остался при младшем Ильине. Был скорее наперсником, ем слугою и повсюду сопровождал хозяина, а недели тому одолела его хворь, едва не отдал Богу душу, но, Слава Господу, обошлось, но с постели так и не поднялся. А отчего Василий Иосифович решил срочно посетить столицу, никто объяснить не может. Да, во время болезненного приступа Ивана в имении гостили Эльжбета Вацлавна Язвицкая и племянник убитого Константин Евграфович Иванов. Ссор или иных недоразумений между ними не было. Господин Ильин был в прекрасном расположении духа, окружил нежною заботою гостью. За день до отъезда хозяина имение покинул Иванов в раздраженном состоянии. Господин Ильин уехал вместе с гостившей Язвицкой.

– Константин Евграфович, – Путилин вновь вызвал к себе на беседу убийцу, – зачем Вы сказали, что не знакомы с госпожой Язвицкой?

– Я, господин полицейский, такого не говорил, ибо вы меня не спрашивали о вышеназванной даме.

– Хорошо, тогда устраним мой промах. Вы знакомы с госпожой Язвицкой?

– Видел несколько раз, но не был представлен.

– Как же так, Константин Евграфович, – чуть ли не с обидой в голосе произнёс Путилин, – Вы до отъезда в Петербург гостили у дядюшки?

– Гостил.

– Если мне не изменяет память, то почти что месяц?

– Да.

– Но в тоже время там находилась Эльжбета Вацлавна.

Иванов потупил глаза.

– Я не думаю, что Вас скрывали друг от друга.

На щеках молодого человека заиграли желваки.

– Да, мы знакомы, – процедил сквозь зубы Константин.

– Тогда скажите, чем было вызвано Ваше раздражение, когда Вы покидали имение.

После минутной паузы Иванов произнёс.

– Он отказал мне в незначительной сумме, предназначенной для продолжения моего обучения в Университете.

– Я не понимаю Вашего родственника, ведь это он оплатил весь курс обучения год тому.

Молодой человек уставился на руки с грязными полосками на ногтях.

– Чем же на самом деле было в час отъезда вызвано Ваше раздражение?

– Какое Вам, господин как Вас там, до моего душевного состояния. Я убил! Я! Неужели мало моего признания, неужели мало того, что видели и в гостинице перед несчастным случаем, неужели мало, что нашли в моем кармане пистолет, неужели мало свидетельства и извозчика, везшего меня на съемную квартиру. Что Вам надо? Что?

– Вы уезжали из имения в таком же раздражении? – спокойным тоном спросил Иван Дмитриевич.

– Что? – Константин обескураженным взглядом смотрел на невозмутимое лицо начальника сыскной полиции.

– Я говорю, Вы покинули имение в раздражении. Оно было вызвано согласием Эльжбеты Вацлавны на предложение Ильина стать его женой?

– Допустим, – вновь процедил сквозь зубы молодой человек.

– Вы влюблены в госпожу Язвицкую?

– Какое Вам дело до моих чувств?

– Я, господин Иванов, – серьезным тоном произнёс Иван Дмитриевич, – поставлен на страже закона, чтобы отыскивать истину и видеть среди множества тропинок ту, что ведет меня к открытию правды.

– Хорошо, я был зол на него за то, что он отказал мне в средствах в оскорбительных для меня словах.

– Свидетели Вашего проживания в имении утверждают обратное, Вы с господином Ильиным расстались в дружеским отношениях, тем более, те же свидетели утверждают, что Василий Иосифович заявил, – Путилин сделал вид, что заглядывает в бумагу, – вот. «Хороший вырос наследник». Это противоречит вашим словам.

– Так и сказал.

– Я же вам прочел, могу повторить.

– Не надо, – новая мысль мелькнула в голове молодого человека, – считайте, господин полицейский, что я решил не дожидаться его смерти, а решил ее ускорить.

– Тогда вы опоздали, господин Ильин за несколько дней до трагической кончины переписал духовную и знаете, кто там назван наследником всего капитала?

– Я?

– К сожалению нет,

– Тогда кто же?

– Нет догадок?

– Я – не гадалка, чтобы раскладывать карты.

– Ваша знакомая Эльжбета Вацлавна Язвицкая.

– Не может быть! – Константин прикрыл рукою нижнюю часть лица, только глаза выдавали безумное удивление.

– Я говорю истинную правду.

– Пусть меня препроводят, я должен подумать.

– Пока Вы обдумываете свое положение, то не забывайте, что может свершиться новое злодеяние.

– Господин… э, – на губах молодого человека появилась вымученная улыбка.

– Путилин, можно просто Иван Дмитриевич, – подсказал начальник сыскной полиции.

– Иван Дмитрич, от того, что я буду думать, мир не перевернется и как были в нем преступления, так и останутся. Я недавно задумался, что же произойдет, если меня вдруг не станет. Представьте ничего, солнце как всходило с востока, так от туда и будет начинать путь, как приходила весна после мягкой ли, лютой ли зимы, так и придет. Не будет моего бренного тела, да наверное и мыслей.

– Михаил, с утра продолжишь изысканья, а ныне ваше время в моем распоряжении, ибо гостей у нас принято привечать. В близи Рыночной площади есть прекрасное заведение с чудесной кухней и не менее прелестными французскими винами.

Следующим утром Жуков ни свет, ни заря сидел за столом и перелистывал бумаги, продолжая, как и вчерашним днем, записывать что—то в свою неизменную книжицу, носимую в кармане пиджака.

Рядом сидел невыспавшийся поручик с красными глазами, иногда с удивлением взиравший на петербургского гостя, усердно просматривающего бумаги и делающего ко всему прочему записи твердой рукой. Мышевецкий, закрывая рукой рот, позевывал и ждал, когда же закончится навалившаяся на него мука.

После полудня Михаил с усталой улыбкой взглянул на пробудившегося от дремы полицейского.

– Моя миссия закончена.

Поручик потянулся.

– Я не прочь отобедать, – произнёс он, обращаясь к Жукову.

– Выражаю взаимное согласие, тем более паровоз отбывает вечером.

Попрощались на дебаркадере, Михаил пригласил поручика в столицу.

– Если представиться случай посетить Северную Венецию, милости просим, Андрей. Буду рад видеть и ответить нашим гостеприимством.

Заскрипели колеса и с натужным усердием, обдавая провожающих белыми облаками пара, паровоз поначалу тронулся с места медленной поступью, превращая ее в проворный бег.

Вновь, как и несколько дней тому, помощник Путилина сидел у окна, упираясь лбом в стекло, и смотрел, как за ним остаются люди, дома, поля, деревья. На душе зрели приятные надежды от не зря потраченного в Варшавском архиве сыскной полиции времени.

За время пути Михаил извелся от ожидания, а паровоз нарочито медленно тянул вагоны на север, словно чувствовал нетерпение одного из пассажиров, в голове которого было тесно мыслям о происшедшем преступлении.

В вечер отъезда Михаила из Варшавы Иван Дмитриевич получил вторую телеграмму из канцелярии полицмейстера Харьковской губернии. Там со всей тщательностью отнеслись к запросу из столицы. Выяснили, что слуга покойного Иван был отравлен и накануне вечером скончался, как указал врач после вскрытия. Госпожа Язвицкая неоднократно пребывала гостьей Василия Иосифовича, и в каждый ее приезд навещал дядюшку Константин Иванов то ли по случайности, то ли по умыслу. Более того покойный последнее время часто разъезжал не только по России, но и по европейским странам в сопровождении невесты, как везде он представлял Эльжбету Вацлавну.

Путилин хотел вызвать в кабинет Иванова, но потом передумал, ожидая приезда помощника с новостями.

Попросил принести стакан горячего чаю и просто, отвлекшись от тревожащих по делу мыслей, маленькими глотками кушал горячий обжигающий напиток.

Все в деле напоказ, словно кто—то в театре ставил интересную пиесу, имея определенную уверенность, что актеры со всей добросовестностью исполнят свои роли, не взирая на отношение и придирки к ним почтеннейшей публики, пришедшей на представление.

Следующим днем Путилин был вызван к обер—полицмейстеру для еженедельного доклада. Как ни странно, но первый полицейский чиновник столицы принял Ивана Дмитриевича с доброжелательностью сразу же по приезду. Вопросов было немного, так как за неделю ничего исключительного не случилось, не считая происшествия в гостинице, но по расторопности начальника сыскной полиции, как считал обер—полицмейстер, убийца задержан в тот же день, как говорится по горячим следам. Но настроение Путилина от похвалы не улучшилось, его тревожило нынешнее дело, раскрытое, как считало вышестоящее начальство, с большим успехом.

Убийца в холодной, оружие найдено при нем, улики налицо, но что—то неуловимое не дает покоя. Хорошее отношение дядюшки не повод для убийства родным племянником. Не обошлось в деле без женских обольстительных чар. Может действительно банальная ревность? И страдающий от любви Ромео, терзаемый душевными муками, помешался рассудком и в порыве безумия устранил соперника? Избирательное безумие: купил пистолет, срезал с одежды метки, приобрел поддельный паспорт и поселился… Да, Иван Дмитриевич стукнул ладонью себе по лбу.

«Как же я?»

Не доезжая до Офицерской, Путилин приказал извозчику повернуть к доходному дому Туляковых, на Свечной.

– Да, господин Путилин, квартира для господина Герца Ганса Францевича абонирована неким Петровым, записано мещанином, в апреле месяце сроком на год. Деньги внес Петров сразу же.

– Как выглядел этот господин?

– Высокий, с маленькой бородкой и шляпе, надвинутой почти на глаза. Вот я и запомнил по шляпе.

– Он приезжал к постояльцу Вашему?

– Никак нет, господин Герц въехал утром 12 числа сего месяца.

– У него никто не был?

– Уже вечереть начало, когда к нему дама изволили прибыть, но пробыла недолго, через час уехала.

– Чем запомнилась дама?

– Только темным платьем и вуалькой, что закрывала лицо и очень мелодичным голосом с заметным своеобразным выговором, свойственным говорящему на чужом языке.

– На чужом языке?

– Да, словно иностранка, то ли немка, то ли полька. Вроде бы правильно выговаривает слова, но выдает, однако, иноземный выговор.

– Понятно.

– Тот Петров, что внес плату, предъявлял паспорт?

– Как ведется, мы закон не нарушаем. Вот, – управляющий доходным домом пальцем вел по строкам амбарной тетради, – да, вот, – он отыскал искомое, – Петров Илья Петрович, мещанин, уроженец Шлиссельбургского уезда, проживающий в доме Прилукова в Петергофе.

– Что ж хорошо, – растягивая слова, произнёс Иван Дмитриевич.

– Господин Путилин, – управляющий, превозмогая любопытство, спросил, – скажите, Герц – убийца? – И тут же поспешно добавил.– Люди, сами знаете, много сплетничают, им хлеба не надо, лишь бы посудачить.

– Истинная правда, – сказал Иван Дмитриевич, скрывать было нечего, в завтрашней газете должна появиться статья об убийстве в гостинице и там будут названы участники драмы, хотя и первыми буквами фамилий, но узнаваемы, поэтому Путилин не выдавал сыскных тайн.

Первым делом Михаил вскочил в пролетку и, понукая не лошадь, а оторопевшего извозчика, велел, как можно быстрее, ехать на Офицерскую. Несмотря на поздний час, он был уверен, что Путилин работает с бумагами или допрашивает очередного преступника в своем кабинете. Так и случилось. Дежурный чиновник сказал, что начальник сыскной полиции сидит в одиночестве и только что ему отнесен стакан чаю.

В кои веки Миша постучал и, не дождавшись приглашения, открыл дверь. Чеканя шаг, промаршировал к столу и, выпятив грудь вперед, проговорил:

– Господин Путилин, помощник начальника сыскной полиции Жуков прибыл из поездки по служебному поручению.

– Садись, – кивнул головою Иван Дмитриевич, понимая, что Миша прибыл с хорошими вестями, если позволяет себе несвойственное ему балагурство. – Не томи и не испытывай мое доброе отношение, открывай свою книжицу, я слушаю.

Миша без спешки достал из кармана заветную книжицу, но нетерпение выдавали подрагивающие пальцы рук. Он тяжело вздохнул и, отбросив прочь якобы надменное поведение, начал отчет с варшавских слухов, некоторые подкреплял действительными событиями и они переходили в разряд достоверных фактов.

– Так, – повторял одно и то же слово Иван Дмитриевич, иногда прерывая Михаила, потом махнув рукой, дополнял, – далее.

– Наверное, – пожал плечами Жуков, – я все рассказал.

– Следовательно, наша первая красавица славной столицы Польского царства на самом деле не ангел с белоснежными крыльями, а исчадие ада, присланное на землю.

– Что—то в Ваших словах, Иван Дмитрич, есть.

– Не есть, а сущая правда. Не будет человек, задумав убийство, ехать ради этого в чужой город, за тысячу верст, срезать метки, выдавая себя за другого, разъезжая с чужим, притом поддельным паспортом. Ко всему прочему селиться в квартиру, абонированную подставным лицом почти, что за полгода до самого убийства. В деле необходимо помыслить. Запроси московскую сыскную полицию о Полякове, его портрете, привычках. Что могло произойти? Почему он бросил все и сбежал с деньгами клиентов, которые ему доверяли? Надо проверить Петрова Илью Петровича, проживающего в доме Прилукова в Петергофе. Хотя я уверен, что такого господина там нет, и я думаю, стоит проверить в адресной экспедиции: бывал ли он в Петербурге, а если бывал то, где останавливался ранее и затем адреса госпожи Язвицкой. Не дают мне покоя поставленные вопросы.

– Задачи на завтрашний, то бишь сегодняшний день поставлены, – Миша час от часу зевал, прикрывая рот рукою, а глаза с покрасневшими белками выдавали крайнюю степень усталости.

– Все, Миша, – Путилин стукнул ладонями по поверхности стола, – ступай домой. Тебе необходимо отдохнуть с дороги. Завтра два агента в твоем полном распоряжении, а часа через три пополудни жду с новым докладом. Теперь ступай. Все, иди, я тебя не держу. Ступай, ступай.

Иван Дмитриевич не был обескуражен сведениями, привезенными из Варшавы, ибо ожидал подобного развития событий. Действительность напоминала балаган, в котором из—за занавеси выпрыгивает некая кукла, подталкиваемая стоящими за плотной холстиной незнакомыми персонажами или персонажем, скрывающим до поры времени свое лицо.

Утром один из агентов был отправлен в Петергоф для поверки – проживает ли некий Петров Илья Петрович в доме господина Прилукова или нет, если да, то, как давно. Сотрудник сыскной полиции получил строгие инструкции от Жукова, что собирать сведения нужно тайно, не вызывая излишнего любопытства окружающих и не давая повода для подозрения в отношении указанных личностей. Паровоз, тащивший за собою маленький состав из пяти разноцветных вагонов, ходил дважды в день– утром и вечером. Посланный в уездный город агент едва успел вскочить в тамбур последнего вагона набиравшего скорость паровоза.

Почти все тридцать верст агент простоял в тамбуре, поначалу приводя дыхание в нормальное состояние, а потом просто смотрел в стекло на двери, составляя план на сегодняшнее утро.

С вокзала отправился в полицейскую часть, чтобы узнать, где находится дом господина Прилукова, который так любезно предоставил комнату в распоряжение разыскиваемого Петрова.

После произведенных тайных розысков агент воротился на вокзал. Целый час он просидел в удобном кресле. Местный паровоз с одним вагоном, прозванный за тихий гудок «кукушкой», привез на вокзал дачников, которые в ожидании прибытия более комфортного поезда, прохаживались по дебаркадеру. В шестом часу пополудни агент, наконец, занял место у окна.

Сперва раздался длинный протяжный гудок, лязгнули колеса и паровоз, набирая скорость, помчался к столице.

В сопровождении второго агента Миша отправился на Садовую улицу в адресную экспедицию, где помогали давние знакомства в быстром получении сведений об интересующих сыскную людях и в следствие таких посещений заветная книжица пополнилась новыми записями.

Выйдя из серого трехэтажного здания с высокой башней на углу, Михаил в задумчивости остановился, посмотрел на Спасскую полицейскую часть. Ехать ли к Ивану Дмитриевичу, либо самому навестить дома по указанным в экспедиции адресам, которых оказалось всего два.

– Вот что, голубчик, – почти снисходительным тоном произнёс Жуков, – ступай к Ивану Дмитричу, передай эту записку, а на словах, что я поехал по указанному первым адресу.

– Прикажите выполнять?

– Изволь.

Сам же Жуков взял пролетку.

– На Свечной, – устраиваясь поудобнее, сказал он.

Извозчик, хоть и был молодой, но правил лошадью умело.

– Приехали, господин хороший, повернулся извозчик к Михаилу.

– Добро.

Жуков осмотрелся и хотел пройти в дом, построенный несколько лет назад академиком Генике, но потом передумал и пошел в ближайший околоток, в обязанности служащих которого входил надзор за заинтересовавшим его домом.

– Помощник начальника сыскной полиции Жуков, – отрекомендовался сидящему за столом грузному полицейскому с густыми усами на лице. Тот браво вскочил и представился по форме.

– Чем могу быть полезен?

– Меня интересуют проживающие в доме на углу Свечного и Ямской.

– Какой? Господ Туляковых или Овсовых?

– Овсовых.

– О это вполне добропорядочное заведение, в котором проживает вполне почтеннейшая публика. Так что, господин Жуков, давайте без секретов, скажите, кто Вас интересует в этом доме?

– Некто Петров Илья Петрович.

– Так, – околоточный нахмурил лоб, словно силился вспомнить важное о спрашиваемом. – Да, есть такой Илья Петрович Петров, мещанин, уроженец Шлиссельбургского уезда, с апреля месяца проживающий в вышеуказанном доме на втором этаже.

– Что Вы можете о нем поведать?

– Ничего плохого сказать не могу. Тихий, вином не балуется. Все, как мышка скользнет к себе и носа не кажет. Озорства по женской части не бывало, хозяин в этом вопросе строг и, если озорничает кто, так он от квартиры отказывает. Правда, несколько раз приходила высокая дама с вуалью на шляпке, но больше часа– двух в квартире не бывала.

– А в последний раз?

– 12 числа, я, как раз в ту пору к хозяину по делу шел и видел, как она с коляски сходила.

– А отчего дама к Петрову шла, может к другим постояльцам?

– Нет, я ее еще в прошлый раз приметил.

– Чем же?

– Истинную красоту никакая вуаль не спрячет.

– Верно.

– Так как выглядел Петров?

– Высок ростом, эдак два аршина с десятью вершками. Лицо худощавое, удлиненное с маленькой бородкой клинышком. Иной раз в пенсне видел, а так без него. Глаза при встрече то ли прятал, то ли мне так казалось. Я проверял его, даже в Петергофе, где он ранее проживал, справлялся о личности Петрова, так оттуда только хорошее о нем отписали.

– Понятно, а теперь, где господин Петров?

– Не имею возможности знать, хотя кое—какие меры принимал, знаю точно, что 13 числа, в вечор, как уехал на коляске, так до сих пор не появлялся.

– Я могу осмотреть квартиру Петрова?

– Господин Жуков, без ордера товарища прокурора никак невозможно.

– А если с хозяином, – подмигнул Миша околоточному.

– Не положено по закону, – но потом хитро добавил, – но ежели только осмотреть, не привлекая внимания остальных жильцов.

– Только осмотреть.

– Тогда извольте, – околоточный поднялся из—за стола, надевая на седую голову форменную фуражку.– Какие есть подозрения в отношении этого господина?

– Выдает себя за другого и живет по поддельному паспорту.

– Как же так? – удивление читалось на лице полицейского.– Я ж запрашивал уездных о Петрове?

Михаил развел руками, мол, ошибки бывают в любой работе, не только у нас, грешных, стоящих на страже законов.

Квартира состояла из двух комнат: спальни с разобранной кроватью, смятыми на ней простынями, разбросанными вещами и гостиной со стоящей на столе пустой бутылкой вина, открытой изящной коробкой конфет марки «Мирабелла». В стороне на подносе лежали несколько писем и телеграмм. Михаил посмотрел на полицейского, тот только покачал головой, брать нельзя, господин Жуков, нельзя, Вы же сказали только осмотр. Помощник Путилина пожал плечами, хорошо, я слово привык держать, только загляну в них.

Содержание было странным, говорилось о горячих и холодных блюдах, словно друг другу отсылали рецепты диковинных блюд,

В шкапе стоял чемодан, в котором находилась маленькая химическая лаборатория с колбами, реактивами, два кинжала и пистолет с десятком патронов.

У Миши похолодело в груди, когда входная дверь в квартиру распахнулась. Если прибыл хозяин, то жалоб в прокурорский надзор не избежать, а вслед за этим… не хотелось думать, но раздались тяжелые шаги и в гостиную вошел собственной персоной начальник сыскной полиции, лицо которого высказывало крайнюю степень раздражения по отношению к присутствующим.

– Михаил, – произнёс вошедший Путилин, – я жду объяснений.

Помощник молчал, околоточный вообще стал, словно бы меньше ростом, и продвигался бочком к выходу.

– Михаил, что происходит? Что за самоуправство? Почему ты в чужой квартире?

В возникшей тишине были слышны крики торговцев и стук подков по мостовой.

– К Вам я тоже обращаюсь, – Иван Дмитриевич повернулся к застывшему полицейскому и немигающим взглядом буравил околоточного, который покраснел, как вареный рак. Выдержал минутную паузу и уже более спокойным тоном, вытирая ладонью лицо, произнёс. – Я попрошу Вас пригласить понятых, – и перехватил изумленный взгляд помощника, – да, я успел заехать к товарищу прокурора и взять письменное предписание на проведение обыска.

Околоточный призраком исчез за дверью.

Путилин подошел вплотную к Жукову.

– Ежели вновь с твоей стороны будет промашка, не обессудь, накажу, как подобает строгому начальнику, – каждое слово звучало забиваемым в доску гвоздем.

– Иван Дмитрич, – оправдывался Жуков, – я ж для пользы дела.

Путилин поднял руку и помощник умолк.

– Что накопал?

– Я ничего не трогал…

– Ой ли!

– Заглянул в те письма, что лежат на шкапе, и в чемодан, что внутри.

– Хорошо, – в прихожей послышались шаги, приближающихся людей, и у двери показался околоточный, из—за его спины выглядывали встревоженные лица.

– Вот, Вашство, – сказал околоточный, не переводя дыхания, – понятые.

– Позови, – Иван Дмитриевич обратился к полицейскому, – моих агентов, они внизу.

– Они здесь.

– Теперь, – повернулся к помощнику, – приступай.

Сам же подошел к подносу, где собрал письма, телеграммы в одну пачку, и сел на стул, углубившись в чтение, но не упуская из виду агентов, чтобы те, не дай Бог, совершили непоправимые ошибки.

Кроме чемодана с химическими веществами и тех писем, что лежали на подносе, было обнаружено мужское белье с метками «П. Е. Ф.»

– Иван Дмитрич, Вы правы, – расхаживал, заложив руки за спину, Михаил, – стало быть, разыскиваемый за покражу денег московский поверенный Еремей Федорович Поляков и есть Петров, снявший в наем квартиры в доходных домах Тулякова и Овсова почти за полгода до свершившегося убийства.

– Да, это правда, – продолжил слова Михаила Путилин, – тем более агент доложил, что у Петрова, проживающего в Петергофе, года два назад был украден паспорт. Ты заметил, что из окна съемной Петровым квартиры видно, как на ладони, кто выходит из дома Тулякова.

– Честно говоря, упустил из виду, значит, он наблюдал за Константином, отслеживал, чтобы тот не передумал, и стало быть убийство задумывалось давно, а наш Иванов явился только орудием?

– Совершенно верно, был своеобразным пистолетом в руках преступника.

– Тогда с апреля велось приготовление для принесения господина Ильина в жертву?

– Увы, это так. Ты что забыл про те происшествия, о которых судачила вся Варшава?

– Это не забудешь, – Михаил присел за стол, взяв в руку чернильницу, – такие повествования, что в жилах кровь стынет. Неужели госпожа Язвицкая такова, как о ней рассказывают?

– Не знаю, не знаю, – забрал чернильницу, поставил на место, одарив помощника хмурым взглядов, – интересно повстречать.

– Но, Иван Дмитрич, против нее—то ничего нет.

– В этом ты прав. Связать Полякова– Петрова с Ивановым возможно, тот снял квартиру, кстати он появлялся в гостинице сразу же после убийства, я думаю, его сможет опознать управляющий. Притом за ним кража ста тысяч. Удивительно другое. Я интересовался личностью поверенного Полякова, так отзывы исключительные, юрист с большим знанием, по всей России клиенты, которых он мог выбирать сам. В средствах стеснен не был, жил на широкую ногу, содержал семью и троих детей, но после посещения Варшавы, словно помешался, стал не похож на себя, рассеянный, раздражительный. Забросил дела и с деньгами клиентов уехал снова неведомо куда, но мне кажется, на встречу с госпожой Язвицкой. Вот и вся недолга.

– Невероятно.

– Невероятнее жизни, только жизнь, дорогой Миша.

– Так каковы наши дальнейшие розыски?:

– Ты читал письма и телеграммы? – ответил Путилин вопросом на вопрос.

– Да.

– Весьма любопытные послания.

– А я не заметил. Какие—то рецепты горячих, холодных блюд, ничего интересного, – пожал плечами Жуков.

– Как же так, Миша! – Иван Дмитриевич пожурил помощника.– Как же так? Каюсь, я не сразу сообразил, что каждое из них несет в себе.

– И?

– Как письма подписаны? – подсказал Путилин.

– Буквой «Л».

– Ничего не говорит тебе сия буквица?

– «Л», но не Эльжбета же?

– Эльжбета, Лиза, так вероятно наш казанова прозывал даму сердца и неужели ты думаешь, что полюбовники обменивались в письмах рецептами? Так то, я долго ломал голову, но счастливый случай натолкнул меня на определенную мысль. Горячее напоминает огонь, вспышку….

– Выстрел, – перебил с придыханием обрадовавшийся Михаил.

– Совершенно верно, а холодное…

– Стало быть либо яд, вот и чемодан с химическими реактивами, либо кинжал из того же чемодана.

– Правильно, я отдал чемодан на исследование, не догадываешься, что там оказалось?

– Я думаю – яд?

– Приготовленный в дар дядюшке, видимо, как успокоительные капли, и скорее всего, после убийства они предназначались для его племянника.

– Терзаемый муками совести Иванов принимает ядовитое снадобье. И ниточка розыска привела к клубочку, который бы явился поводом для закрытия дела.

– Да.

– Но он может воспользоваться новым паспортом.

– Может, но не воспользуется, у него нет другого паспорта.

– Вы уверены?

– Он оставил след, абонировав квартиру Иванову и ту, из которой наблюдал, на одну и ту же фамилию, так?

– Так.

– Почему он не воспользовался разными? Да потому что нет второго документа. Ему волею случая достался петровский паспорт.

– Где же он был все это время?

– Скорее всего рядом с Варшавской Клеопатрой, как назвал ее поручик…

– Мышевецкий.

– Да, да, Мышевецкий, поручик Мышевецкий, – повторил Путилин.– После того, как краденные деньги были растрачены, Поляков стал не нужен, но у госпожи Язвицкой появился богатый поклонник в лице обладателя состоятельного Ильина, после безвременной кончины жены удалившегося в имение, и здесь он встречает роковую красавицу, в которую влюбляется без памяти и предлагает ей руку и сердце, но она не спешит, доводит дело до составления духовной, что отдает в ее руки целое состояние, и вот в эту минуту он стал ей в тягость, ведь цель достигнута, и господин Ильин обречен. А Поляков же напротив пригодился.

– Иванов молчит?

– Не знаю, что им движет – безумная ли страсть или истинная любовь, но он рот его будет закрыт на замок.

– Но он же простое оружие в руках опытной интриганки?

– Он никогда не поверит словам, порочащим его Эльжбету.

– Голова идет кругом.

– Миша, удивление меня берет, ты должен давно привыкнуть к превратностям чужой судьбы, в которую иногда вмешивается близкий или знакомый человек, в особенности при нашей с тобою службе.

– Иван Дмитрич, к людской подлости я не способен привыкнуть и мне кажется она меня будет удивлять всегда.

– Дай нам Бог, чтоб поменьше ее было.

– Куда ж нам идти далее? Поляков– Петров столицу покинул, госпожа Язвицкая вне подозренья да и она неизвестно где?

– Скоро будет объявлена духовная и наша Клеопатра заявит права на наследство, появится на сцене в последнем действии.

– А ежели доверенное лицо будет вести дела от ее имени, а сама будет за границей?

– Вот об этом мне не хочется думать, хотя и здесь возможно предпринять некие действия. Через поверенного отписать, что без присутствия госпожи Язвицкой вступление в наследство невозможно.

– Зыбко, Иван Дмитрич.

– Совершенно верно, но мне кажется, она клюнет. Жизнь на широкую ногу требует определенного состояния, а как мы знаем, у нее осталось не так много денег. Западня может сработать.

– Хотелось бы верить.

– Разошли депеши о задержании Петрова Ильи Петровича.

– Разрешите, – поднялся с места Михаил.

– Распорядись, чтобы доставили Иванова. Хочу с ним поговорить, да, пусть принесут чемодан и письма.

Посеревшее лицо задержанного со впалыми щеками говорили о душевных переживаниях. Наверное, много передумано за время сидения в остроге, Путилин с недопустимой для сыскного чиновника жалостью смотрел на Иванова. Молодой человек, как и его покойный дядюшка, был жертвой, но, невзирая на сочувствие к Константину, он оставался убийцей, взявшим в руки пистолет и хладнокровно пустившим в господина Ильина шесть пуль.

– Здравствуйте, Константин Евграфович!

Тот только кивнул и без приглашения присел на стул.

– Я вызвал вас не для допроса, – Иван Дмитриевич придвинулся ближе к столу и облокотился щекой о подставленную ладонь, – а для беседы.

– Мне однако, все равно, для чего вы меня сюда привели, – голос звучал глухо и Константин, поднеся тыльную сторону руки ко рту, прочистил горло, несколько раз кашлянув.

– Мне искренне жаль вашей молодости, Константин Евграфович, но, увы, вы сами предпочли преступление продолжению обучения в Университете, тем более, что вы, как будущий юрист, способны оценить всю тяжесть свершенного.

– Что бы вы, господин полицейский, не говорили, но случившегося не изменить.

– Да, вы правы, не изменить, но справедливость должна взять верх над нелепостью ситуации.

– О чем вы? – возмутился молодой человек, но как—то равнодушно, без интонации в голосе.– О чем вы? Какая справедливость? Где вы ее встречали? Где? Разве справедливо, когда недостойный человек обладает состоянием только по тому, что так захотел его батюшка? Или того хуже… – он умолк.

– Что хуже?

– Ничего, – Константин опять замкнулся, словно улитка в ракушку.

– Вы говорите об, – Иван Дмитриевич вздохнул, выдерживая паузу. Иванов же с проснувшимся интересом посмотрел в глаза начальнику сыска, – об очаровательной госпоже Язвицкой?

В глазах мелькнула искра недоброжелательности.

– Вы поселились в доходном доме Тулякова? – сменил неприятную молодому человеку тему Путилин.

– Совершенно верно.

– Почему там?

– Не знаю, – гримаса непонимания появилась на лице Константина, – кто—то в Харькове говорил об этом доме. Вот я, наверное, и запомнил.

– Где вы взяли пистолет?

– Не помню.

– Как же так? Ваша память становится избирательной.

– Я действительно не помню, хотя…

Путилин не стал торопить молодого человека, тот помолчал, сжав губы, потом продолжил.

– Я нашел пистолет в съемной квартире.

– С какой целью вы прибыли в столицу?

– Чтобы свершить задуманное.

– Честно говоря, Константин Евграфович, я не понимаю ваших поступков, почему для свершения преступления вы приехали в Санкт—Петербург? Почему? Ведь задуманное вы могли воплотить либо в имении, либо в Харькове? Отчего такие сложности?

– Я хотел сделать тайно.

– Хороша тайна, раз вы пришли в гостиницу, где вас видело множество людей, способных вас опознать.

– Я не думал, что все выйдет так.

– Отчего же? Вы умный человек и убиваете дядю именно в то мгновение, когда ваш покойный родственник составил духовную, в которой назвал нового наследника своего состояния, но заметьте не вас. Ничего не хотите сказать?

– Нет.

– Тогда новая загадка для вашего ума. Квартира, в которой вы поселились, снята для вас в апреле. Да, да, не удивляйтесь в апреле месяце, господином, что изволил следить за вами от самого Харькова, как я подозреваю, вы ехали в соседних вагонах. Не он ли оставил вам пистолет? Вы с ним знакомы?

Константин застыл, нахмурив лоб.

– Я мог бы показать письма, в которых говорится о многом. В том числе и об убийстве господина Ильина, ведь, приехав именно в квартиру, вы только здесь узнали, что придется стрелять, а не убивать дядю отравленным кинжалом. Так?

На щеках играли желваки, молодой человек был обескуражен сообщенным.

– Вновь я должен напомнить, что вы собирались стать юристом, так дайте работу своей голове: ищите кому выгодно? У вас я не вижу никакого мотива для свершения преступления. Вы часто бывали в имении и знаете, что Василий Иосифович никогда не выезжал в поездки без верного Ивана. Вы об этом наслышаны. Так Иван перед последним вояжем был отравлен и, упокой его душу, скончался. Странный случай однако, странный. Может, вы поясните?

– Извините, господин полицейский, но я вынужден просить вас, дать мне время для размышлений.

– Его было недостаточно?

– В свете новых сведений – да. Тем более кто мне скажет, что произнёсенное вами не является ложью?

– Константин Евграфович, я надеюсь, что вы грамотный человек, способный к самостоятельному мышлению. Я не испытываю желания вас поучать и уговаривать к поступкам, идущим вам во вред, но вы должны понимать, что с вашей ли или без оной, я докопаюсь до правды.

– Не сомневаюсь, но все же прошу дать мне время подумать над сложившемся положением.

– Кстати, зачем вам было отравленное вино?

– Какое вино?

– Бутылка хорошего французского вина, оставшаяся на столе в гостиной после вашего поспешного бегства.

– Господин полицейский, помилосердствуйте, отправьте меня в камеру, – взмолился молодой человек, было видно, что ему не до дальнейших разговоров, – не будьте извергом и так на мою голову свалилось много. Отправьте в камеру.

– Если будут меня спрашивать, – сказал Путилин, выходя из сыскного отделения, – я буду через четверть часа.

Он решил пройтись после тяжелого разговора, в котором ничего нового не узнал. Было жаль влюбленного молодого человека, попавшего под чары опытной светской дамы. Остается расставить по местам, полученные сведения.

– Иван Дмитрич, – неуемный Жуков окликнул своего начальника, – Иван Дмитрич.

Тот обернулся, ожидая приближения помощника.

– Что тебе?

– Хотел с вами пройтись, – приблизился к Путилину Миша.

– Да разве ж я против.

Они, молча, шли вдоль канала. Хотя каждый думал о своем, но мысли возвращались к убийству в гостинице.

Только в кабинете Миша решил поинтересоваться у Ивана Дмитриевича о задержанном.

– Молодой человек приходит в чувства после тяжелой болезни, – произнёс начальник сыска и углубился в изучение циркуляров, присланных с нарочным из департамента полиции.

Жуков знал, в такие минуты нет нужды пристать к Ивану Дмитриевичу с расспросами, все равно ничего не скажет, ибо что—то обдумывает и строит дальнейшие планы в отношении розыска. Судя по настроению Путилина, тот переживает за несчастного молодого человека, попавшего в крепкие сети страстных отношений и ныне готов идти на плаху, защищая любимую женщину ценой жизни. Не он первый, не он последний. Знал бы он, в каком качестве был ей нужен? Может, волна удивления охладила бы его пыл или … Нет, скорее всего он бы просто не поверил чужим словам. Посчитал бы наговором.

Поручений Иван Дмитриевич не дал, и Миша тенью выскользнул из кабинета. А спустя некоторое время воротился с двумя стаканами горячего чаю.

– Благодарю, – произнёс Путилин, не поднимая глаз, отхлебнул маленький глоток и поморщился от обжигающего ароматного чая. – Миша, когда ты был в экспедиции, получил адреса Полякова и Иванова?

– Не только, – оживился помощник Ивана Дмитриевича, – я поинтересовался, где останавливалась госпожа Язвицкая.

– И?

– Она останавливалась в той же гостинице, что и Ильин, в «Европейской», для благопристойности в соседнем нумере, но не это главное в сием деле. Самое удивительное, что господин Поляков– Петров в то же время проживал на соседней Итальянской улице в меблированных комнатах госпожи Ратыковой– Рожновой.

– Это в том, что выходит на Садовую?

– Совершенно верно,

– Я вижу по хитрой улыбке, что ты там уже побывал.

– Да, я сумел разговорить некоторых работников и установил, что в дни, когда Петров– Поляков проживал в комнатах, к нему приходила высокая дама в вуали. Никто не видел ее лица, но наш разыскиваемый прямо таки стлался перед нею, становился, как теля.

– И ты сопоставил время приезда Ильина с проживанием в меблированных комнатах поверенного?

– Они совпали вплоть до дня приезда и отъезда.

– Это любопытно, отсюда вытекает, что наш разыскиваемый, словно нитка за иголкой, следовал за дамой сердца, и они в тайне от господина Ильина встречались буквально в двух шагах.

– Вот оно женское коварство. Теперь вернемся к Итальянской. Когда в последний раз там побывал Петров– Поляков.

– 13 числа вечером он уехал с багажом.

– Получается в день убийства, вначале он посетил «Европейскую». Захотел самолично убедиться, что Иванов выполнил задуманное. Воротился в меблированные комнаты. Он уезжал один?

– Так точно, в одиночестве.

– Случаем не поинтересовался, куда он мог уехать?

– К сожалению не получилось.

– Если он был с багажом, значит должен нанять пролетку.

– Иван Дмитриевич, извозчика не найти. Столько времени прошло, да к тому же мог взять проезжающую по Итальянской или Садовой.

– Мог, вот поэтому не будем исключать возможности розыска. Поезжай—ка туда и на месте посмотри, можно ли найти извозчика. Ежели нет, – провел указательным пальцем по носу от переносицы к кончику, – то будем искать иные возможности для розыска.

Через два часа в кабинете появился Михаил, по лицу которого было видно, что поездка обернулась неудачей. Он развел руками, мол, увы, я сделал все, что можно.

– Что ж, – Иван Дмитриевич, откровенно говоря, не ожидал скорейшего результата, но была надежда на чудо, что иногда случается и именуется удачей, но уже давно Путилин перестал полагаться на случай, а исключительно на кропотливое следование уликам, фактам и показаниям. – Как ты считаешь, – он прищурил один глаз, – мы сможем обнаружить коляску, на которой уехал Петров– Поляков?

– Если вы так говорите, то, наверное, можно.

– Как сам думаешь?

– Не знаю, но времени нужно довольно много, ведь столько по столице ездит колясок, пролеток и…

– С чего бы ты начал?

– Не знаю, – честно признался Жуков.

– Миша, Миша, – пожурил помощника Иван Дмитриевич, – сотрудник сыскной полиции и не знает, что предпринять в расследовании убийства? Миша, Миша.

– Иван Дмитрич, рядом с меблированными комнатами стоянка «ванек», я у них допытывался о тринадцатом числе, но разве можно упомнить, говорят.

– Можно, ты им описывал нашего разыскиваемого.

– А как же! Высокий, лицо худощавое, усы и бородка.

– Все верно, а ты предполагал, что наша дама могла его ждать в коляске?

– Да, извозчики народ глазастый, чужого бы заметили сразу.

– А своего?

– Нет, о своем бы рассказали.

– Соображения?

– Может на соседней улице поймал пролетку?

– Вполне возможно, а ближнее место либо Невский, либо …. А того хлеще сидит господин бывший поверенный в соседнем доме и носа не кажет, дожидаясь вестей от возлюбленной дамы. Ты, надеюсь, не проявил самоуправства, проверяя комнаты разыскиваемого?

– Иван Дмитрич, памятуя мой промах на квартире в доходном доме Овсова, я не решился нарушать Ваш наказ.

– Хорошо, Миша, я думаю ничего существенного мы там не найдем, но упускать такую возможность не след. Бери двух агентов и ждите меня на Итальянской, а я к товарищу прокурора.

Обыск в меблированных комнатах, где проживал разыскиваемый поверенный Поляков, скрываемый за кражу ста тысяч, ничего существенного не дал. Ни вещей, ни писем, никаких следов проживания человека, даже застеленная постель свидетельствовала: Петров– Поляков без какой бы то ни было спешки собрал все, что говорило о его личности, и покинул уголок, в котором его навещала госпожа Язвицкая.

Дежурный чиновник по приезде на Офицерскую доложил, что в Гельсингфорсе задержан некто Петров Илья Петрович, проживавший в маленькой гостинице на отшибе города.

Иван Дмитриевич распорядился помощнику и тем двум агентам, что помогали производить обыск на Итальянской, ехать в Гельсингфорс и доставить задержанного в столицу.

Паровоз отбывал за час до полуночи. Михаил успел размять ноги, прохаживаясь по дебаркадеру, выпил за столиком стакан сладкому чаю перед дальней в триста шестьдесят верст дорогой.

Ранним утром прибыли в столицу Великого Княжества Финляндского. Полицейский участок, в котором содержался задержанный Петров, находился на соседней с вокзалом улице. Было сыро и прохладный воздух резкой волной после теплого вагона окутал приехавших. Михаил застегнул на все пуговицы пиджак. Ветер доносил с залива запах соленых волн и хоженой ранее дорогой повел сотрудников в участок.

Жукова встретили приветливо, ведь не в первый раз он посещал Гельсингфорс. Составление сопроводительных бумаг заняли не так много времени, поэтому на паровоз, отбывающий в полдень в Санкт—Петербург, они сели после плотного завтрака.

Перед Путилиным предстал высокий красивый мужчина в безупречном костюме с усталым выражением на холеном лице. Маленькая клинышком бородка придавала облику вид профессора. Не хватало только золотого пенсне с витым шнурком.

– Позволите, – Петров– Поляков подошел к столу, недовольно посмотрел на стул и, морщась от брезгливости и не дожидаясь ответа Путилина, сел, закинув ногу за ногу.

Воцарилась молчаливая пауза, в течение, которой начальник сыска и предполагаемый преступник вступили в немую дуэль взглядов. Первым отвел карие глаза задержанный, застыв в ожидании первого вопроса.

Иван Дмитриевич не спешил нарушить затянувшееся молчание, а неспешно переложил бумаги с одной стороны стола на другую, придвинул к себе исписанный мелки почерком лист. Положил на него ладони.

– Рад знакомству, господин Поляков.

– Увы, взаимными излияниями в любезности ответить не могу, к сожалению, знакомство с вами не доставляет мне большого удовольствия.

– Согласен, Еремей Федорович, согласен. Кому ж доставит удовольствие попасть в холодную за некое преступление.

– Да, сознаюсь, – Поляков театрально приложил руку к груди, – виновен и сознаюсь в совершении… м—м—м, – он стыдился произнёсти «кража», подыскивая замену, – заимствования у клиентов определенной суммы.

– Хорошо, а что ж вы после заимствования, – Иван Дмитриевич сделал упор на последнее слово, – соизволили исчезнуть и скрываться до задержания.

– Обстоятельства вынудили искать пристанище в чужих краях.

– И с чужим документом?

– Да, как ни странно с чужим паспортом, признаю и этот печальный факт моего существования и готов понести наказание, – спинка стула скрипнула, когда Поляков откинулся на нее.

– С легкостью, Еремей Федорович, признаете за собою такие преступления.

– Что поделать, раз напакостил, то мне же и ответ держать.

– Похвально, – Иван Дмитриевич продолжал держать руки на столе, – я понимаю, вами овладело чувство отчаяния и вы готовы нести наказание, как я понимаю, из—за мучений, которые преподносит Ваша проснувшаяся совесть.

– Вы правильно поняли мои мотивы, – юродствовал задержанный с серьезным выражением лица.

– Что ж, тогда мне нет причин держать вас в столице, тем более что в Москве вас заждались. Но прежде, чем нам расстаться ответьте на несколько вопросов.

– Только к Вашему удовольствию.

– Где вы проживали в Петербурге?

– На Итальянской, в меблированных комнатах Ратыковой– Рожновой, – Поляков скрестил руки на груди.

– Прекрасный дом, – Путилин мечтательным взглядом смотрел на задержанного, – в особенно мастерски выполнены атланты, поддерживающие эркер.

– Что вы говорите? Я столько там жил, а их не заметил.

– Неудивительно, ведь вас больше кухня интересовала.

– Какая кухня? – настороженные нотки появились в голосе Полякова.

– А как же горячие блюда, холодные, – теперь Иван Дмитриевич откинулся на спинку кресла, положив руки на подлокотники, – неужто позабыли?

– Не понимаю, – задержанный наклонился вперед. Он терялся в догадках, забрал письма со съемной квартиры или нет.

– А как же, Еремей Федорович, Вы же получали письма с описанием блюд.

– Вы что—то напутали, господин Путилин, я не писал и не получал писем с таким содержанием.

– Как же так, – Иван Дмитриевич положил на стол десяток писем, – а эти?

– Эти? – повторил за начальником сыска Поляков, а в голове проносилась мысль, где же я их позабыл?

– Так точно.

– Не знаю.

– Еремей Федорович, письма забыты вами в доходном доме Овсова.

Чувство отчаяния охватило Полякова – ведь там оставлен чемодан. Он вытер ладонью выступивший на лбу пот. Он знает и это.

– Для каких целей вас понадобилась целая лаборатория?

– Я в свободное время увлекался химией, – вдруг осипшим голосом ответил задержанный.

– Тогда позвольте еще полюбопытствовать, для каких надобностей была вами снята квартира и в доходном доме Туляковых?

– Я же был разыскиваем, – а у самого стучало сердце, словно молот.

– Это верно, а почему в вашей квартире поселился чужой человек?

– Пожалел, – пробормотал Поляков, управляющий за красненькую обещал, что не станет записывать его фамилии, ан нет, записал.

– До того стало жалко, что вы ему свой пистолет презентовали?

– Какой пистолет? – слабо возмутился задержанный.

– Тот, из которого был убит господин Ильин.

– Наговариваете вы на меня.

– Зачем? – уже с деланным удивлением пожал плечами Путилин.

– Не знаю, – в голове звенело, но хоть Константин меня не видел.

– Пожалел человека и пустил на ночлег.

– Так, что тот богу душу отдал, отведав вашего вина?

– Напраслину вы на меня возводите, – отлегло от души, значит, наш малый мертв, хоть одна добрая весть.

– Отчего же.

– Может он с собою вино принес.

– Вполне возможно, а перед этим застрелил благодетеля дядюшку.

– Ну, здесь я ничего сказать не могу.

– Другого ответа не ожидал. А не поясните, кто такая «Л», присылавшая Вам письма?

– Лиза, моя, – неумело показал сконфуженный вид, – близкая знакомая.

– Понимаю, и о ней вы мне не поведаете.

– Простите, но дама замужем и я не хочу ее компрометировать.

– Что ж, как мужчина вас понимаю, тем более, что Эльжбета Вацлавна Язвицкая нам известна.

Невозмутимое лицо выдавали сияющие ненавистью глаза.

– Я не хочу, Еремей Федорович, вас огорчать, но мне многое известно и о Варшаве, о Харькове, и о вояже по Европе, и о квартирах, и даже о ваших планах.

Поляков, как юрист, осознавал, что здесь с ним не шутят, а в действительности этот человек, сидящий по ту сторону стола, многое накопал, но ведь так хорошо складывалось. Иванов, Ильин, наследство и безбедная жизнь где—нибудь в Европе, вдали от русской земли, а главное российского правосудия.

– Это все ложь, – он сделал слабую попытку все отрицать, но она вышла неестественно фальшивой.

– Ваше право, – добавил полицейский чиновник огня в душу и без того горевшую ненавистью ко всему, – я вас не неволю, но…

Поляков что—то обдумывал, потом произнёс.

– Извините, но в данную минуту я не готов к дальнейшему разговору, позвольте мне обдумать сложившееся положение.

– Когда вы захотите со мною поговорить, двери кабинета всегда открыты.

Хотя беседа не протекала в напряжении, Иван Дмитриевич чувствовал какое—то опустошение внутри себя. Преступление раскрыто.

Солнце наполовину скрылась за крышами домов, освещая землю последними лучами, когда из дверей сыскной полиции вышел Путилин. С минуту постоял на мостовой, потом, словно спохватившись после забытья, надел шляпу и, постукивая тростью, пошел к дому. Он не стал брать пролетку, а решил пройтись по пустеющим улицам.

– Как там Поляков? – вместо приветствия спросил Путилин у дежурного чиновника, вытянувшегося при приближении начальника.

– Полночи вышагивал по камере, часу в четвертом попросил воды, после прилег и до сих пор спит.

– Понятно, а Иванов?

– Тот со вчерашнего дня не встает с койки.

Иван Дмитриевич отошел на несколько шагов, воротился.

– Через полчаса, – он указательным пальцем постучал по пуговице мундира чиновника, – приведите ко мне Полякова, – и начал подниматься по лестнице, но не успел он шагнуть на последнюю ступеньку, когда его догнал оставленный у входа сыскной агент.

– Иван Дмитрич, – он тяжело дышал и сквозь частые вздохи выдавил из себя, – Поляков мертв.

Еремей Федорович лежал лицом к стене, пожав к животу ноги. Врач при первом осмотре смог определить, что задержанный отравлен, по всей видимости, синильной кислотой, которая при обыске найдена в тайнике которым служила одна из полых пуговиц пиджака.

– После вскрытия, – произнёс врач, закрывая саквояж, – я точно скажу, каким ядом отравлен Ваш задержанный.

– Это будет не столь важно, – в сердцах сказал Путилин. Ниточка к госпоже Язвицкой обрывалась. Еще один ее поклонник ушел из жизни, защищая честь возлюбленной дамы.

– Иван Дмитрич, – помощник шел на шаг позади Путилина, – но ведь осталась госпожа Язвицкая.

– Увы. – ответствовал начальник сыска, – я думаю, она где—нибудь в Париже, Берлине или Риме.

– Но вы же говорили о ловушке?

– Теперь в ней я не уверен, Язвицкая – умная женщина и на мою уловку не подастся, так что у нас остается только убийца, который предан душой и телом своей Клеопатре. Я думаю, они сошлись в имении Ильина, она подчинила его своими чарами, превратила в раба, но к ее великому сожалению Иванов не покончил с собою и не выпил вина, приготовленного ему.

– Что будем делать?

– Ждать.

Ожидание было недолгим, через месяц на имя начальника сыскной полиции пришло из Мадрида письмо:

«Господин Путилин!

Я рада доставить Вам удовольствие и предстать перед Вами лично, но сие событие не входит в мои ближайшие планы, поэтому я выражаю Вам свое почтение заочно.

Мне приятно встретить умного человека, единственного из мужской плеяды, кто устоял перед моими, как говорят, колдовскими чарами.

Я надеюсь и впредь не иметь удовольствия встречаться ни с Вами, ни с правосудием Вашей страны.

Получив законное наследство, я уезжаю в столь отдаленные края, что Вы боле никогда не встретите меня, никогда обо мне не услышите и я, наконец, обрету долгожданное счастье, обходившее меня стороной.

Благодарю за столь высокую оценку моих талантов, но, поверьте, я не заслуживаю Вашего внимания.

Надеюсь наши пути больше никогда не пересекутся. А за сим, прощайте.

Да хранит Вас Господь.

С почтением Эльжбета Язвицкая.»