Николо-Завальская улица была в Т-е, в городе нашего с Костей детства. Когда-то, в древние времена, тут проходил оборонный вал, позже в конце улицы построили церковь Николаю-угоднику — так и получилось: «Николо-Завальская». На этой улице мы жили и пускали бумажных змеев. Наши дворы были рядом. Через три двора от нас жили Лукьяновы — те гоняли голубей.

И на каждой улице, во всём городе так: тут гнездились змеевики, там голубятники. Это было до революции, мы были ещё мальчишками и потому никуда, кроме как на дачи или в недалёкие школьные экскурсии, не ездили и не видали других городов, — может быть, там ребята занимались чем-нибудь другим. Но у нас в Т-е только или змеи или голуби.

Это можно было сказать, ещё не въезжая в город.

…С юга или севера, с юго-востока или северо-запада подходил вечером поезд к Т-е, но уже издали открывалась дорогая сердцу картина. Прежде всего появлялась колокольня церкви «Всех святых». Мало того, что она была высока, она ещё стояла на горе и потому первой показывалась и последней пропадала из глаз.

Сначала, кроме колокольни, ничего не было видно. Но вот поезд ближе и ближе… И вдруг в чистом вечернем воздухе, освещённые закатным солнцем, показывались сотни бумажных змеев — белых, красных, синих, зелёных, жёлтых, — стоящих над городом. Одни — ниже, другие — выше; одни только запускаются и, набирая высоту, то виляют хвостом, то как бы садятся на него; другие, попав под струю ветра, уже расправились, напряглись, натянули нитку и сейчас ходко выбирают её — только отпускай… А третьи змеи уже распущены на всю катушку и от высоты кажутся маленькими, недвижными, отрешёнными от земли, уже как бы переселившимися насовсем туда, на небо… И трудно поверить, что где-то, на каком-то пыльном дворике или улице, стоит курносый хозяин, который может, если пожелает, тотчас же смотать нитку и вернуть этого переселенца на небо обратно под кровать.

Это «пускают». Но тут же и «гоняют». В том же чистом вечернем воздухе, освещённые тем же закатным солнцем, кружат голуби — кольцами, кольцами, словно оставляя в небе незримые венки. То стайка-кольцо, видимая с ребра и потому затенённая, кажется синей; то, развернувшись, встав на ребро, показывая белые грудки и белые нежные подкрылья голубей, стайка-венок вдруг вспыхивает розовым, закатным цветом…

Змеевики и голубятники жили между собою удивительно мирно, покойно, ибо друг друга не понимали. Одни не понимали, что интересного в подёргивании нитки, на конце которой что-то болтается; другие — что интересного в круговерчении птиц, когда сам стоишь без дела.

Но между собой и у змеевиков и у голубятников шла тайная и явная борьба. Даже у нас с Костей однажды из-за змея ссора была. Однако и змей же — к тому же ещё и чужой — помирил нас. Но об этом ещё будет время рассказать…